От истоков своих часть 2 Глава 10 Голодомор

          Прошло три года с того дня, как Чернышёвы решили переехать поближе к детям. Решить-то решили, да всё не удавалось никак.  Председатель не отпускал: то грозил, то уговаривал подождать ещё немного. То лошадей свободных не было, то своей работы было столько, что не хватало времени постираться и помыться в бане. Лето пролетало быстро, обдав жаром, не давая разогнуть спину в круговерти неотложных дел.
      Иван с тоской вспоминал то спокойное время, когда он был молод. Дети росли рядом, не принося значительных огорчений. Тогда он был хозяином и всё у него ладилось. И в то время работы было невпроворот, но жила в душе Ивана радость и надежда на времена ещё более добрые и сытые. Уж тогда не пришлось бы выпрашивать лошадь. В ту пору их было две в хозяйстве у самого Ивана. И своим временем он распоряжался сам.  "Эх! Игде жа то времячко моё золотое? Како позабыть то тябе? В колхозе одне посулы*, а платить ничаво не платють, тольки «палочки» за трудодни в тетрадке малюють. А палочками и сыт не будешь и на сябе не наденешь. Кто жа знал, что жизня тако повернётси? Да и чаво я мог супротив исделать? – грустно размышлял Иван, – Кабы не покорилси, не вступил в колхоз, то чичас вряд ли ба и вовсе живой был. Эх-ха-ха, доля наша крестьянская!"

      Лишь в начале осени дали Ивану в счёт трудодней лошадку. Взял он справку у колхоза «Красный пахарь» о своём вступлении в него и только тогда отпустили их с Натальей из села. Раскатали избу и перевезли её в несколько заходов в Мачехонку, а собрать уже не успели. Зарядили нудные осенние дожди, привели с собой мокрый снег. Пришлось ютиться в избе Андрея и Зины, у которых было уже четверо детей.

 Вслед за мальчиками в семье появились две девочки Аня и Наташа. Все ребятишки рождались почти друг за другом. Только между Аней и Наташей получилась разница в три года. Самой маленькой дочке Наташеньке, или как звали малышку по-домашнему, Нальке, было в то время всего лишь полгодика.
      За зиму Иван забрал и постепенно перевёз все свои сараюшки и баньку из Гусева, запрягая арендованную в колхозе лошадёнку в сани.

      Деревня Мачехонка, как девушка-снегурочка, затерялась в сугробах среди заснеженных лесов, вдалеке от больших наезженных трактов. Была она маленькая, домов шестнадцать, стоящих по обе стороны просёлочной дороги, смотрящих друг на друга в два или в три оконца. По одну сторону от этой вереницы домов стоял лес, спускающийся в овраг. Там бежал чистейший родник, не замерзающий даже в самые лютые морозы. По другую сторону домов раскинулось большое поле, плавно уходящее по склону вверх до небольшого лесочка. В нём, укрытое глубокими снегами, расположилось сельское кладбище. Тихо, спокойно было зимой в этом сказочном краю, где возможно в своих чертогах отдыхала нередко и сама матушка-зима.
А уж сколько здесь водилось зверья: волки, медведи и лисы, зайцы, лоси и дикие кабаны, а также лесная куница, горностай и белка. Настоящему охотнику приволье и радость, только не ленись!
      Иван без устали, почти каждый день, бегал на снегоступах в лес и никогда не возвращался с пустыми руками. Шкуры добытых зверей Иван растягивал на пялы до полной просушки. Наталья и Зина потом мочили их, мяли и растягивали, смазывая рыбьим жиром или мозгами убитого животного. Делалось это для того, чтобы шкура стала мягкой и не пропускала влагу. Работа по выделыванию шкур была трудоёмкой и длительной. Зато к следующей зиме у всех членов семьи были тёплые шапки и душегреи, а у мальчиков тулупчики, что сшила им длинными, зимними вечерами заботливая бабушка Наталья.
      Правление колхоза «Красный пахарь», в который теперь перешли Чернышёвы, располагалось в километре от Мачехонки, под  горой, в другой деревне, именуемой Покровкой.
Покровка была значительно больше Мачехонки. Здесь кроме правления колхоза и сельсовета была школа-семилетка, куда уже через год, осенью должен был пойти старший из внуков Чернышёвых, Серёжа. Теперь с 1930 года, начальное образование для жителей СССР стало обязательным.
В Покровке работал колхозный магазин, торговавший товарами необходимыми в сельской жизни, прежде всего, вёдрами, лопатами, граблями, серпами, чугунками и прочим. Здесь же продавались некоторые продукты и предметы текстиля. В этой же деревне находилась небольшая молочная ферма, на которой теперь работала дояркой Наталья.
      У доярок, как известно, нет ни выходных, ни праздников, ни зимой, ни летом. Коров доить надо каждый день и не по одному разу. Доярки вставали среди ночи и группой в пять человек спешили на ферму по зимней дороге в любую погоду, и в мороз и в метель. Женщины запасались кольями и большим факелом, чтобы отгонять волков, часто преследовавших их в пути.

           – Вань, волков здеся пропасть! Инда страшно на ферму ходить. Поговори с мужиками, можа постреляте их, хоша скольки нябудь. Бабы ужо отказываютси на дойку идтить, – как то обратилась Наталья к мужу, она теперь была звеньевой на ферме, – Федот то Сафронов, охотник местный, додумалси волчат из норы утащить. Тако волки яго на лесину загнали. Вота, и сидел тама, пока яго другия мужики случайно не нашли. Закоченел от холоду. Тако посля снегом, да самогоном оттирали, слыхал?

          – Да, слыхал. Жлобина он, Федот энтот. Всё яму денег мало. Шкуры то всегда в цене. А волков тута прорва. Надыть председателю сказать. Хоша патронов малость ба дал, а ружьишки у мужиков найдутьси.

      Иногда волки пробирались в колхозную овчарню или в хлев к кому-нибудь из сельчан, загрызали овец, коз, свиней.

      В один из погожих морозных деньков мужики из деревень Покровка и Мачехонка решили устроить охоту на волков. Заранее исследовав ближний лес на наличие волчьих нор, охотники обтянули большую площадь верёвками с красными тряпицами, повязанными на них. Группами по два, три человека они затаились за валежником, под большими елями. В облаве на волков участвовали и Иван с зятем Андреем.
 Волки метались по территории, ограниченной флажками со вздыбленной на загривке шерстью и страшным оскалом пасти. От метких выстрелов охотников волков подбрасывало вверх. Кружась и кувыркаясь в воздухе от смертельной боли в течение нескольких секунд, они падали на белый снег, окропляя его кровью. Взгляд волка перед смертью был так похож на человеческий взгляд! В нём читалась и злость на людей, и печаль прощания со своей короткой жизнью. Андрея очень впечатлили эти моменты, и он почти неделю ходил, молча, думая о чём-то своём.
Охота на волков прошла удачно. Но и страху натерпелись некоторые охотники, когда волки от отчаяния бросались на них. Так в одного Ивану пришлось стрелять восемь раз, пока не уложил матёрого замертво. Он притащил волка домой, бросив его за печью. И даже мёртвый он вселял ужас в детей и женщин, которые со страхом и непреодолимым любопытством рассматривали его, выглядывая из-за угла печи.
Андрей, глядя на мёртвого волка, задумчиво произнёс:

          – Вота ведь, дикий зверь, а ровно понимат всё. Помират и прям в душу глядить, кабыть сказать хочеть: «Я волк, в чём моя вина, ежели я таким на свет народилси?» Вота ведь природа, сколь удивительного в ей, – задумчиво произнёс он как-то вечером, – Я во время охоты на серых подумал вдруг: а смог ба я коды человека убить? Люди жа те жа звери…

          – И чаво за блажь у тябе в голове? Придумат жа тожа. С чаво тябе человека убивать? – покачал головой Иван, – А вобшше, человека убить завсегда не просто, ты ужо поверь мяне. Это тольки ежли война кака, не приведи Господь.

Волков в местном лесу стало меньше, и сопровождали они людей по зимней дороге теперь не так часто, как раньше.
 
      …Уже зимой стало ясно, что крестьян ждёт засушливое лето. В декабре стояли трескучие морозы, а в Новый год на первое января неожиданно так степлело, что боялись как бы и вовсе не стал снег таять. Небо перед Рождеством было беззвёздным. И в святочные дни до самого Крещения и в сам праздник было холодно и ясно.

          – Ой, худо! – шептались старухи, – Ни грибов, ни ягод нынче не ждитя, засуха должно будеть и снега в полях почитай нетути, все будылья* наружу торчать.

Пришедшая весна так же не обрадовала стариков.

          – Ох, ти мне, горюшко. Берёза то раньше ольхи и клёна распустиласи. Жди недорода. Запасайтя бабоньки траву, кору, корешки, листья пока ишшо есь, не то и вовсе есть неча будеть, – учили бабушки, пережившие не один голодный год.

И в самом деле, лето выдалось сухое, жаркое. Урожай зерновых собрали небольшой, так что на трудодни почти нечего было делить.  Да к тому же всё сжирали спущенные сверху планы по хлебозаготовкам. Год выдался голодным. Но крестьяне, привыкшие выживать, опять боролись с голодом как могли.
       … Снова колхозникам пришлось туже затягивать пояса;. Ждать сытной жизни надо было ещё долго. Страна, не смотря ни на что, выполняла планы первой пятилетки, начатой 1 октября 1928 года под девизом «Техника решает всё».
 Население городов быстро увеличивалось. Где-то далеко от маленькой деревеньки, затерявшейся в башкирских лесах, создавались почти вручную такие гиганты, как Днепрогэс, Магнитогорский и Кузнецкий металлургические комбинаты. По стране было заложено строительство 500 заводов. Возводилась Туркестано-Сибирская дорожная магистраль. Строились Саратовский и Ростовский заводы сельскохозяйственного машиностроения. И хотя работников из колхозов не отпускали, можно было завербоваться на какую-нибудь стройку пятилетки и уехать жить в город, чем конечно не преминула воспользоваться молодёжь. Молодые люди стремились вырваться из нищеты, голода и рабского бесправия колхозников. В годы первой пятилетки из села уехало 8,5 миллионов крестьян, пополнив городское население. Были трудности с жильём – рыли на окраинах города землянки, но в колхоз не возвращались. Не смотря на тяжесть работы, на предприятиях города был нормированный рабочий день и твёрдая зарплата. В деревнях резко уменьшилось количество рабочих рук. Поля стали зарастать сорняками.
      Урожай 1931 года был неплохим. Колхозникам дали на трудодни достаточно хлеба, чтобы прожить долгую зиму. Однако недолго радовались крестьяне. Подвело несколько обстоятельств. Во-первых, план по хлебозаготовкам был спущен исходя из общих цифр, единых для всей России. Но на Украине и Белорусии, ввиду погодных условий, хлеба всегда вызревает больше, чем в засушливом Поволжье. Во-вторых, в стране форсированными, насильственными темпами завершалась коллективизация сельского хозяйства. Спешно негуманными способами ликвидировались остатки кулачества и единоличников. Но даже не эти меры, в основном, искусственно создали голод в стране. Самое главное это проведение ускоренной индустриализации страны, требующее нового оборудования и оплаты иностранных специалистов. А закупать станки и машины приходилось за границей, в обмен на хлеб. План по хлебозаготовкам  был неимоверно высок. Не помогали никакие отговорки и ухищрения, отобрали у сельчан хлеб, выданный на трудодни, а так же семенное зерно. Выгребли всё до последнего зёрнышка, а заодно всю картошку и другие корнеплоды, не оставив ни одного клубня, ни одной морковки. Зерно отняли даже у единоличников. А впереди была зима… Как жить без запасов людям?
 
          – Ох, мать, голодной зима будеть. Чаво есть-то станем? Надыть всё поглядеть хорошенечко, прикинуть, как еду на зиму растянуть. Корову как то сохранить ба, без её вовсе худо станеть с ребятёшками. Гдей-то травы ишшо подкосить надыть, хотя кака ужо теперя трава? – размышлял вслух Иван, глядя в окно на моросящий осенний дождь.

Наталья только кивала головой, соглашаясь с ним. И её одолевали мысли о грядущей голодной зиме. А что такое голод они знали не понаслышке.
Иван с зятем каждый день ходили в лес, расставляя силки и капканы на зверей, запасая дрова и хворост на зиму. Однажды притащили два мешка желудей – набрели на большой, старый дуб. Наталья бегала в лес за орехами, а с ней и старший внук, которому было только шесть лет. Собирали рябину, калину, травы, годящиеся в пищу, поздние грибы. Голодное время 1921 года научило Наталью. Ежегодно она запасала травы, сушила ягоды и грибы впрок. Всё это складывала на подловке и хранила, периодически заменяя на свежее. Здесь же хранилось вяленое мясо зверей, добытых мужчинами.
В лес Наталья с внуком ходили до самого снега, а мужчины наведывались туда и зимой.
       Между тем отъём хлеба у крестьян продолжался с особой жестокостью. С целью получить сведения о скрытых ямах с зерном и схронах в лесу, садистски выбивали из крестьян показания. Их беспощадно избивали, выгоняли в одном нижнем белье на мороз, сажали в холодные амбары на несколько часов. Поджигали ноги, облив керосином, потом тушили и снова поджигали, ставили босыми на горячую плиту. Издевались, в том числе, и над женщинами. Такими зверскими способами выколачивали из крестьян хлеб. Так по стране было собрано свыше 500 миллионов тонн зерна. Сталин стремился вперёд, превратить отсталую почти полностью аграрную страну в индустриальную державу. Он прекрасно понимал, что обрекает людей на голод и смерть, но отказываться от своих планов не собирался, а может быть действительно другого пути не было? Уже к зиме 1931-1932 годов страну охватил небывалый искусственно созданный голодомор.
 Вскоре в деревне открылся счёт на умерших от голода жителей. И хотя все знали, что люди умирают от голода, в записях о смерти по распоряжению властей указывались совсем другие причины.
      Как то ночью Ивана с Натальей разбудил заливистый лай Трезора, который метался по двору, отчаянно гремя цепью.

          – Чавой то Трезорка взбеленилси? – удивился Иван, потирая спросонья глаза, – Можа зверь какой во двор прокралси? Нешто сходить, глянуть? – сказал он Наталье, поднимаясь с печи.

Иван потихоньку, боясь разбудить домашних, вышел в сени. Он снял с гвоздя висевшую берданку с последним патроном, и выскользнул во двор. Морозный воздух перехватил дыхание. Трезор бросился к нему, жалобно заскулил у ног. Оглядев двор, Иван не заметил ничего странного.

          – Ну, чаво ты, Трезорка, – потрепал его по загривку Иван, – чаво переполошилси? Пошто спать не даёшь? – ласково спросил он пса и хотел уже повернуть обратно в дом.

Неясная тревога закралась в душу.

          – Пойду в хлев не то, гляну, како тама Зорька наша? – подумал Иван и открыл хлев, – Зоренька, Зорька, – нежно позвал он.

В пустом хлеву не послышалось никаких звуков и странно пахло кровью. Торопясь Иван засветил лучину. Увиденное повергло его в ужас. На окровавленной соломе в беспорядке были разбросаны куски коровьей туши. Голова коровы с большими полузакрытыми глазами валялась на боку рядом с растерзанной тушей. Воры забрали большую часть мяса, но всё мясо утащить не успели.
Иван бессильно опустился возле останков Зорьки и заплакал навзрыд. Он не понимал, сколько прошло времени, как он обнаружил разбой. В хлев вошла Наталья. Она охнула, прислонившись к косяку. Шагнула к Ивану, опустилась рядом с ним.

          – Чаво энто, Ваня?

 Теперь они плакали вместе, сидя плечом к плечу. Очнувшись, Иван обошёл сарай, нашёл место, где колья были расшатаны и выдернуты из земли, образовав в стене брешь. От сарая вглубь огорода в глубоком снегу вели следы к дороге. Их сопровождала дорожка из редких капелек крови. На укатанной дороге следы смешивались с множеством других следов. И уже терялись под падающими с неба большими снежными хлопьями.
       Потеря коровы для семьи оказалась большим горем. Мясо, что осталось от коровы отварили, заморозили и долго ещё добавляли в похлёбки. Зорьку оплакивали всё время до тех пор, пока через два года не обзавелись новой коровой. Воров так и не нашли.

      Подходил к концу январь голодной зимы 1932 года. Съели всю живность и собак и кошек. Иван, понимая, что участь Зорьки постигнет и Трезора, сам отвёл его в лес. Медленно брели они по снегу, обессилевшие от голода: человек и его верный пёс, которому его хозяин уготовил смерть в ответ на многолетнюю преданную службу. Слёзы катились по небритым щекам Ивана. Он всю дорогу повторял одни и те же слова:

           – Прости ты мяне, Трезорушка! Кабы не внучата, да я бы никоды…

Пёс, словно понимая, о чём просит его хозяин, изредка поднимал на него свой смиренно-печальный взгляд. От него Ивану делалось ещё тяжелее. Возможно, пёс чувствовал, что это его последняя прогулка с хозяином. Он словно понимал, чем она закончится, но убежать не пытался. А Иван вспоминал, каким маленьким, тёплым комочком принёс щенка в дом. Как рос Трезор, как они вместе ходили на охоту. Как радостно, виляя хвостом, встречал он Ивана каждый день. Сколько тех дней прошло…
В какие-то моменты ему хотелось просто оставить пса здесь в лесу, повернуться и уйти. Но дома ждут голодные внуки. А их глазки смотрят прямо вглубь души. И тогда, кажется, себя бы изрезал, чтобы накормить их. Уже ходили слухи, что есть в районе случаи каннибализма, когда люди убивали людей и поедали их. И чаще всего жертвами становились старики и дети. От таких разговоров в жилах стыла кровь.
Иван, оттягивая трагический момент, всё глубже заходил в лес, увлекая за собой Трезора.  Сколько они тащились так по глубокому снегу, Иван не понял. Вдруг прямо на их пути, он заметил небольшой снежный холмик, из которого вверх поднимался еле видный парок. "Берлога должно, – подумал он, – хозяин леса спит".

Трезор насторожился, приподнял уши и глухо тявкнул.

          – Не ссилить нам с тобой, Трезорушка. Всяго один заряд в ружье осталси, – прошептал Иван псу, поглаживая его по голове и уводя в сторону от берлоги.

Они прошли ещё шагов сто или двести, не встречая никакого зверя. Наконец Иван остановился. От усталости дрожали ноги и руки. Он сел в снег, пёс доверчиво присел рядом. Обняв его руками, Иван зарыдал, погрузив своё лицо в его шерсть. Он в последний раз ласкал своего четвероногого друга, прося у него прощения.
Но вдруг он резко остановился и, выхватив из-за гашника нож, как в беспамятстве, полоснул по горлу Трезора. Кровь струёй взметнулась вверх, пролившись широким полукругом на белый снег. Мёртвый Трезор, вытянувшись, лежал у ног хозяина. Иван привычными движениями охотника освежевал тушу собаки, разрезал её на куски и сложил в заплечный мешок. Он уже не плакал, слёзы высохли. Закинув шкуру Трезора на лесину, по своим следам он отправился обратно к деревне.
Снова прошёл он в нескольких метрах от медвежьей берлоги.
"Вота ба добыть яго, глядишь до вясны протянули ба", – устало подумал он про медведя, пробираясь по заснеженному лесу к дому.

          – Деда, а у нас Трезорка пропал, – встретили его мальчики, – маманька говорит: волки его уташшили, как Зорьку, – не проговаривая половину букв, жаловались они деду.

          – Должно волки, – соглашался с ними дед, – чаво теперя сделашь?

Мясо Трезора растянули ещё на месяц, Иван не съел этого мяса ни кусочка, даже ни разу не похлебал сытного бульона, сваренного из мяса верного пса. А в середине февраля Наталья сказала мужу:

          – Всё, Ваня, ничаво не осталоси. Через неделю всё съедим. А дале чем вас кормить и не знаю.

          – Думать надыть, где еду добывать, – ответил ей Иван.

Каждый день ходили они с зятем в лес. Если в силки попадалась какая-то птица, даже если это была ворона, это означало настоящее счастье. Тогда на столе была сытная похлёбка. Мысли о берлоге не оставляли Ивана. Только в добыче медведя видел он спасение своей семьи от повального беспощадного голода, который рыскал по дворам, собирая свои жертвы.

*посу;лы – обещания.
*будылья – сухие стебли сорных растений.

Продолжение... - http://proza.ru/2022/09/26/960