La famiglia dannata. Книга 1. Часть 2. Глава 18

ЛАВА 18. Дневники.

22 июля.
Я ввязалась в страшную авантюру. И последствия её поистине ужасны. Всё происходит настолько быстро, что я не успеваю перестроиться.
Ещё сегодня утром я была на своих любимых островах, а сейчас сижу в пентхаусе самой дорогой гостиницы Новосибирска!
Господи, что я делаю?!
Хотя… Если признаться, подобная авантюра меня интригует. Я люблю экстрим. Уверена, в этой Морозовке я не соскучусь, по крайней мере, первое время.
Достаточно неожиданный поворот событий. Но с другой стороны, что лучше: ехать в неизвестную деревню в новую обстановку, коллектив, погрузиться в совершенно другую атмосферу и заняться новым делом? Или продолжать вести образ жизни, коим я живу уже почти двадцать восемь лет?
Ну, уж нет!
Спросите меня: хочу ли я вернуться в Москву и Большой – и я вам отвечу: ни за что! Да даже в Питер или на Запад – ни за что! Это всё мне так приелось, что я, наверное, даже рада сбежать оттуда.
Моё воображение уже невольно начинает рисовать картинку моей «деревенской жизни» /слава Богу, мама этого не видит!/.
Приеду, куплю себе домик /я и деньги уже сняла; полагаю, цены там ниже, чем в Москве/, заведу хозяйство /с прислугой, конечно. А как это будет называться в деревне? Наёмные рабочие? Лучше бы крепостное право…/ … и буду наслаждаться жизнью, среди русской природы; иногда наведываясь в школу для разучивания с детками песенок…
Представляю: распахнутые окна, а на улице свежий, чистый воздух с запахом скошенной травы и цветущих деревьев /если честно, я не верю, что такое бывает – только в сказках, наверное/ и … птички, подпевающие в такт детям!..
Нет. Весна не получается. Слишком сильно барабанит дождь за окном. Скверный сегодня денёк. А в самолёте я чуть от страха не померла: ещё никогда в жизни я не видела так близко молний. Пришлось подумать о смысле жизни.
Думаю, для начала дневника достаточно. Слишком уж я сегодня вымоталась с этими перелётами и сборами.
P.S. Посмотрела на кольцо и вспомнила briello. Как он там? Интересно, страдает ли?…

23 июля.
Погода не улучшилась. А настроение всё равно поднялось. Спасибо шопингу!
Я не ожидала, что здесь будет так холодно. Не представляю, какая у них зима. Боюсь даже подумать, почему Морозовка получила такое “говорящее” название.
В связи с тем, что погоду я не угадала /а тёплые вещи были в одном из двадцати чемоданов, но в каком – вопрос риторический/, мне пришлось прошвырнуться по местным бутикам. И в этом отношении город меня порадовал. Он оказался более продвинутым, чем я его представляла.
Это даёт мне повод думать, что Морозовка может оказаться гораздо лучше, чем я думаю. И бояться нечего.
Вот, наверное, и весь мой день. Я поздно проснулась /спала просто трупом/, весь день ходила по магазинам, а сейчас сижу в гостинице под тёплым пледом и пишу эту чушь, впустую расходуя бумагу. Отложу это дело до того времени, как появится что-то достойное того, чтобы его увековечили пером.

27 июля.
Эх! Меня не перевоспитаешь! Ну, люблю я красивых мужчин! Но обо всём по порядку.
Двадцать четвёртого я пошла в местную Консерваторию /с дуру!/ в поисках человека, который /как мне сказали/ ездил в Морозовку не так давно в экспедицию.
И вот как назло, его-то я и не застала /ну, хоть телефон добыла и полное имя/, зато других…
Каким-то, до сих пор не понятным мне способом, они уговорили меня дать несколько мастер-классов. Почему-то я согласилась.
Таким образом, весь день я провела в консе, раздавая автографы и разговаривая с профессурой.
На следующий день /двадцать пятого/ я дала /не понимаю, как это могло произойти?!/ в консе две серии мастер-классов: по фортепиано и по вокалу. Вымоталась я хуже, чем после шоппинга. Меня хватило только на то, чтобы позвонить этнографу и договориться о встрече.

Двадцать шестого я провела полдня в салоне красоты. Ну, не могу же я идти на свидание /пусть и на деловое, не важно/ как говорила мама, “в домашнем халате и тапочках”!
Я посетила SPA-салон, массажный кабинет и прочие процедуры /я могу гордиться, что в мои двадцать восемь мне дают не больше двадцати!/ и закончила “обход” у мастера по маникюру и парикмахера.
Встретиться с этнографом /которого зовут Павел Павлов/ мы договорились в четыре часа дня в ресторане ***.
В отличие от мамы, я предпочитаю опаздывать на свидания – это даёт мужчине шанс собраться с мыслями и чувствами. На этот раз я задержалась минут на пятнадцать.
- Приношу свои извинения, у меня был важный разговор, - я подошла к столику, за которым сидел этнограф, со спины.
Он обернулся и, увидев меня, резко встал, чуть не опрокинув стул.
- Госпожа Косицына! Я до сих пор не могу поверить, что Вы здесь. Я так рад, так счастлив. Я и мечтать не мог даже рядом с Вами постоять, не то, чтобы сидеть за одним столом!
Пока он всё это говорил, я его “изучила” – он оказался чертовски красивым мужчиной лет тридцати пяти-семи. И не дожидаясь, пока он закончит, я села на любезно подставленный официантом стул.
Павлов замолчал и порывисто сел.
- Простите. Я Вас, наверное, утомил. Вам так часто приходится слышать такие слова. Но поверьте, всё, что я сказал – от чистого сердца!
- Я верю, - я улыбнулась. – Вы что-нибудь заказали?
- Нет ещё, я…
- Позвольте выбрать мне, - я могла только догадываться, насколько у него отвратительный вкус, коль он ездит по деревням и существует на государственную зарплату.
Сделав заказ, включающий почти стандартный для меня набор блюд и, естественно, самое лучшее вино, я подняла глаза на Павлова.
Трудно сказать, что именно выражало его лицо: здесь и испуг, и ужас, и стыд и прочее.
- Не волнуйтесь, всё запишут на мой счёт, - заметила я.
- Ни в коем случае…
- Павел. Вы позволите так Вас называть?
- Конечно!
- Так вот, Павел. Подобные геройства хороши для другой обстановки. А меня покорять рыцарством просто глупо. Я знаю, какие зарплаты выплачивает наше государство. И, кроме того, Вы должны знать, что деньги для меня не имеют никакого значения. Я полагаю, вопрос исчерпан и посему предлагаю перейти прямо к тому делу, по которому я Вас пригласила.
- Признаюсь, я очень заинтригован.
- Что ж, расскажите мне, пожалуйста, про Морозовку. Насколько мне известно, Вы были там с экспедицией.
- Морозовка? – переспросил он, явно не ожидая этого. – Вас интересует именно деревня Морозовка?
- Да, именно. А в чём дело?
- Боюсь, вышло недоразумение. Я попытаюсь объяснить. Дело в том, что в нашей области, которую курирует Новосибирская Консерватория, есть село Морозово, где мы и были с экспедицией. А деревня Морозовка /как она значится в документах/ по сути же деревня Студёновка и расположена она в Восточной Сибири, ближе к Северу. К сожалению, я ничего больше про неё не знаю. А путаница эта появилась лет пять назад, когда Студёновку переименовали в Морозовку. А Вы уверены, что Вам нужна именно она, а не Морозово?
- Уверена. Мне нужна деревня, а не село, хоть я и не понимаю, чем они отличаются.
- О! Это очень просто. Видите ли, село, в отличие от деревни…
- Стоп! – почти крикнула я. – Я сказала, что не понимаю, но не просила мне это объяснять. Я знать не знаю и не желаю знать ни что у них общего, ни их отличия. Я не собираюсь тратить своё драгоценнейшее время на выяснение того, что такое село и что есть деревня. Я думаю, - я резко изменилась в лице – оно приобрело некоторую мягкость, а взгляд – хитрость, - у нас много других тем, чтобы скрасить остаток вечера.
Немного испугавшись моего праведного гнева, Павлов “забился под веник” на какое-то время. Но, заметив, что я смягчилась, начал перенимать инициативу.
Надо заметить, что первую бутылку вина мы уже выпили /вернее, он; я пью не более двух бокалов/, и Павел /!/ заказал ещё одну.
По мере того, как алкоголь раскрепощал его, этнограф стал смелее, настойчивее и болтливее.
Около часа он рассказывал мне про особенности сибирского фольклора. После этого последовала лекция о семантике узоров, вышиваемых на рушниках и одежде. Когда дошло до похоронных узоров, я не выдержала:
- Может, не будем о грустном?
Больше мне не понадобилось ничего говорить.
- Конечно, простите. Позвольте пригласить Вас на танец? – он встал и галантно подал мне руку.
Признаться, в душе я была уверена, что танцевать он не умеет, но отказывать я не хотела – надо было бы проучить его за наглость.
Но сделать это мне не удалось – танцевал он великолепно!
После ужина мы поехали к нему…
Проснувшись на рассвете, я уехала, решив не будить Павла и не писать никаких записок. Привилегией просыпаться рядом со мной пользовались только постоянные мои партнёры.
Приехав в гостиницу, я приняла душ и … полезла в Интернет – искать Студёновку. Перепахав кипу материала и пересмотрев сотни карт /ни на одной из них ничего созвучного не было/, в конце концов, мне удалось обнаружить какое-то отдалённо-смутное упоминание Студёновки в связи с N*** районом K*** области.
Не долго раздумывая /время и так поджимает/, я заказала билет до города K*** и собрала новоприобретённые вещи в двадцать первый чемодан.
… Только что объявили мой рейс. Что ж, я нашла хороший способ скрашивать минуты скучного ожидания самолёта.

27 июля. Вечер.
У меня нет слов! Я так зла, как никогда! Мало того, что рейс отложили на четыре /!/ часа в связи с нелётной погодой, так ещё и из аэропорта проблема убраться. Это ещё бы полбеды, но в местной гостинице оказался только один приличный номер, но и тот оказался занят!
Пришлось снять квартиру /за бешенные для местного захолустья деньги/. Самым страшным мучением оказалась транспортировка моего багажа /кстати, один чемодан таки где-то посеяли/ - я не доверяю местным камерам хранения.
Единственное, что хоть немного облегчило мою участь – так это популярность. Мне везде стараются идти навстречу. Правда, и назойливости избежать не удаётся.
Боже! Уже четвёртый час ночи /утра?/. Заканчиваю писать, мне нужно выспаться.

28 июля.
День просто выпал из моей жизни, так как проснулась я лишь в два часа дня. И весь его остаток потратила на поиск машины /желательно грузовика/, которая отвезла бы меня в N***.
В конце концов, мне удалось найти человека с машиной, который согласился отвезти меня с моим багажом, не глядя на погоду.
Вероятно, этот человек просто “сжалился” надо мной, как над звездой. И в связи с этим же обстоятельством назначил цену. Делать нечего, пришлось согласиться.

29 июля.
Что ни день – новая напасть! Мало того, что мы ехали почти шесть часов! По жутким разбитым и размытым дорогам. Под проливным дождём с громом и молниями. Так здесь ещё и только одна гостиница! /естественно, без свободных мест!/
Я начинаю уже просто звереть!
Мало того, что захолустье – не приведи господь, так ещё и никто не знает ни о Студёновке, ни о Морозовке!
Пришлось отправиться на автовокзал /здесь он называется автостанцией/, но и там никто ничего мне не сказал.
В конечном итоге я нашла местного парнишку и послала его по бабкам – авось, кто-нибудь знает.
Я расположилась в зале ожидания автостанции, внутренне содрогаясь от мерзости – кругом было грязно и гадко. Несколько бомжей, текущая крыша, немытые за всю свою историю полы и окна. В довершение – непрекращающийся ливень!
Чувство реальности постепенно стирается. Всё окружающее больше смахивает на страшный сон.
К вечеру ситуация немного прояснилась /но не порадовала/: оказалось, что моя Студёновка действительно находится в этом районе, но автобусы ходят не туда, а в соседнюю с ней /в пяти километрах/ Богомоловку, и то, не из N***, а из соседней деревни.
За остаток дня я сумела /не без труда/ найти машину, которая должна была доставить меня в эту “соседнюю” деревню.
Ночевать предстоит здесь же, в зале ожидания. Как подумаю – в дрожь бросает. Ну, да ладно! Жила же мама почти два года на вокзалах! А мне только одна ночь предстоит. Только за чемоданы страшно. Могут и украсть. Знаю я русских – вороватый народ.

30 июля.
Ещё чуть-чуть, и я сойду с ума!
Заснуть вчера я так и не смогла. Ну, не могу же я спать среди бомжей под текущей крышей на проржавевшем перекошенном стуле!
Сегодня в шесть утра мы поехали в эту так называемую “соседнюю” деревню. От района до неё оказалось около ста пятидесяти километров.
На въезде в деревню водитель меня выгрузил, выставив на дорогу все двадцать чемоданов и, взяв деньги, уехал обратно.
Я постучала в первый попавшийся дом. Меня впустили, чемоданы пристроили в сарае.
Надо заметить, что ещё в районе меня удивило то, что меня никто не узнал. Ну, уж а про это захолустье и говорить нечего.
- Куды ж ты, доча, едешь-та? Одна да са столькима вещами? – спросил меня хозяин за обедом.
- Мне в Студёновку нада. Я с города, по распределению. Работать, значить, - я пыталась говорить как они /хвала нашей актёрской школе!/.
- И кем жа ты работать станешь?
- Учителем.
- Так у них жа школы нема! Аль открыли? Слышь, старуха, - он обратился к жене. – В Студёновке-та школу, кажись, открыли. Вот и учительница к ним с города едет.
- Ага-ага, - кивнула бабка, убирая со стола.
- А как тебя звать-та?
Я чуть не опешила, но мигом смекитила: у них и телевизора-то не было. Но на всякий /авось фамилию слышали где/ решила соврать, чтобы не объяснять лишний раз, откуда у меня такое имя:
- Рая.
- Редкое для наших мест имя. Но ничего, непоганое.
- А Вы не подскажете, как часто автобусы в Богомоловку ходят? – через минуту спросила я.
- Да уж был на неделе, - ответила бабка.
- Чего брешешь! – крикнул дед. – Какое был! Дура! Дороги ж размыло! Теперь покуда лить не кончит, да не просохнут дороги, не поедет туды никто.
- А нанять кого можно? – осторожно спросила я, честно говоря, ошарашенная их манерой говорить.
- Да кто ж туды поедет? Шо мы там забыли?! Дикая эт деревня, и люди там дикия. Не место тебе там. Да уж ладно, дело твоё.
- И как же мне туда попасть? – почти саму себя спросила я.
- А мне почём знать, как! – снова крикнул дед.
- Да не кричи, старый! Совсем девчушку запугал, - бабка попыталась его утихомирить. – Слышь, дед, а Вяз когда праз нас ехал-та?
- Третьего дня, - буркнул тот и встал из-за стола.
- Стало быть, не сегодня-завтра домой воротится. Так снова ж праз нас. Можа, и её возьмёт?
- Я не Вяз, вот его и пытай: возьмёт аль нет. Он мне не докладывается.
Я молча следила за их разговором и попутно рассматривала избу.
Ещё при входе меня поразила дверь – прогнившая и низкая, мне даже пришлось нагнуться.
А войдя вовнутрь, меня прямо шибануло каким-то терпким запахом, настолько необычным, что я даже и сравнить его ни с чем не могу. Но приятным его назвать ну уж никак нельзя!
Изба была маленькая – две комнаты.
В первой, за сенями, стояла небольшая русская печь /как объяснила мне бабка/, стол со стульями и газовая плитка. В углу валялись пустые газовые баллоны. По центру комнаты с потолка свисала лампочка. Возле окна стоял маленький холодильник /”наверное, ещё советский”, - подумала я/. В этой комнате стояло два ведра – протекала крыша.
Вторая комната намного больше первой и чуть светлее /хотя в целом изба мне показалась очень мрачной, хоть и чистой/. Здесь стояла голландка /придумают же названия!/, шкаф, две кровати и диван. Часть комнаты была отделена занавеской в виде простыни, перекинутой через верёвку. По центру комнаты стоял большой грубый стол с такими же грубыми стульями. Два из трёх окон были затворены ставнями. Здесь также стояло несколько вёдер.
На столе горело две свечи – электричество из-за погоды почти всё время отключалось.
Всё здесь мне казалось каким-то фантастическим и диким, но почему-то враждебно-диким.
Мне разрешили прилечь на диване, и я не заметила, как уснула.
Проснулась же я от громких голосов и грохота дверей /как оказалось, я проспала почти весь день, и на дворе уже почти ночь – девять вечера/.
Я села на диване и протёрла глаза. Бабка что-то шила за столом.
Дверь и комнату резко распахнулась, и вошёл дед и ещё один мужчина лет сорока, не больше.
- Глянь, старуха. Кто к нам заехал! – дед был весел.
- Вяз! А мы только утром тебя поминали. Думали, уж завтра будешь ехать. Что ж ты так скоро?
- Да уладил всё. Неохота лишнее сидеть в гостях. Дома-то лучше. Боюсь, каб ещё больше дороги не развезло. Авось проскочу, думал. А тут опять разыгралась. Баба Поля, пустите меня переночевать – боюсь в ночь по такой погоде ехать.
За всё это время меня он даже не заметил – я сидела в дальнем, тёмном углу и “изучала” его.
- Конечно! Что ты! Куда ж ехать! Только придётся тебе в передней-то. Ты у нас сегодня не единственный гость. Раечка, поди к нам.
До меня не сразу дошло, что обратились ко мне. Но, опомнившись, я встала и подошла.
Вяз был огорошен. Он открыто уставился на меня, как на явление Христа народу.
- Рая, - я протянула ему руку.
- Вяз, - он грубо затряс её.
Меня аж передёрнуло.
- Садитесь к столу, я самоварчик поставлю, - засуетилась бабка /деда в комнате не было – снова куда-то вышел/.
- Вот гляжу на тебя – и словно уже видел где, - сказал Вяз, не отрывая от меня глаз.
- Это вряд ли. Хотя мне частенько говорят, что я, дескать, на какую-то артистку похожа, - я начинала входить в роль.
- А-а, это может, - согласился Вяз, продолжая смотреть на меня в упор.
- Слышь, Вяз, - бабка подошла к нам. – Возьмёшь девчушку? Она к вам едет.
- К нам? – не поверил он.
- Да, говорят школу у вас то ли открыли, то ли откроют. Вот уж и учителей шлют.
- Так ты к нам работать? – снова обратился ко мне Вяз.
- Ну да, а что?
- Здорово! Вот это здорово! – он аж встал. – Я давно Михалычу говорил: школу нам надо! А то что ж детки-то за пять вёрст в школу ходят – это ж не дело! А теперь у нас и учительница своя будет. А ты пока одна к нам?
- Пока – да, но там – ещё будут, - зачем-то ляпнула я.
- Вот это дело, это хорошо. А ты что, без вещей? – удивился он, оглядев избу.
- В сарае её вещи, - ответила бабка.
Мы выпили чаю и начали укладываться. Пока баба Поля стелила Вязу в передней, я и села записать весь сегодняшний день – а то свечей мало. На ночь погасят – уже не запишешь.
День, действительно, был удивительный. Первый раз в жизни я оказалась в деревне. Впечатлений уйма!
Но, думаю, со временем они утрясутся – как-никак мне предстоит пять лет прожить в деревне. Как срок отбыть в Сибири, в самом деле.
А что? Сослали за политическое преступление ;.
Да ладно, прорвёмся. Косицыны никогда не сдаются!!!

31 июля.
Кажется, самый страшный день моей жизни наступил! Такое даже сценарист ужастиков не выдумает. У меня даже руки трясутся от ужаса. Нет, это не со мной происходит! Это сон!..
… Обо всём по порядку.
Разбудили меня в шесть утра. Уже был накрыт стол, и ждали только меня.
На завтрак были: молоко, яйца, творог, каша, хлеб и овощи. Разнообразием еда не отличалась (помнится, вчера мы ели то же самое).
Умывшись ледяной колодезной водой (Господи! Как я мечтала о горячем душе! Как мне хотелось нормально помыться!), я отправилась с Вязом в сарай, проследить за погрузкой вещей.
- И что из этого твоё? – он окинул взглядом чемоданы.
- Всё, - я улыбнулась.
- Да их же здесь…
- Двадцать, - я ответила быстрее, чем он сосчитал.
Вяз окинул меня вопросительно-усмихающимся взглядом.
- Вас, городских, сразу видно, - он взял за раз сразу четыре чемодана и пошёл к машине. – Могу поспорить, тебе всё это не понадобится.
- Почему? – искренне не поняла я.
- У нас даже клуба нет. Куда наряжаться-то?
- Почему сразу наряжаться? Каждый день тоже в чём-то ходить надо.
- Ну, не в этом же! – он засмеялся и указал на мою одежду.
Я посмотрела на себя и ужаснулась. Мои бархатные брюки были безнадёжно испорчены, ну а про туфли из тончайшей итальянской кожи и говорить нечего. И вообще я больше была похожа на драную кошку с нечёсаной гривой.
Я уже два дня не смотрелась в зеркало, не принимала душ и не делала укладку волос. Косметика была затеряна в чемоданах. И что самое ужасное – я третий день на меняла одежду!
Впервые в жизни мужчина указал мне на то, как я неопрятна. Я готова была провалиться сквозь землю. Большего позора у меня ещё пока никогда не было. Я была задета за самое живое, и мне нечего было возразить.
- Да не бойся;, подберём мы тебе чего-нибудь. Ты девка крупная, у нас все такие.
Это было последней каплей. Меня назвали девкой! Да ещё и крупной! Всё равно, что коровой!
Я не выдержала и отошла в сторону, за дом, где никого не было. На мои глаза навернулись крупные слёзы обиды. Я понимала, что это только начало, дальше будет только хуже. И у меня не было никакого выхода.
- Надо ехать, - я услышала голос Вяза за спиной и быстро отёрла слёзы. – Пока отлегло немного. Я всё уложил.
- Слышь, - я тихо обратилась к нему, - сколько у вас за простой платят?
- И не думай – обидятся. У нас гости – это радость. Давай прощайся и поехали, - он отошёл к машине /это был громадный грузовик: то ли Камаз, то ли ГАЗ – или что-то в этом роде/.
Я зашла в дом и, собрав оставшиеся вещи, незаметно сунула деньги под бабкино шитьё /несколько тысяч – как за сутки в трёхзвёздочной гостинице с завтраком/.
Попрощавшись с хозяевами, мы сели в машину и тронулись.
Какое-то время я молчала и смотрела в окно. Но это занятие мне скоро наскучило – природа казалась однообразной и неинтересной. Я решила разузнать побольше о том месте, куда мы ехали.
- И далеко до Студёновки?
- Вёрст восемьдесят.
- А верста – это?.. – осторожно спросила я.
Вяз окатил меня ошарашенным взглядом, но, вспомнив, что я “с города”, ответил:
- Чуть больше километра. Здесь плохие дороги, да ещё и дождь идёт не первый день. Так что быстро не доедем.
На несколько минут я замолчала. Но не могла сидеть в тишине:
- Так, значит, у вас школу открыли?
- Стало быть. Тебя же прислали.
- Ну эт ещё не факт. Ты ж знаешь наше правительство: они если и думают, то только апасля того, как что-то сделают.
- Да уж, это есть, - согласился Вяз.
- А деревня у вас большая? Расскажи мне всё, чтобы я знала, когда приеду. Как там?
Вяз снова посмотрел на меня с некоторым удивлением, но начал рассказывать:
- Студёновка – небольшая деревушка в тридцать домов. Не скажу, что она вымирающая - детей у нас достаточно, но всё же стариков – большинство. Живём своим трудом и своим хозяйством, хотя хозяина, конечно, не хватает… Раз в неделю приезжает автолавка и автобус из района. Правда, не к нам, а в соседнюю Богомоловку. Так что ходим туда. Там же школа. А клуб в соседнем селе Заречное, там школа для старших классов. У нас посторонние редко бывают да и не задерживаются. Что я могу ещё рассказать? Да ничего, наверное – приедешь, сама всё увидишь. Судя по твоему багажу, ты не на два дня к нам.
Он замолчал.
Снова начался дождь, и через полчаса машина увязла в грязи.
Своими силами Вязу не удалось её вытащить, и он отправился в деревню, до которой, как он сказал, было “два шага” /это и была та самая Богомоловка со всеми “благами цивилизации”/.
Я осталась “сторожить” собственный багаж. И успела кое о чём подумать.
Мне показалось, я поняла, почему Вяза называют именно так.
В нём роста – метра два плюс косая сажень в плечах. У нас бы сказали “шкаф”. Да и вообще, он статный мужчина. У него густые, но на вид шелковистые русые, волосы. Лицо не столь грубое, как, на мой взгляд, должно было бы быть, скорее наоборот – слишком утончённое, но мужественное, бесспорно. Глаза глубоко посажены, чёрные (как у меня!), имеющие небольшой разрез. А взгляд в целом какой-то жёсткий, недоверчивый, необщительный, закрытый. Нос прямой и абсолютно пропорционален всему лицу.
Насколько я успела заметить, он очень силён и статен.
Встреть я его в театре, он был бы первым, кого я уложила бы у своих ног. Но представить себя рядом с колхозником – выше моего воображения и уж тем более – чести. Надеюсь, до этого я здесь не опущусь.
Он вернулся где-то через час с трактором. С горем пополам, им удалось вытащить машину. На меня тракторист хоть и старался не пялиться, но поглядывал дико, как на экзотический музейный экспонат.
В Студёновку мы попали немногим после полудня, по ходу ещё раз пять застревая /но не так серьёзно/.
Первое впечатление от деревни было ужасным: мрачное, глухое место, казавшееся безжизненным. Подобной тоски и безнадёги я ещё никогда не ощущала. Какие-то мифические последние надежды безвозвратно лопнули, как мыльные пузыри.
В деревне было две улицы параллельно друг другу. Дома стояли по обе стороны дороги на довольно большом расстоянии друг от друга, отчего деревня казалась безразмерно вытянутой. Дома казались одинаковыми: серыми, утопающими в грязи и нежилыми /некоторые таковыми и являлись/.
Вяз подъехал к дому на пригорке. Здесь живёт “глава” деревни /в народе – староста, по-старому – председатель колхоза/, тот самый Михалыч, коего Вяз уже несколько раз вспоминал.
Я ждала в машине, пока Вяз разведывал обстановку.
- Боюсь, разговор придётся перенести на завтра, - Вяз вернулся.
- Что значит завтра? Мне сегодня нужно! – и я уже почти выпрыгнула из кузова, но вовремя остановилась. Вяз стоял передо мной почти по колено в жидком чёрном месиве /это у них грязь такая/.
Я посмотрела на свои ноги в итальянских туфлях и бархатных брюках, и мне стало жутко и тошно. Захотелось заорать, ущипнуть себя и проснуться.
Но мой мозг упорно внушал, что это не поможет изменить реальность.
Вяз протянул мне руку. Не знаю, почему /не отдавая себе отчёта/, я доверилась и … через мгновение он уже нёс меня на руках к избе.
На пороге он поставил меня на ноги и открыл дверь в сени:
- Проходи, смелее.
Я зашла.
Войдя ещё в одну дверь /предварительно разувшись/, мы оказались в очень светлой и просторной комнате. За столом стояла женщина и замешивала тесто. В комнате было душно – топили печь.
- Вот знакомьтесь, - начал Вяз, обращаясь к хозяйке. – Это и есть наша первая учительница. Рая.
- Какая молоденькая! – улыбнулась женщина. – Меня звать Марфа Петровна, или просто баба Марфа. Вы голодные, небось, с дороги-то? Я сейчас вам соберу.
- Ну, что Вы, спасибо. Мы хорошо поели с утра. Не беспокойтесь. Простите, - я решила перейти к делу, - а как я могу поговорить с…
А с кем – я и сама не знала.
- С Фёдор Михалычем, - закончил Вяз. Я поблагодарила его взглядом.
Баба Марфа тяжело вздохнула.
- Не думаю, что можно. Сегодня ж суббота. Так он токмо к понедельнику очухается.
- Мне непременно нужно с ним поговорить. Это очень срочно. Понимаете, если он не подпишет сегодня все бумаги и не сообщит обо мне в область, меня могут и в тюрьму посадить. Всё это должно быть сделано до первого августа, - выпалила я.
- Ой, детка, понимаю. Ну, давай попробуем. Авось, оклемается, - она вытерла руки и пошла в соседнюю комнату. Я – за ней.
Другая комната была тоже большой, но чуть более мрачная. Ближе к окну стоял большой стол /судя по всему, раньше здесь было что-то вроде приёмной/. За столом “сидел” мужик. Он был настолько неопрятным – грязным, небритым, нечёсаным, в каких-то лохмотьях – что я и возраст его не смогла определить. Но явно под шестьдесят, не меньше. Сидел – это громко сказано. Скорее, лежал, уткнувшись лбом в стол. Рядом на столе /и на полу/ лежало несколько пустых бутылок и одна наполовину полная. Содержимое, надо полагать, было самогоном – нечто слегка мутное и с довольно сильным запахом, который прошибал через всю комнату.
- Может, там подождёшь? – Вяз кивнул мне на дверь в другую комнату.
Я ещё раз посмотрела на Михалыча. Он был мне просто омерзителен. Меня уже и так подташнивало, а как я представила себе сцену “отрезвления”, так сразу сама и вышла.
Прождала я минут двадцать, рассматривая домашнюю утварь.
Первой вошла баба Марфа. Она посмотрела на меня, вздохнула, помотала головой, ничего не сказав, и вернулась к тесту.
Через пару минут зашёл и Вяз. На его лбу проступил пот, а рубашка была мокрой, хоть отжимай.
- Боюсь, до понедельника мы до него не достучимся, - заметил он и сел.
- А телефон-то у вас есть? – вдруг спросила я.
- Да, - баба Марфа закивала. – Так у деда, за занавеской.
- Так можно я позвоню и сообщу. А Вяз подтвердит, якобы от Михалыча.
- А я могу и от себя. Меня в районе знают. Да и про Михалычевы выходные тоже. Не поверят, что он трезвый, - Вяз косо улыбнулся.
- В районе? – переспросила я.
- Да, телефон выходит на район. Больше никуда не позвонишь, - заметил Вяз.
- Можно я сначала сама попробую поговорить?
- Конечно. Как зайдёшь, за правой занавеской, в углу, - сказала баба Марфа. – Поднимешь трубку – и говори.
- Спасибо, - я поднялась и прошла в комнату, поймав на себе подозрительный взгляд Вяза.
Михалыч валялся на лавке в полном беспамятстве. Поморщившись от мерзости, я прошла за занавеску.
На том конце долго никто не подходил к телефону. Наконец, раздался щелчок, и я услышала молодой голос:
- Я слушаю.
- С кем имею честь? – начала я.
- А кого надо?
- Министра культуры Российской Федерации. Но насколько я слышу по голосу, это не он. Назовите своё имя и должность.
- Матвеев, Родион Кириллович, глава N*** ского исполкома. А с кем я говорю? – голос у парня был растерянный.
- Я сейчас объясню. Только у меня просьба: во-первых, не перебивайте; во-вторых, записывайте всё, что я буду говорить, и в-третьих, все вопросы – когда я закончу. Итак. Пишите. Меня зовут Косицына Анна Мария Александровна, рождённая второго ноября тридцатого года. Сегодня, тридцать первого июля 58 года, я прибыла в деревню Морозовка N*** района К*** губернии для вступления в должность, обозначенную в моём направлении на распределение. Как только мы с Вами закончим разговор, Вы сообщите эту информацию в Москву /если угодно, за счёт абонента/. Все бумаги будут высланы при первой возможности /Вы, должно быть, знаете, как здесь обстоит дело с почтой/. А теперь задавайте вопросы.
- А чем Вы подтвердите, что Вы – Косицына? - осторожно и с опаской спросил он.
- Вы мой голос слышите? Так вот, о том, куда меня распределили, знает только два человека, с Вами – три. Сразу оговорю, если круг расширится, Вами займётся КГБ и ФСБ. Поэтому в Ваших интересах забыть об этом разговоре сразу, как только Вы сделаете всё, что я Вам сказала.
- Но мне нужны хоть какие-то подтверждения!
Когда я было открыла рот, чтобы начать скандалить, трубку у меня забрал Вяз, как-то не заметно для меня появившийся.
- Родик, ты? – начал он.
- Вяз?
- А кто? Ты же знаешь, что кроме меня и Михалыча здесь никто этим агрегатом не пользуется. Так вот, Михалыч сейчас в своём привычном состоянии и посему я, как его зам, подтверждаю абсолютно всё, что ты сейчас услышал. И прошу – сделай всё, что нужно и как можно скорее. Для меня.
- Хорошо. Теперь я спокоен. Коль ты так говоришь – значит… Ладно, я всё сделаю, бывай!
- Счастливо, - Вяз повесил трубку и обратился ко мне. – Всё нормально, он сделаёт всё, как надо.
- А ты давно здесь стоял? – сейчас это волновало меня гораздо больше.
- Нет. Подошёл сразу, как вошёл. Что-то не так?
- Нет, всё нормально. Я просто устала, - я вышла из-за занавески и вернулась в первую комнату.
- А можно задать один насущный, но не очень корректный вопрос? – я вдруг заговорила сложно, за что была вознаграждена косым взглядом Вяза. – Где мне жить?
Бабка с Вязом переглянулись.
- Нет, вы не думайте, я не обузой. Я же заплачу. А может, у вас какой дом пустой есть, я куплю. У меня есть деньги.
- Девушка не должна одна жить! – строго сказала бабка.
Я хотела было возразить, но Вяз жестом попросил молчать.
- Баба Марфа, а тётя Глаша сейчас ведь одна живёт? – спросил вдруг он.
- Ой, молодец какой! А я-то голову ломаю. Точно! Заодно по хозяйству поможешь!
У меня медленно раскрылся рот от удивления.
- Хорошо ты, Вяз, придумал. А то она, как старика схоронила, совсем плоха стала. И дети уж почти не бывают. А хата у неё большая, даже банька есть. Тяжко ей одной-то. Вот ей Бог и прислал помощницу! Так вы прям щас и ступайте к ней! Представляю, как она обрадуется.
- Правильно, пойдём. Познакомлю, вещи сгружу, - он встал. – Спасибо этому дому, - и поклонился.
- Спасибо, - я кисло улыбнулась.
- Ступайте с Богом, - бабка нас перекрестила, и мы вышли.
На пороге Вяз снова хотел было взять меня на руки, но я отстранилась:
- Сама дойду, спасибо. И так уже грязная, - о чём пожалела, сделав первый же шаг. Вяз косо ухмыльнулся.
Мы сели в машину и поехали к дому бабы Глаши. Возле него он остановился и решил “поговорить” со мной:
- Слушай, Рая, - он остановил меня, когда я уже собралась вылезать из машины. Я молча повернулась к нему. – Я не слышал твой разговор с Родиком о чём, честно говоря, очень жалею, но нутром чую – что-то здесь не так. Ты же не учительница! И не работать сюда приехала!
- С чего ты взял?
- Я же вижу! Учителя так не одеваются. И потом, твоя речь – как бы ты ни старалась, а суть вылезает наружу. Зачем ты здесь?
- Я тебя не понимаю. У меня есть официальные документы, которые я вышлю, как только Михалыч протрезвеет и подпишет их. Я закончила ВУЗ, имею специальность, получила распределение и приехала. Неужели ты думаешь, что в этой дыре можно оказаться добровольно? А что касается одежды: да, у меня есть вкус, да, я одеваюсь хорошо. Я и не скрываю, что городская. И вообще, я считаю этот разговор ненужным и оконченным! – я вышла из машины.
Вяз тоже вышел, подошёл ко мне и тихо продолжил:
- Ты пойми правильно. Я допускаю, что у человека всякое в жизни может случиться. Может, ты прячешься от кого. Ты можешь мне доверять – я помогу.
- Послушай, Вяз. Когда люди прячутся или убегают, они не собирают с собой двадцать чемоданов тряпок, согласись. У меня всё хорошо, спасибо за беспокойство. И познакомь меня с хозяйкой.
Вяз молча направился к дому. Он действительно очень большой, двухэтажный, с большим, почти в целый этаж, чердаком.
Мы зашли вовнутрь. Вяз прошёлся по комнатам, но никого не нашёл.
- Она, наверное, на огороде. Здесь подождёшь или со мной пойдёшь?
- Пошли, - мне не хотелось оставаться одной в чужом доме.
Мы обошли дом, и перед нами открылась довольно симпатичная панорама. Мне показалось, что я это уже видела: на картинах русских живописцев. “Огород” оказался громадным, около пятидесяти соток /как мог оценить мой ненамётанный глаз/, участком. На нём действительно возилась женщина, что-то пропалывая.
- Тётя Глаша! – вдруг закричал Вяз. У меня чуть сердце в пятки не ушло от его ора.
- Она чуть глуховата на одно ухо, - пояснил он с улыбкой.
Честно говоря, я поймала себя на том, что это меня уже не удивляет.
- Гошенька, сынок, - она “услышала” и подошла к нам.
Я с вопросом посмотрела на Вяза. Его впервые кто-то назвал по-другому. Он сделал вид, что не заметил этого.
- Здравствуйте, тётя Глаша! Я Вам кое-что из города привёз. Я занёс в дом. И вот Вам помощница по хозяйству.
Тётя Глаша недоверчиво рассмотрела меня с ног до головы.
- Здрасьте, - я поспешила прервать молчание. – Вяз не совсем точно выразился. Меня из города направили в вашу деревню на работу. Я учительница. А Вяз сказал, что я могу у Вас пожить первое время. Мне не надо много места, я запла…
Вяз наступил мне на ногу:
- Только не заикайся про деньги, - тихо сказал он.
- Да, я и помочь могу, чем смогу, - закончила я.
- А что, Вяз, у нас школу открывают?
- Похоже. Поговорю в понедельник с Михалычем.
- Вот здорово! Конечно, живи, доча. И мне не так скучно будет. Да и тебе – не одной же жить!
- Спасибо, - я вздохнула. Мне начинало казаться, что этот день никогда не закончится.
- Ну, пойдём в дом. Я вас накормлю с дороги-то, - тётя Глаша отёрла руки о юбку.
Вяз поймал мою ухмылку и посмотрел на меня с неодобрением.
Мы пошли в дом. Вяз выгрузил мои чемоданы. Тётя Глаша очень удивилась, но ничего не сказала.
Сели за чай, тётя Глаша собирала на стол.
- Вам помочь, тётя Глаша? – заботливо спросил Вяз и посмотрел на меня. Он начинал меня бесить.
- Да ничего. Сама управлюсь. А то уж засиделась.
После чая, почти в молчании, я вдруг почувствовала жуткую усталость. Глаза начали слипаться. Я не заметила, как легла на диван и уснула.
Когда я проснулась, заботливо укрытая одеялом /грязным и рваным/, уже начинало темнеть.
- Ты вовремя, Раечка, проснулась. Вяз как раз баньку истопил. Я уж и сама собиралась тебя будить.
«Баньку? Неужели?.. Я вымоюсь?! Наконец-то! За столько дней! Я нормально отмоюсь, оденусь и причешусь! Я снова смогу хорошо выглядеть!».
Я очень обрадовалась. Я же не знала, что в деревенской бане нет кабинок и мыться придётся с половиной женского населения деревни! Хотя, если честно, ради горячей воды я готова была терпеть даже это.
Очень быстро я нашла чемодан с косметикой и почти весь захватила в баню. Бабы дивились на меня и нюхали пузырьки да смеялись добродушно. А мне было всё равно!
Бабы «одобрили» мои длинные волосы /так уж повелось, Анна Мария Косицына должна ходить с длинными волосами/ и подивились на нежность кожи. Надо признать, у мамы кожа была белее, волосы были тоньше, черты мягче – и, может быть, впервые в жизни я ей позавидовала. Я крупнее и грубее – в папу. Ну, и что же?!
Пока мы парились, несколько женщин прибрали в доме у тёти Глаши и поставили самовар. После бани в теперь уже «нашем» доме собралась почти вся деревня. У тёти Глаши оказался громадный дубовый стол /почти как у нас в Москве, правда, мамин стол гораздо аккуратнее, но, по-моему, не больше этого/ с тяжёлыми стульями.
Меня представили всей взрослой части деревни и части подростков. Честно говоря, я чувствовала себя гораздо лучше, чем утром.
Я отмылась, переоделась в чистую одежду и выглядела совсем как раньше. Больше всех удивился Вяз и старики, которые меня видели сегодня.
- Хорошенькая-то какая! – всплеснула руками баба Марфа. – Чудо!
- Да, прям артистка! – заметила тётя Глаша с усмешкой.
В моих глазах мелькнул испуг, и на мой ужас его поймал Вяз. Но я быстро встряхнулась и снова улыбалась.
Когда все разошлись, я помогла тёте Глаше убрать за гостями. Она легла спать, а я пошла на улицу.
Почему-то в эту минуту мне начало казаться, что и здесь можно жить.
Какое чудное сегодня небо, и какой закат!
Мне очень захотелось петь. И я припомнила несколько песен из позапрошлогодней «русской» программы. Наверное, это и есть «поющая душа». Когда не надрываешься, не играешь, а просто поёшь, как хочет сердце.
Я ходила по саду и пела, или даже напевала русские песни. Закончив очередную песню, я прижалась щекой к яблоне.
- Так ты что, учительница пения? – я открыла глаза – рядом со мной с усмешкой на губах стоял Вяз.
Я решила не отвечать и пошла к дому. Но он схватил меня за руку и пристально посмотрел мне в глаза.
- Кто ты на самом деле?
 - Раиса Грязная, преподаватель дисциплины «Мировая художественная культура», а также музыки и пения.
- Покажи мне свои документы, - он меня не отпускал.
- Разбежался, - я вырвала руку. – Мой тебе совет: не лезь в мою жизнь. Меньше знаешь – лучше спишь, - я хотела отойти, но остановилась и добавила. – И ещё, дабы не давать мне всё время ЦУ – запиши всё сразу и предоставь мне возможность ознакомиться с твоим литературным трудом. Проверю на грамотность, - я усмехнулась и пошла в дом.
Умывшись холодной водой, я села за эту запись. А сейчас, когда заканчиваю, оказывается, уже пол свечи обгорело – за это меня не похвалят.
В общем, здесь оказалась заноза – Вяз. Боюсь, что он сделает всё, чтобы узнать всю правду обо мне. И самое плохое то, что сделать это совсем несложно. Ну, и пусть! Что он будет с этим знанием делать? Даже если он узнает про меня что-то, здесь никто не знает ничего о Косицыных – так что им всё равно, кто я и откуда.
Всё будет… как-нибудь да будет! Бог с ним. Пора спать!

1 августа.
День не пропал за зря. Это уже радует. Расскажу по порядку.
Семь утра. Я сплю. Вдруг распахивается дверь, и на пороге вырисовывается … Вяз. Толком не успев понять, что произошло, я начинаю орать:
- Ты что, совсем охренел, деревенщина! И как у тебя хватило наглости зайти в мою комнату?! Если ты немедленно отсюда не уберёшься – уволю к чертовой матери без выходного пособия и рекомендаций!
Замолчав, я начала, наконец, понимать весь идиотизм своего положения. Вяз же … расхохотался. Более того, на мой крик прибежали тётя Глаша и баба Марфа, которые работали в огороде:
- Что случилось? Почему ты кричала? – и с недоумением смотрели на смеющегося Вяза.
Я постаралась взять себя в руки:
- И не вижу ничего смешного! Имею я право отдохнуть после нескольких суток, проведённых в дороге! Да, я устала и хочу спать!
- Конечно, конечно. Мы и не будили тебя, - засуетилась тётя Глаша. Вяз с интересом уставился на меня.
- А Вяз меня испугал, - продолжила я. – Ещё ни один мужчина не входил в мою спальню. Пусть он уйдёт, мне стыдно! – я спряталась под одеялом, чтобы не рассмеяться.
Поверх одеяла я видела, как он завёлся, аж пупырышкой покрылся от злости, но тётя Глаша его вывела, а баба Марфа подошла ко мне.
Прибегнув к некоторым актёрским ухищрениям, мне даже удалось выдавить из себя слезу.
- Всё хорошо, Раечка, он ушёл, - она погладила меня по волосам. – Прости, это мы, бабы, виноваты. Вязу очень нужен был ключ какой-то, а они у меня все здесь лежат, - она указала на сервант. – А мы подумали, что ты уже встала, восьмой ведь час. Мы не подумали, что ты так устала с дороги. И потом, сегодня такая редкость, чтобы городская девушка пугалась мужчины…
- Я строгого воспитания. Моя матушка была из деревни.
- Да, конечно, я понимаю.
- Он меня так испугал, я… растерялась… и закричала. Простите, я вас напугала, наверное…
- Ничего. И нам наука будет. Ты хорошая девушка. Честная. Дай Бог тебе счастья, - она поцеловала меня в макушку.
- Спасибо. Вы так добры.
- Пустяки. Отдыхай, больше тебя никто не побеспокоит, - она тихо вышла.
Честно говоря, даже не знаю, как, но мне после всего этого даже удалось заснуть. /наверное, действительно, слишком устала/
Окончательно проснулась я только к часу /по местному времени/.
Порывшись в чемоданах, я поняла, что одежда моя слишком измята, чтобы её надевать – пришлось ограничиться брюками и кофтой, которые я всегда носила дома.
Причесавшись кое-как, я вышла из комнаты. Тётя Глаша возилась возле печки.
- Доброе утро, - поздоровалась я.
- Доброе. Встала уже? – она повернулась и замерла.
- Что-то не так? – я удивилась.
- Ты куда-то едешь?
- С чего Вы взяли?
- Ты так нарядилась. А причёска-то какая! – она всплеснула руками.
- Да не обращайте внимания. Это моя обычная домашняя одежда.
- Домашняя? А какая тогда выходная? Ой, прости, что я говорю! Ты молодец – следишь за собой. Правильно. И не слушай, что тебе говорят.
- Хорошо. Постараюсь.
- Садись, я тебе завтрак приготовила.
- Спасибо, - я села. – А я как раз хотела с Вами поговорить.
- Что-то случилось?
- Понимаете… Мне очень жаль, но я не смогу помогать Вам по хозяйству, на то есть свои причины, в том числе и некоторые проблемы со здоровьем…
- Да что ты! О чём говоришь?! Я ещё не так стара и немощна, чтобы быть не в состоянии за домом следить! Ты сюда не за тем приехала.
- Да, но я не нахлебница! Поэтому я хотела узнать, есть ли у вас в деревне девушки, которые могли бы помогать по дому?
- Ни к чему это, Рая. Ну, право, ни к чему.
- Тётя Глаша, это нужно мне. Я не хочу и не посмею обременять Вас собой. И потому я хотела бы найти себе помощниц. Это же нормально!
- Ну, не знаю… Может, и есть кто… Я поспрашиваю.
- Спасибо. Если кого-нибудь найдёте, попросите поговорить со мной, я им всё объясню. Ещё раз спасибо, - я встала. – Я пойду вещи переберу.
- Иди-иди.
К вечеру я успела сделать кое-какие расчёты: прикинула, каких размеров мне нужна кровать и нарисовала чертежи для шкафов. Придумала себе интерьер и прикинула, во что это обойдётся.
Когда я уже закончила и сложила все бумаги, в комнату постучали.
«Надо заодно и двери сменить и… да, и окна тоже».
- Войдите.
- Здравствуйте, - в комнату зашли две девушки. – Тётя Глаша сказала, что Вы хотели поговорить.
- Да, проходите. Вас двое?
- Да, - они переглянулись.
- Хорошо. Тётя Глаша объяснила вам, зачем вы здесь?
- Она сказала, чтобы помогать по дому.
- Отлично. И что вы можете?
- Ну, как обычно, - говорила только одна девушка, вторая исподтишка рассматривала меня. – Мыть полы, топить, мести, готовить, шить, вязать…
- Ясно, не продолжай.
- Мы ещё дрова рубить умеем, - добавила вторая.
- Кстати, это хорошая мысль. Но всё это не совсем то, что мне нужно. Во-первых, мне нужны три девушки.
- А мы найдём. У нас подружка есть…
- Хорошо. Одна девушка будет помогать тёте Глаше во всём том, что вы перечислили. А две другие будут помогать лично мне. Одна будет убираться в этой комнате и готовить специально для меня, а другая – следить за моими вещами, одеждой и помогать мне с причёсками, макияжем, маникюром и прочим.
- С чем-чем? – не поняла они. – Да и не воруют у нас – чё за вещами следить-то?
- Следить – в смысле проверять, чтобы всё было в порядке: выстирано, поглажено и разложено по своим местам. Ну что, вы согласны?
- Тока это, мы визаж-мизаж не могём.
- Не вопрос, научу. Так согласны?
- Да, - недолго думаю, они ответили в один голос.
- И ещё, жить будете в этом доме.
- Ага.
- Можете идти пока. Я скажу, когда что понадобится.
Спустя какое-то время, я вышла из комнаты.
- А Вяз не заходил? – спросила я у тёти Глаши.
- Нет. Ты его так смутила, что он боится заходить.
- Ясно. Ладно тогда, пойду поищу.
- Куда?! Что ты! Темно ведь уже, завтра поговоришь.
- Нет, мне сегодня надо, это срочно. Не переживайте, ничего со мной не случится.
- И что ж, ты одна к нему пойдёшь?! – она оторопела. – Он же один живёт.
- Это очень срочно, - я развернулась и быстро вышла.
Живёт Вяз далековато от нашего дома /на самом краю деревни/, так что пройти пришлось почти всю деревню. На дворе и впрямь никого не было. Темно, хоть глаз выколи (у них тут даже фонарей нет!), только собаки лают.
Но нас, Косицыных, напугать ничем невозможно, а тем более таким пустяком.
Подойдя к двери, я крепко постучала кулаком.
Дверь открыли не сразу – пришлось подождать (я даже почти начала сомневаться в присутствии Вяза дома).
Зажёгся свет, дверь резко распахнулась, и передо мной вырисовалась фигура Вяза, в льняных штанах и наскоро накинутой рубахе.
Он поймал на моём лице ухмылку /а я и впрямь подумала, что он чертовски хорош, и будь он ”из общества”, он бы давно лежал у моих ног и не только ног, конечно/.
- Ты не перестаёшь меня удивлять, - заметил он.
- Может, впустишь? Холодно ведь, - сухо заметила я.
- Входи, если конечно не боишься.
Я вошла, он закрыл дверь. Я беглым взглядом осмотрела дом – чисто, аккуратно и … со вкусом!
Мы встретились взглядом.
- Ещё утром ты кричала, что боишься мужчин, а сейчас посреди ночи сама пришла к холостяку. Что за игру ты ведёшь?
- Никакой игры я не веду. Просто я не успела ещё привыкнуть к вашему быту, - я села.
- И не привыкнешь, гуляя в одиночку по ночам. Знаешь, не будь бы сейчас двадцать первый век на дворе, я бы с полной уверенностью сказал, что ты барыня. Спросонья ты говорила со мной как с холопом. Да и прислугу уже нанять успела. Ты попала во временную дыру или это какой-то спектакль?
- Вся наша жизнь – это спектакль. А каким он будет, решаем мы – актёры.
- Я не знаю, в каком городе ты жила, что научилась так философствовать. Но ладно, об этом мы успеем поговорить. Итак, зачем ты здесь? Надеюсь, не за тем, чтобы меня соблазнить?
Я раскатисто захохотала.
- Где-то я подобное уже слышал, - тихо заметил он.
- Ты так больше не шути! А то лопну со смеха, - я “не заметила”. – И вообще, самолесть – штука коварная. Я к тебе по делу пришла. Хочу предложить работу на завтра.
- Очень жаль, но я завтра занят.
- Не думаю, что там, где ты занят, тебе заплатят хотя бы десятую долю того, что предлагаю я.
- Это уже интереснее. Ты хочешь взять меня в аренду?
- Можно и так сказать. Хотя по большому счёту, меня интересует твоя машина, а не ты. Но я не откажусь, если ты сядешь за руль.
- Мне, правда, очень жаль, но завтра я никак и ничем не смогу тебе помочь.
- В таком случае, - я встала. – Дай мне ключи, - я протянула руку.
- Боюсь, машина завтра тоже занята, - он взял мою руку и начал рассматривать. – Да, это рука не крестьянки. Эта рука не знает, что такое соха и даже лопата.
- А мне и не положено знать. Может ты забыл, но я педагог. И преподаю я нечто высокое и великое – искусство, - я хотела вырвать руку, но он крепко сжал её.
Мы стояли на расстоянии полушага и пристально смотрели друг другу в глаза.
- Я ещё никогда не видел такой смелой и сильной девушки. Хотя ты больше похожа на женщину, причём с приличным опытом. Сколько тебе лет? – тихо спросил он.
- А вот хамить не стоит – могу и обидеться, - я всё же вырвала руку. – Так ты дашь мне машину, или я зря рисковала своей репутацией?
- Я посмотрю, что можно будет сделать. Но только после обеда. Тебе ведь в район надо?
- Мне надо в область. Ладно. “Так, выходит, пели мы задаром и задаром ночь за ночью жгли”. Жаль, я думала, ты отзывчивей. Ну, бывай, - и я пошла на выход, намечая в голове стратегию на завтра.
- Погоди! Я тебя провожу, - он начал накинул что-то сверху и полез за обувью.
- Благодарю! Но я и сама найду дорогу, - я вышла, хлопнув дверью.
На улице мне стало и впрямь не по себе. Холодно, темно и до ужаса тихо. Собравшись с духом, я пошла в сторону нашего дома.
Через пару шагов меня нагнал Вяз. Меня аж передёрнуло от ужаса.
- Эта смелость и характер немного не к месту и не ко времени, - заметил он и накинул мне на плечи куртку. – К нам по ночам дикие звери из лесу забредают, и что пострашнее – туристы-экстремалы. И поверь, репутация тут не при чём.
- Знаешь, если бы ты просто вежливо попросил проводить меня – не думаю, что я отказала бы, - я хотела скинуть куртку, но Вяз не дал мне это сделать.
- Извини, но здесь не до манер. И ещё, если тебе что-нибудь понадобиться снова, сделай одолжение – не ходи сама, пошли кого-нибудь.
- Боишься, что меня загрызут дикие звери?
- Деревенские сплетницы похуже диких зверей.
- А мне всё равно, кто и что обо мне говорит.
- Ты не в городе. Здесь другие законы. А в чужой монастырь со своим уставом не лезут.
- Ты прав. Лучше построить свой монастырь, - я остановилась и задумалась. Может быть, впервые в жизни я наиболее отчётливо поняла, зачем мама создала Косицынград.
- Что ты имеешь в виду?
- Ничего, это я так… Так что ты там про сплетни говорил?
- Тебе с ними жить, учить их детей. Так или иначе, ты вынуждена с ними жить. И как минимум год.
- Пять.
- Что пять?
- Пять лет. Я буду жить здесь пять лет, - я посмотрела на него.
- Радостного энтузиазма это у тебя не вызывает.
- Думаю, не у меня одной.
Мы замолчали и подошли к дому.
- Запомни, - сказал Вяз. – Человек сам создаёт атмосферу, в которой живёт.
- Учту, Сократ, - с ухмылкой я зашла в дом.
Тётя Глаша встретила меня молча и быстро вышла на крыльцо. Она что-то сказала Вязу, тот кивнул в ответ и ушёл прочь.
Я решила не ждать моралистических лекций и зашла в свою комнату. Девушки её прибрали, и стало даже почти уютно.
И что удивительно, Вяз перестаёт меня раздражать! Ещё утром я готова была убить его. А сейчас… Меня поражает его манера говорить, ход мыслей да и поведение. Он так не похож на местных. Может, он тоже приезжий?
Хотя вряд ли. Уж больно он ценит местные законы и слишком спокойно к ним относится.
А почему он не женат? Ведь ему уже под сорок (если не за). Для деревни это нехарактерно. Да и девок здесь много. Что-то с ним не то. Хотелось бы узнать.
А чего я так пекусь о нём? Это что, уже недостаток мужского внимания сказывается? Неужели я дойду до того, что буду бросаться на первого встречного?!
Боже упаси! Лучше уж помереть в самом деле. Такого позора семья Косицыных простить не сможет…
Ладно, не буду о грустном. Лучше помолюсь о завтрашнем дне. У меня мало времени…

2 августа.
Проснулась я снова довольно поздно – около полудня. Меня разбудила тётя Глаша.
- Раечка, вставай, полдень уж. Ты не заболела ли?
- Да, Вам тоже доброе утро, - я открыла глаза.
- Как ты себя чувствуешь? Может, травок али настойки какой?
- Нет, спасибо. Я прекрасно себя чувствую. Просто в городе я всегда спала до одиннадцати-двенадцати часов. А здесь я ещё не перестроилась. Да и воздух чистый всегда ко сну клонит.
- Ну, смотри, коль так. Тебе видней, - она отошла к двери. – Тебя Вяз спрашивал.
- Давно? – я поднялась на локтях.
- Да только что. Может, ещё на дворе.
- Спасибо, - я вскочила и накинула халат.
Тётя Глаша покачала головой и вышла.
Я высунулась в окно и, заметив движущуюся фигуру, гаркнула:
- Вяз!
Он обернулся и с улыбкой подошёл к моему окну.
- Утро доброе, принцесса! Сцена соблазнения получила продолжение? – он окинул взглядом мой слегка перекосившийся халат, открывающий довольно соблазнительные виды.
- А ты бы и рад! – я запахнулась и уселась на подоконник.
- По-твоему, это приличнее? – он кивнул на мои голые коленки.
- Я тебя умоляю! Ты не в монастыре! Да и я тебе не девственница!
- Смелое заявление. Знаешь, чем лучше я тебя узнаю, тем страшнее мне становится – а что будет дальше?
- Всему своё время. Не торопись. Так зачем ты заходил?
- Вчера мне показалось, тебе очень срочно надо было в район.
- В область, - поправила я.
- Так ты говорила серьёзно?
- Я всегда серьёзна. А что, у тебя изменились планы?
- Нет. Я обещал подсобить после обеда. Вот и зашёл.
- Так ещё ж утро!
- Это для кого как. Кто рано встаёт – тому Бог даёт!
- Я не живу на милостыню. Слава Богу, и сама пока могу себя прокормить. Так что, мы едем в K***?
- Боюсь, мы там будем только к ночи.
- Не важно, чем раньше – тем лучше, - я слезла с окна. - Я постараюсь быстро собраться.
- Я подгоню машину, - он отошёл.
- Да, Вяз, - окрикнула я. – С нами мои девочки поедут.
Он ничего не ответил и лишь приподнял правую бровь /как это часто делал папа/.
Через сорок минут я была готова.
Я вышла из дома. Вяз стоял, облокотившись на кузов, с закрытыми глазами, подставив лицо солнцу. Девушки сидели в кабине.
- Сделай милость, возьми мои вещи, - бросила я, подойдя к машине.
- Что, все двадцать чемоданов? – удивился он.
- Только три, - я улыбнулась. – Остальное я куплю на месте.
Пока я говорила, он осмотрел меня с головы до ног.
- Что-то не так? – уточнила я.
В ответ он ухмыльнулся и зашёл в дом за чемоданами.
Через пятнадцать минут мы уже выехали из деревни.
В тишине ехать было довольно скучно, и я завела разговор:
- Кстати, как Михалыч поживает? Оклемался?
- Вполне. Да, я тут подумал, что почтовая машина будет только праз две недели, и захватил твои документы. Отправим из К***.
- Что?! Ты не имел права даже прикасаться к моим документам!
- Ну-ну, не горячись. Меня твои тайны не интересуют.
- Какие ещё тайны?! Что ты имеешь в виду?! – я действительно завелась.
- Если бы мы были не в Студёновке и если б на дворе был бы не пятьдесят восьмой год, я бы мог биться об заклад, что твои документы подлинные.
Несколько секунд я молчала, но когда поняла, что взрыв не минуем, процедила сквозь зубы:
- Немедленно останови машину!
- Что-то случилось?
- Останови, я сказала! – крикнула я.
Он подъехал к обочине и заглушил мотор.
Я вышла, хлопнув дверью, и пошла вглубь леса.
“Господи! И что теперь будет? Он же может всё выведать. Подобного позора мне не вынести! Это ж с ума сойти можно! Сволочь! Пристрелила бы, как поганого пса!”.
Когда я очнулась, то не смогла понять, как умудрилась пройти так далеко от дороги. Я абсолютно не ориентировалась, где нахожусь.
Кроме того, местный чернозём уже подпортил очередную пару итальянских туфель и ещё одни брюки от Armani.
Я не знала, что делать!
Уже второй раз за этот год /да и за всю жизнь/ мне казалось, что я в тупике, из которого нет выхода. Мне хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, и я даже готова была пожертвовать всеми своими успехами и достижениями.
- Рая! – услышала я и обернулась. – Всё хорошо? – ко мне подошёл Вяз.
- Оставь меня! Уйди! – истерично заорала я и бросилась от него прочь.
Не знаю, сколько я пробежала – время как-то потерялось. Я очутилась на какой-то полянке. Увидев пень от большого некогда дерева, я подошла и села на него.
“Мамочка! Если бы ты была рядом! Ты мне так нужна!”.
- Наконец-то! А я уж думала, вы меня никогда не вспомните! – я услышала за спиной голос и медленно повернулась.
В нескольких шагах от меня, прямо на траве сидела … мама! Я не могла поверить своим глазам.
- Мама? – осторожно спросила я, всё ещё не веря своим глазам. – Я что, сошла с ума?
- Скорее, наоборот, потихоньку его обретаешь.
- Я не понимаю! Это что, галлюцинация?
- Галлюцинация – это тот мир, в котором ты живёшь. А всё остальное, чего смертные не замечают – и есть самая настоящая реальность.
- Боже, как я до этого докатилась? Разговариваю с призраками? Может, здесь воздух галлюциногенный.
Вдруг мамина тень резко поднялась и стала просто громадной и очень тёмной. Впервые в жизни я испугалась не на шутку.
- Ты не просто с воздухом говоришь, ты говоришь с матерью! Изволь соблюдать хотя бы уважение, коль не хватает ума на большее!
Медленно, трясущейся от ужаса рукой, я начала креститься.
Мамина тень захохотала. Мне показалось, что от этого хохота содрогнулся весь мир. Внезапно тень снова просветлела и уменьшилась до реальных размеров.
- Не той рукой крестишься, - заметила она с улыбкой. – Не думала, что это наследственно. Ну, да ладно, оставим это. Я надеюсь, ты, наконец, поняла, что я не миф, а реальность. Всё это время я была рядом с тобой и со всеми твоими братьями и сёстрами. Но до сегодняшнего дня никто из вас не был готов. Сегодня ты попросила у меня помощи – это стало первым шагом. И теперь пути назад нет. Я бы и рада вам помогать, но там, где нахожусь я, помогать разрешено только тогда, когда об этом попросят. И вот, наконец, этот день настал. Но у меня очень мало времени. Мне отведены лишь минуты на общение с вами. И поэтому воспользуемся ими разумно. Я знаю обо всём, что с тобой произошло и происходит. Я знаю, что ты сейчас чувствуешь. И потому мой тебе совет: соберись и возьми себя в руки. Ситуация под твоим контролем, пока ты сама себя не выдашь. Кто бы и что сейчас не узнал – в это никто не поверит, пока ты не дашь повода. Все козыри в твоих руках. Ты сама решаешь, как повернуть ситуацию. И старайся не терять контроля над эмоциями – не повторяй моих ошибок. Мне жаль, но моё время закончилось, - тень начала исчезать.
- Мама! – я подбежала к тому месту, где ещё несколько секунд назад была она, но кроме слегка измятой травы я ничего не увидела.
“Так что это было? И впрямь видение? Или ранняя форма шизофрении, доставшейся по наследству? Но что бы там ни было – совет был дельный. Спасибо, … мама. Я буду стараться!”.
Немного отойдя от этого состояния, я оглянулась кругом и, наверное, только сейчас поняла, что нахожусь посреди леса и даже не знаю, в какой стороне дорога. Стало как-то не по себе. Кричать и аукаться тоже не сильно хотелось.
В довершение всего я почувствовала жуткий озноб – было очень холодно, и я промёрзла до костей.
“Боже! Да что со мной такое? Как же отсюда выбраться?”.
Началась первая стадия паники.
Вдруг кто-то схватил меня за плечи.
Здесь-то мои нервы и сдали. Сердце словно оборвалось. Я обернулась и увидела сосредоточенно-серьёзное лицо Вяза, крепко сжимающего мои плечи.
Впервые во мне проснулось чувство защищённости, безопасности.
Не совсем отдавая себе отчёт, я обняла его и чуть не разрыдалась на его груди.
- Я за тебя испугался. В этих лесах лучше вообще не бродить, а уж поодиночке – и подавно. Здесь всё время люди пропадают. Как тебе удалось пройти так далеко от дороги?
Я молчала. Мне никак не удавалось взять себя в руки.
- С тобой всё хорошо? – он отстранил меня и заглянул мне в глаза. – На тебе лица нет. Что произошло?
Я отвернулась и, глубоко вздохнув, попыталась вернуться в нормальное состояние.
- Всё хорошо, спасибо. Мне надо было побыть одной. Спасибо, что дал мне такую возможность.
- Ты ничего не хочешь мне сказать? – он хитро покосился на меня.
- А мне казалось, ты уже всё знаешь.
- Только то, что ты зачем-то скрываешься у нас под вымышленным именем и под видом учительницы. Но почему?
- Прости, но этого я сказать не могу. Ты и так знаешь слишком много.
- Хорошо, я понимаю. Может, однажды ты всё мне расскажешь. Пойдём, нам надо ехать, если ты хочешь успеть хотя бы к ночи.
- Пойдём, - я пошла за ним.
В машине я почти сразу заснула.

- Рая, проснись, мы почти приехали, - позвал меня тихий голос, и я проснулась.
- Сколько я проспала?
- Почти всю дорогу. Уже одиннадцатый час.
- Почему ты раньше меня не разбудил?!
- А зачем? Ты так хорошо спала, - Вяз улыбнулся.
- Ладно. Я полагаю, ты в ночь не поедешь обратно?
- Я? А вы? – удивился он.
- Мы останемся здесь. На этот месяц, по крайней мере.
- В таком случае, я поеду сразу, как высажу вас.
- Ни в коем случае. Ты и так весь день за рулём сидишь! Чего доброго – ещё заснёшь!
- Из других уст это прозвучало бы как волнение, а из твоих напоминает угрозу.
- Так и есть. Если с тобой что случиться – меня же вся деревня с потрохами сожрёт. Ты ж их любимчик. Поэтому так, - я не дала ему шанса возразить, - высаживаешь нас где-нибудь на окраине, а после этого снимаешь номер в любой гостинице и не уезжаешь в деревню раньше десяти утра.
- И как ты намерена это контролировать?
- Ты мне поклянёшься – или мне придётся лично проконтролировать. Выбирай.
- Хорошо, но десять – это поздно. Я нужен в деревне. Я уеду в шесть.
- Девять.
- Семь.
- Ладно, остановимся на восьми. Но остановишься в хорошей гостинице – я дам тебе денег.
- Это ни к чему.
- Не спорь, - я жёстко отрезала. – Или ты их возьмёшь, или я собственноручно отдам их на рисепшене.
На это Вяз промолчал.
Ещё минут пять мы пререкались по поводу того, чтобы он высадил нас на окраине. Но и тут я его убедила.
Так что в одиннадцать часов вечера на въезде в К*** мы расстались. Вяз должен был поехать в гостиницу, а я вызвала такси.
Пока мы стояли на улице и ждали такси, я решила провести воспитательную работу со своими новоиспечёнными “слугами”.
- Значит так, девушки-красавицы, давайте сразу договоримся. Всё, что Вы здесь увидите и услышите, останется только между нами. По большому счёту, это вас не касается, вы становитесь случайными свидетелями. И сразу предупрежу: если вы хоть кому-нибудь хоть намёком, хоть взглядом что-либо расскажете – у вас будут серьёзные проблемы. У вас и у ваших родственников. А если вы будете молчать и делать всё, что я скажу – вы можете узнать то, чего никогда бы не узнали. Вы увидите такую жизнь, о которой даже в сказках не пишут. Итак, мы договорились?
- Конечно. Мы никому, никогда и ни о чём не расскажем, - почти в один голос залепетали они. – А Вы научите нас ходить на каблуках?
- Может быть. Что ж, я вам поверю. И не советую меня обманывать. И ещё – когда вы будете выходить со мной – молчите и слушайте. Вы должны производить впечатление глухонемых. Вам надо слушать и запоминать. Ни с кем ни о чём не говорить – только со мной и только наедине. Это понятно?
- Да, как скажете.
- Отлично. Тогда начинайте, - к нам подъехала машина такси.
Водитель такси не разглядел меня, и обошлось без эксцессов.
Зато в гостинице… Вот где начался настоящий цирк!
Усадив девушек сторожить чемоданы подальше от рисепшена, я отправилась выбивать номера, понимая, что это может составить проблему.
- Вечер добрый. Мне нужно два номера по соседству: один одноместный и один двухместный.
- Мне очень жаль, но свободных мест нет.
- Начинается, - вздохнула я. – Администратора позовите. Пожалуйста.
- Уже поздно…
- За идиотку меня держать не надо, - перебила я. – Живо!
Девушка медленно вышла и скоро вернулась с мужчиной средних лет.
- Чем я могу помочь? – он приторно улыбнулся.
- Двумя номерами.
- К сожалению…
- Сожаление придёт завтра в лице всероссийского скандала, - я раскрыла перед его лицом свой паспорт. – Надеюсь, читать Вы ещё не разучились.
Идентификация проходила минуты три.
- Ещё вопросы есть? – наконец спросила я.
- Вам президентский или люкс? С видом на реку или на город?
- Так-то лучше. Два люкса с видом на реку, по соседству. И ещё, надеюсь, моё инкогнито не будет нарушено, - я сунула ему в карман крупную купюру.
- Ни в коем разе. Ваши номера восемьсот девять и восемьсот одиннадцать. Посыльный! Где Ваши вещи?
- В холле у окна.
- Посыльный, возьми вещи и отнеси их в восемьсот девятый номер.
- Для оформления зайдёте ко мне, - я отошла от него и, кивком головы подозвав девушек, направилась к лифту.
Проинструктировав их о поведении и показав всё в номере, я… заперла их, забрав ключ, от греха подальше /заказав предварительно им ужин, разумеется/.
Оформив документы и выпроводив всех слуг, я, наконец, смогла расслабиться в нормальной ванне!
Ну, что ж. Завтра тяжёлый день, надо выспаться.
P.S. В ванной у меня случайно соскользнуло с руки кольцо. Не упало, а словно дало о себе знать. И вправду, я почти забыла о Бергонци. Наверное, это нехорошо. Всё-таки я его люблю… А может и нет? А может, это Вяз виноват?
Надо разобраться в себе, прежде чем обвинять других!

4 августа.
За эти два дня я пристроила девушек на месячные курсы. Одну – по эксклюзивной кулинарии, другую – на стилиста (парикмахерское искусство, макияж и маникюр).
Кроме того, совершенно случайно я встретила бывшую однокурсницу. Не могу сказать, что мы дружили – просто общались, пока учились. Она очень обрадовалась нашей встрече, рассказала мне всю свою жизнь – как будто она мне интересна!
Для меня важно было одно – она по стечению обстоятельств оказалась здесь, и на неё можно было положиться. Воспользовавшись ситуацией, я попросила её присмотреть за моими девочками. Она с радостью согласилась.
Оказалось, её муж работает на нефтяной вышке вахтовым методом. И как раз на этот месяц она осталась одна. Она даже сама предложила, чтобы девушки пожили у неё.
Мне это было вдвойне выгодно – они будут постоянно под присмотром и в хорошей компании.
Оставив ей на жизнь немного денег, я взяла билет до Новосибирска. Вылет – завтра в семь утра.

5 августа.
Весь день ушёл на покупку нового авто. Никогда бы не подумала, что это может составить для меня такую проблему!
Я никогда не фанатела от джипов. Хотя, признаться, мамин джип меня всегда впечатлял, даже не глядя на свой возраст.
Но на этот раз выбора у меня не было. Учитывая сибирское бездорожье, пришлось выбирать самую экстремальную машину.
И в конце концов мне повезло – я нашла оптимальный вариант: и стильно и практично. Цена меня интересовала меньше всего.

7 августа.
Мне удалось найти несколько фирм, имеющих дочерние предприятия в К***. В одной из них я нашла “строителей” для косметического ремонта нашего дома с Студёновке (ну, там крышу залатать, окна сменить, утеплить и так далее), а в другой – заказала новый интерьер для своей комнаты (с учётом деревенских особенностей, конечно).
Строители должны приступить к работе уже завтра, а интерьер будет готов через три недели.

8 августа.
Сегодня я купила 4 рояля, 3 пианино, 2 скрипки, 2 виолончели, флейту, кларнет, гобой и арфу. Думаю, для начала хватит.
Сначала хотела купить что-нибудь народное, но подумала, что балалаек да гармошек в деревнях и без меня хватает (кроме того, этими инструментами я не владею).
Два рояля доставят к нам в дом, когда закончится ремонт. А остальные инструменты упаковали “до востребования” (я же ещё не знаю, где буду работать).
Кроме того, я приобрела всевозможную литературу, аппаратуру и соответствующие записи.
В общем, сдаётся мне, к работе я готова.

10 августа.
Вчерашний день буквально выпал из моей жизни. Я так вымоталась в последние дни, что вчера просто просидела весь день в номере, никуда не выходя и ни с кем не разговаривая.
А сегодня я взяла билет до Косицынграда (на чартерный рейс, разумеется), сходила в сауну, посетила пару бутиков, салон красоты и … проверила свою электронную почту.
Боже! Сколько же там было писем!
Несколько сотен, это точно!
Около сотни – это предложения по работе, из всех стран мира, ото всех ведущих театров.
Всем им я корректно отказала.
Ещё двадцать – от родственников (в основном – Женины). Брату я ответила, что у меня всё хорошо, я жива-здорова, проблем нет.
Одно письмо – от Поленина. Какие-то глупые раскаяния и прочая чушь – я даже не дочитала. И, конечно же, не стала отвечать.
Остальные письма были от Бергонци!
Чего он только не писал. Каких только душевных переживаний здесь не было! Даже в моём холодном сердце что-то дрогнуло. Настолько искренен он был!
Я ответила ему не вполне вразумительно. Что-то вроде: «мне нужно время подумать, пока мы не сможем увидеться, обещаю по возможности писать».
Получилось как-то глупо, но ничего путного в голову не шло. Мне нужно время, чтобы подумать обо всём в спокойной обстановке. Я ещё не разобралась, чувствую ли я что-либо к этому человеку. И если да – то что именно?..
…Объявили мой рейс. Отлично. К утру я буду в Косицынграде.

21 августа.
Боже, как глупо!
Никогда не думала, что могу попасть в авиакатастрофу!
Наш самолёт упал почти сразу после взлёта. Не хочу это описывать – я не переживу это снова. Скажу только, что я стала единственной выжившей (правда на борту было всего пять человек, с экипажем). Говорят, что я «в рубашке родилась и отделалась лёгким испугом».
Когда я об этом узнала, мне стало плохо. А я ведь ещё даже не начинала думать о смысле жизни, искать своё предназначение. А тут – бац! А ведь меня могло бы уже и не быть!
Как подумаю об этом – мурашки по всему телу…
И, конечно же, это событие стало самым главным в мире!
Под окнами моей палаты (я попросила не переводить меня в Москву): толпы журналистов со всего мира. Жене пока удаётся их как-то сдерживать. Но рано или поздно мне придётся с ними встретиться. И до тех пор надо придумать легенду – почему я оказалась в Новосибирске.
А как бесценно потрачено время! Целую неделю я пролежала в реанимации! И ничего не делала!!! Ещё несколько дней я лежала в реабилитационном отделении, и мне не разрешали даже ручку в руки взять – сегодня первый день, как мне разрешили писать.
“Близких” ко мне начали пускать три дня назад.
За это время меня наведали все родственники. Полным составом.
Не думала, что поводом для их сбора может стать моя болезнь (вообще как-то глупо звучит – я никогда не болею). Раньше этим событием была лишь очередная годовщина смерти матери. Радует то, что умри я одиннадцатого августа, этот день стал бы вторым в году, когда собирались бы все наши родственники.
А я думала, меня не замечают за тенью матери…
К сожалению, мне не разрешают сегодня больше писать. Продолжу завтра…

22 августа.
Итак, продолжу.
За время, которое я провела в реанимации, со мной произошла удивительная вещь.
У меня было видение. На подобие недавнего, когда я видела маму. Только на этот раз я была без сознания.
Я увидела себя (как во сне) в каком-то большом доме.
Мы с мамой сидели в гостиной за чаем.
- И это тоже не сон? – осторожно спросила я.
- Нет. Просто ты видишь то, что сокрыто от простых людей.
- И ты здесь живёшь?
- Мы здесь живём, - ответила мама, но пояснять не стала. – Но общаться с тобой пока могу только я. И я считаю, что уже пришло время открыть тебе этот мир. Я давно хотела это сделать, но ты была не готова, ты могла навредить и себе, и окружающим.
- И давно тебя волнуют окружающие? – не подумав, ляпнула я.
- Справедливый упрёк. Я надеюсь, ты не повторишь моих ошибок. Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь тебе избежать этого.
- Мама! Но мы ведь даже не знаем, как ты жила. И уж тем более не знаем, какие ошибки ты совершала! Ты для нас была совершенством, идеалом, безупречной во всех отношениях. Твои мемуары зашифрованы так, что Женя будет сидеть за ними ещё лет тридцать!
- Потому что это не он должен был их расшифровывать! А ты! Это твоя миссия – продолжать моё дело. Поэтому тебя и зовут Анна Мария Косицына! Если ты не готова к этому – ты можешь поменять имя. В этом нет ничего предосудительного. Но ты должна решить: возьмёшь ты на себя этот крест или нет. И решить ты должна это здесь и сейчас. Когда ты придёшь в себя, назад пути уже не будет.
- Я никогда не откажусь от своего имени! – твёрдо ответила я, ни секунды не думая.
- Старайся избегать этого слова /никогда/. По-моему, ты уже изменила своё имя, не так ли, Рая?
- Это другое. Ты же должна меня понимать!
- Каждое имя, которое я себе придумывала, имело смысл, значение и в нём был оправдан каждый звук. Я бы никогда не назвалась первым пришедшим на ум именем.
- Да, я должна была подумать об этом, признаю, - согласилась я.
- Это хорошо. Коль ты это признала, я скажу тебе, что это имя тебе подходит. Тебе повезло. Но вернёмся к делам. Итак, если ты решаешь остаться Анной Марией Косицыной, ты должна принять на себя всё то, что не успела сделать я.
- С превеликим удовольствием!
- Я рада. Для начала – ты должна забрать у Жени все мои рукописи.
- Но он же уже давно с ними работает. У меня уйдёт много лет, прежде чем я разберусь в твоей системе!
- Ничего подобного. Ты поймёшь там всё, словно писала их сама. Это мой тебе дар – ты сможешь видеть мир моими глазами, как только прикоснёшься к вещам, которых касалась я. У тебя будут мои мысли, когда ты будешь читать мои труды. По началу моё влияние будет очень сильным, но со временем оно ослабнет и сойдёт на нет – его заменит твоё собственное восприятие, схожее с моим. Когда оно окончательно сформируется, я полностью предоставлю тебя самой себе. Но до тех пор ты будешь находиться под моим строгим контролем.
- Это так удивительно, словно в каком-то фантастическом сне! – призналась я.
- Боюсь, как бы уже завтра он не начал казаться тебе кошмаром. Поверь, это не подарок, это крест, который суждено нести всем женщинам нашего рода с именем Анна Мария. И если ты выполнишь возложенную на нас миссию – мы поможем многим душам. На твоём пути будет много препятствий и искушений, но если ты с ними справишься, твоя душа будет вознаграждена.
- Мне пока трудно это понять, но я постараюсь, - я вдруг почувствовала, что вот-вот засну. Я легла на диван.
Последнее, что я увидела – в комнату зашёл папа. Он подошёл ко мне, поцеловал меня в лоб, и они с мамой взялись за руки.
Я улыбнулась и заснула…
А через минуту я очнулась в реанимации. Возле моей койки сидел … Бергонци.
Но об этом завтра. Иначе сестра угрожает забрать у меня тетрадь и вернуть только в день выписки.

24 августа.
Могу продолжить.
Итак, очнувшись, я увидела briello, который сидел рядом и держал меня за руку.
*- Cara! Ты пришла в себя! – он вскочил. – Надо сказать врачам!
*- Подожди, - с трудом произнесла я.
Никогда бы не подумала, что людям бывает так плохо. У меня болело буквально всё (даже такие органы, о существовании которых я и не подозревала). Было трудно говорить, а про движение – и вообще нечего говорить. Даже моргать было больно!
Бергонци смотрел на меня, не понимая.
*- Подойди, мне трудно говорить.
Он буквально упал на колени возле меня:
*- Тебе не надо говорить – ты ещё очень слаба! Тебе надо поберечь себя…
*- Briello, - перебила я, он замолчал. Я с трудом подняла руку и провела ею по его лицу. – Спасибо, что ты здесь.
В этот момент в палату вошла сестра и… Итальянца вывели, пришёл врач и завертелось…
Меня перевели в реабилитацию. Бергонци не отходил от меня ни на шаг. Родные, “отдав дань уважению” – навестив меня по очереди – вскоре разъехались. Дольше других оставался Женя. Но и его я сегодня выпроводила, понимая, что он должен быть в Москве, и я отрываю его от многих дел. Перед отъездом я под его контролем дала несколько интервью, объясняя своё присутствие в Новосибирске поиском новых музыкантов для Косицынграда. Пожелав мне скорейшего выздоровления, журналюги свернулись и отправились на поиски других сенсаций.
Убедившись, что я в полной безопасности и что мне ничто не угрожает, Женя уехал, скрепя сердце.
Со мной остался только briello.

25 августа.
Сегодня мне стало немного получше. Я уже могу немного ходить (не без труда и не без боли). Меня пичкают таблетками и что-то колют. Ещё чуть-чуть и я отсюда сбегу.
А ещё сегодня у меня состоялся важный разговор с briello.
После завтрака мы сидели во дворе – была чудесная погода, и мне разрешили погулять. Briello не выпускал моей руки.
*- Cara, мне нужно сказать тебе что-то очень важное.
*- Я тебя слушаю, - я не была настроена на колкости и гадости (наверное, очень устала).
*- Когда всё это произошло, я кое-что понял, - я смотрела ему в глаза. – Я не могу без тебя жить. Я не могу тебя отпустить! Ты – самое дорогое, что есть у меня в этой жизни, ради чего я живу. Когда мелькнула мысль о том, что я мог тебя потерять, я чуть с ума не сошёл. Мне хочется быть всё время рядом, стать воздухом, которым ты дышишь, раствориться в воде, которую ты пьёшь, войти в твои сны – быть везде и повсюду с тобой. Я так тебя люблю! – он поцеловал мою руку. – Ты выйдешь за меня замуж?
*- Этого я и боялась, - призналась я. – Спасибо тебе за такие тёплые слова. Мне ещё никто и никогда этого не говорил. Я очень тронута…
*- Нет, пожалуйста, - он встал. – Не отказывай мне сразу!
*- Briello! Я просто не могу сейчас выйти за тебя! У меня очень сложный контракт. Я должна быть далеко, никто не должен знать, где я. Я не смогу быть рядом и даже не смогу тебе сказать, где нахожусь. Ну, что это будет за семья?
*- Я поеду с тобой! Хоть на край света! Я всё брошу!
*- Это невозможно. Это одно из условий. Я не должна вступать в брак.
*- Что это за контракт такой?! Расторгни его!
*- Не могу, briello! Честно, не могу! – я тоже встала и подошла к нему. – Мне так тяжело, но я не могу ничего объяснить. Я могу только надеяться, что ты меня поймёшь.
*- Тогда давай отложим свадьбу, - он сжал мои руки. – Помолвимся сейчас. Главное – чтобы ты была согласна.
*- Слишком долог срок. Мы не можем загадывать так надолго.
*- Сколько? Год, два?
*- Пять, - я смотрела на него.
*- Нет! Пять лет?! Как ты могла подписать такой контракт?!
*- Но я не думала о браке. С моим-то образом жизни, - я отвела глаза.
*- Но ты же будешь приезжать в Москву?
*- Конечно! Два раза в году или даже три.
*- Это слишком ужасно, чтобы быть правдой!
*- Briello, прости меня, но я ничего не могу сделать!
- Госпожа Косицына, Вам пора принимать лекарство, - подошёл мой врач.
- Да, уже иду, - ответила я и повернулась к итальянцу. *- Мне очень жаль!
Я вернулась в палату, а он остался на улице.
За весь день он больше ко мне не зашёл.
А я тем временем составила “план побега”.
Не могу не сказать, как мне было плохо. Вероятно, первый раз в жизни мне показалось (я даже почти уверена), что я кого-то полюбила. Мне хотелось быть рядом с ним, я хотела выйти за него замуж!
Никогда не думала, что жизнь может оказаться такой сложной!
Раньше всё было по-другому. У меня было всё (но мне ничего не было нужно), я могла делать всё, что хотела (да только не особо чего-то и хотелось).
А теперь, когда у меня на пути встали препятствия (сдаётся мне, непреодолимые), мне захотелось оказаться по другую от них сторону.
Возможно, именно теперь я начну ценить всё то, что принимала, как должное и что теперь мне не доступно. Воистину, жизнь – самый главный учитель.
Не думала, что кто-то сможет меня “наказать”! Родителей уже давно нет, Жениного авторитета явно не хватает. И вот тебе на'! Буквально в несколько дней меня лишают привычной жизни, уюта, комфорта, круга общения – считай, всего, что у меня было! И когда я встречаю человека, которого смогла полюбить, меня вынуждают жить вдали даже без средств связи!
Не слишком ли много испытаний сразу?
А это, наверное, символично. Во время нашей “Измайловой” Бергонци сказал мне: “Надеюсь, жизнь когда-нибудь поставит тебя на место, и ты научишься уважать других людей!”. Кто бы мог подумать, что он сам окажется не готов принять это!
Как бы там ни было, мне придётся с этим справится. Теперь у меня появился покровитель – мама. С её помощью я справлюсь, я уверена!

26 августа.
Из больницы я сбежала ночью после очередного обхода, оставив две записки:
Первая (для Бергонци) гласила: “Надеюсь, ты сможешь меня понять и простить. Я вынуждена уехать. Я не говорю тебе “нет”, но окончательный ответ я смогу дать только по прошествии определённого времени. В начале ноября я буду в Москве. Надеюсь, мы сможем увидеться. Не ищи меня – это не имеет смысла. Просто верь мне!
P.S. Я очень тебя люблю!”
Вторая (для врачей) гласила: “Я, Анна Мария Косицына – младшая, второго ноября тридцатого года рождения, по собственной воле покинула больницу. Ответственность за все возможные последствия я целиком беру на себя. Выражаю огромную благодарность всем, кто мне помог”.
Оставив записки, я забрала с больничной стоянки свой внедорожник и покинула Новосибирск.
К вечеру я была в К*** (точнее, к ночи). Я поехала к своей однокурснице, у которой жили мои девушки.
Ну, хоть здесь, слава Богу, всё хорошо! Она действительно хороший человек. Девушки практически не изменились, только немножко посмелели.
Мои опасения, что город их развратит, оказались беспочвенными.
Завтра я проверю все свои дела. И если всё будет хорошо, то утром послезавтра мы вернёмся в Студёновку.

27 августа.
Мой визит в строительную компанию оказался довольно неожиданным. Директор явно растерялся.
- Госпожа Косицына?! Но Вы же… - он поднялся и сделал несколько шагов мне навстречу.
- Во-первых, доброе утро, - я прошла и уселась в его кресло.
- Да, конечно. Доброе утро. Что Вам предложить?
- Зелёный китайский чай, естественно без сахара, круасан с марципаном и смородиновый джем с французской булочкой, - я улыбнулась. – Если Вас не затруднит.
- Боюсь…
- А лучше, предложите мне оценить качество вашей работы, выполненной точно в срок. Я буду очень рада это услышать.
- Как Ваше здоровье? – нашёлся он. – Я слышал…
- Ну, нельзя же верить всему, что говорят журналисты! А как моё здоровье, Вы можете оценить сами.
- Вы прекрасно выглядите! Я очень рад.
- Спасибо, я тоже. Итак, чем порадуете? Работы уже завершены?
- Не совсем, - он “осел”. – Но остались сущие пустяки.
- Послушайте меня: советую Вам сказать мне всё, как есть, или мне придётся самой ехать в эту деревню и следить на месте. Когда мама строила Косицынград, ни одно здание не сдавалось без её разрешения. Она лично следила за работой.
- Я понимаю. Но сейчас в этом нет необходимости. Основные работы уже закончены, остался только косметический ремонт.
- Сколько Вам нужно времени?
- Неделя, максимум две, не больше. Я Вам клянусь.
- За каждый просроченный день выплатите неустойку, - я встала.
- Конечно. Мы приносим извинения за причинённые неудобства.
- Если через две недели работы не будут закончены – начинайте думать о смене квалификации, - я направилась к выходу. – Это крайний срок.
- Конечно. Мы Вас не подведём. Всё будет закончено, я обещаю.
Я подошла к двери:
- А у Вас нет выбора. Всего доброго.
- До свидания! – почти крикнул он, так как я захлопнула дверь.
Могу только догадываться, что он обо мне подумал.
Что ж, мои планы меняются.
Я попросила однокурсницу приютить девочек ещё на две недели и договорилась с руководителями их курсов о продолжении учёбы.
И всё-таки, наверное, я рано сбежала из больницы – я ещё слишком слаба. У меня не хватает сил на целый день. И всё тело болит так, словно мной играли в футбол…
Но теперь это уже не важно.
Дабы убить эти две недели, я хочу слетать в Косицынград (надеюсь, на этот раз я туда долечу) и в Москву. Всё-таки я хочу взглянуть на мамины рукописи. Это видение не идёт у меня из головы. А если это действительно может быть?
Я не могу упустить такой шанс. Прочитать мамину автобиографию! Мне всегда это казалось нереальным. Но я всегда об этом мечтала. Итак, в Москву!

28 августа.
Если бы я знала, что мамин дар окажется для меня такой тяжёлой ношей, я бы никогда не согласилась его принять!
Сегодня я столкнулась с его действием аж дважды! И оба раза меня просто поразили. И весьма неприятно. Я уже не испытываю той радости, которая обрушилась на меня после видения.
А теперь всё по порядку.

Утром я вылетела в Косицынград. Там я взяла одну из наших машин в аэропорту и поехала в Косицынхолл. Я хотела увидеть Фера, и была абсолютно уверена, что он там.
И как всегда не ошиблась.
Правда, в дирижёрской комнате его не было.
#- Доброе утро, - я поздоровалась с одним из наших дирижёров, который вёл репетицию. Вообще-то заходить в этот кабинет без приглашения, а тем более во время репетиции строго запрещено. Но только не мне! Мне здесь можно всё! По уставу Косицынграда его единственной полноправной хозяйкой во все времена может быть только женщина из рода Косицыных с именем Анна Мария. Поэтому я смело пользуюсь своими правами.
#- Подождите пять минут, - он обратился к оркестру и снял очки. – Госпожа Косицына, как приятно видеть Вас у нас! – он подошёл и поцеловал мою руку. – Как Ваше здоровье? Я слышал об этой катастрофе. Это ужасно! Мы все за Вас очень переживали. Как мы испугались!
#- Спасибо, мне приятно. Слава Богу, всё хорошо. Я уже почти совсем здорова. Вашими молитвами!
#- Да Вы проходите, присаживайтесь.
#- Спасибо, но я только на минуту. Не подскажешь, где я могу найти Фера?
#- А он сейчас в зале.
#- В зале? – я подошла к обзорному экрану. – Он что, взялся за старое?
#- А мне кажется, он в отличной форме. Кроме того, он лучше всех знает наш оркестр.
#- Это конечно! Но… Хотя ладно, я поговорю с ним сама. А что вы учите?
#- Рахманинова.
#- Все? – я понимала с полуслова.
#- Да, готовим к ноябрю. Мы хотели сыграть их на годовщину смерти Вашей матушки.
#- Похвально, это будет здорово! Кто будет дирижировать?
#- Я ещё не знаю. Репетируем мы все (русские дирижёры), а Ференц потом сам выберет.
#- Ясно. Я с ним поговорю об этом. Ладно, спасибо за информацию. С твоего позволения я похищу у вас Ференца на какое-то время.
#- Конечно. У нас ещё и без фортепианной партии много работы. Я сам хотел попросить его не играть пока, только не знал, как сказать. Когда он попадает в зал, он словно отрывается от реальности. Ему бы с классическим оркестром поработать!
#- Да он бы их передушил по очереди! Не думаю, что ему надо быть рядом с музыкантами. Тем более я полагала, у нас хорошие оркестранты. Или, может, уже возникли проблемы? Надо искать замену? Вы не должны оставлять это на самотёк!
#- Нет-нет, что Вы! – испугался он /они все жутко бояться быть уволенными – ничего страшнее в Косицынграде нет/. – Все музыканты великолепны. Просто Ференц, как и Ваша матушка, стремится к безупречности.
#- И правильно делает. Это одно из правил. Ладно, прости, но я побегу – у меня мало времени. Спасибо, что ввёл в курс дела.
#- Подождите, давайте я его отсюда вызову – зачем Вам по всему холлу ходить?
#- А давай, против не буду. Скажи, что я жду его в пятой дирижёрской.
#- Хорошо. Я рад был Вас видеть. Берегите себя – мы Вас очень любим!
#- Спасибо. Я тоже всех вас очень люблю! – я поцеловала его в щёку.
#- Ну, что Вы! – он покраснел.
#- Счастливо! - я вышла, аккуратно закрыв дверь.
Я прошла в пятую дирижёрскую комнату и попросила репетировавшего там дирижёра погулять часик-другой. Тот, конечно, тоже начал расспрашивать о моём здоровье, делах, восхищаться, радоваться… Ну, в общем, сцена почти повторилась. И спасибо Феру, что он её прервал.
Как только он зашёл, дирижёр быстро ретировался и почти испарился. По крайней мере, мы не услышали, как он вышел -  услышали только, как щёлкнул замок закрывшейся за ним двери.
- Я не поверил своим ушам! – начал Фер. – Ты же должна быть в больнице!
- Кому это я должна? Нет, уволь. Косицыны никогда никому и ничего не были и не будут должны! И потом, я уже поправилась, как ты сам можешь видеть. Может, всё-таки обнимешь меня? – я улыбнулась.
- Дорогая! – он подошёл и крепко обнял меня.
Как только он прикоснулся ко мне, меня словно обухом ударили – я потеряла сознание…

Когда я очнулась, я лежала на диване под пледом … обнажённая! Фер стоял у окна и … курил!
- Что произошло? – осторожно спросила я, сев и закутавшись в плед.
Он повернулся молча.
- Почему ты куришь? Здесь запрещено!
Помолчав ещё немного, он заговорил:
- Я не курил с тех пор, как была жива твоя мать, - он докурил сигару и затушил её.
- Фер! Ты должен сказать мне, что произошло!
- Я надеялся, что ты сама мне это скажешь.
- Ты не мог бы выйти на минуту – я хочу одеться, - я поняла, что разговор будет серьёзным, и хорошо бы мне привести себя в порядок.
- Даже так?
- Я не понимаю! Что происходит?! – я начала звереть /ну, не люблю я оставаться в неведении!/ и встала.
Он выразительно посмотрел на меня, пытаясь понять, что я думаю.
- Я вернусь через минуту, - он вышел.
Я оделась и тоже закурила /моих сигарет здесь не было, пришлось курить сигары Фера/.
Фер вернулся с бутылкой виски и двумя стаканами.
- Садись, надо поговорить, - он сел и разлил виски.
Я села и, выпив стакан залпом, затянулась.
- Ничего не хочешь мне объяснить? – спросил он.
- Отдаю эту привилегию тебе.
- Да что с тобой происходит?! – почти крикнул он.
- Не смей повышать на меня голос! – я встала. – И перестань пререкаться!
- Ну, хорошо, если ты хочешь это услышать. Ты накинулась на меня как голодная волчица на ягнёнка.
- Тоже мне ягнёнок! – поморщилась я, не совсем ещё понимая.
- Ты говоришь, что здесь запрещено курить, - он усмехнулся. - Никак не думал, что спать с мужем сестры – менее запретный плод. Хотя я уже должен был привыкнуть, что для тебя нет ничего запретного, - он потягивал виски. Медленно.
- Подожди, ты хочешь сказать…
- Ты что, под кайфом была? – он не очень удивился и тоже закурил. – И давно?
- Перестань меня оскорблять! – я взяла бутылку и глотнула из горла. – Ты можешь рассказать мне всё подробно с того момента, как ты обнял меня?
- Ты вся в мать!
- А может, мать?
Он посмотрел на меня и вздохнул:
- Да кто вас разберёт?! Честно говоря, я тоже так подумал.
- Фер, пожалуйста, расскажи мне всё! – я взяла его за руку. Меня аж передёрнуло – словно ток пробежал, и весь мир в моих глазах изменился.
Я держала его за руку и смотрела в его глаза. Но это была не я! На этот раз сознание меня не покинуло, но оно могло только анализировать происходящее, которое ему не подчинялось.
Изменилось не только чувство внешнего, но и внутреннее ощущение себя. Так жутко я себя никогда не чувствовала – то, как у меня всё болело после катастрофы, не шло ни в какое сравнение! Мне казалось, что я слышу, как бьётся моё сердце: неровно, с перебоями, оно болело и кололо. Да и все внутренние органы давали о себе знать не самым приятным образом. Я чувствовала себя изношенной машиной, которая вот-вот заглохнет навсегда.
А Фер же стал для меня совершенно другим – это был мальчик двадцати лет с юношеским задором в глазах и полный непосредственности. Я чувствовала, как из него брызжет жизненная энергия. И я её забирала!..
Но он резко вырвал руку.
- Что происходит? – он откинулся на спинку.
- Мама тебя использовала! – не сдержалась я. – Если бы не ты, она бы умерла значительно раньше!
- Причём здесь твоя мама?! Не увиливай от разговора!
- Как это причём?! Да при всём! Неужели ты не понял, что это была не я?
- Хватит прикидываться! – он раздражённо встал. – Вот уж никак не ожидал от Косицыной подобной трусости! Ты не можешь даже сознаться в содеянном!
- Фер! Ты ничего не понимаешь!!!
- Так объясни, сделай милость! – он посмотрел мне в глаза.
- Хорошо, только не перебивай меня.
После этого я изложила ему всю историю с видениями, мамой и её “даром”. И его действием особенно.
- Теперь ты понимаешь? – я очень разволновалась. – Мне искренне жаль, что так получилось! Прости меня!
После этого Фер глубоко вздохнул и проговорил целую тираду слов на непонятном мне языке /надо полагать, это был венгерский/.
- Это не красиво: говорить на языке, не понятном собеседнику, - заметила я.
- Поверь мне, это лучше, нежели бы ты поняла всё, что я сейчас сказал.
- Что ж, спасибо на добром слове, - я встала.
- Подожди. И ты серьёзно думаешь, что я в это поверю?
Я подошла к нему вплотную:
- Можешь считать меня шлюхой, если хочешь. Но имей в виду: принципы для меня на первом месте. Я не сплю с женатыми мужчинами! Если бы я хотела с тобой переспать, то для начала развела бы вас с Юлей. А так как этого нет, то и у тебя нет никаких оснований думать обо мне подобным образом! И потом, что ты из себя жертву строишь? Ты здоровенный мужлан! Тебе не стоило никакого труда оттолкнуть меня – и ничего бы не было!
- Ты права. Я ничтожество! Я животное! Но сейчас меня можно обвинить только в одном: я любил и продолжаю любить только одну женщину – твою мать. И одному Богу известно, почему ты так на неё похожа!
- А как же Юля? – удивилась я.
- Юля? Она милый, добрый человечек. Она никому не причинит зла. Ей так нужна была помощь. И потом, ваша мама попросила меня присмотреть за ней и помочь с ребёнком.
- Вот уж не ожидала, что ты можешь оказаться таким подлецом! Ты женился из жалости? Как ты низок!
- Теперь это так называется? Раньше это считалось благородством.
- Да ты ещё и самонадеянный лицемер! Ты хоть понимаешь, что лишил её права на счастье?! На настоящее женское счастье?
- Да что ты сама об этом знаешь? – воскликнул он.
- Я уже говорила: не смей повышать на меня голос, - сквозь зубы процедила я.
- Прости. Но о счастье не тебе рассуждать! Скольких людей ты сама уже его лишила?
- Я никогда никого не лишала права свободы и выбора. А это – самое дорогое, что есть у нас.
- И что ты хочешь? Чтобы я развёлся и отпустил её на все четыре стороны?
- Я не буду за тебя решать. Ни за тебя, ни за кого-либо ещё. Я просто высказала своё мнение. Я её сестра!
- Вспомнила!
- Не забывала! И прекратим эту дискуссию.
- Как скажете, госпожа Косицына, - он театрально поклонился.
- Советую не паясничать. Хоть ты и женат на моей сестре, это не помешает мне выгнать тебя из Косицынграда с позором. При желании, конечно. Ты начинаешь позволять себе слишком многое.
- Перестань! – он сел и налил себе виски. – Могла не утруждать себя – я знаю всё это и помню каждую секунду, особенно когда ты рядом. Что-что, а запугивать у твоей матери получалось лучше всего.
- Не тебе жаловаться, - я села рядом. – Дай мне руку.
- Может, хватит на сегодня экспериментов?
Я не ответила и протянула руку. Он вздохнул и положил на неё свою.
На этот раз я попыталась контролировать видение. Кое-что мне удалось. Я увидела, как мама познакомилась с Фером, их ссоры, то, как они мирились, и последние дни, когда он до последнего был возле неё.
- Прости меня, Фер, - я отпустила его руку. – Я никогда не замечаю в людях хорошее. Ты очень помог маме. Спасибо тебе!
- Я не знаю, что ты там видишь, но меняешься ты кардинально, - заметил он.
- Послушай, я знаю, как доказать тебе, что всё это правда!
- Что именно?
- Видения и мамин дар.
- И как?
- Принеси мне повязку, в которой дирижировала мама.
- Что ты хочешь?
- Проверить нашу теорию. И в свидетели я позову Джакомо.
 - Почему его? - не понял Фер.
- Он первый начал изучать мамину технику. А позже и ты присоединился. И вы оба знаете, что я никогда ею не интересовалась и предпочитаю классическое дирижирование с палочкой.
- Откуда нам знать, что ты не изучила её?
- Как? Лишь два человека на планете знакомы с ней и то, только в общих чертах!
- Но твоя мама записала её, - не сдавался он.
- Зашифровала, если быть точным. Но до этой рукописи руки дойдут не скоро. А про практику вообще говорить не приходится. Ну, так что, проверим?
- И ты уверена в успехе?
- Не совсем. Но я ничего не теряю. Позови Джакомо и принеси повязку. Пожалуйста, - я улыбнулась. – И увидимся в дирижёрском кабинете.
Фер вышел. Глотнув виски, я вышла следом.
Пока Фер ходил в музей за повязкой и искал Джакомо, я предупредила оркестр, что хочу пройти пятую симфонию Бетховена.
*- Ciao, Джакомо, - я поздоровалась издалека, опасаясь очередных казусов. Фер это заметил и ухмыльнулся.
*- Привет. Фер сказал, что ты хотела меня видеть?
*- Да, я хочу, чтобы ты был свидетелем в одном деле.
*- И что от меня требуется?
*- Внимательно следить за моими руками, а потом сказать всё, что сможешь.
*- Хорошо, я попробую, - он сел на диван возле Фера, который положил повязку передо мной на пульт.
- Ну, с Богом! – я отодвинула пульт, надела наушники и повязала повязку. Удержать сознание мне не удалось…
Очнулась я, когда Фер буквально сорвал с меня повязку. Я еле держалась на ногах. Меня шатало, и кружилась голова. Фер усадил меня на диван. Джакомо уставился на меня, как баран на новые ворота.
- Фер, что произошло? – мне не терпелось всё узнать.
- Посмотри на часы.
Я не поняла, но посмотрела. С начала репетиции прошло шесть часов!
- Я не знаю, сколько бы это продолжалось, но проверять не захотелось.
- Спасибо, что остановил, - поблагодарила я. – Я ещё не совсем оправилась для таких нагрузок.
- Я тоже так подумал.
- И что, всё это время мы работали с Бетховеном?
Фер переглянулся с Джакомо, но ответил, перейдя на английский:
#- Вы работали с Рахманиновым.
#- Как? Почему?
#- Ты, то есть твоя мама так решила.
#- Ничего себе! И как? Джакомо, ну, что ты молчишь? Что ты скажешь?
*- Madonna mia! Это же невозможно! – он не сдержался и взял мои руки, чтобы рассмотреть их.
Это было зря.
Я увидела и его мамиными глазами. Кто бы мог подумать, что этот мальчик /тогда ещё совсем мальчик/ тоже был предметом маминых желаний, правда, нереализованных.
Тут вмешался Фер, который отстранил Джакомо от меня /спасибо ему за это!/.
*- Прости, Ама, я просто не могу поверить! Так могла дирижировать только покойная, и больше никто на всём белом свете! Как же это возможно?
*- В этой жизни возможно всё, - ответила я и улыбнулась. #– Ну, что ж, эксперимент удался! – я встала, но тут же упала, потеряв сознание.
Очнулась я спустя час в гостинице.
- Твоя матушка тоже злоупотребляла такими вещами, всё время забывая, что они забирают очень много жизненной энергии. Ты должна поберечь себя. Тем более у тебя так ослаблен организм, - Фер положил было руку на мою, но тут же одёрнул, – прости, всё время забываю.
- Спасибо тебе, Фер. Ты сделал сегодня очень много. Ты очень мне помог. Спасибо! И прости, если что не так. Не держи на меня зла.
- Всё нормально, я привык, - он улыбнулся. – Отдыхай, я пойду.
- Спасибо ещё раз. Передай привет Юле. Скажи, что я завтра зайду.
- Ну, уж нет! Завтра ты никуда отсюда не выйдешь. Она сама к тебе придёт. Тебе нужен отдых и покой!
- Спасибо за заботу.
- Это всё, что я могу для тебя сделать, - сказал он и, наклонившись, поцеловал меня в губы.
Мелькнувшее видение тотчас же растворилось. Но я поняла – мама была счастлива с ним.

29 августа.
Утром ко мне зашла Юля. Мы мило побеседовали. Когда она меня обняла, я с ужасом поняла, что мама таки её не очень любила. Не то, чтобы не любила, нет, мама любила всех своих детей (хотя бы уже потому, что мы её дети, её кровь!). Но размер любви у мамы зависел ещё и от взаимоотношений с отцами детей. Ну, а о мамином отношении к дяде Коле после её возвращения, я считаю говорить излишне.
Скажу только, что даже ненависти он у неё не вызывал – только жалость и презрение. И эти чувства косвенно легли на его детей.
Да простят меня родные, но для меня Юля тоже всегда была амёбой. Если бы не мамина кровь, это был бы второй дядя Коля, только ещё хуже. А так – у неё иногда даже просыпается рассудок и характер. Она не дура, но бесхарактерная. От мамы она унаследовала фигуру, красоту и мозги (ну, и чуть-чуть таланта к критике, но только чуть-чуть). Всех талантов ей хватает только на то, чтобы писать детские сказки.
И то ладно, хоть одной стервой в роду меньше!

- Юля, сестричка, - после “лобызаний” начала я. – Скажи мне честно: ты счастлива?
- Что за вопрос?! Конечно, счастлива! У меня замечательный муж, очаровательная дочка, мы живём в самом лучшем городе! – ответила сестра с долей сарказма.
- Юля, я не о том! Это всё – внешнее. Я имею в виду твоё сердце, душу. Ты его любишь?
- Я тебя не узнаю! Как давно тебя интересует чей-то внутренний мир?
- Недавно, но серьёзно.
- Я, кажется, начинаю понимать… - её лицо стало агрессивным. – Ты сама его хочешь! Но твои принципы не позволяют это сделать?!
- Господи, Юля! Иногда мне кажется, что ты с другой планеты! Ну, какая здесь связь?! Если бы я хотела, я бы развела вас уже давно, причём так, что вы и не догадались бы! Я никогда не действую так грубо! Тем более я не причинила бы боль родному человеку. Ты бы мне потом ещё спасибо сказала!
- За что? – не поняла она.
- К тому времени нашлось бы за что! Не в этом деле. Пойми ты!
- Не могу! Не понимаю, чего ты от меня хочешь?! Ты лезешь в мою жизнь!
- Да не лезу я в твою жизнь, успокойся! – почти сорвалась я. – Вот уж воистину: не хочешь знать зла – не делай добра! Всё, забудем. Закроем эту тему, и считай, что ничего не произошло!
- С удовольствием! Тебе сейчас о себе позаботиться надо. Кстати, где ты сейчас живёшь?
- Не могу сказать – у меня контрактные обязательства.
- Ясно. Значит, всё нормально. Мы за тебя никогда не боялись. До этой катастрофы. Вот вроде бы, самодостаточный человек, который может выкрутиться из любой ситуации. А оказывается, что есть ещё и какие-то внешние, не подвластные нам силы. Ты не представляешь, как все испугались, когда услышали о катастрофе!
- Представляю! Если уж я сама испугалась! – я улыбнулась. – Я знаю, что вы меня любите, я тоже всех вас очень люблю, даже если это незаметно. Вы уж простите, если что не так.
- Да ладно тебе! – она встала. – Передо мной в порядочность играть не стоит. Я же тебя знаю, как облупленную!
- Вот и отлично. Значит, знаешь, что я говорю искренне.
- В этом твой большой плюс - ты всегда говоришь правду, даже если она неприятна. Ладно, извини, но мне надо бежать. Иза скоро вернётся – надо обед приготовить.
- Конечно! Не смею задерживать! Спасибо, что зашла, я рада была тебя видеть, - я улыбнулась.
- Я тоже. Поправляйся! Пока!
- Пока! – я закрыла за ней дверь.
“Значит, ты пока не готова. Но сомнения я в тебе зародила – это тоже хорошо. По крайней мере, задумаешься”.
После обеда я пошла в холл и просидела на репетиции до вечера.
Я просила у Фера разрешение продирижировать в ноябре на концерте всеми концертами. В итоге договорились так: первый-третий концерт продирижирую я, он – солист; четвёртый – пятый: солист – я, дирижирует – он. Меня это вполне устроило.

3 сентября.
Ещё три дня я пробыла в Косицынграде – “познакомилась” с оркестром (прогнали по разу все концерты) и определили круг задач и работы.
Вчера я приехала в Москву.
А сегодня я, наконец, смогла спокойно и обстоятельно поговорить с Женей.
- Братик, у меня к тебе очень серьёзный разговор, - я зашла в его кабинет.
- У тебя проблемы с контрактом?
- Нет, это не по работе, - я села.
- Я слушаю.
- Для начала скажи мне, ты знал о маминых паранормальных способностях?
- Конечно, о них весь мир знает!
- Я не так выразилась. Ты когда-нибудь был свидетелем чего-либо, связанного с этим? – уточнила я.
- Разумеется! Ведь именно так она нашла меня и помогла мне. И потом она часто общалась с папой после его смерти.
- Точно! А я и забыла! Тогда ты меня поймёшь, - теперь я и ему рассказала про свои видения и про “дар”.
- Ты мне веришь? – тут же спросила я.
- Как бы это парадоксально ни звучало – тебе я верю на все сто процентов! Я очень рад, что мама нас не оставила и нашла выход к нам. Могу тебя поздравить! – он был искренне рад.
- Боюсь, пока не с чем. Я тоже поначалу обрадовалась, пока не столкнулась с его действием! – в двух словах я рассказала про случившееся в Косицынграде. – Как видишь, сама я пока не могу контролировать это. А последствия могут быть не столь радужными.
- Ничего, я думаю, он понял всё правильно. Меня беспокоит другое: ты говоришь, что потеряла сознание. Это забирает так много сил?
- Не думаю. Просто я работала с оркестром шесть часов. А мой организм ещё не готов к таким нагрузкам. Но часть энергии это, конечно, забирает. Но не так много, что бы это было опасно. Я знаю, как её восстановить.
- Это хорошо. И потом, не думаю, чтобы мама это не учла.
- Вот именно, - согласилась я.
- Так значит, ты заберёшь рукописи?
- Если ты не против.
- Я не могу быть против. Мне они явно не даются. То, что я смог расшифровать, почти бессмысленно. Кроме букв там есть ещё что-то, чего я, боюсь, никогда не пойму, - он подошёл к сейфу и вынул две стопки маминых рукописей.
- Это всё её рукописи?! Я и не думала, что она написала так много!
- Я тоже, пока не увидел своими глазами.
- И сколько ты расшифровал?
- Не более четверти.
- Ну, ты герой!
- Спасибо, конечно. Но боюсь, моя работа не имеет смысла.
- Для тебя имеет – и это главное. Можно мне посмотреть какую-нибудь тетрадь?
- Конечно! Теперь это всё принадлежит тебе.
- Принадлежит оно всем нам, но работать буду всё-таки я. Какая из них последняя?
- Биографии или теории?
- Биографии.
- Почему именно последняя? – он протянул мне тонкую тетрадь, исписанную мелкими значками.
- Потому что это мне будет понятнее – она была уже с нами, - пояснила я, но прежде чем взять тетрадь в руки, глубоко вздохнула.
Взяв её, я раскрыла её на середине. А так как она была исписана не до конца, я попала как раз на последние страницы текста.
Как я и ожидала, текст был мне понятен, словно я сама его не так давно написала. Я проглатывала страницу за страницей. Но, как и в прошлый раз вместе с новым видением ко мне пришло и новое ощущение себя. Я поняла, что именно так себя чувствовала мама, когда это писала. Мне было очень трудно терпеть такую боль (даже в больнице мне было легче). Но я не могла выйти из этого состояния!
Спасибо Жене! Он что-то понял и вырвал тетрадь из моих рук.
- Как ты? – он стоял возле меня на коленях. – Мне показалось, что тебе стало плохо.
- Боже, Женя! Как ей было плохо! Я и представить себе не могла, как она мучилась.
- Что ты такого прочитала?
- Не прочитала! Я начинаю не только видеть её глазами, но и чувствовать всё, что чувствовала она! Когда она писала эту тетрадь – она была уже очень больна!
- Да, я знаю, - он вздохнул.
- Да ничего ты не знаешь! Такую адскую неунимающуюся боль не выдержал бы ни один человек. А она терпела! И не один год! И продолжала выступать!
- Могу только догадываться, - он встал.
- Не можешь! И я не могла, пока не почувствовала. Поверь мне, даже после катастрофы я чувствовала себя лучше!
- Это ужасно! – он сел на стол. – Но что ты успела прочесть?
- Ах, Женя! Это ещё ужасней! Только я не могу ни понять, ни поверить. По маминым словам получается, что Изольда не юлина дочь!
- А чья? – не понял он. – Она же её рожала! И подмена исключена – ведь мамы уже не было!
- Подмена была до родов!
- Подожди! Я не понимаю, так чья же она дочь?
- Мамина! Иза – наша сестра!
Женя не смог ничего сказать и откинулся на спинку кресла. Несколько минут стояла тишина. Когда к нему вернулся дар речи, он спросил:
- И что об этом пишет мама?
-.Ой, да тут целый индийский сериал. Я не читала начала, но с того места, откуда я начала, получается, что мама и Юля забеременели почти одновременно. Мама узнала, что отец юлиного ребёнка не тот, про кого думает Юля, и сделала выводы, что это случайная порочная связь, в которой Юля никогда не сознается. Потом они обе легли к Фридельману, он их обследовал. У юлькиного ребёнка был целый букет врожденных заболеваний и отклонений в развитии. Тогда мама решила умертвить юлиного ребёнка и “пересадить” ей своего, поскольку понимала, что сама уже не сможет его выносить. А Юльке сказали, что её ребёнок здоров, а маме сделали аборт. А про то, кто отец юлькиного ребёнка, я не успела прочитать, - закончила я.
- Господи! – Женя отошёл к окну. – Если бы это было написано не маминой рукой – я бы никогда в это не поверил!
- Я тебя понимаю! Но ты допускаешь, что это возможно?
- Может быть, может быть… - он задумался. – Постой, в каком году это произошло?
- Надо полагать в год её смерти, ведь Юля родила немного позже.
- В год её смерти… - задумчиво повторил он. – В год её смерти! Всё сходится!
- Что сходится? – не поняла я.
- Помнишь, за месяц до её кончины разгорелся громадный скандал вокруг главного балетмейстера Большого. Его обвинили в злоупотреблении должностными полномочиями, совращении малолетних, педофилии и так далее. Он ещё повесился пару лет назад в тюрьме.
- Ну, было такое, - я смутно припомнила.
- Так вот, поймали его, когда он проводил “отбор” для гастролей в Штатах.
- И?
- В той труппе танцевали и Рома с Юлей!
- Ты хочешь сказать… - я начала понимать. – Нет, невозможно! Даже маме не удалось бы это замять! Их имена обязательно бы всплыли!
- Ты недооцениваешь нашу матушку, - он слабо улыбнулся.
- Я не верю! – я схватила тетрадь и начала читать дальше.
- Ну, что? – Женя забрал у меня тетрадь, когда увидел, что я дочитала последнюю страницу.
- Ты был прав! – я таращилась на него, не зная, как реагировать. – Всё было именно так, как ты и сказал! Какой ужас! И они прошли через это?!
- Пути Господни неисповедимы, - заметил он. – Надеюсь, теперь ты будешь к ним более лояльна?
- Как бы не слишком! Боюсь, я буду относиться к ним с излишней жалостью! Не думаю, что это к лучшему.
- Просто будь немного помягче, и всё! Зато мы нашли ещё одну свою сестру! Остались ещё двое!
- А ты не думаешь, что Юля имеет право знать? Да и Иза сама тоже. Да и все члены семьи!
- Думаю, но не сейчас. Во-первых, у нас ничего нет: никаких доказательств. Надо пообщаться с братьями Фридельман. Иосиф Абрамович был педантом и фиксировал абсолютно всё – полагаю, эта информация может оказаться в его архивах. И потом, мы даже не знаем, кто её отец.
- Ну, если вспомнить, что последний год мама была с Фером, вариантов возникает не так много.
- И всё равно – это только домыслы. Без фактов мы бессильны. Надо провести экспертизы и найти документы – и только тогда мы сможем объявить всем правду.
- Ладно, ты прав. Ты сам займёшься этим?
- Да, я не смогу никому поручить такое дело.
- Тогда я спокойна.
- Зато я – нет, - вдруг сказал он.
- Что-то не так?
- Да. Может, ты заметила – но ты не можешь сама выходить из транса – тебя надо отрывать от предмета. Ты не можешь контролировать происходящее – и меня это пугает. Что, если никого не окажется рядом? Чем это может закончиться?
- Слушай, Женька, и в кого ты такой умный? – усмехнулась я. – Я об этом не подумала.
- Может, не стоит торопиться и забирать все рукописи сразу?
- Нет, я должна через это пройти. Просто я начала с конца – там слишком большой энергетический сгусток – с ним мне пока, действительно, не справиться. Думаю, в начале будет полегче.
- Я бы не стал так рисковать, - признался он.
- А ты и не Анна Мария Косицына! Ладно, не обижайся. Я побуду здесь недельку, и посмотрим, как пойдёт дело – а потом и решим.
- Хорошо. Так мне будет спокойнее.
Я встала:
- А в этом доме обед подают?
Он подошёл и обнял меня (тут я увидела, как сильно любила его мама), но быстро вспомнил:
- Прости, не рассчитал. Пойдём, я тоже проголодался.
После обеда я под Жениным присмотром начала читать вслух первую тетрадь. Он умел очень быстро печатать – и тут же набирал на компьютере.
Первые главы были весьма законченными и спокойно позволяли отрываться от текста.
Но мы решили не спешить и остановиться на двух главах.
Тем более что впечатлений нам (по крайней мере, мне) хватило!
Я и подумать не могла, как мама жила до знакомства с папой и даже как они познакомились. Да и о дедушке по папе мы практически ничего не знаем.
Впечатлений действительно хватает!

6 сентября.
За эти три дня мы записали ещё две главы. И я взяла на себя смелость их отредактировать.
Пока проблем с “трансом” не возникает. Текст не сложный и описательный, но работа идёт медленно. Всё-таки записано это в середине жизни, и мамино здоровье уже оставляло желать лучшего.
Кроме того, сегодня у меня обострилась боль в ногах (у меня же там переломы), хотя в сравнении с маминой болью, это всё – лёгкое покалывание, не больше.
Я думаю, надо сделать перерыв в несколько дней – всё-таки (должна признать) мне трудно!

11 сентября.
Кажется, я загостилась (у себя же дома). Как говорится, пора бы и честь знать. А то я, чего доброго, втянусь и захочу остаться (а что, нежишься целый день в постели, читаешь книги, смотришь хорошие фильмы, а все вокруг тебя бегают, приносят вкусную пищу, исполняют любой твой каприз).
Никогда бы не подумала, что в болезни может быть что-то хорошее! Оказывается, может! Это самый лучший вид отдыха (если болезнь несерьёзная).
Всё это, конечно, хорошо, но я хочу ещё раз в Косицынград заехать – нужно ноты взять. Поэтому лучше бы сегодня и уехать…

Что мне и вполне удалось. Ещё утром в Москве я собрала вещи, и сейчас, вечером, я уже в Косицынграде. Завтра же займусь нотами.

14 сентября.
И тут моё пребывание затянулось. Вместо планируемого одного дня аж в три!
Я не могла не поддаться уговорам Фера – он переживает за оркестр (?) – боится, что они не поймут мой жест.
После долгих споров мы решили, что первыми двумя концертами я продирижирую сама, и только третий – в маминой повязке. Ведь уже почти пол оркестра с тех пор поменялось, а мамины жесты были очень сложны для понимания.
И хоть Фер и Джакомо пытались хоть что-то объяснить другим дирижёрам, пока это не принесло результатов. Да и оркестр очень плохо воспринимает пальцевое дирижирование.
Но не глядя на это, мы всё же решили рискнуть (надо же когда-нибудь возрождать школу).
Помимо этого, мы по несколько раз прошли четвёртый и пятый концерты – я уже давно их не играла (хотя я вообще уже давно не играла!). Но для обрисовки общей картины сошло неплохо.
У меня же есть два месяца, чтобы их вспомнить и даже подучить местами.
Я думаю, всё пройдёт хорошо. Ведь ни в Фере, ни тем более в себе я не сомневаюсь.
Да и заниматься в Студёновке мне никто не запретит - рояли я купила неплохие…
Вот идиотка! Зачем я их покупала, когда могла заказать с наших фабрик?! Хотя… Пока дождёшься заказа, пока его доставят (а значит засветится мой адрес “жительства”)…
Воистину: всё, что ни делается – всё к лучшему!
Надеюсь, что завтра я смогу-таки улететь в Новосибирск. Или лучше сразу в К***? Ладно, завтра и решу.

16 сентября.
И всё-таки я решила полететь в К***, машину-то я там оставила.
Туда я прилетела (с пересадкой, разумеется) сегодня утром. Зайдя к однокурснице и приведя себя в порядок, я сразу же поехала в строительную компанию.
- День добрый, - я вошла в кабинет, как всегда, без стука (почему-то в приёмной никого не было). – Прошу прощения! – не скрывая усмешки, сказала я, увидев довольно пикантную сцену “с секретаршей”.
Она быстро запахнула блузку, одёрнула юбку и выбежала, провожаемая моим весёлым взглядом.
- Я не хотела вам мешать, - я уселась, не дожидаясь приглашения.
- Ну, что Вы! – директор встал, по ходу заправляясь. – Вы должны простить меня за эту сцену.
- Да ладно! Все мы люди – я всё прекрасно понимаю. Только лучше этим заниматься не в рабочее время. А то на моём месте может оказаться кто угодно.
- Конечно. И всё же – я прошу меня простить!
- Прощу, если скажете, что все работы закончены.
- Что ж, с радостью. Госпожа Косицына, - он принял официальный вид, - позвольте сообщить Вам, что все работы, заказанные нашей фирме, выполнены и закончены два дня назад. Я ещё раз прошу прощения за просрочку – мы выплатим Вам неустойки в полном объёме!
- Довольно неожиданно! – заметила я. – Как-то слабо верится в такую срочность.
- Я готов лично сопровождать Вас на место работ и сдать их.
- Я рада! Значит, Вы говорите правду, - я встала. – Но в этом нет необходимости. Неужели Вы думаете, что я могла что-то забыть в этой деревне? Мне потому и нужно было Ваше “честное слово”, так как сама я оценить работу, увы, не смогу! Что ж, благодарю за всё, на этом моё пребывание в этом Богом забытом городе, наконец, закончится.
- Так Вы приезжали только, чтобы проконтролировать работу? – удивился он.
- Я тоже иногда помогаю людям, - хитро улыбнулась я. – И я рада, что теперь кому-то будет уютнее жить, чем раньше. С нашей с Вами помощью.
- Я польщён, - он протянул руку.
- Я и не думала Вам льстить, - я подала ему руку для поцелуя. – Счастливо оставаться!
- Всего хорошего!
Выйдя из фирмы, я направилась к своим стилистам, отдав по дороге распоряжение сегодня же доставить и установить рояли в доме.
Насчёт остальных инструментов – я пока не знала, что делать. Я планировала разместить их в школе, о существовании которой и по сей день ничего не знаю.
У стилистов я пробыла пару часов – поговорила, поблагодарила и заодно подправила свой лук.
Оттуда я направилась в Ресторан.
Там опять-таки поговорила, поблагодарила шеф-повара и заодно пообедала.
К вечеру я уже порядком вымоталась.
Сказав девушкам собирать вещи и быть готовыми в пять тридцать  утра выехать домой, я извинилась перед “подругой” и уединилась.
Как только я закончу эту запись – сразу лягу спать. Ведь мне предстоит встать в пять утра и весь день снова провести за рулём.

17 сентября.
Да, скучным этот день назвать никак нельзя!
Проснулись мы, как и планировали, в пять утра и выехали ровно в пять тридцать. Полдороги я выслушивала от девушек:
- восхищения мной (тем, как я выгляжу), машиной, городом (который они почему-то называли “столицей”), “учителями”, работой…
- благодарили меня за всё, что я для них сделала…
- обещались сделать всё, что я скажу и отработать все деньги, время и силы, затраченные на их обучение.
В общем, это оказалась довольно долгая тирада, длившаяся несколько часов без передышки.
Я же старалась ехать быстро и с минимальным количеством остановок. Раздражало то, что я не знала дороги, и периодически уточняла у девчонок, туда ли мы едем. А они и рады были!
В Студёновку мы въехали в восьмом часу вечера.
Кстати, я как-то не упоминала, наверное, но первым на въезде домом был дом Вяза. Таким образом он был своеобразным “сторожем порядка” всей деревни.
Естественно, незамеченными нам остаться не удалось бы. Даже не глядя на позднее время (для деревни) и на то, что мотор моего внедорожника работал не громче сопения ребёнка в колыбели.
Подъехав к дому, я смогла сразу же оценить часть работ – дом действительно преобразился. Хотя внешние работы я не заказывала – фирма выполнила их в счёт компенсации.
Дом казался совершенно новым.
А мои опасения, что новые пристройки испортят архитектуру, оказались беспочвенными. Всё было выполнено в лучшей форме. Казалось, что таким этот дом был с самого первого своего дня – настолько органично всё вписывалось.
Высадив девчонок, я загнала авто в гараж, успев оценить и его. Техническое оснащение поразило даже меня! Кроме всех прочих наворотов, здесь стояли зарядные батареи и генераторы, и все приборы были рассчитаны на минимальное потребление энергии (ну, примерно: весь гараж, как одна светодиодная лампочка), и, кроме того, вся электроника при желании переводилась в механический режим (учитывая, как часто здесь не бывает света). Ну, а все детали и мелочи, думаю, я ещё успею изучить.
Закрыв гараж, я подошла к девчонкам:
- Ну, как? Нравится? Хотите здесь жить?
Они, наверное, онемели от восторга, так как только молча хлопали глазами, глядя то на меня, то на дом.
- Пойдём, я вам всё покажу.
Я понадеялась, что строители не ушли далеко от проекта.
Ту комнату, которую выделили мне, мы (я и дизайнер) переделали в кухню и добавили к ней дополнительный выход во двор.
Первая пристройка, примыкающая к ней – столовая. Это небольшая комната (человек на тридцать от силы), также с выходом на улицу и в дом.
Центральную комнату (бабы Глаши) мы превратили в гостиную, где кроме прочей мебели установили малый рояль и разместили часть аппаратуры (также пониженного энергопотребления).
Гостиная переходит во второе крыло, тоже состоящее из двух комнат (как кухня и столовая с другой части дома).
Первая комната – бабы Глаши. Я практически ничего там не меняла, только лёгкая косметика. Вторая (достроенная) – комната прислуги.
По моему пожеланию второй этаж дома немного перестроили – там разместилось три комнаты: моя спальня (естественно, с ванной комнатой), рабочий кабинет (где я поставила второй рояль и всю оставшуюся аппаратуру, фоно и библиотеки) и … гардероб.
Кроме того, у дома ещё остался чердак (который тоже расчистили и подремонтировали).
В целом, получилось недурно.
Единственное, чего я не поняла – почему в доме никого нет?!
“Может, баба Глаша заболела?”.
Осмотрев ещё раз весь дом, я оставила девчонок (наконец-то я сняла хоть этот груз) и решила сходить к Вязу – он всегда был в курсе всех деревенских дел (как сплетница, в самом деле).
Но не успела я выйти из дома, как столкнулась с ним почти на пороге.
- C приездом, - он незлобиво улыбнулся. – Я видел, как ты приехала, и решил нанести визит вежливости.
- Как мило с твоей стороны. Прошу, - я пригласила его в дом.
- Куда нам! – теперь он начал язвить. – С нашими-то грязными лаптями да вонючими портками! Уволь, такой храм чистоты и роскоши не для нашего рыла!
- Смешно, - он меня обидел. Не найдя, что ответить, я развернулась и пошла в дом.
- Погоди, я хотел поговорить.
- Извини, но на улице я говорить не буду. Если хочешь – заходи, - я зашла в дом, оставив дверь открытой.
Немного погодя, он зашёл следом.
- Но проходить я не буду, - он остановился в дверях.
- А я – орать, - заметила я, пройдя в гостиную, чем вынудила его, пусть и разувшись, но зайти в дом.
- Ты умеешь подчинить своей воле, - признался он.
- Да, есть немного. Выпьешь? – я подошла к бару.
- Нет, спасибо. Кажется, ты начинаешь показывать истинное лицо.
- А я его и не прятала, - я налила себе виски и села на диван. – Проходи, садись.
Он не отреагировал.
- Позволь спросить, кто дал тебе права на этот дом? Почему тётя Глаша была вынуждена уйти?
- А мне откуда это знать? У неё и спроси!
- Она говорит, что это чужой для неё дом. Ты понимаешь, что выгнала её из её же дома?! – он подошёл ближе.
- Позволь – подвинься! Никто её не выгонял. Как я поняла, она сама ушла. Никто не претендовал и не претендует на её дом! Я просто пристроила пару комнат и сделала ремонт. Я её вещи даже не трогала! - когда меня обвиняют беспочвенно, я твёрдо стою за себя. – Я понятия не имею, почему она ушла.
- Ты всё здесь изменила. Она жила в другом доме. Как ты не понимаешь?!
- Да, я никогда не пойму неблагодарных людей! Здесь была дыра. Стены облезли, потолок тёк, окна не закрывались, полы прогнили! Здесь нельзя было жить. Ведь вы сами меня сюда заселили! Извини, но я в подобных условиях жить не могу! И как всегда, не хочешь знать зла – не делай добра. Я отреставрировала дом, сделала ремонт, усовершенствовала всё. И ещё виновата в чём-то оказываюсь, - я встала.
- Откуда у тебя такие деньги? – тихо спросил он.
Я обернулась и попыталась понять, почему он спросил.
- Банк ограбила! – сострила я.
- Банки ради ремонта чужого дома не грабят, - заметил он.
Я вздохнула и попыталась придать своему голосу правдивую нотку.
- Ну, хорошо. Я получила наследство от своей старенькой прабабушки. Она всю жизнь прожила в деревне. Поэтому я очень удивилась, когда узнала сумму, которую ей удалось скопить. Часть денег она оставила моим родителям (больше, кроме нас, у неё никого не было), а остальные – мне, но с условием, что я ни копейки не потрачу на город.
- Но при этом не запретила потратить на себя.
- Вот видишь – ты всё понял. Я рада. Но, надеюсь, никто об этом не узнает? – я «серьёзно» на него посмотрела.
- Если только это правда.
- Я похожа на больную? – вдруг спросила я.
- В смысле?
- Какой здоровый человек, имеющий столько денег, станет жить в деревне, которой даже на картах нет, да ещё и будет обустраивать чужие дома?
Он продолжал смотреть на меня недоверчиво.
- Ладно, думай, что хочешь – дело твоё, - я пошла к лестнице. – Не стоило говорить тебе правду. И ещё, - я обернулась. – Передай тёте Глаше, что я буду очень рада, если она вернётся. Выходя, не забудь закрыть дверь, - я вышла.
Что ж, он не поверил… Да он вообще ничему не верит! Как меня это бесит! Ну, какое его собачье дело, кто я, чем занимаюсь, и откуда у меня деньги?!
А эта баба Глаша тоже дала. Козырнула, ничего не скажешь! “Это не мой дом, я здесь жить не буду!”. Да Господи! Не живи, кто тебя заставляет?!
Нет, надо взять себя в руки и попытаться выйти из привычного строя.
Теперь уже действительно не важно, узнают ли они, кто я или нет. Теперь важно не перессориться со всеми в одну неделю.
В этом Вяз прав – мне с ними жить, хочу я того или нет! Придётся привыкать!
Ничего, я справлюсь.

18 сентября.
Утром вернулась баба Глаша. Мы душевно побеседовали, я попросила прощения (;) и слёзно просила её остаться. Ну, слава Богу, она – не Вяз. Божий одуванчик, наивна и не слишком умна – это мне на руку.
Оказалось, она совершенно не против моих нововведений – просто боялась мне мешать (!).
Я выдавила из себя слезу раскаяния, и мы «помирились».
После этого я отправилась к Михалычу – попытаться узнать про своё место работы. Выяснилось, что ближайшая деревня (та самая Богомоловка) действительно в пяти верстах отсюда. А ещё он «на днях» получил бумагу о том, что пока здание школы не появится в Студёновке, студёновские «учителя» должны работать в Богомоловке, следовательно, я должна ехать туда.
Там, по словам Михалыча, мне должны дать класс и время для занятий. Более того, мои занятия рассчитаны только на детей Студёновки!
/такого маразма я ещё не встречала!/
Но если я пожелаю – то могу прочесть курс и другим детям. Правда эти часы мне, естественно, оплачены не будут /подчеркнул Михалыч/. Я еле удержалась от хохота! Однако, изобразив на лице смирение и покорность, поехала в Богомоловку.
Дорога оказалась воистину ужасная!
Дивиться на мою машину сбежалась вся деревня (ну, а школа – само собой). Я вышла из машины и остановилась, осматривая толпу.
- Мне нужен директор этой школы, - наконец, «придумала» я.
Ко мне подошла женщина лет сорока («явно, старая дева», - подумала я) в каком-то жутком сером костюме (по-моему, он даже старше её самой!) и калошах. На голове у неё возвышалась причёска аля «я у мамы идиотка» (школьная учительница семидесятых прошлого века). Глаз и видно не было за пятисантиметровыми линзами убогих очков в роговой оправе.
Мне даже смешно не было – настолько это было отвтратно, что аж тошнило!
Она рассмотрела меня не менее детально.
- Аграфена Пантелеймоновна, директор богомоловской школы, - она протянула мне руку, перепачканную чернилами и мелом, с обгрызенными чёрными ногтями и кожей, как на заднице у бегемота.
Меня чуть не вырвало! Я даже не смогла скрыть своё отвращение.
- Раиса Грязная, - проговорила я, упорно пряча руки в карманах.
Она поправила очки и сжала свою физиономию в фигу, от чего стала ещё безобразнее.
- Пойдёмте в мой кабинет, - она пошла в здание.
Я медленно, держа дистанцию, пошла за ней. Оглянувшись, я увидела, что часть топы провожает меня взглядом, другая же – вовсю рассматривает мою машину.
Мы зашли в её кабинет (правда больше это смахивало на кладовку). В нём была одна дверь и ни одного окна. По центру стоял стол, два стула (положение друг напротив друга) с одной стороны и один – с другой. Возле стены стоял шкаф с учебниками и журналами. На столе стояла лампа, бросающая отвратный свет на жёлтые листы какого-то журнала, лежащего перед ней.
- Садитесь! – сказала директор, закрыв за мной дверь (я не смогла к ней прикоснуться – брезгливость не позволила).
Я посмотрела на стул и поняла, что если сяду – моё кружевное платье будет навсегда испорчено. Мне показалось, что этот стул кто-то грыз, причём неоднажды. Второй стул был такой же.
Она обошла стол и села на своё место. Я предпочла стоять.
- Здесь Вам не город! – злобно буркнула она.
- Это Вы к чему? – я действительно не поняла.
- Вести надо себя поскромнее!
Я с интересом смотрела на неё, ожидая продолжения.
- Вы ездите на дорогой машине, носите вульгарную одежду, приковывая к себе внимание и развращая тем самым молодёжь!
Тут я не выдержала и расхохоталась!
- Вы хоть сами поняли, что сказали?
На секунду она озадачилась, после чего озверела ещё больше:
- Вы ведёте себя неподобающе!
Я продолжала смеяться, ожидая новых перлов.
- Это школа, а не публичный дом! – взвизгнула Груша.
- А мне показалось, это дом престарелых, а точнее, перестарелых, - заметила я с вызовом в глазах.
Она не нашлась, и я продолжила:
- Прекратим наши бессмысленные прения. Вы обязаны предоставить мне площадь и выделить время для проведения занятий – на этом Ваша миссия заканчивается. И я не посмею обременять Вас созерцанием прекрасного – я знаю, как тяжело это даётся людям без вкуса.
Она вскочила, намереваясь что-то сказать. Но кроме пыхтения, у неё ничего не получилось.
- Не забывайте, - продолжила я. – Я сама себе здесь хозяйка. Вы не имеете прав вмешиваться ни в мою работу, ни (Боже упаси) тем более в мою жизнь. Тем самым Вы избавите себя от многих проблем. Кстати, какие здесь классы?
- У нас младшая школа, - когда разговор коснулся работы, её словно подменили – сразу успокоилась.
- А средние и старшие? – удивилась я.
- В Заречном. Село в пяти верстах от нас.
- Великолепно! – проговорила я. – Ладно, покажите мне класс для занятий и познакомьте с детьми. Пожалуйста, - со слащавой улыбкой добавила я.
- Пойдёмте, - она вышла из-за стола и открыла дверь.
Я шла за ней.
- У нас четыре класса и четыре кабинета – для каждого свой. Есть правда ещё один, но там у нас что-то вроде склада, - она открыла дверь в этот самый “склад”.
Комната была небольшая и заваленная всяким ненужным хламом.
- Сами понимаете, очищать её Вам придётся своими силами, - ехидно заметила она. – Здесь можете работать в любое время, - она развернулась и пошла к своей конуре.
- Примите совет, - не поворачиваясь, сказала я. – Купите зеркало – оно и одиночество скрасит и развеселит, когда Вы в него посмотритесь.
Я могу только догадываться, что она подумала и какую рожу скорчила на этот раз.
Я осмотрела склад и прикинула, сколько рабочей силы мне понадобится. Заодно я оценила его размеры. В принципе, меня всё устраивало.
Здесь вполне можно разместить и пианино, и около десятка столов и стульев.
Закончив осмотр “склада”, я направилась в “кабинет” директора.
Аккуратно открыв дверь ногой, я зашла.
- Вы мне не показали детей, - заметила я. – И не дали направление в Заречное.
- Дети на уроках, увидите их после занятий. В Заречном о Вас знают и ждут. С первого числа! Может, Вы не знаете, но у нас занятия начинаются с первого сентября.
- Я очень за Вас рада. А у меня начинаются, как только готово рабочее помещение. А так как оно и по сей день не готово – начало занятий откладывается на неопределённый срок. Как добраться до Заречного?
- Через лес, потом вдоль речки и направо через поле.
- Как мило! – я улыбнулась, поняв, что эта грымза ничего мне не скажет.
Я развернулась и вышла, захлопнув дверь ногой.
На улице вокруг моей машины всё ещё стояла толпа зевак.
- Кто-нибудь может показать мне дорогу в Заречное? – я окинула их взглядом.
- Я могу, - вперёд вышел парнишка, босой, чумазый и лохматый.
- А из взрослых? Мне нужна проезжая дорога.
- А чего Вы там забыли? – ко мне подошёл дедок с бородкой и палочкой.
- Я учительница, - я сверлила его взглядом.
- А-а, - он почесал бороду. – Ну, я могу показать.
- Садитесь, - я кивнула на машину и, подойдя, открыла дверцу.
- Да мы не привыкшие, - помялся он.
- Пожалуйста, - я чувствовала себя неловко.
Он неохотно залез (с огромным трудом) в кузов.
Я быстро села за руль и отъехала.
Он показывал мне повороты (дорога оказалась ещё хуже).
- А Вы чему учить-то будете? – спросил он.
- Мировой художественной культуре и музыке, - неохотно ответила я.
- А-а! – он почесал бороду.
Я тяжело вздохнула.
В Заречном школа оказалась большая. Кирпичная.
- Я поговорю с директором и отвезу Вас обратно, - я вышла из машины.
- Спасибо, деточка, я и сам дойду, - он вылез (вернее, почти выпал) из кузова. – Больно уж трясёт твоя машина-то.
- Как хотите. Спасибо за помощь, - я пошла к школе.
- Бог в помощь! – он пошёл восвояси.
В этой школе даже вахтёр был!
- Как мне найти директора? – спросила я у него.
Он окинул меня взглядом.
- На втором этаже, в конце коридора, - он что-то жевал.
Я пошла наверх. Коридоры были довольно чистыми, и явно шли занятия – было очень тихо.
После короткого стука, я открыла дверь с табличкой “Кухарев Степан Петрович. Директор”.
“Ну, хоть здесь мужик!”, - облегчённо вздохнула я.
В кабинете никого не оказалось.
Я прошла и села в кресло директора.
Прозвенел звонок, и через минуту дверь кабинета открылась.
- Вы ко мне? – зашёл паренёк от силы двадцати пяти лет от роду.
“Один другого не лучше!”.
- Степан Петрович, - он протянул мне руку.
- Раиса Альбертовна Грязная, - я галантно положила свою ладонь на его руку. Причём так, что её нельзя было не поцеловать. Даже он догадался.
Я мило ему улыбнулась.
- Простите, я заняла Ваше место, - я грациозно поднялась.
- Ничего, ничего, сидите.
Я “неохотно” села.
- А я Вас по-другому себе представлял, - признался он.
- Вроде Аграфены Пантелеймоновны? – я усмехнулась.
- Наверное. Просто как-то неожиданно видеть такую красивую девушку в таком захолустье.
На слове “девушку” я не без труда подавила в себе смешок.
- Ну, если здесь такой очаровательный директор, - я вошла в своё родное русло лёгкого флирта.
- Да я здесь только второй год. Нас с женой сюда распределили. Она моя завуч.
Мою улыбку чуть не смыло, но я постаралась не подать вида.
- А что она преподаёт?
- Биологию. А я – историю, - по мере того, как он меня рассматривал, его лицо начинало ещё больше светиться.
- Очень приятно. Вы должны непременно меня с ней познакомить.
- Обязательно. Знаете, я очень рад, что у нас наконец-то появился преподаватель МХК – нашим детям порой так не хватает культуры.
- Я согласна. Но, боюсь, это может составить проблему. Я – педагог Студёновки и должна преподавать только нашим детям. Однако, я не собираюсь препятствовать всем желающим посещать мои занятия.
- А я думал, что это какая-то ошибка. Но я рад, что Вы не против других детей. Студёновских здесь от силы человек десять, даже не в каждом классе они есть. Я думаю, многие будут рады посетить Ваши уроки. А взрослым можно будет приходить?
- А что, есть желающие? – удивилась я.
- Когда прошёл слух о Вашем приезде, многие заинтересовались.
- Ну, если наберёте человек пять, я, пожалуй, прочту вам пару лекций.
- Только мы не сможем Вам оплатить эти часы, - он отвёл глаза.
- Я в курсе, - я улыбнулась. – Скажу по секрету: на досуге я занимаюсь благотворительностью.
- Это очень хорошо! Мы с женой обязательно к Вам придём!
- Мне будет очень приятно, - я встала. – Вы не покажете мне класс, где я буду работать?
- Конечно, пойдёмте.
Мы прошли по коридору и спустились на первый этаж.
- Кабинет хороший, в прошлом году здесь сделали ремонт. Только у нас нет ни аппаратуры, ни инструментов! – вдруг испугался он.
- А охрана или сигнализация? – я осмотрела окна.
- И то, и другое! – с гордостью ответил он. – Школа у нас относительно новая, в кабинетах химии, биологии, информатики – хорошее оборудование. Так что за сохранность чего-либо можете не беспокоиться.
- Мне здесь нравится, - призналась я. – Очень хороший кабинет. А актовый зал у вас есть?
- Конечно! Только там тоже нет инструмента…
- Замечательно! – я повернулась к нему. – Я этим займусь. Надеюсь, Вы позволите мне здесь немного похозяйничать?
- Конечно! Делайте всё, что посчитаете нужным. Я не посмею Вам мешать. Если что будет нужно – обращайтесь.
- Спасибо. Что ж, я думаю, на сегодня у меня здесь дел нет. С Вашего позволения, я откланяюсь. Занятия начнутся со следующей недели.
- Замечательно! Позвольте Вас проводить, - он открыл дверь и проводил меня до машины.
- Это Ваша? – удивился он.
- Что-то не так?
- Шикарная. Как раз для наших дорог. А я всё голову ломал – как же Вы к нам добрались в таком…
- Платье, да? - закончила я.
- У нас очень грязно.
- Как раз у вас – чисто, а вот в Богомоловке!
- О, да! Так Вы и там работаете?
- У меня все студёновские дети, - заметила я.
- Понятно. Но у них и классов ведь нет!
- Она выделили мне кладовку, - я улыбнулась.
- Какой ужас! И как же Вы будете?
- Придумаю что-нибудь, не волнуйтесь. Спасибо за всё, я поеду, - я открыла дверцу.
- Да не за что. Всего доброго!
“Симпатичный мальчик, - подумала я. – Он-то уж точно сделает всё, что я скажу”.
Я поехала в Студёновку /заехав по дороге в Богомоловку, где насчитала восемь детей/ - надо было составить стратегию и план работы. К моему приезду уже доставили заказанные мною продукты из города, и Праша уже стряпала еду.
- Подашь в мою комнату – у меня много работы, - сказала ей я.
- Хорошо, - она была рада, что сможет показать, чему научилась.
Анютка помогла мне снять платье и аккуратно повесила его в гардеробе.
- Тётя Глаша очень устала сегодня. Она уже легла.
- Она здорова? – участливо спросила я.
- Да, просто устала.
- Она поела?
- Да, ей понравилось, - она улыбнулась.
- Хорошо, я рада. Меня никто не искал?
- Нет, Вяз сегодня не заходил.
Я выразительно посмотрела на неё. “Как она догадалась, что я имела в виду его?”.
- Отлично, спасибо, ты свободна. Если что понадобится – я позову тебя.
- Хорошо, - она легко поклонилась и вышла.
У меня уже есть кое-какие соображения насчёт школ. Завтра придётся поехать в город, наверное, даже в N***. А может, и не завтра?.. У меня ещё в запасе… Стоп. А какой сегодня день недели?
Покопавшись в своих записных книжках, я выяснила, что суббота!
Скверно. Завтра в городе делать совершенно нечего! Все фирмы будут закрыты (это ж вам не Москва!).
Придётся ехать в понедельник. И ещё чуть-чуть отодвинуть начало занятий, хотя я сказала, что они начнутся со следующей недели. Но я же не сказала, что с понедельника!
Отлично, значит, так и решу.
А Праша молодец! Я и не ожидала, что у неё такие кулинарные способности! Я довольна (и она, по-моему, тоже).
Хорошо, что завтра воскресенье – я смогу спокойно поговорить с Вязом обо всех проблемах.
Что ж, а сегодня  могу выспаться!

19 сентября.
Я так хорошо поспала! И шикарно позавтракала! Ну, слава Богу, хоть быт наладила (надеюсь, продукты будут поступать строго по расписанию, и сбоев не будет).
Как бы мне не было лень, к Вязу пришлось идти самой – ждать его я могла очень долго, да и девчонок посылать не хотела.
Ну, ничего, погулять тоже неплохо.
Подойдя к его дому, я постучала.
- Открыто, - крикнул из дома он.
Я удивилась, но зашла.
- Подожди, я сейчас, - он вышел через минуту.
- Ты знал, что это я? – удивлению моему не было предела.
- Конечно, ведь только ты стучишь, прежде чем войти.
- А другие? Входят без приглашения?
- У нас дома не запирают. Я думаю, твой станет исключением. Садись, - он указал на лавку. – Прости, ничего лучше предложить не могу.
- Перестань, я не за комфортом пришла, - я села.
- Охотно верю. Что на этот раз? Ума не приложу, зачем я тебе понадобился. Ведь теперь у тебя есть всё, включая машину и даже горячую воду!
- Если бы на твоём месте был кто-то другой, это прозвучало бы как зависть. Но оставим это. Я хочу, чтобы ты рассказал мне про ваших детей.
- Значит, ты была в Богомоловке?
- И в Заречном, - добавила я.
- И как тебе их директор? – усмехнулся он.
Я поняла, что он имел в виду заречного директора, но сделала вид, что поняла про богомоловского.
- Какая-то сухая безобразная обезьяна с фигой вместо лица!
Вяз промолчал, выразительно посмотрев мне в глаза. Видимо, он понял, что я не хочу обсуждать заречного директора.
- И что же ты хочешь знать о детях? Дети, как дети.
- Сколько их, точно?
- Девятнадцать. Если тебя интересует те, кто ходят в школу.
- А что, есть те, кто не ходит?
- Конечно, есть! – он поразился моей “недалёкости”. – Не все могут позволить себе такую роскошь!
- Разве образование платное?
- Да будь оно платное, никто бы не ходил. Не в этом дело. Как ты, наверное, заметила, до младшей школы пять вёрст, а до старшей – все десять. Одна дорога занимает полдня. А ещё занятия. У многих семей здесь большое хозяйство – и каждые руки на вес золота, особенно в период посевной и уборочной. В это время в школу вообще никто не ходит.
- То есть ты хочешь сказать, что дети работают на полях?
- Ты как с Луны упала! Здесь все работают! И не только на полях. Здесь все живут своим хозяйством. Едят то, что вырастят или продадут.
- Хорошо, а почему тогда кто-то ходит в школу, а кто-то нет?
Вяз вздохнул /похоже, он устал объяснять прописные истины/, но ответил:
- Я же уже сказал – семьи здесь разные. Есть, как у вас говорят, неполные, а есть такие, где родители хоть и живы, но либо очень старые, либо больны – в общем, неработоспособны. Естественно, там работы ложатся на детей. Им же надо как-то жить. А школа им эта нужна, как собаке пятая нога! Они письма не пишут, и расстояние до звёзд не вычисляют. Двух классов им вполне достаточно.
- Это ужасно! – я встала. – Словно в девятнадцатом веке!
- Здесь действительно время остановилось. И знаешь, здесь всё всех устраивает. И я искренне не понимаю, что ты здесь делаешь! И вообще поражён, что о нас кто-то ещё помнит или знает.
- Я в шоке, - призналась я, проигнорировав его последние слова.
- Им не нужно никакое мировое искусство! Им не нужна классическая музыка! Если они начнут думать о прекрасном, философствовать над проблемами бытия – некому будет работать, и все умрут с голода!
- И что ты мне предлагаешь? Я тоже не могу отказаться от работы здесь – меня государство сюда направило! А не энтузиазм.
- Я понимаю. Просто выполняй свою работу и не выходи за её рамки. Тогда всё будет нормально.
- Слушай, а как же зимой? Они тоже через лес ходят?
Его взгляд означал “ты что, совсем идиотка?”.
- По дороге в два раза дальше! У них нет выбора. Когда сильные морозы – не ходят, конечно.
- А малыши не могут ходить в Заречное вместе со старшими?
- Двадцать вёрст каждый день в восемь лет? Как ты себе это представляешь?
- Десять – не намного меньше, - ехидно заметила я.
- Об этом никто никогда не думал.
- Ясно, -  на минуту я замолчала. – У меня есть идея. Пока сырая, я ещё не всё обдумала. Только не перебивай, - я остановила его, заметив, что он порывался что-то сказать. – Что если: я куплю микроавтобус и буду возить всех детей в Заречное утром и отвозить после занятий?
Он с вопросом уставился на меня:
- Зачем тебе это?
- Я хочу, чтобы они ходили в школу, чтобы ты не говорил. Они имеют право на образование и на выбор!
- Ты хочешь уничтожить нашу деревню? Они же все в город уедут!
- Вы здесь не хотите понять, что время не стоит на месте! – воскликнула я. – У всего свой срок. И период глухой жизни, неотёсанной и непросвещённой уже закончился. Динозавры вымерли, первобытный строй прошёл, даже крепостное право отменили. Пора бы и вам понять, что таких деревень больше нет и никогда не будет! Сейчас время новых технологий…
- Да не нужны здесь никому твои технологии! – крикнул он. – Оставь людей в покое! Дай им возможность жить так, как они могут и хотят! Прогресс и всё с ним связанное – это чудесно, никто и не спорит. Но есть ещё и человеческий фактор.
- Но они же просто не знают другой жизни! Ты говоришь, что им нравится так жить. А кто тебе сказал, что им не понравится по-другому? Они лишены выбора!
- Послушай меня, - он подошёл ко мне вплотную и с грозным видом тихо сказал. – Если ты чего-то не понимаешь – мне очень жаль. Я постарался тебе всё объяснить. Но если ты начнёшь разводить здесь демагогию и приучать их к благам цивилизации – я собственноручно отвезу тебя в город и не позволю даже ступить на территорию деревни!
- Как страшно! – я хотела отойти, но он схватил меня за плечи.
- Я не запугиваю – я предупреждаю. Хватит и того, что ты сделала с домом тёти Глаши – это и так чересчур! Больше никаких перемен! Ты меня поняла?
- Сама решу! – я ещё пыталась вырваться.
- Нет, не решишь, - он сжал мои плечи так, что они заныли. – Ты сделаешь, как я говорю.
- Никогда! У меня тоже есть свои принципы!
- Ты должна была оставить их в городе. Я уже говорил – здесь свои законы!
- Никто не запрещает их корректировать.
- Я запрещаю! – он продолжал меня держать.
- Да пошёл ты! – я никак не могла вырваться.
- Дальше уже некуда! Я не отпущу тебя до тех пор, пока ты не скажешь, что поняла меня и сделаешь, как я сказал!
Я вздохнула, понимая, что он не отпустит.
- Ну, хорошо, я попробую, - он не ослабил хватку. – Хорошо, я не буду менять вашу жизнь и навязывать свои теории!
Он отпустил меня.
Я развернулась и вышла, ляснув дверью.
На улице он догнал меня.
- Не обижайся, - Вяз обнял меня за плечи.
- Не прикасайся ко мне, - я скинула его руки. – У меня там синяки будут.
- Прости, я не хотел сделать тебе больно, - он говорил тихо, так как мы шли через всю деревню, и жители провожали нас недоуменными взглядами.
- А по-моему, хотел. И тебе это удалось!
- И всё же, прости. Пойми, эти люди мне очень дороги. И мне дорого то, что здесь сохранилось. Это уникальное место – таких больше нигде нет! – он говорил с азартом. – Ты только всмотрись в эти дома…
- Вяз, - я остановилась и посмотрела на него.
- Они живут как 1861 году, только уже после отмены крепостного права – это потрясающе!
- Вяз! – почти крикнула я. – Ты в уме? Да ты помешался!
Он замолчал, не получив ожидаемого восхищения.
- Ты это поймёшь, - он вздохнул. – Поживёшь немного и поймёшь, - и развернулся в обратном направлении. – Обязательно поймёшь, - напоследок повторил он, уже не поворачиваясь.
Я вернулась домой с твёрдым решением купить микроавтобус.
Как там сложится дальше – я не знаю – поживём, увидим.

20 сентября.
С утра я принялась за мамины рукописи. Я решила разместить их в хроногическом порядке и спрятать в сейф (а то мало ли что).
После завтрака я села за следующую главу. И не заметила, как втянулась (как раз то, чего боялся Женя).
- Рая! – «вернул» меня Вяз, положивший руку на моё плечо, которое вдруг резко заныло от боли (всё-таки там появились синяки).
Я резко оторвалась от рукописи и непонимающе посмотрела на него.
- Прости, что помешал. Я стучал – ты не услышала. Ничего, что я зашёл?
- Всё нормально, садись, – я стряхнула остатки транса и невольно посмотрела на плечо, спустив рукав платья. Вяз тоже заметил почерневшую гематому.
- Боже! – он подошёл, чтобы рассмотреть поближе. – Прости меня! Я был не в себе!
- Да, я заметила, - я натянула рукав, Вяз сел. – И часто у тебя так бывает?
- Нет… я не замечал, - тут же признался он. – Я как раз и зашёл извиниться за вчерашнее. Я вёл себя очень грубо. Ты ни в чём не виновата, я это знаю и понимаю, что ты хочешь только добра. Просто это напомнило мне семнадцатый год – когда крестьян решили освободить и просветить. Помнишь, чем это закончилось?
- Не помню, меня тогда не было, - съязвила я. – А то, что сохранила история, мне известно. И я ненавижу большевиков всем своим существом!
- Правда? Что-то личное?
- Теперь уже неважно, - вздохнула я. – И на тебя я не очень обижаюсь, наверное, только за синяки – может, ты и прав. Но моя миссия – нести искусство, и я обязана её выполнять. Я постараюсь не перегружать их. Кстати, я буду читать лекции и для взрослых. Если надумаешь – заходи.
- Обязательно. Если ты будешь там петь, - он встал.
- Петь? – не поняла я, но вдруг вспомнила, как однажды он меня слышал. – Тебе понравилось?
- Очень. Ты потрясающе поёшь, - он улыбнулся.
- Спасибо. А кстати, - вдруг вспомнила я. – Ты завтра очень занят?
- Думаю, нет. А что? У тебя же есть машина.
- Я хочу съездить в К*** за микроавтобусом. Мне нужен ещё один водитель.
- Ты всё-таки решила?
- Да, я не смогу работать в Богомоловке. И директриса там ужасная, и класса для меня нет – только кладовка, заваленная всяким хламом. А в Заречном неплохая школа – мне там будет удобнее. И потом, мотаться лишний раз по таким дорогам у меня нет никакого желания.
- Я тебя понимаю. Но всё же, не хочешь поговорить для начала с родителями этих детей?
- Обязательно. Я уверена, они не будут против, - я встала. – Ты уже имел возможность заметить, как я умею убеждать
- Да уж, - он улыбнулся. – Ну, хорошо. Тогда с утреца и поедем.
- Отлично, мне надо быть там днём. Выехать придётся часа в четыре, не позже.
- И ты встанешь? – не поверил он.
- Чего не сделаешь ради людей?
Он покачал головой:
- Ты удивительная! Я никогда не встречал таких людей!
- Спасибо, я догадываюсь. Так что, до завтра?
- До завтра, - он вышел, аккуратно прикрыв дверь.
На этом фронте я всё уладила – тоже радует.
Но вот рукописи пока придётся отложить – не справляюсь. Рисковать не очень хочется – кто его знает, чем это может закончиться.
Остаток дня я провела в придумывании плана работы… (и конечно же, гардероба на завтра).

22 сентября.
Вчера, как и собирались, мы выехали в четыре утра. Вязу не пришлось долго меня уговаривать – я почти сразу доверила ему руль (и хоть в душе я сомневалась, может ли он водить что-либо кроме трактора, но сознание требовало полного доверия к нему, я отдалась сознанию).
А я, воспользовавшись возможностью, ещё немного поспала.
Около полудня я проснулась окончательно.
- Может, теперь я поведу, а ты поспишь? – предложила я.
Он удивлённо посмотрел на меня.
- В деревне всегда так встают. Мы привыкшие.
- Ну, смотри.
- У тебя хорошая машина, - он улыбнулся.
- Спасибо. Ты раньше водил такие?
- Доводилось, - коротко ответил он. – Нам надо будет где-то остановиться. Не будем же гнать в ночь?
- Нет, конечно! Остановимся в гостинице. Завтра утром выедем. Мне надо будет ещё в Заречное заехать – уладить кое-какие дела.
- Опять что-то задумала?
- Это для меня. Должна же я обустроить рабочее место.
Он не ответил.
В К*** мы приехали пол четвёртого и сразу поехали выбирать машину.
Провозились до половины восьмого, но зато купили неплохой бусик на двадцать пять пассажирских мест. С авторынка мы поехали в гостиницу. Оставив там Вяза, я отправилась улаживать дела с доставкой инструментов.
Ещё с авторынка я позвонила на фирму, где приобрела их и назвала адрес для доставки, пообещав заехать вечером и всё подписать.
Заехала к ним я за пять минут до закрытия. Но, сделав скидку на моё имя, они задержались, и мы уладили все вопросы.
Инструменты обещали доставить завтра к пяти часам вечера.
Уладив и этот вопрос, я вернулась в гостиницу и, не заходя к Вязу, сразу легла спать.
Сегодня мы выехали в четыре тридцать утра. Выяснилось, что у Вяза нет прав на вождение микроавтобуса!
На грузовики прав у него тоже не было – но он их просто водил. Ведь в их глуши и гаишников никаких нет.
У меня же, как у истиной Косицыной, есть все категории, поэтому за руль микроавтобуса села я.
/у нас в семье так принято: как только кому-то из детей исполняется допустимый для сдачи возраст, мы сразу же сдаём на категорию. Это для нас так же естественно, как и четыре школы: общеобразовательная, художественная, музыкальная и театральная/
Вяз был удивлён и, по-моему, слегка ущемлён. Но ничего не поделаешь! К*** - довольно крупный город и нарываться лишний раз не стоит.
Въехав в N*** район, мы сделали маленький привал и заодно поменялись машинами.
Тут наши дороги расходились. В Заречное вела другая, более короткая, по которой я и поехала. А Вяз погнал автобус в Студёновку. И я за него спокойна (за автобус, конечно!).
В Заречное я приехала где-то в начале пятого.
- Раиса Альбертовна! Добрый вечер! – ко мне подлетел Стёпка. – Я рад Вас видеть!
- Спасибо, я тоже. Только прошу: называйте меня просто Рая, - я улыбнулась.
- Хорошо. А меня – Степан.
- Договорились. Я не думала застать Вас так поздно, - призналась я.
- Да, мы немного задержались, - к нам подошла молодая женщина. – Познакомьтесь, это моя жена, Алёна.
- Раиса, очень приятно, - я протянула руку. Она улыбнулась и пожала её.
Два слова об Алёне. Женщина лет двадцати трёх, молодая, но некрасивая. Небольшого роста и очень худая. Страшная одежда и очки (да что, они здесь все слепые, что ли?) безобразят её до предела. Хотя, она скромна и не вульгарна. В общем, мышь серая и безнадёжная. Одним словом, ботаник!
Я сразу поняла, что в этой глуши и речи о конкуренции мне быть не может! Поэтому я могу быть снисходительна.
- Надеюсь, у Вас всё в порядке? – спросил Степан. – Мы ждали Вас вчера. Что-нибудь случилось?
- Нет, у меня всё в порядке, но спасибо за беспокойство. Я думала, Вы поймёте – я не могу работать в необорудованном помещении, - ответила я.
- Конечно, я понимаю… Но чем я могу помочь?
- Отдать ключ от моего кабинета мне и оставить запаску у себя. Я не хочу, чтобы кто-либо смог получить доступ в него. На днях я оборудую его всем необходимым. От Вас я попрошу только сохранность.
- Это меньшее, что я могу. Я гарантирую Вам полную сохранность всего, что бы Вы здесь не установили.
- Спасибо. Что ж, не смею вас больше задерживать. Очень приятно было познакомиться, - я улыбнулась Алёне.
- Мне тоже, - она смутилась. – Всего доброго.
- До свидания, - попрощался Стёпка.
- До завтра, - ответила я и направилась в свой класс.
Проследив за выгрузкой и установкой инструментов и акустических установок, я заперла класс и отправилась в Студёновку.
Дома меня ждал Вяз. Он облюбовал кухню – чаёвничал с тётей Глашей.
- Вечер добрый, - я зашла, тоже чтобы попить чаю. Как-то промозгло сегодня на улице.
- Раечка, детка, что ты задумала? – испуганно спросила старушка.
- Чем на этот раз Вас запугал этот баламут?
- Он говорит, что ты хочешь, чтобы все дети ходили в Заречное?
- Ну, не совсем ходили, - я налила чай и села. – Я буду их отвозить и привозить. Я думаю, Вы видели бусик, что пригнал Вяз.
- Как так будешь их возить?
- Просто! Я же сама там работаю! Утром буду забирать их из деревни, вечером, после занятий - привозить обратно. Можете не беспокоиться, я прекрасно вожу и потом, мне и своя жизнь дорога! Ничего с ними не случится.
- Ой, не знаю! – вздохнула она. – Как-то не по-людски!
- Не по-людски заставлять их ходить пешком двадцать вёрст каждый день! – воскликнула я. – Они же дети! И не по-людски отдавать их в руки этой грымзы Аграфены. Там же одни клопы да крысы! Как вы можете отпускать туда своих детей, я не понимаю!
- Ох, Рая! Ты, конечно, права, только…
- Пусть их родители сами решат, - закончила я. – Вяз, ты можешь собрать сейчас всех перед нашим домом?
- Конечно, - он встал. - Через двадцать минут все будут здесь, - и вышел.
- Я понимаю, что ты добра желаешь, только не принято здесь это.
- Что именно: добра желать или менять что-либо к лучшему?
- Как бы тебе это сказать, - она помялась. – Понимаешь, ты здесь пока немного…
- Чужая, - помогла я.
- Только не обижайся, - «извинилась» она. – К нам редко кто приезжает – мы всегда настороженно ко всем относимся. Сама понимаешь, мало ли что.
- Я всё понимаю. Но я не «мало ли что»! Я учитель! Педагог по культуре и искусству! Я приехала сюда на пять лет. И я отдаю отчёт всему, что говорю и делаю. Я прекрасно понимаю, что мне предстоит прожить с вами бок о бок не один год. Неужели Вы думаете, что я стану как-то вам вредить? Какой мне резон?!
- Даже не знаю, что тебе сказать. Ты пойми, я-то тебе верю, мне сердце подсказывает, что ты всё делаешь ради добра. Но люди… Они тебя не знают! И всё, что они пока видели – новый дом и дорогие машины. Всем не объяснишь!
- Ладно, - сдалась я. – Поживём – увидим. Пойду, попробую поговорить с ними, - я допила чай и вышла на улицу.
Вяз уже собрал всех «родителей», и они шумно обсуждали последние сплетни.
- Вечер добрый, - я стояла на пороге. – Спасибо, что пришли. В первую очередь я хочу поговорить с теми из вас, чьи дети ходят в богомоловскую школу. Я хочу спросить: довольны ли вы этой школой, теми условиями, в которых учатся ваши дети и уровнем образования?
- Школа как школа, ничего особаго. У нас и такой не было, - ответил кто-то.
- Но вы же понимаете, что когда ваши дети её закончат, им придётся ходить в Заречное.
- Ну, эт баба надвое сказала! Не всем-то ваше Заречное и нужно!
- И всё же кто-то туда пойдёт. И вполне очевидно, что эти ребята окажутся далеко позади своих сверстников. И не из-за своего интеллекта, а только потому, что школа в Богомоловке не дала им подходящую базу!
- Барышня, говори толком, что ты от нас хочешь?!
- Я предлагаю вам перевести своих детей в школу в Заречном, чтобы они сразу смогли…
- Э-э, нет уж, благодарствуем! – сразу возопила толпа. – Это что ж, мало что они праз просеку да поле ходють, так ещё и праз гиблое пойдуть? Нет, прости-спасибо, не надо нам такой милости!
- Позвольте мне закончить, - спокойно проговорила я, ожидая такую реакцию. Когда они немного затихли, я продолжила:
- Я прекрасно вас понимаю, дети не должны ходить по таким местам. Особенно маленькие, и особенно в тёмное время. Да дети вообще не должны ходить так много и в таких условиях! Поэтому я предлагаю вам следующее решение. Как вы знаете, я направлена сюда на педагогическую работу, и я буду работать с вашими детьми. Основное место работы – школа в Заречном. Я полагаю, вы видели мои машины. И я прошу у вас разрешения возить ваших детей в школу и со школы. Я возьму на себя всю ответственность за их жизни и здоровье, пока они будут находиться в пути. И я заверяю вас, что прекрасно вожу автомобили – Вяз может это подтвердить.
Крестьяне растерянно посмотрели на Вяза - тому ничего больше не оставалось, как утвердительно кивнуть.
- Это что ж, - через несколько минут сказал один мужик, - Вы будете возить моих детей?! Простите, барышня, но Вы и за себя-то пока не совсем ещё всю ответственность нести могёте. А уж за детей-то! Да ещё и чужих! Не пойдёть так. Вот будь бы Вы повзрослей, да замужем. И чтоб мужик такой надёжный, свой, кого мы давно знаем – так ему мы б, пожалуй, и доверились. А так – не, звиняй, не могём.
- Ну, хорошо, - я подумала с минуту. – Значит, вы могли бы согласиться, если только водитель будет из тех, кому вы доверяете, да?
- Да, мы ж ничего супротив не имеем.
- Отлично. А если это будет … Вяз? – я посмотрела на него.
Похоже, я застала его врасплох. Но он постарался сделать всё возможное, чтобы не подать виду. В моём взоре, обращённом к нему (я полагаю) он смог прочитать мольбу. Наверное, это было убедительно.
- Вяз? Ты, правда, будешь возить наших детей? – не поверили мужики.
- Если вы мне доверяете. Я думаю, это хорошая идея. И вам будет спокойнее, и детям лучше быть всем вместе, - ответил он.
Мужики какое-то время «посовещались» и выдвинули «делегата»:
- Ну, хорошо, барышня, будь по-твоему. Но если что – вернёшь всё, как было.
- Договорились, - я победно улыбнулась. – Я поговорю с директрисой богомоловской школы (она будет в ярости!). Спасибо, я не подведу ваше доверие.
Мужики, поклонившись, начали расходиться, продолжая что-то обсуждать.
- Поздравляю, - Вяз подошёл ко мне. – Они тебя и впрямь за госпожу приняли.
- Останется не ударить лицом в грязь. Спасибо тебе, Вяз, - я смягчила голос (и взгляд) и выразительно на него посмотрела. – Как мне тебя отблагодарить?
- Спой что-нибудь, - попросил он.
Я немного удивилась, но не смогла отказать.
Я спела русскую народную песню «У зари-то, у зореньки…» /и не заметила, как втянулась в сюжет!/.
- Бесподобно! – прошептал он, нежно глядя мне в глаза.
Он поймал меня в тот момент, когда я уже вышла из образа, но ещё не вошла в свой привычный. Я замерла на грани. Можно сказать, «с оголённой душой и открытым сердцем».
Ещё бы секунда и… Я не знаю, чем бы всё закончилось! Но наш диалог глаз, и его трепетное касание моей руки!..
Ах, как я зла на себя, что позволила такой спектакль! Никто не смеет влезать в мою душу! Она закрыта! И я не должна её открывать!!!
Если бы не баба Глаша!
- Раечка! – она вышла из дома как раз вовремя. – Как ты поёшь! Кто бы мог подумать!
Я улыбнулась и отошла от Вяза.
- Я надеюсь, Вы ещё не спали?
- Что ты! Ночь хорошая, отлегло малёк, - она посмотрела на небо – тучи действительно разошлись, и небо расчистилось.
- Во сколько мне завтра зайти? – спросил Вяз, желая побыстрее уйти.
- Забери бус в начале восьмого (ключи – у тебя). Если выехать в половину – вполне успеете, - занятия начинались в восемь тридцать.
- А ты? – удивился он.
- Я своим ходом. Мне ещё надо будет обрадовать мадам чудовище и уладить некоторые организационные вопросы.
- Хорошо. Доброй ночи. Доброй ночи, тётя Глаша.
- Спокойной ночи, Гошенька, - она улыбнулась.
- До завтра, - попрощалась и я, и Вяз пошёл домой (к себе).

- Тётя Глаша, - когда он ушёл, мы зашли в дом, - а почему Вы называете его Гошенькой? – не сдержалась я.
- Так его ж Григорием звать! – она удивилась. – А ты не знала?
- Нет. А почему его тогда все Вязом зовут?
- Так в деревне у всех прозвища есть, - смутно ответила она.
Я не стала вдаваться в дебри и узнавать, почему он именно «вяз» - наверное, из-за роста. Хотя, это не важно! Но я не должна показывать свою заинтересованность им – это может вызвать ненужные подозрения.
Пожелав друг другу доброй ночи, мы разошлись по своим комнатам.
Что ж, день прошёл хорошо, и я довольна, что всё складывается именно так.

23 сентября.
Я составила коллективное заявление от родителей и собрала «подписи» (точнее, набор крестиков) ; . После этого я отправилась в Богомоловку.
Страхолюдина была на уроке – мне пришлось её ждать.
Но ради такого спектакля стоило подождать!
Я решила не заходить в её конуру без неё – мало ли что себе эта полоумная надумает!
За те двадцать минут, что я её ждала, я успела изучить весь «интерьер» школы. Но описание его я опущу – не хочется марать бумагу.
Мисс грымза вышла из третьего класса и направилась к себе. Я, заметив её, пошла следом. Когда она вошла и хотела закрыть дверь, я задержала её ногой. И только тут она заметила меня.
Рассмотрев меня с головы до ног (а я была в красном костюме, расшитом золотой нитью и в любимых бархатных туфлях; и со своей любимой причёской!!!), она воскликнула:
-  Ах, это Вы! Раиса…
- Альбертовна, - напомнила я и мило улыбнулась.
- А я уж подумала, что не увижу вас больше, - она подошла к своему столу. - Мне очень жаль, но я уже подписала вам выговор.
- Как мило с Вашей стороны! Не могли бы Вы ещё и акт об увольнении подписать? Вы бы очень мне помогли.
- Боюсь, что я не могу Вас уволить: Вы - молодой специалист. Но вот лишить премиальных – запросто!
 Я не могла сдерживать улыбку:
- Я буду рада, если Вы на эти деньги купите себе если уж и не зеркало, то хотя бы расчёску. Ради этого я готова пожертвовать даже всей своей зарплатой!
Она запыхтела, как чайник, с которого случайно сняли свисток.
- Только не расстраивайтесь так! Я к вам с хорошей новостью, - я не дала ей высказаться. - Я освобождаю Вас от необходимости расчищать Ваш загашник. Родители студёновских детей решили перевести их в Заречное, - я положила перед ней заявление.
- Это немыслимо! - она даже встала. - Это просто издевательство над детьми! Я не могу это позволить!
- Издевательство над детьми - это Вы! И в моих силах уберечь их от этого. Родители воспользовались своим конституционным правом, и не в Ваших интересах встревать в это дело, сидите и помалкивайте. И скажите спасибо, что с Вас сняли ответственность за этих детей.
- Я могу сказать спасибо только за то, что не увижу здесь больше Вас, - буркнула она из села.
- А как я рада! А то мне уже кошмары в Вашем лице стали сниться! Бедные дети, как я их понимаю! - я пошла к выходу.
- Скатертью дорожка!
- И Вам того же! Оставайтесь такой же: старой, страшной, одинокой и безмозглой курицей, если Вам так удобно! - я вышла, толкнув дверь ногой.
Как мне стало хорошо оттого, что я таки сказала ей всё, что думаю!
В Заречном меня ждали очередные восклицания директора. Он явно ко мне неравнодушен. Да и как нормальное существо мужского рода может быть ко мне равнодушно?!
 И ещё я познакомилась наконец-то со всеми детьми. Пока они кажутся забитыми и испуганными, но, я думаю, это быстро пройдет. Вечером Вяз забрал их в деревню, а я немного задержалась: решила навести окончательный порядок в своих учебниках, записях и нотах. Вернувшись домой, я поужинала и отправилась к себе. Похоже, сказываются предыдущие дни: я мало спала и очень много ездила, работала – в общем, вымоталась. Несколько дней мне надо просто отсыпаться.
Кажется, всё налаживается, и слава Богу! Может, всё и не так плохо.

26 сентября.
Только начала работать - уже выходной! Так непривычно. Обычно когда я втянусь в работу - суток 20 я работаю без отдыха и выходных. А тут…  Что-то странно как-то.
 Хотя, если подумать, я не против одного выходного в неделю. Может, и вправду я смогу здесь отдохнуть и даже поправить здоровье.
Эту неделю смело можно назвать организационной. Я полностью оборудовала свой класс и познакомилась со всеми детьми. И, по-моему, им понравилось ездить на автобусе.
Мне нужно ещё недельку, чтобы полностью обдумать программу для работы. В понедельник я вывешу объявление о лекциях для взрослых. Наверное, у них будет тот же самый курс. Они не очень отличаются от детей.
Да и слабо верится, что будет много желающих.
Я рада, что большая часть проблем уже решена.

3 октября.
Неделя прошла незаметно! Вот уж не думала, что подобного рода работа может так меня увлечь и занять столько времени и сил!
И ещё я заметила в себе одну вещь, о которой даже не подозревала: оказывается, я люблю детей! И что еще удивительнее - они любят меня!
Они смогли даже немного раскрепоститься. Меня это радует.
Дети - очень благодарный материал для работы, из них можно слепить всё, что заблагорассудится.
Я думаю, из них можно организовать неплохой хор. А может, кто-то даже захочет научиться играть на музыкальных инструментах.
Завтра у меня организационное собрание со взрослыми – посмотрим, захочет ли кто-нибудь слушать мои лекции.

10 октября.
Работа вошла в русло и приобрела определенные очертания. Я довольна!
На мои лекции для взрослых ходят все педагоги школы (правда, я не очень обольщаюсь – боюсь, им всё это быстро наскучит). Мы занимаемся 3 раза в неделю со взрослыми и 3 - с детьми.
На моё предложение заниматься на музыкальных инструментах отреагировало пока пятеро детишек: двое хотят играть на фортепиано, двое - на скрипке и один - на виолончели.
У меня появилась еще одна идея: сделать смешанный хор из взрослых и детей - может получиться весьма интересный проект. Но я не хочу спешить, для них это пока слишком много.
Кроме всего прочего, я очень довольна тем, что у меня реально в день занято 3 часа + 2 часа на дорогу. Остальное время я могу:
- заниматься Рахманиновым
- редактировать мамины рукописи (у меня уже получается отрываться от них - всё оказалось проще: надо было просто залатать дыру в своей энергетике)
- разучивать новые партии (я всё же надеюсь, что еще вернусь большую оперу)
- изучать языки (не хочу быть хуже мамы - она знала не менее 15 языков, а я только пять)
В общем, скучать не приходится. У меня какое-то удивительно приподнятое настроение. Надо ловить момент, а то опыт показывает, что долго оно не держится.

17 октября.
Я поражена!
Во-первых, дети оказались очень музыкальны и способны. И, кроме того, мне удалось их заинтересовать!
На инструментах занимаются уже 10 человек. Кроме занятий в школе я занимаюсь в деревне (у меня здесь есть рабочие рояль, скрипка и виолончель). А ещё у меня появилась арфистка! (в смысле девочка, занимающаяся на арфе).
Да и взрослые пока не разбежались. Всё новое всегда привлекает.
Творческая жилка ещё не иссякла - тоже радует.
Рахманинов почти готов. Фортепианный вариант – полностью. Но вот партитуры пока ещё полностью не даются. Я не могу что-то уловить, какую-то тонкость. Но ничего, время еще есть - я справлюсь.
Ещё никогда прежде я не была так в себе уверена!
А мамины рукописи! Это потрясающе! Никогда бы не подумала, что мама могла быть такой! И я склонна всё-таки верить тому, что мама пишет - это не желание сделать себя лучше. Слишком уж хорошо мы ее знаем.
Она просто пишет то, что было.
А я и не думала, что папа был первым её мужчиной! И что она была так ему благодарна и преданна!
Она была честна и перед ним, и перед самой собой. Её принципы были глубоко моральны и нравственны! Кто бы мог подумать!
И оказывается, с дядей Колей у них были чисто платонические отношения. По крайней мере, поначалу (ведь Юля с Ромой как-то появились на свет, хотя они на два года младше Жени). Но ничего, скоро я это всё узнаю.
И всё равно, я поражена!

24 октября.
И эта неделя не принесла неожиданностей. Всё идёт лучшим образом. И дети, и взрослые занимаются честно, добросовестно и заинтересованно.
Степан решил научиться играть на виолончели - что ж, его право. Правда, я догадываюсь, что здесь имеет место желание оставаться со мной наедине (ведь на лекции он ходит с женой).
Ну, я в принципе, и не против.
Во вторник я поеду в Косицынград. Надеюсь, мне ничто не помешает.
Кроме маминого дня памяти, у меня ещё День Рождения вообще-то! И я не хочу встречать его в этом захолустье!

25 октября.
Отзанимавшись, как обычно, я поехала в школу.
- Степан, мне надо с тобой поговорить, - я зашла в его кабинет. На «ты» мы перешли уже давно.
- Конечно, присаживайся, - он встал.
- Мне надо завтра уехать, и я не знаю, когда смогу вернуться.
- Ничего страшного, у нас же каникулы с понедельника.
- А я уже и забыла о таком понятии! - усмехнулась я. – Отлично. Тогда я оформлю отпуск за свой счёт на эту неделю.
- Это не обязательно. Не возись ты с этой писаниной, езжай со спокойной совестью. Наша бухгалтерия никого в этом мире не интересует.
- Точно? - я недоверчиво посмотрела на него. Я привыкла к тому, что можно работать больше нормы, но никак не меньше.
- Точно, не беспокойся. Чуть что, я возьму весь удар на себя.
- Что ж, спасибо, - я встала. - А до какого числа каникулы?
- По седьмое включительно.
- Ясно, спасибо, - я пошла к двери.
- А сегодня лекция будет?
- Конечно! - я не поняла связи. - Обязательно будет.
- Замечательно! До вечера.
- Увидимся, - я вышла.
Приехав после занятий домой, я приступила к сбору вещей.
- Можно? - в комнату заглянул Вяз.
- Конечно, проходи. У меня тут не убрано - я собираюсь, - извинилась я.
- Куда ты едешь?
- Извини, не могу сказать.
- Я просто хотел спросить, если ты вдруг будешь в Москве…
- А что я там забыла? - я «удивилась».
- Разве ты не на годовщины Косицыной едешь?
- Почему ты так решил? - я заинтересовалась.
- Мне казалось, это очевидно! Ведь это главное культурное событие в году. А ты очень трепетно следишь за культурной жизнью. Просто я не знаю, поедешь ли ты в Москву или ограничишься Новосибирском.
- Я ещё сама не решила, - я не сводила с него глаз. Его проницательность меня поразила.
- В этом году не юбилей?
- Нет, тринадцать лет, - сразу ответила я. – И, между прочим, основные концерты уже давно проводятся не в Москве, - добавила я.
- Правда? А где?
- В Косицынграде. Я слышала, в этом году будет хорошая программа.
- Значит, ты не поедешь в Москву?
- А что ты хотел?
- Мне надо кое-что передать. Там живет старинный друг нашей семьи. Но я не хочу доверять нашей почте.
- В принципе, - я поломалась, - быть в Косицынграде и не заехать в Москву - как-то странно.
- Когда ты уезжаешь?
- Завтра утром. Вечером у меня самолёт.
- Так рано? Ещё же целая неделя! - удивился он.
- У меня там тоже друзья, - я хитро улыбнулась.
- Я понял, - довольно резко сказал он. - Я отвезу тебя в  N***
- Спасибо, но, думаю, не стоит. Я не знаю, когда вернусь, и хочу оставить машину на парковке аэропорта, чтобы было потом проще возвращаться.
- Если передумаешь,  я всегда к твоим услугам.
- Спасибо. Буду знать, - я улыбнулась. - Так что передать?
Он протянул мне запечатанный конверт:
- Я там адрес написал.
- Хорошо, я передам.
- Спасибо, ты окажешь мне большую услугу.
- Перестань, какая ерунда!
- Ну, долгие проводы, как говорится… - он отвел глаза. - Счастливого пути! Желаю хорошо провести время!
- Спасибо! Вы тут тоже не скучайте, - я протянула руку. Он неловко взял ее и, немного подумав, поцеловал-таки! /да, похоже, он либо вообще никогда этого не делал, либо, если и делал это, очень и очень давно/
- Доброй ночи, - он пошел к двери.
- Доброй! - ответила я и улыбнулась, он вышел.
Рукописи, с которыми я работала в последнее время, и отредактированный вариант в ноутбуке я заперла в сейфе /на всякий пожарный/

27 октября.
Вчера уже почти в полночь я прилетела в Косицынград. Так как меня здесь никто не ждал, я взяла авто в аэропорту и поехала в гостиницу.
В последние годы я бывала здесь «случаем», и мне понравилась приезжать без лишней шумихи.
В гостинице было тихо, свет нигде не горел (ни в одном номере).
- Все вымерли что-ли? - спросила я на рисепшене, когда брала ключ.
- Что Вы! Они еще на репетиции!
- И часто так?
- Да весь последний месяц.
- Молодцы! - улыбнулась я. - Не говорите никому обо мне.
- Как скажете.
Я отошла к лифту:
- Во сколько они начинают?
- В 8:00.
- Отлично! Доброй ночи!
В Косицынхолле я была уже в 7:00 утра. Позавтракав в буфете, Я направилась в зал разогревать рояль. Я не заметила, как пролетело время.
- Только один человек может меня опередить, - в зал зашел Фер. - Когда ты приехала?
- И тебе тоже доброе утро, - я улыбнулась.
- Прости. Доброе утро! Как ты долетела? Прости, не обнимаю.
- Уже можно, - я сама его обняла. - Я теряю свое видение, но могу его вернуть. – Спасибо, я долетела хорошо. Я смотрю, работа у вас в самом разгаре. Не переутомишь ребят?
- Ничего, они привыкли, - он с вопросом посмотрел на меня. - На тебя это не похоже. Обычно ты спрашиваешь «почему так мало работаете?».
- Я просто не хочу, чтобы они окончательно выдохлись ко второму числу. Мне они нужны в хорошей форме.
- Не волнуйся, еще пару дней, и я сокращу репетиции. Даже планирую один выходной, если ты позволишь, - добавил он.
- Будет видно.
- Ты хочешь, чтобы мы начали с 4-го? - тут же спросил он.
- Нет-нет, я просто размялась. Я не буду менять ваши планы. Работайте над тем, над чем собирались. Что у вас на сегодня?
- Мы не знали, что ты приедешь.
- А что это меняет? - не поняла я. - Я что, мешаю?
- Конечно нет! У нас на сегодня третий.
- Замечательно! А что тебя смущает?
- Ты, - честно ответил он.
- В смысле?
- Я не смогу быть рядом.
- Не волнуйся, - я махнула рукой. - Посадим рядом со мной Джакомо. Как только я начну перегибать, пусть он просто снимет с меня повязку. Всё будет хорошо.
- Ты уверена, что выдержишь? - осторожно спросил Фер.
- Совершенно! Деревенский воздух идет мне на пользу - моё здоровье так крепко, как никогда прежде.
- Я рад за тебя, - он сдался. - Ну что, через 5 минут можно начинать.
Я посмотрела на часы:
- Железный график! Я пойду. Удачи!
- Увидимся.
Я прошла в дирижерский кабинет и вызвала туда Джакомо. После приветствия я объяснила, что от него требуется. Он удивился, но расположился на диване с наушниками перед обзорным экраном.
Однако его помощь не потребовалась. Я, точнее мама, сама остановила (закончила) репетицию. Было начало третьего ночи.
Сняв повязку, я почти упала на диван от усталости и изнеможения. Джакомо был ошеломлён настолько, что не мог и слова вымолвить.
Спустя несколько минут зашел Фер. С его появлением Джакомо удалился.
- Почему вы меня не остановили? - спросила я.
- Это было бы кощунством, - он сел рядом. Я с вопросом посмотрела на него.
- Честно говоря, - он продолжил, - я уже успел забыть, что такое настоящая репетиция. Только твоя мама умела по-настоящему работать, а не переливать из пустого в порожнее.
- Что ты имеешь в виду? - не совсем поняла я.
- Наши репетиции, как правило, сводятся к тому, что мы ищем то звук, то темп, то силу звука - всё время в поисках чего-либо. А твоя мама ничего не искала, она добивалась. Она всегда точно знала, чего от нас хочет. Она знала, что должно получиться в конечном результате и как этого добиться. И работа сводилась к тому, что она доносила это до нас и заставляла нас чувствовать то, что было нужно для исполнения того или иного произведения.
- На то она и мама, - заметила я. - А что было сейчас на репетиции?
- Именно это и было! Мы, наконец, поняли, что должны делать, и каким должен быть результат. А ты абсолютно ничего не помнишь?
- Пока мне не удается держать сознание. Я знаю, что смогу, но лишь со временем. И когда это произойдёт - я не могу даже предположить. И как, мы многое сделали?
- Очень! Одна эта репетиция принесла нам больше, чем весь последний месяц. Ещё пару таких репетиций, и можно играть.
- Отлично! Так и сделаем.  А что, вы с мамой его не играли?
- Я играл и часть ребят тоже. Но остальные, а их большинство, пока не очень хорошо реагирует на твои жесты.
- Ну, не совсем мои, - согласилась я.
- Для них это - твои жесты. Всем не обязательно знать о твоих трансах.
- Может быть. Отвези меня в гостиницу, - вдруг попросила я. - А то я, наверное, не дойду
- До машины спустишься? - обеспокоено спросил Фер.
- Не издевайся! - я встала и, взяв сумку, направилась на выход.
В гостинице я приняла душ, что принесло мне значительное облегчение.

28 октября.
Во время первого перерыва (в 14:00) я позвонила худруку Большого.
- Анна Мария? - его удивлению не было предела.
- Да, это я. Рада вас слышать. Как Ваши дела? Надеюсь, без меня вы не перестали еще работать? Или наоборот, работа бьёт ключом, так как булыжник в моём лице убран с русла реки?
- Ты говоришь, как твоя мать, - заметил он. - Не могу сказать, что у нас всё великолепно, но и не безнадежно плохо.
- Уже радует. Над чем сейчас работаете?
- Хотим возобновить «Саломею».
- В ней дебютировала мама, - вздохнула я. - А кто в партии Саломеи?
- Ну, ты же понимаешь…
- Когда постановка? - перебила я.
- Второго ноября, - коротко ответил он.
- Пятого, - возразила я.
- Анна Мария! Афиши уже несколько месяцев висят!
- Пятого, - повторила я. – И в главной партии буду петь я.
- А как же твоя работа? - хитро спросил худрук.
- У меня каникулы, - ехидно ответила я. - Так вы меня поняли?
- Анна Мария, давай поговорим спокойно. Мы почти год репетируем, коллектив спелся, мы тоже хотим принять участие в празднике.
- Во-первых, - начала я, - вы не имеете права ставить премьеру на второе ноября - это день Косицынграда. Вы не должны даже пытаться с ним конкурировать! Во-вторых, я знакома с коллективом и его способностями, и они тоже. Нам хватит и двух репетиций. Вы же не сомневаетесь в моих способностях? А в-третьих, не забывайте, с кем говорите! Вы от меня так просто не отделаетесь!
- Ну, что ты такое говоришь?! Мы всегда тебе рады, просто…
- Разговор окончен, - перебила я. - Пятого ноября премьера «Саломеи», в главной партии – Анна Мария Косицына-младшая. Вы поняли?
- Хорошо, - вздохнул он. - Когда ты приедешь?
- Завтра.
- Замечательно, я всех предупрежу. Будем ждать.
- До встречи, - попрощалась я.
- До завтра! – со вздохом ответил худрук.
Любопытства ради, я решила позвонить Сан Санычу:
- Добрый день, это Косицына. Надеюсь, не помешала? - начала я.
- Анна Мария, здравствуй! Ты не можешь помешать! Я так рад тебя слышать! Как твои успехи, здоровье?
- Спасибо, всё хорошо.
- Ты сейчас в Москве?
- В Косицынграде, - ответила я.
- Ах да, конечно! Я обязательно приеду второго числа. Слышал, вы готовите все концерты Рахманинова?
- Да, всё верно. Я буду рада вас видеть. А разве у вас нет спектакля второго числа? - с намеком спросила я.
- Как можно! Это ваш день, и только ваш!
- Жаль только, что не все это понимают, - вздохнула я.
- В смысле?
- Большой, - просто ответила я.
- Они поставили спектакль?
- «Саломею».
Он вздохнул:
- Полагаю, ты уже объяснила им, что к чему? - с усмешкой проговорил он.
- Конечно! Я не позволю им такой наглости!
- Кстати, коль пошла речь о спектаклях. Не хочешь спеть у нас?
- Смотря что.
- У нас в этом месяце «Богема», «Тоска»,  «Цирюльник»,  «Пиковая», «Хованщина» и «Аида».
- Скучновато, - призналась я.
- Смотря, как исполнить.
- Вы правы. Я бы спела в «Тоске» и «Хованщине».  Какие числа?
- «Тоска» - 12-го, «Хованщина» - 20-го.
- Поздновато. Боюсь, мне надо уже будет уехать.
- Анна Мария! О чём речь! Поставим раньше! Какого числа тебе надо уезжать?
- Пятнадцатого - крайний срок.
- Тогда «Тоску» не трогаем, а «Хованщину» поставим на четырнадцатое. Тебя одна репетиция устроит?
- Вы - самый лучший худрук в мире! - призналась я. - Только Вам не надо доказывать и объяснять прописные истины!
- Спасибо. Я просто знал твою мать, - вздохнул он. – Значит, договорились. Приедешь, как только освободишься.
- Спасибо! Увидимся второго. До встречи!
Вот такие разные эти худруки!
У кого-то может возникнуть вопрос, почему я не пою в Опере Косицыных. Дело в том, что там как раз идет реформа по маминым заветам. Там сейчас создаются коллективы по «эпохам», исполняющие произведения только одного стиля, зато практически все образцы. В идеале, камерный оркестр Косицынхолла должен слиться с Оперой Косицыных. Но до этого ещё очень далеко. Так что сейчас наша опера не в лучшем виде…
Да и мне не так важно где петь, главное – петь!
Репетиция закончилась без каких-либо злоключений.

29 октября.
Большой ждал меня с «распростёртыми объятиями». Сама поражаюсь, с чего бы вдруг? Может, действительно поняли, что я не просто пузырь или пустой звук? И что кроме меня мало кто вообще умеет работать. Как бы там ни было, коллектив показался мне искренним в своей радости (или просто тешилось моё самолюбие?)
Сегодня я пела с клавиром (хорошо не с партитурой!). Ну, не успела я вчера повторить партию!
Но даже это никого не смутило, и в мой адрес не было отпущено ни колкостей, ни шуточек.
- Скучновато у вас становится, - призналась я за чашкой чая худруку.
- В смысле ни тебе скандалов, ни подсиживаний?
- Меня никто никогда не подсиживал!
- Ты просто этого не замечала, - он улыбнулся.
- Да Вы что?! Неужели? И кто у нас такой храбрый?
- Скорее отчаянный. Неважно, я не хочу никого подставлять, ведь теперь всё это уже неважно.
- Да, видно не слишком сильные были конкуренты!
- Ты снова напрашиваешься на комплименты. Что ж, здесь ты их заслужила: ты действительно наша лучшая солистка, после твоей мамы.
- Скажите честно, - попросила я, - я намного хуже её? У меня есть шанс?
- Перепеть мать? - удивился он. - Если будешь подражать – никогда. А если будешь работать над своей индивидуальностью, то вполне можешь встать с ней рядом.
- Нет предела совершенству, - согласилась я. – Ладно, спасибо за всё. Я, пожалуй, пойду, надо ещё партию повторить, - я встала.
- Когда ты уезжаешь в Косицынград?
- Послезавтра. Нам вполне хватит этого времени.
- Можешь ехать завтра, если тебе очень надо. Я всё понимаю, там будет ещё три дня.
- Два, если быть точной. Спасибо за понимание, но меня всё устраивает. До завтра!
- Счастливо!
Дом наш теперь казался почти пустым. Кроме меня здесь живут только Женька и Шурик. Странно как-то и немного не по себе. Когда была жива мама, этот дом кипел и бурлил - даже ей самой здесь места не хватало. Помню, когда она разместилась здесь своих ребят из оркестра незадолго до своей смерти. Если бы она только знала, как это перевернет мою жизнь. Ведь именно тогда я решила, что у меня будет много мужчин, и что они будут не хуже маминых. А ведь мне тогда не исполнилось ещё и четырнадцати лет!
Женька до сих пор не женился. Да, боюсь, уже и не женится. Хотя, может ещё и не поздно – тридцать пять - не возраст для мужчины. А Шурик возмужал. Он подрос как-то незаметно для всех нас и стал свидетельством маминой смерти. Не верится, что прошло так много времени.
Мы все живём,  куда-то спешим, что-то ищем и бежим, бежим, не глядя по сторонам, а жизнь проходит как-то мимо…
Я должна расшифровать мамины записи! Я уверена, там я найду ответы на многие свои вопросы.

1 ноября.
Я в предчувствии Великого дня!
Время пролетело так незаметно. Казалось, еще вчера я только прилетела из Москвы, а уже завтра - !..
Я так хорошо себя чувствую!
Кроме всего прочего, завтра мой День рождения!
Конечно, не очень приятно осознавать, что мне уже 28 лет, а я еще ничего в этой жизни не сделала!
Мама к этому возрасту уже успела выбиться из никого в первые люди, выйти замуж, нарожать детей (в том числе от любовника) и подойти к первому пику своей Славы.
А я?
Дальше той точки, с которой начала,  так и не ушла. Ни тебе карьеры (в смысле ничего не добилась сама: мне всё было уже дано), ни личной жизни (что не говори, а замуж я уже и не против выйти) и, судя по всему, в ближайшее время ни то, ни другое мне не грозит.
Ну да ладно, не буду разглагольствовать и философствовать - завтра я должна быть в форме.

3 ноября
Вчера был потрясающий день! Настолько, что у меня не было возможности его записать!
Концерты прошли просто потрясающе! /правда публика, по-моему, слегка устала/ На таком подъёме, с таким воодушевлением!
Зал просто бесновался. И не права была мама, говоря, что в скором времени этот зал начнет пустовать. Пока по земле ходит хоть один представитель нашего рода, мы не позволим этому произойти! Вчерашний день это подтвердил: мы дважды собрали полный зал!
За один день 2 миллиона зрителей!
Моё самолюбие удовлетворено. Всё было на высшем уровне. И Фер был в потрясающей форме (ну, о себе я считаю излишним что-либо говорить).
Не менее потрясающим был и банкет! Со мной в ресторане были Фер, дирижеры, родственники, приехавшие друзья - в общем, набралось около двухсот человек. Мы мило посидели в тесном кругу.
И конечно же, в такой день просто не мог не приехать … Бергонци! Он сидел возле меня (и практически не выпускал мою руку).
Из ресторана мы с ним поехали в гостиницу (гостевую).
/Парадокс! У семьи Косицыных в Косицынграде нет своего дома! Мы всегда вынуждены жить в гостиницах! Наверное, надо это поправить. Не думаю, что мама была бы против - скорее всего, у неё просто не дошли руки, или она просто не думала об этом, ведь к концу жизни её перестало интересовать всё материальное./
Я специально не поехала в оркестровую гостиницу - там не было замков (до сих пор!) в дверях. Мне было не очень уютно. И потом, в оркестровую гостиницу посторонних не пускали.
Мы с Бергонци решили отделиться. Свой ужин мы продолжили в ресторане гостиницы, отсидев со всеми не больше часа (формальности ради).
*- Cara! – он сжал мою руку, пока готовили наш заказ. - Ты не представляешь, как я страдал всё это время! Мне так тебя не хватает!
Здесь мне стало совестно: я не так часто его вспоминала.
*- Спасибо, мне очень приятно, - я мило улыбнулась.
*- Позволь сделать тебе маленький подарок на день рождения, - он положил передо мной бархатную коробочку. В принципе, украшениями меня трудно удивить (да меня вообще трудно удивить!), но тут!
*- О, Боже! Габриелло! Это же целое состояние! - передо мной красовался комплект из ожерелья, серёжек, браслета и перстня из золота с инкрустацией шерлом.
*- Только не говори, что тебя смущает стоимость. Позволь, - он встал и, обойдя стол, надел на меня колье, браслет и перстень. Серьги я надела сама.
*- Briello! - я поцеловала его руку. - Ты не представляешь, что это для меня значит!
*- Я узнал, что ты любишь этот камень, и, честно говоря, очень удивился, узнав, он такой редкий. Я не смог найти ни одного комплекта – мне пришлось заказывать и ждать едва ли не полгода.
*- И даже не в этом дело!
*- Это камень скорпионов и ведьм?
*- Не то! - снова ответила я. – Шерл, а точнее маленький необработанный камень - это единственное, что сохранилось из личных вещей моего отца. Мама подарила его ему на их первый новый год, и он всю жизнь носил его при себе, и умер с ним в руках, - на мои глаза почти навернулись слезы. – А папа подарил маме кольцо с этим камнем, и она никогда его не снимала.
*- Прости, я не знал, что для тебя это будет так болезненно.
*- Нет, напротив. Это для меня лучший подарок, какой только может существовать во всём мире! Briello, я так тебя люблю!
*- Cara! - он снова сжал мою руку. - Ты выйдешь за меня замуж?
Я вздохнула - волшебство растаяло.
*- Хочешь поймать меня, пока я не отдаю отчет своим словам? Это довольно цинично и даже подло, - я вырвала руку.
*- Ну, что ты! Я правда очень хочу жениться на тебе!
*- Я тебе верю. Но мы уже говорили об этом. Ты знаешь, что сейчас я не могу выйти за тебя.
*- Cara, пожалуйста! Мы ведь можем расписаться, ты уедешь, но я всё равно буду ждать тебя!
*- Ты хочешь меня привязать?
*- Конечно нет, просто… - он осекся.
*- Для того чтобы переспать со мной, не надо на мне жениться, - по-доброму усмехнулась я.
*- Зачем ты так?!
*- Дорогой мой, я не вчера родилась, и ты не первый мужчина в моей жизни. Что ни говори, брак - это узы, и он ко многому обязывает. Я пока не готова пойти на это, меня держат обстоятельства. Я не хочу поступать бесчестно по отношению к тебе. Я не могу дать тебе сейчас никаких обещаний.
*- Давай хотя бы обвенчаемся!
*- Ещё лучше! Ты же знаешь моё отношение к Церкви.
*- Но ты же крещёная!
*- Без регистрации нас не обвенчают, - я решила не реагировать на этот аргумент. - И потом, я же православная.
*- Для католиков это не имеет значения. Главное, чтобы ты сказала «да». Для тебя это не будет ничего значить, даже не формальность.
*- Это нечестно.
*- Почему? Ты честная передо мной и перед своей верой. Пожалуйста, я очень тебя прошу! Сделай это для меня!
Я посмотрела в его глаза: сколько было в них мольбы! И я не могла сделать ему больно.
*- Ладно, - я сдалась. - Только без шумихи.
*- Cara! - он встал и, подойдя, крепко поцеловал меня. - Если ты не против, то нас обвенчают завтра же.
*- Где? - не поняла я.
*- В Москве. Ты же едешь в Москву?
*- А ты как узнал?
*- Ну, ты даёшь! Большой уже на всю Россию раструбил о твоей Саломее.
*- Оперативно, - заметила я. - Но ведь в храмах тоже есть очередь.
*- Я уже договорился.
*- А если бы я отказалась?
*- Ничего страшного, они бы лишний раз попили чаю. Они такие же люди, как и мы с тобой. Да, прости, - он заметил огонёк в моих глазах, -  я забыл, ты у нас – несравненная!
*- То-то же! - я улыбнулась. – Ладно, если это не займет много времени.
*- Не займёт! - он улыбнулся.
Закончив ужин, мы поднялись в номер (кстати, у Анны Марии Косицыной во всех гостиницах града есть именной номер).
Утром мы прилетели в Москву. Прямо из аэропорта мы поехали в костёл.
Церемония действительно не заняла много времени - уже к двум часам дня я была в Большом.
Как-то раньше мне не доводилось посещать храмы (не считая одного раза, когда бабушка меня крестила - а было это двадцать восемь лет назад). Ну, только мельком или снаружи. Не тянуло меня вовнутрь.
Костёл приятно меня удивил: здесь было светло и чисто (после недавнего ремонта, судя по всему) и даже как-то торжественно. Бергонци светился от счастья! И, похоже, это для него важнее ЗАГСа. Мне было интересно, не более того. Хотя признаю, теперь Бергонци стал для меня собственностью.
В Большой он поехал вместе со мной (заодно помог местному режиссёру с постановкой).
Я предложила ему пожить у нас. Женя был не против, особенно когда узнал, что мы обвенчались. Правда, немного удивился. Мне показалось, что Женя рад за меня. Бергонци ему нравится (чем-то он напоминает нам дядю Андри).
Что ж, все довольны.  И овцы целы (моя свобода), и волки сыты (Бергонци).

6 ноября.
Вчера был такой чудесный день!
Генеральная репетиция прошла на удивление спокойно и благополучно. Спектакль - как всегда с ажиотажем. Московская публика уже успела по мне соскучиться.
С коллективом мы умудрились найти общий язык (может, мне действительно надо работать «наездами»). Бергонци подправил драматургию, так что спектакль удался на славу!
Из театра мы с Бергонци поехали в аэропорт. Ещё ночью мы прилетели в Питер.
Хорошенько выспавшись, мы поехали в Мариинку (где-то после часа).
Бергонци стал для меня «банным листом» - не отлипает от меня ни на шаг. Пока меня это не раздражает, а порой даже нравится: я могу рассуждать вслух и не казаться полоумной. Кроме того, он выполняет все мои поручения (хочется верить что в «мальчика на побегушках» он не превратится).
Саныч был счастлив за нас с Бергонци. Он даже не удивился. Ещё больше он был рад, что тот согласился помочь с постановками (да еще и без гонорара!).
- Анна Мария, - признался он мне наедине. - Ты просто чудо! Но я очень прошу, позволь мне оформить вам гонорары, я так не могу!
- Сан Саныч, не надо! Не обременяйте меня этой письменно-бумажной тягомотиной! И потом, большой гонорар вы не потянете, а маленький я не возьму - это может испортить мой имидж.
- Хорошие доводы, - он улыбнулся. - Но я должен тебя как-то оформить.
- Оформляйте, как Вам удобно. Деньги перечислите приюту какому-нибудь, только не посрамите уж меня.
- Хорошо, так я и сделаю. А Бергонци?
- Его можете даже не оформлять, он здесь по случаю, - я улыбнулась.
- Я рад за вас. А когда в ЗАГС?
- При случае, пока не до этого, - скользко я.
- Ясно, больше ни о чём не спрашиваю.
Сан Саныч  - реальный худрук! Он знает, о чём можно говорить, и о чём - не стоит. С ним удобно.
И даже репетиции проходят глаже. Время вообще не ощущается!

13 ноября.
Неделя репетиций прошла просто незаметно.
Спектакль порадовал даже меня. Не знаю, какой уже раз пою «Тоску», но так я ещё не пела (и не играла).
Это было здорово! Театр ожил. Бергонци смог лёгкими штрихами превратить заезженную постановку в новую жизнь! Он Гений!
Солистам, конечно, тоже надо отдать должное: отработали на славу. Жаль, что время пролетело так быстро!
Завтра я отпою «Хованщину», и пора восвояси. И так уже загуляла.
Но Боже! Как я не хочу туда ехать! Как я втянулась в нормальную жизнь. Ну, что мне там делать?
Стоп! А мамины дневники? Ладно, этот аргумент сильнее любого комфорта.
Жаль, что Бергонци не может поехать со мной – я к нему привыкла. Но он там просто замёрзнет. Судя по всему, там уже под 20 градусов мороза. Да и потом, что он там будет делать? Театров нет, театральных школ – и подавно! Я-то там никому не нужна.
Ничего, пусть подождёт – ему на пользу.
А мне скучать не придётся: такая заноза, как Вяз, мне это не позволит. Хорошо, что я не забыла про его просьбу. А всё-таки интересно, что он там написал?
Конверт отвёз один из моих людей, и через несколько дней забрал «ответ».
Скажу честно, у меня так и чешутся руки посмотреть, что там. Но! Я буду выше этого! (хотя нутром чую, что меня это касается напрямую)
Ну, да Бог с ним!
Кстати, за эту неделю мы обошли весь Эрмитаж и почти весь Питер. Репетиций было немного, зато свободного времени – уйма!
Я рада, что всё складывается именно так!

15 ноября.
Спектакль прошёл очень хорошо (не хуже даже «Саломеи» и «Тоски»). В Москву мы поехали ночным поездом (захотелось романтики).
Самолёт в Новосибирск у меня в полночь.
Весь день Бергонци пытался добиться от меня, чтобы я сказала, куда лечу и где я буду. Но! Факир был пьян, и фокус не удался!
Он остался в расстроенных чувствах, но зато с прощальным поцелуем на губах.
Попрощавшись с братьями и попросив никого меня не провожать, я уехала в аэропорт.
У меня с собой 3 чемодана вещей + 6 чехлов с шубами и дублёнками и + 15 коробок со шляпами (и шляпками). Обувь я намерена купить в Новосибирске – в Москву такую тёплую обувь просто не привозят.
Ну, что же. Послезавтра я буду в Студёновке.

18 ноября.
16-го я прилетела в Новосибирск и сразу взяла билет до К***. К вечеру я была там. Не желая заниматься экстримом, я переночевала в гостинице, и 17-го утром поехала в Студёновку.
В деревню я въехала где-то в 23.00. Темно было, хоть глаз выколи. Немного «подсвечивал» выпавший (в довольно больших количествах) снег. Дороги, наверняка, никогда здесь и не чистились, ехать пришлось медленно. До выезда из Заречного и колея-то не была проложена. То, что дальше снег был утрамбован, означало, что с бусом всё нормально, и Вяз продолжает возить детей в школу. Это радовало. Но недолго…
Проехав через всю деревню (света не было ни в одном доме), я подъехала к нашему дому.
Точнее, к тому месту, где он некогда стоял.
На фоне белого, искрящегося (когда выходила Луна) снега громадной дырой красовалось … пепелище.
Я очень долго простояла, созерцая эту картину и не понимая до конца происходящее.
Но с реальностью не поспоришь: вместо дома была гора обуглившегося дерева, расплавленного пластика и почерневшего металла – огромная чёрная гора.
Я посмотрела на гаражи (они были отдельной постройкой) – они были целы и невредимы. Я удивилась и окончательно растерялась.
Спустя какое-то время я очнулась и поняла, что промёрзла до мозга костей. Кроме того, меня уже почти замело: стояла такая снежная баба (точнее, заснеженная дура!).
Я не знала, ни что мне делать, ни куда идти.
Никогда в жизни я ещё не попадала в такое идиотское положение!
Наконец, я решила загнать джип и идти… к Вязу.
Так я и сделала.
Стучать пришлось долго (я, конечно, понимала, что он спит). Руки мои уже онемели (да и всё остальное – тоже!), но я продолжала стучать.
Наконец, свет в доме загорелся, и я услышала голос Вяза:
- Кто?
Я чуть не ответила «Анна Мария»!
- Раиса! – еле выдавила я.
Он быстро открыл дверь и уставился на меня.
- А ты говорил: не запираете, - с трудом улыбнулась я.
- Господи Иисусе! – он, наконец, поверил, что это я и буквально втащил меня в дом.
Ему стоило огромных трудов снять с меня шубу. Мне было так холодно, что не хотелось раздеваться.
- Садись к печке, - он поставил мне стул и накинул на плечи тулуп, а мою верхнюю одежду уложил на печку.
- Держи. Выпей залпом, - он протянул мне стакан. Я, не задумываясь, выпила.
- Что это?
- Антистресс, - он сел рядом. – Мне жаль, что так получилось.
- Когда это произошло?
- Несколько дней назад. Кто – мы пока не узнали. А почему – думаю, ты понимаешь, - он замолчал.
- Не понимаю! – воскликнула я. – Чем я вам не угодила? Никому не мешаю, помогаю, чем могу! И такая вот благодарность?!
- Рая, не в этом дело. Ты же знаешь, богатство всегда режет глаз бедняка. Ты помогаешь только тем, у кого дети ходят в школу – а это меньше половины семей. У остальных много причин тебя недолюбливать.
- Это уже слишком! – заметила я.
- Согласен. Кстати, заметь, гаражи они не тронули.
- Ничего, это я исправлю. Больше ты не будешь возить детей. Пусть добираются, как знают!
- Дети-то ни в чём не виноваты, не надо на них вымещать своё зло. Не надо мстить, будь выше!
- Не хочу! Уж коль я не могу отсюда уехать, так уж, по крайней мере, не пойду у вас на поводу. И не позволю собой манипулировать.
- Рая, не надо. Ни к чему хорошему это не приведёт. Оставь всё, как есть.
- А где мне жить прикажешь? В гараже? – воскликнула я.
- У нас есть пустые дома…
- Нет, спасибо! Я не печатаю деньги. А жить с протекающей крышей и без стёкол в окнах я не намерена!
- Я помогу тебе с ремонтом.
- Не стоит, благодарствую! Больше вы меня здесь не увидите!
- В смысле?
- Я буду жить в Заречном, - твёрдо заявила я.
- Ну, смотри. Дело, конечно, твоё, - он замолчал.
- Ты голодна? – вдруг спросил Вяз.
- А что, у тебя есть еда?
Он улыбнулся и начал накрывать на стол.
- Бедно, но весьма приемлемо, - заметил он.
Я пересела к столу.
- Спасибо, что помогаешь, - тихо сказала я.
- Ты же пропадёшь здесь одна. Я прекрасно это знаю, - он посмотрел на меня довольно нежно.
- Но почему ты это делаешь?
- Мне жаль тебя.
- Жаль?! – мои глаза вспыхнули. – Неужели, я так жалка?
- Не в этом смысле. Ты создана для другой жизни. И я понимаю, какое испытание и пытка для тебя – жить здесь.
- Спасибо, - я доела и снова села к печке. – Я могу остаться или мне пойти в гараж?
- О чём ты говоришь! Только у меня не очень уютно. Я перестелю тебе на печке.
- Не стоит, я буду спать в одежде. А ты где ляжешь?
- Не думай об этом.
- Ты задубеешь, - твёрдо сказал я. – Не надо играть в рыцарство! По-моему, мы уже говорили об этом.
- Ты хочешь, чтобы я лёг с тобой на печке? – не поверил он.
- Можешь просто лечь рядом.
Он внимательно посмотрел в мои глаза, но ничего не сказал.
Так мы и устроились.
/правда, когда я проснулась посреди ночи, я лежала на груди Вяза, крепко его обнимая. Не имея сил придавать этому значение, я снова заснула/
Утро началось для меня только в полдень. Вяз меня не разбудил.
/кстати, дабы экономить на топливе, он отвозил детей в школу, возвращался в деревню пешком, а потом снова шёл в Заречное и забирал детей на бусе/
Когда я проснулась окончательно, я услышала «топор дровосека». Вяз рубил дрова.
Минут через двадцать он зашёл в дом, занеся охапку дров.
- Доброе утро. Как спалось?
- Доброе. Хорошо, спасибо, - я сползла с печки.
- Садись, я за тобой поухаживаю, - он вымыл руки и подошёл к печке. – Надеюсь, ты не против каши?
- Сейчас мне уже всё равно, - вздохнула я. – Ты потом мне поможешь?
- С чем?
- Хочу посмотреть, может, что уцелело.
- Вряд ли. Пожар был сильный. Но я схожу с тобой. Зимой в деревне не так много работы.
- Спасибо, - я принялась за завтрак.
На пепелище нам с трудом удалось «откопать» обгоревшие рояли и … сейф. Совершенно целый, только почерневший.
Я открыла его и выгрузила всё содержимое в свой джип.
- Умный ход, - признался Вяз. – Это что-то важное?
- Очень. Это смысл жизни и ответы на все вопросы.
- Чудно! – заметил он. – Но я думаю, здесь мы больше ничего не найдём.
- Такие хорошие были инструменты, - вздохнула я, глядя на рамы роялей. – Один за полмиллиона, другой – за триста тысяч.
- Рублей?
- Конечно, нет! – спокойно ответила я. – По-хорошему, так надо вызвать полицию, и пусть ищут. Это же колоссальные деньги!
- Тебе жаль денег? Они же не твои.
- Не важно, - заметила я. – За всё нужно платить.
- Не ты устанавливаешь ставки. С них Господь спросит.
- Ладно. Бог с ними. Поехали в школу, - я подошла к машине. – Сядь за руль, пожалуйста.
Тихим ходом мы поехали в Заречное.
- Будешь сегодня читать лекцию? – уже возле школы спросил Вяз.
- Почему бы и нет, - я пожала плечами. – Можешь не приходить: дороги плохие, да и ничего интересного.
- Мне очень интересно!
- Я тебе как-нибудь в другой раз, по индивидуальной программе, почитаю. Если хочешь, конечно.
- Очень!
- Я же теперь здесь всегда буду. Так что если не много работы в деревне – приходи в любое время.
- Я приду, - он усадил последнего ребёнка в бус. – Обязательно! Не скучай!
- Попробую, - усмехнулась я. – Счастливо!
- Доброго вечера! – он сел в бус, и они отъехали.
Я зашла в свой класс.
- Рая! – после короткого стука зашёл Степан.
- Привет. Как жизнь? Ничего, что я так задержалась?
- Даже не думай об этом! – он махнул рукой и сел рядом. – У тебя всё хорошо?
- Как тебе сказать? – вздохнула я. – В принципе, да, если не считать того, что мой дом сожгли.
- Как?! Я слышал, конечно, о пожаре в Студёновке, но никак не думал, что это был твой дом! Какой ужас! И как ты теперь?
- Здесь буду жить.
- Где? В школе?
- А что? Идея! – вдруг осенило меня. – Ты мне раскладушку найдёшь?
/мне почему-то так захотелось пожить в «тяжёлых» условиях. Как мама! Спать в «дыре», на раскладушке! Здорово! Я смогу прочувствовать то, что чувствовала мама/
- Найти-то, конечно, я могу, но…
- Вот и всё. Отлично! И мешать никому не буду. И инструмент рядом. Кстати, сегодня кто-нибудь придёт? Или все уверены, что я ещё не приехала?
- Боюсь, все уже разошлись. Мы, правда, не знали, что ты приедешь. А в субботу все будут, я обещаю!
- Хорошо. Тогда и я пока отдохну. Как здоровье Алёны?
Он засиял:
- Похоже, у нас будет ребёнок.
- Почему «похоже»? Вы не были у врача?
- Она сейчас как раз проходит обследование.
- Так беги к ней, что ты тут расселся?! – я улыбнулась.
- Непременно. Только найду тебе раскладушку.
- Да чёрт с ней, сама найду. Иди уже!
- Хорошо. Спасибо! До завтра! – он вылетел почти пулей.
- Всего хорошего! – вдогонку сказала я.
Я решила не искать раскладушку и легла на рояль, подложив под голову свёрнутую шубу, и накрылась дублёнкой.
Вот таким стало моё возвращение! Да, здесь я не соскучусь!

19 ноября.
Сегодня Степан нашёл мне раскладушку, подушку и одеяло. Я спрятала их в шкаф.
Вяз завёз детей и ушёл. Вернулся он около часа дня.
- Можно к тебе? – он заглянул в мой класс.
- Да, проходи, - я работала за ноутом.
- Как ты провела ночь? Где спала?
- Здесь, - просто ответила я.
- Где здесь?
- Да здесь, в классе, на рояле.
- Ты серьёзно? – он с недоверием посмотрел на меня и на рояль.
- Да. А сегодня Стёпка принёс мне раскладушку. Так что теперь буду спать с комфортом.
- А почему ты не сняла дом?
- На какие деньги?
- Я помогу.
- А у тебя откуда? – удивилась я.
- Есть немного.
- Не стоит. Мне здесь гораздо лучше. Ни тебе соседей, ни крыши протекающей. Всё хорошо, не думай об этом.
- Ну, смотри, - он вздохнул.
- Как там в деревне, уже появились новые сплетни?
- Пусть болтают, - он махнул рукой.
- Даже так? Значит, всё серьёзно. Ладно, не хочешь – не говори.
- Можно посидеть на твоём уроке?
- Конечно, сиди.
Он немного помолчал.
- Можно попросить тебя? – осторожно заговорил Вяз.
- Проси, я перед тобой в долгу.
- Сыграй мне что-нибудь.
- Сыграть? – удивилась я.
- Да. Ты можешь «Лунную»?
- Не вопрос, - я открыла рояль и начала играть.
Закончив, я с вопросом посмотрела на него.
- Поиграй ещё, - тихо попросил он.
Ну, меня два раза просить не надо. Я играла долго, до самого звонка на мой урок. Дети столпились в дверях и тоже слушали.
Закончив, я встала:
- Заходите, садитесь, мы сейчас начнём.
- А дядя Вяз здесь останется?
- Да. Он хочет послушать, чему вы научились.
- Урррра! – пара детишек повисли на его шее.
- Всё, рассаживайтесь по местам. Вяз, - я тихо обратилась к нему, - сядь, пожалуйста, в конце класса.
Он кивнул и сел за последнюю парту.
После урока, Вяз попрощался и они уехали. А я села за рояль.
Теперь у меня появилось столько свободного времени, что я даже не всегда нахожу, чем его занять. Я и не знала, что можно так жить: никуда не спеша.

21 ноября.
Вчерашний день прошёл так же, как и предыдущий, ничем особо не удивив.
А сегодня около полудня приехал Вяз.
Я уже проснулась, но ещё не встала. Когда он постучал, мне пришлось-таки подняться и, накинув халат, подойти к двери.
- Доброе утро, - он осмотрел меня. – Прости, что разбудил. Я подумал…
- Привет. Всё нормально, я уже не спала. Заходи, - я отошла от двери. – Только дверь закрой.
Он закрыл дверь и прошёл в класс.
 Я села по-турецки на раскладушке:
- Садись, не стесняйся.
Вяз присел на учительский стол. Он молчал и внимательно смотрел на меня.
- Почему ты так смотришь? – всё-таки спросила я.
- Непривычно видеть тебя в таких условиях. Ты гораздо органичнее смотрелась в том доме, в шикарном кресле возле камина.
- Не дразни душу, - я отвела взгляд.
- Не понимаю, как ты сюда попала?
- Не от хорошей жизни, - заметила я и, дабы сменить тему, сказала:
- Кстати, я совершенно забыла, а ты мне и не напоминаешь. А отвезла твоё письмо, и вот ответ. Прости, что забыла, - я отдала ему конверт, привезённый из Москвы.
- Спасибо, - он взял его, но не открыл.
- Не посмотришь, что там? – удивилась я.
Он молча открыл его и, прочитав бегло содержание, улыбнулся.
- Я рада, что не привезла плохих новостей, - заметила я, дабы не молчать.
- Это самые лучшие вести за последнее время, - он поднял на меня глаза.
И что-то в его взгляде мне не понравилось! Словно он узнал какую-то тайну, но никому о ней не расскажет.
- А я к тебе зачем шёл, - вдруг сказал он. – Пойдём, погуляем? Пока и морозы не такие сильные, и сугробы не такие глубокие. Да и темнеет пока не так рано. Как ты?
- Давай не сегодня, - помялась я. – Я так вымоталась за эту неделю. Мне нужно отдохнуть. А в следующее воскресенье, я с радостью. Если, конечно, твоё желание ещё не пропадёт.
- Скорее только укрепится, - он встал. – Хорошо. Значит, договорились?
Я мотнула головой в знак согласия.
- Спасибо за письмо! – уже в дверях повторил Вяз.
- Да пожалуйста!
- До завтра!
- Пока, - после моих слов он вышел, ещё раз хитро улыбнувшись.
Так я и знала! Надо было мне всё-таки посмотреть, что там за письмо! Хотя, что теперь-то кулаками махать?!
Остаток дня я провела за мамиными рукописями.
Чем больше я о ней узнаю, тем больше горжусь, что я её дочь, и тем больше понимаю, насколько я далека от неё.

28 ноября.
Неделя прошла нормально. Ничего из ряда вон выходящего не произошло.
Алёна (жена Степана) действительно ждёт ребёнка. Но врачи посоветовали ей прервать беременность – они говорят, что она слишком слаба здоровьем и не сможет не то, что родить, но и выносить ребёнка здоровым. Однако Степан с Алёной твёрдо решили оставить ребёнка и не слушать врачей.
Хотя даже я (далеко не специалист в этом деле) сомневаюсь, что она его родит. Но это их дело!
Дети меня порадовали: они хорошо усваивают всё, что я им даю. Взрослые немного похуже. Хотя Степан начал делать успехи в игре на виолончели.
В целом, неплохая неделя.
А сегодня мы с Вязом пошли гулять. Он показал мне местную природу /я даже немного пофоторгафировала/.
А ничего, симпатичненько…
Работа над рукописями идёт полным ходом.

5 декабря.
Такое ощущение, что природа ждала официального приходя зимы. Первого декабря ударили морозы за -30 С.
Наш бус отказался заводиться в такую погоду. Так что теперь Вяз возит детей на … санях! Лошади сейчас не востребованы, так что мучают животинку!
В работе всё хорошо. С рукописями тоже.
Занимаюсь с особым рвением и воодушевлением.
Сегодня Вяз катал меня на тройке! Это было потрясающе! Потом мы пытались лепить бабу, но снег оказался слишком сухим. Поэтому мы пошли кататься с горки. Я так не дурачилась даже в детстве!
А потом мы пили чай из самовара у Вяза дома.
Наверное, это у меня отсутствие детства сказывается. Я получаю такое неприличное удовольствие от подобных утех, что аж самой за себя стыдно!
Ну, и пусть! Всё равно меня никто не видит (из тех, кто знает). Зато нагуляюсь вдоволь!

12 декабря.
Дни летят просто незаметно. Работа кипит на всех фронтах.
Вяз приходит ко мне почти каждый день. Я начала учить его играть на альте. И он, похоже, не без способностей.
Мы замечательно проводим время!
/сама себе поражаюсь! Я-то всегда думала, что большее, на что годны мужчины – это секс, ну и работа. А оказывается, с ними можно премило разговаривать, слушать музыку, философствовать. И даже – не будучи любовниками! Это для меня настоящее открытие!/
Вяз – компанейский парень. Особенно теперь, когда перестал делать попытки разведать моё прошлое.
Теперь мы проводим каждое воскресенье вместе – это обязательный «ритуал». Гуляем (не глядя на мороз), ходим на лыжах, а потом пьём чай и говорим, говорим, говорим… У него удивительная душа! Он так хорошо меня понимает (и я его тоже!). Мне так комфортно с ним. У нас схожие взгляды (не на всё, но на многое) и вкусы (кто бы мог подумать!).
Начитавшись маминых рукописей, я пришла к выводу, что мне действительно надо бы заняться оккультизмом. Я то я ж балда, ничего в этом не шарю.
Скачала из сети целую уйму литературы – начну её штудировать.
Скучать мне не приходится!

19 декабря.
Ничего нового.
/мама была Гением!!!!/

26 декабря.
Скоро новый год, а я никак не решу, где его встречать!
Не хотелось бы мёрзнуть в гордом одиночестве в этих стенах! (хотя, мне в любом случае предстоит провести здесь ещё не один год!)
И Вяз ничего не говорит! Неужели, он не предложит встречать Новый год вместе?! Я на него обижусь!
А Алёна попала в больницу на сохранение. Стёпка очень переживает.
А я уже подхожу к концу первой маминой рукописи.
Это так ужасно! Не думала, что папа был способен на такое! Я поверить просто не могу! /в моём сознании он остался абсолютным идеалом уравновешенного, доброго человека/ А дядя Андри! Это что-то! Какие страсти! Бог ты мой!
А ещё я почти освоила испанский и португальский. Так что теперь я знаю (ну, почти знаю) 7 языков /русский, итальянский, английский, французский, немецкий, испанский и португальский/
И ещё я выучила две новые партии, пять партитур и одну фортепианную программу.
Жаль только, что выступать негде!..

29 декабря.
Ну, наконец-то!
Вяз предложил мне встречать Новый год вместе! И предложил выбрать место.
Если мы будем встречать в деревне – нас сожрут с потрохами, и детей ко мне больше не пустят. В школе – это идиотизм! В районе – всё равно, что в деревне, да ещё и негде! В область – можем не доехать! /машина, наверняка, заглохнет, а лошади околеют/
Остаётся - … идиотизм!
А что, может, и не так уж и плохо? В Новый год здесь никого не будет. Ёлку Стёпка с физруком уже поставили, детишки – нарядили и её, и школу украсили.
И весьма празднично получилось.
Я попробую что-нибудь приготовить (мне ведь дан неограниченный доступ на школьную кухню) и … мы замечательно отметим!
Значит, решено – встречаем в школе!
Завтра решу все организационные вопросы и обрадую Вяза.

3 января.
С Новым годом, мой дорогой дневник!
Тебе одному могу доверить тайны души моей…
Это был лучший Новый год в моей жизни!
31-го я простояла весь день на кухне – зато блюда получились на славу! Наверное, кулинарные способности тоже передаются по наследству.
Найдя пачку свечей, раздвинув парты, я превратила свой класс в волшебный новогодний зал!
Жаль только, что тарелки глиняные, а вилки алюминиевые! Но ничего, это не смогло испортить эту ночь!
Вяз пришёл в начале двенадцатого (ночи), помог мне с последними приготовлениями и … мы начали праздновать.
Отмечали до 6 утра – прошлись по всем российским часовым поясам. /кроме Калининграда – уж простите нас, друзья!/
Вяз был в восторге от блюд!
Мы так хорошо провели время! О стольком поговорили! И…
- Рая! – под «виртуальный» бой курантов (т.е. в Новый год по Москве) начал Вяз. – Мы с тобой знакомы всего полгода. Но мне кажется, что я знаю тебя всю жизнь. Ты для меня стала таким родным человеком!
- Спасибо, Вяз. Взаимно! – искренне ответила я.
- И знаешь, мне кажется, что… Выходи за меня замуж! – вдруг выпалил он.
Я подавилась шампанским:
- Что ты сказал?
- Прости, если тебя это оскорбило. Конечно, кто я для тебя? Мужик, колхозник…
- Перестань, Вяз! – перебила я. – Если бы я считала тебя не достойным своего общества, ты бы не ходил сюда каждый день. Дело совершенно не в этом! Мы действительно знакомы без году неделю. Ты ничего не знаешь обо мне. Я ничего не знаю о тебе! Нельзя начинать семью с неизвестности.
- Так давай расскажем друг другу всю правду.
- Заманчивое предложение, - я улыбнулась. – Но это тоже не аргумент. Мы не можем сейчас пожениться.
- Сейчас? Т.е. ты допускаешь, что это возможно?
- В этой жизни всё возможно, - вздохнула я. – Не сейчас. И я прошу: не требуй от меня объяснений.
- Хорошо. Я не буду поднимать эту тему.
- Постой! – вдруг меня осенило. – Может, ты за моё доброе имя борешься? Тебя, наверное, деревенские сплетники доконали?
- Не думай об этом! Ты правильно сделала, что переехала в Заречное.
- Что, всё так плохо?
- Злые бабы! Что с них возьмёшь?! Давай не будем об этом.
- Ладно. Налей мне ещё! Я хочу сегодня быть пьяной, - улыбнулась я и протянула ему свой … стакан.
- Не представляю тебя пьяной, - признался Вяз и налил мне вина (шампанское уже закончилось).
- Давай потанцуем! – вдруг предложила я. /музыкальное оформление я тоже продумала: аппаратура и записи у меня были самые лучшие/
Вяз молча встал и обнял меня.
Спиртное уже порядком по мне ударило – шатало меня хорошо. Поэтому Вязу пришлось крепче меня обнимать.
- Ты так красива, - прошептал он, проведя рукой по моему лицу.
- Я знаю, - усмехнулась я.
Он медленно приблизил своё лицо и… !!!
А я уже думала, он никогда на это не решится.
Его поцелуй был нежным, тёплым, ласковым и … опьяняющим.
От него веяло силой, надёжностью, уверенностью (где-то это уже было?!). И я была готова ему отдаться.
Но!
Вмешался мой рассудок (не до конца ещё усыплённый!).
Первым аргументом стал уже привычный: Вяз – человек не моего круга, и я не имею права спать с ним! Я не должна до этого опускаться!
А второй: я недавно обвенчалась с Бергонци. Как-то подло с моей стороны так поступать. Конечно, венчание – не официальный брак, но… Не могу! Я не должна!
- Вяз, не надо, - я аккуратно отстранила его, когда он уже целовал мою шею.
Он с вопросом посмотрел на меня.
- Мы не должны переходить эту черту. Не сейчас, - добавила я. – Мы будем потом жалеть.
- Прости, я забылся, - он отошёл.
- Только не обижайся!
- Что ты, - он повернулся. – Ты права. Спасибо, что остановила меня. Я не должен был…
- Всё, проехали, - перебила я. – И не будем к этому возвращаться.
- Хорошо. Уже утро, - он посмотрел на часы. – Мне пора.
- Ты с ума сошёл! Куда ты собрался в такую метель и мороз?! И даже не думай об этом!
- А ты не боишься?
- Нет, - твёрдо ответила я. – Я не боюсь ни тебя, ни сплетен, ни даже себя. Я даже нашла для тебя вторую раскладушку!
Он засмеялся (я впервые услышала, как он смеётся – и мне понравилось!):
- Ты - чудо!
- Спасибо, я в курсе.
Улеглись мы быстро, заснули ещё быстрее.
Утром (уже за полдень) Вяз подогрел «горячее» - так что проснулась я под ароматные запахи.
Весь день Вяз провёл со мной, и ночь – тоже.
Утром 2-го он ушёл в деревню. Я принялась вычищать кабинет и приводить его в порядочный вид. У детей пока каникулы, но жить в бардаке мне всё равно не хочется. Еды мне хватит на неделю – с готовкой проблем не будет.
Бедный Вяз!
Как глупо он выглядел, когда я его отвергла /а я и не знала, что это так приятно!/. Ему явно было не по себе. Какой порядочный!
И что самое обидное (для него): приходится терпеть нападки сплетниц ни за что! Ладно, если бы действительно что-то было! А так…
Бедный!
Могу только догадываться, что там говорят обо мне!
А сегодня я приступила к привычному распорядку: занятия – языки – рукописи.

16 января.
Да, скучновато всё-таки в деревне!
Закончились каникулы, началась 3-я четверть, ничего не изменилось.
Жизнь словно замерла в одной точке. Изо дня в день – одно и то же. Мне уже выть хочется! Если бы не Вяз, я бы повесилась, наверное!
Да это ещё хорошо, что у меня есть занятие. Но и оно уже не очень спасает. Мне не хватает внимания, интереса, толп поклонников (никогда бы раньше не подумала, но это факт) и общения! Живого, интеллектуального! Ну, про искусство я уже, наверное, даже и забыла бы, если б не преподавала его!
Кто бы мог подумать, что я захочу работать в коллективе! Воистину, мы начинаем что-то ценить, только когда потеряем.
Кажется, я начинаю понимать, зачем здесь очутилась. Я не ценила ничего из того, что у меня было.
Ничего и … никого!
Хорошо, что это никто не прочитает… Но мне так не хватает Бергонци! Хотя, по правде, во многом его весьма удачно компенсирует Вяз. Даже не столько компенсирует, сколько дополняет. Вот было бы здорово, если б они оба были рядом.
Кажется, я понимаю маму. Каким бы великолепным ни был папа, маме вполне могло его не хватать.
Бедная мама! С её-то честностью! Ясно теперь, зачем она её убивала.
Как же тяжело ей приходилось! И папа не должен был её бросать. Но они были так молоды! И его можно понять – для него мир искусства был чужд. Театр – это страшный организм. Наверное, папа был прав, называя его «хаосом разврата». Так оно и есть. Он не знал и не мог знать образа жизни артистов. А уж принять его – и подавно!
И как он пережил её смерть? А она думала о дяде Коле! Как же это жестоко!!!
Но не мне её судить /хотя лично меня она бросила/.
Лучше буду следить за собой.
Что-то как-то неважнецки я себя чувствую (может, отравилась в этой столовке). Хотя… На здоровье я никогда не жаловалась. И не собираюсь! Просто нерегулярно питаюсь.
Продолжу занятия, а то перерыв очень затянулся.

19 января.
/день – как обычно/
Интересный сон мне сегодня приснился. Мы с Вязом поженились!
А в деревне сегодня празднуют что-то (кажется, Крещение, или что-то в этом роде). Даже детей в школу не пустили.
Что ж, отдохну и позанимаюсь.
Кстати, мамины рукописи движутся полным ходом. Я уже очень успешно управляюсь с «трансом» и, похоже, сама начинаю так писать.
Хорошо, что я додумалась забрать мамину повязку – а то ещё не успею освоить пальцевое дифференцирование.
Видений пока больше не было. Работаю с тем, что есть и знаю.

23 января.
Неделя прошла без особых происшествий.
Алёна опять легла на сохранение. На Стёпке лица нет – так он переживает. Даже на лекции перестал ходить. Что ж, я его понимаю и … жалею.
Не родит она этого ребёнка! Хорошо, если сама выживет!
Мои занятия оккультизмом начинают приносить первые плоды. С астрологией я разобралась быстро – там несложно и всё очень логично. Немного сложнее с ТАРО – это оказалась настолько сложная система! Но, я думаю, я справлюсь! Времени и тишины у меня предостаточно.
С лечебным гипнозом и врачеванием пока не всё ясно – ну, нет у меня подопытных кроликов /не резаться же нарочно!/. С теорией – более менее, но вот практики явно не хватает.
А ещё я сегодня порвала басовую струну. И это очень плохо. Заказывать – надо ехать в область. А это проблематично. Дороги заметены. Почтовые машины сейчас не ездят. Придётся заниматься в зале и быть более осторожной.
Хорошо, что я не выпендрилась хоть в этом: а то могла привезти свой (наш) Genius с платиновыми струнами! И что бы я делала?!
Ну, всё это мелочи, что ни говори.
А всё остальное хорошо. Прогулки с Вязом смогли поправить моё здоровье – больше никаких проблем и недомоганий не возникает. Надо просто больше дышать воздухом!

30 января.
Сегодня мы с Вязом прогулялись до Студёновки и обратно. Мне показалось, что если бы я была одна, меня бы местные бабы разорвали, как Тузик грелку. Как они на меня смотрели! Так неуютно мне ещё никогда не было. Даже театральные дрязги в сравнении с этими взглядами – детские обиды в песочнице!
Действительно страшно!
У меня же здесь ни одного «своего» человека нет (кроме Вяза – и тот не совсем «свой» - ведь я о нём ничего не знаю!). Мне не на кого положиться, не за кого спрятаться. Ни опоры, ни защиты! Даже Женьки нет!
Страшно и неуютно.
Кажется, я начинаю понимать ещё кое-что. Они не просто завидуют моему богатству и красоте, но и ревнуют ко мне Вяза. Он всегда (похоже) был здешним любимчиком. Я думаю, многие были бы счастливы выдать за него своих дочерей. А он, судя по всему, гордо сохранял нейтралитет. И тут вдруг появилась я, и он начинает вокруг меня увиваться. И притом, что мне не 16 лет (и даже не 20). Я по их меркам вообще «старая дева».
Да, им есть, за что меня не любить! И слава Богу, что я там не живу! А всё остальное нормально.

6 февраля.
Умереть от тоски!!!
Я скоро волком выть начну! Это невыносимо! Я одичаю (если уже не одичала). Одни и те же люди (5 взрослых и два десятка детишек), одна и та же работа, одна и та же картинка за окном.
Это испытание – не для моей психики!
Вяз говорит, что в конце месяца будет потепление (что очень не характерно для местного климата), и если снега больше не выпадет, можно будет съездить в область.
Не думаю, что меня это спасёт! Да и в тепло я уже не верю. -40 С стало для меня нормой!
Я ещё умудряюсь спасаться мамиными рукописями. Но и они подходят к концу (биография). И ноты, привезённые из Косицынграда, уже все освоены.
Становится невыносимо! Затишье слишком затянулось!
Будь бы здесь мама, она непременно сказала бы: «быть буре»!
А по мне, так лучше бы буря, чем могильное затишье!

13 февраля
Я закончила редактировать мамину биографию! Ура!!!
Оказывается, она обладала не только сильнейшим критическим слогом, но и художественным. То, как она описывает папину смерть – это … гениально! Словно сам при этом присутствуешь! Я рыдала, как не рыдала и на его похоронах!
Сколько всего ей пришлось пережить! А ведь мы ничего не знали! И даже не догадывались!
Мы упрекали её в развратности, отсутствии любви и внимания к нам! Как мы были жестоки к ней! Она не требовала жалости, ей было нужно только наше понимание! Всё, что она делала – она делала ради нас и для нас!
Я надеюсь, после публикации её биографии, многие, как и я, раскаются в своих словах и поступках.
Я готова всю жизнь отдать за её прощение!..
Зато теперь я узнала про «потерянных» двоих наших собратьев. Это оказались дети от некого адвоката Вебера (видимо, того самого, которого мама называет в завещании своим европейским адвокатом). Правда, мама сама не знала, родились ли они, и с кем живут. Но, я думаю, Женя их найдёт – в этом он не уступает отцу!
Хочется верить, что хотя бы спустя 15 лет после её смерти все её дети соберутся вместе.
… Завтра начнётся обещанное потепление…
… Завтра – день святого Валентина. И я думаю, это будет первый раз, когда меня никто не поздравит…

14 февраля.
Я ошиблась! (а приятно иногда ошибаться)
Меня поздравил Вяз.
Он пришёл (как всегда) за два часа до детского урока (он следит за их занятиями).
- Добрый день! – он светился!
- Привет, - я это заметила. – Что-то случилось?
- День хороший, - он прошёл в класс. – Действительно, потеплело. И посмотри, какое солнце!
Я выглянула в окно:
- Да, здорово! Но 20 градусов мороза – это не очень тепло.
- К концу недели обещают десять!
- Если бы тепла! – усмехнулась я. – Это солнце тебе так настроение подняло?
- В том числе. Я узнал, что сегодня в Европе отмечают день какого-то святого, и решил сделать тебе скромный подарок, - он взял мою правую руку и надел на безымянный палец кольцо.
Оно золотое (я-то уж умею отличать драгметалл от бижутерии), тонкое, резное /явно ручной работы/ с рубином и россыпью небольших бриллиантов.
- Где ты его взял? – испугалась я.
- Не бойся, не украл. Оно принадлежало моей бабушке.
- Это очень дорогая вещь, я не могу его принять, - я хотела его снять.
- Нет, пожалуйста, - он взял мою руку. – Прими его.
- Откуда ты знаешь про день св. Валентина? – вдруг спросила я.
- Не важно, - отмахнулся он. – Это хороший праздник.
- А у меня для тебя ничего нет, - вздохнула я. – Хотя… - я сняла свой серебряный браслет и надела его на руку Вяза. Это браслет моей мамы. Не удивляйся, она любила мужские вещи.
- Я никогда его не сниму, - он обнял меня и нежно поцеловал.
В какой-то момент мне показалось, что он … мой муж. Не знаю, почему, просто показалось.
Мы проболтали до звонка. Спросите о чём – не отвечу, просто болтали. Не хотелось признаваться, но нам хорошо вместе.
Когда он уехал, и я осталась одна, я решила получше рассмотреть кольцо, подаренное Вязом.
У него оказалась хорошая аура. Его предыдущая владелица умерла естественной смертью. Хозяйка его был честным, добрым, благородным и любящим человеком. Кольцо несло тепло и любовь (желание любить и быть любимым).
Я решила сравнить его с кольцом Бергонци.
То было холодным, это – тёплым; то – новым, это – старым; то – подчинялось мне, этому – подчинялась я.
Оба кольца были красивы, оба мне нравились. Каждое из них дополняло другое тем, чего у него не доставало.
Наверное, в этом есть какой-то намёк или предостережение. Жаль, что я пока этого не понимаю!
Может, со временем…

20 февраля.
Неделя замечательная.
Никогда не думала, что -10 С могут показаться мне очень тёплой погодой! Но это так.
Говорят, в этом году природный катаклизм. В южном полушарии выпал снег (а там лето!) и пролежал несколько дней! А нам на следующей неделе обещают 0 градусов!
Местные жители в шоке!
А я рада! Это же здорово! Растаять-то снег не растает, зато мы хоть немного погреемся.
А сегодня мы так здорово погуляли!
Вяз учит меня получать удовольствие от простых и понятных вещей. Видеть красоту во всём. И, похоже, я делаю первые успехи. Мне начинает нравиться природа!
Боюсь, ещё чуть-чуть и я не захочу отсюда уезжать!
Шутка!
До этого я не дойду!!!
В творческих вопросах тоже всё нормально. Работаю, занимаюсь, как обычно.
Всё хорошо! (и боюсь желать лучшего)

23 февраля.
Сегодня я поздравила Вяза с днём защитника Отечества.
Оказалось, он даже служил в армии!
Т.к. купить что-либо в местных условиях я не имею возможности, я подарила ему … сольный концерт! А это дорогого стоит! /ещё бы, если учесть мои гонорары!/
Вяз был в восторге!
Первое «отделение» я играла /русскую и зарубежную музыку, классику и немного современной/, а во втором – пела. Тоже всё подряд. От народных песен до оперных сцен.
После «концерта» мы долго разговаривали.
/конечно же, он меня поблагодарил потрясающим поцелуем/
Мы пили чай, держались за руки и разговаривали…
Похоже, недолюбливают меня не только в деревне, уже и в школе на нас с Вязом косо смотрят.
Даже Стёпка как-то странно себя ведёт /хотя я за ним не замечала даже попыток к ухаживанию/.
Как бы там ни было, мне плевать на них! (да, как говорила мама, слюны жалко!)

5 марта.
Как же мне трудно писать! И как больно!!!
Похоже, я недооценивала маму. И слишком наивно относилась к её рассуждениям о жизни. После долгого затишья всегда приходит буря. Я в этом убедилась!..
К последним числам февраля температура и вправду поднялась аж до 0 градусов!
27-го, в воскресенье, мы с Вязом как всегда пошли гулять.
Мы решили сходить в деревню, попить чаю и вернуться обратно. Погода стояла потрясающая – настоящая весна!
Не успел Вяз поставить самовар, как в дом вошёл Михалыч.
- День добрый, - он остановился в дверях. – Здравствуй, Рая. Как живёшь?
- Спасибо, всё хорошо, - я натянуто улыбнулась.
- Михалыч, проходь, - Вяз подошёл к нему, пожал руку и пригласил к столу. – Мы сейчас чай пить будем.
- Благодарствую, мы уже откушали, - он потоптался. – Я не хотел мешать… Может, я попозже?
- А в чём дело? – спросил Вяз.
- Я хотел попросить тебя подсобить мне. Там немного работы, на час от силы. Один я не справлюсь.
Вяз посмотрел на меня. Я кивнула (что означало: иди, я подожду).
- Ладно, пошли, - Вяз начал одеваться.
- Вдвоём мы быстро управимся. Уж прости, - он обратился ко мне, прижав шапку к груди.
- Да ладно, всё нормально, - отмахнулась я.
- Я скоро, - бросил Вяз и вышел, дождавшись моей одобрительной улыбки.
Посидев немного, я решила … прибраться /да, я иногда это делаю!/
Надо признать, что в целом у Вяза было достаточно чисто и прибрано. Но! Здесь не хватало женской руки.
Но не успела я начать, как услышала скрип половиц в сенях. Я повернулась к двери.
- Здравствуй, - вошла баба Глаша.
- Здравствуйте, - ответила я без энтузиазма. – А Вяза нет, он пошёл Михалычу помогать.
- Я знаю. Я к тебе, - она прошла и села.
Я замерла с тряпкой в руках. Я ждала, когда она продолжит.
- Значит, правду всё-таки бают, - вздохнула она.
- Я даже знать не хочу, что Вы имеете в виду, - заметила я и «отмерла».
- А я думала, врут всё бабы, злые их языки. А теперь вижу: не врут, правду говорили. Рая, дочка, да разве можно так?
- Как так? – «не поняла» я.
- Ты же не в городе! И почему вы не поженитесь, как все нормальные люди?! Ну, и пусть, что ты только приехала, что никто не знает твоей родни. Но зато хоть по-людски всё было бы! А то что ж ты, как полюбовница какая иль девка уличная!
- Простите, но с какой стати это волнует Вас? – довольно резко спросила я.
- Наши дети смотрят на вас и могут взять в пример. А это разврат!
- Ой, ты Госпади! – воскликнула я. – Значит, плохо воспитываете!
- Раечка, дочка, - начала баба Глаша, но не успела договорить, так как в дом влетело несколько мальчишек:
- Дядя Вяз, дядя Вяз!..
…Всё, больше не могу написать ни слова. Продолжу завтра.

6 марта.
Итак, в дом влетели наши (деревенские) пацаны с криком «дядя Вяз!».
- Что вы орёте, как оголтелые?! Нет его! – грубо сказала баба Глаша. – Идите на улицу кричать!
- Так вы их воспитываете? – удивилась я и обратилась к детям. – Что случилось?
- Федька. Морозов. В прорубь упал. Мы не можем его вытащить, - не отдышавшись, выпалил один из ребят.
- Господи! Свят! – баба Глаша начала креститься и причитать.
Я встала:
- Тётя Глаша, найдите Вяза. Ваня, сходи с ней, - я быстро накинула дублёнку. – Кто-нибудь, покажите мне дорогу.
Баба Глаша продолжала креститься и причитать, но начала собираться. Я пулей вылетела из дома.
- Как это произошло? – по пути спросила я.
- Мы играли. Он поскользнулся, - отрывочно говорили пацаны.
- Ясно.
На речке, возле проруби, стояли два пацана.
 - Он утонул, - с ужасом на лице сказал один.
- Давно он ушёл под лёд? – раздеваясь, спросила я.
- Нет, ещё и минуты не прошло. Что Вы хотите делать?
Не теряя времени на объяснения, я … прыгнула в прорубь.
Это было самое глупое решение в моей жизни! Если бы я только научилась иногда думать!
Очутившись в воде, я почувствовала, как моё тело пронзил не один миллион острейших ножей. Осмотревшись под водой, я заметила тело мальчика, которое немного отнесло течением. Вынырнув на секунду и набрав побольше воздуха в лёгкие, я снова нырнула. Ледяная вода и лёд над головой сильно усложняли мне задачу.
Вообще-то, я хорошо плаваю и ныряю. Но в нормальных условиях!
Можно догадаться, что если я пишу эти строки, значит, я смогла выбраться из этого ледяного склепа. Хотя, не буду скрывать, в какой-то миг мелькнула мысль, что я могу умереть в самых ужасных условиях.
Но жизнь ребёнка в тот миг волновала меня больше, чем собственная /чему я сама удивляюсь!/
Мне удалось схватить ребёнка за капюшон, и я потянула его к проруби. Когда я вынырнула, возле проруби уже столпилась едва ли не вся деревня (остальные были на подходе).
Вяз вытащил ребёнка. Я хотела попросить его сделать искусственное дыхание, но у меня не хватало сил: мои губы дрожали, и я не могла выдавить ни звука. Вяз положил ребёнка на снег и вытащил меня. Я подползла к мальчику (которого уже обступили деревенские) и начала судорожно оказывать первую помощь.
Только сейчас Вяз понял, что ребёнка ещё можно спасти, и помог мне. Когда мальчик закашлял, я обессилено упала на снег и только сейчас почувствовала не просто холод, а … Даже трудно это описать. Словно меня на живую разрезали по кусочкам.
К счастью, я очень быстро потеряла сознание!
Написав это, я словно ещё раз это пережила! Это было ужасно!

7 марта.
… Очнулась я в большом уютном доме. Рядом с кроватью, на которой я лежала, сидели мама и папа. Мама гладила меня по голове.
- Я умерла? – спросила я, в глубине души надеясь услышать «да».
- Нет. Ты только начинаешь жить, - мама мягко улыбнулась.
- Мы гордимся тобой, - папа пожал мою руку.
- Я не могла поступить по-другому. Ведь я ваша дочь!
Папа улыбнулся.
- Вам надо поговорить, - с этими словами он вышел.
- Я обязательно должна возвращаться? – капризно спросила я.
- Да. Я понимаю, как тебе здесь хорошо. Но покой надо заслужить. И цена его – не одно доброе дело.
- Я понимаю, - вздохнула я. – Значит, я поступила правильно?
- У тебя не было выбора.
- А мне казалось, выбор есть всегда.
- Ты его сделала, когда оставила мою фамилию, когда приехала в Студёновку, когда, не смотря на возможность остаться с Бергонци, вернулась сюда.
- Ты хочешь сказать, что я могла остаться с briello и не ехать сюда? И у меня не было бы проблем? – удивилась я.
- Я этого не говорила. Проблемы есть всегда. Вопрос в другом: какие проблемы. Это тоже выбор.
- Ты про Вяза? – почему-то подумала я.
- Нет. Здесь ты тоже уже всё решила. Я про ребёнка.
- Он не спасён?
- Ты меня не понимаешь, - мама улыбнулась. – Я про твоего ребёнка.
- Моего? Я жду ребёнка?!
- Узнаю себя. Я тоже всегда искренне удивлялась.
- Господи! Да если бы я знала, я б никогда не полезла в эту прорубь!
- Поэтому ты и не знала.
- Но это жестоко! Почему я должна рисковать жизнью своего ребёнка за счёт чужого?!
- Ты не рисковала. За тебя уже всё решили. Если бы ты не полезла в прорубь – то отравилась бы или попала в аварию. Тебе послано это испытание.
- И в чём оно заключено?
- Два ребёнка – одна жизнь. И тебе решать, кому её отдать.
- Как можно ставить на одну доску нерождённый эмбрион и восьмилетнего пацана?!
- Прости, я всё время забываю, что ты не научилась мыслить абстрактно. В соседней палате лежит Алёна, у неё угроза выкидыша. На ваших детей послана только одна душа, - спокойно объяснила мама.
- А почему я должна решать? Я же не создатель.
- Это твоё испытание. Творец уже всё решил. Если ты поступишь правильно – выиграешь, нет – очередная цепь испытаний. Не переживай, в глобальном плане ты ничего не изменишь. Ты отвечаешь только за свою душу.
- И сколько у меня времени? – вздохнула я.
- Одна минута. И поверь, это очень много! – мама отошла к окну.
«Ну, за что мне всё это?! Стоп! Причитать буду потом. У меня мало времени. И надо подойти к вопросу объективно, словно это не мой ребёнок. Что мы имеем? Две женщины, два ребёнка. Одна: молодая, некрасивая, бесталанная, слабая, болезненная и т.д. и т.п. Если она теряет ребёнка – она вряд ли выживет, а если выживет, никогда не сможет забеременеть снова. Больше ни на что в этой жизни она не годна. Вторая женщина: тоже молодая, но красивая, успешная, талантливая, сильная, независимая, с железным здоровьем. Если она теряет ребёнка – она просто теряет ребёнка. Он не меняет её жизни! Даже более того – это поможет ей решить проблему отцовства. Как здесь объяснить, кто отец ребёнка? И как сообщить отцу? Или всем врать? Ответ слишком очевиден! Всё это было бы так просто, когда бы это был чужой ребёнок! Хотя, в принципе, ну что я, в самом деле, ломаюсь? Как будто я его планировала, долго ждала, с трепетом следила каждый день за здоровьем (как это делает Алёна). Наверное, я даже не заслужила его пока. И уж точно – не справлюсь! А всё действительно достаточно просто…»
- Я решила, - твёрдо сказала я. Мама повернулась. – Жить должен ребёнок Алёны.
- Молодец, дочка, - мама подошла. - А теперь будь готова к тяжёлым испытаниям и очень сильной боли, - я не успела ничего спросить, как она поцеловала меня в лоб, и весь этот мир провалился в небытие.
Меня пронзила сильная, нечеловеческая боль. Я очнулась и закричала…

8 марта
… Как оказалось, испытания только начались.
Из-за того, что операцию пришлось делать экстренно – в область меня везти просто не было возможности. А в районной больнице фактически не оказалось нормальной анестезии. А то, что было – что-то дешёвое, отечественного производства и только местная. Я наотрез отказалась, чтобы меня этим кололи – смущали стёртые сроки годности.
Мне предстояло пережить нечто ужасное! Эти эскулапы механическим путём выскребали из меня ребёнка (точнее то, что могло им стать, не умри оно раньше времени). Это не просто дико больно, но и омерзительно противно!!!
Я мечтала только об одном: потерять сознание! Но, как на зло, оно меня не покидало. Только в конце операции мне дали сильное снотворное, и я заснула на двое суток.
Второго числа я проснулась в более-менее адекватном состоянии.
В палате никого не было. Я осмотрелась. Это была даже не палата, а чей-то кабинет, в который внесли кровать для меня.
У меня болело всё тело (почти как после авиакатастрофы), а руки и ноги были забинтованы.
Какое-то время ушло на полное восстановление картины. Но про руки и ноги я ничего не помнила. Я чувствовала себя беспомощным инвалидом с забинтованными конечностями.
Я осмотрелась, но не нашла кнопки вызова санитаров. Я не знала, как позвать хоть кого-нибудь. Кричать не хотелось, и я решила дождаться обхода.
Порассуждав логически, я пришла к выводу, что у меня должно быть лёгкое обморожение. Но для чего бинты, я так и не поняла. Но я же не врач, чтобы всё это знать!
- Вы, наконец, проснулись? – в палату (кабинет?) вошёл врач. – Как Вы себя чувствуете?
- А как Вы думаете? – с прищуром спросила я.
- Я понимаю…
- Правда? – издевательски спросила я. – Из Вас тоже выскребали ребёнка без анестезии? Вы тоже ныряли в прорубь за чужими детьми?
- Нет, простите. Я хотел сказать…
- Всё, что хотели – Вы сказали. Как говорила моя мама: никогда не говорите, что понимаете, если не пережили то же самое. Что у меня с руками?
- Обморожение. Мы наложили специальную мазь…
- Спасибо! – я перебила. – Могу я увидеть родных? – спросила я обтекаемо
- Конечно, - он отошёл к двери. – Я приглашу, - под моим тяжёлым взглядом он вышел.
- Наконец-то мне разрешили к тебе зайти! – почти сразу зашёл Вяз. Он подошёл ко мне. – Как ты?
- Плохо, - честно ответила я.
- Тебе надо в Москву, - твёрдо сказал он.
- Зачем?
- Местные врачи не способны тебе помочь.
- А мне ещё можно помочь? – наивно спросила я.
- Всё очень серьёзно. Я договорюсь с врачами.
- Я думаю, с меня вполне хватит области, - отмахнулась я.
Вяз сел на мою кровать.
- Ты себе даже не представляешь, насколько всё серьёзно. И потом, тебе нужна психологическая поддержка. Кто-то должен быть рядом. Кто-то свой, родной.
- А при чём здесь Москва?
Он вздохнул и отошёл к окну:
- Спектакль слишком затянулся, и его продолжение может быть опасно, - он повернулся. – Анна Мария, я всё о тебе знаю!
- Например? – осторожно уточнила я.
- Да всё! Я тебя сразу узнал, как только увидел.
- И зачем ломал комедию?
- Я должен был всё проверить и понять, как ты могла здесь очутиться.
- И как, проверил?
- Абсолютно. Помнишь то письмо, что ты привезла из Москвы? Это от моего друга. Он депутат. Я попросил у него навести справки – он всё и раскопал. Как бы невероятно это не звучало – с документами не поспоришь. Это всё мне объяснило.
- Поэтому ты так пёкся обо мне?
- Я прекрасно тебя понимаю!
- Неужели? – ехидно спросила я.
- Я сам приезжий. Но об этом после. Тебе нельзя терять время, - он пошёл к двери.
- Скажи честно, что со мной? – попросила я.
- Операция была выполнена очень грубо и не очень профессионально. Я боюсь за последствия.
- А это? – я подняла забинтованные руки.
- Обморожение.
- Я в курсе, - ехидно заметила я.
- Сильное.
- Насколько?
- В этих условиях возможна ампутация, - честно ответил он.
- Ампутация?! Чего? Моих рук?! – крикнула я.
- Всё обойдётся, - он подошёл и взял меня за плечи. – Всё будет хорошо. Тебе надо в Москву!
- Это слишком жестоко, чтобы быть правдой! – я обняла его за шею.
- Он знает, что ты ждала ребёнка? – через минуту тихо спросил Вяз.
- Нет, я сама не знала, - я отстранилась.
- Он был здесь в начале января, - заметил Вяз.
- Кто?
- Бергонци. Это ведь он отец?
- Как ты узнал? – удивилась я.
- Он сказал, что вы обвенчались, а потом ты исчезла – и никто ничего не знает о тебе. Но ему удалось у кого-то узнать про N*** и он приехал. Он долго искал нашу деревню. Ему было очень трудно – он ведь не знает языка. В нашем районе только два человека знают английский: учитель из Заречного и я. Его привели ко мне. Мы поговорили по душам. Я сказал, что ты сюда никогда не приезжала, я его вполне убедил.
- И он поверил?
- Он видел, как мы живём.
- Ясно. А почему ты мне не сказал?
- Я решил, что если ты сама ему ничего не сказала – значит, либо не доверяешь, либо не хочешь видеть. Я заметил, что ты в положении – и не хотел тебя расстраивать.
- Заметил, что я в положении? – удивилась я. – Но как?
- Я не первый год здесь живу. Научился кое-что замечать, - он улыбнулся.
- Спасибо. Ты правильно всё сделал. Он не должен знать, где я.
- Ты его любишь? – вдруг спросил Вяз.
- Хороший вопрос! – усмехнулась я. – Это слово не сочетается с нашей фамилией.
- Ты можешь это исправить, - он открыл дверь. – Будь готова, мы скоро поедем.
И почему я не сказала, что люблю Бергонци? Может, потому, что это не так? Никогда раньше я так серьёзно над этим не задумывалась.
Через полчаса мы выехали в область.
Мы ехали на моём джипе. Снотворное, вколотое вместе с обезболивающим перед выездом, ещё действовало – я спала.
- Я взял билеты. Рейс через два часа. Прости, что разбудил.
- Ничего, ещё отосплюсь, - я попробовала сесть /на заднем сиденье/
- Тебе очень больно? – заботливо спросил он.
- После катастрофы было не намного лучше. Ты в курсе? – тут же спросила я.
- Да, я был тогда в Новосибирске.
- Правда? А почему не зашёл?
- У тебя не было недостатка в посетителях. И потом, охранники твоего брата меня просто не пустили, - он улыбнулся.
- Не обижайся на него.
- Да разве можно?! Я всё понимаю.
- Ты полетишь со мной?
- А есть другие варианты? – он удивился.
- И как я тебя представлю? Я даже не знаю, как тебя зовут.
- Григорий Вяземский. И не думаю, что ты кого-то удивишь новым спутником.
- Ты хочешь им быть?
- Я уже сделал тебе предложение. И оно всегда будет оставаться в силе!
- Спасибо, я тронута. У тебя есть телефон? – через минуту спросила я.
- Конечно! – он достал свой мобильник.
- Можно я позвоню брату?
- Можешь не спрашивать! Какой номер? – я продиктовала его. Вяз держал трубку, пока я говорила.
- Женя! Привет, это Ама, - начала я.
- Ну, наконец-то! Привет! Как ты? Где ты сейчас? Всё хорошо?
- Сколько вопросов сразу, - я усмехнулась.
- Прости, просто я так давно ничего от тебя не получал!
- Я знаю. Прости, у меня не было возможности. Что ж, судя по тому, что я говорю с тобой – я жива, по крайней мере.
- Ты совсем, как мама! Как твоё здоровье?
- Обсудим это дома.
- Ты прилетаешь?
- Да. Ты не мог бы встретить нас?
- Ты не одна? Ах, да, прости. Конечно, я встречу. Какой рейс?
Я продиктовала ему номер рейса и попрощалась.
- Спасибо, - поблагодарила я Вяза. – Он встретит нас.
- Я вернусь, как только передам тебя в его руки, - заметил тот.
- Ты меня бросишь?
- Я думаю, у тебя будет предостаточно внимания и без меня.
- Вяз! Как ты можешь такое говорить?! – обиделась я. – Ты же мне жизнь спас! Дай мне хотя бы отблагодарить тебя!
- Ты можешь сделать это сейчас, - он сел возле меня.
- Я не смогу дать тебе то, что ты заслужил, - я поцеловала его.
Он обнял меня. Невольно я вскрикнула от боли, пронзившей живот.
- Прости! Я сделал тебе больно? – испуганно спросил Вяз.
- Не ты, - вздохнула я. – Пожалуйста, не бросай меня!
- Не брошу, - он нежно поцеловал меня. – Не брошу! Тебе надо отдохнуть.
Он помог мне лечь. Перед вылетом он снова дал мне снотворное, чтобы перелёт вызвал как можно меньше дискомфорта.

Проснулась я около полудня третьего числа.
Я лежала в своей комнате, в своей постели! В нашем московском доме! Полежав пару минут, осознавая блаженство, я позвонила в звонок для прислуги.
- Вы уже проснулись? – в комнату зашёл старший Фридельман.
- Как я рада Вас видеть! – честно призналась я.
- Я тоже очень рад! – Натан подошёл и сел возле меня. – Как Вы себя чувствуете?
- Намного лучше! А почему я не в больнице?
- Ваш брат попросил меня сделать всё возможное в домашних условиях и только в самом крайнем случае поместить Вас в клинику.
- Значит, не всё так плохо?
- Вы знаете, я никогда Вам не врал, - начал он. – Что касается Вашего выкидыша: здесь я должен отдать должное врачам. Судя по всему, они были стеснены в средствах. И насколько я понял, анестезии не было?
- Не было.
- Это Вас спасло, - признался он. – Они были максимально аккуратны, что редко бывает с анестезией. Вы сможете иметь детей столько, сколько Вам заблагорассудится. Только ближайшие полгода Вы должны воздержаться от беременности.
- Слава Богу! – облегчённо вздохнула я. – Спасибо!
- Я тут не при чём. Я могу только догадываться, что Вы должны были пережить!
- Спасибо за понимание. А что с этим? – я подняла руки, перебинтованные зелёными бинтами (ну, любила я зелёный цвет в интерьере!).
- А вот с этим есть проблема, - он опустил глаза, но тут же их поднял. – В этом случае отсутствие медикаментов сыграло злую шутку. Пошло заражение. Их мази оказались бесполезны.
- Гангрена? – тихо спросила я.
- Слава Богу, нет! Мы сделали всё возможное. Но, боюсь… играть Вы больше не сможете.
- Вы ампутируете мне руки?
- Конечно, нет! – он сам испугался. – Я не знаю, как Вам объяснить. Некоторые участки нервных окончаний и некоторые суставы… Они не восстановятся. Т.е. Вы потеряли чувствительность и подвижность. Со временем Вы сможете даже писать и жить полноценной жизнью.
- Да разве я могу жить полноценно без рояля?! – воскликнула я.
- Я сочувствую, но поле Вашей деятельности столь обширно…
- Вы меня не поймёте!
- Простите, - он опустил голову и встал.
- Это Вы меня простите, - очнулась я. – Вы ни в чём не виноваты! Спасибо, что делаете всё возможное!
- Это мой долг, - он отошёл к двери.
- Когда их можно будет снять? – я имела в виду бинты.
- Я бы не торопился с этим.
- А можно хотя бы перебинтовать, чтобы я брала ручку и ложку?
- Хорошо. Я завтра сам этим займусь.
- Спасибо, - я улыбнулась. – Позовите, пожалуйста, Женю.
- Хорошо. До завтра.
- Всего доброго!
Через минуту вошёл Женя.
- Сестрёнка! – он подошёл, обнял меня за плечи и поцеловал в щёку. – Как ты нас напугала! Как это могло произойти?
- Захотелось побыть феей, - усмехнулась я. – Я рада, что мне есть, куда приехать!
- Это твой дом! Это наш дом! Как ты себя чувствуешь?
- Хорошо. А Вяз уехал?
- Вяз? А! Григорий! – догадался Женя. – Очень порывался, но я уговорил его остаться. Он классный парень! И где ты его нашла?
- Долгая история. Он здесь?
- Хочешь его видеть?
- Не сейчас, - испугалась я. – Я просто спросила.
- Я предложил ему пожить у нас.
- Правильно, спасибо! Ведь это он спас мне жизнь!
- Правда? – удивился брат. – Он ни слова об этом не сказал!
- Он скромен и скрытен.
- И воспитан, - добавил Женя. – Даже то, что я уже увидел, меня поразило – таких манер я уже давно не встречал.
- Правда? А я и не замечала.
- Ты просто привыкла! – он улыбнулся. – Может, тебе что-то нужно? Может, ты хочешь есть? Ты только скажи.
- Я хочу жить! Так, как никогда ещё не хотела! – призналась я.
- Это довольно страшно звучит. Так говорила мама незадолго до смерти.
- Типун тебе на язык! Хотя ты и прав. Ценить жизнь начинаешь, только почувствовав близость смерти. Но не будем об этом.
- Согласен. Так что тебе принести?
- Пока ничего, спасибо. Мне надо свыкнуться с реальностью.
- Хочешь побыть одна? – он встал.
- Не обижайся.
- Всё хорошо. Если что – звони, - он поцеловал меня в щёку и пошёл к двери.
- Спасибо.
Он вышел.
Какое-то время я размышляла обо всём произошедшем. Так много всего произошло!
Не знаю, сколько времени прошло, но вдруг я почувствовала голод. И довольно сильный. Подумав, я вспомнила, что не ела уже около четырёх дней!
Я решила не звать никого и попробовать спуститься самой. Это было довольно глупо!
Ведь я совершенно забыла, что ноги у меня тоже забинтованы! И не для красоты!
Об этом я вспомнила, уже почти на них встав.
Почувствовав адскую боль, я упала! И как всегда на руки! Боль усилилась, и я вскрикнула.
Глупо было надеяться, что меня кто-нибудь услышит. Ещё в молодости мама установила во всех комнатах звукоизоляцию.
- Никак не ожидала, что ты способна на такую глупость! – услышала я и повернула голову – в кресле сидела мама.
- Я снова потеряла сознание? – удивилась я.
- В этом нет необходимости. С чего вдруг тебя потянуло на подвиги?
- Я не хочу чувствовать себя инвалидом! И ты должна меня понимать! – обиделась я.
- Какая глупость! Надеюсь, ты достаточно скоро это поймёшь. Но я не про это.
- А про что?
- Ты столько времени потратила на оккультную литературу и совершенно не пытаешься её применять!
- На ком?
- На себе! Тебе был дан дар исцеления! И ты не имеешь права не использовать его! Если ты и дальше будешь его игнорировать, ты его лишишься, - резко заявила мама и исчезла.
«Дар? Какой дар? Неужели, я могу как-то влиять на… Нет, это невероятно!»
Опершись на локти, я попробовала встать на колени – но мои ноги так сильно болели, что мне пришлось лечь на спину. /более того, ниже колен, которые болели нестерпимо, я вообще не почувствовала ног/
«Великолепно! Интересно, сколько мне предстоит так проваляться?»
Оказалось, недолго. Меньше, чем через минуту в комнату почти влетел Вяз.
- Анна Мария! – он склонился надо мной. – Что произошло? – он боялся даже прикоснуться ко мне – чтобы не причинить боль.
- Я хотела встать, - я улыбнулась.
- Дорогая! – он аккуратно взял меня на руки и уложил на кровать. – Ты не должна!
- Я не могу чувствовать себя беспомощной! Я хочу есть!
- Я сейчас принесу тебе. Что ты будешь?
- Не нужно. Позови прислугу. Ты не должен за мной ухаживать – для этого есть слуги.
- Ты меня гонишь? – удивился он.
- Нет, что ты. Я просто не хочу быть обузой!
- Как ты можешь так думать?! – он отошёл к двери. – Я скоро вернусь.
Через пять (большее – 10) минут он вернулся с громадным подносом еды.
- Я не знал, что ты захочешь, и решил захватить всё, - он поставил поднос и помог мне сесть.
- Спасибо. Садись рядом, - он сел. – Как я соскучилась по домашней кухне!
- У вас дома готовят лучше, чем в самых дорогих ресторанах.
- Папа был гурманом, - я посмотрела на поднос и заметила бокал вина с трубочкой. Я выпила глоток. – Бургундское? Неплохо.
- Ты разбираешься в винах? – удивился Вяз.
- Не хуже, чем мама в виски! – я глубоко вздохнула, поняв, что поесть самостоятельно не смогу.
- С чего начнём? – Вяз взял вилку. – С салата?
Я улыбнулась и кивнула.
Поначалу было неуютно, а потом – очень даже приятно! Меня ещё никто не кормил из ложечки! С такой заботой и любовью.
- Скажи честно, почему ты зашёл?
- Сам не знаю, просто почувствовал, что нужен тебе. Я не смогу это объяснить.
- Ты понравился Жене, - призналась я.
Когда ужин был съеден, Вяз вдруг спросил:
- Позволь мне завтра уехать.
- Нет, пожалуйста! – неожиданно даже для себя взмолилась я. – Ты нужен мне!
- Я нужен в деревне. У тебя здесь семья, прислуга.
- У семьи нет на меня времени, а прислуге я не дам почувствовать мои несамостоятельность и слабость. Я не могу есть из рук! Не оставляй меня, пожалуйста! Я обещаю, что скоро поправлюсь, и мы вместе вернёмся в Студёновку! – я обхватила его руками и уткнулась лицом в плечо.
- Ну, хорошо. Я пока не уеду. Выпей снотворное – тебе надо поспать.
Я вздохнула и выпила таблетки:
- Спасибо!
- Доброй ночи, - он взял поднос и вышел.
И хоть была ещё не ночь, я заснула и проснулась только к полудню следующего дня.

9 марта.
Фридельман перебинтовал мои руки, чтобы я могла писать.
- Я осмотрю Ваши ноги?
- Не думала, что врач может задавать подобные вопросы! – удивилась я. – Конечно, смотрите!
Он разбинтовал мои ноги, осмотрел их и озабоченно поморщился.
- Что-то не так? Да говорите же! – испугалась я.
- Боюсь, здесь мы опоздали, - вздохнул он.
- Заканчивайте!
- Ампутация, - он с трудом поднял на меня глаза.
- Я Вам запрещаю, - твёрдо и резко сказала я.
- Анна Мария, это очень опасно! Может пойти заражение.
- Вы не можете меня оперировать без моего разрешения!
- Разумеется, я просто беспокоюсь о Вашем здоровье.
- И я Вам благодарна! А теперь потрудитесь уйти! – я не могла сдерживать эмоции.
Помявшись, он вышел.
«Боже! Это не может быть правдой!»
- Мама! Что мне делать?! – воскликнула я. – Мама! Помоги мне! Они же мне ноги отрежут! Мама!!! – у меня началась истерика.
- Моя дочка – истеричка, - мама сидела на подоконнике. – Вытри слёзы и не позорь меня!
- Ты чуть из окна не выпрыгнула, когда у тебя отнялись ноги. И дня не могла пробыть инвалидом. И хочешь, чтобы я спокойно позволила им лишить меня ног?!
- Дочка, не кричи! Во-первых, если помнишь, я больше года была слепа и не знала, что прозрею. А во-вторых, я тебе уже говорила: учись правильно использовать свои способности.
- Ты хочешь сказать, что мне достаточно помахать руками, и мои ноги заживут! Это бред!
- До тех пор, пока ты будешь так считать, - заметила мама. – В тебе совсем нет веры.
- Но это невозможно!!!
- А я возможна? – мама улыбнулась и исчезла.
«Что она имела в виду? Может, то, что я её вижу и общаюсь с ней? А она права! А тот дар видеть мир её глазами? А почему бы и нет!»
В комнату после короткого стука вошёл Женя.
- Если ты намерен уговаривать меня согласиться на ампутацию – можешь не тратить ни времени, ни сил. Я не соглашусь.
- Может, ты ещё не поняла, насколько это серьёзно?
- Я всё прекрасно понимаю. И позволь мне самой решить эту проблему, - я улыбнулась.
- Не знаю, что ты задумала, но я боюсь, как бы ситуация не ухудшилась.
- Это будет на моей совести. Успокой себя тем, что сделал всё возможное. И не бойся – всё будет хорошо.
- Я узнаю маму. Это меня немного обнадёживает. Когда она так говорила – она была уверена в результате. И никогда не ошибалась.
- Я рада, что ты меня понял. А теперь оставь меня, пожалуйста, одну. И сделай так, чтобы часа три ко мне никто не заходил.
- Хорошо, - он отошёл к двери. – Удачи!
- Спасибо! – я улыбнулась, Женя вышел.
Руки пришлось разбинтовать (старания Натана пошли прахом). Пальцы были почти неподвижны.
Но я собрала волю в кулак и села поудобнее. Почти моментально я почувствовала, как в руки пошла энергия – появилось покалывание, словно по мне пустили ток.
Ног я не чувствовала вообще.
Я не знала, чего конкретно хочу добиться; я не знала, на что могу рассчитывать. Я просто лечила ноги, полагаясь на силу и волю Господа.
Где-то через два часа у меня закружилась голова – это послужило своего рода звоночком, что пора закругляться.
Я легла, распластавшись, как препарированная лягушка. У меня не было сил даже пошевелиться.
Спустя некоторое время снова вошёл Женя.
- Тебе надо поесть, - он поставил поднос и помог мне сесть. – Мама говорила, что это отнимает много сил. Она всегда много ела после таких сеансов.
- Спасибо, - я слабо улыбнулась и не без усилий взяла ложку в непослушную руку.
- Ты сняла бинты? – заметил Женя.
- Они мне мешали, - рука не подчинялась, и я бросила ложку.
- Разреши, я помогу, - он взял её.
- Не надо, я должна сама, - он вложил ложку в мою руку.
- Тебе больно?
- Не больнее, чем в больнице.
- Может, не стоит всё сразу? – осторожно спросил он.
- Евгений Александрович, - в комнату со стуком заглянула служанка. – Вас к телефону.
- Я перезвоню.
- Это из министерства.
Он повернулся к двери.
- Помоги госпоже, - сказал он и, встав, повернулся ко мне. – Я скоро вернусь.
- Ты можешь идти, - я отослала служанку вслед за Женей. – Я справлюсь.
Когда она с поклоном вышла, я снова начала мучить руку. В итоге я только распсиховалась и чуть не осталась голодной.
- К тебе можно? – зашёл Вяз. – Хорошо выглядишь.
- Спасибо, проходи, - вздохнула я. – Я же говорила, что у семьи нет на меня времени.
Он осмотрел мой обед и остановился взглядом на разбинтованных руках.
- Так быстрее заживёт, - пояснила я.
Он сел рядом и взял ложку:
- Ну что, за маму? – он улыбнулся.
- Если ты начнёшь перечислять всех моих родственников, я лопну.
- У вас удивительная семья: хоть вас и много, но все вы – поодиночке.
- Личности никогда не сбиваются в толпу, - заметила я, жуя.
Так, мы мило беседовали, смеялись и шутили, когда вернулся Женя. Надо признать, он был удивлён, увидев такую картину.
Вяз стушевался, положил приборы, вытер руки и встал, повернувшись лицом к Жене.
- Простите, что помешал, - тот, наконец, обрёл дар речи.
- С Вашего позволения, - Вяз слегка наклонил голову, поклонился мне и вышел.
- Что это было? – я удивилась.
- Я тебе про это и говорил. Такие манеры сегодня не встретишь, - Женя сел возле меня. – И ведь не играет же! Прости, что без стука.
- Перестань! Кто-то должен был меня покормить!
- Почему ты выгнала прислугу?
- Я никогда не буду в их глазах беспомощной! – резко заявила я.
- Понятно. Просто, что лезу не в своё дело, но вы с Григорием производите впечатление супружеской пары, причём весьма счастливой.
- Мы с ним даже не любовники, - призналась я. – Просто хорошие друзья.
- Он гей? – не удивившись, спросил Женя.
- Да вроде бы нет. Но оставим это. Зачем ты министерству понадобился?
- Они заморозили твои счета. Позвонили, чтобы поставить в известность.
- На каком основании?
- Сказали, что ты в курсе. Не поделишься?
- Сволочи! – ругнулась я. – Извини, Женя, пока не могу ничего сказать. 
- Но я не смогу ничего сделать, не располагая фактами.
- Я понимаю. Попробую сама разобраться. А не выйдет – тогда и поговорим.
- Ладно, поступай, как знаешь. Можешь всегда на меня рассчитывать, - он встал. – Я заберу? /поднос/
- Да, спасибо. И позови, пожалуйста, Вяза.
- Хорошо, - Женя вышел.
- Ты хотела меня видеть? – почти следом вошёл Вяз.
- Да. У меня проблема. И я надеюсь, ты мне поможешь.
- Я тебя слушаю.
- У нашего Родика факс есть?
- У Родика? – не понял он. – Да, есть.
- Позвони ему, пожалуйста, и попроси выслать мои документы ещё раз на Москву. Похоже, наша почта работает, как в прошлом веке.
- В смысле?
- Министерство заморозило мои счета, а это значит, что они не получили документы, подтверждающие моё трудоустройство, - пояснила я.
- Я понял. Я всё улажу, - он отошёл к двери. – Не волнуйся.
После его ухода я немного поспала (а сон действительно может быть лечебным!) и повторила сеанс.
- Ама, мне нужно с тобой поговорить! – вечером Женя снова зашёл ко мне.
- Конечно, садись, - мне он показался взволнованным.
- Ты меня прости, но я должен это знать. Кто он?
- Ты о ком?
- Григорий, кто он? Откуда? Где ты его нашла?
- А что случилось? – испугалась я.
- Во-первых, он сделал несколько звонков, и через час мне перезвонили из министерства, принесли искренние извинения и обещали завтра же разморозить все твои счета.
- Так это здорово!
- Согласен. Но я могу только догадываться о его связях! Я не понаслышке знаю о чиновничьей волоките.
- Да какая разница! Баба с возу – кобыле легче! А что во-вторых?
- А во-вторых, - он выдержал паузу. – Он попросил у меня твоей руки.
- Что?! – моему удивлению не было предела. – У тебя?
- Как у старшего члена семьи, - пояснил Женя.
- И в какой форме?
- В самой официальной, какая только может быть.
На секунду я замолчала, поражённая ходом событий.
- И что ты ему ответил? – спросила я.
- Я сказал, что не имею ничего против. Но решение остаётся только за тобой.
- И на том спасибо!
- По-другому быть не могло! – заметил он. – Извини, но я спрошу: каковы твои намерения? Ведь ты не так давно обвенчалась.
- Не знаю, Женя, - честно призналась я. – Не знаю! Я же тогда не знала, что всё так сложится. Но что-то я всё же чувствовала – ведь мы не расписались.
- А кого ты любишь?
- Или никого, или обоих – в том-то и беда, - вздохнула я. – Но по-разному. С briello я на равных. Это союз творчества, искусства и чего-то высокого. А Вяз – это земное. Тихое, домашнее, семейное. Briello – высокое и холодное, Вяз – близкое и тёплое. С Вязом я могу быть слабой, беззащитной, с biello – успешной и востребованной. Они нужны мне оба.
- Может, ты и не поверишь, но я тебя понимаю. Я видел маму с папой и другими мужчинами. Она не изменяла никому. Они были для неё одним целым. И я буду рад, если ты будешь счастлива.
- Спасибо! Мне важно было услышать твоё мнение, - я улыбнулась. – Готовьтесь к свадьбе!
- Поздравляю, - он поцеловал меня в щёку.
- Позови его – обрадую, пока не передумала, - Женя с улыбкой вышел.
- Что-то случилось? – через несколько минут зашёл озабоченный Вяз.
- Да, я приняла решение.
- Ты остаёшься в Москве? – почему-то спросил он.
- По-моему, этот вопрос даже не поднимался. Ты задал мне вопрос, и я готова на него ответить.
Ход мыслей напряг лицо Вяза. Он явно не понимал, о чём я говорю.
- Мой ответ – да, - наконец, закончила я, с трудом сдерживая улыбку.
- Я пока не совсем понял, о чём ты. Но, в любом случае, меня это радует.
- Не достаточно, - заметила я.
Он пристально смотрел мне в глаза, но по-прежнему не понимал.
- Ладно, сделаем вид, что ты не хочешь верить своему счастью, - через пару минут проговорила я, поняв, что сейчас до него не дойдёт. – Где расписываться будем? В К*** или здесь?
Сколько я прочла в его глазах! Я не знаю, каким даром красноречия надо обладать, чтобы передать словами то, что он выразил взглядом.
Он взял мою руку и крепко сжал, а потом и поцеловал.
- Мне нравится, что ты немногословен. Но всё же, ответь на мой вопрос: где мы будем расписываться?
- Это не имеет значения. Ты сделала меня самым счастливым человеком в мире! И я соглашусь на все твои предложения.
- Я – не столько счастье, сколько проблемы. И ты скоро это ощутишь. Тем более, сейчас, - я вздохнула.
- А могу я узнать, почему ты изменила своё решение? Ты что-то обо мне узнала?
- Нет. И сейчас для меня это не имеет значения.
- А ты не боишься? Может, я беглый преступник или террорист?
- Я люблю экстрим, - я улыбнулась. – По крайней мере, защитить меня ты сможешь.
- От кого?
- От себя самой!
- Я люблю тебя! – после небольшой паузы сказал он, не сводя с меня глаз.
- Похоже, я тебя тоже.
Он подвинулся ближе и поцеловал меня.
- Надеюсь, теперь ты не будешь торопиться уехать? – хитро спросила я.
- Теперь я без тебя никуда не уеду.
- Это хорошо. Я как раз придумала тебе занятие. Надеюсь, оно не очень тебя обременит.
- И что от меня требуется?
- Делать мне массаж. И рук, и особенно ног, - серьёзно ответила я. – Я не хочу нанимать массажиста, поскольку здесь важен не только (и не столько) сам процесс, сколько отношение, чувство, с которым его делают. В твоих чувствах я не сомневаюсь – ты можешь очень мне помочь.
- Я буду рад хоть чем-нибудь тебе помочь. Я слышал, как твой брат разговаривал с врачом.
- Меньше слушай наших врачей. В этом доме абсолютная власть Косицыных. И ты можешь сам в этом убедиться. Здесь не только стены лечат. И потом, тебе надо привыкать к моей семье – теперь ты станешь её членом.
- Это самая большая честь, которую только можно ожидать. Я сделаю всё, что ты захочешь, - он ещё раз поцеловал мою руку.
- Отлично. Тогда можешь приступать, начни с левой ноги.
Он мягко улыбнулся.
И хотя мои ноги ничего не чувствовали, я была уверена, что мы на верном пути, и со временем (правда, не знаю, каким) я ещё смогу чечётку отбивать (если, конечно, научусь).
С этого дня Вяз стал моим массажистом. И пока он справляется очень успешно. Фридельмана к себе я больше не подпускаю.
Превозмогая боль, я пишу, лечусь и пытаюсь есть самостоятельно.
Вяз перебрался в мою комнату – так мне гораздо удобнее. Домашние не удивились.
Вот так и живём … пока…

13 марта
Сегодня бабушкин день рождения (памяти), ей было бы 84.
Вчера приехали Фер с Юлей и Изой. А сегодня пришёл Рома (в последнее время он живет у своего друга).
С Фером и семьёй я познакомила Вяза ещё вчера.
- Боже мой, Фер! – призналась я, когда мы остались с ним наедине. – Сколько ревности было в твоих глазах! И не говори, что я не права – меня ты не обманешь!
- И пытаться не буду. Да, я приревновал тебя. Ведь ты выходишь за него замуж!
- Т.е. если бы он был моим любовником, ты бы не ревновал?
- Конечно, нет! Брак для мужчины – момент собственничества. А мне не приятна мысль о том, что ты можешь принадлежать ему (или кому-либо другому). Я мирился с тем, что ты не принадлежишь мне – ведь ты не принадлежишь никому. А теперь!..
- Бедняга Фер! – вздохнула я. – Ты до сих пор видишь во мне маму?
- Я уже не знаю, кого вижу, но знаю одно: я люблю женщину, которая сейчас передо мной! Твоя мама научила меня не стыдиться своих чувств.
С минуту я думала, как поступить. Я видела, как он страдает – мне не хотелось причинять ему боль. Я решила прибегнуть к хитрости и небольшому обману.
- Фер, сядь, пожалуйста, рядом со мной, - он, не понимая, сел. – И смотри мне в глаза.
Я попыталась посредством гипноза повлиять на его подсознание. Я внушила (попыталась внушить) ему, что ко мне он испытывает хорошие приятельские, даже деловые отношения, но не более. Я постаралась выбить любые любовные мысли из его головы.
Закончив, я щёлкнула пальцами.
- Что-то мы заболтались, - он встал. - Они будут волноваться. Ты спустишься?
- Может быть…
- Прости, я забыл…
- Всё нормально. Я тоже забываю – и это хорошо. Позови, пожалуйста, Вяза.
- Конечно, - он вышел.
- Браво, дочура, ты делаешь успехи, - я заметила маму.
- Но это же обман!
- Во спасение, - она исчезла, как только дверь приоткрылась, и вошёл Вяз.
- Ещё немного, и я начал бы ревновать, - признался он, сев возле меня.
- К кому? К мужу моей сестры? – я сделала вид, что удивилась.
- Только не говори, что он не был твоим любовником.
- Мы ещё не расписались, а ты уже меня оскорбляешь!
- Прости. Я не думал, что тебя это обижает, - он поцеловал мою руку.
- Ладно, - я сдалась, его искренность меня сразила. – Он не был моим любовником. Мы один раз переспали, но это была не более чем случайная связь. У нас с ним никогда ничего не было, нет и не будет – можешь мне верить.
- Прости. Я не должен был спрашивать.
- Я не хочу причинять тебе боль. Будет лучше, если мы не будем обсуждать мои связи. Поверь, это были творческие отношения. Теперь моя жизнь очень изменилась. И давай не будем ворошить прошлое.
- Ты права, - согласился Вяз и после небольшой паузы спросил:
- Хочешь спуститься?
- Да. А то дом начинает забывать своих хозяев, - я улыбнулась.
Он помог мне переодеться и, взяв меня на руки, спустился со мной в столовую.
Удивительно, но я не чувствую себя неполноценной (хотя, наверное, должна). Может потому, что меня никто таковой не воспринимает…
Итак, сегодня все (за исключением Триса) российские дети Великой Косицыной собрались за одним, как говорится, столом. Уже по тому, что здесь присутствует самый старший (Женя) и самый младший (Иза, которая ничего ещё об этом не знает) дети матушки, можно было заключить о ее Величии в качестве женщины-матери (Жене – 36, Изе – 13).
Мы весьма мило посидели, поговорили о жизни. Вяза никто ни о чём не расспрашивал (Женя предупредил всех, чтобы эта тема не поднималась). А так – вроде бы он всем понравился.
Правда, мне кажется, что Вяз как-то косо смотрел на Рому /но ничего не говорил/, а тот – на него. Юле Вяз понравился, Шурику тоже.
В целом, моего жениха семья одобрила
/он их – тоже/
- Можно задать один не очень корректный вопрос? – спросил Вяз, когда мы остались в комнате одни.
- Только один? – удивилась я. – Мне казалось, наша семья располагает к целой уйме некорректных вопросов.
- Может быть, - он улыбнулся. – Ромео, он?..
- Гей, - ответила я. – И не думаю, что в этом есть что-то странное. Он в балете с 3-х лет, и это предопределило его судьбу. Когда мы узнали, то немного удивились. Но мы же живём в Москве, вращаемся в богеме. Ко многому привыкаешь. А тебе это неприятно?
- Скорее, непривычно. Мне показалось, что он … как-то странно на меня смотрел.
- Я тоже заметила. Ты ему понравился, - я улыбнулась. – Но не бойся, он в тебе разочаруется, если ты не сможешь сделать 50 фуэте на левой.
- Слава Богу! – вздохнул Вяз. – Я и двух на правой не сделаю!
- Тогда тебе не о чем беспокоится, - закончила я. После небольшой паузы я продолжила. – А я смотрю, ты очень наблюдательный. Позволь теперь мне задать тебе один вопрос: что ты думаешь на счёт Фера и Юли?
- Я бы никогда не сказал, что они муж и жена. Совершенно чужие люди. Они давно женаты?
- Почти 13 лет.
- Сколько ей сейчас? – Вяз очень удивился.
- Летом будет 30. Она на полтора года старше меня. Они поженились почти сразу после маминой смерти. Юля только родила Изу. Это была ранняя беременность.
- Подожди, а кто отец Изольды? Она ведь так похожа на Ференца!
- Это тайна, которую мама чуть не унесла в могилу. Она одна знала это, и, слава Богу, записала в своей автобиографии.
- Это те рукописи, с которыми ты работала в Студёновке?
- Именно. Я занимаюсь редакцией её работ. Она писала шифром. Поэтому так долго её рукописи не поддавались.
- И ты уже закончила?
- С автобиографией – почти. Расшифровала-то я всё, но не всё ещё успела перевести в электронный вид. Так что тебе я могу рассказать уже сейчас: Изольда – дочь Фера и … мамы, - заметив полное непонимание на лице Вяза, я добавила. – Она наша сестра. Мама знала день своей смерти и знала, что не сможет сама выносить последнего ребёнка. В это же время Юля залетела от … Ну в общем, её изнасиловали, и она не хотела делать аборт. Мама решила за неё. Юля до сих пор не знает, что стала суррогатной матерью для собственной сестры.
- А Ференц?
- Тоже не знает. Пока знаем только мы с Женей. Ну, теперь и ты.
- И почему вы им ничего не скажете?
- У нас нет доказательной базы. Сначала мы подготовим к публикации мамину биографию, потом проведём все экспертизы и только затем сможем обнародовать информацию. У нас интересная семья. Почти у каждого члена есть свои скелеты в шкафу.
- А какие скелеты у тебя?
- В народе ходит слух, что мамина душа переселилась в моё тело после смерти. Но это неправда. Я только продолжатель начатых ею дел. Мы с мамой во многом похожи, и не только внешне. Но она – это она, а я – это я. В чём мой скелет? – я на секунду задумалась. – Наверное, в том, что я не выбираю свою судьбу. Точнее, я её уже выбрала. Моя миссия – закончить незавершённые дела матери и отработать её карму, которая стала моей.
- И ты хочешь сказать, что сама это выбрала для себя?
- Да. И с полной ответственностью. И именно поэтому я не смогу взять твою фамилию после брака. Я должна оставаться Анной Марией Косицыной, или этот крест ляжет на других членов семьи. И окончание миссии растянется на долгие годы или даже века.
 - И ты в это веришь? – не выдержал Вяз.
- А в это ты веришь? – я взяла с тумбочки фото матери.
- Я не понимаю, - признался он.
- Это фото моей мамы, а не моё, как ты подумал.
 - Не может быть, - он взял фото и рассмотрел поближе. – Это монтаж?
- Это реальность. И, боюсь, тебе придётся к этому привыкнуть. И со временем, когда ты во всём разберёшься, ты тоже поверишь, - я примирительно улыбнулась.
- Хотелось бы, - вздохнул он и ещё раз посмотрел на фото и на меня.
После ужина я поговорила с Женей. Я попросила его организовать церемонию у нас дома и пригласить всех родственников. Он пообещал сделать всё возможное.
И, наконец, я подошла к самому «больному» вопросу: как быть с Бергонци?!
Поговорив с Вязом, я выяснила, что он в курсе нашего венчания и абсолютно спокойно к этому относится. Дело за малым: надо только позвонить briello и объяснить ему ситуацию.
Не знаю, почему – наверное, под влиянием маминых рукописей – но мне хочется быть честной перед ним.
Не думаю, что стоит этим заниматься на ночь глядя. Утро вечера мудренее.

14 марта.
Хорошо позавтракав, собравшись с мыслями и глубоко вздохнув, я набрала номер Бергонци. Трубку он не снимал долго. Я уже решила перезвонить позже, как…
- Pronto!
/никогда прежде мне не было так трудно говорить!/
*- briello, добрый день, это Анна Мария. Прости, я, наверное, помешала…
*- Cara! Madonna! Как я рад тебя слышать! – перебил он. – Для тебя я всегда свободен.
*- Я рада, но, может, мне позвонить позже?
*- Да гори они все синим пламенем! – воскликнул он. – Я больше трёх месяцев ничего о тебе не слышал! Как ты? Где ты сейчас?
*- Я в Москве. Решаю возникшие проблемы. Briello, ты бы мог приехать сегодня или завтра. Мне надо с тобой очень серьёзно поговорить. И это не телефонный разговор.
*- Что-то случилось?
*- Многое. И ещё случится.
*- Я прилечу первым же рейсом, - серьёзно ответил он.
*- Это не навредит твоей работе?
*- Чёрт с ней! Ты мне дороже!
*- Спасибо! – мне было приятно это услышать. – Тогда до вечера?
*- До встречи! Bacio!
- Bacio! – ответила я и повесила трубку.
Т.к. я не спросила, откуда он летит, то где-то через час отправила своих людей в аэропорт. Они должны были встретить Бергонци и привезти его к нам.
В целом, день прошёл как обычно: большую его часть мы с Вязом «лечили» меня. Я понимаю, что для того, чтобы вернуть прежнюю чувствительность хотя бы рукам, мне надо очень много работать и приложить огромное усилие.
Сегодня же меня посетила большая радость: в ногах появилась пусть и едва заметная, но чувствительность! Я начала что-то чувствовать! По крайней мере, и это определённо – необходимость в ампутации отпала. Меня это очень радует. Значит, теперь мы с Вязом можем уехать – не думаю, что мне ещё понадобится врачебная помощь.

Бергонци приехал около 22.00.
Я не могла его встретить (!). горничная проводила его в мою комнату. Он просто чудом не столкнулся с Вязом, который буквально перед его приходом спустился к Жене.
- Cara! – briello закрыл дверь, зайдя ко мне, и сразу подошёл к моей постели.
*- Прости, что не встретила, - я протянула ему руки.
*- Что с твоими руками? – удивился он, увидев их в таком страшном виде.
*- То же, что и с ногами. Поэтому я тебя не встретила. Извини, но я не могу встать, - я улыбнулась, извиняясь.
*- Что произошло? – он сел на мою кровать и не выпускал рук.
*- Я случайно оказалась в очень холодной воде.
*- Что значит случайно? – не понял он.
*- Я думаю, стоит тебе всё рассказать – ведь ты и так знаешь уже очень многое.
Он внимательно смотрел на меня, не перебивая.
*- Я никому не должна этого говорить. Об этом не знает никто из членов моей семьи, даже Женя. В прошлом году я очень испортила отношения с властями: сначала своими статьями, а потом и дипломным проектом. Не могу сказать, что у меня возникли проблемы. Но мне их пообещали, если я не уеду из Москвы и не перестану писать. Мне дали распределение, т.е. место работы после окончания ВУЗа. Я не должна никому ничего об этом говорить. Мне нужно просто отработать там 5 лет.
*- Где?
*- В деревне Студёновка, - после глубокого вдоха ответила я. – Это в Сибири.
*- Но я был там, и мне сказали, что ты никогда там не появлялась. И потом, тот образ жизни, который они ведут… Ты не сможешь там жить!
*- Я тебя понимаю. Я тоже так думала, когда туда приехала. У меня был шок. Но, сделав в доме хороший ремонт, наняв прислугу, купив машину, технику и инструменты, я поняла, что и там можно жить. Ты не представляешь, какой там чистый воздух! А небо!..
*- Подожди. Выходит, тот человек меня обманул? Он же не мог не знать, что ты там живёшь. Насколько я понял, это небольшое поселение.
*- Не всё так просто. Я живу там под вымышленным именем. И назови ты им моё настоящее – они, конечно, не признают. А ты разговаривал с Вязом. Он один из двух человек, которые в нашем районе знают английский. И буквально неделю назад он мне это рассказал. Оказалось, что он меня узнал, проверил документы и всё это время притворялся, что верит в то, что я – та, за кого себя выдаю. Также он признался, что разговаривал с тобой. Но он думал, что я прячусь от кого-то. Ведь я повторяю: никто не знает, где я сейчас живу. Поэтому он и соврал тебе.
*- Допустим, он не хотел тебя подставлять. Но передать-то он мог, что к тебе кто-то приехал!
*- Это ты ему скажи! – обиделась я.
*- Непременно! При первой же возможности!
*- Боюсь, она представится раньше, чем ты сформулируешь все свои вопросы, - заметила я.
*- Что ты хочешь этим сказать?
*- Сейчас я к этому подойду. Я не закончила. Две недели назад у нас произошло ЧП: один деревенский мальчик упал в прорубь. Сам понимаешь, ледяная вода, шоковое состояние. Пока звали мужчин, он ушёл под лёд. Я не могла на это безучастно смотреть, - я решила не заканчивать.
Он посмотрел на мои руки и крепко сжал их, приложив к губам.
*- Непривычно слышать такое обо мне, правда? – я усмехнулась одним уголком рта. – Но я и сама заметила, как меняюсь. Итак, я очутилась в больнице. Там мне сообщили об обморожении и … - я осеклась, вспомнив, что ребёнок, которого я ждала, был от Бергонци.
*- Что «и»? Что-то ещё? – насторожился он.
*- Я не знала, briello! Честное слово, не знала! – мой голос задрожал. – Я бы никогда не полезла в воду, если бы знала!
*- Что? – он был слишком огорошен и не мог понять меня.
*- Я ждала от тебя ребёнка, - почти шёпотом ответила я.
На какой-то миг мне показалось, что он окаменел. Я не могла больше терпеть этот напряг:
*- Не заставляй меня оправдываться! Я действительно ничего не знала! У меня у самой был шок, когда мне сообщили о выкидыше! Ты не представляешь, что мне пришлось пережить!
Бергонци молча встал и отошёл к окну.
*- Неужели за три месяца тебя ни разу не тошнило, тебе не становилось плохо? – он не поворачивался.
*- Плохо? Да мне с августа месяца так плохо, как только может быть! – воскликнула я, обиженная его неверием. – Ты хочешь знать, не тошнило ли меня? Да каждый день! Когда я осенью приехала туда из Москвы, вместо собственного дома я обнаружила пепелище. С середины ноября я вынуждена жить в школе! Спать посреди класса на раскладушке времён СССР и питаться в школьной столовой! Если ты не в курсе, то скажу: в деревенские школы привозят далеко не самые свежие и качественные продукты. Можешь представить, каково было моему желудку. Так что извини, выделить из всей гаммы своих плохих ощущений недомогания в связи с беременностью я просто не могла! Извини!
Он медленно повернулся и провёл по лицу рукой.
*- Прости, - он тяжело вздохнул. – Но я просто не могу сейчас ничего сказать. Это так … неожиданно для меня. Слишком неожиданно и необычно. Мы можем закончить этот разговор завтра?
*- Нет, - категорично ответила я. – Завтра будет поздно. Я не сказала тебе главного.
*- Madonna! Что может быть важнее?
*- Я выхожу замуж, - ляпнула я, поняв, что если начну новую предысторию, мы сегодня не закончим.
Это окончательно его добило. Он еле держался на ногах. Опустившись, наконец, в кресло, он с немым вопросом смотрел на меня.
*- За кого? – спросил он, когда к нему вернулся дар речи.
*- За человека, который спас мне жизнь и продолжает это делать.
*- Кто он? Я его знаю?
*- Да, это тот человек, с которым ты разговаривал в Студёновке. Его зовут Григорий Вяземский.
*- Ты выходишь замуж за деревенского мужика?! – не поверил он.
*- Владеющего иностранными языками, - заметила я. – Он не так прост, как кажется. И у меня будет и время, и возможность его узнать.
*- Да, с тобой не соскучишься! – воскликнул он. – Можно спросить: почему ты решила расписаться с ним? Что изменило твои принципы? Почему ты не можешь просто спать с ним?
*- В деревне? Briello, ты не понимаешь! В деревне даже смотреть друг на друга нельзя без последствий. А разговаривать наедине – это вообще не мыслимо! А ты говоришь «спать»!
*- И какие для тебя могут быть последствия, не смеши меня! Ты революции устраиваешь, и тебя ничто не останавливает!
*- Как раз остановило, - зло заметила я. – Во-первых, я меняюсь: взрослею, умнею, пересматриваю свои жизненные ценности и ориентиры. А во-вторых, последствия в деревне – это полные баррикады против меня. Я там работаю в школе. И дойдёт до того, что со мной не просто перестанут все общаться, ко мне перестанут пускать детей, начнут тыкать пальцем и даже бросаться камнями. Ты не представляешь, на какой прессинг способна подобная толпа. А у меня там никого нет. Я одна в чужом месте. У русских есть такая поговорка: в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Так вот, это как раз про мой случай. Я не могу оттуда уехать и поэтому вынуждена жить по их законам.
*- А зачем замуж выходить? Разве нельзя жить одной?
*- Нельзя! В деревне девушка не может жить одна!
*- Ну, найди вдову какую-нибудь, даже не знаю…
*- Нашла было, но, как я уже сказала, наш дом сожгли. А жить десятым человеком в доме я не смогу. И даже не в этом дело. Briello, пойми главное. Я потеряла ребёнка! Операцию делали в районной больнице. Это значит, что уже в тот же день жители всех близлежащих деревень узнали об этом. Сплетни в деревне распространяются быстрее, чем через нашу прессу.
*- И что? – не понял он.
*- Да потерять или иметь ребёнка без мужа в деревне… Это не просто смертельно! Лучше жить одной! Я не могу туда вернуться без мужа! Понимаешь?
*- А почему именно он? – он имел в виду Вяза.
*- Во-первых, это единственная более-менее приемлемая кандидатура. А во-вторых, он помогал мне обустроиться – только у него в деревне была машина, пока я не купила свою. В общем, нас довольно часто видели вместе, - закончила я.
*- Так может, и ребёнок был от него? – зло спросил Бергонци.
*- Да как ты смеешь?! Будь бы у меня здоровые ноги, я бы подошла и ударила тебя! Я никогда не давала повода сомневаться в моих словах!
*- Но ты же не отрицаешь, что спала с ним?
*- Да не спала я с ним! – крикнула я.
*- При всём моём к тебе уважении, в это я не могу поверить. Я слишком хорошо знаю тебя. И потом я видел его – очень видный мужчина, - в его словах была нескрываемая издёвка.
*- Можешь думать всё, что тебе заблагорассудится. Я сказала тебе правду. Если бы мы хоть раз переспали – об этом вся деревня знала бы уже наутро. И одно из двух: либо мы были бы вынуждены уехать, или расписались бы. И это произошло бы не в Москве.
В этот момент дверь в комнату распахнулась, и на пороге вырисовался Вяз и Женя.
- Прости, сестрёнка, я не смог его удержать, - брат развёл руками.
- Я слышал, как вы ругались, и решил, что это пора прекращать. Тебе нельзя волноваться и перенапрягаться, - объяснил Вяз, косясь на Бергонци.
- Я вас оставлю. Если понадоблюсь – позови, - Женя вышел, аккуратно прикрыв дверь.
- Хорошо, что ты пришёл, - я обратилась к Вязу. – Вам уже пора познакомиться поближе.
- Григорий Вяземский, - Вяз первым протянул руку.
- Габриелло Бергонци, – итальянец пожал её. Взгляд оставался напряжённым.
#- Я думаю, нам лучше поговорить наедине, по-мужски, - предложил Вяз.
#- Нет, говорите при мне, - решила я. – Я хочу, чтобы вы выяснили все вопросы здесь и сейчас.
#- Почему ты мне соврал? – начал Бергонци после продолжительной паузы.
#- Это была не моя тайна, и не мне её разглашать, - Вяз держался очень достойно.
#- Почему ты не рассказал Анне Марии о том, что я приезжал.
#- Это могло причинить ей беспокойство. А ей нельзя было нервничать. И потом, если бы она хотела тебя видеть, она сказала бы, где её можно найти.
#- Подожди. Ты знал о её беременности уже в январе? – Бергонци посмотрел на меня.
#- Да, знал.
#- Но она сказала…
#- Я сказал, что сам знал. Анна Мария даже не догадывалась.
#- И откуда у тебя была такая информация? – недоверчиво спросил Бергонци.
#- Поживи и ты пару лет в деревне, научишься определять в конце первого месяца, - заметил Вяз. – У нас врачей мало, до них далеко. Мы живём тем, что знаем и видим. Вы в своих городах многое перестаёте замечать, обращая внимание лишь на второстепенные вещи.
#- Ты её любишь? – вдруг в лоб просил Бергонци.
#- Да. А ты?
#- Очень. И последний вопрос. Только ответь честно. У вас … это давно?
#- Я не совсем понимаю, - честно признался Вяз. – Давно ли я люблю её? С первой минуты, как увидел. А если ты имеешь в виду физическую близость, то до брака это исключено. У нас ничего не было и не могло быть.
Бергонци посмотрел на меня.
#- Береги её, - он протянул руку Вязу.
Тот пожал её, и они по-дружески обнялись.
*- Cara! – затем итальянец подошёл ко мне и поцеловал мою руку. – Будь счастлива!
*- Ты не останешься? – удивилась я.
*- Прости! – он отошёл к двери. – Arrivederci!
*- Пока, - тихо попрощалась я, не ожидая такого поворота.
#- Всего хорошего, - ответил Вяз.
Бергонци вышел и … уехал. Он не остался даже на ночь.
- Он тебя обидел? – спросил Вяз, когда мы остались одни.
- Нет, просто пытался понять. Согласись, это нелегко. Поставь себя на его место. Ты недавно обвенчался с любимой женщиной. И тут она уезжает, не сказав, куда. Потом объявляется с обморожением конечностей, сообщает, что потеряла твоего ребёнка и выходит замуж за другого мужчину, с которым, по её словам, у неё даже ничего не было. Скажи честно, как бы ты отреагировал?
- Не знаю, - честно ответил он. – Это действительно слишком дико. Но, думаю, я бы не позволил своей женщине уехать в неизвестном направлении. Меня бы ничто не удержало. А так – он, наверное, поступил единственно правильно.
- Я перед ним виновата, согласись. Ведь это был его ребёнок.
- Не думай об этом, - он обнял меня. – Не причиняй себе боль лишний раз – это ничего не изменит. Тебе надо отдыхать, уже поздно.
- Знаешь, - тихо призналась я. – За всё время, что я знакома с Бергонци, он впервые показался мне чужим. Похоже, я начинаю дичать.
- Всё, что ни делается – всё к лучшему, - заметил он и поцеловал меня в лоб. – Ложись, тебе надо заснуть.
- Ты скоро придёшь?
- Да, скоро, - он вышел.
Что ж, худо-бедно, но и эту проблему я решила.

15 марта.
Мои ноги стали чувствовать уже больше!
Сегодня снова приходил Натан Фридельман (полагаю, собирался опять уговаривать меня на операцию). Но такого поворота он не ожидал! Он был очень удивлён, даже ошарашен! Однако весьма искренне за меня порадовался и поздравил.
Я попросила Женю найти мне костыли. Думаю, на днях я могу попробовать встать и даже ходить.
Свадьбу отгуляем 20 марта, а 21 уедем в Студёновку. Вяз действительно очень там нужен, да и мне заниматься здесь не резон.
Надо бы подумать, как мы будем жить дальше. Но… Мамин опыт показал, что самое правильное решение приходит по ходу самой жизни. Так что будем жить, как живётся.

17 марта.
Сегодня я встала! И даже сделала несколько шагов самостоятельно!
Мама, спасибо!!! Что бы я без тебя делала?!
Это действительно работает!
Конечно, я не могу уменьшить роль Вяза в моём постепенном выздоровлении. Он, безусловно, приложил не меньше усилий, чем я. Усилий и любви. А это, как оказалось, ничуть не менее важно (если не принципиально!).
Вяз уже взял билеты до К***, откуда мы поедем на моём… нашем джипе в деревню.
Меня немного огорчает, что жить придётся снова в Студёновке. Уж больно меня там недолюбливают.  Но если я смогу сделать так, чтобы они меня полюбили, я буду … Косицыной!
Стоит попробовать, раз жизнь даёт мне такой шанс.

19 марта.
Сегодня приехали дядя Андри с Федей и Элизабет. У Чарльза какие-то неотложные дела, он передал извинения и искренние поздравления.
Дядя Артур уже давно у нас не был (права была мама в его характеристике).
Да, кстати! Я рассказала Жене о том, что узнала из маминых рукописей про немца Вебера, от которого суррогатная мать вынашивала их детей. Он взялся за это дело, но пока… Прошло слишком мало времени.
И, конечно же, Фер, Юля, Иза и Рома тоже остались в нашем доме.
В общем, почти вся семья в сборе. Даже дядю Колю отпустили на два дня.
Давно в нашем доме не было так шумно!
Я очень просила Вяза пригласить кого-нибудь из его родных, но он сказал, что это будет очень трудно сделать. Я не стала настаивать, понимая, что это бесполезно.

20 марта.
Работники ЗАГСа, войдя в наше положение,  приехали к нам домой и провели выездную регистрацию. После этого мы посидели за семейным столом и поговорили о жизни.
Отдельно я поговорила с дядей Андри. Он единственный (кроме бедного дяди Коли), кто знал маму всю её творческую жизнь. Он был рядом с ней в самые тяжёлые минуты. Он был, когда не стало папы. И он есть сейчас! Это так здорово!
- Дядя Андри, - мы остались наедине. – Мне очень важно твоё мнение. Что ты думаешь?
- Я не знаю всего, но то, что я вижу… Мне кажется, что это уже было, - он улыбнулся.
- В смысле?
- Ты – это твоя мать. Бергонци – это я, а Григорий – твой отец. У твоей мамы было много мужчин, но постоянных – три: твой отец, я и Ференц. Этим мы можем гордиться. Как ты понимаешь, она всегда жила между двумя мирами. И это было для неё нормой. То, чего не было во мне – было в твоём отце и наоборот. И сейчас я понимаю, что по-другому она не могла. Мне кажется, в этом ты тоже на неё похожа.
- Ты прав, - согласилась я. – Я люблю их обоих. Бергонци – это общество, искусство, элита, а Вяз – тепло, дом, две половины единого целого.
- Только одного твоя мама не замечала, - тихо заметил он. – То, что давал ей я, ей мог дать и ваш отец. Но она этого не видела.
- Как это?
- Он разбирался в искусстве не хуже меня, и в обществе прожил всю жизнь. Просто он хотел оградить её от этого, дать тепло и уют. А я тянул её в мир искусства. Тогда я не понимал, как врежу ей. Мне казалось, что она создана только для сцены, для зрителей. Но когда я осознал свою ошибку, было уже поздно. Она уже просто не могла жить по-другому. Когда Александр хотел построить крепкую семью, мы (с Марчелло и коллективом) усиленно её перетягивали на свой бок. Она поддалась. Позже, уже я захотел построить с ней семью, но она лишь ухмыльнулась и уехала на репетицию, которой не суждено было закончится. И я вижу в этом свою вину.
- Ты не должен себя ни в чём винить! – он растрогал меня. – Она сама решала, как ей жить.
- Может и так. Я не хотел бы лезть в твою жизнь, но если позволишь, дам тебе совет.
- Конечно! Можно и не один.
Дядя Андри улыбнулся.
- Постарайся не закрываться от того, что даст тебе твой муж. Прими это. Прими с открытым сердцем. Он сделает тебя счастливой, не сомневайся. Главное – не сопротивляйся. Поверь, если ты наладишь хорошие семейные отношения, если у тебя будет этот, самый прочный в мире, тыл – тогда ты всего в жизни добьёшься. Ты сможешь смело идти вперёд, зная, что семья тебя всегда поддержит. Поверь мне, нет ничего дороже семьи. Ничего во всём целом свете!
- Спасибо! Я очень постараюсь. Мамина жизнь многое мне объяснила. И я постараюсь сделать всё, чтобы не повторять её ошибок.
- Я уверен, всё у тебя будет хорошо, - он подошёл и поцеловал меня в щёку. – Ты будешь счастлива, за себя и за свою мать.
Я улыбнулась и чуть не расплакалась! Он говорил так искренне и … мудро. И я думаю, он прав!
По крайней мере, я ничего не потеряю, если обзаведусь семьёй… Боже! Я это написала?! Обзаведусь семьёй?
В деревне, с мужиком?! Да я же в бабу колхозную превращусь!!! Ни за что! Хотя…
Нет, я определённо ничего не могу сейчас сказать. Я не знаю! Я ничего не знаю!
Но одно я поняла: надо попытаться открыть сердце и довериться ему. Мировой опыт доказывает, что оно всегда знает правильные решения. Что ж, займусь поиском своего сердца!

22 марта.
Сегодня мы добрались до Студёновки. И честно говоря, такое ощущение, что здесь зима ещё в самом разгаре.
Мы приехали вечером и ни с кем не столкнулись /дом Вяза – первый на въезде – нас вполне могли не заметить/
Я не ожидала, что дорога может так меня вымотать! Я очень устала!
Вяз запретил мне выходить завтра на работу. А там – будет видно.
Что ж, стоит запастись силами и духом – суровая реальность вернулась!

23 марта.
Видимо, как только наше возвращение было обнаружено, об этом уже знала вся деревня.
Пока Вяз рубил дрова, я пыталась состряпать какой-никакой завтрак (по дороге мы купили продуктов). Должна признать, я уже довольно ловко перемещаюсь на костылях – руки у меня очень крепкие, да и ноги помаленьку отходят.
Дверь резко отворилась.
- Проходи, Михалыч, поговорить нужно, - услышала я голос Вяза.
Вошёл Михалыч, за ним – Вяз.
- Рая? – Михалыч уставился на меня, косясь на Вяза.
- Здрасьте, - я была удивлена не меньше.
- Здравствуй.
- Садись, Михалыч, - Вяз подошёл ко мне. – Тебе не тяжело? Может, сядешь?
- Всё хорошо. Садись, я накрою, - я улыбнулась. Мне была приятна его забота.
- Вы будете есть? – спросила я у Михалыча.
- Благодарствую, мы уже отзавтракали.
- Тогда наливайте чаю, самовар уже готов, - я накрыла на стол и села (не без помощи … мужа).
- Как здоровье-то? – издали начал Михалыч.
- Как видите, - заметила я. – Жива пока, и то ладно. А это всё /костыли/ - пустяки, заживёт.
- Тут у нас слух ходит, что ты, кажись, ребёночка ждала?
- Не дождалась, - я опустила глаза.
- Михалыч, не надо об этом, - встрял Вяз.
- Так значит, ты папаша?
Я дёрнулась, чтобы встать, но Вяз остановил меня, положив руки мне на плечи. /а если подумать – мы уже даже женаты, но между нами до сих пор ничего не было! Сама себе поражаюсь!/
- Михалыч, ты ж мужик, понимать должен!
- Я-то понимаю, - он косо ухмыльнулся. – Дело молодое! Но уж коль до ребёночка дошло, так уж не жениться ли вам?
- Мы и поженились, - Вяз стоял за моей спиной. – Пока Рая в больнице лежала, мы и расписались.
- Вот молодцы! Вот это другое дело! А то как-то не по-людски всё было! А что до ребёночка – будут у вас ещё детки, Богу молитесь, и всё будет хорошо! – Михалыч встал. – Ну, совет да любовь, как говорится, а мне пора. Вяз, проводи меня. Поправляйся, Рая.
- Спасибо, - я проводила их взглядом.
- Вот видишь, - скоро вернулся Вяз. – Теперь всё будет хорошо.
- Хочется верить.
- Я тебя в обиду не дам, - он подошёл и обнял меня. – А они ещё потреплются, да другую жертву найдут. Они ж этим живут.
- Ну-ну, - вздохнула я. – Слушай, а как Федюшка-то, не знаешь? Если уж я почти до ампутации дошла – что ж с ним-то?
- Я не хотел тебя расстраивать, - он немного отошёл. – Не выкарабкается пацан. Совсем плох. Врачи подержали его да домой отправили. Умирать…
- Нет! – я посмотрела в его глаза. – Он не умрёт! Я не для того в воду лезла и ребёнком жертвовала, - я направилась в сени.
- Что ты хочешь делать? – удивился Вяз.
- Помочь ему. Он будет жить! Он должен жить!
- Дорогая, ему даже врачи не помогли!
- Мне тоже! Они хотели мне ноги отрезать! И это – лучшие столичные профи! Если я себе смогла помочь, то ему – просто обязана!
- Тебе будет тяжело идти через всю деревню, - он понял, что спорить бесполезно.
- Ну, не на машине же ехать! Не смеши! Мне надо больше ходить, - он помог мне одеться и пошёл со мной, поддерживая, когда мне было тяжело пробраться через сугроб.
- Можно? – постучав костылём, я приоткрыла дверь в дом Морозовых.
- Рая? Вяз? – тётя Марья очень удивилась. – Входите, конечно.
Мы вошли, она смотрела на нас не без удивления (особенно, на мои костыли).
- Как он? – я подошла к Федьке, лежащем в углу избы.
- Плохо. Не выходим, - вздохнула она.
- Вы даже думать так не должны, - я села на его кровать. – Вы позволите мне ему помочь?
- А что ты можешь? Не мучай ребёнка! Дай ему хоть умереть спокойно! Что с ним врачи только не делали!
- Тётя Маша, не смейте говорить о смерти. Я о ней знаю не меньше Вашего. На моих глазах умерли папа с мамой. Я сама потеряла ребёнка. И поверьте, я знаю что говорю. Ему можно помочь! Иначе я бы сюда не пришла.
- Тётя Маша, разреши ей попробовать, - вступился Вяз. – Хуже ведь уже не будет.
- Ой, не знаю, - вздохнула она, недоверчиво косясь на меня.
- Вяз, - я кивнула мужу.
Он меня понял и вышел вместе с тётей Машей.
Федька пока без сознания. У него мало сил, чтобы бороться.
Для начала я почистила ауру избы и «подготовила» мальчика. Сегодня я провела небольшой сеанс – надо было продиагностировать его биополе и определиться со стилем лечения.
На это ушло довольно много времени.
- Ну, что? – через пару часов Вяз с хозяйкой вернулись.
- Не безнадёжно, - коротко ответила я и встала, опершись на плечо Вяза. – Но мне нужно много времени. Тётя Маша, мы можем взять его пока к себе?
- Как это?
- Пусть пока поживёт у нас. И мне тяжело сюда ходить, да и Вам не очень удобно. Не волнуйтесь, мы о нём позаботимся.
- Даже не знаю…
- Я обещаю, что с ним всё будет хорошо, - слово Вяза здесь всегда перевешивает.
- Ну, ладно. Если вы так настаиваете.
- Спасибо, тётя Маша. Я обещаю Вам поставить его на ноги, - я улыбнулась.
- Дай-то Бог! – она недоверчиво покосилась на мои костыли.

Т.о. теперь с нами живёт ещё и Федька. Честно говоря, меня немного задевает то, что мне здесь никто не доверяет, а Вязу достаточно только слово сказать – и все на его стороне. Но я думаю, это дело времени. Мне только надо завоевать их доверие.
Когда Вяз ушёл, я попробовала «пообщаться» с мамой /посредством медитации/.
- Мама, скажи, я не слишком самоуверенна? – начала я.
- Вся в меня, - она улыбнулась. – Чем больше ты в себя веришь, тем на большее ты становишься способна.
- Значит, я могу ему помочь?
- Иначе ты бы его не забрала. Только не забывай про себя. Альтруизм хорош, когда не вредит эгоизму.
- Хорошая фраза, - я усмехнулась. – Я её запомню. Подскажи, как мне лучше его лечить?
- Ты не нуждаешься в моих советах. А если понадобится моя энергия – я всегда тебе помогу, можешь не сомневаться.
- Спасибо, мама! И как я могла жить без тебя?! – я растрогалась.
- А ты и не могла! Ты никогда не жила без меня. Просто раньше ты меня не замечала. Всему своё время. Кстати, не очень расходуй энергию – она скоро тебе понадобится.
- Что ты имеешь в виду? – не поняла я.
- Скоро узнаешь. Не беги впереди паровоза, - она улыбнулась и поцеловала меня в лоб. – Отдыхай!
Выйдя из транса, я уже представляла, что и как мне нужно делать. К вечеру я уже составила план действий и полную стратегию.

25 марта.
Жизнь приобретает более-менее прояснённые черты.
Вчера Вяз говорил со Стёпкой. В школе с понедельника каникулы – так что у меня есть ещё неделя. Стёпка много про меня расспрашивал, что вызвало у Вяза какие-то не очень хорошие подозрения.
У Алёны всё достаточно неплохо. Ребёнка ждут в начале июня. Пока её выписали, но врачи очень опасаются за её здоровье.
Весть о нашей женитьбе все восприняли нормально и спокойно – мол, всё к этому и шло.
Вяз предложил достать мне инструмент, но я его отговорила – во-первых, у меня пока и не получится играть; а во-вторых, у меня на это просто нет времени.
У меня даже не хватает времени на всю работу по дому. Вяз помогает мне, как может, но… Ничего, я справлюсь!
Федюшка оказался хуже, чем мне показалось сразу. Он действительно еле дышит.
Но я делаю всё, на что способна. Мама была права: главное – не забывать о себе. Если я стану слабее, от этого никто не выиграет.
А из маминой биографии я почерпнула ещё одну интересную и полезную вещь: сон действительно можно заменить медитацией! 8 часов сна приблизительно равны двум часам медитации.
Я медитирую 5 часов, из остального времени 4 часа уделяю себе, 10 – Федюшке, остальное – домашняя работа.
Вяз пока очень противится такому режиму. Но, думаю, я смогу его убедить, что всё делаю правильно.
Главное – заложить фундамент. За эти полторы недели я должна сделать абсолютный максимум, на который способна.
Там начнётся работа – и я не смогу и дальше её игнорировать. И к тому же, через две недели я уже смогу начать заниматься. Потихоньку, медленно и недолго. Главное – начать.
И потом, в школе появился интернет (!) – я могу накопать инфу. Может, вспомню что-то.
Надо ещё и мамины рукописи прорабатывать дальше. Я не должна всё это бросать.
Только жаль, что пальцевое дирижирование мне пока не дастся…
Ну, ничего, не всё сразу. А со временем всё наладится. Я уверена.

1 апреля.
За эту неделю я порядком устала. Пришлось увеличить часы медитации.
Федюшка пришёл в себя. На этом мои успехи пока заканчиваются. Но и это для меня – немалый результат! А ещё – я уже хожу без костылей (правда, с тростью)! Я ещё танцевать буду!
В понедельник я выйду на работу. Не хочется оставлять мальчишку одного надолго – поэтому ездить буду пока только на уроки.  Большой расход топлива получится, но это ерунда! Деньги существуют, чтобы облегчить нам жизнь, а не наоборот.
А ещё сегодня к нам зашёл Ванька Морозов, старший Федюшкин брат. Ему четырнадцать, но в школу он не ходит. У них нет отца, а он – старший в семье. Вот на нём вся работа и висит.
Он хороший паренёк, умный, сообразительный, но слишком эмоциональный.
- Тётя Рая, мне нужно с Вами поговорить, - начал он «по-взрослому».
- Заходи, садись, - по-моему, Вяз удивился больше моего.
- Дядя Вяз, выйди, пожалуйста, - взгляд парня был очень напряжён.
- Хорошо, - тот едва заметно улыбнулся и вышел.
- Я тебя слушаю, - я посмотрела в его глаза.
- Как Федька?
- Лучше. Сегодня он пришёл в себя. Но ему надо многое сделать.
- Спасибо, - он опустил глаза. – А почему Вы это делаете?
- Потому, что я не могу оставаться безучастной к чужой беде, когда знаю, что могу помочь.
- Но мы не сможем Вам заплатить.
- По-твоему, я это делаю ради денег?
- А ради чего? – он удивился искренне.
- Кроме денег существует ещё очень много ценностей. И со временем понимаешь, что по-настоящему ценно, а что – только внешний блеск. И я бы хотела, чтобы ты верил, что я делаю это от чистого сердца. Ты парень взрослый, должен уже понимать. Я потеряла ребёнка – и я знаю, что значит потерять близкого человека. Я этого никому и никогда  не пожелаю. Я рада, что ты так переживаешь за брата.
- Я должен Вам кое в чём признаться, - тихо сказал он, не поднимая глаз. – Это я поджёг Ваш дом.
- И зачем? Чего ты хотел добиться? Ты понимал, что могут пострадать люди? – я старалась говорить спокойно.
- Дома никого не было – я проверил. Понимаете, я думал… Я был зол! Вы только к нам приехали, купили дорогие машины, отстроили хоромы, наняли в прислугу наших девчонок. Я не понимал, зачем Вы приехали. Мне казалось, Вы специально дразните нас своим богатством. У Вас было всё, - он расходился. – В то время как у большинства в деревне иногда даже нечего есть. Мы пашем по-чёрному целые сутки, недосыпаем, недоедаем, умираем от холода и голода! А тут приезжаете Вы, наводите свои порядки. И учите детей какой-то музыке! Многие даже писать не умеют, а Вы песенки поёте! – он разрыдался.
Я подошла и прижала его голову к своей груди.
Он плакал долго и навзрыд.
- Простите меня! Пожалуйста!
- Всё хорошо, - я гладила его по голове. – Я не держу на тебя зла. Я всё понимаю.
- Вы не пойдёте в полицию?
- Конечно, нет! Что за глупости?! Ты понимаешь, я ведь сюда приехала не по своей воле. Меня направили сюда работать. Я не выбирала.
- Простите! – уже тише всхлипнул он.
- Всё нормально, - я продолжала его успокаивать. – Это хорошо, что мы поговорили. Теперь между нами не будет недоговорок. Я понимаю тебя. Всё, что следовало, я тебе простила. И ты уж прости мне, если я сделала что не так. Мне трудно было. Я здесь чужая, у меня не было никого. Теперь всё будет по-другому. Ты хочешь учиться?
- Я не могу – на мне вся работа.
- Ну, два часа ты можешь выделить? – спросила я, посмотрев в его глаза.
- Так до школы только…
- Я спрашиваю: ты хочешь?
- Да. Но как?
- Мы что-нибудь придумаем. Только пообещай, что отнесёшься к занятиям серьёзно.
- Спасибо Вам, - он отошёл, вытерев остатки слёз. – Простите, но мне нужно идти – работа стоит.
- Хорошо, иди. Всё будет хорошо, - я улыбнулась.
- Спасибо за Федьку, - в дверях сказал он и вышел.
- Как поговорили? – зашёл Вяз с ярким румянцем на щеках – видимо, работал.
- Хорошо.
- Смелый парень, правда?
- Он говорил с тобой? – удивилась я.
- Нет. Но я догадался.
- Как?!
- Я уже давно понял, что это он. Я ждал, когда он соберётся с силами и совестью. А после того, как ты спасла его брата, он просто сам не свой стал.
- Знаешь, я его очень хорошо понимаю, - призналась я. – Даже не думала, что смогу такое понять. Ведь мне не знаком ни голод, ни холод, ни нищета.
- Зато тебе знакомы страдания и потери. У тебя очень тонкая душа – просто она оделась в очень прочную броню, после всего пережитого. Ты спрятала своё сердце, чтобы ничто не могло его ранить. А здесь ты снова открылась. Искренность детей, с которыми ты работаешь, помогла тебе начать видеть этот мир непосредственно, с открытой душой.
- Наверное, ты прав, - вздохнула я. – Я сама заметила, как изменилась. Раньше я никогда не была такой чувствительной. Я бы не полезла в прорубь – в лучшем случае, попросила бы охранника вызвать МЧС и пошла бы дальше. А за поджог – позаботилась бы о максимальном наказании. Я всегда была мстительна, злопамятна, сухая, злобная, холодная и циничная.
- Здешний климат пошёл тебе на пользу, - Вяз нежно обнял меня. – Я рад, что ты это сама чувствуешь.
- Только не преувеличивай. А то ещё чего доброго привыкну и останусь тут! – пошутила я.
- Не вижу в этом ничего плохого, - усмехнулся Вяз.
- Зато я вижу! – я высвободилась. – Я не хочу совсем одичать! Кстати, о дикости. У меня родилась идея: многие дети не ходят в школу, т.к. это отнимает слишком много времени. Но я думаю, элементарная грамота, такая, как письмо и азы математики они вполне могут освоить, не выходя из дома.
- Ты хочешь, чтобы учителя приезжали сюда? – не понял Вяз.
- Зачем! Вот скажи мне, ты мог бы объяснить ребёнку основы грамоты?
- Думаю, да.
- Вот видишь, нам не нужны учителя. Мы сами кое-что можем. Выберем какой-нибудь пустующий дом и организуем там занятия. Два часа в день каждый сможет найти.
- Ты просто молодец! Это потрясающе и при этом так просто!
- Как всё гениальное, - «скромно» заметила я.
- Прости, я забыл, что Косицыны нуждаются в постоянном признании их гения. Дорогая, ты Гений!
- Спасибо! – я улыбнулась.
Да, что-то со мной явно происходит – такого альтруизма я от себя никак не могла ожидать. Даже не знаю, как реагировать!

5 апреля.
Вчера я вышла на работу.
Стёпка приветствовал меня долго и пламенно! И вообще мне устроили очень радушный приём всей школой. Вначале мне посочувствовали, а потом поздравили.
Так что занятия не состоялись.
А сегодня я приехала пораньше, и целый час играла гаммы. Руки у меня болели даже сильнее, чем в самом начале! Но ничего, стерпится!
Лекция прошла на одном дыхании. Вот уж не думала, что кто-то скучал по моим лекциям!
Что ж, мило! Весьма мило! Жить можно, работать тоже! Я рада. И хорошо, что пока есть и желание и энергия!

10 апреля.
По ходу того, как я возвращаюсь к полноценной жизни, возвращаются мои старые потребности. И я понимаю, что с этим надо что-то делать (и не что-то, а бороться!).
Ладно, с одеждой – её я привезла из Москвы.
Баню Вяз теперь топит два раза в неделю (в остальные дни я приучилась обходиться минимумом воды, подогретой в печке). Кстати, я заметила, что после бани и рукам, и ногам значительно легче. Думаю, опробовать это и на Федюшке (хуже ему всё равно вряд ли станет).
А ещё Вяз умудряется где-то доставать хорошие продукты. Где – не колется.
С остальными привычками, наработанными хорошей жизнью, я продолжаю усиленно бороться.
… Я должна отдать должное Вязу. Он удивительный мужчина. Жить столько времени бок о бок с женщиной (а тем более, какой!) и ни разу не предпринять попытки к «совращению»! Конечно, мы поговорили с ним о том, что полгода мне нельзя беременеть (а в деревне НЕТ презервативов!), но не думаю, что хоть один из моих «знакомых» мужчин добровольно пошёл бы на шестимесячное воздержание. Для меня-то это не очень просто (скорее, непривычно и даже необычно), а что про мужика-то говорить! Так что я могу им только восхищаться.

17 апреля.
Какая тяжёлая неделя!
Наверное, я слишком активно начала заниматься. Мои руки к этому явно не готовы. Во вторник во время занятия они у меня так заболели, что если бы у меня не было обезболивающего, я бы на стену полезла.
Я себя даже не мысли поймала: «Лучше бы их отрезали!», в чём поспешила раскаяться (знаю, что даже за мысли такие можно поплатиться).
Наверное, сейчас период такой, кризисный – даже ноги сильно болят.
Вязу я решила не говорить – подумала, что он будет излишне волноваться. Но он всё и без этого понял и заметил, что я подсела на «иглу».
- Боли так усилились? – спросил он после очередной лекции.
- Ты о чём?
- Почему ты не хочешь со мной говорить об этом?
- Ты будешь переживать. А это ни к чему. Меня не надо жалеть.
- Я так не думаю, - он подошёл ко мне и обнял со спины. – Ты заслужила внимание, заботу и любовь. Женщина должна быть слабой, когда рядом есть мужчина, готовый о ней заботиться.
- Жизнь и мама научили меня никогда ни на кого не надеяться и не полагаться. К хорошему привыкаешь быстро, и очень сложно отвыкнуть.
- А зачем отвыкать? Я тебя не брошу. Никогда!
- Обстоятельства сильнее нас и наших желаний. Папа давал такие же обещания маме. Но сначала она исчезла, потом папа умер. И как бы они не хотели – они не могли быть вместе, - вздохнула я.
- Я постараюсь сделать всё, что в моих силах.
- Спасибо, - я повернулась и, обняв, уткнулась лицом в его грудь. – Если бы ты знал, как мне больно!
- Всё пройдёт, - он поцеловал мою голову. – Если тебе очень тяжело – ты не должна так над собой издеваться. Это никому не нужно. Над тобой никто не стоит!
- Стоит, к сожалению, - заметила я. – Надо мной стоит мама. И у меня слишком много жизненных задач, которые за меня никто выполнит. И чем больше я буду тянуть, чем больше времени упущу, тем тяжелее мне будет дальше. Дорог каждый день, каждый час!
- Честно говоря, я тебя не понимаю. Но чувствую, что для тебя это очень важно. Чем я могу помочь?
- Будь рядом, - я посмотрела в его глаза.
- Это меньшее, что я могу, - он нежно поцеловал меня.
По его настоянию я два дня вообще не прикасалась к клавишам, а на третий возобновила занятия, но не больше 20 минут в день.
У меня не всё так плохо, просто кризисный период. Я это знаю и понимаю.
А вот у Федюшки, слава Богу, всё хорошо (насколько это вообще возможно в его положении). Конечно, он очень слаб, но теперь за его жизнь я спокойна.
Думаю, через месяц он сможет встать.
Много времени было упущено – если бы я сразу им занялась, реабилитация прошла бы быстрее и легче. Но я и собой-то не особо могла заняться!
Ладно, всё, что ни делается – к лучшему!
Я пройду это испытание! Всё будет хорошо!
Так что неделя прошла тяжело, но прошла! И слава Богу!

24 апреля.
Не без трудностей, но и эту неделю я прожила.
Никогда бы раньше не подумала, что могу быть благодарна за каждый прожитый день! Каждый вечер перед ночной медитацией я вздыхаю с облегчением. Чем больше дней проходит, тем ближе моё выздоровление /моё и Федюшкино/.
Заниматься трудно – руки очень сильно болят /кажется, я понимаю, что имел в виду Фридельман под фразой «играть Вы больше не будете»/. Не будь бы я Косицына, я бы сдалась и налегла бы на вокал или критику. Но я Косицына! И не просто, а Анна Мария! Я не имею права опускать руки! И в прямом и в переносном смысле.
Мне иногда просто невыносим взгляд Вяза – он так мне сочувствует! Как будто я и впрямь так жалка! Он ничего не говорит, но я всё чувствую!
Мне даже набирать тексты трудно. Но здесь он мне как раз может помочь. Весь набранный текст он уже прочитал и в курсе всего. Я ему надиктовываю дальше – он набирает.
Одновременно я начала читать другие мамины рукописи /сейчас это «реформы театра»/. Довольно интересно, но, по-моему, утопично. Хотя многое из этого она говорила при жизни и даже начала эту реформу в Опере Косицыных. Но после её смерти всё «заморозилось» и возобновилось лишь пару лет назад. Но уже почти никто не помнит толком, что же она хотела там сделать. Эта рукопись может расставить всё на свои места.
Возможно, это и не так утопично – ведь в оркестре она провела не менее потрясающие реформы.
Да она и впрямь была идеалисткой! Думаю, если все её реформы воплотить в жизнь, получится идеальный мир искусства: идеальный оркестр, идеальный театр /музыкальная драма/ и идеальная система образования.
Возможно, моя задача именно в том, чтобы заняться воплощением её идей.
Но для начала надо всё расшифровать. А потом… придётся взять Косицынград в свои руки – Фер еле поддерживает там жизнь.
Но для этого мне нужно здоровье и силы. Много сил и много здоровья!
К ноябрю я должна быть в форме!

1 мая.
Дань традиции! Смешно! Удивительно, но этот праздник ещё не отменили! Хотя русским лишь бы отдыхать, а как называть праздник – уже не важно.
Прошло уже два месяца.
Возможно, здоровье моё и поправляется, но мне кажется, что слишком медленно. Играть я так и не играю (20 минут в день с перерывами и дикой болью), хожу с тростью (и тоже не без боли)!
Федюшка потихоньку крепчает. Уже немного разговаривает. Но ходить ему пока рано. Мы с ним занимаемся: читаем, немного пишем и … поём песенки.
Я за ту теорию, что музыка лечит. Все наши сеансы проходят под музыку.
… В деревню потиху приходит весна (только сейчас!). Солнце стало светить ярче, даже немного греет. Но пока по-прежнему холодно, выше -8 не поднимается.
Здесь как-то по-особому начинаешь наблюдать за природой. Я начинаю понимать Вяза: действительно, начинаешь многое замечать.
С людьми я как-то незаметно сдружилась (оказывается, надо было просто выйти замуж за Вяза!). Если бы я знала, что всё так просто, я бы в первый же день с ним расписалась!
Мне начинает нравится здесь. Как-то легче дышится. У меня перестала болеть голова, я стала лучше спать (в длительных медитациях уже нет особого смысла), я стала спокойнее и менее раздражительной.
Я стала добрее и мягче. И мне это нравится! Злоба разрушает, добро созидает.
Кажется, я начинаю оттаивать. Хотелось бы мне сейчас увидеть Бергонци. Думаю, теперь я точно смогу понять, что к нему чувствую.
С Вязом-то я уже разобралась. Его я люблю. И я в этом совершенно уверена. Впервые в жизни я употребляю это слово с полной ответственностью!
Сейчас я даже не понимаю, как могла жить по-другому!
Когда я оглядываюсь назад, я вижу молодую, но уже беспредельно озлобленную, грубую, принципиальную, зазнавшуюся, безнравственную, аморальную, развязную особу! И как меня только терпели окружающие?!
Как никогда прежде я понимаю и худруков, с которыми работала, и Бергонци, пожелавшего, чтобы жизнь меня проучила. Как он был прав!!!
Но я поняла это только сейчас, почти год спустя! Надеюсь, ещё не очень поздно.
… Хорошо, что я ещё пою без проблем. Надеюсь, летом мне удастся где-нибудь спеть. Правда, не очень хорошо, когда героиня хромает… Ну, может к лету я и не буду уже хромать…

8 мая.
Здесь быстро теплеет. Есть надежда, что скоро действительно станет тепло.
Значит, начнётся посевная, и дети перестанут ходить в школу. А там уже и каникулы… Значит, я смогу уехать… Не могу сказать, что очень хочу этого.
Я так привыкла к спокойной, размеренной деревенской жизни. Мне не хочется снова окунаться в мир лицемерия, продажности и пошлости!
И как я могла в нём жить?!
Федюшкино здоровье возвращается быстрее моего. Наверное, на него я трачу больше энергии. Он уже встаёт и делает первые шаги.
Думаю, к моменту моего отъезда (надо всё-таки, а то совсем одичаю), он сможет вернуться домой. Хотя мы так к нему привыкли…
Не думала, что так скоро захочу завести собственных детей! Мы с Вязом уже ждём, не дождёмся, когда пройдут эти злополучные полгода. Разве могла я знать, что для меня это станет испытанием?!
Ноги мои лучше, руки – плохо. Хотя, казалось бы! Должно быть всё наоборот! Это ноги должны были ампутировать! Но с другой стороны, ногами-то я не играю…
Сами по себе руки, наверное, не болели бы. Ведь я их мучаю каждый день. Мне нужны нормальные, подвижные, полноценные руки! А не две висящие грабли!
Я не сдамся! Не дождётесь!
… Мамины рукописи, как всегда, увлекают и поражают. Работа над биографией идёт полным ходом – мы уже на середине второй части. «Реформы» я пока просто читаю.
И я стала замечать, что «дар» уходит. Я нормально понимаю мамин шифр и уже даже сама начинаю так писать. Надеюсь, я успею освоить пальцевое дирижирование до полной потери дара.

15 мая.
Вместе с приходом весны пришла знаменитая русская грязь!
Снег начинает сходить (реки ещё стоят), превращаясь в страшное месиво.
Поля готовят к посеву. Посевная здесь проходит всегда очень оперативно – из-за особенностей климата.
Так что каникулы здесь начинаются уже со следующей недели. Правда, малыши могут ходить до 26-го.
Добраться до школы становится проблемным – дороги развезло. Боюсь, что даже бус уже завтра не проедет.
Здоровье Федюшки уже более чем удовлетворительное. Сегодня мы его отпустили домой. Тётя Марья была очень рада – помощник ведь! Она уже давно забыла, как сама не так давно хоронила его! В смысле благодарности местные люди довольно забывчивы. Ну, да ладно, я не могу на это обижаться.
Моё здоровье по-прежнему. По-моему, ничего не меняется. Иногда меня даже охватывает отчаяние – ведь никакого, даже малейшего результата нет. Только одна адская боль, с которой я научилась мириться и свыкаться (в обезболивающем я больше не нуждаюсь).
Вяз очень мало времени теперь проводит дома – сейчас один из самых напряжённых моментов деревенской жизни. И я прекрасно это понимаю.
Не смотря ни на что, природа оживает, весь мир кругом просыпается и кипит – и поневоле втягиваешься в этот процесс обновления и возрождения.
Творческий процесс тоже в самом разгаре – давно я так хорошо не работала.
Жизнь прекрасна!

22 мая.
«Ещё немного, ещё чуть-чуть!» Эта неделя была последней полной в этом году. Осталось 4 дня - и я свободна!
А хочу ли я этого?.. Это уже не важно! Я имею право отдохнуть и потратить время на себя.
В связи с тем, что и Вяз, и большая часть детей заняты на полях, на этой неделе я сама возила малышей. Отвозила утром, пока они занимались – работала сама, а вечером (отменив пока взрослые лекции) – отвозила назад в деревню.
Здесь даже учителям умудряются находить работу на поле (правда, они сопротивляются ;).
... Рукам моим стало немного полегче. Но только немного. Хотя малый прогресс – тоже прогресс. Важен сам факт. Значит, всё не безнадёжно.

… А ещё на этой неделе меня очень неприятно поразил Стёпка.
Алёна опять на сохранении, и до родов её уже не выпустят. Конечно, и его можно, наверное, понять, но…
В среду, где-то в середине учебного дня (около 12), Стёпка зашёл в мой класс.
- Не помешаю?
- Проходи, - я оторвалась от экрана ноутбука. – Как Алёна?
- Так же, стабильно. Спасибо, что спросила.
- По-моему, я всегда спрашиваю, - заметила я. – А что, нет урока?
- У меня сейчас 10 класс, - это означало, что их нет (они на полях).
- Ясно.
- Хорошая погода, правда?
- Да, замечательная, - я подошла к окну. – Такое солнце! Никогда раньше не видела такого. Здесь удивительная весна!
- Это точно, - он подошёл сзади и встал почти вплотную. – Всё кругом оживает, и сам поневоле словно ото сна пробуждаешься. Начинаешь смотреть на всё другими глазами.
- Есть такое, - согласилась я и повернулась.
Мы встретились с ним глазами. Взгляд его был необычен и непривычен. /давно на меня так никто не смотрел – я уже и отвыкнуть успела, и забыть, что это значит!/
- Это здорово, что мы так хорошо друг друга понимаем, - он улыбнулся и … наклонился к моим губам.
Я от неожиданности даже не успела отреагировать, так он меня огорошил.
Когда я пришла в себя, он уже вовсю целовал меня, распустив руки.
Я попыталась его оттолкнуть, но… /факир был пьян/ Моих сил не хватило!!!/
Закончив поцелуй, он продолжал крепко меня обнимать, не давая вырваться:
- Ты так красива! – «страстно» шептал он. – Ты достойна лучшей жизни. Тебе нужен тонкий, понимающий, культурный человек рядом, а не этот грубый и неотёсанный мужлан.
Наконец, моё самообладание было восстановлено, и во мне проснулась прежняя Косицына. Я со всей злобы наступила каблуком ему на ногу. И когда Стёпка отпустил меня, мои цепкие (пусть и больные) пальцы сжали его глотку.
- Послушай меня, гражданин директор, - мой взгляд стал прищуренно враждебным. – Ты это зря сделал. Ты забыл: я городская, и постоять за себя смогу и сама. На худой конец, придётся иметь дело ещё и с моим мужем.
Он судорожно пытался разжать мои пальцы.
- Извини, их иногда сводит – сама не могу разжать, - я ухмыльнулась.
Стёпка, задыхаясь, медленно опустился на колени. Как жалок он был! А я снова почувствовала свою силу и власть.
Вполне допускаю, что могла его задушить, если бы в класс не вошли.
- Рая, Степана не видела? – это был физрук.
- Нет, он не заходил, - мы стояли за рядами парт, и валяющегося на полу Стёпку от двери видно не было.
Физрук ушёл, а я повернулась к Дон Жуану:
- Ты всё понял?
- Прости, - прохрипел он, судорожно глотая воздух.
- На первый раз прощаю. И то, благодари Алёну. Я не хочу лишить её ребёнка отца, пусть и такого ничтожного. А теперь – убирайся отсюда.
Он медленно, опираясь на парту, поднялся и поплёлся к двери, не отпуская горла…
В этот день Вяз очень поздно вернулся домой…
- Что-то случилось? – удивилась я. В тёмное время здесь никто не работает.
- Было одно дело, - он жёстко смотрел на меня.
- Ясно! – я поняла, что сплетни уже доползли до Студёновки /мы ведь со Стёпкой стояли у окна!/. – И какова версия?
- Я готов выслушать твою.
- Ждёшь моих оправданий? Не дождёшься! - усмехнулась я. – Мне не в чем оправдываться. Разве только в том, что чуть не задушила нашего директора.
Он подошёл ко мне и сверху вниз смотрел на меня.
- Он обидел тебя? – вдруг очень нежно спросил Вяз.
- Спасибо, что веришь мне, - я тоже сбросила щетину и обняла его. – Не думаю, что подала повод.
- Ты у меня очень красивая. Такое искушение каждый день перед глазами, - он улыбнулся. – Его можно понять. Он уже почти год без жены…
- А ты? – удивилась я.
- Ну, не все же такие сильные. Ты же даже не представляешь, чего мне порой стоит сдерживать себя.
- Представляю! – вздохнула я. – Но не ищи ему оправданий.
- Я думаю, ты доступно ему всё объяснила. Вид у него был не просто запуганный…
- Ты был в Заречном? – удивилась я.
- Я должен был как-то отреагировать. Меня бы не поняли.
- Да, прости. Я ещё иногда забываю эти «законы джунглей». Надеюсь, ты его не покалечил?
- В этом не было необходимости. И потом, я пожалел Алёну.
- Я тоже. Я ведь чуть не задушила его, - призналась я.
- Как мама? – он засмеялся.
- И не смешно! – «обиделась» я. – Я совершенно серьёзно. Между прочим, мама-таки задушила одного человека!
- Прости, я не знал.
- Скоро бы узнал – мама записала это. Хотя она и не осознавала, что делает. Надеюсь, меня такая участь не постигнет.
- Зато он больше не будет к тебе приставать, - Вяз примирительно улыбнулся и обнял меня.
- А мне так порой хочется, чтобы ко мне кто-нибудь пристал! Я начинаю забывать, что я женщина.
- Не провоцируй меня!
- Буду! – я глубоко на него посмотрела. – Моё здоровье уже в порядке. Если врачи ошиблись на счёт моих ног, они с таким же успехом ошиблись и на счёт всего остального.
- Я бы не стал рисковать.
- Я бы тоже, - честно призналась я. – Если бы не была уверена. Можешь мне верить, я себя знаю. И знаю, что для меня лучше. А если ты не хочешь… Боюсь, желающие найдутся…
Вяз не дал мне закончить и …/как любила писать мама/ впился в мои губы.
Я не ожидала от него такой страсти! Так меня не целовал даже Бергонци! Жадно, горячо и настойчиво.
Не отрывая губ, он скинул рубаху и начал расправляться с моей одеждой.
Так быстро «это» у меня ещё никогда не происходило. Мы очень долго себя сдерживали.
Любовью мы занимались едва ли не всю ночь!
Так хорошо мне ещё никогда не было!
Никогда бы не подумала, что от секса можно получить такое неземное блаженство, что физическая близость может быть так одухотворена!
Утром я еле встала… В школе тоже, по-моему, многие заметили моё гиперприподнятое настроение.
Я словно раскрылась! Вся моя женская сущность выбралась наружу! Давно я не была так сексуальна!
Неделя пролетела на одном дыхании.
Как бы нам с Вязом не хотелось повторить, мы решили не рисковать. Пока, я думаю, одного раза в неделю будет достаточно.
Вот так, я даже не заметила, как наступило воскресенье.

26 мая.
Сегодня был последний звонок! Всё! Первый год я отработала. Главное – начать.
Я решила проанализировать этот учебный год.
Как я сюда приехала? Взбалмошная, с 20 чемоданами, в бархатном костюме и итальянских туфлях на шпильке. Сейчас мне самой смешно себя вспоминать. Представляю, каково было деревенским, что они должны были обо мне подумать!
Вела я себя нагло, вызывающе, безнравственно, словно бросая вызов всему этому миру. Но не рассчитала малёк.
Потом была эта катастрофа, Москва…
… Новый дом, прислуга, всё богатое, блестящее. Действительно, это слишком вызывающе. И как я себя держала? Хозяйкой, аристократкой среди быдла!
… Дальше Косицынград, Москва, Питер – блестящая «старая» жизнь. Венчание с Вergonzi.
Мамины видения, «дар»…
… Возвращение в деревню на пепелище. Ведь тогда сгорел не просто дом – тогда сгорела вся моя прежняя жизнь, а вместе с ней и прежняя Анна Мария.
Это была наша первая ночь с Вязом. Ведь уже тогда я поняла, что он родной, близкий человек. Мне было с ним так хорошо, так надёжно и спокойно.
А дальше были бесконечные недели работы, жизнь в школе, ночи на раскладушке, еда в столовой и занятия, занятия, занятия…
Маленьким островком был наш Новый год. Говорят, как встретишь, так и проведёшь. Я бы сказала: с кем встретишь, с тем и будешь весь год.
Потом ещё 2 месяца непотребной жизни и теперь уже бессмысленных занятий…
И эта трагедия, которая всё расставила по своим местам.
А ведь только после этого происшествия я смогла разобраться со своей жизнью и понять, что чувствую.
Только здесь и только сейчас я стала самой собой. Той, которая всё это время пряталась за холодным и непроницаемым образом. Я ничего о себе не знала. Я всегда жила в жестком чужом мире, где только один закон: выживать! И где нет никого, кроме нашей семьи, да и то, как сказал Вяз, в которой каждый сам по себе.
Я действительно всегда думала, что в этом мире я одна. И душа моя не имеет второй половины. Я была готова прожить всю жизнь в гордом одиночестве.
Кто бы мог подумать, что мне будет дано то, чего не было у мамы: счастье, любовь и близость дорогого человека.
Конечно, я не знаю: надолго ли? Но ещё четыре года мы проживём точно. И мы должны сделать всё, чтобы не растратить это время впустую.
… Что ж, год не так и плох. Я хотела разнообразия и смены обстановки? Чего-чего, а этого я получила сверх меры! И не могу сказать, что плохого было больше. Не больше, но и не меньше. Поровну.
За то я знаю, что должна делать со своей жизнью. У меня появился смысл, цели и задачи … и … Любовь! Я со всей ответственностью могу сказать, что за это одно я готова отдать всю свою прежнюю жизнь.
Ну, что мне в этих занятиях, славе, деньгах?!! Мне сейчас гораздо комфортнее в избе, на картошке, но с Вязом!
/хочется верить, что это не просто увлечение экзотикой/
И тем не менее, я должна увидеть Бергонци и понять, ЧТО он для меня. Отжившее и рухнувшее, сгоревшее и похороненное прошлое или нечто большее.
Я не смогу спокойно жить, пока не разберусь с этим.

29 мая.
Сегодня мы серьёзно поговорили с Вязом. Я постаралась ему честно всё объяснить. Судя по всему, он меня понял.
Завтра я уезжаю. Сначала – в Москву, а дальше – по обстановке. Хотя можно как обычно: заскочить сначала в Косицынград, посмотреть, что да как.
В деревне у меня дел нет (в отличие от Вяза). Так что ни я его угнетать не буду, ни он меня.

1 июня.
Ночью мне приснился странный и даже страшный сон. Мне приснилось, что Алёна чуть не потеряла ребёнка (проснувшись, я не могла вспомнить, чем же всё закончилось). В принципе, ну что мне в этом? И я ей никто, и мне она тем более.
Но с другой стороны… Тем более! Я должна отреагировать. Ведь этим сном мне показали, что она нуждается в помощи, и я могу и должна ей помочь!
Поэтому, едва проснувшись и попрощавшись с Вязом (я ему ничего не сказала – зачем зря волновать), я поехала в район.
В больнице, в приёмном покое из угла в угол метался Стёпка.
- Что произошло? – в лоб спросила я, ожидая худшего.
- Рая? Как ты здесь?.. У Алёны начались преждевременные роды…
- Всё в порядке?
- Ничего не в порядке! – воскликнул он, заметавшись ещё быстрее. – Надо делать кесарево, а у неё аллергия на анестезию!
- Ясно, - я не стала больше ничего спрашивать и направилась в операционную, накинув по дорогое халат.
- Сестра, быстрее! Где Вы ходите?! – хирург, не глядя, схватил меня за локоть и затащил в операционный зал. Я не стала сопротивляться, надев повязку и перчатки.
Меня поставили следить за приборами и держать кислородную маску.
Судя по глазам, Алёна меня узнала.
- Всё будет хорошо. Держи меня за руку и смотри мне в глаза, - тихо сказала я и взяла её руку.
Врачи были так заняты операцией, что не обращали на нас внимания.
Я решила ввести Алёну в гипнотический сон. Это мне легко удалось сделать – она мне доверяла, как себе самой.
- Что с ней? – врач заметил, что у Алёны закрыты глаза.
- Всё в порядке, не волнуйтесь. Я слежу.
Операция была ужасна. Я вспомнила свой недавний выкидыш и даже завидовала Алёне, что она этого не чувствует.
- Ребёнок мёртвый, - констатировал хирург. – Срочно – зажим, надо зашивать. Большая потеря крови. Сестра, что приборы?
- Всё в порядке, - ответила я и, быстро поменявшись с другой сестрой, забрала ребёнка.
Я прошла с ним за ширму (где хирурги готовились к операциям) и положила его на стол. За этим последовал ритуал «воскрешения» (реанимирования).
Сейчас я даже не могу вспомнить, что именно делала и тем более – откуда это узнала!
Но действовала я очень быстро, чётко и точно зная, что нужно делать. Вполне допускаю, что моими действиями руководила мама.
Так или иначе, ребёнок задышал и даже вскрикнул.
Я вернулась в операционный зал.
- Устройте его в реанимацию, - я подошла к ассистенту хирурга.
- Но он же мёртв!
- Он дышит, - я протянула ему ребёнка. – Просто очень слаб.
Ассистент осмотрел ребёнка и пришёл в полное недоумение.
- Да не рассуждайте вы сейчас! Потом будете думать, - крикнула я.
После этого он выбежал с ребёнком на руках, предварительно завернув его в чистую пелёнку.
- Она не приходит в себя! – воскликнула сестра, занявшее моё место.
- А Вам так необходимо, чтобы она всё чувствовала? – я подошла к ней и посмотрела на приборы. – Поставьте себя на её место.
- Она в сознании? – спросил хирург.
- Нет!
- Отлично. Молитесь, чтобы не пришла!
Я незаметно вышла.
- Где ты была? – воскликнул Стёпка, когда я подошла к нему.
- У вас сын, - тихо сказала я и почти упала в кресло.
- Где Алёна? Она жива?
- Типун тебе на язык! Конечно, жива! Какая у тебя группа?
- Чего? – не понял он.
- Крови! Чего же ещё!
- Четвёртая, а что?
- У неё большая кровопотеря.
- Ты что, была в операционной? – до него начало что-то доходить.
Я выразительно посмотрела на него, но ничего не сказала.
- Степан, - спустя минут пятнадцать к нам подошёл хирург. – Всё в порядке. Настолько, насколько это вообще сейчас возможно. Ребёнок очень слаб, но жив.
- Алёна? Что с ней?
- Ей нужно переливание. Срочно. Нужна первая группа. Если мы успеем найти…
- Уже нашли, - я встала и подошла к ним.
- Вы кто? Кажется, я Вас где-то уже видел…
- Три месяца назад Вы меня оперировали после выкидыша. Я Раиса Грязная.
- Ах, да. Хорошо выглядите. Но у Вас же было сильное обморожение? – он посмотрел на мои руки с идеальным маникюром. – Я думал…
- Столичные врачи ещё способны творить чудеса.
- Очень рад за Вас. Слышал, Вы вышли замуж…
- Давайте обсудим это позже. Вы говорили, нужно срочное переливание. У меня первая группа.
- Вы уверены, что Ваше здоровье позволяет? – засомневался он.
- Абсолютно. Под мою ответственность, - я сама потянула его за рукав.
Спустя несколько часов для меня всё закончилось. Всё, что могла, я сделала.
На этот раз маму я не увидела, но почувствовала её одобрение.
Не посмотрев на часы, я поехала в N***, куда приехала только к трём часам ночи. Ехала я очень медленно – чуть не заснула за рулём от недомогания. Взяв билет на утренний рейс до Москвы (в Косицынграде мне делать нечего – всё равно сил нет), я уселась в огромное кресло VIP зала и моментально заснула.

К вечеру 31-го я была в Москве.
Отстояв, как положено в Москве, в пробках, к 21.00 я добралась до дома.
- Ой! – воскликнула горничная, открывшая дверь. – Хозяйка приехала! Радость-то какая!
- Добрый вечер, - я улыбнулась и вошла. – Есть кто дома?
- Боюсь, никого. Мы Вас не ждали… То есть мы Вас всегда ждём, просто сегодня…
- Где Евгений Александрович? – я удивилась: он по вечерам никогда никуда не уезжал.
- Так он…
- Что? – я с прищуром посмотрела на неё.
- В больнице…
- Что с ним? В какой? У Фридельманов?
- Нет, он с Ромео Александровичем. В клинике господина Шаганяна.
Ничего больше не спрашивая, я вылетела из дома. Мою усталость как рукой сняло.
/клиника Шаганяна – больница для vip наркоманов/
Я давно догадывалась, что Ромка подсел, но чтобы уже так всё запущенно оказалось!..
- Женя, привет! – я подлетела к нему со спины. – Что с Ромкой?
- Ама?  - от неожиданности он испугался. – Ты всегда появляешься внезапно. У него передозировка.
- Всё плохо? – осторожно спросила я.
- Если он не завяжет – да, - с трудом проговорил Женя.
- И давно?
- Уже почти год.
- Как мы это допустили?! Он же был у нас перед глазами! Неужели мы могли это не заметить?
- Не упрекай себя – он достаточно взрослый, чтобы всё понимать. Мы здесь бессильны.
- Ты говорил с Шаганяном? – после паузы спросила я.
- Да, конечно. Он говорит, что у Ромы очень крепкий организм, и он сильно сопротивляется болезни. Другой уже загнулся бы. Но любой ресурс можно исчерпать.
- А что сам Ромка говорит?
- Говорит? – Женя удивился. – Он пока ничего не может говорить.
- Да, конечно, я не подумала.
Я обняла Женю:
- Я не представляю, как мы будем без него…
- Ты не должна так думать! – сказал он резко.
- Может и не должна, - согласилась я. – Но есть вещи, которые я просто чувствую.
Женя выразительно посмотрел на меня:
- Ты чувствуешь его смерть?
- Через год, полтора. Больше он не проживёт.
- А если завяжет?
- Он не завяжет. И ты это знаешь, не хуже меня.
- И давно ты начала чувствовать смерть? – через минуту спросил брат.
- Не знаю. Но сейчас чувствую – и это я знаю точно. Помнишь, мама почувствовала папину смерть, когда он ещё был здоров и полон сил.
- Я тебе верю, хоть и не хотел бы. А может…
- Женя! – я вздохнула. – В его случае ничто не имеет смысла. Пусть живёт, как хочет. Не порть ему последний год.
- Но я не могу быть безразличным и делать вид, что ничего не происходит! Я старший брат, я глава семьи!
- Ух, ты! – удивилась я. – Не ожидала от тебя. Оказывается, ты умеешь быть мужиком. Молодец!
- Ама! – он глубоко вздохнул. – Я не могу чувствовать свою беспомощность!
- Я тебя понимаю. Но перед некоторыми жизненными поворотами мы бессильны. И мы просто должны правильно их принимать.
- Говоришь ты просто и убедительно, но…
- Женя, не накручивай себя! Ты ему ничем не поможешь! Поедем домой!
- Я не могу его бросить.
- Он взрослый мужик! Он уже тридцатку разменял! Ты будешь только раздражать его.
- Пусть. Но я его не оставлю, - твёрдо сказал он. – А ты поезжай. Тебе надо отдохнуть с дороги.
- Ладно, тебя не переубедишь. Передавай ему привет, - я немного отошла. – Я буду дома.
- Я рад, что ты приехала, - он сжал мою руку. – Нам сейчас нужна твоя сила и уверенность.
- Если б вы ещё хоть иногда меня слушались. Ладно, увидимся. Доброй ночи!
- Приятных сновидений.
Но не успела я отойти и нескольких шагов, как упала, потеряв сознание… Вот тебе и сила с уверенностью! /всё-таки, кровушки из меня откачали немало/
Жене пришлось-таки поехать со мной – должен же был меня кто-то отвезти домой.
Мало того, что я и без того была уставшей и уже не имела сил к передвижениям (что и подтвердилось), так ещё и это ужасное чувство. Я действительно впервые почувствовала Смерть. Это ужасно! У неё такой неприятный запах. Она наводит оцепенение и чувство безысходности. Это чувство грозило меня поглотить, но к счастью сознание моё спасительно отключилось.

Сегодня утром я встретилась с Женей. Он был ещё более подавлен.
- Надо полагать, ты с ним поговорил, - предположила я.
- Ты была права. Но я должен был это сделать.
- Как я понимаю, завязывать он не собирается.
- Для него всё несколько серьёзнее, - вздохнул Женя. – Он устал. Ему надоела жизнь.
- Только не говори, что его так тяготит его ненормальность?
- Я тоже не ожидал. Но это так! И он очень страдает! Он понимает, что это патология, но он не может ничего изменить, не может себя переделать!
- И ищет в наркотиках выход, - закончила я.
- Ему нужен уход от реальности, коль он не может её изменить.
- Может, ему нужен психиатр?
- Я поговорю с ним, но не сразу. Может, мы ещё сможем ему помочь.
- Дай Бог! Хотя бы душе.
После завтрака я решила заняться своими проблемами.
/хотя странно: другим помогаю, в прорубь ныряю, а своего брата отдаю на откуп Судьбе – пусть сам выкарабкивается. Ну, а что я могу?!/
- Женя, прости. Можно поговорить с тобой о делах?
- Конечно! Я буду только рад отвлечься, - он действительно был рад.
- У меня есть три месяца до сентября. Я бы хотела провести их с пользой. Допускаю, что мировая общественность поражена моим исчезновением. Организуй мне гастроли и несколько спектаклей, - попросила я.
- Это будет трудно, - заметил Женя. – Все графики уже прошиты, программы укомплектованы.
- Женя, я в тебя верю, - я улыбнулась. – И потом, я уверена, для меня многие пойдут на уступки.
- Хорошо. Напиши мне партии и программы концертов. Я посмотрю, что смогу сделать.
- Договорились. Но если будут какие-то встречные предложения – я готова их рассмотреть все. Кстати, а где сейчас Большой?
- В Китае.
- А Мариинка?
- В Париже.
- Это интересно. Спасибо, братишка. Скажи мне, как только что-то появится.
- Договорились.
Я позвонила Сан Санычу и поговорила с ним о жизни. Мы очень мило побеседовали – он ещё раз пособолезновал мне и поздравил (я сказала ему, что вышла замуж). Оказалось, гастроли во Франции уже закончились, и театр уходит «в отпуск».
Честно говоря, я не сильно расстроилась. Работать, конечно, хотелось, но не с российским театром.
Я узнала у Жени, где сейчас Бергонци – оказалось, в Мет. Я решила позвонить ему. Ехать сразу не хотелось – мало ли, всё-таки не 2 часа лету.
Трубку он не взял. Я позвонила в Мет. Репетиция ещё не началась, его в театре не оказалось. Тогда я позвонила в гостиницу – но и там его не было.
Я насела на его мобильный.
- Pronto! – на сотый звонок он таки ответил. Отключить телефон он не мог – слишком он ему был нужен.
*- Что происходит? – вместо приветствия выпалила я. – Почему ты не брал трубку?
*- Прости, поставил на вибро, - это была плохая отговорка, но с ней не поспоришь.
*- Почему ты врёшь? Что случилось?
*- Извини, я не могу сейчас говорить. Позвоню позже, - он отключился раньше, чем я успела ответить.
Я озадачилась.
Но навязываться и уж тем более бегать я за ним не стану! Не велика птица – захочет, сам найдёт.

5 июня.
За эти дни я отдохнула, повторила некоторые партии. А Женя нашёл мне несколько театров.
Для начала я выбрала Covent Garden, гастролировавший в Лос-Анджелесе – всё-таки, Америка. Может, и с Бергонци увижусь… И потом, там были хорошие спектакли.
Я решила поступить, как дядя Андри – приехать и на месте предложить свою кандидатуру. Захотят – пожалуйста, нет – и перо в шляпу!
И потом, в своём самолюбии я была уверена на 100%. От меня не может отказаться ни один театр в мире!!!
И как всегда – мне не хватило ума посмотреть состав солистов!
Прилетев в Лос-Анджелес, я сразу направилась к худруку. К моей радости, я попала на перерыв.
#- Я не верю своим глазам! – тот встал, едва завидев меня.
#- Добрый день! – я мило улыбнулась и подала руку для поцелуя.
#- Богиня! – тот припал к ней. – Как нам Вас не хватало! Я слышал, что Вы работали в каком-то загадочном проекте. Целый год! Вы так жестоки с нами! Лишить нас на целый год своего общества и голоса! За что Вы нас так наказали?!
#- Я прошу простить меня, - мы уселись на диване. – Но мне это было просто необходимо. Надеюсь, моё место ещё никто не занял?
#- Что Вы! Кто же может Вас заменить?! Разве только, Ваша дочь, столь же гениальная, как все Косицыны, - он хитро улыбнулся.
#- В любом случае, это произойдёт очень не скоро. Но подобной перспективы я не исключаю.
#- Я очень рад, что Вы приехали! – он не сводил с меня глаз, словно я была видением. – Какими судьбами Вы оказались в Лос-Анджелесе?
#- Видите ли, - я театрально опустила глаза. – Я выбралась буквально на  два месяца. В сентябре я должна буду снова исчезнуть.
#- Нет! – он расстроился совершенно искренне. – Вы не можете снова бросить нас!
#- Я вынуждена, - я взглянула на него с надеждой. – Вы не представляете, как я соскучилась по нашей сцене, по нашему зрителю! Я понимаю, что все составы укомплектованы уже давно … но… может, кто-нибудь заболел или… Всякие же бывают форс-мажоры…
#- Я боюсь верить своим ушам! – он трепетно сжал мои руки. – Вы хотите петь у нас?
#- Я бы не хотела лишать кого-то работы, просто…
#- Анна Мария, - он меня перебил. – Ради Вас я готов распустить все составы и набрать тех, кого Вы сами назовёте!
#- Что Вы, я не заслуживаю…
#- Вы заслуживаете большего! Пожалуйста, я Вас умоляю! – он съехал на пол и встал на колени. – Хоть один спектакль! Мы выплатим Вам любой гонорар. Только скажите «да»! Согласен на любые условия!
#- Я тронута, - я «смутилась». – Спасибо Вам! Какие спектакли Вы можете мне предложить?
#-У нас сейчас «Кармен», «Тоска», «Бал-маскарад», «Далила» и «Пиковая».
Мои глаза блеснули демоническим огоньком – я знала и любила все эти оперы (может, только «Далилу» меньше остальных).
#- Что? Не подходит? – он испугался.
#- Скорее, наоборот, - я улыбнулась. – Вы позволите мне спеть в трёх спектаклях?
#- Боже! Мы не заслужили такой чести!
#- Если Вы позволите мне спеть «Кармен», «Тоску» и «Пиковую», я согласна на гонорар за два спектакля.
У худрука аж глаза в разные стороны расползлись. Я знала, как озадачить его. От такого предложения нельзя было отказаться.
#- Вы сможете прийти завтра на репетицию? – минут через пять он обрёл дар речи.
#- Без проблем, - я улыбнулась. – Спасибо! Даже не знаю, как Вас благодарить.
#- Ну, что Вы! – он снова припал к моей руке.
#- Тогда до завтра? – я улыбнулась и встала.
#- Мы с нетерпением будем Вас ждать! Начало в десять. До свидания!
#- До свидания! – я вышла, с трудом сдерживая своё ликование.

7 июня.
Утро принесло мне много сюрпризов…
Я пришла за час до начала репетиции. /знала и ждала восхищений и толп поклонников у моих ног/
- Кто бы мог подумать?! - первым я увидела Макса Поленина, который подошёл ко мне, едва завидев. – А нам вчера худрук сказал о замене. Но не сказал на кого. Но я догадывался! - он крепко обнял меня. – Только один человек может подвинуть любую примадонну в мире за пару дней до спектакля. Дорогая, ты восхитительна!
- Спасибо, Макс, - я улыбнулась кокетливой улыбкой. – Честно говоря, не ожидала тебя здесь встретить.
- Ты ещё не вдела Елецкого! – он хитро улыбнулся. Я с вопросом посмотрела на него.
- Он же наш Эскамильо.
- Вронский?! – не поверила я. – Скажи, что я ошиблась!
- Ты до сих пор его винишь?
- А кого?! Он свёл её в могилу! Подлец! И как его только земля носит?! – воскликнула я.
- Ты жестока. Он раскаялся. Он же не расстаётся с дочкой ни на минуту! Знаешь, он чем-то напоминает печального Моррези в те годы, пока твоя мама не «воскресла».
- Не верю! – я недоверчиво покосилась. – Такие люди не исправляются.
- Ещё и не такие исправляются, - он нежно улыбнулся. – Посмотри на меня! Разве я не исправился?
- Ты что, развёлся?
- Ты знала!
- Догадалась, - я усмехнулась. – Иначе ты бы не увивался вокруг меня.
- Ну, коль я ничего не слышал – замуж ты не вышла? - осторожно спросил он.
- А ты что-то слышал обо мне за последние полгода? – я удивилась.
- Я про это и говорю, - он не двусмысленно обнял меня.
- А если вышла? – я прищурилась.
Он посмотрел на мои руки и озадачился /у меня ведь два обручальных кольца/.
- Ты шутишь?
Я не ответила – лишь хитро улыбнулась.
- Нет, это была бы не ты, - окончательно определился он. – А вот такие вещи (два кольца) – это как раз в твоём стиле. Ты любишь мутить воду. Дорогая, нельзя же так шутить! – он жадно меня поцеловал.
Я отстранилась, но сохраняла молчание.
- Не пугай меня так! – он смотрел на меня широко раскрытыми глазами.
- А что в этом страшного?
- Ты не можешь поступить так со всем миром! Ты принадлежишь всем, а не одному человеку!
- Значит, себе я не принадлежу?
- Ты мировое достояние! Подожди, - он на секунду замолчал. – Ты приехала одна?
- Да.
- Значит, это не Бергонци – он бы тебя сюда ни за что не отпустил. Тем более одну. Я сейчас вспоминаю, что зимой ходил слух о том, что вы тайно обвенчались. Но все слишком хорошо знакомы с атеизмом Косицыных, чтобы поверить в этот слух. Так это многое объясняет! – вдруг «понял» он. – Теперь ясно, почему Бергонци в последние месяцы сам не свой от злости. Его стали бояться, пуще полымя!
- В смысле? – не поняла, но заинтересовалась я.
- Он зол на всё и срывается на всех. С ним просто невозможно стало работать! Значит, он в курсе твоего замужества?
- В курсе, - вздохнула я. Теперь и мне стало понятно его поведение.
- Позволь спросить, - Макс хитро ухмыльнулся. – Кто же этот счастливчик, превзошедший и меня, и даже самого Бергонци, которому ты очень долго симпатизировала?
- Ты его не знаешь.
- Он не музыкант?
- Нет.
- Не из богемы?
- Нет.
- Он вообще к искусству имеет хоть какое-нибудь отношение? – воскликнул он.
- Нет, - сухо ответила я.
- Тогда я не понимаю две вещи: где ты его откопала и откуда его знает Бергонци?
- А не много ли вопросов?
- Дорогая! Ну, я же свой!
- Ладно, не подлизывайся. Всё равно не скажу, - я улыбнулась. – Это была случайная встреча, и briello увидел его случайно. Больше мне нечего сказать.
- А почему он не здесь?
- Макс! Хватит меня допрашивать! Работает он, ясно! – сама не знаю, почему, отвечала я.
- Ясно. Прости, больше вопросов не имею. О, смотри, - он повернулся к выходу. – Народ собирается.
- Слава Богу!
- Ну, поужинать-то со мной ты можешь? – он хитро посмотрел на меня.
- Не в гордом же одиночестве мне есть! Ты же знаешь, в этом случае я предпочту поголодать!
- Отлично, а то я уже испугался – ты так изменилась!
Я решила продолжить эту тему вечером.
Репетиция прошла хорошо, если не учитывать то, что я была готова выцарапать глазёны Вронскому. Ну, не могу я простить ему смерть Маши! /Имперской/ Это был потрясающей души человек! Каким слогом она обладала! Я могу об этом только мечтать! И как она его любила!..
Р-р-р! Ненавижу!
Всё. Чшш, успокоилась!

Итак, продолжу. Вечером мы с Максом встретились в ресторане нашей гостиницы.
- Утром ты сказал, что я изменилась, - я решила продолжить эту тему. – И в чём это выражено?
- Да хотя бы в том, что ты вышла замуж!
- А ещё?
- Вот если бы ты не смотрела так на Вронского, я бы вообще сказал, что тебя подменили. Я очень удивлён, - признался Макс. – Ты ему даже гадостей не наговорила! Ты никогда не была такой сдержанно-тактичной. Слушай, а ты не у тибетских монахов этот год провела?
- Ну, спасибо! Я что, на полоумную стала похожа?
- Нет. Просто слишком спокойная. У тебя даже взгляд изменился – появилась какая-то мягкость и теплота. Это на тебя так муж влияет?
- Наверное, - задумалась я.
- Вот уж не думал, что увижу влюблённую Косицыну! – с издёвкой заметил Макс.
- Смешно! – я посмотрела на него.
- Прости. Просто ты сама всегда так издевалась над любовью.
- Вот скажи мне, почему мелкие людишки никогда не прощают Великим маленькие слабости?
- Начинаю тебя узнавать. А то я уж и впрямь испугался, что мы тебя теряем. Дорогая, тебя никто ни в чём не винит. Просто ты изменилась. И главное – чтобы тебя саму эти перемены устраивали
- Пока они мне не мешают.
- Это хорошо. А то я уже начал сомневаться в твоих способностях перевоплощаться, - он поцеловал мою руку.
- Я не люблю грубые намёки! Я не дура! – заметила я.
- Прости, теряю сноровку.
- Ты хочешь сказать, что я плохо сегодня пела?
- Пела ты божественно, но вот игра… Её просто не было! Режиссёр был растерян. Но я-то знаю, что тебе необходимо, чтобы вжиться в роль.
- А ты не думаешь, что этот пункт мог измениться после моего замужества?
- Нет, - твёрдо ответил Поленин. – Иначе бы ты не приехала сюда. Тем более одна!
Он меня сразил!
Я уже забыла, что такое здоровый светский флирт, я отвыкла от ухаживаний и комплиментов. От красоты, блеска и величия (разумеется, своего).
Как ни крути, это часть меня. И эта часть мне тоже необходима (пока – точно).
… Ночь я провела с Полениным.
Я и забыла, что такое театральный роман – как он будоражит и какие образы рождает. Я действительно не могу без этого петь! Макс был прав!
… Утром все газеты пестрили заголовками: «Возвращение Косицыной», «Косицына и Поленин снова вместе» и т.д. и т.п. с самыми пикантными фото.
Я не расстроилась и не разозлилась – а лишь рассмеялась. Этих дрязг мне тоже не хватало. Я любила воевать с журналистами.
После спектакля у меня родилось с десяток замечательных статей, которые я продала за 5 минут за бешеные деньги.
Такое ощущение, что с реки моего творчества убрали тяжёлый камень.
… За эти 2 дня я успела полностью вернуться в прежнюю жизнь. Настолько, что Вяз и деревня стали казаться мне если и не сном, то далёким прошлым точно.
Не знаю, хорошо это или плохо – я не хочу даже думать об этом!
Я счастлива, и не намерена терять время на рассуждения!

10 июня.
Премьера прошла шикарно! Но не без…
3-х ночей с Максом мне оказалось достаточно, чтобы я сыграла гениально (пою я всегда так). У меня уже сейчас около двадцати предложений на следующий сезон и пятнадцать – до конца этого года!
Как я соскучилась по такому вниманию, признанию. По нужде людей во мне!

В день премьеры позвонил Женя. Он говорил на сторонние темы, но я поняла, что его волновало на самом деле.
Судя по всему, его очень озадачила история с Максом.
- Женя, не ходи вокруг да около – спрашивай, как есть! – не выдержала я.
- Прости, сестрёнка. Наверное, это не моё дело…
- Перестань! Говори!
- Ты можешь как-нибудь прокомментировать последние статьи?
- Ты как всегда корректен! – усмехнулась я. – Нет, чтобы в лоб спросить: «Что у тебя с Полениным?»! Ладно, не буду тебя мучить. Конечно, большая часть того, что о нас пишут – это бред. Но ведь нет дыма без огня. Ты же знаешь мой стиль работы. Я бы не смогла так сыграть, если бы мы были просто партнёрами на сцене.
- А как же Григорий или даже Бергонци?
- Бергонци меня игнорирует. Он не отвечает на мои звонки с первого дня, как я приехала ещё в Москву. А Григорий? Ему точно не до того! Он умнее и не будет реагировать на эти сплетни.
- Но ты же сама говоришь, что это не сплетни.
- Это знаем ты, я и Поленин. Для остальных – это сплетни.
- Ну, смотри. Твоё право! Но я должен был тебя предостеречь, - вздохнул он.
- Спасибо. Я тронута твоей заботой. Ладно, Женя, всё будет хорошо. Звони! А я уже побегу.
- Удачи на премьере! Пока!
- Спасибо. Пока!
«А и впрямь, хорошо, что Вяз не читает жёлтую прессу. А то мало ли как он мог на это отреагировать. Я ведь совсем его не знаю. Мужики имеют свойство менять пряник на кнут после ЗАГСа. Буду надеяться, что он не такой – а то ему несладко со мной придётся».
И стоило мне о нём подумать, как…

После спектакля моя гримёрка просто ломилась от толп фанатов, агентов, журналистов и прочего люда.
За два часа (не без помощи охраны) я расправилась с ними со всеми.
/банкет проходил недалеко от театра – коллектив, включая Макса, ждал меня там/
Я едва успела переодеться (не успела только застегнуть платье), как в мою гримёрку без стука вошёл … /а я и не заметила, что не закрыла дверь/ … Бергонци!
*- Какие люди! И без охраны! – я нисколько не смутилась. - Помоги мне застегнуть платье, - я повернулась к нему спиной и кокетливо убрала волосы.
Он молча и резко застегнул замок.
*- Спасибо, - я подошла к зеркалу и принялась за свою гриву. – Я польщена твоим вниманием! И как, по-твоему, я играла?
*- Слишком правдоподобно! – заговорил он, продолжая зло сверлить меня глазами.
*- Только не говори, что меня захлестнуло! – испугалась я.
*- Нет, не захлестнуло. Всё было выдержано в меру.
*- Спасибо, - закончив с волосами, я подошла к нему. – Только к твоему мнению я всегда прислушиваюсь, - я положила руку ему на плечо, но он её скинул.
Я просканировала его взглядом и отошла:
*- Ладно, хватит ломать комедию. Говори, зачем пришёл.
*- Хотел посмотреть тебе в глаза.
Я посмотрела на него и через минуту спросила:
*- Ну что, доволен?
*- Тебя могила исправит, - жёстко проговорил он.
*- А ты бы и рад! – для меня это прозвучало как комплимент.
*- Как же ты бесстыдна!
*- Для тебя это открытие?
В дверь коротко постучали, и зашёл худрук.
#- Госпожа Косицына, можно? Синьор Бергонци! Какая встреча! Каким ветром?
#- Попутным, - он покосился (явно был недоволен, что нас прервали).
#- Надолго?
#- По обстоятельствам.
#- Простите, я вам помешал, наверное, - догадался-таки худрук.
#- Нисколько! – я улыбнулась. – Вы довольны? Я не подвела Вас?
#- Что Вы, Анна Мария! – он поцеловал мою руку. – Это было божественно! Мы все так соскучились по Вашему голосу!
#- Только по голосу?
#- Конечно, нет! Вы для нас – драгоценнейший подарок!
*- Что драгоценный – это да, но вот подарок… - буркнул себе под нос Бергонци на итальянском.
#- Что Вы говорите?
#- Он с Вами полностью согласен, - я улыбнулась. – Надеюсь, Вы нас простите?
#- Конечно, извините. Не буду Вам мешать, - он отошёл к двери. – Ещё раз поздравляю!
#- Спасибо, - я кивнула, и он вышел. *– На чём мы остановились? Ах, да! На том, что моё бесстыдство стало для тебя открытием. И чего ещё ты обо мне не знаешь?
*- Я надеялся, что ты образумилась! А ты ничему так и не научилась! Мало тебя жизнь била! Боюсь, тебе ещё придётся получить своё.
*- А ты не бойся, это моя жизнь. И испытания даются каждому по силам. Так что не переживай, я справлюсь. А я уж подумала, что ты по мне соскучился, - я подошла к нему и положила руку ему на грудь. – Почему ты не отвечал на мои звонки?
*- Я был занят, - он взял мою руку и сжал её.
*- А теперь ты свободен? – я соблазнительно улыбнулась и посмотрела на него глубоким взглядом.
Он крепко сжал мою руку, явно борясь со своими страстями.
*- Твоё рыцарство и гордость не уместны, - я провела другой рукой по его груди.
Он сжал и эту руку и, развернувшись, прижал меня к стене. Я видела в его глазах страшные терзания и борьбу.
И, наконец, он поцеловал меня: жадно, страстно и даже грубо.
Мама была права: у итальянцев особая страсть, особый огонь. И это потрясающе!
Но!.. briello взял себя в руки и отвернулся, отстранившись.
*- С кем ты воюешь? Кому и что хочешь доказать? Ты наказываешь себя, но не меня, - я отошла к зеркалу.
Поправив причёску, я отошла к двери. Но не успела я её открыть, как Бергонци тут же захлопнул её перед моим лицом и посмотрел мне в глаза жёстким взглядом.
…
Что ни говори, от такой женщины не может отказаться ни один мужчина!
В ресторан мы не поехали – сразу в гостиницу…

…*- Ты уедешь? – утром спросила я.
*- Если попросишь – останусь, - наконец, его взгляд смягчился.
*- Я не хочу мешать твоей работе.
*- Скажи прямо: не хочешь, чтобы я остался.
*- briello, не говори за меня! Если бы я не захотела – я бы не завела этот разговор!
*- Я не намерен делить тебя с Полениным.
*- Я тебя умоляю! Какой Поленин, когда ты рядом?!
*- Ты умеешь льстить, - он поцеловал меня.
*- И не думала. Ты действительно лучше! Уж поверь мне, в мужчинах я разбираюсь!
*- Не сомневаюсь. Твой комплимент дорогого стоит!
Через минуту он спросил:
*- Ты хочешь, чтобы я скорректировал постановки?
*- Ты что, подумал, что я тебя использую?
*- Нет. Просто в моих постановках ты выгоднее смотришься.
*- Я думаю, они и на мне-то разорятся!
*- Ты же знаешь, я работаю не за деньги!
*- Я только спасибо тебе скажу, - я улыбнулась. Я сама очень люблю его режиссуру.
*- Только давай сразу договоримся…
*- Это ни к чему, - я его перебила. – Когда ты рядом, я других даже не замечаю.
*- Спасибо, дорогая, - он ещё раз нежно меня поцеловал.
Худрук, было дело, за голову схватился, когда я заявила, что Бергонци займётся постановкой. Но я его успокоила, пояснив, что делать это он будет на добровольных началах.
Мы начали репетировать «Пиковую» (эта опера всегда была одним из коньков Бергонци).

17 июня.
Я окончательно втянулась в старую жизнь. Словно и не было этого года. Всё, что связывает меня со Студёновкой, теперь кажется мне сном, давним и не очень приятным.
Мы отпели 3 «Кармен» и сегодня вторую «Пиковую».
Вронский бесит меня всё больше и больше! Ещё немного, и я придушу его! Не могу я даже смотреть на него!
Если бы рядом не было Бергонци, я бы уже давно сорвалась. Он меня и успокаивает, и отвлекает.
И как только земля носит этого Вронского?!
Я понимаю, что нельзя так думать, но… Он не заслужил жизни!
Во всём остальном всё отлично!
Я счастлива: и творчески, и лично! /Поленин переключился на меццо/

20 июня.
Как я рада, что мы репетируем «Тоску»!
Наконец-то я могу зарезать Вронского. Пусть и понарошку. Но какое удовлетворение я испытываю, вонзая в него наш бутафорный нож снова и снова!
Я попросила Briello почаще репетировать именно эту сцену!
Мне так гораздо легче работать с Вронским.
А он (Вронский) действительно корчит из себя агнца Божьего! Прям одуванчик! Тихий и безропотный! Р-р-р, бесит этим ещё больше!
Завтра премьера. Думаю, лучшего убийства эта сцена ещё не видела!

2 июля.
Ещё немного, и я стану верующей!
Что я пережила за эти дни! Это невозможно описать и передать!
Я уже никогда не смогу жить, как раньше. Кажется, что весь мир перевернулся! Всё стало совершенно другим. Как же быстро может измениться мировоззрение!..
Вернусь ко дню премьеры.

Весь день я находилась в состоянии лёгкого возбуждения. Тоска всегда была одной из лучших моих партий. /со времён мамы никто, лучше Косицыных, не исполнял эту партию, даже в Италии!/
Спектакль начался великолепно! Всё шло, как по маслу!
Не могу сказать, что меня занесло (это бывало со мной крайне-крайне-крайне-крайне редко) – мой мозг контролировал каждый мой жест и звук. Но игра была очень реалистичной (работа Бергонци).
С не меньшим, чем на репетициях, упоением я вонзила нож в грудь Скарпиа. И тут я поняла, что что-то пошло не так, как обычно.
Кровь была другого цвета и лицо… оно никогда не было таким!
Я закончила действие на автомате и ушла со сцены.
Опустился занавес, зал взорвался … только Вронский продолжал лежать неподвижно!
Вокруг него столпились работники сцены, солисты, хор… Прибежал врач. В ужасе он констатировал смерть. Все перевели взгляд на меня.
Только тут я поняла, что убила его! Собственными руками! Хладнокровно зарезала! Я ещё не понимала, как это могло произойти. Но факт был налицо. Тысячи людей (а шла трансляция) видели, как я вонзила в него нож, и моё платье до сих пор было в его крови.
/почему-то теперь мне уже не хотелось его смерти ;/
#- Что вы на меня так смотрите?- не выдержала я и, растолкав толпу зевак, пробралась к своей гримёрке.
Мне было трудно дышать – в горле упорно стоял ком. Меня начало тошнить. Реальность становилась всё очевиднее.
Я. Убила. Вронского! Я убила человека! Лишила жизни! Так вот, запросто!
Я открыла окно, чтобы не задохнуться – но шум улицы раздражал меня ещё больше. Я заперла окно и занавесила шторы.
Я заметалась по гримёрке, как загнанный в клетку зверь. Я не могла найти себе места. Меня трясло и колотило, мой мозг буквально взрывался, а сердце вообще остановилось.
*- Анна Мария! Открой, пожалуйста! – в дверь отчаянно стучали. Я узнала голос Бергонци. Но открывать не стала. Я плохо соображала. Мне казалось, весь мир ополчился против меня, и никому нельзя верить, я осталась одна. Только я, больше никого. Меня никто не поймёт. Они уверены, что я нарочно его убила (ведь я столько об этом кричала, идиотка!).
Бергонци продолжал стучать и что-то говорить. К его голосу добавились другие. Шум нарастал.
Мне казалось, что я просто не выдержу, что голова разлетится на мелкие кусочки, а нервы порвутся, как тонкая гнилая нитка.
Состояние моё было поистине ужасно!
Я покосилась на окно. Мелькнула мысль: «а вот выпрыгни я в окно – и всё закончится! А вы оставайтесь тут, и сами разгребайте всё это дерьмо!».
Я подошла к окну и снова открыла его.
В лицо мне подул холодный ветерок. (которого в первый раз я даже не заметила). И он словно отрезвил меня.
Картина прояснилась, всё встало на свои места. Рассудок вернулся, мозг заработал, а чувства заглохли.
Я посмотрела на часы: оказалось, моё состояние (которое чуть не довело меня до самоубийства) длилось ровно 5 минут.
Быстро переодевшись («мама никогда не прервала бы спектакль!»), я подошла к двери и резко её открыла.
Все, стоящие за ней, замерли.
Моё лицо было мраморно холодным – никаких эмоций.
Среди стоящих я различила Бергонци, Поленина и … худрука.
#- Я полагаю, Вы не прервали спектакль, - обратилась я к нему.
#- Конечно, прервал! Вы же не собираетесь…
#- Что значит «собираетесь»! У меня контракт. Потрудитесь собрать коллектив. Через десять минут должно начаться 3 действие.
Бергонци молча схватил меня за руку и, зайдя в гримёрку, закрыл за нами дверь.
Не говоря ни слова, он крепко обнял меня.
*- Зачем? – чуть позже тихо спросил он.
*- Ты и впрямь подумал, что я сделала это нарочно? – я оттолкнула его.
*- Но… Ты же всё время говорила, что была бы рада его убить!
*- Да как ты мог подумать, что я способна на это?! – воскликнула я.
*- Я в твоих способностях никогда не сомневался. Я слишком хорошо тебя знаю – ты способна на всё. Тем более, я видел, как сильно ты его ненавидела и с каким упоением играла эту сцену снова и снова.
Я смотрела в его глаза и понимала только одно: он действительно верит, что я сделала это умышленно!
«Ну, если мне даже Бергонци не верит, то что же будет дальше?».
*- Извини, - я прервала его монолог. – Я должна вернуться на сцену, - и быстро вышла, оставив его в полном недоумении.
Спектакль мы, конечно, закончили. Но, судя по всему, публика к концу спектакля уже была в курсе всех событий. Я это почувствовала по их энергетике: она стала совершенно другой (из приподнято-восторженной она превратилась в скандально-любопытную).
За кулисами меня ждали полицаи. Я, молча и гордо, пошла с ними (только что наручники на меня не надели – и на том спасибо!).
На улице уже собралась толпа любопытных и журналистов. Должна отдать должное полиции: они всячески меня ограждали и укрывали (но, полагаю, самым радивым папарацци это не помешало).
Меня привезли в отделение. Как бы высоко я не держала голову, я чувствовала на себе самые разные взгляды: и любопытство, и жалость, и ехидство, и многое, многое другое.
Я понимала, что бесполезно скандалить и что-то доказывать. Самое верное – молчать и оставаться спокойной.
Так я и сделала: отказалась от дачи показаний до прибытия адвоката.
Право на звонок я потратила на Женю.
- Женя, привет, это Ама. Ты уже в курсе? – я предположила, что новость уже раструбили по всему миру. И не ошиблась.
- Да, я слышал. Но ничего не понял. Ты можешь как-то объяснить, что произошло?
- Бери Гроссманов и приезжай, больше ничего я сказать не могу. Поторопись!
- Я всё понял. Сестрёнка, держись! Будем первым рейсом!
- Спасибо! До встречи!
- Держись!
С этого момента и до минуты, когда в мою камеру (одиночную, прошу заметить!) на следующий день вошёл наш семейный адвокат, я не проронила ни слова.
Как бы меня не пытались разговорить, я хранила молчание.
Ночью я не спала, скорее, находилась в трансе.
- Мама! За что мне это?
- Ты забыла одну самую простую истину: мысль материальна. Ты даёшь советы другим, но сама к ним не прислушиваешься. Пусть это послужит тебе уроком.
- Но я не хотела его смерти!
- Ты не хотела его жизни. И мечтала, чтобы его не было. Бойтесь своих желаний – однажды они могут исполниться. Помнишь?
- Я не хотела его убивать!
- Хотела, - возразила мама. – Но не отдавала себе отчёта. Ненависть разрушает и ослепляет. Ты потеряла контроль над чувствами.
- И что теперь? Меня посадят? Или… У них же тут смертная казнь! Мама, я не хочу умирать!
- Ты должна через это пройти, - на этом разговор оборвали.
Я очнулась. Дверь камеры открылась, и вошёл мой адвокат.
Родное лицо! Я крепко его обняла.
- Спасибо, что приехали. Ты один? – удивилась я.
- Нет, с отцом и Вашим братом. Но свидание разрешили только для одного.
- Понятно, - вздохнула я.
- Расскажите мне, что произошло?
- Тебе не объяснили суть дела? – я удивилась и уселась на … нарах.
- Объяснили, но я хочу услышать от Вас, - он сел напротив.
- Ты записи видел?
- Видел.
- И что ещё тебе объяснить? Ты всё знаешь.
- Вы действительно его убили? – почему-то он опешил.
- Я делала это сотни раз! Это же спектакль! И я убивала, и меня убивали! Просто на этот раз кто-то подменил нож.
- То есть?
-У нас обычно бутафорный, складной ножик – им и порезаться-то нельзя! А в этот раз нож был настоящий!
- Кто-то подменил? – он осторожно посмотрел на меня.
- Мать твою! Ты что, мне не веришь?! Вот уж не думала, что в самый нужный момент ты можешь меня кинуть!
- Простите, Анна Мария, - он испугался моего праведного гнева. – Я Вам верю! Просто я хочу разобраться! Ведь, насколько мне известно, Вы … недолюбливали покойного.
- Недолюбливала? Да ненавидела я его! И это тебе каждый скажет. Он свёл на тот свет мою единственную подругу!
- И Вы решили ему отомстить?
- Да не делала я этого! – крикнула я. Пристав косо посмотрел на меня. – Вернее, я действительно вонзила в него этот нож. Но не я подменила его! Ты должен мне верить!
- Я Вам верю, - он видел, что я теряю контроль. – Пожалуйста, постарайтесь взять себя в руки. Подумайте, кто мог желать его смерти? Или наоборот: кому могло быть выгодно подставить Вас?
- Так, по-твоему, Вронский здесь не при чём?
- Всё возможно. Мы должны отработать все возможные версии.
- Отрабатывай, что хочешь, только вытащи меня отсюда! – воскликнула я. – Я не могу здесь ни о чём думать!
- Анна Мария! Я сделаю всё возможное! Мы договоримся о залоге. Но Вы должны мне помочь!
- Хорошо, - я собрала волю в кулак. – Что ты хочешь знать?
- У Вас с Вронским был открытый конфликт?
- Да.
- Вы когда-нибудь говорили при свидетелях, что желаете его смерти?
- Да, и не раз.
- Была ли в Ваших словах ирония, они звучали как шутка?
- Нет. В них были злость и ненависть, - честно ответила я.
- Что ж, - он тяжело вздохнул. – Боюсь, всё очень плохо. Ну, хоть враги у Вронского были?
- Наверное, только я, - я косо ухмыльнулась.
- Я сделаю всё возможное, - он встал. – Но пока мне нечем Вас обнадёжить. Я добьюсь свидания с Вашим братом.
- Спасибо.
- Напишите мне список вещей, которые Вам необходимы, - он протянул мне лист бумаги и ручку.
Я написала всё, что пришло в голову.
Адвокат ушёл, а я снова осталась наедине со своими мыслями.
«Всё действительно очень плохо. Даже я это вижу. Если уж Игорь (мой адвокат) мне не верит, то чего ждать от других?».
Я много думала.
Два дня ко мне никто не приходил. Тишина и полное одиночество непривычно на меня действовали.
Я раскаялась (искренне) в своих мыслях, желаниях и даже поведении.
Я попыталась найти и нашла объяснение, почему это со мной произошло. Всё просто: я это заслужила! Странно, но слова Бергонци уже второй раз становятся пророческими: он так хотел, чтобы жизнь меня ещё раз побила – и на тебе, пожалуйста!
Хотела ли я кого-то видеть? И да, и нет. Мне надо было ещё с собой разобраться.

На третий день мне разрешили свидание с братом.
- Сестричка! – он крепко обнял меня. – Как ты?
- Бывало и хуже. Здесь неплохо кормят, достаточно тепло. Камера чистая. В общем, курорт с бесплатным питанием, - я улыбнулась.
- Я рад, что ты не теряешь силы духа! Я боялся за тебя.
- Ну, если уж мама справилась – мне грех ныть. Она больше месяца сидела в тюрьме. Так что я пройду через это, не сомневайся. А что там, на свободе, говорят?
- Тебе лучше не знать этого, - он отвёл глаза. – Поливают грязью тебя и всю нашу семью. Хотя, - он ухмыльнулся. – У тебя появились новые фанаты.
- Из числа поклонников Имперской?
- Наверное. Выходит, не ты одна считала его виновным в её смерти. Эти люди гордятся тобой.
- Значит, все уверены, что я сделала это нарочно?
- Все, кроме членов нашей семьи, - твёрдо ответил Женя.
- Женя, ты такой добрый! Не говори за всех! Я вполне допускаю, что некоторым её членам абсолютно всё равно, что случилось на самом деле! Для меня главное, чтобы ты мне верил.
- В этом можешь не сомневаться, - он сжал мою руку. – Я сам прошёл через это, и я прекрасно тебя понимаю.
- А я всё время забываю, что ты у нас тоже сидел!
- И тоже за убийство, причём двойное. И я был вменяем и действовал осознанно.
- Но ты защищался, - заметила я. – А я открыто желала его убить. И, пожалуйста – зарезала-таки! Ну, кто теперь поверит, что это было непредумышленно?
- Я верю, и Игорь верит. Значит, и другие поверят.
- Слушай, а интересно получается: мама убила, ты убил, я убила. Прям семья убийц какая-то. Может, это ген такой?
- Просто у нас очень прочная семья, и мы должны пройти все испытания на крепость. Думаю, таков наш удел. Хотите носить эту фамилию – извольте страдать. Заметь, у наших иностранных родственников не такая интересная жизнь.
- Да уж, весело, ничего не скажешь, - вздохнула я.
#- Ваше время истекло, - к нам обратился пристав.
#- Спасибо, - Женя встал и ещё раз крепко обнял меня. – Всё будет хорошо.
- Иначе и быть не может, - я улыбнулась.
Следующие дни казались мне бесконечными. Адвокат ко мне приходил каждый день. И всё время уверял, что делается всё возможное и обязательно меня вытащят. Женю ко мне больше не пускали.
Я начала тяготиться. Моя уверенность постепенно стала таять.

Через неделю моего заточения мои нервы начали сдавать. Я ведь была уверена, что моё освобождение – дело нескольких дней. А уже прошла неделя, как адвокат кормит меня одними уверениями и обещаниями.
Я больше не могла сидеть без дела (рукопись мне почему-то не дали, комп тоже). Я начала … петь. Публика собиралась со всего изолятора. Даже местные следователи.
Ко мне начали выстраивать в очередь за автографами. Оказалось, все здесь мне очень сочувствовали и считали, что это какое-то недоразумение.
- Поздравляю, Вы и здесь пользуетесь популярностью! – в очередной визит заметил Игорь.
- По-другому и быть не может.
- Здесь все абсолютно уверены в Вашей невиновности!
- Не похоже! Если все уверены, что я не виновна, тогда почему я ещё здесь? – воскликнула я.
- Понимаете, Анна Мария. Здесь очень сложная система и слегка завёрнутые законы. По бумаге Вы получаетесь виновны в предумышленном убийстве в абсолютно вменяемом состоянии, кое-кто ещё хочет сюда сговор приплести /то, что постановки ставил мой «любовник» Бергонци/. А это чревато… - он осёкся.
- Давай угадаю: смертной казнью, - я издевательски улыбнулась.
- Ну, до этого не дойдёт.
- А если уж им непременно хочется вколоть мне свою смертельную дрянь, то как-то негоже умирать за то, чего не совершал. А дважды всё равно не убьют. Поэтому мне придётся-таки кого-то убить. И боюсь, ты первый в этом списке, - я подошла и схватила его за горло.
- Анна Мария, - прохрипел он и попятился к стене.
- Как только мне вынесут приговор, я тебя придушу, - сказала я серьёзно. – Согласись, терять мне будет уже нечего.
- Я понял, - прохрипел он. К нам уже подошёл пристав.
#- Всё в порядке, - адвокат дал отмашку приставу и внатяжку улыбнулся.
- Уйди, - я легла и отвернулась к стене.
Он помялся, но вышел.
На следующий день мне, наконец, разрешили снова встретиться с братом.
- Ама, как ты, дорогая? – Женя обнял меня очень крепко.
- Начинаю раздражаться, - призналась я. – Что у них там за система? Долго мне ещё тут торчать?
- Сестрёнка, мы делаем всё, что только можно! Мы подключили наше посольство! За тебя уже даже Президента просили. Мы тебя вытащим!
- Мне ничего больше не остаётся, как верить, - я вздохнула.
- Бергонци очень к тебе просился. Но его не пускают. Копы подозревают его в соучастии.
- Только потому, что он ставил спектакль?
- Они подозревают, что это могло быть умышленное убийство со сговором, нарочно замаскированное под театральную постановку. Они узнали, что он был твоим любовником.
- Он не любовник! – возразила я. – Он мой муж! Духовный, но муж!
- Не советую тебе объяснять им это, - заметил Женя.
- Сволочи! – я стукнула кулаком по столу и встала.
Ко мне сразу подошёл пристав и попросил сесть.
- Сестрёнка, пожалуйста, постарайся собраться. Я знаю, как тебе тяжело. Мы справимся. Только не сдавайся!
- Ладно. Передай Бергонци, что я его люблю. И пусть сюда больше не суётся, если не хочет усугубить моё положение.
- Хорошо, я передам.
- А что Поленин? – вдруг спросила я.
- Его допросили, как и остальных. Здесь он не появлялся. Они продолжают постановки.
- Ладно, - вздохнула я. – Если что появится – сообщай.
- Непременно. Мы с тобой, ты не одна, - он ещё раз обнял меня.
- Спасибо!

30 июня ко мне пришёл новый посетитель. Причём прямо в камеру (хотя сюда пускают только адвоката).
#-К Вам посетитель, - пристав постучал по решётке и открыл дверь. Я лежала лицом к стене.
Нехотя я повернулась, ожидая увидеть Игоря, но передо мной стоял … Вяз!
- Вяз! – я вскочила и повисла у него на шее.
- Анна Мария! – он крепко меня обнял. – Прости, что так поздно приехал.
- Вяз! – у меня на глаза навернулись слёзы, и задрожал голос. Я крепко его поцеловала. – Спасибо, что приехал!
- До нас слишком долго доходят новости. Я должен был приехать раньше.
- Не говори ничего, - я закрыла его рот рукой. – Мне достаточно того, что ты здесь. Всё остальное не имеет значения! Теперь мне и умереть будет не страшно!
- Господи, как же они тебя запугали! Ты должна уволить своего адвоката – он просто обворовывает тебя и ничего не делает.
- Он делает всё, что в его силах. Здесь другие законы.
- Давай обсудим это в другом месте. Я не хочу, чтобы ты здесь задерживалась.
- Я польщена твоей заботой, - я улыбнулась. – Но если бы всё было так просто…
- Всё гораздо проще, - он обнял меня за плечи. – Бери свои вещи и пойдём – больше ты здесь не появишься.
Я с вопросом посмотрела на него.
- Я на полном серьёзе. Тебя отпустили под залог.
- А где мой адвокат, брат?
- Они ждут тебя на выходе. И с сегодняшнего дня у тебя новый адвокат.
- Главное, чтобы не новый брат, - я усмехнулась, всё ещё не веря своему счастью.
- Дорогая! – он нежно меня поцеловал. – Мне так жаль! На тебя столько всего свалилось за последнее время! Ты у меня самая сильная и храбрая. Ты заслужила отдых и заботу.
- Спасибо! Пойдём отсюда, - я решила ничего не брать. Не хочется иметь такие воспоминания.
После обеда Вяз оставил меня с братом, а сам куда-то уехал.
- Кто он? – начал Женя.
- Ты про кого?
- Про Григория! Сестрёнка, как ты могла выйти за человека, о котором ничего не знаешь?!
- Пока он только приятно меня удивляет, - я улыбнулась.
- Слишком приятно! Лично меня это очень настораживает. Не успел он приехать, как через час тебя отпускают. Мы уже больше недели бьёмся с их законодательством, а ему стоило поговорить с судьёй и всё – ты на свободе! Ты понимаешь, что это значит?
- Мне плевать, что это значит. Мне достаточно того, что он меня любит.
- Это значит, что у него связи похлеще наших. Позволь мне раскопать на него информацию.
- Не надо. Я ему доверяю. Когда захочет – сам всё расскажет. Оставь его, - попросила я.
- Ну, смотри. Но я очень рад за тебя: ты нашла по-настоящему надёжного мужчину.
- Я до сих пор не верю своему счастью.
В номер позвонили.
- Я открою, - Женя встал. – Надеюсь, это не журналисты.
Буквально через пару секунд в гостиную влетел Бергонци.
- Cara! – он упал передо мной на колени и, сжав мои руки, прижал их к своим губам.
*- Briello, всё хорошо. Я уже на свободе, - я подняла его голову. На глазах его стояли слёзы.
Он смотрел на меня и не мог ничего сказать. Я подняла его и посадила возле себя. Он не выпускал мои руки из своих.
*- Спасибо тебе, что так за меня переживал, - я улыбнулась.
*- Прости меня! – прошептал он. – Прости, что не поверил сразу!
*- Даже мой адвокат мне не поверил, - призналась я. – Всё хорошо.
*- Я не могу без тебя жить! – он поцеловал меня довольно внезапно.
*- Спасибо! Мне очень нужна была ваша поддержка.
- Ама, - заглянул Женя, - я уйду на час.
- Хорошо.
Но не успел он уйти, как пришёл Вяз.
Бергонци, заметив его, сразу встал.
#- Спасибо! – он протянул ему руку.
Вяз пожал её:
#- Наверное, я должен ревновать. Но я очень рад, что у Анны Марии есть ещё одно надёжное плечо, ведь я не всегда могу быть рядом.
И они с Бергонци дружески обнялись.
#- Я, наверное, здесь лишний, - Бергонци стушевался. – Спасибо ещё раз. *Анна Мария, я очень рад за тебя. Если я тебе понадоблюсь – ты знаешь, как меня найти.
*- Спасибо, briello! – он поцеловал мою руку и ушёл.
- Ты действительно не ревнуешь? – удивилась я, когда мы остались вдвоём.
- Конечно, ревную! – он обнял меня. – Но понимаю, что он был первый. И большее, на что я могу рассчитывать – встать однажды на равных.
- Вы уже на равных. Просто вы разные. Я пока не готова сделать окончательный выбор.
/наверное, не следовало это говорить. Ведь никому не будет приятно, когда его сравнивают с другим. Я чувствовала вину перед Вязом за своё поведение, но пыталась отогнать от себя это чувство/
- Я тебя к этому и не принуждаю. Я действительно не могу быть всё время рядом. И я понимаю, что он тебе нужен: он может дать то, чего не могу тебе дать я.
- Спасибо! Я и не надеялась, что ты меня поймёшь. Но я очень рада! И думаю, мы можем больше не возвращаться к этой теме.
Он поцеловал меня в знак согласия.
Но до конца этой истории ещё далеко. Меня-то отпустили, но под залог и подписку. Но обвинения никто не снимал, и суд не отменялся.

10 июля.
В полицию ходить приходится чуть ли не каждый день. Адвокат Вяза оказался просто оратор. И законы местные он знает не хуже, чем мой – российские.
Дело моё от этого легче не стало. Трудно найти лазейки – слишком всё очевидно. Но, по крайней мере, с Бергонци все обвинения сняли за несостоятельностью. И то ладно.
На ноже нашли такую уйму отпечатков, что это не облегчило, а только усложнило дело.
В общем, пока всё плохо.

15 июля.
Сегодня случилось нечто совершенно неожиданное и из рук вон выходящее. С одной стороны это полностью меня оправдало, но с другой – легче мне от этого не стало.
Вчера была премьера «Самсона и Далилы». Солисты, как водится, очень бурно её отметили.
Надо заметить, что наши мужчины всегда пили по-страшному, а тенора ещё имели привычку похвастать друг перед другом. И даже не важно, чем: женщинами, машинами, децибелами или гонорарами.
На этот раз ситуация повторилась. Мужики напились, как свиньи, и началось…
А сегодня утром в полицию пришёл наш второй тенор. И рассказал, что вчера в пьяном угаре Максим Поленин начал хвастаться своими подвигами. И говорил обо мне. Что я променяла его на Бергонци, и он долго думал, как бы мне отомстить. А потом придумал: подменил на спектакле бутафорный нож на настоящий. Оказалось, Вронского он тоже не очень жаловал. Вот и решил покончить с обоими. Во-первых, подставить меня, зная, что никаких оправданий мне не найдётся. Ну, а заодно и Вронского убрать - слишком популярным стал.
Когда детектив прочитал мне эти показания, я потеряла дар речи. Как бы хорошо я не знала все жизненные перипетии, такого поворота я не ожидала. По крайней мере, в свой адрес. И уж тем более – от Поленина!
Не знаю, почему, но мне стало очень плохо и больно. Словно это в моё сердце вонзили нож.
Может, я и действительно несколько пренебрегала Максом, но я никогда не давала ему повода надеяться на большее, чем одна ночь. Я не ожидала, что его так задело то, что я «ушла» к Бергонци. Я и подумать не могла, что он способен на такое!
Да, амбиции у него были, дай Бог! Да, Вронский стал популярнее в последнее время. Но, чтобы…
Это просто немыслимо!
#- А Вы не думаете, что этот человек просто наговорил на Поленина? – спросил Вяз, который от меня ни на шаг не отходил.
#- Мы проверили. Этот разговор слышало восемь человек, и один даже записал на диктофон. Мы вызвали Поленина. Я думаю, после допроса он во всём сознается. Артистов легко колоть, - он ухмыльнулся.
#- Вы его вызвали или направили людей на задержание?
#- Я послал двух человек. Если понадобится, они помогут ему добраться.
Мы обговорили ещё некоторые детали (решили дождаться Поленина).
#- Вы позволите мне с ним поговорить? – спросила я.
#- После официального допроса. А пока Вам лучше уйти. Офицер проводит Вас.
Нас с Вязом проводили в просторную комнату и угостили чаем с печеньем.
- Ты хорошо знаешь этого Поленина?
Я с вопросом посмотрела на Вяза /не поняла, издёвка это или он действительно не в курсе/.
- Он был одним из моих постоянных любовников, - не без труда ответила я.
- Долго?
- От спектакля к спектаклю, - я пожала плечами. – Просто мы часто пели вместе.
- Это было до того, как ты встретила Бергонци?
- И до, и после. Это не связано. Ты, я думаю, должен это знать: я спала со всеми своими партнёрами. Но в этом нет ничего, что выходило бы за рамки сценического образа. Просто так я вживаюсь в роль.
- Так в этом секрет твоих чудесных перевоплощений? Я слышал, как некоторые называют тебя едва ли не ведьмой за твою способность создавать уникальные образы.
- Да, но для этого нужны какие-то жертвы. У меня никогда не было личной жизни. Я всегда жила жизнью своих героинь. У меня не было любви. Первым ударом по моей карьере стал Бергонци. Я стала конфликтовать с партнёрами, и это очень плохо сказалось на моей игре. А сейчас я рисковала оказаться в полном ауте. Когда я сюда приехала, я хотела попробовать петь без физической близости с партнёром. Я не хотела тебе изменять! Я пыталась измениться. Но вышло нечто ужасное. Даже худрук был озадачен. Он подумал, что я уже завязала с театром. Я не играла и не жила! Это было концертное исполнение, не больше! Прости! Наверное, мне не стоило уезжать.
- Не вини себя, - он обнял меня. – Хоть мне и очень тяжело, но я постараюсь тебя понять. Я никогда не был связан с искусством, и этот мир чужд мне, я не знаю его правил. Но я прекрасно знаю, что в каждом монастыре свой устав, и не нам его менять.
- Ты пытаешься оправдать меня, а я этого не заслуживаю, - призналась я. – Этот устав писан мной, и мне его менять! Другой разговор, что я не хочу или не могу это сделать. И, значит, я должна для себя решить: что для меня важнее, искусство или семья.
- Мне кажется, ты будешь страдать ещё больше, если выберешь что-то одно. Ты слишком многогранна и не сможешь жить в одном измерении. Но я обещаю тебе: я смогу это принять. Только дай мне немного времени и будь со мной честна.
- Зачем тебе это?
- Затем, что я люблю тебя, - просто ответил он. – И я готов принять тебя такой, какая ты есть. Ведь именно за это я тебя люблю: ты не похожа на других. Ты сильная и жёсткая, но при этом с очень тонкой и ранимой душой. Ты способна выживать в нечеловеческих условиях, рисковать своею жизнью ради совершенно посторонних людей. Ты самая блестящая актриса и гениальнейший музыкант. Ты знаешь жизнь и умеешь жить так, чтобы потом ни о чём не жалеть.
- Странно, а почему я тогда всегда о чём-то жалею?
- Потому что ты идеалистка, как и твоя мама, - он улыбнулся. – Ты хочешь жить в идеальном мире и делаешь всё, чтобы он таким стал.
- Ты прав, это моя мечта.
- И если для этого тебе надо переспать со всем мужским населением планеты – я не буду тебе препятствовать, - он обнял меня /и наверняка, слукавил/.
Где-то через час зашёл детектив:
#- Поленин во всём сознался. Я же говорил, что артисты быстро колются. Можете с ним поговорить, если у вас ещё не пропало такое желание.
- Подождёшь меня здесь? – я посмотрела на Вяза.
- Конечно. Только не калечь его, - он улыбнулся.
- Ладно, - мы с детективом вышли.
#- А без пристава можно поговорить?
#- Вообще-то, не положено, но для Вас я могу сделать исключение. Если Вас не затруднит… - он осёкся.
#- Где расписаться? – улыбнулась я.
Он протянул мне большую фотографию.
#- А Вы знаете, что это не я? – решила уточнить я.
#- Как? Неужели монтаж? – он испугался.
#- Нет. Это моя мама, Косицына-старшая.
#- Не может быть! – он начал внимательно рассматривать фото.
#- Видите этот маленький шрам над левой бровью? У меня его нет.
#- Я бы никогда не заметил!
#- Знаю, поэтому и сказала. Но это ведь не важно, - я взяла фото и подписала от имени дочери Великой Косицыной.
#- Спасибо! Проходите, - он открыл мне дверь в комнату для допроса. Я зашла, а пристав вышел.
Макс встретился со мной взглядом. Его глаза были спокойны, ничего особо не выражали. Я села напротив него.
- Почему ты это сделал? – начала я с главного.
- Тебе этого не понять, - усмехнулся он.
- Почему?
- Ты не знаешь, что такое любовь, страсть, ревность.
- Знаю, - серьёзно возразила я. – Но я ради любви не готова убивать.
- А твоя мать была готова.
- Но не чужими руками! И только защищая себя и семью!
- Я же говорю: не поймёшь, - он косо усмехнулся.
- А почему ты не убил меня на «Кармен»?
- Я не хочу твоей смерти. Мне мешал Вронский. А тебя я хотел просто наказать.
- Ты что, не знаешь, что за преднамеренное убийство со сговором, которое мне шили, здесь на смертную казнь отправляют?! – не сдержалась я.
- Извини, я не изучал законодательство. Я, правда, не знал. Прости, я не хотел так тебя подставить. Смерти я тебе никогда не желал и не желаю.
- И не том, спасибо.
- Прости меня! – он взял мои руки и начал их целовать. – Как бы я не хотел тебя возненавидеть и забыть – я только сильнее начинаю тебя любить. Прости меня!
- У Вронского проси прощения, - я встала. – Мы с тобой и так в расчете.
Он опустил голову.
- Ты хоть подумал, что лишил девочку отца? Она же теперь круглая сирота! У неё ведь никого не осталось. Её отдадут в приют. Каким бы он ни был – он отец! Ты меня слышишь? – я подошла к нему. Он плакал.
- Я ни о чём не думал, - пробормотал он. – Я был ослеплён.
Я села на край стола и посмотрела на него:
- Посмотри на меня, - Макс поднял голову. – Я не держу на тебя зла. Но тебе надо не только раскаяться, но и отработать свой грех.
- Помоги мне, - он сжал мои руки.
- Никогда не ищи меня, - я встала и отошла. – Прощай.
Он не ответил. Я вышла.
#- Вот артист! – воскликнул детектив (он слушал наш разговор).
Я окатила его холодным взглядом и прошла к Вязу.
- Что он тебе сказал? На тебе лица нет, - он обеспокоено подошёл ко мне.
- Он несчастный человек, - я села. – Он не понимал, что делал!
- Хочешь сказать, что он это от большой любви тебя подставил?
- Не от большой, а от больной, - вздохнула я. – И я ему верю. Мама точно так же действовала на мужчин, это у нас наследственное. Боюсь, он уже не оправится. И это я виновата! Я пользовалась им, а когда он стал мне не нужен – просто выбросила!
- Свою вину ты уже искупила с верхом. Теперь его очередь.
- Вяз, я могу тебя попросить? – через минуту спросила я.
- Конечно. Ты же знаешь: всё, что угодно!
- Ты можешь попросить своего адвоката защищать Поленина?
- Я тебя не понимаю. Он твоими руками убрал своего коллегу! А ты его защищать хочешь?
- На месте Вронского должна была быть я. Он мог таким же способом убрать меня на «Кармен». И сейчас я понимаю: мне просто повезло. Все эти разговоры о конкуренции – просто для отвода глаз. Он просто не смог меня убить.
- Тем более! Он чуть тебя не убил! Я не говорю о мести – Боже упаси! Но как ты можешь ему помогать?!
- Он раскаялся! И потом, милосердие – не слабость.
Вяз какое-то время внимательно всматривался в мои глаза.
- Теперь я понял, что значит «святость во плоти». Ты умеешь различать добро и зло, умеешь прощать и быть милосердной. Но при этом не позволишь ударить себя по другой щеке.
- Вяз, это сравнение не уместно. Ты знаешь моё отношение к церкви.
- Я говорю не о церкви, а о вере. И в этом смысле ты – святая. Ты веришь, помогаешь другим и исцеляешь безнадёжных!
- Вяз, я тебя прошу! Мне неприятен этот разговор. Я должна искупать свои грехи и многие грехи моей семьи. Это работа, тяжёлая духовная, но работа, - я на минуту замолчала. – Так ты мне поможешь?
- Конечно, об этом нет и разговора! Я просто хотел понять, для чего тебе это нужно. Я бы никогда тебе не отказал.
- Спасибо! – я его обняла. – Давай уедем отсюда.
- С удовольствием!
… Вот так, быстро (почти в один час) решилась моя глобальная проблема. А ведь я реально могла оказаться под «капельницей» /в смысле, на смертной казни/! Как подумаю – мурашки по коже!
Кто бы мог подумать, невиновный человек может просто так взять и умереть, ни за что, ни про что. И даже моё имя не спасло бы меня!
Хотя с другой стороны… Просто так ничего не бывает. Значит, я действительно виновата.
Ну, а перед Вронским я и подавно виновата. Кто бы что не делал, а нож-то я в него всадила!
Не представляю, как искупить эту вину…
Ладно, не буду сейчас об этом думать! День был тяжёлый, мне надо поспать.

17 июля.
Пока мы остаёмся здесь. Нас (т.е. меня, конечно) не выпускают из страны. Женя и Бергонци уехали…
Дочь Вронского определили в местный приют…

…- Вяз, у меня к тебе серьёзный разговор, - начала я.
- Я внимательно тебя слушаю.
- Как ты относишься к детям?
- Ты хочешь завести ребёнка? Но ведь полгода ещё не прошло.
- Ответь на мой вопрос, пожалуйста, - настояла я.
- Я великолепно отношусь к детям! И мечтаю о ребёнке от тебя.
- А если не от меня?
- Я не понимаю… - признался он.
- Ты бы смог принять чужого ребёнка? Усыновить?
- Но зачем?! У нас же могут быть свои дети! Или с твоим здоровьем что-то не так?
- Нет-нет! Со мной всё отлично, - я поспешила его успокоить. – Дело в том… Понимаешь… Я бы хотела, чтобы мы удочерили дочь Вронского.
- Мы?! Но почему?
- Я не могу с этим жить, - пояснила я. – Ведь это я (умышленно или нет – уже не важно) убила её отца! А её мать была единственной моей подругой. Я не могу остаться безучастной к её судьбе.
- Это ещё одно подтверждения, что ты святая. Дорогая! – он обнял меня. – Конечно же, я не буду против! Я очень люблю детей и всегда мечтал о большой семье! Я думаю, места нам хватит.
- Спасибо! Тогда надо прямо сегодня заняться этим делом. Я не хочу тянуть.
Я надеюсь, что, обеспечив дочери Вронского и Имперской все условия для жизни, отличное образование, уют, заботу, любовь и шикарное будущее, я смогу хоть немного загладить свою вину перед ней…
Сегодня мы подали документы на удочерение. Не думаю, что могут возникнуть какие-то проблемы. Если уж Вяз смог вытащить меня из тюрьмы без проблем – то тут и говорить не о чем.

19 июля.
Мы оформили все бумаги и через неделю должны получить официальный ответ.
Но выехать из страны я пока не могу из-за судебного процесса, который может затянуться надолго. Даже при всей прозрачности и очевидности, даже с признанием на руках, дело может занять несколько месяцев.
Я не хочу здесь оставаться, но у меня нет выбора!
Я не люблю Америку так же сильно, как и мама. Но я вынуждена здесь оставаться!
… А ведь здесь чуть не умер наш отец. Если бы не мама, кто знает, чем бы всё закончилось…
Я решила скрасить своё вынужденное пребывание здесь – заняться творчеством. Но в опере пока как-то не тянет петь.
И я решила просто дать несколько концертов или мастер-классов. Думаю, это меня займёт и отвлечёт.
… Я чувствую, как Вяз рвётся обратно. Мне трудно его удерживать (да и не хочу этого делать). Как только мы закончим все формальности с дочкой Вронского, я заставлю (ведь он не захочет меня бросать) его уехать в Россию, с ребёнком.

26 июля.
Ну, наконец-то! А мне уже начало казаться, что эта неделя никогда не закончится! Слава Богу, хоть этот вопрос уже решён. Теперь Магдалена Максимилиановна Вронская наша дочь. Пока мы её записали под двойной фамилией, а дальше – пусть сама решит, когда вырастет.
Мы с Вязом устроили праздничный ужин по этому поводу.
- Поздравляю тебя, дорогой, ты стал отцом!
- А ты – матерью, - он улыбнулся. – Я уверен, мы справимся!
- По-другому и быть не может. Рано или поздно в нашей семье должны были появится дети. У нас есть возможность получить хороший опыт.
- Но я надеюсь, это не помешает нам завести собственных детей?
- Помешает? – удивилась я. – Скорее, поможет! Но торопить события не стоит. Всему своё время.
- Ты права, - он сжал мою руку.
- Я думаю, наш климат пойдёт ей на пользу, - я вернулась к Магде. – Она вырастет здоровой, крепкой, сильной и доброй девочкой.
- И, кроме того, очень музыкальной и грамотной.
- Надеюсь, мы сможем подготовить её к самостоятельной жизни.
- А ты не думала, что ей может быть лучше в Москве? – осторожно спросил Вяз. – Всё-таки столица. Много возможностей, путей. Там насыщенная, в том числе и культурная, жизнь.
- Нет. Причём категорически! – отрезала я. – Я знаю, что такое Москва не понаслышке. Я там родилась и выросла. Я видела все её преимущества и блага, но вместе с ними я видела и худшие стороны нашей столицы. Москва страшный город, где каждый борется за место у кормушки, идёт борьба на выживание. В Москве можно существовать, перебиваясь подачками; жить, постоянно подо всех прогибаясь и продав собственную душу; и жить, почти изолированно, замкнувшись в своём мирке и соприкасаясь с окружающей действительностью только по острой необходимости. Последнее возможно только при условии огромного состояния, прочного имени и неприкосновенной власти.
- Я думаю, ты вполне можешь это дать.
- Но я не хочу! – я серьёзно смотрела на него. – Я не желаю этому ребёнку своей судьбы. И притом, что моя судьба – одна из самых удачливых. Посмотри на Юлю, на Рому – мы жили под одной крышей. Но в Москве каждый существует сам по себе и спасает только свою шкуру. И если дать хоть малейшую слабину – тебя сожрут с потрохами. Я прошла через всё это. Но я приспособилась. Хотя не думаю, что тебе стоит напоминать, какой я приехала в Студёновку. Так вот, я не хочу, чтобы Магда стала такой же прожженной и циничной стервой. Я сделаю всё, чтобы она не попала в те обстоятельства, которые управляли её матерью и отцом и которые лишили её их. И надеюсь, что ты мне в этом поможешь.
- Я всегда буду на твоей стороне, в этом можешь не сомневаться. И честно говоря, даже рад, что ты так решила. У нас она действительно сможет стать Человеком, со всеми высшими моральными устоями, с сердцем и душой. Я знаю, как трудно таким людям жить в нашем жестоком мире. Но до тех пор, пока мы не начнём менять его к лучшему, он будет продолжать прогибать нас под себя. А сделать его лучше могут только честные и чистые душой люди. Сердце и душу ей даст деревня, природа и простые люди. А силу, волю, характер и ум – сможешь воспитать и ты. И тогда она сможет справиться со всеми жизненными трудностями, не теряя чести и не вступая в сделки с совестью!
- Как красиво ты говоришь! – воскликнула я. – Если мы сделаем это – мы можем положить начало «Великому очищению»!
… Вот такая вот утопия укоренилась в наших головах. Посмотрим, что из всего этого выйдет.

27 июля.
Я бы ни за что не вспомнила, какой сегодня день, если бы мне не напомнили.
Едва проснувшись, я заметила огромный букет пионов в комнате, от которого исходил потрясающий аромат!
- Что это? – я с вопросом уставилась на Вяза.
- Я думал, ты мне объяснишь. Его принесли в 10 утра.
- Там есть записка? – заинтриговалась я.
- Я не смотрел.
Я подошла к вазе и нашла маленькую бархатную коробочку. В ней оказался великолепный кулон в виде золотых часиков и маленький листок бумаги, с запиской на итальянском:
«*Так уж повелось, что в этот день я дарю тебе драгоценности, ведь главной драгоценностью моей жизни стала ты. И так уж повелось, что ты забываешь про этот день (равно как и про многие другие), так что пусть эти часы хоть иногда возвращают тебе чувство времени. Con amore grande. Габриелло».
- Это от Бергонци, - я решила не скрывать это от Вяза. – Сегодня вторая годовщина нашего знакомства.
- Красивый жест. Не знал, что ты любишь пионы.
- Очень люблю. И золото тоже, - тихо добавила я.
- А где вы познакомились, в театре?
- Тебе правда интересно? - не поверила я.
- Конечно. Ведь он – часть твоей жизни, хочу я этого или нет. Поэтому я должен знать про него всё.
- Ну, что ж. Мы познакомились на островах. Я там отдыхала каждое лето лет с 12. А он приехал уговаривать меня принять участие в его спектакле.
- Судя по всему, уговорил, - догадался Вяз.
- Да, но я подцепила его на финансовый крючок. Он тогда люто меня ненавидел, ведь попал в финансовую зависимость от меня и моей семьи.
- Могу представить, как это ударило по его самолюбию.
- Да уж. А ещё я тогда пела в паре с Полениным. Тогда-то и началась их вражда. Но очень скоро я рассорилась с Полениным и вела войну с обоими. Это продолжалось весь сезон. Летом, спустя год с нашего знакомства, я решила пойти на мировую. Но Бергонци оказался занят в каком-то проекте и не смог приехать ко мне. Тогда я, в отместку ему, позвала Поленина. Он примчался по мановению пальца. Однако вскоре приехал и Бергонци и рассказал мне, что Поленин за это время успел жениться. Я разозлилась (потому как не связываюсь с женатыми), и опять на обоих. Выгнав Поленина, я уехала в Москву, а уже спустя несколько дней отправилась на поиски Студёновки.
- Подожди. Получается, вы с Бергонци… У вас не было даже романа?
- Не было. Только иногда я делала вид, что у меня с ним интрижка, чтобы позлить Поленина и наоборот. Это был тактический ход.
- А как же чувства? – не понял Вяз.
- Чувства? Это для меня закрытая тема. Понимаешь, я всю жизнь прожила, руководствуясь исключительно разумом. Я не позволяла себе эмоций, кроме своенравия, упрямства, честолюбия и т.п. И признаться, я жила весьма благополучно. Пока не встретила Бергонци. Он перевернул мою жизнь, но я отказывалась это признавать. И только осенью – когда я приехала на годовщину смерти матери – я начала что-то осознавать. Бергонци сделал мне предложение, и я ему отказала.
- Как? Разве вы не обвенчались?
- Вся семья Косицыных – атеисты, и это знает весь мир. Не глядя на свой возраст, я не собиралась выходить замуж. Мне не нужны были эти узы. А ему – были нужны. Он так настаивал, и я понимала, как ему это необходимо. Я пожалела его, тем более, мне это ничего не стоило. За небольшое пожертвование нас обвенчали без росписи в одном маленьком костёле. Последующие 2 недели до моего отъезда он не отходил от меня ни на шаг и мотался по всем репетициям и спектаклям, словно что-то чувствовал… Мне же было очень удобно с ним. Кроме того, он реально гениальный режиссёр.
- Как у тебя всё сложно! – заметил Вяз. – А почему вы так и не расписались?
- А зачем? Сложившееся положение всех устроило.
- Прости, но я должен задать тебе ещё один вопрос. А что он значит для тебя сейчас?
- Искусство, мир музыки, сцену, славу и всё, что с этим связано. Он – моя внешняя оболочка. И, кроме того, я перед ним очень виновата – я ведь потеряла нашего ребёнка, его ребёнка. И пока я даже не догадываюсь, как избавиться от этого чувства вины.
- Но ты же не знала!
- Незнание закона не освобождает от ответственности. Я всё равно виновата, - вздохнула я.
- А что для тебя значу я?
- Провокационный вопрос, - я усмехнулась. – Скажу коротко. Если Бергонци – это сцена, то ты – дом; он – оболочка, ты – содержание; он – тело, ты – душа.
- И ты думаешь, это невозможно сочетать в одном человеке?
- Не знаю. Может, мне так интереснее. Я, правда, не знаю. И не очень хочу над этим задумываться. Извини, но я очень голодна. Продолжим за завтраком? – я пошла в ванную.
За завтраком мы вернулись к этой теме. Вяз задавал уйму вопросов, но, судя по всему, так и не понял меня.
Днём мы разбежались «каждый по своим делам». Я даже не хочу знать, какие дела могут быть у Вяза (деревенского мужика из Сибири!) здесь, в Америке! А же поехала к Бергонци – ведь это его день.
Вечер мы провели с Вязом вместе. У него хватило ума не спрашивать, как я провела день.
… Что ж, всё не так уж и плохо.

30 июля.
Дело в суде затягивается. И я всё ещё не могу выехать из этой страны!
Весь сегодняшний день у меня ушёл на уговоры Вяза вернуться в Россию. Он отпирался до последнего. Но каким-то чудом мне удалось убедить его, что он сейчас нужнее в Студёновке, что здесь уже всё решено и осталось только дождаться разрешения – а время для Вяза сейчас – непозволительная роскошь. В конце концов, мне удалось его уговорить, убедив, что Магде надо уехать подальше из этого города и лучше – на природу.
Итак, завтра они улетают.
А чем я сама буду заниматься, не имею ни малейшего представления. Но, как говорила мама (а ранее – Скарлетт О'Хара и Анна Каренина), подумаю об этом завтра.

31 июля.
Вернувшись из аэропорта, я поехала к … директору Концертного зала.
#- Добрый день, - после короткого стука я зашла в его кабинет.
#- Мисс Косицына! – он расцвёл (как и все америкосы) – Как приятно Вас видеть!
#- Спасибо, - я (как всегда, не дожидаясь приглашения) села, после традиционного лобызания моей руки. – Похоже, Судьба решила вернуть справедливость. Я так редко выступала в Америке, что теперь вынуждена оставаться здесь столь долго.
#- Это так ужасно! Примите мои соболезнования! А какой был человек!
#- Подлец высшей пробы! – сорвалось у меня с языка. – Прости меня, небо!
#- Ну, может… Я неправильно выразился, - он понял, что эту тему лучше не продолжать. – Он был великолепным певцом! Так редко сегодня можно встретить столь непритязательного артиста!
#- Удачный намёк, - я улыбнулась.
#- Я не понимаю…
Я улыбнулась выразительнее.
#- О! Ну, что Вы! Я совершенно не имел это в виду! /ну, прям как первый белорусский президент: «Вы меня неправильно поняли!»/ Как раз с Вами и со всей Вашей семьёй у нас никогда не было проблем. Вы всегда точно оговариваете условия, и они всегда абсолютно адекватные!
#- В таком случае, боюсь, вынуждена нарушить эту традицию, - он внимательно смотрел мне в глаза. – Я, естественно, знаю, что зал у вас всегда занят до отказа, и гастроли все спланированы на несколько лет вперёд. Но я также знаю, что одно-два окна всегда можно найти, - я хитро прищурилась.
#- Я буду счастлив, если Вы захотите выступить в нашем зале! Уверен, мы сможем договориться!
#- Я рада, что мы нашли общий язык. Мне нужно две репетиции на два концерта, в ближайшие две недели.
#- Не думаю, что это возможно… - стушевался он.
/это действительно за гранью фантастики!/
#- Возможно всё. При желании. Вы знаете мою практику, - я встала. – Если зал хоть раз мне отказывает, впредь я там не выступаю.
#- Дайте мне два дня, я попробую что-нибудь придумать.
#- Так лучше, - я улыбнулась.
#- Но как быть с рекламой? Мы же не успеем… Билеты…
#- За это не волнуйтесь, билеты разойдутся в считанные часы, пусть это Вас не беспокоит. Буду ждать Вашего звонка, - я протянула руку для «прощального поцелуя».
#- Всего доброго, - он поцеловал её, и я вышла.
Что ж, радует то, что я не сижу без дела. Честно говоря, мне совершенно не обязательно сейчас выступать, и я даже не обижусь, если не срастётся. Мне просто важно не сидеть без дела, важен сам факт работы (пусть и в виде болтовни).
С глубокого детства я не помню периода, когда бы не работала над чем-нибудь. Если меня лишить этого, я могу просто сойти с ума.

3 августа.
Позавчера я поехала в театр. Хотелось позаниматься. И не хотелось делать это в гостинице.
Небольшим удивлением стало то, что я не смогла со «спокойным сердцем» переступить порог здания. На меня (как это ни банально звучит) нахлынула волна эмоций, чувств и недавних воспоминаний. На какой-то момент мне даже показалось, что мои руки снова в крови. Это было ужасно!
Я постаралась взять себя в руки, «подняться над своими слабостями» и, сжав зубы, прошла в театр.
Охранники пропустили меня, сухо поздоровавшись. Мне казалось, что они испепелят меня глазами. Не знаю уж, о чём они подумали. Но судя по всему, ни о чём хорошем.
В театре оказалось как-то подозрительно тихо.
#- Мисс Косицына? – услышать в гробовой тишине свою фамилию оказалось для меня паническим ужасом! Я обернулась. Передо мной стоял худрук.
#- Привет, - я хотела улыбнуться, но на этот раз у меня ничего не вышло.
#- Как Ваше самочувствие? Вы оправились?
#- Пока не пришла сюда, думала, что да. А теперь начинаю в этом сомневаться. Как-то не по себе.
#- Пойдёмте ко мне в кабинет, - он взял меня за руку. – Боже! Да Вы продрогли! Пойдёмте! Я попрошу сделать Вам горячий чай.
Я невольно пошла за ним (внутренне надеясь, что он сможет вывести меня из того состояния, в которое я вошла).
Через пять минут я сидела в удобном кресле в кабинете худрука с чашкой горячего зелёного чая.
#- Спасибо! Вы буквально спасли меня! – отогревшись, мне действительно стало легче. – Не думала, что это всё может воскреснуть. Видимо, я не научилась применять свои знания об энергетике вещей на практике.
#- Хотите сказать, что наш театр ещё хранит … как бы это выразиться… атмосферу того дня?
#- И всегда будет хранить. Можно конечно попробовать почистить его. Но, боюсь, в данном случае это не очень поможет.
#- А Вы духов тоже видите? – осторожно и почти шёпотом спросил он.
#- Нет, - я усмехнулась, но осеклась. А как же быть с мамой и папой, которых я периодически вижу? И я решила поправиться. – Но я их чувствую.
#- И он до сих пор здесь? – совсем шёпотом спросил худрук.
Я закрыла глаза и глубоко вздохнула. На несколько секунд я выпала из реальности. Я снова увидела сцену убийства и окровавленное тело Вронского. Ощущения были абсолютно реальны! И на этот раз я увидела, как от тела отделилась душа. Лик её был печален, но просветлён. Она приблизилась к дочери, сидящей за кулисами на руках няни, и хотела прикоснуться к ней, но тщетно. Немного опечалившись, душа подлетела ко мне /я смотрела на эту картину со стороны/, затем обернулась: появился яркий свет, и на его фоне вырисовалась фигура Имперской, которая протягивала вперёд руки. Душа Вронского подлетела к ней, и они растворились в свете…
#- Мисс Косицына! С Вами всё в порядке?! – в реальность меня вернул худрук. Я резко открыла глаза и с непониманием уставилась на него. Через мгновение сознание восстановилось.
#- Да, всё хорошо, - ответила я. – Его здесь нет. Он ушёл.
#- Вы это видели?
#- Я бы не стала употреблять это слово. Всё-таки оно характеризует физическое восприятие. А это нечто другое. Но давайте не будем об этом. Я не смогу Вам объяснить. И мне не совсем приятно об этом говорить.
#- Конечно! Простите! – он стушевался.
#- Что ж, - я вздохнула и поставила пустую чашку на стол. – Спасибо за чай, но мне пора, - я поднялась – он следом.
#- Рад был Вас видеть. Очень жаль, что у театра сейчас «мёртвый сезон». Я бы очень хотел пригласить Вас на постановку.
#- Спасибо. Но я бы всё равно отказала, - я улыбнулась. – Я сейчас немного не в том состоянии, чтобы петь спектакли.
#- Желаю Вам поскорее оправиться! Тяжело видеть Вас такой печальной.
#- Спасибо за тёплые слова. Я постараюсь. Всего доброго, - я протянула ему руку, и он её поцеловал.
#- До свидания! – он улыбнулся по-американски.
Проходя мимо выхода к сцене, я почувствовала лёгкий холодок. Невольно я остановилась и заглянула в зал. Никого не было. Но я совершенно отчётливо услышала, как кто-то меня позвал. Я направилась к сцене. Осмотрев все кулисы, я повернулась, чтобы уйти, как вдруг на сцене очутилось тело Вронского. Я видела его совершенно отчётливо. С кровавой раной на груди и ножом, торчащим из неё.
Если бы я была верующей, я бы начала молиться и креститься. Наверное, в этом минус атеизма – ты не знаешь, что делать в подобных ситуациях.
И я просто зажмурилась. Сосчитав до 13, я открыла глаза – сцена была пуста.
Из театра я вылетела пулей. Меня колотило мелкой дрожью. И я понимала, что мне нельзя оставаться одной. Я поехала в гостиницу к Бергонци.
#- Синьора Бергонци нет в номере, - портье мне мило улыбнулся.
Я набрала его номер – он не брал трубку. Мне пришлось вернуться к себе.
Зайдя в номер, я первым делом заказала себе ужин (в состав которого включила бутылку виски).

… Проснулась я около полудня с головной болью. Ужин остался не тронутым, чего не скажу о спиртном.
Мне было плохо и очень хотелось … курить. Но оказалось, что мои сигареты уже закончились (хотя раньше такого запаса мне хватало почти на год). Пришлось смириться.
На мобильном я обнаружила около сотни пропущенных вызовов и с 2 десятка смс. И всё – от Бергонци. Я тут же набрала его.
*- Cara! Ну, наконец! С тобой всё хорошо?
*- И тебе доброе утро, - кисло ответила я.
*- Amore mia! Как я волновался! Что произошло? Почему ты не отвечала?
*- Я спала.
*- С шести вечера до полудня?! – это было слишком даже для меня.
*- Мне плохо! – простонала я.
*- Что случилось?
*- Давай встретимся. Я не хочу говорить об этом по телефону.
*- Конечно! Назови время и место. Или, если хочешь, я приеду к тебе в гостиницу.
*- Не стоит. Мне нужно проветриться. Давай в парке через час.
*- Хорошо. До встречи. Bacio!
- Ciao, - я отключила телефон и вяло поползла к шкафу. Тоскливо окинув взглядом свой гардероб, я надела самое невзрачное платье и шляпку с плотной вуалью.
В парк я пришла раньше Бергонци. Пока я его ждала, мне казалось, что каждый прохожий смотрит на меня со злорадной ухмылкой на губах. И повсюду мне мерещились полицейские, которые сейчас подойдут и заберут меня в тюрьму. А вдруг Поленина оправдают? Ведь это я его убила, а не он. И меня снова посадят! Я не переживу этого снова.
Бергонци подошёл неслышно. И судя по всему, долго ждал, пока я его замечу. Но я не видела реальности – у меня была своя картинка перед глазами.
Когда он положил руку мне на плечо, я вздрогнула от неожиданности.
*- Briello! Наконец-то! – я спешно встала со скамейки. – Пойдём скорее отсюда. Они здесь повсюду! – я потянула его за рукав.
*- Cara, что с тобой?! Кто «они»? – он оглянулся по сторонам.
*- Полицейские, - шепнула я. – Они снова меня арестуют. А я не хочу опять в тюрьму! Мы должны спрятаться, - я потащила его в какое-то кафе.
*- Анна Мария! Остановись! – он сжал мои плечи. – Посмотри мне в глаза!
Я же не могла остановить свой взгляд – всё время смотрела по сторонам, чего-то опасаясь.
*- Успокойся! Никто тебя не арестует, слышишь? Слышишь?! – он взял мою голову и уставился в мои глаза.
*- Ты не можешь знать, - я отстранилась, но немного успокоилась.
*- Тебе лучше вернуться в гостиницу. Пойдём, я провожу тебя. Заодно расскажешь, что у тебя произошло.
Я невольно поддалась и пошла с ним.
*- Я его видела. Совершенно отчётливо! На том же самом месте!
*- Кого его? – не понял Бергонци.
*- Вронского! Он лежал там с ножом в груди!
*- Ты была в театре? Но что ты там делала?
*- Я не сумасшедшая! – воскликнула я. – Он действительно был там. Тело, только тело. Душа уже покинула наш мир. Я её видела.
*- Анна Мария, тебе надо показаться врачу, - как можно мягче проговорил он.
*- Я здорова! И прекрасно осознаю всё, что говорю! Это было! Почему ты мне не веришь?
*- Cara! Я тебе верю, - он обнял меня и прижал мою голову к своей груди. – Просто это ненормально – видеть призраков. Это значит, что твоя оболочка истончилась, а в биополе появились трещины. Я верю, что ты всё это видишь, но ведь с этим нельзя жить! – за два года нашего знакомства Бергонци научился ничему не удивляться, и даже выучил несколько «умных» фраз из оккультного лексикона.
*- Ты прав. С убийством на душе нельзя жить, - вздохнула я. – И что ты предлагаешь? Петлю, таблетки или лезвие? Наверное, таблетки будут эстетичнее, правда? – я внимательно посмотрела на него.
*- Пожалуйста, перестань! – воскликнул он. – Ты сама хоть слышишь, что говоришь? Какие таблетки, какое лезвие?! Это безумие!
*- Ты это сказал, - я улыбнулась. – Ты меня не поймёшь. Ты ведь не убивал. И не дай Бог! Понимаешь, я слишком нормальная, чтобы спокойно с этим жить. Только больной человек может не обращать на это внимания и спать спокойно.
Он промолчал, о чём-то думая.
*- Я не могу позволить, чтобы ты сейчас оставалась одна.
Я усмехнулась:
*- Ты хочешь стать моей нянькой?
*- Если потребуется. Я готов даже спать перед твоей дверью, если не впустишь.
*- Я не могу тебя прогнать. Ты мой муж, - я улыбнулась. – И уже навсегда.
*- Судя по всему, ты не очень этому рада. Если хочешь знать, венчание тоже можно расторгнуть.
*- Это неправильно. Духовная связь не может быть расторгнута. Не для меня, по крайней мере.
*- Немного странно слышать такое от атеистки, но я рад. Ты так дорога мне! – он крепко обнял меня.
*- Я так устала, - через какое-то время тихо сказала я. – Отвези меня в гостиницу.
*- Конечно, любимая, - он поцеловал меня в лоб и поймал такси.
Портье передал, что мне звонил «господин Вяземский».
#- Спасибо, - мне стало как-то легче и теплее на душе.
Мне всегда было нужно внимание. И как бы я не отпиралась, я всегда нуждалась в любви и заботе!
Я выпила снотворное и почти сразу заснула. Бергонци остался со мной…

Проснулась я, как подменённая – словно заново родилась!
*- briello, закажи нам, пожалуйста, завтрак, - бросила я, пройдя мимо него в ванную.
- Cara? – он удивился моему настроению, но не успел ничего сказать – я уже скрылась за дверью.
*- Доброе утро, любимый, - через полчаса я вышла в самом лучшем виде. Подойдя к Бергонци, я нежно его поцеловала и села на подставленный им стул.
*- Ты отлично выглядишь, - заметил он, обретя дар речи. – Чего не могу сказать про вчерашний день. Я вчера не стал говорить, но выглядела ты ужасно.
*- Я надеюсь, ты мне это простишь. Я позволила себе непростительную слабость. И будет лучше, если мы оба просто забудем об этом. Договорились?
*- Но я очень обеспокоен твоим вчерашним состоянием.
*- Не будем к этому возвращаться, - твёрдо, но не грубо сказала я. – Расскажи мне лучше о своих творческих планах. Какие у тебя контракты на новый сезон?
*- Я не узнаю тебя! Как давно тебя стали волновать чужие дела и контракты?
*- Чужие? – переспросила я. – Никогда! Но ты – мой муж. И я хочу знать, с кем ты работаешь. И поподробнее про конец октября – начало ноября, пожалуйста, - я отправила в рот чудеснейший кусочек хрустящего бекона.
*- Так бы сразу и сказала. А то я не понял, о чём ты. Я не заключал контракты на этот период.
*- А что предлагали?
*- Большой предложил «Жизнь за царя».
Я чуть не подавилась.
*- Что? Они совсем с ума посходили? Какая «Жизнь за царя»?! При чём здесь мама?! Мало ли, где она пела! Эта опера не показательна для сопрано. Кстати, а что бы ты сам хотел поставить?
*- «Тристана», - не задумываясь, ответил он.
*- Они не выучат, - я откинулась на спинку.
*- Не обязательно они, - заметил Бергонци.
*- Договорились, - немного подумав, сказала я. – А в Мариинке?
*- Ты уже и там хозяйничаешь? – усмехнулся он.
*- Можно и без язвительности обойтись. А в Косицынграде? – тут же спросила я.
*- Тут я не властен! Всё, что скажешь.
*- Даже пожеланий нет?
*- Если честно, я давно хотел поработать с операми твоей мамы.
*- Отлично, замётано. Лучше тебя их никто не поставит. Значит, так: 3 и 5 – в Косицынграде поставишь что-нибудь мамино, сам выбери. На 8, 9 и 12 – «Тристан» в Большом, только напиши мне солистов. Ну, а в Мариинке споём что-нибудь традиционное. Я вполне доверяю вкусу Сан Саныча.
*- Я могу не справится, - честно признался Бергонци.
*- С тремя спектаклями? Не смеши меня! Я не могла выйти замуж за такую посредственность! – с пренебрежением бросила я.
*- Я всегда поражался твоей способности одной фразой заставить работать! Теперь я просто вынужден справиться. Причём сделать это на высшем уровне.
… Таким образом, за эти три дня чего только со мной не творилось. И мне это очень не нравится. Помнится, у мамы подобные состояния случались в период обострения психических заболеваний. Может, и мне пора провериться?..

7 августа.
Эти дни я провела в обществе Бергонци. И моё состояние значительно улучшилось. Видимо, мне просто противопоказано быть одной.
Тем не менее, завтра я намерена сходить к одному психиатру (по совету Якова Фридельмана – нашего московского психотерапевта).

8 августа.
Боже! Как я зла!!! Это не врач, это монстр без мозга, совести и чувств! Под маской беспристрастности он пытается скрыть элементарную тупость!
Он мучил меня 3 часа дебильными вопросами из учебников по психологии!
Когда моя нервная система сдала, я высказала ему всё, что думала (а думала на тот момент я мало хорошего). Разбив в кабинете пару ваз и сломав дверь, я ушла в бешенстве. /за повреждённое имущество я заплатила вместе с гонораром/
… А сейчас я вот думаю, может, у него тактика такая? Может, нормальный человек не должен на это срываться (по крайней мере, не так быстро)? Может, я своим поведением только подтвердила его предположения? И не уйди я так стремительно, он всё бы мне объяснил?
Ладно, попробую ему завтра позвонить.

9 августа.
Нет, это просто невыносимо!!! Если вчера я была просто в бешенстве, то сегодня я уже в крайней точке!
Какой нечистый дёрнул меня звонить ему?!
Этот идиот начал мне втирать какую-то чухню, используя детскую терминологию! Я окончательно убедилась в его полной некомпетентности и непроходимой тупости.
Следующей моей жертвой будет Яков! Я не прощу ему такой подставы! Он ещё узнает, каково на самом деле моё состояние!

10 августа.
Если бы не Бергонци, я бы, наверное, сегодня кого-нибудь убила!
Я вдруг вспомнила, что директор концертного зала должен был позвонить мне больше недели назад, и я решила поехать к нему.
Я смутно помню, что произошло после того, как я зашла и поздоровалась. Очнулась я уже в гостинице, ближе к ночи.
*- Cara! Наконец-то! – Бергонци сел возле меня и взял мою руку. – Я уже всерьёз испугался. Что произошло?
*- Это я у тебя хочу спросить, - я подтянулась и села. – Почему я ничего не помню?
*- Должно быть, действие лекарства ещё не закончилось.
*- Лекарства? Какого ещё лекарства? – я насторожилась. – Меня что, накачали наркотиками?
*- Извини, cara, похоже, это была крайняя мера.
*- Что значит крайняя? Ты можешь толком всё объяснить?!
*- Я не знаю точно, что произошло. Могу только рассказать со слов директора концерт-холла.
Я посмотрела на него с вопросом.
*- Сначала скажу, что знаю наверняка. Несколько часов назад он позвонил мне и попросил тебя забрать. Я ничего не понял, но поехал. Когда я зашёл в его кабинет, ты лежала на диване без сознания в окружении трёх охранников. Как мне сказал директор, ты приехала к нему около полудня. Когда разговор пошёл на тему твоего концерта, тебя словно подменили. Привычного холодного расчета и в помине не осталось, ты набросилась на директора и начала его душить. Он успел вызвать охрану. Однако оттащить тебя смогли только трое здоровых мужиков. Ты отчаянно сопротивлялась и умудрилась сломать двоим руку и несколько рёбер третьему. Все они сейчас в больнице. Когда прибежало подкрепление в лице ещё нескольких охранников, им удалось тебя скрутить и вколоть успокоительное. К сожалению, я не могу знать, что это было.
*- Неужели это правда? – я искоса глянула на Бергонци.
*- У меня нет оснований не верить. В последнее время ты стала неадекватна. Прости, но я должен был это сказать.
*- Да ладно! Как будто для меня это открытие! - не обиделась я.
Минуту царила полная тишина. Вдруг я резко встала и отошла к окну.
*- Briello, что мне делать?! – воскликнула я. – Я же не контролирую себя!
*- Тебе надо уехать к Gregory. Там тебе станет лучше. Я помню, как резко ты изменилась, после переезда туда. Та обстановка идёт тебе на пользу.
*- Не знаю, - я повернулась. – Мне уже начинает казаться, что всё наоборот. Просто там моё естество засыпает, и я теряю с ним связь и возможность контролировать его. А когда я попадаю в более привычную мне обстановку, оно снова даёт о себе знать. Но контроль уже утерян. И чем дольше я там нахожусь, тем в большую зависимость от своей природы я попадаю. Пока я жила в Москве, я очень хорошо с ней управлялась, нацеливая на деятельность и результат. А сейчас я просто не знаю, кто я. Похоже, я – монстр, который очень долго скрывал свою суть. Я боюсь себя, briello! -  призналась я.
*- Одно тебе точно вредно, - он подошёл и взял мои руки. – Думать об этом и искать первопричину. Поменьше философствуй на эту тему.
*- Ты ничего не понимаешь! – я отошла. – Искоренить что-либо можно только, узнав истоки.
*- И что ты можешь с ними сделать?
*- Ты намекаешь на то, что истоки в моём случае – это момент моего рождения?
*- Я не имел этого в виду. Я просто предположил, что истоки могут быть тебе недоступны.
*- Порой мне начинает казаться, что ты на самом деле куда умнее, чем хочешь казаться, - я ухмыльнулась. – В принципе, ты прав. Но на самом деле, мы можем справиться абсолютно со всем, просто почти никогда не знаем верных путей. А что касается первопричины моего состояния, это однозначно моё рождение. Следовательно, решив эту проблему, я решу все, из неё проистекающие.
*- Я не совсем понимаю твои выводы.
*- Ну, как же! Ведь всё так просто! – я улыбнулась. – Вот, например. У тебя в кладовке хранится крупа. Но там завелась мышь, и она её портит. Что нужно сделать, чтобы сберечь крупу?
*- Поставить мышеловку.
*- Совершенно верно! Вот видишь, ты всё понял. Только человек отличается от мыши тем, что может сам осознать свой вред для окружающего мира.
*- Стой! – он перебил меня. – Я больше не могу этого слышать! Ты не понимаешь, что говоришь!
*- Нет, это ты не понимаешь, что я говорю. Я прекрасно всё понимаю. Это единственный выход. Ну, смотри, как это просто! – я подошла к окну и, распахнув его, забралась на подоконник. – Здесь 50-й этаж – это наверняка – быстро и безболезненно. Есть ещё одно преимущество: хоть несколько мгновений, но сможешь почувствовать себя птицей! – я повернулась лицом к улице. – Один только шаг, и…
Когда я уже почти сделала этот шаг, Бергонци подбежал сзади и, обхватив мои ноги, снял меня с подоконника.
Он ничего не сказал, просто крепко прижал меня к себе и гладил по голове.
*- Почему? – шёпотом спросила я.
*- Вспомни, что говорила твоя мать: не мы определяем сроки своего пребывания здесь. И когда мы пытаемся внести свои коррективы, мы всегда бываем жестоко наказаны.
*- Briello! – я глубоко вздохнула. – Как же трудно порой играть по правилам!
Сделав выводы, я поняла, что он совершенно прав – мне надо в Студёновку!..

12 августа.
Наверное, мне надо было раньше воспользоваться своим авторитетом.
Вчера я поехала к судье и сообщила ему, что уеду через три дня. Быстро обо всём переговорив и, как говорила мама, отделавшись малой кровью (суммой), я дала какие-то очередные (и по уверениям – последние)  показания, оставив расписку и координаты моего адвоката (т.е. адвоката Вяза, который останется здесь до вынесения окончательного приговора).
Бергонци сам заказал мне билет до Новосибирска.
*- Я отвезу тебя. Мне надо убедиться, что ты села на самолёт.
*- Спасибо. Но сейчас в этом нет необходимости. Я очень хочу улететь отсюда. А тебе, наверное, не очень легко будет со мной прощаться. Я не хочу тебя мучить.
*- Cara! Amore mia! – он крепко обнял меня. – Мне, действительно, очень нелегко. Но ещё тяжелее мне смотреть на тебя здесь, видеть, как ты теряешь контроль, и быть не в силах чем-либо помочь! А там у тебя будет Gregory – он о тебе позаботится.
*- Ты не ревнуешь? – я с вопросом посмотрела на него.
*- А это имеет смысл? – он улыбнулся.
Я промолчала. Этот ответ был самым полным для меня.
Через несколько часов (за которые я собрала все свои вещи) Бергонци отвёз меня в аэропорт и дождался, пока взлетит мой самолёт.
Теперь я осталась наедине со своими мыслями, чувствами и совестью. И уже сейчас это начинает меня напрягать.
В салоне мало людей, и все они молча уткнулись в свои гаджеты. Ни дня без проблем! Они даже не замечают, что творится вокруг них!
… Как тихо и как одиноко! Почему-то мне кажется, что я здесь чужая: и в этом салоне (где провела по сути всю свою жизнь, точно так же, тупо уставившись в экран!), и в этом мире.
У меня есть всё! Но с другой стороны – у меня ничего нет!..
Сейчас у меня нет даже своего дома! (хотя я на него даже заработать не могу).
… Я не хочу об этом думать! Не сейчас. Я намерена выпить снотворного и проснуться уже в России!

18 августа.
Наконец, я добралась!
В деревню я въехала около 17.00. Дома никого не оказалось.
Я была настолько уставшей, что просто забралась на печку и тут же уснула.
Проснулась я от нежного прикосновения к своему лицу. Я открыла глаза: надо мной склонился Вяз и ласково гладил меня по лицу с мягкой улыбкой на губах.
- Наконец-то ты вернулась! Я так соскучился! – он наклонился к моим губам и поцеловал долгим и нежным поцелуем.
- Вижу, как ты скучал, - я улыбнулась и повторила поцелуй.
- Любимая! – Вяз перешёл на мою шею. – Как мне тебя не хватало!
Мы занимались любовью с не меньшей страстью, чем в нашу первую ночь. Заснула я незаметно…
Утром, когда я проснулась, Вяза уже не было. Зато стол был накрыт, как на праздник.
Позавтракав, я приступила … к уборке дома.
Кто бы мог подумать, что я могу проявить инициативу в подобном занятии!
А работы оказалось, действительно, много! К обеду я разгребла немного комнату. И конечно же, приготовила обед.
- Боже! Я ошибся домом? – Вяз зашёл в удивлении.
- Извини за беспорядок в сенях – там я ещё не успела убрать! – я обняла его за шею.
- Не прижимайся ко мне – я весь в пыли! – он отстранился.
- Ты отталкиваешь меня?! – удивилась я. – Только учти, что впредь прикоснуться ко мне ты сможешь только после моего разрешения, иначе…
- Я не согласен, - он крепко обнял меня и поцеловал. – Как же я голоден!
- Ладно, садись уже, - я не без усилий усадила его за стол. – Тебе надо отдохнуть.
- Это просто сказка! – воскликнул, попробовав щи. – Я уже успел забыть, что такое настоящие щи! Ты бесподобно готовишь!
- Только учти, я не домохозяйка и не повар. Это в качестве исключения. Нам надо взять прислугу.
- Дорогая, давай обсудим это вечером.
- Конечно, прости. Я и не думала жаловаться. Ты, наверное, очень устаёшь?
- Теперь я этого не замечаю. Я так рад, что ты здесь! Надеюсь, ты решила все дела?
- Да, у меня всё хорошо, не беспокойся. А у вас ещё на долго работы?
- До сентября хотим успеть убрать. Обещают резкое похолодание и дожди. Надо успеть разобраться с зерновыми.
- Я могу чем-нибудь помочь? – почему-то спросила я.
Он с вопросом посмотрел на меня.
- Ладно, забудь, - я встала и отошла к печке. – Я знаю, что ничего не умею, можешь не напоминать.
- Дорогая! Ты умеешь гораздо больше, чем все мы здесь вместе взятые. И я это тоже знаю! Просто у нас разные сферы деятельности, - он улыбнулся. – Ты мне очень поможешь, если просто будешь рядом.
- Я поняла, - я вздохнула. – Ложись, отдохни, я пока приберусь здесь.
- Спасибо, любимая, – он поцеловал меня и лёг на печку.
Когда он ушёл, я закончила уборку и налепила пельменей.
Как-то я вымоталась и даже не заметила, как заснула…

- По-моему, ты проявляешь излишнюю инициативу, - Вяз лежал возле меня.
- Я сейчас накрою, - не успев открыть глаза, я поднялась.
- Не надо, я уже поел, - он уложил меня обратно. – Пельмени просто бесподобны! А дом блестит, как дворец! Прости, что разбудил тебя, но я должен был это сказать. Ведь это так важно: вовремя говорить такие слова.
- Спасибо, - я улыбнулась. – Только я не смогу это делать всегда.
- Я понимаю. Мы что-нибудь придумаем. А теперь отдыхай, ты сегодня сделала очень много, - он нежно поцеловал меня, и я почти сразу уснула.

А сегодня с утра я закончила уборку, потом всё перестирала и напекла пирогов.
Я прям сама себе поражаюсь: ведь делаю это всё я на «автопилоте»! Совершенно не задумываясь!
Я, конечно, знаю, что мои и пра-пра, и пра, и бабушка, и даже мама шикарно готовили. Может, я даже пару раз видела это (хотя, не припоминаю), но сказать, что я сама когда-либо готовила… Это не про меня.
А сейчас, после этого случая с Вронским, меня словно подменили. Сначала эти безумства, теперь это! Надо бы поговорить с мамой… Но…

25 августа
И в кого я превратилась?!?!?!
Ещё месяц назад я вела богемный образ жизни, а сейчас торчу весь день у печи да отскрёбываю стены! Скоро коров начну доить!
Мама, упаси!
Кстати, о маме. Пару дней назад, завозившись опять до чёртиков у печи, я упала на лавку с диким стоном:
- За что мне всё это?! Мама! Ну, посмотри, в кого превращается твоя дочь!
- Моя дочь становится похожа на женщину, - мама появилась, как всегда, неожиданно.
- И кем я была до этого?
- Артисткой!
- Не вижу в этом ничего плохого, - я почти обиделась. - И не буду напоминать, от кого я получила это наследство!
- Твои упрёки справедливы. Я потеряла истинное мерило ценностей. Я повелась на вольную, беспечную, красивую, но недолгую жизнь. Именно поэтому вы не должны повторять моих ошибок. А сейчас ты, наконец, нашла свою дорогу.
- Нет, извини! – не сдержалась я. – Быть дояркой я не намерена!
- Тебе никто этого и не предлагает. Тем более что ты и не справишься! Хорошо, если коровы при тебе молоко не потеряют! Ты ещё достаточно несдержанна и резка. Почему ты не можешь жить тем, что тебе дано? Чего тебе не хватает?
- Для начала – комфорта!
- Он у тебя есть! И крыша над головой /даже свой угол/, и еда, и муж, и занятие.
- Как много! – усмехнулась я.
- Слишком много! Ты и этого, похоже, ещё не заслужила! – мама разозлилась. – Ты не умеешь ценить элементарные вещи! Надо бы тебя выкинуть на улицу, как негодную собачонку, и отнять у тебя имя и семью! Вот тогда, может быть, ты поймёшь и оценишь всё то, что у тебя было!
- Ты всегда умеешь проявить заботу, - я обиделась уже на полном серьёзе.
- Если я тебе это не скажу, тебе этого не скажет никто. Ты пойми, я же тебе помогаю! Ты прошла мимо многого. Ты не знаешь элементарных основ жизни. Я хочу помочь тебе избежать те ошибки, последствия которых почти невозможно исправить!
- Спасибо, я польщена! – проговорила я сухо.
- Если понадоблюсь – ты знаешь, как меня найти, - мама исчезла так же неожиданно, как и появилась.
«Вот всегда так! И почему она не может говорить буквально?!».
Я не стала очень задумываться над мамиными словами: она всегда умеет завернуть!
… Через неделю начало учебного года. И какой идиот решил делать начало учебного года 1 сентября? По мне, так коль перенесли Новый год на январь, так и учебный год надо было сместить! А то ерунда получается!
… Зато хоть занятие появится. А то, я чувствую, скоро я волком от домашней работы завою.

2 сентября.
Прогнозы наших синоптиков снова сбылись. В последний день лета резко похолодало, а сегодня температура едва доходит до 5 градусов тепла. Убрать, слава Богу, успели всё – осталась только картошка.
Учебный год, конечно, начали, но в школе достаточно тихо – старшие и средние классы на картошке. Скоро могут ударить первые морозы, и тогда все труды пропадут.
А я даже рада была началу учёбы – в школе у меня всегда есть занятия. Здесь есть и инструменты, и аппаратура, и компьютер. Вяз по-прежнему пропадает на полях, а заниматься всё время домашними делами я не могу – это сильнее меня.
К своему удивлению (и радости), я заметила, что эти месяцы «незанятий» никак не отразились на моей профессиональной форме. Следовательно, я могу заниматься не так много, как раньше, без ущерба для себя.
Вчера я начала расшифровку последних маминых работ по системе образования. Возможно, мне это будет интересно. В автобиографии мама упоминает об этой системе, называя человека, решившегося её воплотить, параноиком. По-моему, я как раз подхожу! ; Возможно, к концу расшифровки у меня появится новое занятие, судя по замашкам – мирового масштаба.
А пока я работаю, намерена читать вечерние лекции и заниматься индивидуально со всеми желающими.

6 сентября.
Детишки ещё не расхотели заниматься музыкой – меня это радует. Да и взрослые посещают лекции полным составом (я даже поражаюсь: дети на полях работают, а учителя у меня на лекциях сидят! Что за общество?!).
Рукописи кажутся мне утопическими. Слишком! Так не может быть, это просто невозможно! Если бы такая система существовала, у нас бы не было проблем не только с профессиональными музыкантами, но и со всем нашим обществом!
Возможно, когда я расшифрую до конца, я увижу какую-то возможность для реализации хотя бы части из этой системы. А пока – я зачитываюсь рукописями, снова читаю мамину автобиографию (к ноябрю мы готовим книги в печать, делаем последнюю редакцию), находя в ней всё время что-то новое, шокирующее и поучительное.
Ещё (из-за большого количества времени) я углубила свои занятия оккультизмом. /как бы со школы не попёрли за такие штучки ;/
В общем, пытаюсь, как могу, скрасить своё одинокое существование в этой глуши!

10 сентября.
Дни тянутся мучительно долго. Время словно замерло. Мне очень тяжело, даже не знаю, почему. Вроде бы всё хорошо, и есть занятие, но… Может, это так называемая осенняя депрессия? Я никогда не страдала подобной ерундой, поэтому и не могу точно диагностировать. Насколько я знаю, депрессии случаются от скуки и лени. Тогда я подхожу.
Безусловно, меня напрягает то, что Вяз целыми днями пропадает на полях. Да, мне не хватает внимания! Между прочим, собственного мужа! И не вижу в этом ничего предосудительного!
И вообще, меня не устраивают такие условия! Я, как служанка: готовлю, стираю, убираю, сплю на кирпичах /печка/ и ещё работаю в школе! Я протестую против такого порядка вещей!
У меня уже даже созрел план, как «отомстить» Вязу. По крайней мере, он меня заметит! /вернее, моё отсутствие/

14 сентября.
Результат не заставил себя ждать!
11 числа я «ушла из дома». Проще говоря, перебралась жить в школу. На первое утро Вяз не зашёл, на второе – тоже, но зато на третье … примчался, как пуля!
В 9 утра он вломился в мой кабинет, естественно разбудив меня.
- Дорогая! Слава Богу! – он подошёл ко мне и крепко обнял.
- Что-то случилось? – спросонья буркнула я.
- Почему ты здесь?
- Потому что я здесь работаю, - ответила я, окончательно проснувшись.
- Я имею в виду, почему ты не ночуешь дома?!
- А ты только сегодня это заметил? – я заняла оборонно-нападательную позицию (мой конёк).
- Конечно, нет! Просто я подумал, что ты заработалась и очень устала, чтобы ехать ночью через лес. Одна ночь – ещё ладно, но когда речь идёт уже о третьем дне! Что случилось?
- Как мило, что ты обо мне вспомнил, - я встала и накинула халат. – Небось, накопилась гора немытой посуды, и запасы еды подошли к концу? Иначе зачем я тебе понадобилась?
- О чём ты говоришь? – искренне не понял он. – Какая посуда?! Какая еда?! При чём здесь это?! Ты не появляешься три дня дома – и что я должен думать?!
- А что мне там делать? – я держала его взгляд. – Штопать твои носки? Нет, прости, этим я заниматься не буду. Я музыкант! Мирового уровня! А ты заставляешь меня сидеть дома и выполнять роль прислуги. И, по-моему, совершенно естественно, что я решила жить здесь!
- Разве я когда-нибудь заставлял тебя выполнять домашнюю работу? Мне казалось, тебе самой это нравится!
- Я что, похожа на полоумную? Или одну из местных баб? Не думала, что ты можешь так обо мне подумать!
- Я не вижу в этом ничего оскорбительного. Когда женщина занимается домом и хозяйством – это вполне нормально! – Вяз был абсолютно уверен в своей правоте.
- Согласна. Большинство женщин ни на что больше и не пригодны. Но очень тебя прошу: не относи меня к их числу!
Он тяжело вздохнул и сел на одну из парт. Я решила помолчать и дождаться, пока он что-либо скажет.
- Мы возьмём тебе помощницу. Можешь назвать это прислугой.
- И на том спасибо, - съехидничала я.
- Ты хочешь ещё что-нибудь?
- Я много чего хочу – и ты об этом знаешь. Но я не настолько избалованная дура, чтобы качать здесь права.
- Дорогая! Я прекрасно всё понимаю: и как тебе здесь неуютно, и как тяжело, и как скучно! К сожалению, я пока ничего не могу сделать. Но я обещаю: дай срок, и всё изменится.
- Я не так много прошу. Мне не нужны хоромы, - я тут же осеклась, поскольку это было не так. – Ладно, да, мне нужны хоромы, личный автотранспорт с водителем, несколько роялей маминой фабрики и много чего ещё! Но пока я вполне согласна на тёплый дом с мягкой кроватью.
- Тебе неудобно на печке? – удивился он.
- Знаешь, если бы ты почаще мной интересовался, ты заметил бы, что всё моё тело покрыто чёрными синяками, - я распахнула халат.
- Господи! Но почему ты сразу мне ничего не сказала?! – он подошёл ближе и провёл рукой по моему плечу.
- А ты меня замечал? У тебя нет другого интереса, кроме общественного. Ты прожженный холостяк, абсолютно не приспособленный к семейной жизни!
Он молчал.
- Прости, если я не права. Допускаю, что я к ней приспособлена ничуть не лучше, чем ты. Но, видит небо, я пыталась перестроиться! Но это невозможно сделать, когда это никому не нужно и никто этого не замечает! Брак не возможен, когда хоть одна из сторон не хочет идти на сближение, - я разошлась. – Я не буду вечно лежать в постели и передвигаться на костылях. Я полноценный член общества и веду активный образ жизни. И если ты надеялся, что я просто нуждаюсь в заботе и поливе, как цветок – ты ошибся. Мне нужно гораздо больше, чем одно внимание в периоды недееспособности!
- Ты права, - он отошёл. – Я оказался не готов к семейной жизни. Мои представления оказались очень далеки от реальности. Спасибо, что так открыто и прямо сказала мне об этом. Я постараюсь всё исправить. Пожалуйста, помоги мне, - он взял мои руки и посмотрел в глаза.
- Хорошо. Тем более, выбора у меня нет, - вздохнула я. /а я, как мама: когда выплесну, всё что накопилось, сразу становлюсь доброй/ - Нам обоим надо многому учиться. Для начала – терпимости, вниманию и взаимоуважению.
- Так ты приедешь сегодня домой? – через некоторое время спросил Вяз.
- Если ты пообещаешь постелить ещё один тулуп – я, правда, не могу так больше!
- А хочешь, возьмём твою раскладушку? Не думаю, что кто-то будет против.
- Кто-то – т.е. Стёпка? – я с прищуром посмотрела на него. – Ну, после вашего разговора весной, я думаю, он вообще не захочет влезать в это дело. Но против буду я, - я провела рукой по его груди. – В своём доме я хочу спать с мужем, а не в углу, как прислуга.
- Я постелю пять тулупов! Ты будешь спать, как принцесса! А очень скоро подобных проблем у нас уже не будет.
- Что ты имеешь в виду? – не поняла я.
- Скоро узнаешь, это будет сюрприз, - он нежно поцеловал меня.
Прозвеневший звонок словно вернул нас в реальность.
- Я должен ехать, - тихо проговорил Вяз, не выпуская меня из своих объятий.
- Конечно. Я всё понимаю. Удачи, - коротко поцеловав, я отпустила его.
- Я зайду за тобой вечером? – уже в дверях спросил он.
- Не надо. Я приеду сама. Работай. Всё хорошо, - я улыбнулась. – До вечера!
- До вечера, любимая.
Вечером по дороге домой я как-то внезапно вспомнила про Магду. Это было ужасно! Она ведь теперь моя дочь! А я за всё это время ни разу про неё не вспомнила! /видимо, это тоже наследственно/ Но где она? Она же должна была быть здесь, с Вязом. Может, что-то случилось?
Зайдя в дом, я сразу начала с этого:
- Вяз, нам надо поговорить.
- Что произошло? – его испугал мой вид.
- Надеюсь, что ничего. Я понимаю, что сама виновата. Я безответственна и, вероятно, не должна была брать на себя такую ответственность. Но.. Где Магда? Скажи, что с ней всё хорошо!
- Боже, любимая! Конечно, с ней всё хорошо! – он крепко обнял меня. – Не волнуйся так.
- Но где она? Почему не здесь?
- Прости. Я должен был посоветоваться с тобой. Когда я прилетел из Штатов, тут вовсю шла подготовка к уборочной. И я понял, что не смогу уделять ей внимание. И отдавать кому-либо я её не захотел. Я отвёз её к своим родителям. Ей нужны забота и внимание. Там она их получит в полном объёме. Прости, что сразу не сказал. Но не волнуйся, она ни в чём не нуждается, окружена любовью и заботой.
- Но где они живут? Ты никогда раньше не говорил о них. Почему ты не хочешь познакомить нас? – удивилась я. – Ты думаешь, они посчитают меня самой неподходящей кандидатурой, какую только можно представить?
- Конечно, нет! Ну, что ты! – он улыбнулся. – Они всё о тебе знают и очень рады за нас. Просто пока обстоятельства не позволяют… Но скоро, очень скоро я тебя с ними познакомлю.
- Меня уже начинает настораживать твоя скрытность, - призналась я. – У нашей семьи уже есть невесёлый опыт подобного инкогнито. Не хочется обжечься снова.
- Я тебе обещаю, - Вяз взял мои руки в свои. – Скоро ты всё узнаешь. И обещаю: правда тебе понравится.
- Это в твоих интересах. Боюсь, от мстительности я ещё не успела избавиться. Ладно, я тебе верю и доверяю. Но ответь мне ещё на один вопрос: когда ты планируешь забрать Магду?
- Скоро. Довольно скоро, - снова вскользь ответил он.
- Хорошо, умолкаю, - я отошла в сторону. – Уверена, ты знаешь, что делаешь.
Я не перестаю ему удивляться! Тайна на тайне! И ничего не говорит, даже мне! Но он не может оказаться плохим человеком. Он не играет – это я сразу поняла. Он просто темнит со своим прошлым. А если он действительно беглый преступник? А что, очень удобное место, чтобы спрятаться.. Нет! Что за бред! Я бы это почувствовала. На нём нет тяжкого греха. У него хорошая аура… А если его подставили, и он не смог доказать свою невиновность?..
Стоп, Косицына, хватит нести чушь на ночь глядя! Так можно целый триллер придумать!
… Действительно, пора спать…

17 сентября.
Нет, ну как вам это нравится!
Теперь они убирают картошку в соседних деревнях! Те, мол, не справляются! Как я зла на эту деревенскую поруку! Она у меня мужа отнимает!
Да ещё и погода мерзкая – опять зарядили дожди. Они так эту картошку целый месяц убирать будут!

21 сентября.
Теперь и у меня появилась своя тайна. Не такая большая, как у Вяза, да и не страшная вовсе. Но тем не менее…
Вчера, когда я возвращалась из школы, у меня заглохла машина. Я не смогла разобраться, что там случилось (а если честно – даже не стала) и решила пойти пешком, срезав через лес. Было ещё не очень темно, но тучи обещали быстро это исправить.
Я понадеялась, что успею дойти до деревни, но…
Гроза застала меня в лесу. Я решила выбраться на дорогу (с какой-то глупости). Выйдя какими-то тропками на нечто похожее (дорогой это уже давно нельзя было назвать), я побрела в «нужную», как мне показалось, сторону.
Очень быстро я поняла, что заблудилась окончательно. Это было довольно неприятно. Сразу вспомнились  истории о тех, кто ушёл и не вернулся…
Судя по дикости вокруг, в ближайшей округе жизни не было. Это не радовало.
Последняя надежда лопнула, когда моя «некогда дорога» резко оборвалась. Дальше шли поваленные деревья и … беспросветная мгла.
«Потрясающе! Кто бы мог подумать, что я, Анна Мария Косицына-младшая, закончу свои дни посреди тайги!»
Смысла в любовании природой я не видела, поэтому просто пошла в обратном направлении. Каково же было моё удивление, когда я, пройдя с десяток километров, еле волоча уже ноги, упёрлась в точно такой же бурелом, как и с другого конца «дороги»!
Да и вспомнить теперь, откуда я вышла на эту «дорогу», уже было нереально!
Моя нервная система была истощена, силы подходили к концу, а вот дождь и лес… словно сговорились держать меня в своих объятьях.
Отчаяния не было, скорее пофигизм и любопытство (и что дальше?).
Побродив ещё немного, я села на поваленное дерево и подставила лицо дождю.
Было холодно. Пока я двигалась, это было как-то незаметно. А теперь… Меня подколачивало, и было очень неуютно. И вдруг я поняла: да я ведь никогда в жизни не была не то что в подобной, но и даже в похожей ситуации. Я всегда жила стабильно и с гарантией (даже после пожара мне было куда пойти)!
Я улыбнулась и открыла глаза.
Вдруг мне показалось, словно за деревом кто-то промелькнул. Я встала и подошла посмотреть (может, уже галлюцинации начались?). Присмотревшись, я ничего не увидела. Глубоко вздохнув, я уже почти отошла в сторону, когда совершено отчётливо увидела край белой одежды, скрывшийся в глубине леса.
Поддавшись внутреннему чувству, я пошла в ту сторону /терять мне было всё равно нечего/.
Я ещё очень долго шла, с трудом перешагивая через сухие ветки, кустарники и поваленные деревья за мелькавшей впереди белой мантией, которую теперь видела совершенно отчётливо.
Внезапно лес закончился, и я вышла на большую поляну. Идущий впереди меня остановился и обернулся.
- Мама! – к тому моменту я и без того была в этом уверена.
В тот же миг она исчезла, а расколовшая небо надвое молния озарила огромный дом в ста метрах от меня.
Выглядел он мрачновато – чёрная каменная глыба, возвышающаяся надо всем и вся, с зияющими дырами вместо окон и громадными печными трубами.
«Что ж, если он до сих пор не развалился, можно надеяться, что ещё одну ночь он точно простоит. Тем более, мама не подвергла бы меня большей опасности, чем та, в которой я уже оказалась».
К дому я подошла не без трепета.
Входной двери (как, впрочем, и окон) не было. Переступив порог, я почувствовала, как на меня нахлынула целая лавина «информации». Судя по моим ощущениям, это дому около двух веков. Он хоть и выглядел мёртвым, на самом деле таковым не являлся. У него была очень богатая аура…
Рассмотреть что-либо внутри представлялось мало возможным – было слишком темно, а молнии не давали полного освещения. Единственное, что я заметила сразу – камин. Это было моё спасение.
В доме оказалось достаточно сухого мусора (листьев, веток), а я, порывшись в карманах, нашла зажигалку (сигареты оказались испорчены безнадёжно, а вот с ней ничего не случилось). И я смогла развести огонь. /почему-то в тот момент я не подумала, что дымоход мог засориться, и я рискую угореть там (хотя вряд ли – вентиляция в доме – дай Бог), и не было никакой заслонки – что могло вызвать пожар (хотя, чему тут гореть?)/
На тот момент меня мало что заботило – я хотела согреться и хоть немного обсохнуть. Я сняла верхнюю одежду и разложила её на камине, а сама свернулась калачиком возле него и … заснула…
… Проснулась я от лучей солнца, больно ударивших по моим глазам. На небе не было ни облачка. Судя по всему, было где-то 8 часов утра (я, как и мама никогда не носила часы – они были дома, на работе и в машине). У меня ныло всё тело, и сейчас я поняла, как люблю нашу печку!
Камин уже совсем остыл, но одежда успела просохнуть. Я оделась и решила, наконец осмотреться, куда попала.
Если вчера дом показался мне просто очень большим, то теперь я поняла – он громаден! Я находилась в большущем зале, который (судя по всему) некогда представлял собой либо гостиную, либо бальный зал. Кое-где на полу даже сохранилось несколько досок паркета.
Здесь (как и во всём доме) не было ничего, кроме камина и стен. Видимо, местные жители умудрились за это время растащить всё. Я прошла весь первый этаж, распознав (как мне кажется) комнаты для прислуги, столовую, кухню, приёмную и кабинет… Оказывается, современная планировка устроена почти так же.
На второй этаж вели две роскошные лестницы из мрамора (удивительно, как его не откололи). Здесь, наверняка, были личные покои хозяев и комнаты для гостей. Я не стала рисковать и заходить в каждую (если перекрытия деревянные – они должны были прогнить, и пол мог просто уйти из под моих ног, и участь моя была бы прискорбна ;). Но мимо одной я не смогла пройти (видимо, хозяйская опочивальня) – это огромная светлая комната с большим балконом. И я даже рискнула на него выйти – я должна была оценить вид.
То, что я увидела, не поддаётся никакому описанию! Такой красоты я даже на картинках не видела!
К дому примыкал небольшой лес (в прошлом, вероятно, - сад). Внешним кольцом его опоясывала дорога (по которой я вчера блукала: поэтому я и упёрлась в один и тот же бурелом – я ходила по кругу), которая уже не очень хорошо просматривалась. С разных сторон к ней примыкали другие дороги, но об их существовании вообще можно было только догадываться.
Слева – красивая река, блестящая в лучах утреннего солнца и устремляющаяся в голубую даль, а справа начинаются поля.
Я долго не могла оторваться от этой красоты. Но любопытство меня пересилило – я захотела узнать, что находится с другой стороны дома.
Я обошла весь второй этаж в поисках комнаты, выходящей окнами точно на другую сторону дома. Ею оказалось небольшое помещение, подходящее по размерам для кабинета. Балкон выходит как раз на парадную часть дома.
Эта панорама поражала ничуть не меньше.
Справа вдалеке блестела река, которую я уже видела с другой стороны. За лесом виднелось поле. Где-то далеко слева виднелась деревня, стоящая особняком от других (которые были справа, ближе к реке).
Как я смогла понять, справа было Заречное, где я работаю, а слева – Студёновка. Значит, машина моя должна быть где-то на середине этого пути.
Не знаю, почему, но я решила отправиться на её поиски.
Выйдя на улицу, я ещё раз осмотрела дом и окончательно утвердилась в своём желании приобрести всё «это».
Благодаря тому, что я увидела местность сверху, я смогла лучше сориентироваться (в наследство от родителей мне достался ещё и аналитический ум).
Машину я нашла без особых проблем. И что ещё поразительнее – она завелась «с полтыка», как ни в чём не бывало!
Я удивилась. Но это служило свидетельством того, что я оказалась здесь не случайно. Приехав в деревню (Вяза, конечно, уже дома не было), я переоделась, перекусила и … поехала в Заречное.
Вечером Вяз совершенно для меня неожиданно отреагировал на моё отсутствие дома этой ночью:
- Ты совершенно правильно сделала, что не поехала через лес по такой погоде!
Мне даже не пришлось ничего выдумывать! А о доме я решила не рассказывать. У меня уже есть идеи на его счёт. На выходных займусь их реализацией.

26 сентября.
На выходных я съездила в ближайший крупный город (до района решила не ехать). Зайдя в единственное здесь интернет-кафе, я  связалась с Женей (он, наверное, даже спит в обнимку с компом!).
- Братик, привет! – я улыбнулась (здесь даже знают, что такое веб-камера!).
- Ама! Как я рад тебя видеть! Отлично выглядишь! Ты откуда?
- Не важно! И можешь не пробивать – я здесь не задержусь. Я оказалась здесь совершенно случайно. Пара знакомых вытянули на экстремальный отдых.
- Я рад, что за работой ты не забываешь отдыхать.
- Стараюсь. Как у вас дела? Как работа, здоровье, домашние?
- Всё хорошо, спасибо. Не без проблем, конечно, но ты же знаешь, что значит «Косицыны»! Мы справимся! Как ты? Когда в Москву?
- В конце октября, не раньше. Работаем, всё хорошо. Женечка, а я к тебе по делу, - срулила я.
- Внимательно слушаю.
- Пока мы тут были, ребята показали мне одно потрясное место. На небольшом холме стоит громадный дом (между прочим, в шикарном состоянии для своего возраста). Оттуда такой вид!
- Прости, но я не совсем понимаю, чего ты хочешь.
- Я хочу этот дом и всю землю, к нему прилегающую!
- И много там земли? – осторожно спросил он.
- Много. Даже очень. Но я согласна на всё, что можно купить.
- Тогда у меня два вопроса. Первый: назови точные координаты.
Я скинула ему ссылку на карту с меткой.
- Сибирь? – его удивлению не было предела. – Но как ты там оказалась?
- Ну, я же говорю: ребята вытащили на экстрим. А что за второй вопрос?
- Зачем тебе это? Ты же не будешь там не то, что жить, но и время от времени появляться! Всё это отнимет уйму сил, времени и денег, а я даже не понимаю причин!
- А зачем мама строила Косицынград?
- Чтобы увековечить нашу семью.
- Чтобы увековечить себя, - поправила я. – А почему я не имею на это права?
- Конечно, имеешь! Но почему в Сибири, на Севере? Это же не логично! Давай подберём что-нибудь до Урала.
- Нет. Мне нужна именно эта земля и именно этот дом. Считай это моим взбалмошным капризом, но я так хочу. Ты же не должен заниматься этим лично, - я смягчила голос. – Поручи Игорьку, пусть пробьёт. А если это не в его компетенции – думаю, найти нужного человека не составит проблему.
- Сестрёнка, ты меня не так поняла. Я всё сделаю, не волнуйся. Просто я хотел понять…
- Не стоит. Потому что я и сама пока ничего не понимаю. Хочу и всё, - просто закончила я. – Прости, но мне пора идти, иначе уедут без меня. Сколько тебе нужно времени, чтобы пробить почву?
- Дай мне две недели, я всё узнаю.
- Спасибо, братик! Я тебя люблю! Передавай всем приветы и напомни, чтобы готовились к ноябрю.
- Обязательно. Удачи и не пропадай! Счастливо!
- Пока!
Хочется верить, что купить этот никому не нужный клочок земли с руинами не составит особого труда. Надеюсь, Вяз не прознает (в силу своей незаинтересованности мною и моими проблемами).

28 сентября.
Боже! Остался только месяц! А мне ещё Изольду учить! (а это тебе не Татьяна!) Повторять мамину оперу! И ещё связаться с Сан Санычем и узнать, что он будет ставить. А ещё – проконтролировать Фера и косицынградских мальчиков.
Опять работать в аврале!
(ура!)
Ну, ничего, на следующий год мы такое забомбим! Маме ещё захочется второй раз воскреснуть!
Надеюсь, Фер меня не подведёт – он всегда был самым стабильным из всех, кого я знаю. Но что-то меня беспокоит… И самое страшное – моё чутьё никогда меня не обманывает!
На следующих выходных свяжусь с ним, и с Сан Санычем.
… В школе всё замечательно. Дети ко мне привыкли и начали раскрываться. Очень музыкальные души! Я рада. Это действительно очень благодарная почва для работы.
Да и взрослые меня радуют – очень прилежно посещают лекции. И даже кое-что запоминают.
Вяз обещает, что к концу недели они всё уберут. Боюсь, как бы за картошкой не пошло бы ещё что-нибудь.
Что б мороз уже, в самом деле, ударил!

5 октября.
На выходных я опять поехала в город.
Я решила позвонить в Косицынхолл.
- День добрый, это Анна Мария, - сразу начала я. – Как у вас дела?
- Ой, Анна Мария! Здравствуйте! – воскликнул секретарь. – Спасибо, Вашими молитвами. Всё у нас хорошо. Как Вы?
- Лучше всех. Ференц в зале?
На другом конце затихли.
- Алло! Вы меня слышите?
- Да, простите. Даже не знаю, как Вам сказать…
- Прямо! – грубо ответила я, уже поняв, что появились проблемы.
- Дело в том, что Ференц… Уже неделю у нас не появляется.
- Что?! – я опешила. – С ним всё в порядке?
- Я не знаю. Я давно его не видел – не могу сказать ничего определённого.
- Да бросьте, всё Вы знаете! Я Вам не журналист. Говорите прямо и не заставляйте меня повышать голос!
- Простите. Видите ли… Я точно не знаю…Но говорят, что он… запил.
- Насколько крепко?
- Крепко.
- Я всё поняла. Спасибо. Джакомо в зале?
- Да, я могу Вас соединить.
- Соедините, - попросила я.
- Всего доброго! – попрощался он и в трубке зазвучала Аве Мария (в мамином исполнении).
*- Pronto, - Джакомо взял трубку (он всегда отвечал в начале на итальянском – меня это всегда смешило).
*- Привет Джакомо. Это Анна Мария. Извини, что отрываю. Как я поняла, оркестром сейчас занимаешься ты?
*- Привет, Анна Мария. Да, сейчас всё на мне.
*- Джакомо, ответь мне честно: как давно Фер пьёт?
*- Не думаю, что я имею право обсуждать его поступки. Это не моё дело.
*- Вспомни, что сказала мама, когда взяла тебя на работу, - я пошла проверенным ходом. – Это твоё дело, причём единственное! Надеюсь, ты не считаешь, что я должна оставаться в неведении. Так что рассказывай всё, что знаешь.
*- Хорошо. Я не смогу сказать точно, когда это началось. Раньше Фер выпивал только, когда они ссорились с Юлией Александровной.
*- Что?! Они ссорятся? – я опешила. – И часто?
*- Да постоянно. Я думал, ты знаешь.
*- День откровений! – воскликнула я. – Ну, и? Продолжай!
*- Так вот. Раньше он пил исключительно эпизодически. А сейчас… В общем, он уже неделю не выходит на работу.
*- Он в городе?
*- Не думаю. В городе его никто не видел.
*- Мобильный?
*- Отключён. Мониторим постоянно.
*- Заявление в полицию?
*- Я не думаю, что это необходимо. Может…
*- Зато я так думаю. Поручаю это тебе. Подай заявление и попроси нашего юриста следить за этим делом, - скомандовала я.
*- Хорошо. А ты когда приедешь?
*- Не знаю. Не всё так просто. Посмотрим. Над чем вы работаете?
*- Как планировали. Симфонии, концерты (фортепианные и виолончельные) Чайковского, опера твоей мамы – с камерным составом.
*- А Ференц партии учил?
*- Свои или наши? – почему-то не понял Джакомо.
*- Причём тут ваши! Фортепианные! Вы хоть раз репетировали с ним?
*- Нет, ни разу. Но он что-то учил. Не знаю, насколько хорошо…
*- Ладно, разберёмся. Работайте. Я что-нибудь придумаю. Сделай, что я попросила.
*- Непременно. Найдётся он, не волнуйся. Просто в запой ушёл.
*- Знаю, что найдётся. Просто время дорого. Ладно, мне пора. Счастливо и успехов!
*- Спасибо. Тебе тоже. Пока!
Новый поворот всё усложнил.
Осталось меньше месяца, а с оркестром нужно работать. Безусловно, я доверяю Джакомо, но… Да, он уже 14 лет живёт в России, но… И даже Фер не сможет сделать Чайковского до конца.
Придётся мне всё-таки ехать.
Не хотелось бы, конечно, бросать сейчас работу – хуже несистематичности ничего нет. Но оркестр появился раньше, и пока я с ним что-нибудь не решу, всё остальное будет страдать.
Завтра поговорю со Стёпкой, а потом уже и с Вязом. Думаю, здесь проблем не возникнет.

6 октября.
Со Стёпкой всё просто – я поставила его в известность, этого достаточно. Он не сопротивлялся.
- Я должна уехать, - сразу ляпнула я Вязу за ужином.
- Надолго? – в последнее время я часто разъезжаю, и он немного уже привык.
- До середины ноября.
Он уставился на меня, как баран на новые ворота.
- Что-то случилось? – наконец, дар речи к нему вернулся.
- Проблемы в Косицынграде. Ференц запил. До концерта меньше месяца, а работы непочатый край.
- Но Ференц же не единственный дирижёр! Зачем тебе так рано ехать? Пусть сами поработают.
- Ты не понимаешь. Ференц – главный дирижёр! Значит, следить за работой некому. Сами-то они поработают, в этом я не сомневаюсь. Но до ума не доведут. Очень сложная музыка. И потом, нужно начинать играть с солистами.
- Только не говори, что хочешь опять сесть за рояль! Ты же ещё не до конца восстановилась! Тебе нельзя перегружать руки! – воскликнул взволнованно Вяз.
- Вариантов нет. Мы с Ференцем страхуем друг друга. Если мне удастся вернуть его, тогда хорошо. А нет – самой придётся играть. И не важно, чего это будет мне стоить, - как отрезала я.
- Что ж, хочется верить, что ты знаешь, что делаешь, - вздохнул он. – С тобой поехать?
- Зачем?
- Как я понимаю, жить ты планируешь в рабочей гостинице.
- Как обычно. Мы все там живём.
- Вот именно, - намекнул он. – Ты же не переписала ещё устав?
- А-а, ты про замки! – поняла, наконец, я. – Всё хорошо, не волнуйся. Насилие у нас не практикуется, - я улыбнулась, пытаясь его обнадёжить. – И потом, полагаю, у тебя и здесь достаточно работы после лета. Этот месяц пролетит незаметно, ты даже не успеешь соскучиться.
- Ты ещё не уехала, а я уже скучаю, - он мягко улыбнулся. – Я уделял тебе непростительно мало времени. Работа отвлекала меня, и теперь я получаю своё наказание. Я усвою этот урок очень хорошо. Извини, если обидел тебя.
- Чем? – искренне не поняла я.
- Невниманием.
- Перестань! Мне не 14 лет! Я всё прекрасно понимаю. Просто так складываются обстоятельства, что сейчас я вынуждена уехать.
- С Великими всегда непросто! И я это уже понял, - он сжал мою руку. – Можно я приеду на концерт?
- Конечно! О чём речь! Я оставлю тебе лучшее место!
- Спасибо!
Ну, что ж, здесь все дела решены. Теперь у меня другие проблемы на повестке дня.
Признаться, раньше мне почти не доводилось сталкиваться с таким трудным положением. Мне всегда было на кого положиться. А теперь придётся разгребать всё своими руками и с полной ответственностью. Проблема в том, что я уже несколько отошла от всего этого и больше года не работаю с коллективами. Боюсь, я могу не справиться…
Одно я знаю точно: моих сомнений не должен заметить никто!

8 октября.
Сегодня днём я приехала в Косицынград.
Внешне ничего не изменилось. Оркестр работает, как прежде. За пультом – почти неизменно Джакомо (и видно, как он уже вымотался).
Я посидела на репетиции, чтобы оценить картину в целом.
Они работали над первыми двумя симфониями. Я ничего не стала говорить, но, по-моему, это одна сплошная муть! Если всё остальное в таком же состоянии, я боюсь даже думать, что будет на концерте!

10 октября.
Сегодня я прослушала последнюю симфонию. Моё первоначальное мнение лишь укрепилось. Это – лажа!
*- Джакомо, нам надо поговорить, - я попросила его задержаться после репетиции.
Он молча сел на диван возле меня.
*- Я понимаю, ты очень устал. Вы проделали очень большую работу, особенно ты.
*- Всё так плохо? – он перебил меня.
*- Ничто не безнадёжно, - заметила я. – Тем более, в искусстве. Но не стану тебя обманывать, мне это кажется столь же далёким от истины, как и мы от звёзд.
*- Т.е. видно, но не дотянуться?
*- Думаю, дотянуться можно, только стоит сменить технологию.
*- Ты хочешь сместить меня? – испугался он.
*- С чего ты это взял? – не поняла я. – Я что, похожа на больную? Надо быть полной идиоткой, чтобы сделать такое за месяц до концерта! Я имела в виду, что нам нужно сменить метод работы.
*- Что ты предлагаешь? Хочешь встать у пульта?
*- Чуть позже. И не исключаю возможность транса. А сейчас ты должен в корне поменять свой стиль. Смести акценты на другое и начни работать в другой манере. Новизна нам не помешает.
*- Хорошо. Я попробую. А кто всё-таки будет солировать?
*- Это я решу в ближайшие дни.
*- Надеешься найти Ференца? – он внимательно посмотрел на меня.
*- Или я не Анна Мария Косицына! – я встала. Он поднялся следом:
*- Удачи!
*- Спасибо, она мне не помешает. А теперь отдыхай – ты это заслужил, - я потрепала его по плечу.

12 октября.
Полночи после разговора с Джакомо я думала над тем, где может быть Ференц, если он действительно покинул город. По крайней мере, ни в Москву, ни в Венгрию он поехать не мог.
Озарение спустилось на меня как всегда случайно.
Я уже готовилась лечь спать и сидела перед зеркалом, когда меня вдруг осенило.
«Мама!» /то ли узнала её в себе, то ли это действительно была она/
«Ну, конечно! Он поехал к ней!»
…Утром я уже сидела за рулём внедорожника и ехала к Волге. Почему я не воспользовалась другими видами транспорта? Лень было таскаться по кассам, аэропортам, вокзалам… К тому же до того места, куда ехала я, всё равно пришлось бы добираться на машине.
Приехала на место я только ближе к ночи. Оставив машину в стороне, я поднялась на холм, с которого был развеян мамин прах (и отца, к слову, тоже).
Я не ошиблась. Фер был здесь. Он сидел на краю, свесив ноги, и смотрел на звёзды.
Я подошла и села рядом, ничего не говоря. Он медленно перевёл свой взгляд на меня и долго рассматривал в свете луны.
- Как долго я тебя ждал! – прошептал он и провёл рукой по моему лицу.
- Фер, я не мама, - я аккуратно убрала его руку.
Но он, похоже, не слышал меня.
- Мне так тебя не хватает! Я не справляюсь, прости.
Он сжал мои руки, и меня, как год назад, вырвало из реальности. Моё место заняла мама. Но на этот раз всё было иначе. Теперь она вселилась в моё тело, но я при этом словно вышла из него и наблюдала за происходящим со стороны.
Странное ощущение…
- Фер, ты должен взять себя в руки и перестать ныть по пустякам!
- Анна Мария, я устал! Прости, но я больше не могу! – вздохнул он.
- Я готова тебя пожалеть и погладить по головке. Но после этого ты должен вернуться в город и закончить начатое. Ты не можешь меня подвести. Я доверила тебе свой оркестр, зная, что ты справишься. И ты справишься!
- Конечно. Но я так устал, - и он положил голову мне (маме) на колени.
- Отдохни, - я (мама) гладила его по голове и начала петь колыбельную…
… Проснулись мы одновременно. Солнце уже встало и озарило всё мутноватым светом. Было холодно. Мы с Фером смотрели друг на друга непонимающим взглядом.
/но лично до меня всё достаточно быстро дошло/
- Ама? Как ты здесь очутилась?
- Приехала за тобой, - ответила я, встав и отряхиваясь. – В городе проблемы.
- Знаешь, раньше мне казалось, что Косицынград – это единственный смысл моей жизни после смерти твоей мамы. Но недавно я понял, что у меня есть и своя жизнь. Вернее, была… Или могла быть. Я заметил её, только когда она разрушилась.
- Ты говоришь так, словно всё уже решено.
- Так и есть.
- Тем более ты должен вернуться. Значит, теперь у тебя точно нет других забот, кроме оркестра, - отрезала я.
- Меня всегда подкупал ваш цинизм и холодный расчет, - он слабо улыбнулся.
- Не забывай, что у тебя там дочь! И ты обязан поставить её на ноги!
- Скажи честно, а ты давно знала, что она моя дочь?
- Когда расшифровала мамину рукопись. А догадывалась – уже давно, только понять никак не могла. Кстати, а как Юля к этому отнеслась? – я знала, что Женя им всё рассказал, когда провёл все анализы. Но меня волновала только Иза – а ей как раз ничего пока не сказали – может не понять.
- А почему, по-твоему, она как с цепи сорвалась? Она давно хотела второго ребёнка. А тут поняла, что и первого нет. Вот она и пошла по всему оркестру…
- Неужели она не поняла, что не может иметь детей после всего?
- Как раз-таки поняла. Только психика её этого не выдержала.
- Ты хочешь сказать, что она…
- Это ужасно! – он вздохнул очень горько.
- Надо поместить её в клинику.
- К отцу? Хорошая пара выйдет, правда? А я думаю, не мне тебе говорить, что проблемы с психикой – ещё не повод прятать человека от мира. Ты ведь это знаешь лучше других.
- А ты не можешь говорить прямо, без этих пошлых и грубых намёков? – я почти сорвалась.
- Прости, - он вздохнул. – Я просто имел в виду, что совсем не обязательно прятать Юлю в клинику. Она же не представляет угрозу для общества.
- По тебе не скажешь, - я зло ухмыльнулась.
- Ты умеешь резать по живому. Думаешь, клин клином вышибают?
- На счёт клиньев не знаю, а вот дурь пинком точно вышибают! И продолжим разговор в машине, - я направилась к ней.
- Конечно. Как скажешь, - сам себе пробубнил Ференц.
- Значит так, - начала я, выехав на трассу. – До 3 ноября ты обязан забыть обо всех своих переживаниях и страданиях. А там, если захочешь, я могу тебя отпустить. Если ты действительно считаешь, что не справляешься и не хочешь больше этим заниматься.
- Ты намерена меня списать? – довольно спокойно спросил он.
- Вот все вы так! Разве это не ты стонал вчера, что устал и не можешь больше работать?! Не надо делать из меня злого Гения! Я просто удовлетворяю твою просьбу! Ты сам себя списал!
- Ты права, извини. Я действительно не смогу больше этим заниматься. Просто твоя мама так сильно вбила в нас мысль о том, что увольнение – самое страшное зло в этой жизни, что я всегда боялся его больше смерти. И теперь этот подсознательный страх даёт о себе знать.
- А это будет не увольнение, а уход на «пенсию». В твоём случае не надо даже дату корректировать. Ты попал в оркестр раньше положенного – поэтому и уйти можешь раньше. Только подумай над этим хорошенько – тебе ведь некуда идти, нечем заниматься. А здесь у тебя дом, семья и … вся жизнь. Подумай, прежде чем решишься на это.
- Хорошо. Я взвешу все «за» и «против», и решение моё будет обдуманным.
- Отлично. А до 3-го числа я тебя прошу (или, если хочешь, даже приказываю) доработать с оркестром над программой. Это твой и святой долг, и обязанность перед мамой. Ты должен довести начатое до конца. А потом – как решишь. Но это – закончи! – жёстко закончила я.
- Ты права. Я обязан это сделать. И я тебе обещаю, что сделаю всё, что в моих силах, всё, на что я способен. Я забуду обо всём и займусь только оркестром. Я тебе клянусь!
- Это я и хотела услышать, - я улыбнулась. – А если что понадобится (совет или энергия) – ты знаешь, к кому обратиться.
- Спасибо! – он посмотрел на меня, но быстро отвёл глаза и уставился в окно.
- Кстати, - спустя какое-то время продолжила я. – Что у нас сольными партиями?
- Я сделаю, не волнуйся. Первый я проходил ещё с твоей мамой, а остальные уже выучил. Дай мне пару дней, и концертный вариант будет готов.
- Ну, смотри, - почему-то на этот раз он меня не убедил. – Надеюсь, мне не придётся идти на геройские подвиги.
- Судьба твоя такая! – он улыбнулся. – Если ещё не заметила: вся твоя жизнь – это геройский подвиг.
- Ты прав. Что ж, может, тогда уступишь мне первый? – я хитро покосилась на него.
- Только не первый! Ты знаешь, я не люблю с тобой спорить. Но сейчас я тебе не уступлю.
- А в приказном порядке?
- Ты никогда не дружила с письменными приказами. Тебе не удастся.
- Я не привыкла, чтобы во мне сомневались. Ты вынуждаешь меня пойти на принцип. Ещё минуту назад у меня не было и малейшего желания сидеть за роялем, но теперь, коль дело пошло таким вот образом…
- Анна Мария, я прошу тебя, - он положил свою руку на мою. – Не сейчас, пожалуйста. Не дай своим принципам одержать победу над разумом. Я вовсе не хочу вставать на твоём пути. Если хочешь играть – я уступлю, ты же знаешь. Только не надо ничего делать назло.
- Иногда ты кажешься умнее, чем есть, - я быстро остыла. – Ладно, ты меня убедил. Играй. Но готовься: я с тебя не слезу! И ещё: это не освобождает тебя от обязательств пред оркестром. Так что партиями занимайся в свободное от репетиций время.
- Конечно. Хотя если честно, я был уверен, что ты уже нашла мне замену за пультом. Ты не допускаешь простоя.
- И правильно делаю. Пока эта замена временная. Но если ты не возьмёшься за разум, я буду вынуждена подыскать более подходящую кандидатуру.
- Я думаю, Джакомо вполне справится, - заметил он.
- А я над этим ещё не думала. И если ты надеешься, что можешь спрятаться за него от своих обязанностей, ты крупно ошибаешься. Тем более, Джакомо не вытянет весь оркестр. Он очень хороший дирижёр, но у него напрочь отсутствует организационный талант.
- Признаю, что у меня тоже.
- Ну да! Ты уже столько лет держишь оркестр на плаву! Это дорогого стоит!
- Мне очень приятно слышать это из твоих уст. Но ты не можешь не замечать, что мы начали медленно идти ко дну. А ты знаешь, как тонет большое судно: очень медленно набирает в себя воду, а потом в мгновение тонет буквально камнем. Мы ещё пока набираем воду, но очень скоро шлюзы будут полны, и даже мы с тобой ничего не сможем сделать.
- Не драматизируй, - я попыталась отмахнуться.
- В нашем случае глупо и даже опасно закрывать на это глаза, - он решил вцепиться в эту тему. – Я уже давно хотел поговорить с тобой об этом, и очень рад, что мы, наконец, заговорили. Ты же не дура! Почему ты не хочешь об этом говорить?
- Именно потому, что не дура! – резко ответила я. – Потому, что я не могу ничего сделать. Рассуждать можно бесконечно.  Я могу предложить сотни идей и вариантов, но кто будет их реализовывать?! Ты? Я? Нет. Никто! Некому этим заниматься. Поэтому я не вижу смысла в этих пустых рассуждениях.
- Я думаю, мы не так бессильны, как тебя кажется. Мне даже непривычно видеть Косицыну, опускающую руки и признающую свою немощность. Нет ничего такого, с чем бы ты не справилась!
- Это довольно опасная мысль. Даже мама об неё обжигалась. Я не готова делать такие громкие заявления, после всего того, что со мной произошло, - серьёзно заметила я.
- Но ты же справилась со всем. Да, мы не в силах всё предугадать и предвосхитить события. Но мы всегда можем справиться с последствиями. Вспомни, как говорила твоя мама: каждому человеку испытания даются по его силам. Ты не должна отступать.
- Я не отступаю, - резко возразила я. – Просто я не даю обещаний, которые могу не сдержать. Я действительно не знаю, как помочь оркестру и граду! Больше всего я не люблю признавать свою слабость. Так что давай закроем этот разговор.
- Закрыть мы его не можем. Но отложить на время… Главное, чтобы не было слишком поздно.
- Слушай, я сейчас сорвусь! – крикнула я. – Не корчь из себя Гуру! Предсказатель хренов! Диагнозы мы все умеем ставить! Если не можешь предложить ничего дельного – заткнись!
- Ты только что пронеслась мимо поста ДПС, - тихо заметил Фер.
- Мать вашу! – я надавила на тормоз и включила задний ход (к удивлению других участников дорожного движения).
- Сиди! – бросила я Феру и вышла из машины, подъехав к дпсникам.
- И когда вы перестанете по кустам прятаться? – начала я.
- Лейтенант Шварц, - паренёк лет 25 отдал честь, находясь в глубоком шоке.
- Исаак? – с издёвкой спросила я. Он не понял – судя по всему, и не знает даже такого композитора!
- Вы превысили скоростной режим и не остановились по требованию…
- А вы бы ещё среди леса встали! – перебила я. – Я же на дорогу смотрю, а не природой любуюсь!
- Скоростной режим на этом участке дороги…
- Вы что, совсем тупой? – «удивилась» я. Он завис. – Ладно, у меня нет времени беседовать с Вами о жизни. Чем возьмёте: чеком, налом или натурой?
Он завис ещё больше.
- Я имею в виду билет на 2-е число в Косицынхолл. Уж поверьте, он стоит дороже, чем все ваши штрафы вместе взятые!
- А можно? – наконец, он отмер.
Я достала из кармана портмоне и вынула оттуда пригласительный.
- Как, Вы сказали, Вас зовут? – я приготовилась его подписать.
- Иосиф Шварц.
Я усмехнулась, вписала его имя в билет и подписала его.
- Буду рада, - сказав «дежурную фразу», я протянула билет лейтенанту.
- Спасибо! – судя по всему, он ещё не до конца поверил в произошедшее.
Пока до него доходило, я уже сидела в своём авто и мчалась в сторону града.
На сегодня я дала Феру отгул с условием, что завтра он с 8 утра будет в Косицынхолле. Да и сама, заодно, отосплюсь по-человечески.

15 октября.
Репетиции идут своим ходом. Дисциплина железная. Наконец, я успокоилась. Ещё недельку я могу погулять – здесь и без меня работы – выше крыши. По этому поводу я поехала в Москву.
Сегодня у дяди Коли день рождения. И его отпустили к нам на два дня. Честно говоря, не верилось, но даже Рома с Юлей объявились.
И стоило мне их увидеть… Странное, жуткое и тошнотворное чувство близости Смерти. Это ужасно! И от этого никуда не спрячешься. Оно сопровождает тебя повсюду, где есть люди, которые уже одной ногой в могиле.
С Ромой мне всё ясно – уже даже невооружённым глазом видно, что жить ему осталось чуть ли не считанные недели. Этот процесс необратим.
Но Юля?! Почему я чувствую то же самое и рядом с ней? Она же здорова! /несчастные случаи не имеют такого запаха – это случайность, ошибка/ Причём её «запах» такой же интенсивности, что и у Ромы. Видимо, моего ума не хватает, чтобы это осознать. Может, это просто их связь с братом? (они же близнецы)
Не знаю и не понимаю. Но это неприятно.

- С тобой всё в порядке? – вечером Женя зашёл ко мне в спальню.
- Помнишь, летом, когда Рому положили в клинику Шаганяна, я говорила тебе о своих чувствах?
- Ощущение смерти? – уточнил он.
- Именно. Оно усилилось, даже обострилось. И это ужасно.
- Ты хочешь сказать, что…
- Не больше, чем уже сказала, - перебила я. – Я не могу ничего знать, я просто чувствую.
- Наверное, это тяжело.
- Очень. Особенно когда не в силах ничего сделать. Что-то должно скоро произойти.
- С Ромкой?
- Боюсь, не только. Это слишком сильное ощущение для одного человека. Женя, мне страшно. Правда. Очень страшно, как никогда в жизни, - я обняла его. – Это необратимо и коснётся нас всех.
- Мы должны с этим справиться. На то мы и Косицыны.
- Почему? – я вдруг посмотрела на него. – Почему это имя несёт в себе столько зла, постоянные испытания и страдания – одно хуже другого? Почему? За что? Не может быть, что всё это из-за одного человека!
- Когда много даётся, много и спрашивается. А нам дано очень много.
- Да пропади пропадом все эти деньги, звания и таланты! – воскликнула я.
- Ты устала, - он улыбнулся и погладил меня по голове, крепко прижав к себе. – Тебе надо отдохнуть. И я уверен, уже завтра ты ни за что не захочешь расстаться с тем, что имеешь.
- Наверное, - немного подумав, я согласилась. – Спасибо! Ты у нас – главный хранитель семейной мудрости.
- В равной степени, как и все мы. Поговорим завтра, тебе надо поспать.
- Спокойной ночи, - я мягко улыбнулась.
- Приятных сновидений, - он поцеловал меня в щёку и вышел.
Ему удалось разогнать то страшное состояние, в которое меня поверг «семейный ужин». Пусть немного и ненадолго, но мне стало легче и спокойнее.
Завтра обязательно поговорю с ним о деле. Хочется знать его профессиональное мнение о Косицынграде.

16 октября.
С самого утра, ещё до завтрака, я спустилась к Жене в кабинет (он, как и наш отец, очень много работает, и очень мало спит).
- Доброе утро, - он улыбнулся и подошёл ко мне. – Не узнаю тебя! Ты никогда не была ранней пташкой. Как спалось? – он взял меня за руки и, подведя к дивану, сел рядом со мной.
- Спасибо, отлично. И ты был прав: сегодня я готова бороться за всё, чем обладаю.
- Я рад. Надеюсь, до мировых катаклизмов ты не дойдёшь?
- Постараюсь. Я хочу поговорить с тобой о Косицынграде. И поговорить начистоту.
Он глубоко вздохнул и внимательно посмотрел на меня.
- Я понимаю, что произвожу впечатление полной идиотки в бизнесе, - призналась я. – И мы с тобой знаем, что это действительно так. Тем сильнее, в связи с этим, меня волнует наш город. Если уже даже я заметила, какие там проблемы, значит всё достаточно плохо. Женя, ты должен сказать мне всю правду, - в лоб выложила я всё, что думала по этому поводу.
- Тебя бы я никогда не стал обманывать. Всё действительно достаточно плохо. Не думаю, что безнадёжно, но определённого кризиса нам избежать не удастся.
- Что ты вкладываешь в это слово?
- К сожалению, сейчас я точно не смогу тебе сказать. Концерт покажет.
- Мы можем не собрать зал? – хуже ничего просто и быть не может!
- Не думаю, что несколько процентов могут что-то изменить.
- Сколько? Я должна знать.
- Пока 20, - сухо ответил он.
- Это же 200 000 человек! – мне это показалось концом. – Мы не можем играть в пустом зале!
- Сестрёнка, не преувеличивай! Я обещаю тебе, больше 10% не останется!
- Да даже 10% - это смертельно для нас. Мы только и держимся на этих билетах! Господи, что же будет?! Ты можешь что-нибудь сделать?
- Только опустить цены, - он опустил голову.
- Но это же будет полная капитуляция! Мы не должны этого делать!
- Понимаешь, это будет равносильно по прибыли – зато зал будет полным.
- Только не таким образом! – возразила я. – Я не пойду на это! Я никогда не буду заниматься уговорами и заманиловкой!
Женя промолчал.
- А почему это происходит? – вдруг спросила я. – У нас так упал уровень? Надо менять состав? Объясни мне причины.
- Вы тут не причём. Почти, - тут же поправился он. – Во-первых, мировой кризис. Казалось бы, нас лично он не коснулся – но на нашем зрителе он сказался сильно. Основная наша публика – европейцы и американцы. А вот у них как раз проблемы. Им сейчас не до концертов в России. А во-вторых, очень сильно выросли цены на нефть – а это топливо – а это стоимость перелётов. Я бы не хотел грузить тебя этими проблемами. Я надеялся, что смогу с ними справиться. Но, к сожалению, я не рассчитал свои силы.
- Женя, ты не должен искать себе оправдания! Ты ни в чём не виноват! Ты делаешь всё, даже больше, чем возможно в подобной ситуации. И все это знают! Просто я действительно никогда не интересовалась глобальными проблемами. Ты всегда был и остаёшься ангелом-хранителем нашей семьи. Ты ограждал (и продолжаешь это делать) нас и меня в частности от этих проблем. Лично я даже не догадывалась об их существовании. И только теперь я понимаю, что они были и есть всегда – просто ты их всегда брал на себя. Но в жизни не бывает всё гладко и по накатанной. Всегда бывает такой период, когда всё выходит из-под нашего контроля, когда ситуация начинает жить своей жизнью. Значит, мы должны сплотиться и переждать эту бурю. Колосья именно потому не ломаются, что умеют сгибаться под ветром, чтобы потом снова распрямиться во весь рост и принести плоды.
- Спасибо, дорогая, - он обнял меня. – Мне этого так не хватало. Я боялся, что со смертью мамы мы потеряли этот стержень. Но он – в тебе. Мы справимся. Все вместе. Будет тяжело, но мы справимся.
- Всё будет хорошо, - я улыбнулась. – А насчёт билетов: всё, что не сможешь продать – раздай интеллигенции. Они всегда стоят под нашими окнами. Я не потерплю ни пустого зала, ни снижения цен на билеты.
- Хорошо. Я так и сделаю. А после концерта я смогу оценить ситуацию совершенно точно. И тогда уже скажу тебе все возможные варианты.
- Договорились, - я встала. Он тоже поднялся. – Ладно, не буду тебя больше мешать.
- Ты не можешь мне мешать.
- Тебе надо работать, - возразила я. – Иначе во всех проблемах я буду винить только себя. Так что работай!
- Когда ты уедешь?
 - Завтра. В городе много работы. А сегодня я намерена отдохнуть.
- Отдыхай. Тебе так редко удаётся это делать.
- Но обедать ты будешь со мной, - хитро заметила я.
- Обязательно!
- Отлично! Значит, до обеда!
- Увидимся, - ответил он, и я вышла.
Своё намерение я исполнила в полном объёме – весь день я только отдыхала. И наговорилась вдоволь со всеми родственниками. Оказывается, Шурик делает потрясающие успехи в живописи. Он рисует на всём подряд в доме: мебели и стенах (знала бы мама, когда заказывала эту мебель!). В принципе, мне нравится – очень выразительно и потрясающее ощущение цвета (чего не было у мамы, и нет у меня – наши рисунки исключительно в графике). Такие потрясающие полутона! Кажется, в нашей музыкальной семье появился настоящий художник! Это здорово!

20 октября.
Репетиции идут нормально. Фер сдержал слово – к фортепианным партиям невозможно придраться. Но как-то это всё … скучно! Или моему слуху это уже приелось, даже не знаю. Но это НЕИНТЕРЕСНО! И я даже не знаю, что нужно сделать, чтобы изменить это. И я решила посоветоваться с мамой.
- Мама, ты нужна мне! Помоги! Что я делаю не так? В чём моя ошибка?
- Это не твоя ошибка, а моя, - она как всегда появилась неожиданно. – Я не должна была создавать этот оркестр. Вся идея с этим Косицынградом – идеалистический утопизм! И мне очень жаль, что вы теперь вынуждены расхлёбывать эту кашу.
- Я с тобой не согласна. Косицынград – это лучшее из всего, что ты после себя оставила. После нас, разумеется. Просто у меня не хватает ни времени, ни сил, ни гениальности поддерживать его на плаву.
- Боюсь, это никому бы не удалось.
- Тебе бы удалось, - возразила я.
- Нет, не удалось бы. Но всё равно спасибо. Ты не меньшая идеалистка, чем я. Этот город не был рассчитан на то, чтобы им управлял один человек. Это был каприз моего больного рассудка.
- Я поражаюсь тебе! Неужели ты готова опустить руки и сдать свой город?
- Его не должно было быть, - заметила она. – И глупо не признавать эту ошибку.
- Я не согласна! И готова доказать это тебе и всему миру. Но мне нужна помощь!
- Чего ты хочешь от меня?
- Дай мне совет. Что сейчас нужно городу? Что мне надо сделать?
- Закрыть концертный зал, - сухо ответила она.
- Я надеюсь, это шутка? – мне это не понравилось.
- Более серьёзной я ещё не была. Он потерял свою актуальность.
- И что сделать, чтобы вернуть её?
- Закрыть холл, - повторила она.
- Это ничего не изменит. Нужно работать! Может, мне поменять состав, дирижёров, репертуар?
- Своё мнение я тебе уже высказала. И поверь, у тебя скоро не будет другого выхода. Я просто хочу, чтобы ты сделала это добровольно и без внешних видимых причин, чтобы никто не сказал, что тобой управляет ситуация, а не ты – ею.
- Мама, если ты видишь будущее, не проще ли его сказать?
- Я не имею на это права. Тем более если я его озвучу, уже никто и ничто не сможет его изменить. А так, своими советами и намёками я ещё могу на него повлиять посредством тебя. Когда обожжешься пару раз, может, начнёшь относиться к моим словам внимательнее, - она растворилась.
- Мама, подожди! Я же просто пытаюсь понять!
«Закрыть холл? – я решила вдуматься. – Конечно, мама не дура! И ей сверху виднее. Но ведь это… Хотя, она права, это ещё не полная капитуляция. Ею это станет, если мы закроем холл после провала и разноса. А в принципе, неплохая идея. Если мы сейчас объявим о закрытии, билеты разойдутся в мгновение ока! И это решит многие наши проблемы. Главное – правильно подать. К примеру, под предлогом плановой реконструкции в связи с естественным износом оборудования и устаревшей технической базой».
И, не откладывая дела в долгий ящик, я позвонила Жене и попросила его дать анонс о закрытии холла. Поначалу он, так же как и я, начал возражать, но мне удалось быстро его переубедить. Согласившись с моими доводами, он пообещал уладить этот вопрос к концу дня.
А я решила наведаться в оперу Косицыных, чтобы узнать, как там обстоят дела с постановкой маминой оперы. Я прошла в зал и села возле ассистента режиссёра.
- Добрый день, госпожа Косицына! – он хотел встать, но я усадила его и шикнула.
Я внимательно следила за репетицией и заговорила только в перерыве.
- Вот теперь добрый день, - я улыбнулась.
- Рад Вас видеть, - он поцеловал мою руку. – Я слышал, что Вы в городе, но как-то не решился зайти в холл.
- Да. Надо было навести там порядок. А где Бергонци?
- Он уехал на несколько дней в Москву.
- Ах, да… у него же ещё и Тристан, - я как-то забыла об этом. Притом, что Изольду должна петь я. – Давно он уехал?
- Неделю назад. Он здесь с конца августа. Попеременно ездит то в Москву, то в Питер, то к нам. На днях он уже должен вернуться. Мне кажется, у нас всё благополучно.
- Да. Хоть у вас всё нормально, - вздохнула я. – Есть, конечно, свои шероховатости. Но времени ещё достаточно, чтобы всё исправить.
- Позвольте спросить: а когда Вы встанете у пульта? И оркестру, и коллективу надо привыкнуть к Вашему неординарному жесту.
Признаться, я уже и забыла, что обязана принимать непосредственное участие во всём, что творится в этом городе.
- Даже не знаю, стоит ли. Все очень хорошо сработались. Результат меня устраивает. Думаю, на этот раз я ограничусь художественным руководством.
- Но все с таким нетерпением ждут Вас! – он поразился.
- Ну, я же здесь! Не переживайте, моих замечаний хватит всем с верхом. А вот в моём дирижировании действительно нет никакой необходимости.
- Тогда, может, исполните главную партию? – растерянно спросил он.
- Зачем? У нас великолепная исполнительница. Я не вижу причин отстранять её. Я ещё не так стара, чтобы напоминать миру о себе таким образом.
- Но Вас же должны увидеть!
- Кто? Кто ещё не знает, как я выгляжу? Для этого достаточно пройтись по фойе! – странно, но меня это вдруг стало раздражать.
/в фойе на всю стену была изображена вся наша семья времён, когда мама была ещё жива – по идее, подразумевалось дорисовывать портреты всех повзрослевших детей – но пока этим некому заняться/
- Простите меня. Конечно, это Ваше право.
- Вот и договорились, - я глубоко вздохнула.
Отсидев до конца репетиции и сделав определённые записи на страницах партитуры, я вернулась в гостиницу.
Было ещё не поздно, и я решила зайти к Феру.
В дверях я столкнулась с Юлей (хотя она вообще не должна здесь находиться – это «рабочая» гостиница).
- А-а-а, сестрёнка! – мне показалось, что она пьяна. – Просим, пожалуйста, - она театрально поклонилась. – Как Ваша светлость поживает? Чем мы удостоились такой чести? Зачем же себя утруждать да белы ножки топтать? Могла бы свистнуть, и он сам бы к тебе прибежал.
В это время из комнаты вышел Фер:
- Юля, перестань!
- А вот и он! К Вашим услугам, госпожа! – она снова поклонилась. – Не посмею вам мешать. Если что – кликните. Приятного вечера! – зло крикнула она и вышла, хлопнув дверью.
Я аж дар речи потеряла.
- Не обращай внимания. Проходи, - Фер взял меня за руку и буквально оттащил от порога.
- Что с ней? – немного отойдя, спросила я.
- Я же тебе говорил. Она помешалась.
- А что она здесь делает? Почему её пускают?
- А как её не пускать – она же моя жена, - вздохнул он. – Это я виноват. Но я не могу сейчас жить с ней, это просто невыносимо. Поэтому я и сорвался. Я не могу так работать!
- Я тебя понимаю! Не беспокойся, я поговорю с охраной, её больше сюда не пустят.
- Ты думаешь, мне от этого намного легче станет? Это не решит никаких проблем, только отсрочит.
- Мне это и нужно. До 2-го числа ты должен быть в форме. А дальше, прости, тебе придётся что-то решать. Если понадобится помощь – можешь целиком рассчитывать на семью. Но решить ты должен сам.
- Я всё понимаю, - он вздохнул. – Ладно, прости, что так вышло. Ты что-то хотела?
- Ничего срочного. Ты не знаешь, в Москве из наших кто-нибудь сейчас работает?
- Конечно знаю, - (он же был главным дирижёром, как никак!) – Николас и 15 ребят из камерного состава.
- Отлично. Значит, проблем с оркестром там не будет. А то я боялась, что придётся опять в последний момент всё исправлять.
- Это всё? – он внимательно посмотрел на меня.
- Да, пожалуй, - я встала с дивана.
- Всё в порядке? – заинтересованно спросил Фер.
- Да, спасибо. А что?
- Ты бы никогда не стала заходить по таким пустякам. Ты хочешь о чём-то поговорить?
Я села обратно и, закрыв лицо руками, тяжело вздохнула:
- Я не могу об этом говорить – и от этого мне только тяжелее.
- И всё же?
- Сейчас очень сложный период. Никогда бы не подумала, что могу оказаться на грани слома.
- Что ты имеешь в виду? – не понял, но забеспокоился он.
- Всё, что касается нашей семьи. И здесь есть как реальные факты, так и предчувствия. К реальному относится Косицынград.
- Ты хочешь сказать, что в городе есть какие-то серьёзные проблемы?
- Я хочу, чтобы ты узнал это от меня, а не через рекламу и анонсы. Мы, а точнее я, решили закрыть холл на неопределённый срок.
- Что?! Ты серьёзно?
- Более серьёзной я ещё не была.
- Но из-за чего? Что тебя не устраивает?
- Официальная версия – плановая реконструкция. А на самом деле… Наши концерты превратились в заезженную пластинку, они сухи, неинтересны и безжизненны. Мы превратились в эталон под колпаком. В своём стремлении к совершенству мы сбились с пути и остановились в одной точке. И это не только моё мнение. Фер, мы не можем продать билеты!
- Этого не может быть!..
- Я тоже так думала! Но мы оторвались от реального мира и начали жить в своей собственной действительности. Нам не интересно, что происходит в мире, и миру стало не интересно, что происходит у нас.
- А ведь это действительно так, - спустя какое-то время проговорил он. – Мы живём в своём мире, а своей реальности. Последние десять лет у нас даже состав не обновлялся. Хотя, могу поспорить, никто из нас об этом даже не задумывался. Нам так удобно – и всё остальное не имеет значения.
- Вот именно поэтому я и решила закрыть холл. Так работать больше нельзя. А как по-другому – я не знаю! Я готова рассмотреть любые предложения, но, боюсь, выход не будет таким простым и быстрым.
- Я полностью с тобой согласен. Это единственно правильное решение. Когда ты о нём объявишь?
- Завтра. И мне надо подготовиться к ожидаемой (и нормальной) реакции. Ведь завтра несколько тысяч людей потеряют работу, - заметила я.
- Кстати, обрати внимание, твоя мама была очень умна и застраховала себя от подобной ситуации.
- Что ты имеешь в виду? – не совсем поняла я (ну, не читаю я документы!).
- Прости, я всё время забываю, что ты не подписывала контракт. Там есть очень много хитрых пунктов, на которые никто не обращает внимания. Отдаю должное твоей маме – контракт разрабатывали лучшие юристы – они учли абсолютно все возможные ситуации.
- Но она же не могла предугадать такой поворот! Она была слишком самонадеянна, чтобы предположить такое! – возразила я.
- Может быть. Но не её юристы. Наверное, она тоже не читала контракт. Да ей это и не нужно было. По условиям она ни за что не несёт ответственности.
- То есть? У неё нет обязательств?
- Обязательства есть. Честно работать, разучивать программы, организовывать концерты и гастроли, набирать коллектив, выбирать репертуар – и другие творческие вопросы. Но в случаях, от неё не зависящих,  таких как сейчас, например, общемировой финансовый кризис – она просто остаётся в стороне.
- То есть, я не должна выплачивать компенсации, давать рекомендации и прочее?
- Не должна. «В случае, приведшем к закрытию концертного зала, оркестранты не имеют права предъявлять какие-либо претензии или иски. Анна Мария Косицына не несёт ответственность за дальнейшее трудоустройство и организацию жизни своих подопечных, после закрытия».
- Ты что, учил наизусть весь контракт? – удивилась я.
- Было время. На самом деле, у меня даже нет контракта, - он улыбнулся. – Я здесь никто. У меня нет ни прав, ни обязанностей.
- Как? – не поняла я. – На каких же правах тебя оставила здесь мама?
- В том-то и дело, что ни на каких. У меня нет ни контракта, ни гонораров. Примерно, как и у тебя. Ты же, насколько я понимаю, тоже здесь не оформлена. Исключая строчку в уставе города о том, что ты его хозяйка.
- На что же вы жили всё это время? – в ужасе спросила я.
- На Юлины деньги, - он улыбнулся. – Да, я иждивенец и альфонс!
- Но это же идиотизм! Фактически, все эти пятнадцать лет ты держишь город на плаву! Это ты им руководишь! А я, как свадебный генерал, выхожу раз в году на сцену и машу руками! Нет! Всё! Однозначно и бесповоротно! Я закрываю холл!
Какое-то время мы сидели в тишине.
- И что мне теперь делать? – вдруг совсем тихо спросил Фер.
- Живи! Ты молод, талантлив, у тебя шикарный опыт! Ты можешь устроиться в любой точке мира! Ты станешь самым желанным музыкантом в любом коллективе, только выбирай!
- Ты не понимаешь…
- Нет и не хочу. И очень тебя прошу: до 3-го числа не поднимай эту тему. И без того проблем много.
- Конечно, прости.
- Ладно. Я пойду – хочу пораньше сегодня лечь. Давно я так не уставала, - я встала и пошла к выходу.
- Приятных сновидений.
- Взаимно! – я вышла и направилась в свой номер.

*- Ну, наконец-то! – услышала я, едва закрыв за собой дверь. Я резко повернулась.
*- Мне сказали, что ты уже почти неделю в городе, и я решил проверить. Здравствуй, cara, я так скучал! – Бергонци подошёл ко мне и, крепко обняв, поцеловал.
*- И тебе добрый вечер, - устало ответила я и прошла в гостиную.
*- Что-то не нравится мне твоё настроение. На простую усталость не похоже. Что-то случилось? – он сел возле меня на диване.
*- Пока нет.
*- Ты не хочешь об этом говорить?
*- Я устала об этом говорить! – ответила я. – Мне и без того тошно, а ещё приходится пережёвывать всем этот факт по сто раз на дню!
*- Не будем об этом, - он обнял меня за плечи и хотел успокоить.
*- Будем – не будем, это ничего не изменит. Завтра всё равно все об этом узнают. Я закрываю концертный зал.
Я ждала привычного «Что???!!!» и вытаращенных глаз, но реакция Бергонци была иной.
*- Я рад, что ты поняла, что пора это сделать.
*- Ты хочешь сказать, что наши проблемы настолько очевидны?
*- Для грамотного музыканта и со стороны – да, это очевидно. Но не переживай, грамотных музыкантов со стороны очень-очень-очень мало – в основном, все они здесь.
*- Я тоже понимаю, что это самое разумное решение, но от этого не легче. Для меня этот оркестр – больше, чем просто коллектив.
*- Я понимаю и глубоко тебе сочувствую. Ты можешь во всём на меня рассчитывать.
*- Тогда сделай так, чтобы нашу оперу не постигла та же участь, - попросила я. – Если мне придётся закрыть все концертные площадки – надо будет закрывать и сам город. А этого я уже не переживу.
*- Я сделаю всё, что в моих силах, обещаю, - он поцеловал меня в макушку.
Какое-то время мы сидели молча.
*- Что там в Москве? – спросила я.
*- Всё нормально. Ждём только тебя. Остались последние штрихи. Когда ты планируешь приехать?
*- Пока не планирую. Боюсь тебя расстроить, но, скорее всего, я не буду петь в Большом в этом году.
*- На тебя это совсем не похоже. Ты просто устала. Уверен, пару дней спустя ты будешь рваться на передовую! – пошутил он.
*- Мне бы твою уверенность! Посмотрим, конечно. Но впервые в жизни я не хочу петь! Я не хочу работать! Я ничего не хочу делать! У меня просто опустились руки.
*- Это нормально. Ты переживаешь за город. Ведь это – твоя жизнь, её неотъемлемая часть. Но всё устроится, поверь мне.
*- Не в этот раз. Ты же знаешь, я из тех, кто никогда не сдаётся и не теряет духа. Но не в этот раз! Сейчас это только начало. Наша белая полоса была слишком долгой, начинаются тёмные времена.
*- Ты что-то чувствуешь? – осторожно спросил Бергонци.
*- Слишком многое, чтобы разобраться. Но хорошего ничего нет. Будет больно и трудно.
*- Я буду рядом, обещаю. Что бы ни случилось, ты не будешь одна.
*- Спасибо. Это единственное, что может меня спасти.
*- Тебе надо поспать – ты очень устала, - после очередной паузы проговорил он.
*- Да, я скоро лягу.
… День был неимоверно длинный и насыщенный не очень приятными вещами. Что же будет дальше?..

21 октября.
Этот день был ненамного лучше вчерашнего.
Как и собиралась, сегодня в начале репетиции я объявила оркестру о закрытии концертного зала. К моему удивлению, реакции не последовало никакой. Вообще! Судя по всему, до них просто ещё не дошёл смысл моих слов. Но озадачились все точно.
Правда, мне показалось, что работать стало труднее. Может, это просто моё состояние.

25 октября.
Это становится просто невыносимо!
С каждым днём все труднее и труднее. И вроде бы всё хорошо! И силы есть, и идеи, и даже желание появилось. Но вот некоторые подводные, не зависящие от меня, течения уже лишают меня сил, словно связывая по рукам и ногам.
Я пытаюсь работать честно. Но атмосфера и аура города безнадёжно сгущаются – и я ничего не могу с этим поделать!
Вчера ко мне подошёл Джакомо:
*- Можно с тобой поговорить?
*- Конечно, проходи! – я упала на диван /дело было во время перерыва/.
*- Ты устала. Может, в другой раз?
*- Я всегда устаю. Так что в другой раз будет то же самое. Говори.
*- Хорошая репетиция. Ты очень быстро навела порядок.
*- Джакомо! – я перебила его. – Ты же не за этим пришёл. Пожалей и своё, и моё время.
*- Ты права… Я хотел поговорить… о холле.
*- 2 ноября последний концерт. Я закрываю его на неопределённое время.
*- И что с нами будет? – осторожно спросил он.
*- Вы станете вольными художниками. Можете воспользоваться уникальной возможностью, и устроить жизнь по собственному усмотрению.
*- Мы просто окажемся на улице? Я перечитал контракт и нашёл в нём пункт на случай закрытия зала.
*- Значит, ты в курсе. Что ещё тебе объяснить? – я устало покосилась на него.
*- Почему? Мы так тебе надоели? Ты же здесь и без того проводишь 1 неделю в году! Я, конечно, понимаю – мы для тебя только головная боль и статья основных расходов. Мы тебе не выгодны – одни лишь убытки! Но Анна Мария! Это наша жизнь…
*- Джакомо! Тормозни! – снова перебила я. – Спустись с небес и посмотри на вопрос независимым взглядом. Город исчерпал все свои ресурсы. И моё мнение здесь не очень важно.
*- Кому ты это говоришь?! Здесь всё зависит только от твоего мнения! И ты его высказала!
*- Смени тон! А то рискуешь вылететь до 2-го числа. Если готов слушать – я тебе объясню. А нет – вали отсюда! – огрызнулась я. Честно говоря, мне уже надоело объяснять каждому причины закрытия холла.
Он замолчал и внимательно смотрел мне в глаза.
*- В концертном зале очень много проблем. Да, вы приносите убытки, но я могла бы просто снизить гонорары, если бы это была единственная проблема. Дело в том, что мы не можем продать билеты. Мы стали не интересны, мы не востребованы.
*- Я тебе не верю! Этого не может быть! Столько лет всё было в порядке, и вдруг…
*- Не вдруг. Последние пять лет мы снижаем цены на билеты, а часть вообще вынуждены раздавать, чтобы не было пустого зала. До недавнего времени я сама ничего об этом не знала. Мой брат делал всё возможное, чтобы отсрочить этот конец, но… Он исчерпал все возможности. Я сама не в восторге. Но другого выхода просто нет. Мне очень жаль.
*- Но ты же можешь…
*- Не могу! Я ничего не могу!
*- Ты лишишь нас работы и даже не выплатишь компенсацию?
*- А ты не обнаглел? – я встала. – Похоже, вас уже давно надо было разогнать. Зажрались уже! Да одного твоего гонорара хватит, чтобы кормить среднестатистическую семью в течение нескольких лет!
*- Но не все же получают столько.
*- А ты обо всех не пекись, это проблема каждого. И поверь мне, здесь у всех очень приличные гонорары. В общем, всё. Мне этот разговор надоел. Решение принято, все извещены. Со всеми вопросами – к нашим юристам. Я должна отдохнуть. Сделай одолжение – закрой дверь с другой стороны, - я села и закрыла глаза.
*- Удачи! – воскликнул он и вышел, хлопнув дверью.
В конце репетиции ко мне подошёл ещё один дирижёр. С тем же вопросом.
Сегодня пришли и все остальные…
Я не могу так работать! До всех начал доходить смысл происходящего, и их вполне обоснованно пробрал страх за своё будущее. И они пытаются ухватиться за последнюю соломинку в моём лице, не понимая, что и эта соломинка уже сломана…
Вскрылся ещё один недостаток в маминой системе: она напрочь лишила их мыслей и способности принимать решения самостоятельно.
Привыкли жить нянькой! А я не мама и тем более на Фер! А сейчас им никто не может объяснить, что происходит и как жить дальше.
Я начинаю звереть. Вся на иголках, на нервах! Сплошной комок нервов! Не дай Бог меня тронуть. Я просто взорвусь!

27 октября.
Моему терпению пришёл конец!!! Теперь я даже не обижусь, если меня назовут психом! Сейчас я именно псих. И никто, ничто не может меня успокоить.
Когда произойдёт последний взрыв, я не знаю (хотелось бы отсрочить его до 3 числа). А местные – на каждом шагу.
Ломать пульты я не могу – слишком далеко они от меня. Зато техника уже зашкаливает. Мама тоже, когда злилась, очень плохо действовала на технику – та просто отрубалась.
А я ещё и физически добавляю.
Мне постоянно кажется, что оркестр специально играет с каждым днём всё хуже. Я зверею, ломаю всё, что попадается под руку.
Это становится невыносимо!!!
Бергонци не отходит от меня ни на шаг, но он не в силах ничего сделать. Ни словами, ни ласками – ничем меня нельзя успокоить!
Никогда ещё в жизни я не была так раздражена. Я даже сама себе поражаюсь!
Я решила вспомнить, как мама себя успокаивала (а ведь у неё были периоды и похлеще!). Но ничего, кроме спиртного и наркотиков в голову не пришло. Она писала, что стакан виски перед работой очень хорошо её успокаивал.
Да, я помню, каков был общий результат, но ведь это результат многих лет. А мне всего-то больше недели продержаться. За это время я не успею привыкнуть. А попробовать стоит – ведь без этого я просто взорвусь!
Ай! Будь, что будет!
…