La famiglia dannata. Книга 1. Часть 2. Глава 16

ГЛАВА 16.
Узнав, в какой гостинице для него забронирован номер, Бергонци поехал туда, Ама – домой.
- Как это могло произойти? – она зашла в кабинет брата, закрыв за собой дверь, и села напротив него, пепеля взглядом.
- Ама, выпей чаю. Я объясню, - начал Женя. - Ещё отец, подписывая для Большого бумаги, сказал мне, чтобы я никогда не смотрел на цифры. Это его завет. Мы должны подписывать всё – взамен мы получаем неограниченную власть над театром и всей его жизнью. Это старое правило. И я не могу да и не хочу его нарушать. Я всё урегулирую. Я всё утро здесь работаю и знаю, как вернуть деньги, даже с процентами. Всё хорошо, сестрёнка, я вас не подведу, - он мягко улыбнулся и поцеловал сестру в щёку.
- Ты серьёзно? – не поверила она. – Эти деньги можно вернуть?
- Да, и без особых проблем. Но, пожалуйста, не забывай: не в деньгах счастье.
- И уж тем более, не в их количестве, - закончила она. – Да, я помню. Дело не в этом. Мне неприятно, что руководство тетра так меня подставило.
- Они получат выговор с занесением в личное дело.
- Нет! – воскликнула Ама. – Только увольнение! И никаких вариантов.
- У тебя есть альтернатива для замены? – осторожно спросил брат.
- Пока нет.
- А сейчас самый ответственный период – подготовка к премьере и новому сезону. Театр не может без руководства.
- Ладно. Убедил. Но как только я найду замену – сразу всех уволить!
- Хорошо, сестрёнка. Так ты будешь петь на открытии?
- Придётся, - вздохнула она. – Надо же хоть часть денег спасти.
- Только из-за денег?
- Да нет, конечно. Из-за искусства, из-за оперы, из-за мамы, ну, и из-за денег, конечно, - она улыбнулась.
- А как же Бергонци?
- А что Бергонци?! – Ама сделала вид, что не поняла.
- Да уже вся Россия знает, как он изгнал от тебя Олигарха. Для всех так и осталось загадкой, как ему это удалось сделать безнаказанно. Могу поспорить, не без твоего участия.
- Это не он, а я его изгнала! – поправила брата Ама.
- При помощи компромата?
- Естественно, а зачем я буду усложнять себе жизнь? Он мне надоел. И Бергонци здесь не при чём.
- Конечно, я понял. Он случайно там оказался.
- Именно. И давай закроем эту тему.
- Как скажешь, - согласился Женя, очень довольный тем, что сестра, наконец, порвала все отношения с Олигархом.

Не откладывая дела в долгий ящик /время уже поджимало/, к репетициям приступили на следующий же день.
В принципы Амы входило приходить либо самой первой, либо последней /но она никогда не опаздывала/. Но во втором случае после неё в зал уже заходить было нельзя.
На первую репетицию «Измайловой» она пришла последней. Коллектив уже собрался и перезнакомился.
- Не верю своим глазам! Кого я вижу?! – знаком руки поздоровавшись со всеми, она направилась к одному из солистов.
- Наконец-то я снова увидел явление Мадонны народу! Ты как с иконы! – тот улыбнулся, крепко её обняв.
- Замолчи, богохульник! Каким ветром тебя занесло в нашу глухомань?
- Да уж, ты никогда не была высокого мнения о Большом. Хотя это гордость величайшей державы, - заметил он.
- Гордость – это моя мама и наша семья, а также наши деньги. А всё остальное… - она замолчала и оглянулась. На неё с негодованием смотрели коллеги. – Ладно, обо всём остальном, я уверена, тебе рассказывал отец. И как ты мог пренебречь его запретом на пение у нас?
- Ради такой партнёрши я готов петь даже в провинции. А вот, кстати, и ветер, который меня сюда занёс, - заметил он, увидев приближающегося к ним Бергонци.
*- Наконец-то. Мы тебя заждались, - итальянец недвусмысленно обнял её за талию. – Прекрасно выглядишь.
*- Спасибо. Я всегда прекрасно выгляжу. А ты не видишь, что я занята? – Ама ущипнула его за руку, и он её убрал.
*- Думаю, я не помешал.
*- А вот и не угадал. Оставь нас, - она посмотрела на него “маминым взглядом”.
*- Мы начинаем через пять минут, - он отошёл от них.
- Вы уже успели расстаться? - заметил Макс. /а это был никто иной, как сам Максим Поленин, сын одного из самых знаменитых баритонов рубежа веков Дмитрия Поленина/
- Что?! – она оскорбилась “до глубины души”. – В каком смысле?
- А разве это не он уговорил тебя петь?
- Продолжай.
- Теперь я не понимаю. Весь мир знает о твоей страсти к зрелым красивым мужчинам, работающим в искусстве. А ему удалось изменить твоё решение за несколько дней. Да к тому же на островах…
- Закончил? – она озлобилась.
- Вообще-то нет, я забыл про Олигарха…
За этим последовал фирменный удар Косицыных – кулаком в челюсть.
- Господи, Косицына, что ты делаешь? – к ним подлетел худрук. – Ему же петь!
- Здесь я решаю, кому петь, - она отвернулась и пошла на сцену.
- Начинаем! – крикнула она дирижёру и взяла в руки клавир.
Ама лишила всех возможности /и права тоже/ реагировать на произошедшее.

Спустя четыре часа режиссёр объявил перерыв и вышел из зала быстрее, чем Ама успела к нему подойти. Она догнала его уже на выходе.
*- Позволь спросить, куда ты направился?
*- Прости, я не подумал, что ты захочешь составить мне компанию, - он улыбнулся.
*- Захочу, но только в театре и на сцене. Ты что думаешь, что тебе шесть миллионов выплатят за обеды, ужины и перерывы?
*- Ты хочешь сказать, что я недобросовестно работаю? – теперь уже обиделся Бергонци.
*- Я ничего не говорю про твою добросовестность. Но ты, похоже, пропустил один пункт договора: время работы не ограничено! И да будет тебе известно, его устанавливаю я! И не говори, что не знаешь про наш стиль работы.
*- Ты имеешь в виду шестнадцати часовой рабочий день с одним перерывом?
*- Скажи спасибо, что не двадцати часовой! И вернись, пожалуйста, в театр, - она развернулась, но он остановил её, схватив за руку:
*- Я не позволю тебе понукать собой, как мальчишкой. Я не работник сцены и даже не ваш бесхребетный худрук. И терпеть подобные выходки я не буду, - его гнев, горящие глаза и сила, с которой он сжимал её руку заставили Аму не на шутку испугаться. Может быть впервые в её жизни кто-то оказался с ней на равных. Её самомнение пошатнулось. – Надеюсь, тебя когда-нибудь поставят на место, и ты научишься уважать других людей.
Он отпустил её и вернулся в театр.
Это разозлило Аму очень сильно. А она, переняв почти всё от матери, взяла и худшие её качества: злопамятность и мстительность. Бергонци об этом не подумал.
Репетиция продолжалась и стала для всех пыткой. Ама ещё не научилась держать себя в руках и посему срывалась абсолютно на всём и всех, раздражаясь ещё больше.
Итогом стали три разорванных в клочья клавира и пять разбитых пультов у оркестра.
После репетиции она подошла к дирижёру:
- Примите мои соболезнования, Ваш оркестр себя похоронил. Но у Вас ещё есть шанс его воскресить. Завтра репетиция без солистов. Если понадобится, дам ещё один день, но чтобы подобного я больше не слышала!
- Это невозможно, Вы хотите нереального!
- А если не справляетесь – я найду Вам замену! – разговор был окончен.
Через полчаса на столе худрука лежало заявление об увольнении дирижёра по «состоянию здоровья».
- Я не поняла! – день у Амы был бесконечный. После заявления дирижёра ей предстояли выяснения отношений с худруком. – Я что теперь и за кадры отвечаю? Я не намерена выполнять за Вас Вашу работу. Если кому-то захотелось уйти /и он выплатит все неустойки/ - это его право!
- Если честно, это настоящий поступок, и я могу только шляпу снять перед этим человеком…
- Вы не носите шляпы, - язвительно заметила Ама.
- Но я не за этим тебя позвал. Мне стало известно, что ты взялась найти замену. Могу я поинтересоваться, когда продолжаться репетиции?
- Завтра! – раздражённо сказала она и встала. – Пока не приедет новый дирижёр, у пульта буду стоять я. И пусть это Вас не беспокоит, - она вышла, хлопнув дверью.
Уже в машине она набрала номер сестры Юли:
- Сестрёнка, привет. Прости, что так поздно, но это срочно.
- Привет. Не извиняйся, я привыкла. Ты звонишь только по делам.
- Неправда… - хотела было возразить Ама, но Юля её перебила:
- Да, конечно, и на праздники. Ладно, я не обижаюсь, у нас всё хорошо. Дать Фера?
- Да, пожалуйста.
- Слушаю, - трубку взял Фер.
- Привет. Мне срочно нужна твоя помощь, - в лоб выпалила Ама.
- Я тебя слушаю. Чем смогу – помогу.
- Мне срочно нужен дирижёр. Лучше два.
- Кто-то конкретно? – уточнил он.
- Нет, мне всё равно.
- Проблемы в театре?
- Дирижёр уволился, - подтвердила Ама.
- Могу поспорить, не без твоей помощи, - усмехнулся Фер. – Ты вся в мать! Что ставите?
- “Измайлову”.
- Тогда я пришлю тебе русских дирижёров – проще будет. Двоих хватит? Может, кто из оркестра нужен?
- Пока нет, спасибо. Двоих волне достаточно. Спасибо тебе. И ещё раз простите, что так поздно звоню.
- Всё нормально, мы же не чужие. Если ещё что понадобится – только скажи.
- Спасибо. Доброй ночи.
- Доброй ночи, - попрощался он.
Утром, чуть свет, Ама была уже в Большом. На этот раз она приехала первой. И внимательно следила, как собирается оркестр. Каждое опоздание заносилось в личное дело + геометрическая прогрессия времени, на которое опоздал последний пришедший человек.
В итоге вместо запланированных десяти часов работа растянулась до уже привычных шестнадцати.
Надо отдать должное Аме: она работала честно, с полной самоотдачей. И того же требовала от других.
Дирижёры, присланные Фером, приехали в Большой как раз во время перерыва. Ама ввела их в курс дела и посадила в зал с партитурами.

Рабочий график репетиций определяла Ама. И она никому не давала возможности прохлаждаться.
Когда она хотела работать с оркестром, солистов с режиссёром она загоняла в репетиционный зал и заставляла работать с концертмейстерами. Больше всех доставалось оркестру – они работали каждый день.
Параллельно с тем, как отношения с Бергонци усложнялись и напрягались, отношения с Максимом Полениным приобретали “округлые” формы. Уже с августа Ама перестала жить дома, предпочитая номер Поленина. Их роман развивался бурно, что рисковал «перегореть» ещё до премьеры. В то время Ама была весьма категорична. Она разрывала отношения ещё на живую, оставляя глубокий рубец /как вечную память о себе/. Она была жестокой, циничной и безжалостной в этом отношении.
Нельзя было не заметить, что Бергонци сам был к ней неравнодушен. Естественно, он был достаточно горд и силён духом, чтобы это не афишировать, но театр – это особый организм, с особыми органами чувств. Все понимали и чувствовали, в какое положение Ама ставит режиссёра своим наглым, высокомерным, беспринципным и грубым поведением. Конечно же, симпатии были на стороне итальянца, да и сочувствия тоже.
А что о нём думала Ама?
Вот в том-то и дело, что этим своим вызывающим поведением она пыталась скрыть истинные чувства. Она понимала, что этот человек если и не сильнее /уж точно не слабее/ её по духу, то сильнее физически точно. У неё был трезвый рассудок, она понимала его превосходство. Рядом с ней была личность не просто не менее совершенная, а скорее даже превосходящая её. А этого она не могла допустить. Вот поэтому-то она и использовала свои преимущества /финансовую зависимость – в первую очередь/, чтобы держать его “под ногтем”.

В начале августа Сан Саныч вызвал Анну Марию в Мариинку. Не имея возможности уехать, она ему позвонила (во время репетиции, чтобы поговорить спокойно).
- Я, конечно, очень рад за Большой и обязательно приеду на премьеру вашей “Измайловой”, - начал он. – Но как нам быть с “Войной и миром”?
- Я не знаю, - честно призналась она. – Вы хотите, чтобы я заморозила “Измайлову”? Это в моих силах.
- Ни в коем случае! Такая работа, такой состав! Могу только догадываться, во сколько вам это обходится. Я могу заменить тебя в Прокофьеве. А как отпоёшь в Москве – сразу приедешь.
- За что?! – она воскликнула. – Вы не можете!
- Тихо, деточка, я ещё ничего не решил, просто предлагаю. Не горячись. Какие есть варианты у тебя?
Ама думала недолго.
- А давайте сдвинем открытие немного.
- И нарушим многолетнюю традицию?
- Да какое значение имеют пару недель?! – она усмехнулась. – А я сдвину “Измайлову”. Откроемся раньше. Как раз выиграем месяц. Мне вполне хватит.
- В тебе-то я не сомневаюсь, - вздохнул Саныч. – Похоже, выбора у нас нет.
- Да не делайте из мухи слона! Нет никакой беды в том, что Мариинка откроется на две недели позже!
- Молодость!
- Не порок, - заметила она, усмехнувшись. – А теперь я очень извиняюсь, но мне нужно бежать. Они без меня развалятся. Я обещаю учить партию. Буду в форме!
- Хорошо, иди. Удачи вам, - «отпустил» её Саныч, и она, положив трубку, вернулась к работе.
Вернувшись в зал, Ама продолжила репетицию. Однако, посчитав, что дирижёры работают немного не так, как ей хотелось, она сама решила встать к пульту.
Через два часа Бергонци молча встал и вышел из зала. Ама заметила это только минут через сорок, когда поняла, что не слышит замечаний из зала. Обернувшись и заметив отсутствие режиссёра, она перепоручила оркестр уже отдохнувшим дирижёрам и отправилась на его поиски.
*- В чём дело? – она зашла в его гримёрку. – Как ты смеешь заставлять меня бегать за тобой и упрашивать работать?
*- Это единственный способ поговорить с тобой без свидетелей. Можешь лишить меня гонорара – я уже говорил, что мне не нужны твои деньги.
*- Гонорар не обсуждается. О чём ты хотел поговорить? – она уселась в кресло.
*- Как же обманчива порой бывает внешность, - вздохнул он. – За таким милым личиком скрывается такая чёрная, чёрствая и холодная душа. Почему ты такая? Тебя жизнь не била, ты росла в роскоши! Откуда столько ненависти к людям?
*- Если ты ещё хоть раз позволишь себе срывать работу, чтобы обсуждать мой характер, - она встала и подошла к нему, - то я буду вынуждена либо искать другого режиссёра, либо вообще закрыть проект, - она отвернулась и пошла было к двери, когда Бергонци резко схватил её за плечи. Развернув её лицом к себе, он уставился в её глаза. На её попытки вырваться, он только крепче сжимал её плечи.
Через какое-то время он начал говорить. Тихо, словно сам с собой, рассуждая вслух:
*- Неужели я мог желать утонуть в этих холодных глазах, целовать эти сжатые и всегда готовые к грубости губы? Как я мог так в тебе ошибаться?! Ты так молода и так бесконечно испорчена! Боюсь, тебя уже ничто не спасёт.
*- Это только моя проблема! – она сильно оттолкнула его, и он отпустил её. – А тебе советую решать свои.
Ама пошла к выходу.
*- Можно тебя попросить, - он остановил её. Она не обернулась, но остановилась. – Не дирижируй во время спевок, ты нужна на сцене. Всем трудно, не усложняй дело.
Ничего не ответив, она вернулась в зал. Через пару минут вошёл и Бергонци.
В конце репетиции Ама объявила о смещении премьеры. Все остались недовольны…

- Знаешь, я начинаю ревновать, когда ты остаёшься наедине с нашим режиссёром, - с улыбкой заметил Поленин, сидящий в гримёрке Амы, пока она снимала грим /уже переодевшись/.
- У тебя нет таких прав, - резко ответила она, не поворачиваясь.
- Ну, не скажи. Как никак…
- Как никак у нас с тобой обычная театральная интрижка. И не говори, что не знаешь, что я сплю со всеми своими партнёрами – по-другому я просто не вживаюсь в образ. И ты ничем не отличаешься от других, - на секунду она посмотрела на него, блеснув своими чёрными глазами.
На это Поленин молча встал и, постояв минуту, так же молча вышел, хлопнув дверью.
- И не смей хлопать моими дверями! – крикнула она ему вдогонку.
Через пару секунд он вернулся, молча открыл дверь и снова хлопнул её со всего маху.
- Сволочь! – заорала Ама и, вырвав трельяж, швырнула его в сторону двери. Её трясло от негодования и злости. Успокоиться ей удалось далеко не сразу.
И только выкурив всю пачку своих лечебных сигарет и разбив всё, что было возможно в гримёрке, она вышла с высоко поднятой головой и поехала домой.

продолжение: http://proza.ru/2022/09/23/1439