de omnibus dubitandum 1. 40

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ (1572-1574)

Глава 1.40. СНЯВШИ ГОЛОВУ, ПО ВОЛОСАМ НЕ ПЛАЧУТ…

    В эпоху с 1397 по 1608 годы — период возникновения и становления Крымского ханства, чьи правители сумели освободить Крым от верховенства казачьей волжской Орды и одержать над ней решительную победу.

    Это позволило Гераям считать себя законными наследниками всех бывших казачьих золотоордынских владений — «государями двух материков», как гласил отныне ханский титул.

    Борьба за ордынское наследство стала одним из главнейших направлений крымской внешней политики в XV - XVI столетиях. Высвободив Крымский казачий Юрт из-под власти волжских ханов, Гераи сами перешли в наступление на ордынскую казачью столицу и успешно распространяли свое влияние в тех государствах, что возникли на Волге после распада казачьей Золотой Орды: в Казанском и Хаджи-Тарханском казачьих ханствах, а также в казачьей Ногайской Орде.

    Однако здесь Крымский казачий Юрт столкнулся с новым соперником: Московским княжеством. Вмешавшись в противостояние крымских и волжских казаков Чингизидов, московские правители одержали в нем верх, завоевав Казань с Хаджи-Тарханом (Астраханью) и подчинив себе Ногайскую Орду.

    К концу XVI столетия казачьи крымские ханы признали это новое положение вещей, и «волжский казачий вопрос» в их внешней политике был закрыт: так или иначе, ордынский противник был навсегда устранен, а московский пока что не представлял значительной угрозы для Крыма.

    Не меньшую важность для Крымского государства представляли и его отношения с Османской=Атаманской империей. Вынужденные в 1478 г. признать над собой верховенство османских=атаманских султанов, Гераи оказались в двойственном положении. С одной стороны, победа над казачьей Великой Ордой (одержанная при турецком атаманском военном содействии) делала их прямыми правопреемниками казачьих ордынских ханов — то есть, правителями суверенными и не подвластными никому в мире.

    С другой стороны, подчиненность казачьих крымских правителей стамбульским атаманам падишахам изначально ограничивала этот суверенитет.

    Ярче всего это проявилось в вопросах, связанных с наследованием казачьего крымского престола. В первые десятилетия османского=атаманского верховенства над Крымским казачьим Юртом функции османского=атаманского падишаха ограничивались здесь лишь формальным подтверждением властных полномочий вступающих на престол казачьих ханов.

    Однако впоследствии султаны атаманы присвоили себе право не только утверждать, но и назначать кандидатуры на крымский трон — и это при том, что в крымской казачьей  традиции (которая, в свою очередь, восходила к чингизидской) должность атамана=хана была не назначаемой и даже не непосредственно наследуемой, а выборной. Такой выбор полагалось осуществлять предводителям четырех знатнейших казачьих родов страны, которые при этом руководствовались рядом условий (кандидат должен происходить из рода Гераев; быть старшим в казачьем ханском роду; преимущество принадлежит младшим братьям прежнего хана; если же братьев не имеется, то тогда первоочередными кандидатами становятся ханские сыновья и т.д.).

    С учетом этого, стремление султанов=атаманов добиться полного контроля над вопросами престолонаследия в Крыму затрагивало интересы не только казачьей ханской династии, но и всей казачьей крымской аристократии.

    Вместе с тем, османское=атаманское правительство по-прежнему не вмешивалось во внутреннюю жизнь Крымского государства, и в этом отношении казачьи крымские ханы оставались в полной мере суверенными правителями страны. Кроме того, признавая особые права Гераев на просторах бывшей Орды, Османская=Атаманская империя оставила за казачьими крымскими ханами право вести самостоятельную политику в отношении бывших ордынских данников: Казани, Хаджи-Тархана, Ногайской Орды, народностей Северного Кавказа, а также Московского царства и, в меньшей мере, Речи-посполитой.

    Длительное время османские=атаманские правители не поддерживали активных самостоятельных контактов с некогда подвластными Орде государствами и народами, препоручив Крыму роль посредника в своих отношениях с ними. Гераи весьма дорожили этой своей привилегией, и последовавшие со второй половины XVI в. попытки Стамбула самостоятельно распоряжаться в обширной зоне казачьих крымских интересов воспринимались в Бахчисарае с тревогой.

    Перемены назревали и во внутриполитической жизни Крымского государства. Как и прежде, казачья крымская знать решительно отстаивала унаследованные еще от ордынской эпохи государственные традиции «военно-феодальной демократии», когда власть в стране принадлежала всеобщему совету казачьей знати, а хан=атаман являлся лишь выборной фигурой, ограниченной в своих полномочиях.

    Незыблемость казачьих старинных обычаев была жизненно важна для казачьих аристократов, ибо на этих обычаях основывались и их обширные привилегии, и сама система казачьей государственной власти в Крыму. Но архаичная форма государственного устройства входила в противоречие с жизненными реалиями страны. Принятая в казачьей Орде столетия назад с целью военной и хозяйственной организации кочевого скотоводческого общества, эта система с каждым столетием все меньше соответствовала как оседлому укладу жизни основной части населения Крыма, так и меняющемуся характеру боевых задач казачьего ханского конного войска, которому на разных фронтах все чаще доводилось сталкиваться с артиллерией и пехотой вооруженной стрелковым оружием.

    Дополнительным и, пожалуй, самым наглядным доводом к переменам был близкий пример могущественной и процветающей Османии=Атамании, где родовой знати не существовало как класса, а власть султана=атамана была абсолютной и неограниченной. Словом, требованием времени было введение в управление страной элементов абсолютизма по турецкому образцу — и целый ряд казачьих крымских ханов (в особенности тех, что выросли в Османии=Атамании и были воочию знакомы с политическим устройством султаната) сознательно стремились к этому. Однако казачья аристократия, видя в такой политике угрозу своим привилегиям, неизменно сопротивлялась попыткам ввести единовластие султана-падишаха — и в этом ее всемерно поддерживали сами османы=атаманы, понимавшие, что обретение казачьими крымскими ханами абсолютной власти лишит Османское=Атаманское государство важных рычагов воздействия на Крым.

    Еще одним заметным фактором, влиявшим на общественные взаимоотношения в Крыму, была конкуренция знатных казачьих кланов за влияние в государстве.
Основными ее участниками выступали крымский казачий род Ширин и ногайский род Мангыт (чья крымская казачья ветвь именовалась Мансур). За каждым из них стояла череда союзников: знатных, но менее могущественных родов (так, например, сторону Ширинов традиционно держали кланы Барын и Яшлау).

    Обе стороны имели свои резоны претендовать на первенство. Ширины были древним казачьим крымским родом (не исключено, что их предки, наряду с предками рода Яшлау, составляли верхушку местной казачьей кыпчакской знати еще до покорения полуострова Чингизидами). В свое время они активно поддержали «родство Тохтамыша» (к которому принадлежали и Гераи) в борьбе с «казачьим домом Намагана», т.е. правителями казачьей волжской Орды. В 1441 г. Ширины возвели на престол саму казачью династию Гераев, и с тех пор имели все основания считать себя творцами независимой государственности Крыма. Мангыты же, в свою очередь, некогда являлись первостепенным казачьим родом в Великой Орде, и их прославленный предок Эдиге много лет возвышал и свергал казачьих ордынских правителей по своему выбору.

    Вступив на рубеже XV и XVI ст. в борьбу с домом Намаганов, Менгли Герай всеми силами старался привлечь Мангытов на свою сторону. Это ему в значительной мере удалось, и добровольный переход ряда влиятельных казачьих беев и мирз из рода Мангыт на службу казачьему крымскому хану во многом обусловил скорое падение казачьей Орды. Сознавая за собой эту заслугу, Мангыты рассчитывали унаследовать в Крыму принадлежавшее им ранее в казачьей Орде первенство — однако место предводителей крымской казачьей знати уже давно было занято Ширинами, что впоследствии и послужило причиной к трениям.

    Разные ханы=атаманы по-разному выстраивали свою политику в отношении соперничающих казачьих аристократов: одни благоволили к Ширинам, другие считали своей опорой Мансуров, а третьи пытались удержать равновесие сил между ними и не отдавали предпочтения ни тем, ни другим. (Следует учитывать, что многим казачьим ханам=атаманам было трудно оставаться здесь беспристрастными наблюдателями, ибо они происходили по материнской линии из тех же самых кланов, и потому были непосредственно вовлечены в перипетии отношений казачьих знатных родов).

    На протяжении большей части XVI ст. эта казачья межклановая конкуренция не приобретала острых форм — до тех пор, пока в 1584 г. не разразился конфликт Мехмеда II Герая с султаном=атаманом: казачий хан был свергнут и убит, а поддерживавшие его Мансуры изгнаны из Крыма. Спустя несколько лет, при Гази II Герае, беженцы возвратились, а отношения казачьих кланов вернулись в мирное русло, но события 1580-х гг. запомнились обеим сторонам надолго.

    Таковы, вкратце, были основные тенденции в политической жизни Крымского Юрта к началу XVII в. Период становления государства завершился, борьба за ордынское наследство закончилась, на внешних границах установилось относительное затишье: ордынский недруг исчез, а северные соседи соперники казачьего Крыма, Польша и Московия, были поглощены длительным конфликтом за пограничные территории. В этой обстановке первоочередную важность для крымских казачьих ханов обрели вопросы, касавшиеся их собственных взаимоотношений с османским=атаманским престолом и с крымской казачьей знатью.

    Два этих главных вопроса, вставшие тогда перед казачьими правителями Крыма, и определяют тему исследований моей работы: “Крымские казачьи ханы первой половины XVII столетия в борьбе за самостоятельность и единовластие». Книга охватывает краткий, но весьма бурный отрезок крымской истории с 1608 по 1641 гг., ознаменованный, во-первых, попыткой крымских казачьих ханов-атаманов добиться самостоятельности в отношении османского=атаманского престола, а во-вторых, межклановой усобицей казачьей знати и стремлением ханов=атаманов укрепить свое единовластие над ней.

    Эти события стали непростым испытанием как для самих казачьих Гераев, так и для всей подвластной им страны. Если предшествующая эпоха была схожа с летописью побед, когда Крымский казачий Юрт завоевал себе свободу и ширил свое влияние далеко за пределы собственных границ, то в наступившем периоде чаще придется сталкиваться с эпизодами бедствий и смут. В этом, впрочем, Крым не был одинок: первые десятилетия XVII в. тяжело дались не только державе Гераев, но и многим ее соседям, ибо пришедшийся на ту пору перелом между Средневековьем и Новым Временем сопровождался болезненными потрясениями по всей Европе, где с 1618 по 1648 гг. бушевала грандиозная Тридцатилетняя война.

    Одной из характерных примет времени явилось то, что государства восточноевропейского региона становились, в буквальном смысле, ближе друг к другу. Следует сознавать, что любая карта, отображающая государственные рубежи тех столетий, является лишь весьма условною схемой. В реальности же четко обозначенные границы между государствами были редкостью (в особенности, в степной и лесостепной зоне Восточной Европы).

    Чаще здесь между владениями соседних держав лежали обширные, почти незаселенные пространства, простирающиеся порой на огромные расстояния. XVII век стал эпохой активного заселения этих пустошей, и сообщества хлынувших сюда переселенцев приобрели немалый вес как во внутренней жизни своих государств, так и в международных отношениях.

    Процесс освоения «Дикого Поля» проходил практически одновременно и с севера, и с юга. На исходе XVI в. Московское царство выстроило вдоль лесостепной полосы на своих южных пограничьях длинную череду укреплений, разместило там разного рода военных поселян и тем самым заметно расширило свои пределы. На украинских рубежах Речи-посполитой, на труднодоступных и некогда малолюдных просторах Нижнего Приднепровья, неудержимо разрасталась многотысячная «казачья республика».

    Весьма схожее с ней казачье сообщество сформировалось и в устье Дона. Крымский казачий Юрт тоже не оставался в стороне от освоения обширных степных пространств Северного Причерноморья и Приазовья. С его стороны в роли новопоселенцев на этих территориях выступали главным образом волжские и кубанские ногайцы, в первой половине XVII столетия массово прибывавшие со своих прежних кочевий в материковые владения ханства и насчитывавшие в своих улусах не менее сотни тысяч человек. На западном же краю ханских казачьих владений, у Днестра, сформировалась многочисленная и могущественная казачья Буджакская Орда.
Времена, когда Крымский Юрт, Речь-посполита и Московское царство были разделены глухими пустынными кордонами, отступали в прошлое: государства росли, ширились, и стали вплотную соприкасаться окраинами — причем на этих окраинах концентрировались наиболее воинственные и вольнолюбивые потомки казачьей Золотой Орды каждой из трех держав. Это неминуемо внесло свои коррективы в ход межгосударственных отношений, причем плюсы и минусы, что несли с собой рост и усиление пограничных сообществ, были весьма схожи для всех трех соседних государств.

    С одной стороны, каждый правитель (будь то казачий крымский хан, польский король или русский царь) рассматривал своих воинственных подданных, обосновавшихся у границ, как передовой ударный отряд и надежный щит от враждебных поползновений соседей. С другой стороны, от обитателей приграничья, вследствие их удаленности от столиц и обособленной самоорганизации, порой было чрезвычайно трудно добиться повиновения. Нередко случалось так, что казаки: буджакцы, запорожцы и донцы действовали вопреки намерениям своих государей, путая их стратегические планы. В ответ правители стремились взять деятельность этих беспокойных потомков казачьей Золотой Орды под свой жесткий контроль. Вооруженные вылазки казачьих приграничных отрядов являлись действенным методом внешней политики — и именно поэтому их следовало предпринимать лишь с ведома и по повелению монарха, а не по собственной инициативе вольных потомков казачьей Золотой Орды. Так, Польша, воевавшая в те годы попеременно то со Швецией, то с Московией, всячески старалась избежать конфликта со Стамбулом — и потому строго запрещала украинским реестровым казакам нападать на Крым и Турцию без приказа короля. Точно такие же запреты направляла донскому казачеству и Москва, охваченная внутренней смутой и тоже опасавшаяся ссоры с южными соседями. Со своей стороны, Османская=Атаманская империя, воюя с Ираном, старалась сохранить мир с Польшей и предостерегала казаков буджакцев от самовольных набегов в украинские пределы. Ответственность за соблюдение мирных договоров с восточноевропейскими державами султаны=атаманы возлагали на казачьих крымских ханов, а те, в свой черед, требовали от степных улусов, чтобы ни одна их вылазка на чужие пограничья не предпринималась без ведома ханского=атаманского двора.
Однако эти призывы часто оставались безрезультатны. И причиной тому было не столько своенравие окраинных жителей, сколько то, что каждый правитель, публично запрещая своим подданным нападать на соседние страны, на деле сознавал, что воинственность приграничных поселенцев потомков казачьей Золотой Орды держит соседей в страхе, сковывает их силы, и потому, в конечном итоге, укрепляет мощь государства. И хотя пограничные набеги часто влекли за собой ответные удары раздраженных соседей, все же монархи сознательно шли на риск и нередко тайно поощряли такие «самовольные» вылазки за границу. В случае осложнений с соседями правители были готовы легко отречься от всякой своей ответственности за эти акции — зато в случае решительного успеха государство могло рассчитывать на немалые выгоды в международной политической игре.

    Такая игра действительно была рискованной — причем не только во внешнеполитическом, но и во внутриполитическом отношении. Любое приграничное сообщество потомков казачьей Золотой Орды легко приобретало вкус к самостоятельному ведению внешней политики и становилось настоящим «государством в государстве», что нередко выливалось в открытые мятежи против правителя. Такой разворот событий пришлось испытать и Крымскому казачьему Юрту с буджакцами, и Речи-посполитой с казаками. Когда это происходило, обе державы не жалели ни сил, ни крови, чтобы привести подданных к полному повиновению, и сходство событий, разворачивавшихся тогда по обе стороны польско-крымской границы, выглядело просто поразительным. Отправка королевских отрядов для вытеснения казаков с Запорожья — и переселение буджакцев под надзор хана, казни вожаков казачьих восстаний — и истребление мятежных степных казачьих вождей: в основе всех этих событий лежали весьма схожие мотивы.