Глава 10 Война персов с греками. Часть 4

В лагере Леонида

В лагерь греков пробрался местный житель. Он стал рассказывать эллинам об огромном войске персов и добавил, что тучей выпущенных стрел они вызовут затмение солнца.

Расположившись на живописной скале и бросая камни в море, спартанец Диенек беззаботно шутил:

– Наш гость из Трахина принёс прекрасную весть – если мидяне закроют стрелами солнце, нам не будет жарко. Я думаю, что персы скоро уйдут. И мы хоть отдохнем на войне, – продолжал резвиться Диенек.

 – А то недосыпаем, недоедаем, всё время заняты трудными воинскими упражнениями и чёрными работами. А война – это желанное время отдыха! – веселил воинов молодой спартанец.

– Верно, то, что ты говоришь, – заметил феспиец Дифирамб. – С выступлением в поход к нашим услугам дают рабов для чёрной работы, мулов – для перевозки тяжестей, а нам остается одна забава – сражаться с неприятелем.

Братья Алфей и Марон начищали снаряжение. Шлем, нагрудные латы и щит хорошо защищали тяжелую пехоту от стрел и копий противника; ручным оружием были дротик, копье и двусторонний меч. Самым главным был большой щит, оставить его и даже сражаться без щита было недопустимым позором для спартанца.

– Демофил говорил, что войны-то с персами начались из-за того, что греческие города подали помощь своим братьям, грекам, поселенным в Малой Азии. Греки не могли выставить такого большого войска, как у Дария и он подавил восстание ионийцев, – сказал Марон, играя мечом на солнце.

– Полководцы решили, что нам надо занять это место. Под началом Леонида всего шесть тысяч тяжёлой пехоты, а нас же, собственно спартанцев только триста. Хорошо, что мы возобновили древний вал, когда персы вошли в Фессалию. Тысяча фокеян стоит слева, на горе, – сказал Алфей.

– Там, на горе, есть много тропинок, но об этом не знают персы. Она ведет прямо в наш в тыл, – добавил Марон. – У них тяжёлое оружие, к тому же они, наверное, не привыкли карабкаться по горам.
 
– Нам придется туго, если персы об этом узнают, – ответил Алфей.

– Ксеркс одержим жаждой мести за отца. Когда персы завоевали Ионию, они прорывались и в Элладу. Великодушный Дарий отправил в Спарту послов, чтобы потребовать «земли и воды», а спартанцы вместо ответа сбросили их в глубокий колодец. Понятна его ненависть к спартанцам.

Феспиец Дифирамб вглядывался в глубину прохода, словно хотел понять планы Ксеркса и сказал:

– После реформы Солона мы почувствовали свободу, мы теперь граждане и часть государства. Персы покоряли народы, которые не были свободны. Беднякам часто было безразлично под чьей властью находиться и кому платить оброк. Порой, ненависть к своим господам была сильней ненависти к персам. Аристократы, в свою очередь, были готовы подчиниться персам и поделиться с ними частью доходов, чтобы не потерять всё.

 Дифирамб был зажиточным человеком, он имел в Феспии большой дом и много прислуги.

– Да, доходы от торговли с заморскими странами имеют большинство афинян и, если персы победят, афиняне не смогут быть лидерам в этой торговле, – продолжал Дифирамб. – Нам больше досаждают финикийцы. Они подчинились персам и рвутся держать в своих руках торговлю в Средиземном море.

– Марон, ты теряешь время, ты нам должен написать комедию о поражении персов, – засмеялся невозмутимый Диенек. – Ты должен написать с каким народом – смышлёным, сплочённым и искусным предстоит сражаться персам.

– На каждого спартанца – гоплита приходится семь илотов, хотя они крепостные, легковооружённые воины и слуги, не забудь поделиться с ними славой, – ответил Дифирамб.

– Раб не воин, – продолжал Дифирамб. – Если мужчина не может победить, он должен с честью погибнуть в бою. Сдаваясь в плен, он лишается свободы и всех прав. И хотя останется живым, но его уделом будет только работа за еду, одежду и кров над головой.

– Надеюсь, Демофил не будет нас заставлять выполнять воинские упражнения, пока мы ждём, что персы решат – отступать или сражаться с нами. Послы Ксеркса сказали, что нам придётся ждать. Конечно, персам далеко шагать назад, хоть они и соорудили мосты, – продолжал резвиться Диенек.

***
Ксеркс медлил с нападением. Он не хотел верить, что греки настроены отстаивать проход, и ждал четыре дня, которые дал им на размышление. Он не хотел кровопролитной войны. Его отцу Дарию часто народы покорялись сами, и он расширял империю, объединяя страны. Но его стремление к победе разжигала ещё и та мысль, что в Афинах сейчас живёт Фелиция, она должна увидеть его, победителя, владыку народов, въезжающего со своим войском в покорённые им Афины. Фелиция была против его намерений, но она увидит его в блеске славы и величия. Величия! Ксеркс подумал, что раньше он не замечал, как созвучно это слово с её именем.

 – Пусть уходят, – думал царь. – Мне нужны Афины – это завещание отца и моя цель. Пусть боги помогут мне добиться её легко, сохранив армию.

Но когда прошло отведенное время, греки не отступили. Ксеркс, встав на рассвете, посмотрел на солнце.

– Ты видишь, мой бог. Я не жесток, и исполняю свой долг, – произнес Ксеркс. – Я дал им время.

 Наконец, наступил пятый день. Греки всё ещё не думали двигаться с места.

– Они продолжают стоять, – сказал Мардоний.

– Это наглое безрассудство, – ответил царь.

Неожиданное препятствие, созданное греками и вынужденное ожидание, разозлили Ксеркса. Он всё же надеялся на благоразумие греков. Его предки отличались милосердием к покорённым народам. Ксеркс не хотел уступать. И греки, и персы, помнили поражение Дария, а теперь и Ксеркс не мог пробиться через пролив.

– Я приказываю штурмовать ущелье, – сказал Ксеркс и дал знак наступления.

В лагере спартанцев заметили наступающих персов.

– Персы приближаются! – крикнули греческие охранники.

– Отлично! – сказал спартанский царь. – И мы к ним приближаемся! – Леонид был спокоен и построил фалангу к бою.

Ксеркс велел Мардонию послать против них урождённых мидян и кассиев. Царь приказал брать спартанцев живыми.

– Пусть в первую атаку идут мидяне – близкие родственники воинов, погибших десять лет тому назад при Марафоне, – сказал Ксеркс. – У них есть сильное желание отомстить грекам.

Мидяне стремительно бросились на противника, и начался жестокий бой. Но высокая железная стена из плотно сомкнутых щитов преградила им путь и тучи выпущенных стрел со свистом отскакивали от неё. В ходе боя греки делали вид, что отступают, но неожиданно разворачивались и шли в контратаку против расстроенных толп персов.

При каждом натиске погибали десятки мидян, на место павших становились другие, но, несмотря на тяжёлый урон, им не удалось потеснить греков ни на шаг.
Ксеркс, стоял мрачный, взирая на неудачный бой, и сказал Мардонию:

– Всем, а не только мне ясно, что людей у персов много, а мужей среди них мало. Пошлите в бой Гистаспа. Смените мидян на кассийцев и саков, – приказал он. – Они известны своей воинственностью.
 
Но легко вооружённые персы, снова не смогли пробиться сквозь плотный строй греков, закрытый сплошной стеной щитов.
 
Наступал вечер. Ксеркс, опасаясь, что бой затянется до темноты, послал в бой свою отборную гвардию, храбрейших знатных воинов из отряда «бессмертных». С их помощью Ксеркс надеялся легко покончить с врагами. Но, когда дело дошло до рукопашной, персы добились не большего успеха, чем мидяне. Им приходилось сражаться в тесноте более короткими копьями, чем у греков. При этом персам не помогал их численный перевес.

Ксеркс смотрел, как перед ним рос живой вал из убитых персов.

– Вдохновлённые греки, помимо величайшей доблести, демонстрируют великолепную выучку, – раздражённо сказал Ксеркс Мардонию.

Греки несколько раз делали поворот, и все разом для вида обращались в бегство. Персы с боевым кличем бросались следом. Но настигаемые врагом греки поворачивались лицом к противнику и поражали несметное число персов.

– Вы сказали мне, что наша армия непобедима! – вскрикнул Ксеркс. – А вы не подготовили её! И теперь мы посылаем лёгкую пехоту против тяжело вооружённых гоплитов! Вы что, первый раз видите греков?

Мардоний молча смотрел, как отступали персы.

Он обернулся к царю и сказал:

 – Мы проигрываем, персы не хотят идти на верную гибель.

Обозревая битву с трона, взбешенный Ксеркс, распалившись гневом приказал бичами гнать своё войско.

Следующий день также не принёс персам удачи. Царь не знал, что делать дальше. Когда полководцы Ксеркса уже стали уговаривать его отвести войска, ему доложили, что к нему просится перебежчик-малиец Эфиальт.

– Я знаю горную тропу, она проходит через Анопею. – сказал он Ксерксу. – Можно проникнуть в тыл греков в обход Фермопил, я проведу отряд персов и надеюсь на награду.
 
Царь немедленно отправил отряд «бессмертных», чтобы они скрытно поднялись на вершину горы, покрытую лесом. Он решил ударить грекам в тыл.

Тропу охраняла тысяча воинов – фокийцев. Под предводительством Гидарна двадцать тысяч отборных персидских воинов из отряда тайно пробирались всю ночь, а утром внезапно обрушились на сторожевые посты греков и загнали их на самую вершину горы. После этого Гидарн отправился прямо в тыл эллинам.

Бой в ущелье затих. Греки почувствовали опасность, и с тревогой поглядывали назад. Фокийцы попытались уведомить греков о подходе персов и послали быстрых бегунов.
 
Первый из добежавших доложил спартанскому царю, что фокийцы, охранявшие горную тропу бежали и открыли врагу дорогу в тыл грекам. Но спартанцам это уже было известно   – ещё ночью спартанцев успел предупредить Тиррастиад – перебежчик из лагеря персов.

Теперь эллины знали о том, что персы ударят им в тыл. Были уже шестые сутки с начала боевых действий. Нужно было решать – отступить или умереть.

Мнения греков – союзников разделились. Большинство из них, не надеясь на победу, отправились в свои города. В начале боя в греческом войске было триста спартанцев царя Леонида, семьсот феспийцев под командованием Демофила, сына Диадрома и четыреста фиванцев под начальством Леонтиада, сына Евримаха. Но греки за два дня боя понесли ощутимые потери. Теперь и союзники их покинули. Спартанцы остались, их поддержали феспийцы и фивяне. Они понимали при поражении персам будет открыт путь в их родные города в Беотии – в Феспию и Фивы. Всего отряд греков насчитывал одну тысячу четыреста человек.

Наступило утро седьмого дня защиты пролива. Греки ещё не знали, что для них оно последнее. Царь Леонид, надев царскую одежду, принёс богам жертву. По старым обычаям прорицатель Мегистий, рассмотрев внутренности животного, принесенного в жертву, предсказал отряду Леонида гибель, но спартанский царь, выслушав его, приказал готовиться к бою.

Всем, кроме спартанцев, которые согласно клятве, не имели права отступать, Леонид велел покинуть ущелье. Он понимал, что теперь сопротивляться сильному врагу бессмысленно и нужно уходить.

– Мегистий, – сказал Леонид, – Ты уважаемый всеми человек, и не связан клятвой, много и праведно жил, и я не хочу твоей гибели. Я требую, чтобы ты покинул поле боя.

– Я не оставлю вас, – ответил Мегистий. – Но я прошу отослать вместе с уходящими моего сына – он продолжатель моего рода.

Спартанский царь понял, что старика не переубедить.

Со стороны персов раздался громкий военный клич. По сигналу Ксеркса персы ударили с фронта. Разноцветное облако персов вяло двинулось штурмовать стены.
Спартанцы, дружно сомкнувшись, отбили первый удар и выдвинув длинные пики, бросились вперёд.

Но с тыла наступал отряд персов ведомый Эфиальтом. Грекам пришлось отступить к стене, они заняли позицию у самого выхода из прохода на холме. Во время отступления фиванцы дрогнули и сдались в плен, надеясь спасти свои жизни.
Оставшиеся спартанцы продолжали отчаянно наступать – персы карабкались на скалы, тонули в море, пытались спастись бегством, ложились на землю, но греческая фаланга, как призрак смерти, сметала всё на своем пути.

Греки уже не могли удерживать укрепление, но продолжали нападать. Они дрались, как никогда в жизни. Персы дрогнули и подались назад, но военачальники стояли за их спинами, избивая тех, кто проявлял трусость.
 
В этой ожесточённой сече погибло много знатных персов из отряда бессмертных. Два царских брата Ксеркса пали один за другим. Греки дрались отчаянно и когда у них ломались копья, они хватались за мечи.

Мардоний видел, как гибнут лучшие воины его армии – огромного роста грек рассёк тяжёлым мечом шлем и латы бессмертного, который прошёл с ним не одно сражение. Кругом было полно трупов и раненых. Полководец приказывал новым отрядам наступать на спартанцев, которых уже осталось мало.

Большой отряд персов не мог развернуться в проходе, и они погибали толпами в давке или были сброшены с обрывистого берега. Царь Леонид и старик Мегистий с оставшейся в живых группой спартанцев и феспийцев, вступили в рукопашный бой.
Царь Леонид поднял меч и закричал:

– Мы спартанцы! Мы победим или все умрём славной смертью!

И действительно, случилось невероятное, побеждали греки! Царь Леонид рванулся вперёд, поднял высоко свой грозный меч и ударил им воина из армии бессмертных Ксеркса. Но, получив удар от другого знатного перса, сражённый, он упал на землю. За тело царя началась жаркая рукопашная схватка. Но греки не могли допустить, чтобы персы поднесли тело Леонида «в подарок» своему царю.

Несколько раз греки отбивали тело Леонида у врагов. Мужественно встретив известие о гибели спартанского царя, греки, подняв на руки его тело, отступили за стену.  Даже мёртвый, царь Леонид заряжал спартанцев отвагой.

Отступив в теснину, оставшиеся в живых спартанцы заняли там позицию. Те, у кого ещё оставались мечи, до последней возможности защищались, а безоружным пришлось драться врукопашную, кулаками и зубами. Оставшиеся греки бились до конца. Ни в одном из боёв не погибало раньше столько знатных персов.

В последнем бою отличились доблестью спартанцы Диенек, братья Алфей и Марон, пока не пали все до последнего. Персы, потерявшие в бою близких и родных, помня то, что грекам была дана возможность отступить, возненавидели своих противников и расстреливали из луков, забрасывали камнями.

Феспиец Дифирамб отступал к стене, сражаясь с высоким мидянином. У него оставался в руках только короткий нож. Мидянин занёс над ним острый меч и Дифирамб, увернувшись, как в смертельном танце, прыгнул с каменистого островка в море. Он скрылся под водой и проплыл некоторое расстояние. Феспиец боялся – когда вынырнет, его настигнут стрелы персов. Он плыл, сколько хватило воздуха. Вдали под водой грек увидел грот и поплыл к нему. Дифирамб надеялся, что грот имеет выход и попытался его найти. Он несколько раз осторожно вынырнул, набирая воздух.

Прямо перед ним была отвесная скала, облепленная водорослями. Они были похожи на щупальца спрута и при каждой волне развевались, то прижимаясь к скале, то распрямляясь и извиваясь, как живое существо. Похожие на изысканный узорный бархат, зелёные водоросли были скользкие и неприятные на ощупь.

Волны, догоняя, ударялись в скалу и словно подгоняли, дразнили и звали. От скалы отлетали крупные брызги и били по лицу и телу, как будто показывая свою негостеприимность и предупреждая об опасности. Впереди показался острый камень, это была примета, указательный знак, что здесь, в глубине есть вход в грот. Вода была прохладная и тёмная. Нырнув на глубину более двух метров, ему удалось найти вход. Было непонятно, куда ведёт этот грот. Дифирамб вынырнул, чтобы убедиться, что нож в порядке. Волны бились о скалу. Он посмотрел на берег, небо и тонущее в море солнце и подумал, что у него может быть есть шанс выжить. Неизвестно, что там впереди, но надо плыть. Несколько раз глубоко вдохнул и, нырнув, он поплыл к гроту вниз.
 
Впереди была полная темнота. Он двигался вперед и чётко видел вход в грот. Какие-то мелкие частицы висели в воде, как пылинки в солнечном луче. Они плыли спокойно, величаво и гордо в пространстве. Дифирамб большими гребками продвигался вперёд, всё дальше и дальше. Грот сужался и опускался вниз, это было неприятно, появился липкий страх, но вот направление подводного коридора пошло вверх, потом ещё вверх, ему захотелось немного выдохнуть. Хоть немного. Мелкие пузырьки воздуха поднялись вверх. Проход стал ещё уже, и плыть стало сложнее. При неосторожном гребке рука обо что-то сильно ударилась, и боль пошла, как острый нож от кисти к плечу. Ему стало совсем жутко. Вокруг была темнота и полная неизвестность.
 
Проход стал ещё уже, развернуться и плыть назад не было смысла, не хватит воздуха, один путь только вперёд. Вода стала холоднее. Дифирамб выписывал непонятные движения ножом впереди себя, пытаясь защититься от чего-то, невидимого. Стало совсем узко, тело почти застревало, и плыть было очень трудно. Из лёгких вырвался последний воздух. Страх, казалось, подавил последние силы. Свет в конце тоннеля, где он, свет? Дифирамб попытался представить себя со стороны, беспомощного, застрявшего в тоннеле… Каким-то слабым, маленьким тварям, живущим в воде, без всякого труда достанется столько дармовой пищи. Какое-то возмущение, колоссальная внутренняя сила подтолкнула его, и не чувствуя боли он погреб, толкаясь руками и ногами за какие-то выступы. Откуда-то взялись силы, показалось, что грот стал поворачивать вправо. Нет, он выберется, иначе быть не может, не должно быть и не будет! Воздуха уже не было, лёгкие совсем сжались, горло перехватило и хотелось только одного – вдохнуть, но вокруг была только чёрная вода.

 Когда движение уже казалось бессмысленным и мозг, словно стал чужим и посторонним, он почувствовал, что грот снова поворачивает, и впереди показалось светлое пятно. Выход есть! Солнце пробивалось в узкое отверстие и помогало выжить. Дальше он уже не помнил, будто в бессознательном состоянии продолжал, видимо, плыть и когда выбрался на воздух, лёгкие словно обожгло огнем, кровь бросилась в голову, и он кашлял, снова вдыхал, снова кашлял, душу переполняла колоссальная жажда жизни, распирало от избытка чувств, от радости, что он жив!

Всё вокруг было другим. Небо – голубым, ярким, огромным. Солнце, как раскалённый огненный шар обжигало, приятно скользя лучами по застывшему телу. Трава, листья на деревьях были ослепительно зелёными, свежими, спокойными. Всё это раньше виделось не раз. Но было обыкновенным, привычным, не ярким. Воздух дышал ароматами и в этом букете чувствовался запах каждой травинки отдельно, как чудесный голос в прекрасном хоре. Дорога, которая всегда была пыльной, казалась пушистым, тёплым ковром. Серая скала поднималась из воды неприступная и отвесная, волны накатывали и бились обе её поверхность. Входа в грот не было видно, но это был не сон, где-то внизу есть выступ, как опознавательный знак, как указатель, что здесь вход в грот, тёмный, пугающий, но манящий. Вход в грот, после которого всё меняется. Дифирамб посмотрел на солнце, горы, местами покрытые зелёным ковром, будто всё заново переживал. Вокруг никого не было.

Он прижался к скале, лёг на неё и закрыл глаза. Перед ним промчались в бешеном темпе его родной город, дом, открытая веранда, по которой бежали дети, и женщина в белой развевающейся одежде протягивала к нему руки. Всё это пронеслось в сознании за то мгновение, пока с противоположной скалы вылетела и вонзилась прямо в его сердце меткая стрела перса.

Последние защитники пролива погибли все, до единого. Они полегли среди куч поверженных персов и мидян, среди погибших воинов разных народов, которые применяли каждый своё военное искусство, и среди погибших спартанцев и феспийцев, среди обломков копий, стрел и мечей. Они закрыли тело Леонида собой, полегли все над ним, чтобы не отдать тело своего царя.

Когда шум боя утих, и весь ужас пережитого ими перестал волновать сердца персов и самого Ксеркса, он в окружении свиты лично осмотрел поле боя. Он сам искал между мёртвыми телами тело царя Леонида. Искать пришлось долго. Наконец, найдя тело Леонида, царя Лакедемона, Ксеркс приказал отрубить ему голову и посадить её на кол.

Потерявший в самом начале своего похода огромное количество воинов, Ксеркс возненавидел греков. Он не понимал, зачем они сами полегли здесь и положили столько его воинов. Никогда раньше Ксеркс не проявлял такой ненависти к своим врагам. Позже он узнал, что под Фермопилами пало около двадцати тысяч персов и четыре тысячи греков, включая спартанских илотов.

Он вспомнил поражение отца при Марафоне и задумался над тем, что грекам словно помогала какая-то новая, неизведанная сила. И этой силой была не помощь множества богов эллинов, эта сила была в самих греках. Это был дух свободы, дух молодой демократии, который витал и над его империей. Этот дух ещё не проник в сердца всех греков, но те эллины, которые им были пронизаны, стояли здесь до конца.

В начале похода Ксеркс был уверен, что, войдя в город победителем, скоро найдёт Фелицию. Но гонцы сообщили, что она погибла. Ксеркс чётко видел перед собой лицо Фелиции. Он, царь, её отец, могущественный правитель, не защитил свою дочь. Но Ксеркс всё же надеялся, что она жива.

Словно из самой глубины души его вырвалась и полетела через равнину, горы и море отчаянная молитва отца. Он молился за неё, призывая единственного бога, которому он верил Ахура-Мазду. Ксеркс мысленно представлял, что его дух всегда и везде незримо будет защищать Фелицию.

Ксеркс понимал, что должен быть сильнее своих слабостей. Он обратился к образу своего отца, Дария. Могущественный повелитель Ксеркс, герой среди царей, должен показать своим подданным свои достижения. К завоёванной своим дедом и отцом, он должен присоединить Грецию и стать властелином мира. Он достроит Персеполь и сделает этот город столицей мира. Ксеркс сильно сжал рукоятку меча, словно в его руке была вся непокорная Эллада.

Спартанец Аристодем остался в живых, он был болен и оставлен Леонидом в селении Альпены. Когда он узнал, что все спартанцы погибли, он не знал, как быть. Горными тропами он вернулся на то место, где был лагерь спартанцев. Поле боя представляло жуткое зрелище. Ещё не все трупы были убраны и лежали разбросанные и повисшие на скалах, плавали в море. Везде были видны обломки мечей, сломанные шиты и шлемы, погнутые копья. Солнце палило немилосердно, хотя приближалась осень, и обломки металла горели в его лучах, как звёзды, которые должны были блистать ночью, но не могли заснуть и днём, словно небо разорвалось и от пережитого здесь сражения все силы природы пришли в негодование.
 
Что-то ярко, до боли в глазах сверкнуло и Аристодем увидел в расщелине амулет с изображением солнца, он взял его в руки и подумал, что если бы он знал, кому его можно передать, то обязательно бы это сделал. Тогда он решил надеть его на себя и носить, может быть, ему встретится человек, которому дорог этот амулет. Он посмотрел на лежавшего рядом молодого юношу. Аристодем решил похоронить его здесь и отметить место, возможно, он найдёт его близких. А кто позаботится о тех, кто остается на поле? Они будут лежать в одной могиле там, где сражались и погибли.

Аристодему пришлось вернуться в Спарту. Но там его ожидало бесчестие и позор. Его оправданиям никто не верил, в городе никто не разговаривал с ним, и ему дали прозвание Аристодем-Трус.

Позже Аристодем узнал, что в живых остался ещё один спартанец по имени Пантит, отправленный гонцом в Фессалию. Он также знал, что по возвращению в область, где находилась Спарта, город Лакедемон, его ожидало бесчестие, и повесился. А за голову предателя Эфиальта, сына Евридема, Спарта объявила награду, но он был убит соплеменником в ссоре.

За первые десять лет своего царствования Леонид не сделал ничего замечательного, но навеки обессмертил себя последним в своей жизни сражением при Фермопилах. Ни одна победа не прославляла бойцов так, как прославило спартанцев это поражение. На холме, где погибли последние спартанцы, греки поставили кенотаф и на нём установили каменного льва.

Греки ещё два дня успешно продолжали атаковать персидский флот между островом Эвбея и материком, около мыса Артемисий, пока не получили сообщение о гибели царя Леонида и трехсот спартанцев в Фермопильском сражении. После этих печальных для эллинов новостей они стали отступать. Путь на Афины и Пелопоннес для персов был открыт. Воины из пелопоннесских городов стали в спешном порядке собираться на Коринфском перешейке и укреплять его. От Артемисии союзные корабли отплыли к острову Саламину.

2009 г.