Тайна

    - Ты умеешь хранить тайны? - спросил однажды папа шестилетнюю Люсю.
    Конечно, она умела. Несмотря на имя, доставшееся ей в честь какой-то далекой маминой подруги, совершившей подвиг, а именно взявшей девочку из детского дома, и назвавшей ее Люсей, именем, от которого так и веяло легкомысленностью и какой-то вертлявостью, Люся вопреки ему всегда была не по годам серьезна и рассудительна. Поэтому без всякого сомнения ей можно было доверить любую тайну. Она - кремень. И дело даже не в том, что она умела их хранить, ей просто некому было рассказывать доверенные ей секреты. Да и что там: зачастую они были попросту неинтересны. Большинство из них она тут же забывала. Люся давно заметила, что даже взрослые ей доверяют. Мама любила вспоминать что-то из своего детства или юности, иногда, как интуитивно чувствовала Люся, предназначенное вовсе не для детских ушей. Воспитатели в детском саду иногда усаживали ее рядом, поили чаем в то время, как у других детей был тихий час, и пускались в какие-то пространные рассуждения. Люся не всегда понимала, о чем, собственно, речь, но сидела тихо, с серьезным видом, думая при этом о своем.
    Приближалось восьмое марта. Папа не любил этот день. Люся тоже не очень, потому что на восьмое марта папа дарил маме настоящие духи, а ей протягивал флакончик с запахом душной сирени или ландышей. Маме доставался большой букет роз, а Люсе картинка с цветами. Поэтому Люся всегда удивлялась, почему мама бывала так недовольна. Папа не жаловал и остальные праздники. Но восьмое марта особенно. Нужно было идти в женские отделы магазинов и выбирать не просто подарок, а что-то необычное. Важно было из года в год не повторяться, то есть помнить, что дарил год, два, а то и три назад. Это сложно. Продавщицы сразу чувствовали слабое звено, налетали с советами, один другого хуже. Папа сначала сопротивлялся, а потом сдувался как воздушный шарик, быстро покупал первый попавшийся парфюмерный набор, какой, как оказывалось позже, дарил в прошлом году, и старался уйти из магазина как можно быстрее. Хуже всего было даже не то, что к подаркам папа подходил безответственно, а папино неумение их прятать. Мама незадолго до праздника разбирая полки в шкафу, находила плохо спрятанную коробку. Она без всяких предисловий открывала ее, пробовала или примеряла то, что оказывалось внутри. Вероятно, разочарование от неудавшегося сюрприза было так велико, что маме никогда не нравилось содержимое коробки. А папа стоял смущенный, молча сносил упреки, шел назад в магазин и возвращал покупку. И преподносить подарок, даже если его не найдут, у него тоже получалось плохо. Мама если и подарит чепуху, носовые платочки или носочки, так отрекламирует, что кажется, лучше этих носочков и быть не может. Даже удивительно становится, как и жил без них до сих пор. А папа другое дело. Для вручения подарка он умудрялся выбрать самый неподходящий момент: мама пытается выложить из миски плохо застывший холодец, а тут папа с подарком, весь зажатый, протягивает из-за спины коробку, неуклюже отступает на шаг назад, потом спохватившись, делает шаг вперед, чмокает в щеку. Бывало и по-другому: уже давно пора вручать, а он перерывает все ящики, никак не может найти. В общем, одно недоразумение. Но как бы ни было, от праздников никуда не деться. Они как стихийное бедствие наступают, ни у кого не спросив разрешения. А раз праздник, то и подарок к нему положен.
    Итак, приближалось восьмое марта. Накануне, собравшись в очередной раз за подарком, папа вдруг остановил взгляд на Люсе и к ее бесконечной радости, на этот раз решил взять ее с собой. Он уже присмотрел кое-что, но ему нужен был товарищ, который одобрит его выбор и поддержит решимость. Люся, конечно, ребенок, но папе казалось, что вдвоем они смогут пережить очередной праздник, противостоять ему, вдвоем они - сила. А для Люси это был знак величайшего доверия.
    На следующий день, забрав Люсю пораньше из садика, они направились в ближайший магазин. В их маленьком городке не такой уж большой выбор, да и знакомые мамины повсюду. В парфюмерном отделе папа с замиранием сердца подвел Люсю к витрине. Ему хотелось, чтобы она сама увидела то, что он ранее присмотрел. Но глаза Люси разбежались, ей все было интересно, поэтому папа ткнул на стекло, где лежала заветная коробка. Люся с восхищением уставилась на нее, потом перевела взгляд на папу, после снова на коробку. И он понял, что на этот раз не ошибся, сделал правильный выбор. Это была внушительного размера коробка, с большую книжку, в центре был нарисован Медный всадник. Сама коробка была оранжевой, края обведены благородным зеленым, всадник золотой. Все выглядело очень торжественно.
    - Желаете понюхать? – участливо спросила продавщица.
    Они не хотели, но продавщица уже снимала прозрачную упаковку. Отточенным ногтем подцепив крышку, она открыла коробку. Люся зажмурилась, боясь, что хрупкая упаковка порвется. В выдвижном ящичке, обитом белым атласом, лежал небольшой флакон и круглое белое мыльце. Продавщица открутила маленькую крышку и протянула папе, он кивнул головой, чтобы та дала понюхать его дочке. Продавщица недовольно сунула крышечку под нос Люське. Она уловила немного резкий цветочный аромат. Приобретя, наконец, подарок, они пошли домой. Оба молчали, но у обоих на сердце было радостно. Люська, едва поспевая за отцом, двигалась исключительно подскоком, как всегда, когда у нее хорошее настроение. Дома папа помрачнел, вспомнив свою главную проблему, но Люся тут же предложила спрятать подарок в своем ящике для игр. Вряд ли маме придет в голову там наводить порядок. Папа с радостью согласился. Вместе пообедали, заговорщицки друг с другом перемигиваясь, и папа с легким сердцем ушел на работу. Люся, закрыв за ним дверь, первым делом достала из ящика коробку и вожделенно принялась ее рассматривать и принюхиваться, надеясь еще раз почувствовать цветочный аромат. Как мартышка в басне, она крутилась с ней, не зная, что еще предпринять: то прикладывала к груди и смотрела на себя в зеркало, как ей казалось, взрослым взглядом, то пыталась удержать на голове, то вдруг представляла, что это она, а не папа дарит в ответственный момент коробку маме. Она встала на одно колено и с чувством протянула коробку вперед. Ладошка была маленькая, а коробка внушительная, поэтому легко соскользнула на пол. Люся вдруг опомнилась, мигом вскочила с коленок, подняла драгоценную коробку, сдувая с нее невидимые пылинки, и наконец спрятала в ящик с игрушками. После этого она села и, несколько раз глубоко вздохнув, попыталась успокоить сердце, стучавшее, казалось, на всю квартиру. «А вдруг флакончик разбился?» - в страхе подумала она. – «Что тогда будет?»
    Почему-то от радостного настроения не осталось и следа. Сначала Люся была преисполнена гордости за доверенную ей тайну, а потом она почему-то стала тяготить. Тайна как будто распирала Люсю изнутри. Ей вдруг нестерпимо захотелось поделиться ею, все равно с кем. И как ни пыталась Люся отвлечься на другие занятия, мысли о подарке то и дело возвращались к ней, как зубная боль, когда невозможно переключиться на что-то другое. Наконец, пришла мама. Уставшая, она сразу прошла в кухню. Посмотрев содержимое кастрюль, она вздохнула и принялась за готовку.
    Чувствуя, что мама не в духе, Люсе захотелось ее порадовать. Она села на краешек стула, наблюдая, как мама ловко управляется с кастрюлями, и осторожно спросила:
    - Мамочка, а как у тебя дела?
    Та пожала плечами и спросила, чем занималась Люся.
    - Так, ничем, играла.
    - Играть - это хорошо, - не поворачиваясь к ней, сказала мама. - А в садике что делала?
    - Тоже играла, - ответила Люся, и слегка пожала плечами, как бы удивляясь, что, собственно, еще можно делать в детском саду, да и вообще в ее возрасте.
    - Играть – это хорошо, - снова повторила мама. – Но все же надо и делом заниматься, как считаешь? Скоро в школу, неужели вас совсем не готовят к ней?
    У Люси неприятно защекотало где-то внутри, как всегда, когда разговор заходил о школе и предстоящих испытаниях. Ей стало обидно, что по мнению мамы, она бестолково проводит свои дни, поэтому без всякой мысли она выпалила:
    - Еще как готовят, но ведь скоро  праздник, мы поделками занимались.
    - Вот это действительно хорошо, - ответила мама и вдруг, повернувшись к ней, спросила:
    - А интересно, папа готовит поделки? Небось и не думает даже.
    Люсе опять стало обидно, теперь уже за папу.
    - Почему не думает? Еще как думает, - простодушно сказала она. – Сегодня как раз и думал перед тем, как на работу пойти.
    - И что же он такого надумал? - хитро улыбаясь, спросила мама.
    Тут Люся сообразила, что сама того не желая, угодила в западню. Мама представилась ей лисицей, лукавой и коварной, а скорее кошкой, поющей мышонку колыбельную. Люся всегда плакала в том месте, где мышонка уже было не видать, и ведь самое несуразное в сказке было то, что мышонок сам просил прийти к нему кошку. Так и она, зачем она вообще пришла на кухню, зачем завела этот разговор?
Не зная, как выпутаться из этой ситуации, она ответила прямо:
    - Это тайна.
    - Вот как? - мама рассмеялась. – Интересно! Молодец, загодя начал. А что же он такое готовит? Может быть, билеты на концерт? – вдруг спросила она.
    Люсе стало смешно. Как будто мама не знает, что в их городке концертов отродясь не было.
    - Нет, что ты, - смеясь, сказала она, отмахнувшись по-взрослому рукой. Ей очень понравился этот жест, и она, увидев себя в зеркале в коридоре, еще раз повторила его.
    - Тогда, может, это колготки, знаешь, такие тонкие, в сеточку? – сделала еще одну попытку мама.
    И опять Люсе стало смешно. У них так холодно, обычно они надевают по несколько пар рейтуз, какая сеточка?
    - А может это духи? – не сдавалась мама.
    Люся онемела. Как будто что-то разом разбилось в ней: уголки глаз опустились, улыбка съехала с лица, руки беспомощно повисли. Она была в отчаянии. Склонив голову на бок, еле слышно прошептала:
    - Как ты узнала?
    Мама вдруг поняла, что произошла непоправимая ошибка.
    - А я и не узнала ничего, - поспешно сказала она. – Ты ведь ничего не говорила!
    - Это была тайна, - вдруг заплакала Люся. – Наша тайна! Я все испортила!
    - Но ты ничего не говорила! – опять повторила мама, пытаясь успокоить Люсю. – Я же не знаю ничего!
    - Но ведь понятно, что это духи, - сквозь слезы проговорила Люся.
    - Духи и что? – ласково спросила мама. – Я ведь не знаю самого главного: какие, какой аромат, - их же великое множество!
    - Но ты узнала! Это была наша тайна! - не унималась Люся. - Зачем ты меня выспрашивала? Что скажет папа? – и она заплакала еще сильнее.
    Никакие уговоры мамы не помогали. Она клялась, что ничего не расскажет папе, что возьмет вину на себя, если Люсе так непременно нужно во все признаться. Люсе казалось, что она совершила преступление, предательство, хуже и быть не может. В кои-то веки ей доверили тайну и, подумать только, как глупо она попалась, выложила все, не сказав при этом ни слова. Такой позор и муки совести она испытывала лишь однажды, когда разбила в садике стопку блюдец, и из-за этого не хотела больше приходить в группу. Убитая горем, она побрела в комнату, где безутешно плакала, больше всего боясь прихода папы.
    Люся не вышла к ужину, хотя ее неоднократно звали, а когда все поели, забралась под стол в кухне и сидела там. Последняя тарелка была домыта, свет в кухне погас, а Люся все сидела под столом. Она опять увидела себя в зеркале в коридоре и поняла, что выглядит глупо. Тогда она на цыпочках пробралась в комнату и стянула с кровати покрывало. Вернувшись в кухню и забравшись под стол, она накинула на себя покрывало, чтобы ни из одной щели не проникал свет. Люся слышала, что родители говорят о ней, мама уговаривала папу пойти в кухню, но папа отпирался. Люся заткнула руками уши и закрыла опухшие от слез глаза. Она хотела, чтобы этот день поскорее закончился, а лучше, чтобы его вообще не было. Незаметно для себя она заснула.
    Проснувшись утром в своей кровати, сразу вспомнилось вчерашнее и опять стало горько. Это неправда, что утро вечера мудренее. Она тихонько поднялась и на цыпочках пошла в ванную. Незаметно улизнуть не удалось: папа уже одетый, слегка поманил ее пальцем. Люся, стараясь не смотреть ему в глаза, послушно пошла за ним.
    - Ты умеешь хранить тайны? –  шепотом спросил он. - Я тебя сегодня пораньше заберу, и мы пойдем выбирать подарок, такой, о котором никто не сможет догадаться.