Медные трубы

БИТВА ЗА ЭЛЕМЕНТЫ
Медные трубы

ЭПИГРАФ:

Великих мужей рождают не матери, но Плутархи.
Ежи Лец


Не прошло и трёх месяцев после того как на авторов 102-го обрушилась всесоюзная слава, как испытание медными трубами приняли на себя авторы протонной радиоактивности. В. А. Карнаухов  в «Книге о нас» вспоминает:

«22 августа 1963 года газета «Известия» опубликовала сообщение под названием «Открытие физиков Дубны»... Пришло приглашение из Центрального телевидения, ещё на Шаболовке, выступить в прямом эфире. Нам выделили 10 минут эфирного времени. Передача была построена в жанре беседы с молодыми учёными. За выступление был выплачен скромный гонорар...

В Дубну, как, осы на варенье, налетели журналисты. Научный обозреватель из АПН Елена Кнорре, поговорив со мной, написала дополнение к ядерной азбуке и разбросала по всей стране и за её пределами. Вслед за ней приехала Лида Графова из «Комсомольской правды» вымотала душу, пытаюсь извлечь что-то сокровенное...»

Молодому учёному временами становилось не по себе. Что значит «Как он представляет себе протон, в виде чего: воздушных шариков или бенгальских огней?» Физики, конечно, лирике, но не до такой же степени!

В столовую они опоздали, жена была в командировке, Виктор Александрович (в то время — Виталий) угощал журналистку у себя на кухне макаронами с сосисками. Несмотря на хлопоты, было приятно. Тебя знает вся страна...

Прочитал Виктор Александрович потом и её очерк «Трудная радость». Поиронизировал, конечно. Много лет спустя, когда писал свою «Книгу о нас», перечитал и задумался. А главное-то всё-таки она ухватила. Наука действительно занимает всё время учёного. Фраза «К вечеру в Дубне отчаянно пахнет хвоей» — зацепила. Надо же, подумал, а я этого не замечал...

Но главные испытания славой были впереди, их предстояло выдержать первооткрывателям 104-го.

Случайное открытие — это дар богов. Спонтанное деление оставалось главным  достижением в жизни Георгия Николаевича, если говорить о науке. Но это осталось в прошлом, а он жил настоящим и смотрел в будущее. Он делил людей на хлебопашцев, охотников и рыболовов, и себя относил к охотникам. Он не мог ждать милостей от природы. И он поставил на 104-й элемент.

«23 августа 1964 года утренние газеты сообщили, что в Объединенном институте ядерных исследований открыт 104-й элемент таблицы Менделеева.

Как потом стало известно, духовой оркестр заказан не был, а потому жители Дубны проснулись в то утро обычным порядком. Георгий Флеров и ещё восемь авторов упомянутого открытия явились, как всегда, в лабораторию, надели синие халаты и приступили к очередным делам. Их сдержанно поздравляли коллеги, они сдержанно отвечали на поздравления.

Но хлынула пресса. Первой волной шли ТАСС и АПН. Получасовой разговор — сто пятьдесят строк живых подробностей. Потом пошли корреспонденты центральных газет и телевидения. Срок командировки два дня. За ними наступила очередь толстых журналов, представители которых заранее, по телефону, заказывали номера в гостинице на неделю. Флеров по опыту знал, что ещё должен приехать маститый писатель «делать роман»…»

Так начинается очерк московского журналиста Валерия Аграновского «Взятие сто четвёртого», написанный по горячим следам. Впервые он был опубликован в сборнике «Пути в незнаемое: писатели о науке» за 1966 год и посвящён памяти Олега Писсаржевского, затем вышел отдельной брошюрой.

В третьем издании другой своей книги, о второй древнейшей профессии, Валерий Аграновский вспоминал о той  командировке в Дубну, ставшей для него, корреспондента «Литературной газеты», большой журналистской удачей. «...На очередь в кабинет к Флёрову уже сидела дюжина корреспондентов. Я с ужасом наблюдал, как они входили — и через пять минут возвращались, с уже отпечатанным текстом, написанным научным обозревателем ТАСС...»

 Ради нескольких строчек в газете? Аграновского это не устраивало! «Что делать, чем привлечь внимание, как выделиться из общей массы, остановить его взгляд на своей персоне?»...

«Г. Флёров сидел за письменным столом и мило улыбался. Стопкой лежали тассовские тексты.

— Присядьте, — сказал Флёров. — Мне нравится ваша газета. Если вас интересуют подробности открытия, прошу! — И протянул «тассовку».

— Простите, а сколько человек в группе авторов? — сдавленным голосом спросил я.

— Там написано, — ласково ответил Флёров».

Что ещё мог спросить журналист с высшим юридическим образованием и тройкой по физике в школьном аттестате? Он нашёл, что.

— Георгий Николаевич! — Академик ободряюще улыбнулся. — Почему вы атом рисуете кружочком, а не ромбиком или запятой?

И показал на испещрённую формулами доску за спиной у Флёрова. Флёров выгнул бровь, обернулся, бросил взгляд на доску, перевёл взгляд на журналиста, и снова ласково улыбнулся: «Так удобней, дитя моё» — он уже вошёл в роль.

— Но запятую рисовать легче! 

— Вы думаете? — задумчиво сказал Флёров, нарисовал на листочке кружок, потом запятую, по-ленински прищурился, помолчал. — Пожалуй…

В голосе академика уже не слышалось снисходительности, и журналист вспомнил, что об учёных говорил Жюль Ренар.

— А что? — сказал наконец Флёров, покинул кресло и стал расхаживать по кабинету, как профессор на кафедре перед студентам. — Помните, у Брюсова? «И может, эти электроны — миры, где пять материков...» Хотя... Хотя... Аналогия с планетарной системой, пожалуй, не вполне корректна...

Интервью затягивалось, и журналист подумал, что он, пожалуй, на верном пути — теперь, раз уж повезло один раз, то будет везти и впредь. Флёров нажал кнопку вызова. Вошла секретарша.

— Попросите Оганесяна, Друина и Лобанова. — И добавил вдогонку: —  И Перелыгина!

 И вот все в сборе. Георгий Николаевич — театрал, покровитель  Театра на Таганке, обожающий психологические этюды, — хитро поглядывает на своих молодых сотрудников, переводит взгляд на журналиста.

— А ну-ка, повторите свой вопрос!

— Товарищи, почему вы атом рисуете кружочком, а не ромбиком, крестиком или параллелепипедом?

Товарищи удивлённо переглянулись. Георгий Николаевич потирал руки... «А через десять минут они уже яростно спорили, забыв о моём существовании...»

— Что вы делаете сегодня вечером? — спросил Георгий Николаевич. Журналист понял:  его «взяли в разработку»!

Вечером он уже у академика в гостях; они расстаются только к полуночи, и журналист спешит в гостиницу, переполненный впечатлениями, чтобы тут же сесть за стол и запечатлеть на бумаге услышанное и увиденное:

«...Потом я побывал в Лаборатории, излазил весь циклотрон, перезнакомился с девятью авторами открытия, задержался в Дубне на целый месяц и написал в итоге не информацию в газету и даже не статью, а документальную повесть».

Дубненские физики встретили повесть Аграновского с иронией. Автор знаменитого «Евгения Стромынкина» Герцен Копылов откликнулся пародией: «Пахнет жареным. Это физики горят на работе...» Когда в разговоре с В. А. Карнауховым я мимоходом упомянул о ней, Виктор Александрович с непередаваемой интонацией сказал: «Вы и это читали?»

Но если отбросить все огрехи, неизбежные для журналиста с гуманитарным складом ума, взявшегося писать о науке, все эти «слюни», неубедительные восторги, сомнительные объяснения в любви к 104-му, придуманного 5-летнего дубненца, который предлагает взрослому дяде «сыграть в радиоактивность», все эти лиризмы, размышлизмы, отбросить всю эту шелуху, то остаётся главное: коллективный портрет Лаборатории. И в первую очередь — авторов открытия:

«Тих, скромен, говорит мало и усыпляюще, думает глубоко, решает неожиданно и оригинально».

«Энергичен, даже темпераментен, быстр, эрудирован, хватает с полуслова, нередко переоценивает свои возможности, торопится вперёд, забывает о последовательности и ошибается. Блестяще знает технику. Оголтело талантлив. Отзывчив и добр».

«Конкретен, сух, замкнут, слабо эрудирован, с хозяйственной жилкой, упрям и напорист, жаден к работе, ему можно доверить всё».

«Фантазёр, хвастун, великолепный организатор, изобретателен, смел. Работяга. Руки сделаны из золота, голова напичкана идеями. Исполнителен, трудолюбив».

«Умён. Дипломатичен. Блестяще знает предмет. Всё понимает, всё может, не всё хочет».

«Предельно скромен, почти незаметен, но и незаменим. Нет достаточной широты знаний, но в своём деле вполне глубок. Работоспособен».

«Путаник, со странностями, тенденция „уйти не туда, нуждается в постоянном подправлении. Эрудирован, усидчив, мечтателен».

«Широкая душа, замечательный товарищ. Несколько грубоват. Дотошен. Влюблён в дело, которым занимается, как в женщину».

«Терпеть не может горы, потому что они закрывают горизонт, а он любит как раз горизонт. Требователен. Возвращает на почву фактов, внутренний ОТК. Умён, работоспособен».

Кто здесь Г. Н. Флёров, где здесь В. А. Друин, Ю. В. Лобанов, Ю. Ц. Оганесян, В. И. Кузнецов, В. П. Перелыгин, К. А. Гаврилов, С. П. Третьякова, В. М. Плотко? Автор предоставил угадывать читателям. Он даже Светлану Петровну зашифровал под мужчину, чтобы не выдать её сразу. Я угадал пятерых...

А это уже из незасекреченных штрихов к портретам:

«Пришла Светлана, постояла в дверях, покраснела и ушла»...

«...Анатолий Плеве гипнотически влюбился в фокус америция, до бреда по ночам; говорят, в те дни ему пришлось с кем-то знакомиться, и, протянув руку, он сказал: «Америций, тьфу, простите, Анатолий!»...

«...Впрочем, все отлично знали, что Плотко — обыкновенный колдун. К нему могли прийти без всяких схем и чертежей и на пальцах объяснить, что вот это должно крутиться, это вертеться, а это — двигаться вверх и вниз. И уходили, сами толком не понимая, чего хотели от Плотко. А когда возвращались, с удивлением видели, что «это» крутится, «это» движется, а «это» — вертится! Через сутки замечали, что в уже работающей конструкции Плотко что-то менял. Зачем? «Так лучше». И действительно, лучше! А ещё через два дня он снова что-то менял. «Наконец, — говорил, — я понял, что вам нужно!»...

...Десять  лет спустя автор снова спешил в Дубну на этот раз на открытие 106-го. В новое издание вошёл и 105-й, и споры с Беркли о том, кто на самом деле открыл 104-й... Я наткнулся на эту книжку в букинистическом отделе «Эврики» и приобрёл  её, как библиографическую редкость, для своей домашней библиотеки.

http://proza.ru/2022/09/24/1141