От истоков своих часть 2 Глава 9 Брошенные дети

          Сёстры шагали по улицам Ташкента. Для Лиды всё здесь было необычным, удивительным. Вдоль улиц были проложены каналы, наполненные быстрой водой. Оля сказала, что такие каналы здесь называют арыками и они даже имеют свои имена: «Анхор», «Салар» и другие.

          – Мама, смотри, речка! – закричал радостно Коленька, увидев такой арык.

      Вдоль пыльной дороги стояли одноэтажные дома с плоскими крышами, как бы, прилепившись друг к другу, образуя одну длинную стену. Дома и без того маленькие, приземистые, казались ещё меньше рядом с высокими деревьями, похожими на устремлённые в небо свечи.  По улицам, в основном, расхаживали мужчины в красивых четырёхугольных шапочках-тюбетейках. Изредка, как тени, пробегали женские фигуры, закутанные в одежды, с закрытыми лицами. Покрывало на лице называлось никаб или хиджаб. Но больше всего удивлялась Лида транспорту, который преобладал на улицах Ташкента. В основном это были ишаки, как правило, гружёные какими-нибудь мешками, корзинами или пассажирами, сидящими верхом на них. Мимо в обе стороны проезжали повозки с двумя огромными колёсами, в полтора раза выше человеческого роста. Арбы, как их здесь называли, тоже тянули ишаки. Встречались верблюды, шествующие степенно с высоко поднятой на длинной шее огромной головой.
Дети взвизгивали от восторга и крутили головами, им очень понравились эти удивительные животные. Изредка проезжали большие открытые машины с брезентовой крышей на металлических опорах. Это были своеобразные автобусы с кургузыми носами и окнами без стёкол.  Внутри них находились пассажиры, обдуваемые всеми встречными ветерками.

      Жизнь на улицах города кипела. Было моголюдно и суетно.  Тут грузили мешки на арбу, чуть дальше кипятили огромные самовары. Мужчины сидели в тени деревьев на невысоких деревянных помостах, укрытых цветастыми тонкими ковриками. Они, неторопливо попивая горячий чай из красивых пиал*, вели неспешные беседы, слушая мелодии дутара*.  Здесь же носились босоногие мальчишки, гоняя по дороге металлические обручи от старых бочек. Разносчики еды скользили вдоль улиц с подносами на головах полными пышных лепёшек, испечённых в тандыре*.
      Сёстры свернули в узкую улочку шириной не больше трёх метров. Пройдя ещё немного, они вошли в дверь, за которой оказался маленький тенистый дворик. Во дворе сидела пожилая узбечка, пряла пряжу и ногой качала деревянную люльку с младенцем.

          – Доброго дня Вам, тетежан* Адолат. Как вёл себя мой сыночек? – спросила с улыбкой Оля, заглядывая в люльку.

          – Добрый, добрый день Олюшка. Хорошо ведёт себя твой парнишка, поест и спит. Какие ещё у него заботы? – ответила хозяйка, – Приехали твои гости? Устали с дороги? Проходите в дом, – гостеприимно показала она рукой на вход в жилище, прикрытое лёгкой занавеской.

Оля и гости сначала умылись во дворе из кувшина, привязанного к дереву, и, сняв обувь, вошли в дом. Оля провела Лиду и племянников в крохотную комнатку.

          – Вот тут я и живу со своим сыночком. Я думаю, как-нибудь мы все здесь уместимся. Жильё найти трудно, все так живут. Зимой в таких вот комнатушках ютятся. А летом тепло, летом почти все на улице спят, а лето здесь длинное, – она всё щебетала своим тоненьким девичьим голоском и одновременно накрывала на стол.

 "Очень тесно, – разглядывала Лида комнатку, – только кровать и стол. Как же мы  тут поместимся?"

          – Я думаю, детей всех положим на кровать, а сами на полу спать будем. Нам не привыкать, – словно услышав её мысли, откликнулась Оля.

      Оля поставила на стол пиалы с шурпой*, положила лепёшки, предварительно поломав их на куски. Дети с удовольствием уплетали наваристый суп. Поели и сестрёнки. Послышался крик проснувшегося младенца. Оля занесла сына в дом.

          – Вот моя прэлесть, – крутила она шестимесячного малыша в руках, – вот мой Володечка, сладенький мой.

 Усадив детей на земляной пол, закрытый дерюжкой, Оля кинула им несколько самодельных игрушек из тряпок и палочек.

          – Ну, а теперь рассказывай, Лидочка, что у тебя стряслось? – спросила она сестру.

      Лида рассказала Оле обо всём: как исчез без следа Николай, как её с детьми выгнали из дома среди зимы. Поведала она и о своём путешествии с детьми без копейки денег и о знакомстве с Прохоровной. Рассказ её часто прерывался слезами и вздохами, сожалениями о таком коротком семейном счастье.

          – Ну, почему мы с тобой, Олечка, такие несчастные? Почему нам всё время куда-то бежать надо, скрываться от преследования властей? Мы же никому в этой жизни ничего плохого не сделали. А беда, как-будто по пятам за нами ходит, иногда просто жить не хочется, – спросила Лида, утирая глаза от слёз.

          – Наверное, время такое. Не одни мы с бедой знакомы, – задумчиво ответила Оля, и тут же обняла сестру, стараясь успокоить её и ободрить, заговорила снова, – Лидочка, милая, ты подумай: сколько людей знакомых и незнакомых убиты, сгинули без следа. А сколькие родных потеряли, здоровье во время гражданской войны, во время голода? А мы с тобой живы, вместе.  И дети наши с нами, разве это не счастье? Ну, что ты, сестрёнка, напротив, мы очень счастливые! У нас с тобой дети растут от наших любимых мужчин. И в замужестве мы счастливы были. Нас мужья наши любили, родители наши тоже, и бабушка. Вон сколько счастья и любви нам досталось! Не каждому так повезло, – успокаивала Оля сестру, – главное духом не падать. Надо работать, растить детей, любоваться ими. Нам есть, для кого жить. А в жизни много прекрасного. Только не унывай, – задорно подмигнула она Лиде.

      Сестрёнки ещё долго говорили, строя планы на дальнейшую жизнь. Они решили, что Лиде тоже необходимо сменить фамилию и стать снова Стояновской, как в детстве.

          – Скажем, будто ты сестра мужа моего, Стояновского Михаила, бойца Красной Армии. Кто здесь проверять станет? Да и как милиция это сможет проверить? Что делать, Лидочка? Чтобы выжить, приходится врать. «Ложь во спасение», как говорят. Но от неё же никто не пострадает. Только себя и детей сохраним.

      Лида написала заявление о том, что якобы в поезде у неё украли все вещи вместе с документами. Происшествие обычное для поездов того времени. Объяснение, почему приехали из Новосибирска сюда, тоже нашлось: дети в холодном краю часто болеют. Сёстры придумали его заранее.
И Лида через три дня благополучно получила новые документы. Она снова стала Стояновской, как при рождении. И её дети теперь стали носить ту же фамилию.
 Лида ежедневно и очень активно искала работу. Она была согласна на любую, даже очень тяжёлую и грязную работу, но её никуда не брали. Куда выгоднее для хозяина было взять сильного, здорового мужчину. Вязание и вышивание на восточном базаре спросом почти не пользовалось. Лида выручала за свою работу сущие гроши, едва оправдывая купленные для рукоделия материалы.

       В 1928-1929 годах Ташкент начинал стремительно застраиваться. В город было привлечено много русских специалистов, так необходимых здесь: врачей, учителей, архитекторов, инженеров и техников. Их приехало столько, что создавались русские кварталы. Город был перенаселён. И остро встал вопрос жилья и трудоустройства. С питанием тоже было нелегко. Многие продукты стоили больших денег. Ташкент, как и вся страна, жил по карточной системе. По карточкам можно было купить мясо, хлеб, масло, сахар, крупы и другие продукты. Только карточки полагались рабочим и служащим. Для безработных граждан карточки не предусматривались.
      Оля работала в типографии наборщицей, она набирала из маленьких букв-клише тексты страниц газеты.  Ей полагалась рабочая карточка, на которую она могла купить в день 600 граммов хлеба. Остальные продукты тоже были рассчитаны на одного человека, а кормить приходилось пятерых! И часть талонов отдавали Адолат в оплату за комнату и присмотр за детьми. Сёстры снова жили впроголодь. Так прошло несколько месяцев.

 "Оля совсем есть перестала, все кусочки детям отдаёт. Уже два раза на работе в голодный обморок падала. Нет, не могу я со своими детьми у неё в нахлебниках жить. Надо уезжать, но куда?" – мучительно размышляла Лида.

      Не найдя никакой работы, Лида решила всё же уехать от Оли. Это решение она приняла втайне от неё. Лида хорошо знала свою сестрёнку, она знала, что Оля не отпустит её с детьми в неизвестность.
В один из дней, когда Ольга ушла на работу, Лида собрала детей и, попрощавшись с Адолат, отправилась на железнодорожный вокзал.
Сидя на привокзальной скамье, она долго размышляла: "Куда ехать? В деревню к Прохоровне? Да, кто меня там ждёт? Может, сыновья её уже женились. Где тогда мы жить будем и смогу ли я в деревне где-то работать? Нет, не поеду. Денег нет, работы нет и жить негде. Там, в деревне, ещё скорее от голода погибнем.  Ехать надо в крупный город. В городах всё-таки больше возможностей найти работу. Поеду – куда глаза глядят", – разломив детям кусочек хлеба, она встала со скамьи.

          – Куда-нибудь подальше, – равнодушно сказала Лида кассирше.

    На покупку билета ушли почти все её деньги. На оставшиеся копейки Лида купила одну лепёшку и спрятала её в маленьком узелке со своим платьем, что сшила для неё Оля из старой простыни.

 "Чем я буду кормить детей в дороге? – билась в голове назойливая мысль, – Куда я еду? Денег ни копейки, а надо снять жильё, жить на что-то. А если я работу не смогу найти? Как увидят, что у меня двое маленьких детей, кто меня на работу возьмёт? Господи! Что делать? Как мне их, деток моих, сберечь?"

Уже теперь в усталом мозгу Лиды появились и другие мысли.  "Не смогу я их прокормить, погибнут они со мной. Что же делать? Что делать?" – судорожно искала она решение этого вопроса.

      В вагоне было душно и тесно. Лида забилась в угол к окну, усадив ребятишек к себе на колени. Поезд дал гудок и медленно тронулся, постепенно набирая ход. Дети проснулись к утру, попросили есть. Лида разломила им последнюю лепёшку.

 "Всё, – подвела она не радостный итог, – больше еды нет. Скоро мои маленькие опять будут просить есть. А что я им дам? Нет сил, видеть их голодный взгляд, слышать плач и не смочь даже накормить, не говоря обо всём остальном", – с охватившим её отчаяньем подумала она.

          – Что-то шпаны в поезде совсем мало стало. А то, бывало, беспризорников полный вокзал и в поезде от них покоя не было. То попрошайничают, а то и воруют, только и гляди, – услышала Лида сетования пожилой женщины за перегородкой.

Чем-то этот разговор привлёк её внимание, только пока она ещё не понимала, что в нём показалось ей важным.

          – Так теперь всех беспризорников милиция ловит и в детские дома определяют, чтобы они с голоду не померли. Ну и воровства чтобы меньше стало. Теперь власти наши о детях заботятся. Отмоют, оденут, и кормят их там, говорят, неплохо, – ответила ей другая женщина, – всех пристраивают. В дороге случаи разные бывают. Вот я слышала одну историю: в поезде скоропостижно женщина умерла. Сердце у неё слабое было. Так ребёнка, что с ней ехал, на станции сразу в милицию сдали, чтобы в детский дом определить. Или вот ещё… – она понизила голос до шёпота, и слов было уже не разобрать.
 
Лида взглянула на детей, решение, которое она мучительно искала стремительно зрело в её мозгу. "Может быть, вот он – выход? Отдать детей в детский дом? Там действительно за ребятишками хороший уход и главное: они сыты и у них есть дом. Сама не могу привести, не возьмут.  А как же тогда? Но ждать, когда дети станут плакать и кричать от голода, тоже невозможно, – решила Лида, несмело пока наметив план своих дальнейших действий, – надо прямо сейчас что-то предпринимать".

Она попросила карандаш у проводника, боясь передумать, торопливо написала две короткие записочки. "Если не пригодятся, выброшу", – подумала она.

          – А большая станция скоро? – спросила Лида у проводника.

          – Через полчаса, – ответил проводник, – стоим пятнадцать минут.

У Лиды сильно забилось сердце и сжало от боли грудь. "Только полчаса… Полчаса я могу смотреть на них и ласкать их. Может, я больше не увижу их никогда?! Но они останутся живы! Их обязательно заберут в детский дом и будут кормить там.  Там они точно выживут. На вокзале всегда много милиционеров. Не дадут малышам пропасть. А я потом вернусь за ними, как только немного заработаю, – уговаривала она себя, всё ещё сомневаясь в своём решении, – Боже, где найти силы расстаться с ними сейчас? Я же так их люблю!"

 Мысли лихорадочно бились в её голове, теснясь и обжигая своей безысходностью. Лида еле сдерживала, готовые вырваться из неё рыдания. Она понимала, что если расплачется сейчас, то уже точно не осуществит задуманное ею, обрекая детей на ещё более тяжёлые страдания. И она торопила время, боясь передумать.
Спазмы сжимали её горло, руки почему-то стали холодными. Она прижимала к себе Коленьку и Марусю, гладила их волосы, целовала им ручки и личико и шептала:

          – Простите меня, мои маленькие, простите! Я так люблю вас!

Дети почувствовали, что с матерью происходит что-то, не понятное им. Маруся смотрела на маму с недоумением, широко раскрыв свои голубые глазки, а Коленька прижался к Лиде, лепеча:

          – Я тоже люблю тебя, мамочка!

Глаза Лиды подёрнулись слезой, но она сдержалась, стараясь казаться детям спокойной. А в душе кипел вулкан, деля сознание надвое. "Господи, ну почему так? Прямо по живому! – вопила душа Лиды, – Скорее бы уж эта пытка закончилась!"

      Наконец, паровоз, пыхтя, подкатил к большой станции. Лида с детьми вышла из вагона, напоила их водой из крана привокзальной будки, а потом они вместе вошли в здание вокзала. Она усадила своих ребятишек на лавку, крепко обняла и поцеловала каждого.  Незаметно опустила в кармашки их одежды записочки, в которых было написано полное имя ребёнка и дата его рождения. Маруся тут же потянула к ней ручки и захныкала. Лида ещё раз погладила детей по головкам. Дети удивлённо и настороженно смотрели на неё, словно они поняли вдруг, что их бросают.

          – Сидите здесь, я скоро приду, – торопливо сказала им мать.

          – Мама, ты куда? Мама! – крикнул Коленька ей в спину.
 
Ему вторила маленькая Маруся:

          – Ма-а-ма! – заплакала она сразу навзрыд.

     Но Лида, горбясь от детских криков, как от ударов плетью, не оглядываясь, выбежала из здания вокзала, держа в руке узелок с платьем.
Сознание мутилось, и слёзы заливали лицо, невыносимая боль сжимала грудную клетку, казалось, останавливается дыхание. А она на подгибающихся ногах всё бежала прочь от того места, где оставила своих детей, где призывно горько звучало: «Мама!»

          – Женщина, вы с этого поезда? – окликнул её проводник последнего вагона, – У вас есть билет? Отправляемся.

Лида подняла заплаканные глаза на проводника. Всё ещё боясь изменить своё решение и повернуть назад, она стояла на перроне, глядя пустыми глазами, как мимо проплывает последний вагон.

          – Женщина! Что вы стоите? Давайте руку! – крикнул проводник.

Очнувшись, Лида протянула ему руку и, запрыгнув на подножку вагона, устало вошла внутрь. Ей повезло, она взобралась на пустующую верхнюю полку и отвернулась к стене. Плечи её сотрясались от плача, ей казалось, сердце разорвётся от огромной, раздирающей душу боли. Иногда она невольно протяжно стонала, от стоящих в ушах последних криков своих детей. От мысли, что она бросила детей одних, ей хотелось умереть. "Я ужасная мать, как я могла? Надо вернуться, они же такие маленькие, беспомощные совсем. Я – чудовище, как я могу ещё жить?" – безутешно рыдала она, в кровь кусая губы.

      А поезд всё шёл и шёл на восток, увозя Лиду всё дальше от её детей. Пассажиры с удивлением наблюдали за женщиной на верхней полке, то горько плачущей, то угрюмо молчащей, не отвечающей ни на какие вопросы. Во время всего пути Лида ничего не ела. Нечего было есть. Она выходила из вагона только на больших станциях, жадно пила воду из крана и умывалась. После трёх дней вынужденного голодания она совершенно потеряла интерес к еде. Организм находился в некоей прострации, а все мысли были только о детях. Спустя десять дней поезд прибыл на конечную станцию, о чём громко объявил проводник. К удивлению Лиды, она приехала в китайский город Харбин.

      Выйдя из душного вагона на перрон вокзала, Лида огляделась. Повсюду мелькали низкорослые люди в синих коротких брюках и соломенных, конусообразных шляпах. Слышалась отрывистая незнакомая речь. Были здесь и европейские лица, но их было значительно меньше.

 "Куда идти без денег? Работу надо искать. Скорее заработать и забрать детей", – думала она, не зная, куда ей податься сейчас.

Недалеко на перроне стояла по виду русская женщина. Она держала на животе лоток, укрытый куском ткани и кричала во всё горло, поворачиваясь из стороны в сторону:

          – Пирожки с капустой, с картошкой, горяченькие!

К ней подходили люди, покупали её товар. Лида чуть приблизилась к женщине, встала невдалеке от неё и вытащила из узелка своё платье. Вспомнилось, как Оля шила его, поставив Лиду на табурет, обернув простынёй.

          – Сейчас мы тебе такую прэлесть сошьём, – со смехом ворковала она, – просто головы все посворачивают. Мы его ещё чернилами подсиним. Очаровательно будет!
 
Лида всегда удивлялась способности сестрёнки, не унывать ни при каких обстоятельствах. Она с нежностью думала об Оле и мысленно просила и у неё прощения за причинённые хлопоты и заботу, которую не смогла оправдать.
Лида стояла, держа в руках платье. Люди, спешащие к пирожкам, толкали её, а запах, долетавший от лотка торговки, пьянил и заставлял часто сглатывать слюну. Проснулся дремавший доселе голод, возбуждённый, витающим в воздухе, ароматом свежей выпечки. Женщина подвинулась ближе. Критически оглядев Лиду, коротко спросила:

          – С поезда?

Лида утвердительно кивнула.

          – Голодная? – поинтересовалась торговка.

          – Да, нет, – отвернулась Лида.

          – Гордая, – уточнила женщина, – да спрячь ты своё платье, не купит никто! Что, денег совсем нет? – вновь взглянула она на Лиду.

          – Нет, – обречённо покачала Лида головой.

          – Вот, по миру пойду я со своей добротой! – досадливо проворчала женщина.

Она разломила пирожок и протянула половинку Лидии, разглядывая её тёмные круги под глазами на очень бледном лице.

          – Давно не ела? – поинтересовалась она и, заметив кивок Лиды, посоветовала, – Ешь помаленьку, сразу много нельзя. Живот так скрутит, что взвоешь.

Лида согласно кивнула головой. Она ела осторожно, принуждая себя не торопиться, отламывая от пирожка крохотные кусочки и медленно рассасывая их.

          – Вижу: не из простых ты, – внимательно глядя на неё, опять завела разговор торговка.

Она говорила и продолжала торговать. Вскоре лоток её опустел.

          – Откуда ты приехала? – спросила женщина, отойдя с Лидой в тень дерева.

          – Из узбекской республики, из города Ташкента, – уже чуть охотнее ответила Лидия.

          – Это где ж такой? Должно быть очень далеко? – заинтересовалась торговка.

          – Далеко. Через всю страну ехала, – грустно вздохнула Лида, представляя в какую даль от детей, от сестрёнки она уехала.

          – Ну, познакомимся что ль? – предложила женщина, – Я– Клавдия, а тебя как мама звала?

 Лида ответила, всё ещё рассасывая последние крошки пирожка.

          – Ты, наверное, работу искать будешь? Так вот, повезло тебе, девушка. Пользуйся моей добротой. Соседка моя, китаянка, нянечку для своей малышки ищет. Просила посодействовать. Ты грамотная? Читать, писать умеешь? С детьми-то водилась когда? Знаешь, как с ними нянчиться? – она замешкалась, что-то обдумывая, – Да откуда же? Молодая ты слишком, – засомневалась она, не угадав возраст Лиды.

Лида сглотнув, быстро заговорила, ещё не веря в удачу, вдруг повернувшуюся к ней.

          – Я умею с малышами нянчиться. И с детьми я умею работать, я в садике помощницей воспитателя работала. Помогите мне, пожалуйста, это место получить. Я отблагодарю, как только первые деньги заработаю, – умоляюще просила она.

          – Ну, это уж, как водится, – благодушно улыбнулась Клава, – пойдём, провожу тебя. Китаянка со мной рядом живёт.

Женщины поднялись с чахлой травки под деревом, где они сидели и пошли под жарким весенним солнцем к дому Клавдии.

      Домик Клавдии казался маленьким и неказистым рядом с большой, красивой фанзой китаянки Мейли.
Женщины, сняв обувь, вошли в первую комнату фанзы. Хозяйка дома радушно встретила неожиданных гостей у порога. Она с милой улыбкой долго говорила о том, как счастлива видеть их у себя дома, и приглашала выпить с ней чаю. Между тем она исподволь окидывала Лиду заинтересованным взглядом, догадываясь, для чего её привела Клавдия. Торговка без стеснения прошла к низенькому столику, потянув за собой Лиду.

          – Идём! – шептала она, – Отказать – хозяйку обидеть. Да не стой истуканом, улыбайся! – толкала она её в бок.

Мейли хорошо изъяснялась на русском. Вместе с разговорами она хлопотала над чаем, улыбаясь и исподтишка поглядывая на Лиду. В дальней комнате захныкал ребёнок, и Мейли кинулась туда, приглашая гостей угощаться самим. Она вышла к ним снова, держа на руках маленькую розовощёкую девочку, с узкими, как щёлочки, глазками.

          – А это наша Лан, – улыбнулась она, – по-вашему: цветок, орхидея.

Руки Лиды сами потянулись к ребёнку.

          – Можно мне подержать её? – спросила она у хозяйки.
 
Ребёнок неожиданно потянулся к рукам незнакомого человека, что вызвало одобрительную реакцию Мейли.

          – Наша Лан не ко всем так охотно идёт, – удивилась она, – я возьму Вас в нянечки нашей Лан. Она сама выбрала Вас. Ведь Вы по этому поводу пришли ко мне?

Лида кивнула. Она благодарно смотрела на Мейли и только крепче прижимала к себе Лан.

          – Жить будете у нас, в одной комнате с малышкой. Платить буду хорошо, но только раз в месяц. Одежда и питание за наш счёт, – сказала она оторопевшей от неожиданности Лиде.
 
 Только проводив Клавдию, Мейли стала расспрашивать Лиду откуда она приехала, почему именно сюда.

          – Вы мне сразу понравились. И мне и Лан тоже, – говорила она, смягчая окончания, – а что Вы можете делать?

 Мейли говорила «тозе» и «мозете», что совершенно не смутило новую няню.
Лида рассказала, что умеет делать почти всё: готовить, убирать, вышивать и вязать, смотреть за детьми, может при необходимости обучать начальной грамоте, и даже играть на некоторых музыкальных инструментах.
Мейли рассказ Лиды пришёлся по душе.

          – Мы с мужем тоже музыканты, мы часто уезжаем на гастроли, а с ребёнком это делать практически невозможно. Поэтому Вы – находка для нас.
Так Лида обрела работу и кров в далёком китайском городе Харбине. Она привязалась к семье китайцев, у которых поселилась, полюбила маленькую Лан. Хозяева в самом деле уезжали часто с театром на гастроли, и Лида оставалась только с маленькой Лан. Когда Мейли бывала дома, она отпускала Лиду на выходные. Клавдия уже ждала этих дней, и каждый раз просила Лиду помочь ей продать пирожки на вокзале.
Только завидев, что китайцы вернулись из очередного турне, она караулила Лиду и нашёптывала ей:

          – Не забывай, кому ты обязана своим трудоустройством. Да если бы я, по доброте своей, за тебя не похлопотала, где бы ты сейчас была? Да и была бы ты жива, ещё неизвестно.

          – Да, я помню, Клавдия, я помогу Вам, – тут же без лишних разговоров соглашалась Лида.

          – Вот, вот, добро-то помнить надо, – причитала Клавдия, уже давно получившая немалую сумму и от Лиды, и от Мейли за свою доброту.

      Продавать Лидии нравилось и получалось у неё хорошо. За эту работу Клавдия разрешала Лиде съесть один пирожок, но не более. Сдав выручку Клавдии, Лида бежала на почту, справиться, нет ли для неё письма от Оли? Она написала Оле первое письмо спустя месяц после своего приезда в Харбин. О том, что она оставила детей на вокзале, Лида промолчала. Она никому не говорила об этом. Лидии было страшно и стыдно признаться в этом своём злодеянии. Она всё время думала о детях, откладывая каждую копейку на осуществление мечты забрать их к себе. Но для этого надо было собрать немаленькую сумму, Ведь придётся снять какое-то жильё и найти работу. Ведь тогда ей придётся покинуть  добрых китайцев, лишиться этой работы, которая требовала её круглосуточного пребывания с Лан.  А как же её дети? С кем они будут, и кто будет их кормить? Лида очень часто плакала, тоскуя по ним. В один из дней, когда хозяева были в отъезде, а тоска по детям просто сводила с ума, Лида решилась написать сестрёнке о том, как она поступила со своими ребятишками. Стало чуть-чуть легче. Она, наконец, открыла свою изболевшую, взбухшую, как больной нарыв, душу сестрёнке. Лида с нетерпением стала ждать от Оли ответа. Но его всё не было.

*пиала – ёмкость без ручек полусферической формы, расширенная сверху.
* дутар – персидский двухструнный щипковый музыкальный инструмент, очень распространён в Центральной и Южной Азии.

*тандыр – печь-жаровня кувшинообразной формы для приготовления пищи.
*тетежан (узбекск.) – уважительное обращение к женщине старшего возраста
* шурпа – густой суп на мясном бульоне со специями.

Продолжение:...- http://proza.ru/2022/09/25/144