Как я провёл эту жизнь. Часть 5. Карьера и жизнь

Глава пятнадцатая. СЛУЖЕБНЫЙ РОСТ.

Долго ли, коротко, пришло решение ВАК о присуждении мне учёной степени кандидата технических наук в области технической эстетики. Таких кандидатов в стране были единицы. Поэтому, когда благодаря постановлениям Совмина СССР о развитии дизайна и моим скромным усилиям наш сектор превратился в ОЛТЭ – «Отраслевую лабораторию технической эстетики», – насчёт кандидатуры её руководителя сомнений не возникло. Отраслевая – значит, ведущая в отрасли, а отрасль включала наш институт с тремя филиалами и двадцать заводов в разных городах страны.
 
Заводы боролись за знак качества для своих изделий, а эргономическими и эстетическими показателями качества, введёнными с моей подачи в отраслевые стандарты, ведала наша лаборатория. Мы разрабатывали дизайн-проекты и нормативные документы, проводили экспертизы, помогали в организации заводских дизайнерских служб, а нам доставались отчисления от заводских премий и неплохих наценок на изделия со знаком качества. Официальное заключение при этом давал Уральский филиал ВНИИТЭ по моему представлению.

Естественно, плотнее всего мы работали с заводами пассажирского вагоностроения: Калининским, Ленинградским, Мытищинским и Рижским, а также Брянским, который выпускал рефрижераторную секцию со служебным вагоном для персонала. На эти заводы я регулярно ездил в командировки, заключал договора, возил туда и защищал разработанные нами проекты. А при работе над скоростными поездами мы сотрудничали ещё и с авиационной промышленностью, в частности, с конструкторскими бюро Ильюшина и Яковлева.

Расширение нашей деятельности требовало и расширения нашей лаборатории. Зворыкин, которому в 60 лет отпраздновали юбилей как институтскому ветерану, чувствовал себя неважно и работал на полставки, а в 64 года умер. Почти ежегодно я стал подавать заявки на дипломников МВХПУ – Высшего художественно-промышленного училища, где уже готовили дизайнеров разного профиля. Некоторых к нам направляли, но не все уживались с нашей тематикой и дисциплиной. Дизайнеры – народ свободолюбивый, а «свободных дней», как и тогда в Риге, здесь никому не давали. Правда, позднее в учреждениях и научных организациях ввели так называемый «скользящий график», но скольжение тоже особо не поощрялось, особенно для молодых специалистов.
 
Как представитель отраслевого института, да ещё и такой, от которого зависело присвоение знака качества выпускаемой продукции, я был на заводах человеком если и не авторитетным, то влиятельным. Дизайнеры часто воспринимаются на производстве как невежественные фантазёры. Другое дело, если у них есть инженерное образование, а я был именно таким. Тем не менее, без конфликтов не обходилось. С Рижского завода жаловались нашему директору на то, что из-за меня Уральский филиал ВНИИТЭ заблокировал знак качества новому электропоезду. Это была неправда. Хотя в своём заключении я отметил недостатки, но по сумме показателей дал добро.

Бывало, жаловались на меня и в Уральский филиал ВНИИТЭ, но там мне доверяли больше, чем жалобщикам: я дважды проходил там курсы повышения квалификации и был на хорошем счету. К тому же и моя учёная степень кое-чего стоила. Я же старался быть принципиальным, поскольку искренне болел за нашу продукцию и на международных выставках железнодорожного транспорта, регулярно проходивших под Москвой, испытывал обиду, видя, насколько лучше сделаны заграничные вагоны.

Правда, можно понять и заводчан, которые зачастую оправдывались тем, что им, к примеру, ограничивают фонды на цветные металлы. «А мы, что ли, виноваты? Мы сделали всё, что могли. За что нас лишать знака качества и премий?» Приходилось относиться с пониманием, а не рубить сплеча, хотя знака качества лишали вагон, а не коллектив изготовителей.

А ещё РВЗ не включил меня соавтором в заявку на промышленный образец головы дизель-поезда, хотя её форма была разработана по моим эскизам. Не личная ли там была причина? В одной из командировок я попал на юбилей завода и на банкете сидел рядом с главным конструктором дизель-поездов и его молодой женой. Было заметно, что ему неприятно внимание, которое она мне уделяла. Хотя, возможно, к делу это и не относилось.

Честолюбие и тщеславие мне были чужды, в начальники я не лез, но если меня ставили, не отказывался. Начальником был либеральным, но и над собой жёсткой команды не терпел. Потому и военную карьеру отмёл. А уж как мне шла офицерская форма – в ней я был бы неотразим. Впрочем, претензий к своей внешности у меня хватало. Вроде и красив, но если разобраться… Хотя фигура довольно ладная, но сложение не богатырское, нос длинноват, причёска не лежит, зубы не ахти, ноги волосатые, хоть и не слишком… да мало ли? А характер? Ещё в школе друзья упрекали меня в пассивности и замкнутости: «Будь бойчее, общительней, все девчонки твоими будут!» Да и мама порой говорила: «Алик, из тебя слова не вытянешь!» Что поделаешь, интроверт. Ведь не д’Артаньян же, а Арамис. Дюма про него как написал? «Этот человек мало говорил, но много делал». Вот и действуй, помалкивая.

А кто не помнит про Арамиса, могу напомнить. В юности он учился в церковно-приходской школе. А на досуге покорил одну красотку, за что её муж сильно его оскорбил и спустил с лестницы. Вдобавок озвучил эту историю, за что Арамиса выгнали из училища. Тогда он пошёл к лучшему учителю фехтования в Париже и занимался у него целый год, а затем вызвал обидчика на дуэль. Тот расхохотался и согласился. И зря: Арамис убил его при первом же выпаде. Способный был парень, хоть и тихоня. Вместо церковной карьеры он стал королевским мушкетёром, но потом всё же подался в аббаты. Разбрасывался. Позже стал и епископом, а к закату жизни добился избрания Генералом иезуитского ордена, то есть всесильным и секретным их шефом, и уже метил в римские папы. Кстати, Арамис – единственный из четвёрки друзей, который к концу трилогии Дюма остаётся живым.
 
Пардон за отступление. А досадовать на себя – самое милое дело! Только кто это тот, который досадует? Он что, вне критики? Над схваткой? За кустом спрятался? А я и на него досадую. Ишь, выискался, досадник! Тогда кто этот я, который и на него досадует? Ещё какая-то субстанция? Сколько же их? Это ж голову сломаешь! А кто будет ломать голову? Ещё кто-то? В том-то и дело. Одни нахлебники.

Самокритика – это хорошо. Когда ошибаешься, оправдываешься тем, что будет урок на будущее. Но ситуации не повторяются, и тогда придумываешь новое оправдание. Вот и я – с одной стороны, был смел и предприимчив, ни перед кем не тушевался и заходил в любые двери, кивнув цепному привратнику. Куда только я не проходил с обезоруживающей невозмутимостью! Но упускал удачу, шедшую прямо в руки. «За счастьем, кажется, ты по пятам несёшься, а как на деле с ним сочтёшься – попался, как ворона в суп». Это про меня, хотя я и против супа из вороны.
 
Сколько удач я пропустил! Даже если не говорить про обычное невезение. С другой стороны, коль удача обходит меня стороной, то все достижения есть дело моих рук, а не подачка свыше. Есть повод возгордиться! Но гордецом я не был. Я был романтиком и нигилистом. Пропаганду не слушал, в партию не вступал, в Бога не верил. Пропаганда была бездоказательной, партия принижала личность, требуя единства взглядов, а религия грешила лицемерием, призывая к бескорыстию помыслов во имя корыстной цели – грядущего блаженства в райских кущах. Все хотели, чтобы я сбросил своё любимое бельё и надел их униформу. Может, это и подходит тем, кто  без царя в голове мечется по жизни, ища, к чему бы прислониться, а мне милее самостоятельность в суждениях и поступках. То, что мне подходит, могу брать и у врагов, а то, что претит, не возьму и у друзей.
 
Тем временем институт благодаря инициативе нового энергичного директора Акима Ивановича Речкалова был переведён из второй категории в первую, что влекло и повышение ставок. Рос у меня и кандидатский стаж, тоже влияющий на заработок. За восемь лет мой 120-рублёвый оклад скачками поднялся до четырёхсот рублей, а с премиями порой и до пятисот, что позволяло и чувствовать себя, и слыть весьма обеспеченным человеком.
 
Как тут без недоброжелателей и завистников: ишь, какой-то грёбаный дизайнер гребёт такие деньги! А новый директор, уступавший прежнему в широте кругозора и будучи сугубым практиком, не вполне понимал, зачем нужен какой-то дизайн в таком серьёзном деле, как вагоностроение. Это не мебель какая-нибудь, не товар для продажи. Тут электрика, пневматика, вентиляция, отопление, тормоза, тележки…
В итоге нашу лабораторию низводили до группы, переселяли в неудобную комнату, обижали при распределении премий и совсем бы сжили со света, если бы не указания вышестоящих инстанций. А я думал: «Где, чёрт возьми, моя сабля?!»

Через пять лет после присвоения мне учёной степени я воспользовался правом подать заявление в ВАК на научное звание, и вскоре имел внушительную приставку к своей подписи на документах – к.т.н., с.н.с., то есть кандидат технических наук, старший научный сотрудник. А ещё позже, отслужив 25 лет, заработал медаль и почётное звание «Ветеран труда».
К тому времени за моими плечами были работы над вагонами электро- и дизель-поездов, метрополитена, двухэтажных вагонов, рефрижераторной секции, отдельных грузовых и перспективных вагонов, не говоря уже о разработке нормативной документации и экспертизе качества продукции.

Естественно, я регулярно составлял отчёты о работе лаборатории и выступал с докладами на научно-техническом совете института. Кроме того, по традиции выпускал институтскую стенгазету, куда помещал свои статьи и стихи. А 18 июля 1986 года постановлением Госкомитета по науке и технике был образован Оргкомитет по созданию Союза дизайнеров СССР из двадцати человек, куда был включён и я. К тому времени на Пушкинской площади, на первом этаже здания редакции «Известий» функционировал Центр технической эстетики, где я редактировал весьма сырой проект Устава будущего Союза дизайнеров. 3 апреля 1987 года в Колонном зале Дома Союзов состоялся Учредительный съезд, который объявил о создании Союза, утвердил Устав и постановил считать всех делегатов первыми членами Союза дизайнеров, образовав таким образом его костяк. Так я стал, вдобавок к учёной степени и научному званию, членом Союза дизайнеров СССР.

Продолжал я заниматься и живописью, правда, урывками. Выставлял картины и в нашем институте, и в правлении НТО Машпром (Научно-технического общества машиностроительной промышленности), где состоял на общественных началах. А мой коллега Саша Бродский, одно время живший в моей квартире, подбил меня отвезти несколько картин в Манеж, где комплектовалась всесоюзная выставка к юбилею Ленина. Привёз я три женских портрета, приёмщица посмотрела и говорит: «Качество, конечно, есть. А где вы были раньше? Недавно прошла выставка портрета. Теперь-то выставком вряд ли возьмёт». Так и произошло.
 
Ещё деловой Саша посоветовал написать письмо директору Мосглавторга Трегубову с просьбой продать мне автомобиль. Напиши, говорит, что ты руководитель лаборатории дизайна, приходится возить рабочие планшеты и макеты, служебной машины нет… Я-то написал, но этим всё и кончилось. Более пронырливые люди подобные письма относят лично, и не всухомятку. Мне же ответили, что машину пусть выделяет институт, у него есть квота. А квота пустяковая, одна машина в год, и то не всегда. Желающих много, на всех не хватает, люди ждут годами.
      
Но после строительства АвтоВАЗа машина становилась всё доступнее. Правда, теоретически. Я подавал заявления на работе, записывался в дикие очереди, ночами ездил отмечаться – всё без толку. Тогда подговорил папу записаться в Риге в льготную очередь для ветеранов: вдруг там получится быстрее. И точно. В середине августа 1978 года пришла «повестка на бумажке»: готовьте семь пятьсот и можете забирать свой автомобиль.

Папа звонит мне в Москву, а у меня как раз на носу отпуск, и всё вышло как нельзя более кстати. Водительские-то права я получил ещё в 1964 году, закончив автокурсы, так что поехал во всеоружии. А три тысячи, которых мне не хватало, одолжил уже в Риге у брата Володи, прямо как в куплете Рудакова и Нечаева:

«В церкви встретились два нищих,
И сказал Иван Кузьмич:
– Христа ради, дай три тыщи,
Не хватает на «Москвич».

В моём случае, правда, были «Жигули», да и встречались мы не в церкви, но, если не придираться, то один в один. В результате ко дню своего рождения я выкупил красивенький ВАЗ-2103 цвета «коррида». Пока оформлял машину и добирался до дачи, уже влюбился и в свой автомобиль, и в себя за рулём. Недельку покатавшись по окрестностям и освоившись, я дунул в одиночестве в Литву. Осмотрел Паневежис, Вильнюс и Тракай, особенно был впечатлён литовскими дорогами и новым оперным театром. Об этих приключениях можно почитать в рассказе «Прогулки на новом автомобиле».

В рабочем коллективе мой автомобиль тоже пригодился: я стал заниматься доставкой продовольственных заказов из магазинов, а также перевозкой денег из банка для зарплаты сотрудникам института.
 
Понимая, что машине нужен гараж, я записался в гаражно-строительный кооператив за Крестовским мостом, в пятнадцати минутах ходьбы от дома. Когда же гараж построили, я сложил туда инструменты, запчасти и снаряжение, а машину продолжал держать возле дома, поскольку ехать на работу через гараж оказалось гораздо дольше. А работа у меня, как вы помните, начиналась в восемь утра, и каждая утренняя минута была на счету.

Обзаведясь автомобилем, я стал изучать Москву с позиции водителя, подвозя всех, кто поднимал руку и знал дорогу. В результате за полгода освоил город весьма основательно, заодно пополнив и свой бюджет, памятуя о долге, который надо было вернуть Володе. Порой я и вовсе возил интуристов, которые платили долларами и не скупились. Кроме того, нередко делали мне комплименты за качество вождения. А дело в том, что ездил я быстро, но тормозил и маневрировал как можно более плавно.

На автомобильной почве я нашёл общий язык с руководителем параллельной лаборатории Сергеем Сапожниковым, у которого тоже был «жигуль». Наш дружный восьмой отдел включал четыре лаборатории. Вместе мы отмечали праздники и новоселья, собираясь в институте или на чьей-либо квартире, общались, угощались и танцевали. Я непременно участвовал в сочинении и исполнении частушек на злободневные темы. Когда ОЛТЭ низвели до группы, Сапожников взял наш коллектив в свой штат, а меня – в свой кабинет. Прежде-то он жил под Москвой, в Железнодорожном, где у него был знакомый мастер, хороший мужик, и я тоже повадился к нему советоваться и ремонтироваться.

А потом институт не без моей помощи выбил Сапожникову квартиру в Москве. Несмотря на пролетарскую фамилию, он происходил из старинного дворянского рода, увлекался генеалогией и геральдикой, посещал Московское Дворянское собрание и вскоре стал его герольдмейстером, а позже и предводителем. А мы с ним надолго остались хорошими друзьями.

К своим друзьям я относил и заместителя заведующего отделом Марка Либерзона, человека справедливого и добродушного, в молодости прошедшего войну пулемётчиком.  В обеденный перерыв мы с ним часто играли в шахматы. «Ох, Авотин, как мне с тобой трудно!», – притворно вздыхал он, ломая голову над позицией. Играл я в институте и с другими любителями, и часто выигрывал. Довольно успешно разгадывал шахматные задачи. Но однажды произошёл конфуз.
 
Я ехал в поезде из командировки на Ждановский завод и предложил соседу по купе сыграть партию. То был пожилой дядечка, для меня по тем временам благообразный старичок. Не слишком охотно, но он согласился. Я взял у проводницы шахматы, и очень скоро он поставил мне мат. «Ну, это вы поспешили, – говорит. – Давайте ещё раз. Играйте аккуратнее». И снова обыграл меня, как школьника. Тогда я мобилизовал все свои хитрые ловушки и коварные удары, но он и в третий раз разделал меня под орех, продолжая утешать. Я уже ожидал, что он скажет: «Ну, это вы съели что-нибудь!» Тот случай меня отрезвил и поубавил спеси, за что я был благодарен своему попутчику, а то уж возомнил себя чуть ли не кандидатом в мастера спорта.
 
А в августе 1979 года мы с братом и «Мевой» поехали на свежей машине на Онежское озеро, которое фактически представляет собой целый комплекс озёр. «Меву» в собранном виде мы укрепили на крыше, решив, что это более оптимальный вариант, чем захламлять здоровыми мешками багажник и салон, а потом собирать, разбирать… А путь был «далёк и долог», разнообразен, непрост и интересен. Пришлось проехать по таким непролазным и каменистым дорогам, что я не раз пожалел, что не купил «Ниву».

Коль завяз в своей машине,
Чертыхайся и жалей,
Что не выбрал в магазине
«Ниву» вместо «Жигулей».

На одном из озёр этого комплекса нам попалось такое замечательное местечко, что в моём рейтинге мест для проведения отпуска (люблю составлять рейтинги!) оно вышло на первое место. Там в озеро вдавалась узкая коса, на которой мы и поставили лагерь.

Подъезд был хороший, солнце сияло, рыба ловилась, а потом пошли и белые грибы. Поблизости в озере торчал маленький скалистый островок, где я написал два красивых этюда. По озеру под свежим ветром мы гоняли под парусами, и вода бурлила у форштевня, а зазевавшиеся утки бегом разбегались в разные стороны.
На редкость комфортабельное жильё покидать было жалко, но всякий отпуск имеет дурное обыкновение заканчиваться. Однако это дело поправимое, поскольку через год имеет обыкновение начинаться следующий отпуск. И вот тут надо не прогадать.
 
18 июля 1986 года постановлением Госкомитета по науке и технике был образован Оргкомитет по созданию Союза дизайнеров СССР из двадцати человек, куда был включён и я. К тому времени на Пушкинской площади, на первом этаже здания редакции «Известий» функционировал Центр технической эстетики, где я редактировал весьма сырой проект Устава будущего Союза дизайнеров. 3 апреля 1987 года в Колонном зале Дома Союзов состоялся Учредительный съезд, который объявил о создании Союза, утвердил Устав и постановил считать всех делегатов первыми членами Союза дизайнеров, образовав таким образом его костяк. Так я стал и членом Союза дизайнеров СССР.
 
Будучи кандидатом наук, я мог бы замахнуться и на доктора, написав диссертацию по своим работам и подняв зарплату до уровня оклада директора завода или института. Но это потребовало бы концентрации усилий, а тут столько дел! Пропади оно пропадом – сотней больше, сотней меньше... В этом ли счастье? У меня и командировки на заводы, и курсы повышения квалификации, и Союз дизайнеров, и живопись, и музыка, и переписка, и культурные развлечения, и подготовка к отпускным путешествиям и, наконец, эти бесконечные поиски единственной и неповторимой подруги сердца, ведь давно пора было создавать семью...
 
Живёшь, живёшь, а жизнь проходит мимо,
И время будто стороной течёт,
А женщина влечёт неумолимо,
Сквозь все дела и помыслы влечёт!

Глава шестнадцатая. ЖЕНСКИЙ ВОПРОС.
 
Про женщин-то я много могу рассказать. Так что держитесь. А лучше пропустите главу – ну их, ей-богу. Сердечные дела у всякого свои. Хотя, для кого-то, возможно, это и есть самое интересное. Ну, как знаете. Я предупредил.

Понятно, женщина – это то, к чему мужчину всегда влечёт. Что уж он в ней находит, трудно сказать. Так уж запрограммирован. В принципе, по замыслу, женщина для мужчины приятна. Но конкретная женщина может легко испортить это впечатление. Всё же подходит он к ней с надеждой. Правда, она отвлекает от дел, но тут уж ничего не поделаешь. Ещё одна правда, что интересы у них больно разные. Мужчина стремится к подвигам, а женщина – к детям. Мужчина хочет владеть оружием, а женщина – шубой. Потому что мужчина запрограммирован быть добытчиком и разведчиком, а женщина – соблазнительницей и родительницей. Некоторые, правда, считают, что мужчина – тоже родитель, но какой он родитель, если не рожает. Скорее, он просто переспатель.
 
В моей жизни женщины занимали если не почётное, то весьма заметное место, хотя само это слово – женщина – меня всегда отпугивало. С детства я привык к тому, что женщины – это тёти, замужние и с детьми. Только среди девчонок я мог бы найти достаточно прелестный экземпляр, но возрастная разница между нами неудержимо росла. Правда, сохраняя молодость души и тела, я до пятидесяти лет пользовался успехом среди юных созданий.

Кому-то дым отчизны сладок,
Коль от чужой устал страны,
А я на женщин больше падок,
Когда красивы и юны.

Не сочтите за откровение: у меня юмор порой скрывается там, где его и не заподозришь. 

Иные говорят: «Куда ты, за девчонками! Ищи по себе». Отвечаю так: «Не говорите, что мне делать, и я не скажу, куда вам пойти». На самом деле неважно, молодой охотник или пожилой, дичь-то у них одна и та же. Так и здесь. Природа нацеливает мужчин вести охоту на девушек, созревших для материнства, но ещё «не охваченных процессом». А более старшие, считается, уже пристроены. Тем девушкам, с которыми я знакомился, обычно оказывалось девятнадцать. Случались и помоложе, а более старшие, видимо, уже были замужем и не шлялись по притонам и танцулькам, а сидели дома, занимаясь детьми и хозяйством. К тому же возраст – это только цифры. Когда у нас не работал лифт, на свой седьмой этаж я и в пятьдесят лет взбегал через ступеньку, а эти девятнадцатилетние тащились, наступая на каждую, да ещё и отдыхали на площадках. Посмотрел бы я на своих ровесниц. Вот и французы о том же: «Подлинный возраст показывают не годы, а лестница». Так что мериться надо по физическим кондициям, а не по количеству прожитых лет.

Помнится, папа нам говорил: «Это юноши мечтают о приключениях, а девушки-то думают только о замужестве». Пусть так, но приключения валились на мою голову бесконечной чередой, а взять себя замуж ни одна девушка не предлагала. Разве что в шутку, а это не считается. Да и я не больно торопился себя стреножить.

Вообще-то, женщине для замужества достаточно, что он не хил, не совсем дурак и хорошо к ней относится. Лучше, если влюблён. Ещё лучше, если богат. А вот для мужчины всё это семечки. Ему нужно в ней что-то эдакое… завлекательное, возбуждающее, вдохновляющее. То, что влечёт, и не разово, а постоянно и неистребимо. Загадочность, уклончивость, лукавство, гибкость, упругость, мягкость, нежность, улыбчивость, блеск глаз, музыка голоса – весь этот пышный букет, составляющий понятие женственности. А если говорить о жене, то хотелось бы видеть её весёлой, аккуратной, нужна и хозяйственность, и рачительность, да и музыкальность не повредит… Но самое главное – красота и надёжность. Что как раз плохо сочетается. А папа говорил, что самое главное – здоровье: «Как бы мы намучились в эвакуации и при переездах, если бы мама была болезненной!»

Некоторые говорят – любовь. Любовь – это прекрасно, но только причём тут женитьба? Для женитьбы любви недостаточно, а иногда она даже противопоказана. «Любовь зла, полюбишь и козла», – не зря говорит народ. А зачем в семье козёл? Для семьи ищи более подходящее животное. Если ты девочка, ищи верблюда, если мальчик, ищи кенгуру. Шутка.

Даже не торопясь жениться, вольно или невольно я искал ЕЁ. А здесь не обойдёшься без удачи. Что до удач, то вы помните, что проворонить их я был большой мастер. Когда-то давно, в Риге, увлёкся одной иногородней девушкой. Она там училась, а после нашего любовного свидания уехала домой на летние каникулы. Осенью вернулась и позвонила, а я принял её за другую и отшил: имена случайно совпали. Спохватился, но поздно: связь была односторонняя. Теперь хоть бейся головой о стену. Чем же оправдаться? Да хоть тем, что могла бы позвонить ещё раз. Где её женское чутьё? Ах, нету? А зачем мне женщина без чутья? Она и радость не разделит, и в беде не поможет.

Или, помню, директор рижского СХКБ послал меня в Москву отвезти в редакцию «Известий» партию значков, изготовленных на нашей фирме к 50-летию газеты. Заодно попросил купить лично ему кофе «Арабика» и «Харари» в зёрнах, которого в Риге в продаже не было, несмотря на её престижный статус.
 
В редакции меня принял главный редактор с сотрудницей или секретаршей, очень красивой девушкой. На фоне внезапной красоты все прошлые увлечения меркнут, и она проходит сквозь них, как горячий нож сквозь холодное масло. Хотя смотрела она на меня с интересом, познакомиться я не сумел, не будучи силён в подобных импровизациях. Только погрустил по этому поводу в презентабельном номере гостиницы «Москва», куда был поселён по брони «Известий».

Смотрела на меня она совсем без отвращения,
А я не познакомился. И нету мне прощения!

Как тут оправдаешься? Ну, например: а она-то что? Могла бы что-нибудь придумать. Телефончик подкинуть. Дескать, если что не так – звоните и звонимы будете. Я-то всё же в гостях, мне сложнее, понимать надо… Но можно оправдаться и по-другому: она же наверняка любовница главного редактора! А такое мне надо? Нет уж, спасибо, обойдёмся. А если не умеешь оправдываться, будешь вечным страдальцем и досрочно умрёшь от износа нервной системы.

Не скрою, девушки везде обращали на меня внимание. Каждая встречная непроизвольно облизывала губы (любопытная реакция, я и за собой такое замечал: при взгляде на аппетитную девчонку мгновенно пересыхают губы). А если их было две, то они смотрели в упор, а позади я слышал шёпот с различимой буквой «с». В метро со встречного эскалатора я непременно «снимал», как минимум, три неотрывных девичьих взгляда. У меня даже вошло в привычку их планировать при входе на эскалатор.
 
Не раз слышал я и откровенные высказывания в свой адрес. На первой работе захожу к чертёжницам и слышу обрывок разговора: «Вот Авотин – это да. В нём сразу чувствуется мужчина». Заметив меня, смолкли. В другой раз, в пустом зале галантерейного магазина две молодые продавщицы сплетничали за дальним прилавком. Увидели меня, замолчали, уставились. Потом одна и говорит: «Вот этому я бы отдалась». – «Без сопротивления», – отзывается другая. – «Без всякого» – уточняет первая. Уж не знаю, было ли это предназначено для моих ушей, но я услышал. Реагировать не стал. Мало ли кто бы мне отдался. Их много, а я один. Шутка.
 
Вообще женщины нам, мужчинам, проходу не дают. Впрочем, мы им тоже. На свою голову. Бог знает, сколько времени я на них потратил (хотел сказать «убил», но это несправедливо). Я не был ни отъявленным бабником, ни лихачом по части знакомств. Скорее, сентиментальным романтиком и привередливым эстетом. Короче, художником, кем и вообще был в подходе к окружающей действительности.
 
Тем не менее, нормальному мужчине женщины необходимы. Недаром сказано: «Без женщин жить нельзя на свете, нет!» Первым делом, конечно, самолёты, зато потом – вынь да положь. Никуда не денешься – природа. Женскую природу я тоже мог бы обсудить, но не стану. Пусть уж они сами. А счёт моим любовным трофеям за время поисков единственной и неповторимой приближался к сотне: в погоне за качеством неизбежен рост количества. Конечно, контакты бывали и случайные, разовые, и относительно затяжные, а наиболее сильные чувства длились по десять лет, да и после этого долго теплились в душе параллельно с новыми увлечениями.
 
А увлекался я, как и упомянутый герой экрана Эррол Флинн, отнюдь не только женщинами. Правда, в отличие от него, я Карла Маркса от корки до корки не проштудировал, но в сути его учения разобрался и лишь хотел бы, чтобы на анализ социализма нашёлся столь же эффективный экономический философ. Для нас это было бы более актуально. Жаль, не сложилось.

Однако продолжим о женщинах. Некоторые считают, что у мужчины должна быть одна женщина. Но тогда невольно возникает образ странного сеятеля, который все семена бросает в одну лунку, вместо того, чтобы разбрасывать по всему полю. Женщина-то может родить в год только раз, а мужчина может зачинать хоть через день. Ну, раз в неделю уж точно. А значит, для максимального воспроизводства населения, к которому толкает природа, нужно соотношение – один мужчина к сотне женщин. Ну, к пятидесяти. Ну, к тридцати. Но никак не 1:1. Понятно, максимальное воспроизводство нам не нужно, и для его ограничения даже придуманы искусственные средства, но они не отменяют законов природы.
 
А почему природа распорядилась так? Вроде бы, несправедливо. Да потому, что мужчин она создаёт разведчиками, охотниками, защитниками, борцами с невзгодами, добытчиками, воинами. Она делает их, по сути, «пушечным мясом», обрекает гибнуть табунами во имя сохранения и улучшения рода и вида. Естественный отбор. А уцелевшие должны осеменять всё остающееся «поголовье» женщин, чтобы поддерживать воспроизводство. Вот и получается один к… Такая уж арифметика, пусть и несколько циничная.

Вы скажете: мы не дикари, цивилизованный мужчина должен себя ограничивать. Может, и должен, но тогда растут извращения и болезни. Дело ведь не в получении удовольствий, а в нормальном функционировании организма, который устроен определённым образом. Даже в военных лагерях в пищу ребятам добавляют бром для снижения сексуального азарта. Но мужская страсть не может быть безболезненно преодолена придумками цивилизации. Женская, и то не всегда. Природу не обманешь, хотя мы и стараемся. Наверное, всё-таки вымрем. Кстати, дикие времена длились на Земле миллионы лет, и человек в основном сформировался за то время, а за последние несколько тысяч более цивилизованных лет уже только слегка отшлифовался. А шлифовка, как известно, наводит только внешний лоск, но не может изменить свойств материала.
 
Но довольно лекций. Пора бы уже переходить к семинарам, посмотреть, что вы усвоили из моих уроков. Правда, здесь у меня другая задача, поэтому продолжу свой рассказ. Как помнят те, кто читает моё повествование подряд, я, уехав в Москву, оставил в Риге всех девушек, с которыми общался. Как в своё время папа, уезжая в Ленинград, оставил всех своих подружек в Москве. С той лишь разницей, что он поехал вдвоём с мамой, а я один. Мама на этот раз осталась в Риге.
 
Приехал я в Москву, а тут своя жизнь, свои встречи и разлуки. О некоторых я уже упоминал, могу вспомнить ещё. («Как, ещё? Ну, ты и прыток, однако», – суровый читатель). А куда денешься.
 
Как-то я торчал в Главке, просматривая отчёты, и тут зашла симпатичная незнакомка с Калининского завода. Спрашивала о гостинице, но помочь ей не могли. В те годы с гостиницами в Москве была напряжёнка. А у меня – персональная двухкомнатная резиденция, почище иной гостиницы. Такой повод! Я ведь тоже ездил в Калинин и маялся в поисках места для ночлега. Поймать трёх зайцев сразу! Но я поскромничал. Или растерялся. Когда опомнился, её и след простыл. Так что не столь уж я и прыток, как вы думаете. И как надо бы.

Были и в нашем институте симпатичные девушки. Кое-кому из них удалось меня соблазнить, но и только. Ещё с одной сговорились на автомобильную вылазку: я вдвоём с братом, она с подругой. Однако они так капризничали, что никакой гармонии не вышло. А главная институтская симпатяга Лена и вовсе не подавала признаков взаимности, хотя по всем параметрам я был партией завидной, едва ли не лучшей в институте. Ведь все завлабы уже женаты, люди семейные и солидные, один я молод и свободен, к тому же недурён собой и с собственной квартирой.
 
Ещё была у нас премилая девушка Надя, работавшая в удалённом отделе. На новогодних вечерах она работала Снегурочкой и развозила с дедом Морозом подарки детишкам сотрудников. Потом перешла из нашего ВНИИВа в МПС, а я к ней так и не подчалил. Через пару лет, находясь по делам в этом министерстве, я случайно её встретил и, к моему удивлению, она очень мне обрадовалась. Немного поболтали, но я спешил к главному инженеру с отчётом и даже телефон не спросил. Потом безуспешно пытался её найти. Да что там, просто не проявил настойчивости, отвлекли другие заботы, да и на тот момент было с кем встречаться. Нет, в отличие от моих кумиров, главного-то я никогда не умел вычленить. Разбрасывался. Ловил всех зайцев сразу, да и то спустя рукава. Потому, наверное, и не достиг ничего выдающегося. А ведь мог.
 
С девушками подобных случаев было немало, и они сидят занозами до сих пор, хотя я и многих имён не помню, да и самих уже не узнал бы. Мне мало кто нравился, и если я кого упускал, то всегда казалось, что как раз ту самую, которая… Но тут есть и отрезвляющий момент. Упущенная карта представляется нам козырным тузом, сорвавшаяся рыба – самой крупной, не доставшийся кусок – самым вкусным, потерянный лотерейный билет – выигрышным. А на каком, собственно, основании?

Скорее всего, это самообман. А то бывает – опоздал на самолёт, горевал, горевал, а он возьми да и упади. Хороший повод для утешения! А что такое утешение? Да это опять самооправдание! Смотри-ка, оно рядится в самые невинные одежды. И занимается самообманом, его же и разоблачая. Видимо, таково свойство организма. Ведь в другой раз, кабы не оно, так и в петлю полез бы. Закон самосохранения! Так и постигаешь истины, на своих же шишках.
 
Вообще-то, московские девушки слишком избалованы мужским вниманием. Чуть посимпатичнее, и вокруг уже вьются поклонники – не подступишься. В Москве на десять девчонок не девять ребят, а все двадцать. Они съезжаются отовсюду, активные и голодные, как волки. Да и город большой: проще познакомиться с новой девушкой, чем встретиться с уже знакомой, которая живёт далеко. Отсюда непрочность отношений. В других городах девушки менее заносчивы, но связь на большом расстоянии ещё более хлипкая. Вот и выбирай из двух зол. Если не из трёх.

Всё же, когда в рижской газете стали публиковать брачные объявления, я, бывая в Риге и порой их просматривая, вспомнил Долматовского и подал своё. Чем чёрт не шутит! И валом пошли отклики. А я знай сочиняй и публикуй всё новые завлекательные объявления. Вошёл в азарт. Ежедневно в почтовом ящике – кипы писем из самых разных городов. Всего набралось более четырёхсот. В результате погряз в переписке. Не говоря о коротких обменах любезностями или оскорблениями, завязывались целые эпистолярные романы, если и не любовные, то довольно дружеские. Переписка иногда увлекает, но очно я так ни с кем и не сошёлся, потеряв кучу времени и душевных сил, зато приобретя завидный опыт общения на расстоянии.
 
В рубрике «Мужчина и женщина» моего блога можно почитать отрывки из этой переписки. А целиком я поместил её в двухтомную книгу «Я к Вам пишу…», которую отпечатал на принтере и оформил заодно со сборниками своих сочинений. Возможно, когда-нибудь опубликую. Если найдётся издатель. Но это для тех, кто любит эпистолярный жанр и интересуется психологией отношений.

В Москве по старой памяти я не гнушался посещать молодёжные мероприятия в различных заведениях. Тут и Центральный дом Советской армии, что поблизости от моего дома, и «Шестигранник» в парке Горького, и танцзалы в Сокольниках и Измайлове, и клуб завода «Станколит» («Для тех, кому за тридцать»), а зимой – ресторан «Золотой колос» на ВДНХ, где устраивались танцы под выступления вокально-инструментальных ансамблей «Самоцветы» и «Пламя».
 
Не брезговал я делать набеги и на городские рестораны. Иногда подъезжал на машине к двухэтажному «Новому Арбату» на пересечении Калининского проспекта с Садовым кольцом. Хотя у входа обычно толпилось несколько человек, передо мной дверь неизменно открывалась. Видимо, из-за уверенного вида, который я на себя напускал, парализуя должностное сопротивление швейцара. 

Главный зал «Нового Арбата» был и сам по себе двухэтажным благодаря опоясывающему его просторному балкону, уставленному столиками. А в полуподвале размещался ещё один зал под названием «Лабиринт», более уютный и интимный. По этим лабиринтам можно было курсировать, как по ярмарке невест, даже не занимая столика. В обоих залах играли отличные оркестры с хорошими певцами, которых не грех было и просто послушать.
 
Кстати, в верхнем зале я не раз был свидетелем фотовспышек, особенно заметных на балконе, под потолком. Видимо, тут проводилась регистрация посетителей на предмет выявления шпионов, диверсантов и злостных неплательщиков алиментов. Я как законопослушный гражданин от подобных фотосессий не прятался и потому наверняка оставил серию своих изображений в архивах вездесущего КГБ. Возможно, туда попали и кадры драки, когда на меня напали два ревнивца за то, что, пока они где-то шлялись, я танцевал с их оставленной без присмотра девушкой. От них я отбился, но один удар ногой под дых пропустил. Еле отдышался.

Всё это было в меру любопытно, но в плане знакомств не слишком продуктивно, поэтому даже Новый год я нередко встречал в полном одиночестве. Бывало, приготовив дома ёлку и праздничный столик, часам к семи подъезжал на машине к родному миитовскому ДК, который случайно или нарочно располагался совсем близко. Спрашивал лишний билетик на новогодний праздник либо заходил так, представившись преподавателем. Посмотрев концерт, поучаствовав в игрищах и танцах и не найдя счастья, ехал в МГУ на Ленинские горы, где веселился до половины двенадцатого ночи. Оттуда на большой скорости по опустевшим улицам один, а то и со свежезнакомой студенткой возвращался домой, чтобы в полночь, под звон курантов, успеть поднять законный бокал шампанского.
 
И что же я делал с посещавшими меня девушками? Ну, как. Сначала показывал интерьер, хвалился своими картинами, затем начинались угощения с разговорами, шутками и анекдотами. Угощения у меня были вкусные: и салат из пекинской капусты с крабами, и шпроты, и килечка, и грибочки, и рижский бальзам, и кофе с мороженым... Между делом задавал каверзные вопросы. Например, почему у Луны часто бывает видна только половинка, а то и вовсе узкий серп. Элементарного правильного ответа ни разу не слышал. Обычно объясняли тенью от Земли, которая якобы заслоняет от солнечного света остальную часть Луны. Тогда я добивал бедную девушку очередным вопросом: каким образом тень от круглой Земли даёт прямой срез у половины Луны? Это был тупик.

Перекусив и поболтав, я брал гитару и пел песни: несколько звучных песен, чтобы продемонстрировать голос, и несколько более нежных и лиричных, чтобы приоткрыть характер. Хорошо звучала у меня песня на стихи Ярослава Смелякова «Если я заболею, к врачам обращаться не стану», а самой громкой была песня Высоцкого «Штрафные батальоны» («Всего лишь час дают на артобстрел»). Исполнял я и популярные песни военных лет, и весёлые туристские песни. В общем, песен я знал много, а своим исполнением часто вызывал похвалу или даже восхищение. Но я понимал, что перебор здесь, как и в картах, хуже недобора. Поэтому говорил: «Хватит самодеятельности, пусть поют профессионалы» и включал магнитофон. Время интимных танцев. Тут я уже мог разобраться, стоит ли моя гостья продолжения знакомства. Если ей надо было уходить, я не препятствовал. Иногда отвозил на машине, иногда провожал до метро или до такси. Если она оставалась до утра, тоже не возражал.
 
Рядом с моим домом располагалось общежитие ГИТИСа, театрального института, и порой я знакомился со студентками, среди которых попались даже вьетнамка и кореянка. Они бывали у меня в гостях, а одну я даже возил к маме в Орехово-Борисово «на смотрины». Эти восточные красавицы, помимо экзотической внешности, произвели на меня весьма благоприятное впечатление своим нравом и воспитанием, особенно на фоне некоторых москвичек.

А Эдгаров коллега ещё по Риге советовал: нечего искать девчонок на стороне, это дохлый номер. Надо знакомиться через друзей, их девушки бывают не прочь поменять партнёра. Они, дескать, так и перемещаются по кругу. К тому же и у них могут быть свободные подружки, которым только вас и не хватает. В этом случае знакомство состоится как бы по рекомендации, вы можете заранее расспросить о кандидатуре. Что ж, у кого много друзей, тот может следовать подобным советам. А у меня обычно бывало два друга, ну и ещё четыре-пять «контактёров», и на такие сделки с ними я бы не пошёл.

Зато бывали удивительные «знакомства». Как-то с вечера танцев в ЦДСА я завлёк домой симпатичную девушку Людмилу. А она оказалась дочкой Лёвы Маклакова, моего двоюродного брата. То есть, двоюродная племянница, кузина, что ли. Она мне и раньше нравилась, но я её давно не видел и не узнал. А она меня узнала, о чём и сообщила уже в моей квартире. В общем, оконфузился. Позвонил Лёве, поделился оказией, но он совсем не обрадовался и велел немедленно отправить её домой. А выдать её за меня замуж – слабо? Укрепили бы родство.
 
А то зашёл я во ВНИИТЭ по оргвопросам Союза дизайнеров. В приёмной директора Соловьёва сидит его новая секретарша и внезапно оказывается Леной Джонсон, соседской девчонкой по нашему рижскому дому. Вот это номер! Теперь она – девушка хоть куда. Соловьёв кого попало не возьмёт, ему нужен имидж. Потом я тоже возил её к маме, в Орехово-Борисово, хотел удивить. Столько лет не виделись! Но мама почему-то не обрадовалась. Кто их поймёт, этих предков.

А как же моя рижская любовь Наташа, которую я покинул, едва обретя? Она изредка приезжала ко мне в Москву, а я навещал её во время командировок в Ригу. Дважды проводил с нею отпуск – один раз ездили втроём с Таней в дельту Волги, в другой раз вдвоём, на «Стрелке», по каналу на Московское море. Разлука сопровождалась сочинением стихов и обильной перепиской, в основном, с моей стороны.
 
А я по грязи хлюпаю
И почте досаждаю,
Вдвоём с надеждой глупою
Над письмами гадаю…

Совместные отпускные поездки ей нравились, на тяготы походной жизни она не жаловалась, переносила их с юмором, но ощущения надёжности не давала. Говорила: «Держи меня крепче, Фред!» и, чуть что, ускользала из рук, как мыло в проточную воду. Управляемость ниже средней. Потому дальше дело и не шло. Видимо, зубчики наших шестерёнок всё же не совпадали. Поначалу-то они редко у кого совпадают, но «правильная» женщина достаточно быстро приноравливается к своему мужчине и становится его тенью, как чеховская Душечка.
 
А что такое «правильная» женщина? Это слово я взял в кавычки, имея в виду, что у неё нет излишка мужских гормонов, определяющих такие черты характера, как самостоятельность, самоуверенность, решительность, упорство, настойчивость, смелость, рисковость, азарт… «Правильная» женщина отличается от мужчины, в частности, тем, что способна приспособиться и к человеку, и к ситуации. И выходить замуж ей следует только за того, к кому она согласна приспособиться по всем статьям.
 
Вы скажете, что мужчина тоже должен приспосабливаться. Может, и должен, да только не наделён такой способностью. Он – что? Он вообще тут проездом. Ночью прилёг рядом, утром свободен. И снова в бой. Женщина – другое дело. Ей детей вынашивать-выкармливать, поэтому она в большей зависимости от семьи, от гнезда. Ей и надо приспосабливаться. Она и Богом задумана более мягкой и уступчивой. Недаром говорится, что женщина – как вода: принимает форму того сосуда, в который её наливают. Про мужчину такого не говорят: он гораздо инертнее и твёрже.
 
Правда, есть мнение: если мужчина нашёл общий язык с женщиной, значит, она притворяется, чтобы ему угодить. Якобы, никакого общего языка не бывает, только компромиссы. Думаю, это перебор. Во всяком случае, «неправильная» женщина – это та, которая апеллирует к мужчине не обаянием или уловками, а напором или шантажом.
   
Но это к Наташе не относится. Там другое. Если её женственность и неправильна, то, скорее, в другую сторону. А другая сторона – это ненадёжность, неуправляемость, скользкость. Вроде, она и твоя, но себе на уме. В 1970 году я поехал с ней на «Стрелке» с Клязьминского водохранилища по каналу имени Москвы на Московское море. Накануне отвезли поклажу в яхтклуб, и вечером сидели на станции Хлебниково в ожидании электрички. Я и говорю: «Вот представь, ты тут сидишь и поджидаешь меня. Одна электричка, другая, уже стемнело, а меня всё нет… Тут подходит парень и предлагает пойти к нему. Ты бы согласилась?» – «Конечно!» – отвечает без размышления. – «Вот видишь, а Таня бы не пошла». – «Ну, я не Таня».

С Таней-то они подружились, но Лена, которая нас с ней и познакомила, отзывалась о ней весьма критично (конкуренция?) В Наташе было то обаяние, которое девушкам непонятно («Что ты в ней нашёл?»), но все мужчины на неё «клевали».
 
А были и совсем возмутительные случаи. Однажды в Риге на праздник Лиго мы втроём с Таней поехали на ночь в пригородный лес. Сидели у костра, пели песни. Один мотив вызвал у нас с Таней разногласия, и тут Наташа встала и скрылась в темноте. И пропала. А вокруг – ночной лес. Подождав, я пошёл её искать и, в конце концов, встретил на лесной дорожке с каким-то парнем. Они шли, обнявшись, и мирно щебетали. Заметив меня, попытались скрыться, но было поздно. Тогда парень смылся, а я врезал Наташке пощёчину и утащил к лагерю. Вылазка была испорчена, и мы вернулись в город.
 
В другой раз она назначила мне свидание на пустынном пляже вблизи устья Лиелупе. По берегу моря туда около двух километров. Прошёл половину пути – навстречу парень с окровавленным лицом. Спросил, что случилось. Говорит, проходил мимо парочки в дюнах, и тот злодей набросился на него с кулаками, обвинив в подсматривании. Что за парочка в дюнах? Я прибавил шагу и вскоре увидел на отдалённом песчаном холме силуэты парня и девушки. Они стояли, глядя в мою сторону, а потом скрылись за холмом. В фигурке девушки при желании можно было заподозрить Наташу. Когда я туда пришёл, она была одна и всё отрицала, но песок в её волосах я расценил как улику.

Подобные эксцессы не позволяли мне, несмотря на отчаянное чувство, рассматривать её кандидатуру всерьёз. Может быть, для любовных игр они интересны, но для женитьбы не годятся.

Женщины – они такие. Ты держи её в узде, она не возражает. Ей так даже нравится. Пока не надоест. А если вдруг свернула в сторону, то сам виноват: плохо держал. Как будто это механическая игрушка, которую ты завёл и положил на пол. Не будешь следить и управлять, она поедет куда попало. Я-то хочу, чтобы она продемонстрировала свою преданность, а она хочет, чтоб я за ней гонялся и набрасывал лассо, словно на дикую лошадь. Типа, пусть за мной побегает, покидает своё лассо. Все ли женщины такие? Наверное, все, только в разной степени. Им же охота нравиться. А коль она кому нравится, то охоту начинает он. И тут у неё приятный выбор: кого и насколько подпускать. Как в вопросе одной девочки в «Комсомольскую правду»: «По каких пор можно позволить мальчику себя целовать?»
 
Вот, про рижскую Наташу объяснил. Однако чувство, если это любовь, не управляется реалиями жизни. Поэтому мы встречались и позже, когда она уже была замужем, причём общались вполне приветливо.

«Наташка, Наташка, чужая жена,
Налей мне, Наташка, стаканчик вина.
Мне будет приятно, но только прости,
Пора мне обратно, пора мне идти…

Несут меня ноги дорогой другой,
А ты на пороге махни мне рукой…
А на сердце тяжко, ей-богу, не вру,
Ну что ж ты, Наташка, стоишь на ветру?»

Это стихи, кажется, Сергея Шабуцкого. Ещё есть вариант: «Несут меня ноги к другой дорогой», но здесь это звучит пошловато, хотя, может, и правдиво.
 
А на четвёртый год моей жизни в Москве, «раз под вечеp, обходя заведенья», в кафе «Метелица» я увидел «то ли девочку, а то ли виденье». Она сидела за столиком с тремя подружками, и я сразу «положил на неё глаз». Лицом похожа на Ирину Мирошниченко, а волосы шикарные, густые, золотистые, до плеч. Ей бы ещё голубые глаза… По моим наблюдениям, сильнее привлекают глаза другого цвета, чем свои собственные.
 
Есть у меня заветная примета,
О ней в стихах поэты не твердят:
Милее нам глаза другого цвета,
Чем те, что с наших лиц на них глядят.

Что ещё я заметил – чем красивее у девушки глаза, тем хуже зрение. Большие, голубые, распахнутые, а в двадцать лет уже в очках. Если не раньше. Потом услышал и объяснение: дефицит железа в организме. А маленькие, невзрачные глазки непонятного цвета до старости сверлят вас безо всяких очков. Вот и ищи справедливость.

Пардон, отвлёкся. Короче, пригласил её на танец, нашёл общий язык и увёз домой, на Семёновскую. Она оказалась студенткой Историко-архивного института, москвичкой, и звали её, конечно, Наташей. Мы друг другу понравились и за последующие годы сблизились настолько, что какое-то время я даже жил у них в семье на Преображенской, и её отец, ведущий специалист Гидропроекта, собирался подарить нам к свадьбе кооперативную квартиру в престижном экспериментальном жилищном комплексе «Лебедь» у Водного стадиона, на берегу Химкинского водохранилища…
 
Но свадьба так и не состоялась, хотя дружили мы долго. С моей стороны, видимо, не хватало чувства, а с её стороны случались выходки, в моих глазах не шибко совместимые со свадьбой. Она была не такая категоричная, как Таня, а значит, и менее надёжная, хотя и не столь «себе на уме», как рижская Наташа. Но держал я её, как и ту, по-видимому, недостаточно крепко. Да и вообще я никогда никого не держал. Не в моём это характере. Вот все они и разлетались по сторонам.
 
Уже через два месяца после знакомства я поймал её на обмане. Предложил майские праздники встречать вместе, а она – нет, уезжаю куда-то там с родителями. А первого мая в ресторане «Новый Арбат» увидел её с каким-то парнем. Похожие инциденты случались и позже, хотя она постоянно клялась мне в любви, писала чувственные письма и стихи, говорила: «Ну, Авотин, ты бог в постели!». И ревновала меня к рижской Наташке, чувства к которой утаить я не мог, да и не собирался.
 
Хотя общение нам давалось легко, за последующие годы бывало много всякого. Дважды ездили вместе с Таней в отпуск: в 1972 году – в дельту Волги, о которой я уже достаточно рассказал, а в 1974 году с «Мевой» и парусами – на Ладожское озеро. По причине несовпадения отпусков мы с Наташей выехали туда на неделю раньше Тани, но в ожидании багажа несколько дней провели в Приозерске, где объехали на прогулочном катере озеро Вуокса.
 
Эти места, хотя и красивые, показались нам слишком заселёнными и, когда прибыл багаж с «Мевой», мы, телеграфировав Тане место встречи, поехали на автобусе на берег Ладоги. Там собрали «Меву» и на вёслах доплыли до небольшого, лесистого и каменистого острова, где и соорудили лагерь. За Таней подплывали на лодке к автобусной остановке, но не встретили. Недоумевая, поплыли обратно и по дороге услышали крики из отдалённых прибрежных кустов, почти как в романе Жюля Верна «Дети капитана Гранта». И точно, это была заплутавшая Таня, которая не там сошла с автобуса. Слава Богу, воссоединились.

Пристанище наше оказалось весьма удачным. На острове даже росли грибы, которых для закуски вполне хватало. На музыку транзисторного приёмника в бухту приплывала, резвилась и фыркала симпатичная, усатая ладожская нерпа. Высунет из воды голову, слушает музыку и смотрит на нас. Ждёт рыбки? А рыбки-то у нас и нет. Не клюёт. Это вам не дельта Волги. Тогда нерпа недовольно фыркнет и занырнёт, только её и видели. А в наше отсутствие она забиралась на большой, пологий и гладкий камень, лежавший у самой воды, и загорала. При нас, видимо, стеснялась, без купальника-то.
 
Плавая на «Меве» по озеру, мы дивились на умопомрачительные закаты с отражением в зеркальной воде, а однажды подивились на внезапно всплывший из безмятежных вод чёрный корпус подводной лодки. Она дико не гармонировала с мирным ландшафтом и выглядела зловеще. Хорошо, что вскоре занырнула обратно. А кто украл с прибрежного камня мои краски – нерпа или подводники – выяснить не удалось.

На обратном пути я купил в Ленинграде красивый румынский обеденный стол красного дерева, который верой и правдой служит мне до сих пор. Правда, под скатертью его красота незаметна. Только изогнутые ножки видны, да и то не полностью.
 
Но здесь речь не о мебели, а о Наташе. Приезжала она и к нам на дачу в Юрмалу. А в Москве закрутила роман с моим коллегой Колей Ф. (мы вместе встречали Новый год). Однажды ушла якобы к подруге, а я проследил за ней и приехал к Коле раньше неё. У него уже был нарисован её небольшой портрет. Когда она явилась, мы посидели втроём, и я ушёл, лишь попросив его проводить её потом до метро.
 
А раз поздно вечером она позвонила по телефону и сказала, что сейчас будет мне изменять. Я плюнул и пошёл спать, а она приехала и наглоталась таблеток. Оказав первую помощь, я вызвал скорую, и её отвезли в институт Склифосовского. Там она пролежала две недели, передавая мне любовные записки, а ко мне приходил участковый инспектор и интересовался, не стоит ли привлечь меня к ответу за доведение гражданки Наташи до попытки самоубийства. Но я его разубедил.
 
Вот такие они, женщины. Пока ты не взял их замуж, они чувствуют себя чересчур свободными и не гнушаются это демонстрировать. А ты их замуж не берёшь, поскольку дюже они свободные. Замкнутый круг. И эта ещё из лучших. А вы говорите, жениться. Избави Бог! Мы же, мужчины, как рассуждаем: ну, поехала она ко мне, так то же я! К другому-то она бы ни в жисть не поехала. И вдруг она едет к другому! После меня-то. А женщина рассуждает иначе: этот меня привлекает одним, а вон тот – другим. «Оба парня смелые, оба хороши, милая берёзонька, сердцу подскажи». А пока не подсказала, лучше иметь варианты и ждать, кто же позовёт замуж. А мне подойдёт лишь такая, которая не только для меня лучше всех, но и для которой я – вне конкуренции.
 
Иной подумает: «Сам-то, поди, изменяешь, а от подруг требуешь верности». Э, не надо путать. Женщина и мужчина – разные ипостаси, и равнять их негоже. Народная мудрость трактует кратко и ёмко: «Муж оставляет грех на стороне, а жена несёт в дом». Так что пусть дома и сидит, а не ходит-подставляется под алчные взгляды мужчин. Как раньше было? Ему 28-30, он уже нагулялся, а ей 17-18, и никаких гулянок, одни хороводы. А теперь она до замужества должна ещё и вуз окончить, профессию получить. А там, сами понимаете…

На день трёхлетия знакомства я посвятил Наташе большое стихотворение. Вот несколько строф:
 
Трёх этих лет метеосводка
Для нас неровною была:
То шторм, то так себе погодка,
То сорок градусов тепла.

За три каких-то оборота,
Не отрываясь от Земли,
Златые райские ворота
Мы триста раз уже прошли.

Знакомы и с вратами ада,
Где поджидала нас беда,
Но вспоминать о них не надо,
Хоть помнить следует всегда…

Но как бы время ни версталось,
Черту пока не подводи:
Ещё так много нам осталось,
Ещё так мало позади!

Относительно наших нестыковок есть у меня одна теория. Или практика. В каком-то смысле люди по характеру делятся на кумиров и поклонников. Поклонникам нужны кумиры, а кумирам необходимы поклонники. Мы оба были из разряда кумиров, поэтому друг в друге нам не хватало поклонения. Я могу любить женщину только «сверху вниз», с нежностью, как дочку или младшую сестрёнку, как благодетель, а не поклонник. И это, вроде, естественно: ведь мужчина большой и сильный, а женщина маленькая и слабая. Он ею командует, он её и опекает.
 
Потому меня и привлекают наивные, послушные, управляемые девушки, а не сильные и активные дамы, тем более, царственные особы, которым надо поклоняться. Во всяком случае, стелиться ни перед кем я не стану. Даже перед начальством, а тем более, перед женщиной. Этого я не умею, и если им это необходимо, то, естественно, они недовольны. И это недовольство может выливаться в размолвки и в дикие поступки вплоть до измен. Говорят, «нашла коса на камень». Нужны мне такие камни. Хотя дружеские отношения при этом могут оставаться вполне доверительными.

Строго-то говоря, мужская любовь – это не поклонение, а агрессивное стремление к захвату, к обладанию, к власти. Мужчина к поклонению не склонен, он только играет в него, подлизывается. В близости с женщиной он видит себя покорителем вершин, разрушителем крепостей, завоевателем сердец. Секс для него – это торжество над женщиной, над её невинностью, гордостью и недоступностью. Это даже ближе к унижению, чем к поклонению. Поклонение расслабляет и мешает обладанию. В постели без определённой «садистинки» у него, скорее всего, ничего не получится. Тут более уместно не поклонение, а чувство гепарда, догнавшего антилопу. Общая схема – охотник и добыча, палач и жертва. Поэтому иногда он склонен к насилию. Все мы вышли из диких времён, когда силовое решение было в порядке вещей. Природа-то как распорядилась? Ты её догони и овладей. А она ещё пусть и сопротивляется. Продемонстрируйте оба свои силы, задор и здоровье. У хилых родителей – хилое потомство, оно не выживет в борьбе с агрессивной средой, зверями и врагами. Естественный отбор.
   
Теперь времена не дикие, мы обросли условностями и декорациями, мудрёными правилами игры. Мужчина в тисках цивилизации освоил азы культуры, боится молвы и законов, прельщает девушек уговорами и подарками. Но природная суть-то осталась: сохранение и распространение вида. Всё остальное наросло вокруг этого. «Любовь и церковь требуют красивых покровов для своих алтарей», – писал Бальзак. Гастрономия с диких времён тоже обросла красивыми формами и ритуалами, хотя цель еды и питья – просто поддержание жизни организма. Я совсем не против украшений, не надо лишь забывать, как всё обстоит на самом деле. Ведь каждый одетый человек знает, что на самом деле он голый, только сверху что-то напялил. При этом никто не возражает против красивой одежды. Только не надо притворяться, что мы уже отряхнулись от грешной земли и воспарили в небесное царство.
 
Добиваясь расположения женщины, мужчина потакает её капризам и разыгрывает взаимопонимание, что работает сначала как задабривание, а потом как подмасливание. Эдакие подношения женскому тщеславию для пущей отзывчивости. Ведь и костёр не горит без «подношения» дров, а мотор глохнет без впрыска бензина. Сам же мужчина нуждается не так в любви, как в уважении, подтверждении его достоинств, что ближе как раз к поклонению с её стороны. Проявление уважения – это тоже дровишки в костёр его самолюбия, и умная женщина никогда не откажет ему в этом. Потому что иначе он будет искать это на стороне. Короче, мы покупаем, нас покупают…
 
Есть женщины-командирши. Такие любят командовать и принимать решения. В них заложен ген воспитательниц, и если детей у них нет либо уже выросли и разъехались, они отыгрываются на воспитании мужчин. Им не зазорно принизить мужчину, навязать своё превосходство беспрекословным тоном, попрёками и указаниями, пренебрежением к его мнению. Это характер. Если вам попадётся своенравная и строптивая особа, читайте у Шекспира, как Петруччо укрощал Катарину. Но для этого надо и самому иметь характер, а не быть тряпкой. Тогда есть слабая надежда превратить возлюбленную из «железной леди» в милый праздник для души и сердца. Иначе так и будете фехтовать словами и скандалить посудой вместо постоянного упоения друг другом. Чем это кончится, понятно.

В целом женские гормоны претендуют на любовь, а мужские – на уважение. Стоит мужику чуток притушить свой разум алкоголем, он уже спрашивает о том, что вечно живёт у него в подкорке: «Ты меня уважаешь?» В похожей ситуации женщина вас спросит: «Ты меня любишь?» Но и мужские, и женские гормоны есть у каждого, только их соотношение у разных людей различно. Это и определяет во многом характер и предпочтения, а то и судьбу. Но никуда не денешься от женского тщеславия и мужского самолюбия, которые заметны даже у детей.
 
Однако всё это теория, хотя и направленная на объяснение жизненной практики. На практике Наташа вышла замуж, родила дочку, а её мужа посадили в тюрьму за какие-то операции с антиквариатом. Она даже привозила мне на хранение некоторые ценности, боялась, что конфискуют.
 
В 1975 году в разъездах я познакомился с двумя иногородними девушками: с Альбиной – в Свердловске, где повышал свою квалификацию, с Викой – на черноморском пляже, где проводил в одиночестве отпуск, поджидая Альбину. Из обоих знакомств ничего путного, кроме переписки, не вышло. Вика собиралась приехать ко мне в Москву из Ленинграда, где поступала в институт. Даже звонила, что выезжает, но так и не доехала. А Альбина, хоть и приезжала, но от развития отношений воздержалась. В рубрике «Путешествия» об этой истории  можно почитать недурной рассказ «Черноморские страдания».
 
А в 1977 году в Волгограде я чуть не познакомился с юной стюардессой такой сказочной красоты, что все прежние симпатяги вместе с киноактрисами поблёкли, словно ночные тени с восходом солнца. Чисто случайно знакомство не состоялось, но дало повод к размышлениям. Ну, женюсь я на такой красотке, а удержать её смогу? Ой ли. Все будут на неё глазеть, а многие искать любую возможность пристать и отбить. Женщины слабы, а мужчины настырны. К тому же, и характер у неё в таких условиях вряд ли сложился сахарный. И моя жизнь наполнилась бы адскими муками. Ей нужен более чёрствый и крутой мужик. А я слишком ранимый и гордый. Не буду ни воспитывать, ни бить, а просто разведусь. Вот и опять самоутешение с самооправданием!

Тогда же, залетев в Липецк, я познакомился с Наташей из Куйбышева. Симпатичная, естественная девчушка без всяких женских выкрутас. Правда, эти выкрутасы бывают глубоко запрятаны. На фотомодель она не тянула, но и придираться к её внешности не хотелось. Скромная, не вульгарная, не накрашенная, без колец и побрякушек. Тех-то, что в косметике и бижутерии, я всегда сторонился. Что вы хотите, моя мама никогда не красилась и никаких украшений, кроме скромной брошки, не носила. Даже обручальных колец не признавала, не говоря о серьгах и перстнях с камнями.
 
И, тем не менее, опять Наташа. Ах, эти Наташи! Когда-то цыганка нагадала мне жену Наташу. Как знать… Опасаясь очередной промашки, я не стал тянуть волынку, пошёл с туза, и на другой же день завязался бурный роман. Впоследствии она не раз приезжала ко мне в Москву и настолько пришлась по душе, что я предлагал ей не только сердце, но и руку. Такой чести удостаивалась в моей жизни только она одна. Я даже нашёл ей рядом с моим домом работу по специальности с заграничными командировками.
   
Хотя выглядела она «десятиклассницей-отличницей», на самом деле уже окончила вуз и работала экономистом. Если рижская Наташа была моложе меня на девять лет, а московская – на четырнадцать, то эта была моложе на все двадцать. Всё бы ничего, но между нами стояла её неугасшая студенческая любовь к тренеру по гимнастике, который был ещё на десять лет старше меня. Так что разница в возрасте тут роли не играла. Она ждала повторения своего чувства, а повторений не бывает. Тем не менее, мы долго дружили, а переписывались аж тринадцать лет, и она всё колебалась, пока не нашла очередного тренера, на этот раз по горным лыжам, за которого и вышла замуж. Тут уж я оборвал с ней всякую связь. Амплуа запасного игрока меня не привлекало.

И всё же, чем я ей не угодил?  По её словам, я был слишком спокоен и рассудителен. Моя первоначальная решительность ей, видимо, понравилась, а потом всё пошло как-то слишком интеллигентно… Такое мне слышать было странно. Спокойный – это же замечательно! Беспокойный будет психовать, а то и бить. Некоторым, правда, это нравится. Но и я не такой уж спокойный. Свою эмоциональность, нервность и нетерпеливость я научился сдерживать, поскольку всегда восхищался невозмутимыми и хладнокровными героями любимых фильмов и книг, а экспрессия мне претила и на сцене, и в живописи, и в жизни как бутафория для чёрствых, бесчувственных людей, до которых иначе не достучишься.
 
Что ещё не так? Глаза у нас близкие по цвету. А у её тренеров-то, поди, глаза были голубые или серые. И наверняка они были пылкими экстравертами. В общем, и от этой истории остался лишь рассказ «Одиночные полёты». Как и эти полёты, я продолжал оставаться одиноким.

Год невзгод.

За окном сугробы –
Белая зима...
Без любви-зазнобы
В мыслях кутерьма.
Если ты не эта,
Если ты не та, –
Снова до рассвета
В сердце пустота.

За окном сугробы
Растопил апрель,
Из души-хворобы
Прорвалась свирель,
Как бывало прежде,
Грежу наяву,
В голубой надежде
Снова я живу.

За окном сугробы –
Тополиный пух,
От жары в метро бы –
Остудить свой дух,
Выйти на конечной,
Лесом побродить…
Только жар сердечный
Нечем остудить!

За окном сугробы –
Жёлтая листва,
Без зелёной робы
Ёжится Москва.
Где ж моя невеста –
Милый человек?
Не найти мне места,
Не сомкнуть мне век.

Летом 1981 года у меня завелась ещё одна подружка. Началось с переглядок в троллейбусе, а когда вышли на остановке, которая у нас совпала, то, естественно, познакомились. Она звалась Ларисой и была, что называется, девушкой, приятной во всех отношениях. Додружились мы до того, что в августе поехали вдвоём на моей машине на Северный Кавказ. Вот где таились горные красоты, о которых я мечтал со школы! 
Мы проехали по всем кавказским ущельям от Баксанского до Черекского. По дороге посетили альплагерь «Торпедо» в Цейском ущелье, где отдыхала Лена Сойту с подругой. Там неделю развлекались и сочиняли частушки:

Нет спасенья от туриста:
На Эльбрусе – тысяч триста!
Исполком забил тревогу,
Перекрыть велел дорогу.
 
На турбазах – лепота:
Все оплачены места!
Ну, а коль вы – дикари,
Погуляйте до зари.

Наконец, мы приютились
В самом сердце горных стран,
А под вечер закатились
В санаторный ресторан.

Там мы с милкой не зевали –
Пили, ели, танцевали,
А авто – наоборот,
Прозябало у ворот.

Тут один черкес-рубака
Слямзил пробку бензобака,
А его дружок-грузин
Отсосал у нас бензин.

Чтоб резвиться в ресторане,
Не заботясь ни о чём,
Прикупи, шофёр, заране
К баку пробочку с ключом!
 
Потом мы пересекли Чеченскую автономную республику с её круглыми зелёными горами и скверными дорогами, а на границе с Дагестаном чуток пожили на берегу шикарного горного озера Кезеной-Ам. К этому времени бесконечные подъёмы и спуски доканали диск сцепления автомобиля, и мы засели бы надолго, если бы не местные нравы.
В наших-то краях, бывало, стоишь на дороге с какой-нибудь поломкой или другой проблемой, а машины едут и едут мимо. Тут не так. Никто не проедет мимо, заметив непорядок. Остановятся и совершенно бескорыстно помогут, чем могут, отставив в сторону свои дела.

В горной глуши никто не вздумает воровать у вас бензин, поделится своим. Пастух, увидев застрявшую машину, подойдёт и предложит ночлег в своём доме. А водители проезжего грузовичка возьмут вас на буксир и по горной дороге будут тащить девяносто километров до мастерской, возвращаясь при обрыве троса и останавливаясь у придорожного рынка, чтобы купить вам какое-нибудь угощение. А в конце пути будут решительно отказываться от оплаты своих услуг. А директор мастерской объездит на своей машине все окрестные гаражи, пока не найдёт подходящий диск сцепления. А если рабочий день уже кончится, устроит вам ночлег в своём служебном кабинете.

Да, такое отношение к совершенно незнакомым людям производило впечатление. Правда, со мной была симпатичная подружка, присутствие которой, думаю, немало способствовало благоприятному решению наших проблем. Но некий автолюбитель из телевизионной передачи, проехавший сто тридцать стран, тоже отмечал уникальную готовность кавказцев оказывать бескорыстную помощь. Он же признавал, что самые опасные в мире дороги – на Кавказе.

Миновав горный Дагестан, мы выехали на красивый и безлюдный берег Каспийского моря. Лариса и в походных условиях оказалась хорошей компаньонкой, не ныла, везде умела наладить уют, но тут меня разочаровала. Говорит, надо было сразу ехать сюда, на приветливый каспийский пляж, а не мотаться по горным дорогам, хлебая проблемы то с ночлегом, то с ремонтом автомобиля. Все эти красоты, которыми я восхищался, поминутно выскакивая из машины и щёлкая фотоаппаратом, её не трогали, хотя в настоящих горах она была впервые.
 
Даже слайдами из нашего путешествия, которые я оформил уже в Москве, Лариса не заинтересовалась, не взглянула и отказалась от своей порции. Может, была обижена на то, что после «свадебного путешествия» я не позвал её замуж? Но какая женитьба при столь разном восприятии окружающего мира? Мне интересна езда по ущельям, полная событий и впечатлений, а ей приятнее пассивное пребывание на пляже? Это же явная нестыковка, трещина в гармонии взглядов и душ! А лодка с трещиной для дальнего плавания не годится. Потонет.
 
Иная девушка говорит: «Когда буду твоей женой, тогда и стану такой, как ты хочешь». Интересная позиция. На неё есть только один ответ: «А с какой стати ты станешь моей женой, если уже сейчас между нами разлад?»
 
Конечно, у мужчин и женщин разные приоритеты. Но многие девчонки ходят даже в сложные походы без тайной мысли кого-то охомутать. Хотя папа и говорил, что парень думает о приключениях, а девушка о замужестве, но не всё так однозначно. О перспективах думают все, но в поход идут не за этим. В поход идут для изменения обстановки, для встреч с неизведанным, для получения удовольствия от общения с природой, от преодоления препятствий, от укрепления веры в свои силы и способности, что, в общем-то, и называется приключениями. А главное в походе – притирка характеров при решении общих, а не личных проблем. Но зато и нигде так не проверишь свою избранницу на совместимость, как в туристском походе.

Однако вернёмся в лоно городской цивилизации. Скрашивая своё одиночество гостеприимством, порой я терпел и убытки. Бывало, познакомишься с девушкой, пригласишь в гости, поразвлекаешь её, покормишь, попоишь, а то и переспишь, а она перед уходом что-нибудь и слямзит. Такие вот они, девчонки. Хорошего отношения и даже близости им мало, сверх того хочется чего-нибудь материального. Может, на память? Не получив вожделенных бриллиантов, они то шампунь прихватят, то книжонку прихамят, а то и машину угонят.
 
К Московской олимпиаде рядом с моим домом проложили Олимпийский проспект с крытым стадионом и вереницей небольших кафеюшек, куда мы с братом иногда заходили перекусить и порезвиться на дискотеке. Как-то зимой, ввечеру, выйдя из такого кафе и сев в машину, я забуксовал в снегу. Мимо шли люди, направляясь к станции метро. Две девушки вызвались мне помочь, и это, как ни странно, у них получилось. В благодарность я взялся подвезти их до метро, а по дороге заметил, что в машине перестал заряжаться генератор, о чём сигналила лампочка на пульте. Видимо, сказались долгие попытки вырваться из сугроба. Тогда, проезжая мимо своего дома, я предложил зайти в гости. Они не возражали.

Загостились мы за полночь. Угощались, пили, болтали, танцевали. Когда они ушли, я завалился спать, а утром в кармане куртки не обнаружил ключей от машины. Спустившись во двор, не обнаружил и самой машины. Только тут спохватился, что забыл дать им обещанные пять рублей на такси. Могли бы и напомнить. Теперь впору было беспокоиться не за машину, а за девушек, отправившихся в ночное путешествие в сильном подпитии на чужой неисправной машине.
 
Заявив в милицию, я поехал на работу, а после обеда мне сообщили по телефону, что машина обнаружена в Сокольниках. Я взял запасные ключи, и мы поехали на милицейском газике. Моя машина стояла на заснеженной аллее, целая и запертая, а на сиденье лежал порванный ремень генератора. Вот это девушки! Мало того, что вызволили меня из снежного плена, так ещё в пьяном угаре уехали по ночному городу за десяток километров и разобрались в неисправности. И обо мне позаботились, положив ремень на видное место.
 
Запасного ремня с собой не было, я сел за руль, и милицейский газик отбуксировал меня домой. На другой день угонщицы звонили, интересовались, нашёл ли я машину, предлагали вернуть ключи, но сами так и не явились, видимо, побоялись, что я привлеку их за угон.
 
Во избежание нового угона, в другой раз и уже других девушек я подвёз на машине до «Новослободской». И, конечно, попался. Едва они вылезли, как подошёл милиционер и говорит, что тут стоять нельзя. Отвечаю: во-первых, знаков нет, а во-вторых, я на секундочку, только высадил девушек. Он принюхался и объявил, что я ещё и выпивши. Я согласился: «Есть немножко. Ехать-то не собирался, но пристали: подвези да подвези». – «И много выпили?» – «Пустяки, полбутылки на троих». – «А полбутылки осталось?» – «Осталось». – «Ну, тогда поехали». И сел ко мне в машину. Вернулся я к своему дому, вынес ему полбутылки водки и подвёз к Савёловскому вокзалу, где ему надо было подменить коллегу. Он уже не возражал, что я во хмелю за рулём. Расстались друзьями.
 
А что до девушек, то в те лихие годы они сильно распустились, словно цветы в июне. Вот заявились в гости две едва знакомые девицы. Как-то подвозил их по пути и дал визитку с номером телефона, что всегда лежит у меня в машине. Одна из них уже приходила, видимо, наводчица, теперь явились вдвоём, а вслед за ними ещё и два парня. Принесли бутылку и коробку конфет с ликёром. А мне что, я гостеприимный. Посидели, порассказывали байки, всё было мирно и весело. Одному из парней надо было рано ехать на вокзал, и они устроились до утра в соседней комнате, а «наводчица» осталась со мной развлечь и отвлечь.

Утром просыпаюсь – девушки нет, а из ванной доносится шум воды. Думаю, принимает душ. Вода шумела подозрительно долго, и я пошёл проверить, не утонула ли. Нигде никого, наружная дверь не захлопнута. Во сне ничего не слышал, видно, подсыпали снотворного. Вынесли два фотоаппарата, собрание Конан-Дойля, перешерстили письменный стол в соседней комнате, выгребли мелочь, лежавшую в кофейной банке, прихватили и школьную серебряную медаль… Почему не убили, не знаю. Могли бы поживиться получше. Видимо, я произвёл на них благоприятное впечатление картинами, песнями и анекдотами. Машину тоже не угнали, даже ключей не взяли. Лопухи. Милиция – тоже лопухи. Как водится, никого не нашли, хотя я сообщил не только приметы, но и всё, что они о себе рассказали. Ну, а я – главный лопух.

А очередная девица прихамила целую кипу книг. Пока я спал, собрала с книжных полок те, что подороже, сложила в мой же чемоданчик и вынесла на лестницу, к чердачной двери. У меня-то последний этаж, один пролёт наверх, а там никто не увидит. И пришла досыпать. Утром мы вышли вместе, а когда расстались у метро, и я поехал на работу, она вернулась и забрала добычу. Это я уже потом понял. Но после таких финтов расстилаться перед девушками у меня не было никакого желания. А вы говорите – поклоняться. Тем более, жениться. Мерси боку.

А если бы и женился, то вскоре бы развёлся, потому что своей половинки так и не встретил. Ведь к ней и требования другие, и чувства непохожие. Во-первых, муж и жена должны вместе «смотреться», выглядеть парой, а не чужими тётей и дядей. Во-вторых, к жене должно быть неугасимое влечение, а не так, что на третий день уже надоела. В-третьих, она должна разделять взгляды мужа, поддерживать в начинаниях, ухаживать за ним, и всё это в охотку. Это уж не говоря о характере, вкусах и привычках, где тоже нужна гармония.
 
Если на роль любовницы сгодится одна девушка из сотни, то в качестве жены не подойдёт и одна из тысячи. Вообще-то считается, что вторая половинка у человека всего одна на всём белом свете. Но это уж слишком. Если было бы так, человечество вымерло бы задолго до нас. Природа такого допустить не может и создаёт людей взаимозаменяемыми, во всяком случае, в вопросе воспроизводства популяции. Но за долгую историю своего развития человек настолько усложнился и в спектре чувственных восприятий, и в информационной оснащённости, что выбрать подходящую пару стало очень непросто.

В молодости, помнится, я собирался искать жену среди студенток инъяза, с факультета английского языка, в спортивной секции художественной гимнастики, да ещё и посещающую вокальную студию. А что? Я музыке обучен, а она и спеть ничего не сможет? Разговорная практика по-английски в семье тоже не помешает. У гимнасток хорошие фигурки. А жена ещё должна хозяйничать, шить, кулинарить… Но недаром говорится, что своими намерениями можно только Бога смешить. Хотя, пусть веселится, жалко, что ли.
 
Вот тётина подруга Маша после разговора о Наташе задала всего один вопрос: «А она тебя слушается?» Я подумал – а действительно! Ведь если не слушается, как я могу за неё отвечать? «Мы в ответе за тех, кого приручили», – написал Антуан де Сент-Экзюпери. То есть, за приручённых, ручных, которые слушаются. А как отвечать за самостоятельных? Они сами по себе. Пусть гуляют на свободе. А если ещё и перечат…

Откуда возьмётся нежность к собаке, которая вас кусает, или к женщине, которая вам перечит? Да даже и к такой, которая не вполне вам открывается? Ведь иные женщины, допуская мужчину в своё тело, не пускают в душу. Дескать, это не твоё мужское собачье дело. Но тогда не будет и ответных откровений. Даже в суде от истцов и свидетелей требуют «правду, всю правду и только правду». Тем более, в семье это должно быть законом. Иначе на фиг мне такая семья. Ещё и работай на неё. Содержи дом, где у тебя доступ только в прихожую. А если и прорвёшься в гостиную, так там каждый прикрылся своей занавесочкой. Не говоря уж о личных комнатах с замочками на дверях. Посидели за ужином, поделились впечатлениями. «А ты где сегодня был?.. Да? А я-то сегодня была!..» И расползлись по своим углам. Нет уж, увольте, это не семья, а какая-то коммуналка.
 
А иная претендентка не разрешает при себе курить. Боится наглотаться вредного дыма, пусть я глотаю один. То есть, делить со мной судьбу она не готова. Планирует меня похоронить и жить дальше как ни в чём не бывало. Это тоже не вдохновляет. Хочется всё же надеяться, что без меня ей и свет не мил. А ещё женщины различаются тем, что одна, придя к мужчине и увидев немытую тарелку, тут же её помоет, а другая будет грубо тыкать его носом, не забывая при этом требовать от него культурного обхождения.
 
Однако за нашими досужими разговорами я уже пропустил несколько интересных путешествий. Отпуск-то в те поры всё же случался ежегодно. Надо наверстать.
 
В августе 1983 года, а точнее, в конце июля, я с Наташей московской поехал на машине в рязанскую Мещёру. Наташа, некоторое время пребывавшая со мной «в разводе», уже успела выйти замуж и родить дочку. Кстати, об этом я уже упоминал. Муж её сидел на нарах за спекуляцию антиквариатом, сама она после болезни еле трепыхалась, и я взялся её отвлечь и развлечь. Выбрал этот недалёкий маршрут, поскольку у неё была всего неделя, а там начинался отпуск у Эдгара, и он мог её заменить. Играло роль и то, что в этой «подмосковной тайге» никто из нас до сих пор не бывал.

Мешёра – за самим этим словом мерещились непроходимые дебри и топкие болота. На деле оказалось, что это совсем не тайга. Самое общее впечатление – это очень светлая, привольная и приветливая страна. Страна лесная и песчаная, речная и озёрная, поэтичная и задумчивая. Сосновые боры её похожи на прибалтийские, только менее исхоженные. А по сравнению с байкальскими и алтайскими чащобами это просто солнечные лесопарки.
 
Облюбовав местечко на берегу красивой лесной речки Пра, мы неплохо отдохнули и дождались Эдгара, заменившего Наташу, которая уехала на попутке в Москву. А с Эдгаром мы ещё довольно долго колесили по лесам и дорогам, устраивая стоянки на берегах больших и маленьких озёр. Места приятные, но такого, чтобы прямо ах, нам так и не попалось. А на следующий год совершили с ним вдвоём более далёкий псковско-эстонский автопробег.

Мы ведь каждый раз хотим найти место не только на нынешний отпуск, но и на перспективу, чтобы, наконец, перестать расходовать время на бесконечные поиски, а ехать прямиком в рай земной. Вот только где он? Пока неизвестно. То есть, конечно, известно: на Байкале, в дельте Волги, на карельских озёрах… Но это всё далеко. Ведь должно быть, чёрт возьми, и в средней полосе райское местечко! Мещёра в целом нам понравилась, и вполне близко. Но это к востоку от Москвы, а наша дача далеко на западе. Не по пути. А желательна всё же возможность совмещения, нельзя же дачу совсем забросить.
 
Кстати, достаточно просторный, живописный и ненаселённый берег был ещё на латгальском озере Разлив, что как раз по дороге на дачу. Но там неважно с рыбой, грибами и охотой. Короче, угодить нам трудно. «Нет, ребята, всё не так! Всё не так, ребята», – проницательно заметил популярный поэт советской эпохи тов. Высоцкий В.С. Короче, на этот раз поехали мы на северо-запад. Тверь, Зубцов, Пустошка, Себеж, Псков, Изборск, Тарту… Не подумайте, что решили смыться за границу. Заграница нам и даром не нужна.

Как-то мы, взглянув на карту,
Прикатили в город Тарту.
Он же мигом от ворот
Нам устроил разворот.

В смысле, устроиться в гостиницу нам не удалось. Тогда мы наплевали на комфорт и выехали на северный берег Чудского озера. То, что мы там увидели, произвело на нас неизгладимое впечатление. В просторном сосновом лесу, покрывающем прибрежные дюны, расположился настоящий автомобильный табор. Десятки, а может, сотни легковушек ютились между деревьями. Рядом торчали разноцветные палатки, дымили импровизированные кухни, сидели и шныряли отпускники, жёны и детишки, девчонки и мальчишки.

Берег озера поверг нас в не меньшее изумление: это было настоящее Рижское взморье, разве что более компактное. Менее широкий и длинный песчаный пляж, но такие же сосны на дюнах, водная ширь до горизонта...

Как-то в школе мы учили,               
Что на озере Чудском               
Крестоносцев замочили               
Под проломленным ледком.
               
Что раздолье здесь такое,
Кто подумать мог всерьёз? 
Даже Юрмале Чудское
Утереть способно нос!

Конечно, отдых здесь достаточно пассивен и однообразен, подходит в основном для семей с детьми и без своих дач, поэтому при всём восхищении мы задерживаться не стали. Погуляли, искупались, подкрепили свои впечатления фотосъёмкой, приняли толику загара, поглазели на красиво вписанные в пересечённую местность эстонские дачи да пошли собираться в путь. Ведь нас ждала дача в настоящей Юрмале, хоть и не такая шикарная, как эти, зато своя. Там мы и провели остаток своих отпусков.

Однако надо рассказать и ещё об одной Тане, с которой мы общались довольно долго. Началось с того, что как-то в праздничный вечер по дороге домой я притормозил у Пушкинской площади посмотреть салют. Среди зевак стояла девчушка с ясными голубыми глазами и малышкой на руках. После салюта оказалось, что нам по пути, и я их подвёз… до своего дома. Она была из Гомеля, здесь училась в медучилище, параллельно отрабатывала дворником служебную квартиру, которую потом и приватизировала.

Таня была слишком привязчивой для моего свободолюбивого характера, да и мягким нравом похвастаться не могла. Несколько раз мы с Эдгаром брали их с дочкой в отпускные автомобильные поездки. Очень уж она просилась, но компаньонкой была неуживчивой и сварливой. По всякому поводу нас поносила, не стесняясь обзывать дураками. Вот уж мастерица перечить! И это при том, что могла быть вполне обходительной и даже милой. Но, видимо, это ей меньше нравилось. Наверное, давал себя знать агрессивный налёт комплекса провинциальной неполноценности. А где же, спросите, дочкин отец? А он их, как водится, забросил: не ужились.
 
В августе 1985 года мы с ними поехали в сторону Селигера. На Селигере, к своему стыду, мы до сих пор не бывали, надо было загладить этот промах и заодно посмотреть, нет ли там заветного местечка, за которым мы так долго охотимся.
 
Прибыв к системе Селигера, объехали озеро Волго. Симпатичные берега там попадались, но озеро большое, открытое, ни тебе заливов, ни островов, ни проток. В ветреную погоду не больно-то уютно. Рыба не ловится, грибов не видать. Поехали к самому Селигеру, где приткнулись на территории турбазы «Сокол». Цивилизованно до неприличия, словно ведомственный дом отдыха или санаторий. Нет, это не для дикарей вроде нас. Заехав ещё и на озеро Пено, покинули страну Селигерию и переехали к Великим Лукам, на озеро Волобу, о котором я читал восторженный отзыв, а в прошлом году туда ездили рижане Таня с Сергеем.

Здесь исток реки Дриссы. Берег сосновый. Много грибов, в том числе белых. Наконец-то отвели душу, пособирали их и поели всласть. Рыбы тоже много, всё вокруг плещется. Несколько дней пожили лагерем на разных берегах, а потом поехали в Невель, где посадили девчонок на поезд в Москву, ибо их отпускное время истекло.
 
Сами же на оставшиеся две недели махнули в Юрмалу, на полупустую дачу. Там-то они, конечно, пролетят гораздо быстрее, чем тянулись в разъездах по незнакомым дорогам и замечательным уголкам природы. А «полупустую» – потому что на втором этаже живут соседи. Между прочим, я уже писал, а вы забыли.
Дача есть дача, там интересного мало. Морской пляж, купалки-загоралки, вечерние набеги на рестораны. Ни сада, ни весёлых компаний, как бывало в детстве. Скукота.

На следующий год в очередной отпуск мы снова отправились с братом на машине на дачу. Родители туда уже не ездят, а дачу надо проведывать. На этот раз по дороге две недели провели на латгальских озёрах, а когда приехали на дачу, то Таня с Анной были уже там. Оказывается, Таня узнала у нашей мамы адрес, приехала и забралась в нашу дачу без приглашения и без ключей. Разбойница была – будь здоров, но никогда ничего не воровала и однажды даже яростно защищала меня от хулиганов.
 
Вот только ласковой она быть не умела. Не знаю, бывают ли вообще ласковые девушки, но ни одна из моих знакомых в этом качестве себя не проявила. В отличие от меня. Помню, мои первые подружки, словно сговорившись, отмечали: «Какие у тебя ласковые руки!» Я даже стал считать, сколько девчонок произнесут эти слова. Насчитал больше десятка. А потом вдруг как отрезало, хотя руки были те самые. Наташка рижская как-то сказала: «Что ты меня гладишь, я не кошка!» Потом я заметил, что если мужчины возбуждаются от ласки, то женщины – от боли. Видимо, просыпается их мазохистская сущность: «Алик, сделай мне больно!» А Таня частенько задирается, пока я, рассердившись, не дам ей сдачи, после чего у неё пробуждается любвеобилие.

Ну и где та женская ласка, о которой я мечтал, как всякий нормальный мужчина? Только чужие собаки по-прежнему подбегали ко мне, виляя хвостом и ласкаясь, да домашние кошки забирались на колени и мурлыкали, вгоняя в сон. Бывало, одна устроится на коленях, ещё одна рядом, в очереди. А к другим на колени не шли. Кошек-то не обманешь.

Однако речь не о собаках и кошках, а о Тане с Анной, с которыми в 1987 году мы открыли дивные места. Выбирая маршрут для очередного отпуска, я высмотрел на туристской карте Новгородской области дорогу, помеченную целой вереницей значков «живописная местность». Дорога соединяла райцентр Боровичи с железнодорожной станцией Хвойная. Вокруг неё голубели гирлянды озёр.
 
По пути туда мы не брезговали останавливаться в привлекательных местах, ибо всё ещё находились в поиске. Поэтому добирались долго. А когда добрались, обнаружили, кажется, то, что так долго искали, безжалостно бракуя излюбленные отпускные стоянки автомобилистов. Великолепный, преимущественно сосновый лес на живописной холмистой местности, многочисленные лесные дороги и озёра, озёра, озёра… Целая узорчатая система больших и маленьких озёр с удобными подъездами, со сколоченными там и сям могучими столами на столбах-брёвнах под дощатыми крышами-навесами – и всё это при почти полном безлюдье. Мы колесили по лесам, и глаза у нас разбегались от свалившейся благодати.

Как доложили знатоки, уровень воды в этих озёрах непостоянен: они то переполняются водой, затапливая окрестности, то вовсе исчезают, уходя под землю, с периодом около пятнадцати лет. А может, и без периода. Причём рыба приходит и уходит вместе с водой. Тут вылавливали щук, окольцованных в Ильмень-озере и даже в Ладоге, так что очевидна подземная связь этих северных водоёмов. И потому местные озёра носят общее неофициальное название «Затопы».

Поражало отсутствие не только людей, но и летучих кровососов – комаров, слепней, мошек, даже мух, которые на прошлых стоянках, бывало, тучами роились вокруг и набивались в машину, никак не желая её покидать. А здесь я целый час лежал-загорал на травке у берега, и ни одна тварь мне не досаждала. Змей тоже не видать, одни ящерицы бегают. Сюда вполне можно приезжать на весь отпуск. Подъезд прекрасный, лучше не придумаешь, асфальт почти до места, а в трёх километрах – деревня с магазином, где можно купить основные продукты. Кстати, снизить их количество позволяет обилие грибов в здешних лесах. Короче, от Затопов мы были в восторге.

На обратном пути мы выехали к громадному, искрящемуся в лучах солнца озеру Пирос, а потом пожили два дня, объедаясь малиной, на берегу длинного озера Ужин (ударение на второй слог, от слова «сужение»), растянувшегося на пятнадцать километров в глубокой лесной впадине.  И, наконец, погостили на берегу Вышневолоцкого водохранилища, тоже приятно нас поразившего. Здесь есть и грибы, и рыба, и даже водоплавающая дичь. Без преувеличения, на этот раз мы познакомились с лучшими местами из всех, что попадались нам доселе в средней полосе России.

На следующий год мы в том же составе снова поехали на Затопы, на этот раз без остановок. Там я сразу взялся считать, сколько соберу белых грибов, и за десять дней насчитал 188 штук. Если учесть, что другие тоже их собирали, то выйдет, что мы съели там около полутысячи белых грибов. А вот с местной рыбой общего языка так и не нашли.

Тем временем моя студенческая и походная подруга Таня, так и не дождавшись меня, вышла в Риге замуж за Сергея, младшего брата одной из своих приятельниц. Они спелись, когда в 1976 году мы вчетвером на его «Москвиче» ездили в Прикарпатье (тогда у меня машины ещё не было). С собой у нас была «Мева», и мы плавали на ней по таинственному водохранилищу, образованному запрудой горной реки. Оно исторгало то странные звуки, то ещё более странное зарево, а из-под воды дорожкой всплывали пузыри, словно на дне кто-то ходил по длинному подводному коридору. Мы решили, что там прячется военная база с ракетной пусковой установкой, и тревожить подводников не стали.

Что-то часто в наших лодочных разъездах мы натыкаемся на военные объекты: то на Ахтубе у Капустина Яра с взлетающими ракетами, то на Ладожском озере с нумерованными островами и подводными лодками, то здесь, на карпатской запруде с загадочными эффектами… Похоже, наши вооружённые силы захватили все красивые места. Типа «хорошо устроились». Ну, и ради Бога. Зато не раз мы пробавлялись у них бесплатным бензинчиком и для лодочных моторов, и для автомобиля. Ведь эти ребята – не то что иные местные куркули, которые только и думают, как бы нажиться на чужих проблемах. Хотя, надо признаться, таких у нас всё-таки немного. Сколько я не ездил по разным закоулкам нашей страны, а хороших людей везде, что называется, подавляющее большинство. Пусть же оно и дальше всех подавляет.
 
Возвращались тогда мы порознь: я уехал на поезде в Москву, а Таня с Серёжей – на машине в Ригу. Потом она рассказала, что Серёжа сделал ей предложение, и спрашивала моего совета. Я не стал возражать, поскольку у Серёжи был единственный явный недостаток – он был на 14 лет моложе её. Правда, молодой Бетховен, когда его обозвали молокососом, мудро заметил: «Молодость – скорее достоинство, чем недостаток».
 
А ещё раньше, когда мы с братом перебрались из Риги в Москву, Таня несколько лет снимала на пару с коллегой квартиру на окраине Риги, в районе Кенгарагс. Квартира была с привидениями. Таня рассказывала, как однажды она не могла туда войти, потому что кто-то крепко держал дверь изнутри. В другой раз, ожидая моего прилёта из Москвы, она слышала, как приземлился самолёт (дом расположен недалеко от аэропорта), а потом явился и я. Пока раздевался, она пошла на кухню поставить чайник, а когда вернулась, я исчез, и только вешалка в гардеробе покачивалась. А на деле прилетел я только следующим рейсом. Такие фокусы жители объясняли тем, что эти дома построили на месте старого кладбища.
 
Потом Таня получила собственную квартиру от института Энергосетьпроект, где работала последние годы руководителем конструкторской группы. Квартира однокомнатная, приличная, с большой лоджией, в новом доме, на строительстве которого мы с друзьями тоже отрабатывали часы в пользу Тани.
 
Спросите, что же я сам-то её бросил? Конечно, она была моей любимой подружкой, с ней много было и прожито, и пройдено, и взгляды, и интересы у нас во многом совпадали, но запросы к жене у меня были другие. Там от меня требовалось не дружеское расположение, а пристрастие, исключающее побочные симпатии. К тому же Таня, хотя меня и любила, не вполне понимала и чувствовала. Желая меня поддержать, нередко говорила и поступала невпопад, вызывая мою досаду. Но дружим мы до сих пор и даже живём под одной крышей.   

Но это другой вопрос. А в 1991 году мы с Эдгаром сагитировали Таню с Сергеем посетить Затопы. Отправились на двух машинах: они вдвоём на своём «Москвиче», а я с братом и девчатами на моём «жигуле». Но на этот раз нам не повезло: Затопы затопило. Все низменные места окружающих лесов, включая дороги, оказались под водой, и проехать никуда не удалось. Тогда мы уехали и устроились поблизости, на озере Граничном возле турбазы «Голубые ключи». Пожили там десяток дней, пособирали грибы и половили рыбку. Тут нас застало сообщение о путче ГКЧП, после которого испуганные республики стали разбегаться из Союза, а Ане пора было собираться в школу. Тогда мы поехали в сторону Селигера и по дороге посадили девчонок на поезд в Москву. А в стране Селигерии мы открыли ещё одно симпатичное место – длинный и уютный мысок на озере Вельё. Лес с грибами там был далековато, но рыбка ловилась.

В следующие годы мы с Эдгаром, Таней и Анной катались по волжским берегам, искали хорошие места поближе, чем Затопы, но ничего подходящего так и не нашли.

Однако вернёмся от путешествий обратно к женщинам и женитьбе. О многих своих пассиях я рассказал, другие остались за кадром. Ох, и много же их было! Но не подумайте, что я какой-нибудь «половой гигант». Если я и бывал «богом в постели», то не всем выпадала такая лафа. Боги не роботы. Психика, нервы, мысли... Да и от барышни многое зависит. Если она лежит, как труп, то ей нужен некрофил. Тут уж извините. Кому бог, а кому и фиг с маслом.
 
Бывают мужчины всеядные, не испорченные цивилизацией, которым всё нипочём. Как грузин в анекдоте: привёл девушку, а сам пошёл за бутылкой. Когда вернулся, она уже разделась и лежит, ждёт. Он взъярился: «Это что такое? Адывайся и сапратывляйся!» Но жизнь не анекдот, а я не грузин. Я человек эмоциональный и впечатлительный, меня можно обидеть одним словом. И поминай как звали. Но бывает и другое: ждёшь ненаглядную, ждёшь месяцами, а потом и перехотел: хороша ложка к обеду. В рассказе Джека Лондона «Когда боги смеются» молодожёны откладывали близость, наслаждаясь азартом неутоляемого влечения, а когда, наконец, сподобились, ничего и не вышло. 
 
Подводя итог разговорам о женитьбе, приведу слова доктора Джеймса Добсона из радиобеседы: «Не женись на девушке, с которой ты сможешь жить. Женись только на той, без которой жить не сможешь». А одиноких он утешал: «Несчастный брак несчастнее самого одинокого одиночества». Стоит прислушаться и к Омару Хайяму: «Ты лучше голодай, чем что попало есть, и лучше будь один, чем  вместе с кем попало». А бывает, что девушка, без которой не можешь жить, и та, с которой жить невозможно, – одно и то же лицо. Вот и разбирайся.

Так что оправдания-то я найду всегда. Только от этого не легче. А вообще, многое о женщинах, мужчинах и их отношениях я изложил на основе своего и мирового опыта в книжке «Прописные истины в популярном изложении», доступной в интернете. Читайте, развлекайтесь и развивайтесь.
 
Глава семнадцатая. БЫТОВЫЕ ЗАБОТЫ.

Но довольно интима. Кто считает мой рассказ слишком подробным, того я огорчу. Здесь жизнь описана таким телеграфным пунктиром, что для меня выглядит не широкой панорамой под ярким солнцем, а набором обрывочных сведений. Чтобы получить полнокровную картину, надо написать, как Лев Толстой своё «Детство, Отрочество, Юность» или Гончаров роман «Обломов».
Но у меня-то не роман, а просто череда воспоминаний, и только поэтому я мирюсь с отсутствием глубины мысли, полноты образов, связности сюжета. Считайте, что вы вкушаете винегрет: это тоже достойное блюдо. А я не стану возражать, если кто-нибудь возьмёт мою писанину в основу романа. Вот там можно будет развернуться, домыслить и досочинить, не удаляясь, впрочем, от правды жизни.
 
Ладно, не придирайтесь. Сами-то, поди, и так не написали. С другой стороны, как раз «Обломова»-то я и не осилил. «Войну и мир» Толстого прочитал, но в большом восторге не был. Как, впрочем, и от Достоевского. И если Бог не наградил меня талантом великого литератора, то ухватить хотя бы его «сестру» я всё же старался. Не удалось? Что ж, классики тоже не рассчитывали, что понравятся всем. А для меня-то и вовсе, главное – не блеснуть, а отчитаться. Для начала перед собой. А там уж, кто присоединится.

Но я не прощаюсь. У меня ещё есть информация, время и бумага. Поэтому рассмотрим другие мои увлечения. Человек я увлекающийся: если у меня созрела мечта, она начинает мною владеть, оттесняя остальное на задний план. С одной стороны, это питает целеустремлённость, с другой – нередко уводит в сторону. К примеру, ещё с института я увлёкся магнитофонами. Каких только моделей у меня не побывало! (Предупреждаю: все названия буду писать без кавычек, как в своё время в перечне названий просмотренных газет и журналов. Если бы здесь был графический редактор, я выделил бы их курсивом, как сделал это на своём блоге. А так – не обессудьте). Катушечники Волна, Днепр, Эльфа, Маяк, Астра, потом кассетники Соната, снова Маяк, Вильма, Pioneer… Тут упомянуты и приставки, к ним ещё нужен усилитель с колонками, но они сами по себе.
 
Потом появились комбинированные стереосистемы, или «музыкальные центры», особенно популярным из которых был японский Technics. Но тогда считалось, что любой комбайн уступает в качестве набору из отдельных аппаратов. К тому же некоторые компоненты у меня уже были, и приобретать заново весь комплект было накладно. Поэтому я присматривал хорошую магнитофонную приставку.
 
Особенно по вкусу мне пришлась литовская Вильма производства Вильнюсского приборостроительного завода. Аппарат солидный, но и стоил немало: первого класса (Vilma 102 stereo) – 660 рублей, второго (Vilma 204 stereo) – 460. Это не меньше трёх средних зарплат. Когда мне объяснили, что разница не в параметрах, а в их стабильности в партии изделий, я ограничился вторым классом. Но легко сказать – ограничился. Ведь всё хорошее довольно быстро исчезало с полок, и я регулярно ездил по всем универмагам и радиомагазинам, пока не ухватил искомую Вильму на Ленинском проспекте.
 
По ряду параметров она превосходила даже японские аналоги. Бесшумное кнопочное управление, сендастовые головки, компандерное шумоподавление, раздельная регулировка звука в каналах, высокая скорость перемотки, регулировка тока подмагничивания, калибровка тока записи под конкретную ленту, слуховой контроль записываемого сигнала, автоматическое отключение от сети… «Лучше Вильмы, пожалуй, только Akai, – говорил директор московской лаборатории Вильмы. – Но мы его ещё догоним».

С помощью Вильмы я сравнивал качество звучания разных кассет и сделал вывод, что лучшая марка – Maxell, затем Denon, на третьем месте TDK, которая зато вне конкуренции по механическим свойствам ленты. В те годы у нас стали выпускать пластинки с популярной зарубежной музыкой, и охота за ними была моим любимым шопингом. Она сопровождалась тем же азартом, с каким прежде я охотился за дефицитными деталями для лодочных моторов, а потом и для автомобилей. Заходишь в магазин, и сердце замирает в предвкушении удачи…

Выписывая с пластинок отдельные мелодии и песни на кассеты, я с удовольствием замечал, что перезапись на Вильме на хорошую кассету по качеству звучания не уступает оригиналу, воспроизведённому на классном проигрывателе. Та Вильма работает у меня до сих пор и грешит лишь одним недостатком – сложной заменой резинового пассика. Ну, если не говорить о том, что это однокассетник. Двухкассетников у нас тогда не выпускали. А вот двухкассетный навороченный японский Pioneer, приобретённый гораздо позже, хотя он компактнее и легче Вильмы, уже безмолвствует из-за отсутствия запчастей.
 
Из прочей радиоаппаратуры мне верой  и правдой служили усилитель Бриг 001, эквалайзер Корвет 004, проигрыватель пластинок Арктур 006 и первая отечественная акустическая система 35АС-1 рижского производства, так и не превзойдённая по реалистичности звучания более новыми моделями. Как-то, купив колонки от нового радиокомплекса «Эстония», я послушал, сравнил… Вроде, тембр и приятный, «стеклянный», но всё же менее натуральный. Продал обратно. А однажды на выставке радиоаппаратуры я услышал фантастически живое звучание экспериментальных «ленточных» колонок, но они так и не появились в продаже.

Поблизости от меня, на Олимпийском проспекте, в 22-этажном доме, прямо под квартирой Игоря Кио, жил вдвоём с женой мой коллега и приятель Игорь Ламакин, с которым мы нашли общий язык на почве увлечения стереомузыкой. Ходили друг к другу в гости, слушали пластинки, сравнивали аппаратуру. Тогда он купил новую отечественную магнитофонную приставку Яуза, тоже неплохой аппарат, я же оставался патриотом Вильмы.

Потом я приобрёл наушники, которыми прежде не пользовался. Когда впервые надел их при играющем магнитофоне и бегающих на экране телевизора футболистах, то стал свидетелем интересного эффекта, о котором никогда не слышал: картинка на экране под влиянием стереофонического звучания стала в моих глазах объёмной: бегущие футболисты распределились в пространстве, словно в стереокино. Но не успел я поразиться и обрадоваться, как стереоэффект исчез, рассосался, вернувшись к обычному плоскому изображению, и больше не повторялся, сколько я не надевал и не снимал наушники. Но и само восприятие музыки через наушники мне понравилось настолько, что я стал слушать музыку перед сном, лёжа в постели. Однако вскоре начали побаливать уши, и от этого удовольствия пришлось отказаться.
 
Постепенно импортные кассеты, которые поначалу продавались даже в киосках Союзпечати по четыре рубля, а потом по девять, превратились в отчаянный дефицит. В Москве они остались только в «Берёзках» за валюту или за чеки Внешпосылторга. Один раз мне удалось ими там поживиться, реализовав гонорар за статью в немецком журнале. Ещё раз случайно купил блок где-то в командировке. А так приходилось покупать за 18 рублей уже записанные. Наши ещё продавались и чистые, но они были значительно хуже. А когда я уже владел большой фонотекой, кассеты вместе с магнитофонами стали отмирать как класс. На смену им шли компакт-диски и плееры, что было жаль, так как на плеере ничего не запишешь. Стали доступнее видеомагнитофоны, которые раньше стоили, как автомобиль.
 
Об автомобилях. Первый жигулёнок прослужил мне пять лет, отмотал 50 тысяч километров, объездил Прибалтику и Подмосковье, Карелию и горный Кавказ, после чего я продал его на рынке, даже не потеряв в цене: дефицит сохранялся. Бензин тоже бывал в дефиците, да и ценой не баловал, стоил дороже молока. Если в 60-х годах А-66 стоил шесть копеек за литр, то в 80-х – сорок копеек (правда, АИ-93). Частенько я покупал его по дешёвке у водителей грузовиков, подъезжая в воскресенье к их гаражам. Даже кандидатам наук приходилось экономить на бензине в те благословенные времена «развитого социализма».

Осенью 1983 года, снова по отцовской льготной очереди, на деньги, вырученные от продажи старого автомобиля, я купил новый, тоже «Жигули», на этот раз 21033, поскольку настоящих трёшек на тот момент в наличии не было. А эта – внешне та же трёшка, но с движком послабее, от 21011. «Корриды» тоже не было, взял «светлый беж». Другой бы загрустил, но я помнил слова автомагната Генри Форда. Когда его спросили, какая из его машин лучшая, он ответил: «Новая».
 
Правда, поначалу мне с ней не везло: вышел из строя генератор, а потом и стартёр. Вот тебе и новая. Правда, всё это мне без звука заменили по гарантии, но напасти на этом не кончились: вскоре из-под капота выкрали аккумулятор, а из багажника – запасное колесо. К этому времени, как вы помните, у меня уже был капитальный гараж в кооперативе недалеко от дома, но я ставил машину во дворе у своего подъезда: это экономило более получаса для утреннего сна. За что и поплатился. Аккумуляторы-то в продаже были, а вот с колёсами хуже. Шины по записи, ждать минимум полгода, а без запаски не езда, и в ночь на ближайшее воскресенье мы с братом поехали на дикий ночной авторынок, кочевавший по кольцевой автодороге.

Кочевал он, спасаясь от милиции, поскольку торговля с рук в те поры, мягко говоря, не поощрялась. На этот раз он расположился в районе пересечения МКАД с Ярославским шоссе. Там мне показалось, что один дядька ходил по рядам с моим колесом на плече. Но что толку? Покупать своё же? А других не попалось. Так и ездил с какой-то драной запаской, пока не подошла очередь на новую резину. Зато там давали целый комплект, и мне хватило надолго.
 
Купив этот автомобиль, я сразу же записался в очередь на новый. Думаю, лет через пять она подойдёт, и я сделаю очередную замену. Но уже через два года очередь подошла. Мне как-то ещё ни к чему, и я перезаписался в конец очереди, получив порядковый номер 12010. Раз она так быстро идёт… Через пару лет она снова подошла, но остановилась прямо перед моим номером. И тут уж замерла навсегда. В лихие девяностые АвтоВАЗ оккупировали бандиты, и весь сбыт стал проходить через них, минуя всякие очереди.
 
Развитость нашего социализма к тому времени начала смахивать на тупик. На производстве шло торможение, импорт зерна давно превзошёл его экспорт, а в 1985 году пришлось закупить рекордные 47 миллионов тонн. Задумал что-то купить – оно уже исчезло. Того нет, этого нет. То бензина, то запчастей, то кассет, то туалетной бумаги... В гостиницах нет мест, за границу не пускают... Туда нельзя, сюда нельзя. Того нельзя, а этого тем более. Вроде, раньше и то лучше было.
Отношение людей к этому социализму стало откровенно скептическим, иногда переходящим в ненависть. Дескать, там, у них, что ни возьми, всё есть и без очереди, да и получше, чем у нас, а мы не догоняем, а отстаём. Теперь это забыли и ностальгически вздыхают, набирая между тем в магазине полную коляску продуктов, о которых тогда не могли и мечтать.

Когда пришёл Горбачёв, и началась перестройка – не знаю, как где, а в Москве возникло всеобщее ликование. Постепенно появились интересные импортные товары, хорошие книги без всякой сдачи макулатуры, на Арбате процветала частная торговля самодельной выпечкой и всякими безделушками вроде значков, медалей, фуражек и разных предметов советского быта. Играли музыканты, художники рисовали за наличные деньги портреты желающих, а в Измайлове образовался громадный вернисаж со свободной продажей картин. Пару раз и я там покрутился, а потом познакомился с хозяйкой художественного салона где-то на набережной и успешно реализовывал там свою живописную продукцию.

В магазине «Охотник» на Неглинной у меня разбегались глаза: заграничные ружья, арбалеты, луки, ножи, всякие боевые принадлежности… Раздолье для настоящего мужчины. Правда, настоящий – это который не только со страстями, но и с деньгами. Потому ничего я там и не приобрёл.

В стране расцветала кооперативная торговля, а в общественной жизни – гласность. Если Хрущёв дал людям вздохнуть, то Горбачёв вообще отменил противогазы, в которых они жили до сих пор. Правда, наехали на алкоголь и извели виноградники, но потом покаялись, признали ошибку. Такие шарахания наряду с нерешительностью долго сопровождали этот двусмысленный период социализма. Ведь он, едва отпустишь вожжи, начинает сползать к капитализму, что вызывает панику у власть имущих.

А в чём дело? При капитализме-то развитие во многом идёт за счёт инициативы снизу, подстёгиваемой погоней за прибылью, а при социализме, отменившем частную собственность, приходится всё организовывать сверху с помощью приказов и уговоров, что значительно сложнее, особенно без эффективных стимулов. Вообще в социализме есть что-то детское, пионерское, несерьёзное, похожее на некую государственную игру: давайте договоримся о коллективных правилах, удобных для всех, чтобы обходиться без конкуренции и внутривидовой борьбы. И чтобы ходить строем, в ногу, с песней, под трубы, барабаны и лозунги, с флагами и транспарантами.
 
Ещё реформы Хрущёва показали, что социализм плохо ладит с демократическими свободами и с частной инициативой. Реформы же Горбачёва столкнулись и с неподатливостью социалистической экономики к модернизации. Некоторые, правда, ссылаются на Китай, но в Китае, во-первых, никогда не было социализма в нашем понимании: в потребительском секторе там всегда господствовали рыночные отношения, что облегчало адаптацию к ним и в индустриальных отраслях.
А Дэн Сяо-пин удачно скрестил социализм с капитализмом, разрешил расширенное частное производство с наёмным трудом, и экономика продемонстрировала бурный рост. А мы, в отличие от китайцев, начали реформы не с экономических свобод, а с гражданских и политических. В экономике же чёткой линии выработано не было из-за партийных разногласий, а прежде всего, из-за неразвитости экономической науки. Распродажа госсобственности, денежная реформа, отпуск цен – всё это шло каким-то плохо управляемым авралом.
 
А поскольку всякое явление имеет изнанку, то, чуть приоткрылась заслонка, как хапуги, которые прежде таились по углам, почувствовали безнаказанность, воспрянули духом, стали терять остатки совести и многократно плодиться. А за ними стали охотиться рэкетиры и киллеры. Правда, простые работяги получили больше возможностей, но их надо было ещё уметь использовать. В те годы родилась поговорка: «Куй железо, пока Горбачёв». Под железом, естественно, подразумевались деньги. А когда пришёл Ельцин и ушёл социализм, «ковать железо» стало ещё вольготнее. У кого-то это было в крови, а иные не умели, но приспособились и «ковали». Способные наладили своё производство, лёгкие на подъём ездили за границу, привозили баулы шмоток и продавали дороже, чем купили. Типа спекулировали. Крутые же предпочитали рукоприкладство и откровенный бандитизм, а смирные беднели и начинали ностальгировать.
 
Ещё была и особая каста – критиканы. У них позиция самая удобная. Начиная с последнего царя, Ленин, Сталин, Хрущёв, Брежнев, Горбачёв, Ельцин – все им не угодили. Они задним умом крепки, строят из себя судей, а не понимают, что у всех людей есть достоинства и недостатки, что всё – в динамике, в противоборстве, в своего рода «естественном отборе», и если было бы не так, то жизнь никуда бы не развивалась, а, скорее всего, давно бы закончилась.

В русле пробуждения народной инициативы я взялся осуществлять грандиозную идею – создание «Артбанка» – фототеки произведений современных художников. Цель – сделать информацию о них доступной для всех желающих, прежде всего для художественных салонов, галерей и одиночных покупателей. Стал публиковать объявления в газетах о приёме от художников репродукций их картин в виде слайдов и фотографий. Не слишком активно, но всё же в мой адрес со всех концов страны потекли посылки.
 
Однако вскоре меня обошли на повороте создатели интернета, с появлением которого моя затея потеряла практический смысл: репродукции стало гораздо удобнее размещать там. Правда, единого хранилища фотокопий произведений искусства в интернете тоже не появилось, но и я на такое не замахнулся, поскольку не программист, а на создание команды уже не было ни энергии, ни азарта.
 
Тем временем в стране, отменившей социализм, стал ослабевать товарный дефицит, включая автомобильный. Выставочные залы и фойе кинотеатров заполнялись подержанными иномарками, а престижные магазины демонстрировали новенькие сверкающие модели на любой вкус, хотя далеко не на любой карман. Ну, всё, надо бежать. Но куда? Либо вчера по семь тысяч, но в очередь, либо сегодня без очереди, но по двадцать. А у меня и трёх нет (шутка по мотивам Карцева).

Из всех иномарок я особенно запал на джип «Чероки» фирмы Крайслер, который увидел на международной автомобильной выставке, проходившей на ВДНХ. Чероки – по-нашему ирокез, представитель индейского племени, знакомого нам по романам Фенимора Купера. Лаконизмом и элегантностью форм, приземистостью при высокой посадке этот автомобиль ласкал мой изысканный дизайнерский вкус. Поначалу силуэт был излишне ребристый, жестковатый, но при обновлении модели рёбра слегка скруглили, и вышло самое то. За стеклянной витриной ЦУМа, где я прогуливался в обеденный перерыв, выставили этого тёмно-зелёного красавца, наверное, чтобы я ходил и облизывался. Я полюбил его так же, как прежде – кассетник «Вильму». Но если «Вильму» я любил в процессе эксплуатации, то «Чероки» – чисто платонически, щёлкая голодными зубами.
 
А тут к нам в институт явился представитель фирмы Крайслер с предложением популяризировать в России их машины. «Чероки» стоил 16 тысяч долларов – по нынешним временам недорого, но для тех лет слишком круто. Я предлагал им, учитывая тяжёлое положение нашей страны, скостить цену хотя бы до 12 тысяч, но они были заносчивы и самоуверенны. Дескать, всё раскупят и без вас. А потом эту модель сменил «Гранд Чероки», который потерял стройность и поджарость, стал похож на другие «дутые» иномарки и перестал угождать моему изысканному вкусу.