Король Стекла

Король Стекла.

Короткая история, состоявшаяся во сне и наяву.

«Не бойтесь своих фантазий! Бойтесь желаний, которые оживают у вас на глазах… Это самый страшный кошмар, который может с вами случиться.»
- Магистр Смыклинс.

Предисловие.

   То что я скажу вам сейчас станет до конца вам понятным лишь после прочтения всего моего рассказа. Но это важно, ведь иначе, мы не сможем начать:

   Ведь в сердце вашем бьётся такой же огонь, способный превратить стекло в воду, а воду в пар. И никто не способен остановить вас...

Глава первая, в которой мы узнаём место, время и, собственно, действие.

   Надеюсь, каждому известно то, как наша страна начинала своё развитие! Но всё же, для уверенности, я повторю всё, что знаю о истории нашей страны и её развитии. Величественная династия Ангушэров, вслед за которой, после кровопролитнейших войн, наступило время Смуты и Раздора, началась, не поверите, с обычного фермера! Да-да! С самого обычного и неприглядного отца династии Ангушэров — Уэйзика Соломонта Кати! Он был невысокого роста, смугл, худ от труда и голода, но в меру умён. Всего, напомню вам, было тринадцать Ангушэров. Первый — Уэйзик Соломонт Кати, у него родилось трое сыновей — Алесандр, Китта и Юло. После смерти Уэйзика произошли естественные, скажу я вам, перемены.

  Алесандр по праву старшинства собирался надеть на себя корону. Первую, ту самую, которую король, уже к тому моменту король, Уэйзик Соломонт Кати Ангушэр сообразил для себя за несколько лет до смерти. Тогда люди, которые поверили ему и стали когда-то его соседями, превратились в государство. И, в целом, были не против такого правителя. Дело было давно… Тогда не было законов, нравы были другие. Так и стал он королём своего королевства. И стала наша равнина, наша река, и наш лес — королевством. А маленькое селение Нгушэр, названное в честь основателя — городом. И появилась Соломия, великая и прекрасная. Но стоило Его Величеству Кати порыбачить в лихом ударе на нашей любимой речке в непогоду, как на следующий же день его с ног свалила неведомая болезнь. Сейчас мы уже знаем, что то был первый в истории случай болотной лихорадки, в наше время прекрасно уничтожаемой с помощью горсти таблеток, когда-то потом, во времена Смуты и Раздора, уже много лет спустя, после скоропостижной кончины Кати, погубившей почти всё население страны. Но тогда местные лекари были крайне озадачены подобным поворотом истории. Они не ведали будущего. Они были совершенно разбиты в догадках.  Удивлены и ошарашены. Пока они приходили в себя, король отдал свой последний указ, тот, который, кстати до сих пор никто не может объяснить, он потребовал у всех летописцев Соломии уничтожить любую информацию о его правлении. Они только начали разжигать костры, как тут любимец публики и детей двинул кони. Естественно костры потушили, корону изъяли, и тут в истории появляется Алесандр, первенец короля.

   Вернее, он появился задолго до этого. Лет тридцать до этого. Около того. Точной даты никто не знает, но, в любом случае, второй король Соломии пришёл в этот мир в солнечный день и обрадовал своих родителей очаровательной улыбкой. По-крайней мере это бы объяснило то, как хорошо они отнеслись к достаточно глупому, самовлюблённому мальчонке. Впрочем, быть может он не был таким изначально? Может быть родители, утомлённые трудом и голодом, увидев своего долгожданного сынка, сами навели на него беду — залюбили? Это история умалчивает. В любом случае…

   В любом случае! Алесандр, недолго погоревав, взял на себя тяжелейшую ношу — тяжесть уже достаточно большого Отечества. И корону отца. Братья его, Китта и Юло, были не согласны с его поспешным решением, но изменить его не могли. Народ поддержал Алесандра, и тот стал королём.

   Долго ли, коротко ли правил Алесандр, но доправил до того, что народ, его чуть ли не на руках носивший, сменил милость на… Мерзость. Разлюбил, так сказать. Деньги, которые появились с его приходом, он давал и отнимал с такой скоростью, что любой малыш, привыкший при Уэйзике Кати гулять на ярмарках и пирах за бесплатно, ставший потом при Алесандре торговцем, воротил нос при любой мысли о встрече с оным. Ну к чему эта вечная волокита? Монета из золота, купленного за древесину и рыбу у соседей, приглянулась не только Алесандру, но и соседям. Стали меняться. Так и появился рынок сбыта. Но, правда, ведь раньше было легче! Натуральное хозяйства, сам производи, с другим меняйся и дружи, вечная радость и голод. И труд! А теперь что пошли за времена? Деньги давай — и вот тебе и еда, и радость. И кров! И никакого труда.

   В общем сильно нашкодил Алесандр. Превратил идиллию отца в машину по производству денег и богатства. И, соответственно, богачей. Бедные, менее везучие и пронырливые, стали уходить на задний план общества. Богатые — в центр. И стали близки к королю. Появился королевский двор, первые дворяне. Уж очень хотелось Алесандру, чтобы его любили, и целовали каждый кусочек земли, по которому он ходил. Он ведь был златокудрый правитель!

   Вскоре, правда, он заскучал. Денег было много, развлечений ещё больше, а счастье как не было, так и нет в замке его. Он, напомню, отстроил замок на месте отцовской двухэтажной лачуги. Братья его невзлюбили с детства, он был центром мира, а они, как и бедняки того времени, на окраинах. А нет любви, значит нет семьи. Нет семьи, значит нет того, к кому можно прийти и поговорить обо всём. Пожаловаться некому. Поговорить не с кем. Обняться… Поиграть… Поссориться в конце концов! Не с кем. И решил тогда Алесандр Ангушэр действовать быстро и решительно — занялся поиском невесты. Это решение его и сгубило.

   Конкурс организовали быстро — триста красных девиц собрали, самых-самых красивых, самых-самых богатых. Умных? Нет, ума тогда было немного в нашей стране. Впрочем, он в этом конкурсе одержал победу. Ум!

   Так вот собрались эти триста сколько-то там девиц по жаре на главной площади уже приличного, большого города Нгушэр. Стоят, плавятся на солнце, а короля всё нет и нет. Даже братья его снуют под носом… Смысл на них обращать внимание? Одна мадам, правда, обратила. Это была самая разборчивая из разборчивых, самая хитрая из хитрейших, самая беспощадная из храбрых — Розами. Она, кстати, очень быстро смекнула — что путь к власти лежит через родню. Через братьев короля, например. Он же не вечный, детей, то есть наследников, не имеет. И через мать. Через свекровь.

   Мать мальчиков была хороша собой. Что это значит для нас спустя много лет? Она была красива. Её золотистый пух волос, её светлый бриллиантовый взор — вот чем запомнилась вся династия. Доминантные гены, они такие. Мать нации. Её любили и уважали. Даже после смерти мужа она встречалась народом очень добро и весело. Особенно на контрастах с её старшеньким, правителем, посеявшим зло денег и богатства в почву. Она была хороша в врачевании, но не настолько, чтобы вылечить своего суженного. Она же воспитала лекаря Витро Позмежко, в честь которого названа главная Высшая Школа Медицины нашей страны, она же приглянулась Розами и стала жертвой её расчёта.

   Но вернёмся на площадь. Пока Розами развлекала случайно набредшую на практически свадебный сговор собственного сына Агнолин, сын с ней, кстати, не общался, гордость не позволяла, девушки стали чувствовать лёгкое недомогание и утомлённость солнцем. И стали одна за одной падать на раскалённую землю. Нет, и это короля не выкурило из замка. Он сидел, тосковал у окна, глядя на то безумство, что было посеяно им… И вдруг случилось то, что я называю первым театральным выступлением в истории нашей страны. Среди толпы испуганных, не знающих чем помочь людей, лекарей, требовавших воду из колодца, который был один единственный и в отдалении, денег на него не было, среди этого всего появилась она. Плотная, дурная собой, но с великолепной шевелюрой, ведьма Батилья. Народ её опасался, и не зря, считал дурной, и тоже заслужено. Она жила на болоте и отравляла жизнь ближайшим к ней поселенцам. То подбрасывала падаль под окна, после чего всё хозяйство мгновенно стухало, то кидала за забор монетки, поддельные, выточенные из камня, после этого в поселение нагрядывал сборщик дани… Результат вы можете себе представить. Что удивительно, портя жизнь другим, она ничего не получала взамен — ни денег, ни еды, ничего! Даже уважения. Даже власти… Лишь портила жизнь. Портила, да с таким зверским удовольствием, что… Но, впрочем, неважно. Батилья вышла на площадь, и все замерли. Вряд ли кто-нибудь узнал её, она была местной знаменитостью мелкого разлива, но её появление никому не понравилось. Всем не понравилось! Правда, именно она и спасла ситуацию. Взмахнув рукой, торжественно просвистев какое-то заклинание, она организовала ливень, тем самым оживив растаявших в жару красавиц. Все были ей, конечно, благодарны. Как долго она тренировалась исполнять данное чудо, неизвестно. Как неизвестен и мотив, побудивший короля, в тот же самый миг, как Батилья махнула рукой, посмотреть в окно. Мгновенно он был поражён сильнейшим любовным приворотом, потерял волю, и, наконец-то, вышел из дворца. Выбежал и ринулся… К кому? К ней конечно же!

   Это было начало конца глупого Алесандра.

   Очень скоро после свадьбы с Батльей, на которую Китта явился уже в компании Розами, с братьями король помирился по просьбе новоиспечённой супруги, в королевской семье случилось пополнение. Батилья родила своего первенца. Имя его история умалчивает. Неизвестны и имена шести последующих мальчишек, будущих принцев, королей, быть может. Какая история ждала бы нашу страну, если бы все они выжили! Ох, междоусобная война сгубила бы Соломию на несколько веков раньше. Однако, все принцы мёрли, словно мухи, едва доживая до десяти лет. Они рождались каждый год, и, очень быстро, покидали своих родителей. Они не горевали от слова совсем. Батилья занималась тем, что распоряжалась казной, а Алесандр наедал бока в своём сытом дворце. На Нгушэр же напала саранча. Голод, смерть, смрад и болезни… Но не для богатых, но не для сытых… Агнолин в те времена подтвердила свой титул матери нации, она ходила по бедным домам, разнося не только еду, лекарства, но и болезни. Она умерла, не приходя в себя, в повозке какого-то нищего крестьянина, в поле. Там же, где и работала почти всю свою жизнь. Король не явился на похороны, и её тело погрузили в глубокую яму в лесу. Там, кстати, до сих пор остался памятный камень на котором, на древнем языке написано что-то очень, наверное, грустное, и доброе.

   Кошмар за кошмаром, смерть за смертью, брат за брата, сестра за сестру — народ испытывал трудности. Не весь конечно, богачи, чьи подполы трещали от денег и запасов еды, жили на широкую ногу. Но на улицу выходили редко, боялись, что их съедят сухие, болезные подобия на людей. В это ужасное время и родилась единственная дочь Алесандра и Батильи. Лилиза. Ничего толком о ней и не было известно до её исчезновения. Сначала думали — кто-то из горожан, голодных и обездоленных, пробрался в замок и утащил хорошенькую… Впрочем, тут точно неясно, какой была Лилиза… Будем думать, что она была добра и красива, как её предки, и от матери она унаследовала только хорошее. Собственно, её не нашли, хотя искали, много времени искали, с собаками, факелами и наездниками на лошадях. Судя по дальнейшим событиям, мы можем сказать, что всё-таки она имела какое-то значение для короля. После пропажи принцессы он очень быстро покинул этот мир. Сначала на болотах утонула его любимая Батилья, кажется, она то ли искала дочь, то ли проводила какой-то запретный ритуал, а может второе было попыткой исполнить первое… Её горестные крики слышали люди, а потом началась гроза. Тело её не нашли. Говорят, Батилья до сих пор шастает по болотам, крича что-то невразумительное. Муж её же при смерти не кричал. Он просто подавился на очередном пиру, и тело его выбросили из дворца на съедение бродячим собакам. Всё это было в пьяном угаре, конечно, однако наутро королевские подданные поняли, что короля больше нет, следовательно судьба их держится на волоске. В то время Китта и Розами возымели некую популярность у народа, возможно, тут сыграла помощь Агнолин, в любом случае, образовалось сообщество внутри страны, которое помогало, любило и делало всё то, чего не делал король. Естественно, после гибели оного, главы этого сообщества и стали править королевством. Тем более, что один из них был кровным родственником правителю.

   Правление Китты закончилось стремительно. Он правил ровно столько, сколько потребовалось ему и его уже не молодой Розами молиться, чтобы у них родилась дочь. Пьетра. Полненькя, миленькая, со страшным характером. Если бы она жила долго, то повторила бы судьбу дяди. Но она так же загадочно исчезла, как и её двоюродная сестра Лилиза. Вместе с ней исчез и голод, а так же и сам Китта. Он умер при стечении странных обстоятельств, после чего Розами вышла замуж за младшего, последнего сына Соломонта Кати, Юло. Тот взошёл на трон почти старцем, но каким-то образом смог обзавестись дочерью. Учитывая историю его брата и их общей супруги, нетрудно предположить, что здесь, в этой истории, была задействована магия. Не та, которой пользовалась Батилья, не та, которой распоряжаются Боги, другая, иная магия. Настоящих магов и колдунов, волшебников и волшебниц давно не осталось, но когда-то они были. И когда-то была Магонэль, дочь Юло и Розами. Когда-то была Соломия, когда-то было всё то, о чём сейчас мы читаем в сказках. Когда-то было что-то, и об этом «что-то» мы узнаём на уроках истории.

   Магонэль правила много. Говорят, что перед смертью ей было около двухсот лет. Но это всё домыслы. Скорее всего, судя по тем останкам, что дошли до нас, Магонэль умерла в восемьдесят с чем-то лет. Либо же, с помощью магии, она смогла максимально омолодить своё тело, замедлить его старение и поддерживать его в таком состоянии ещё сто двадцать лет. Она была хороша собой, но упёрта, как её дедушка Уэйзик. Она трудилась на благо своего королевства, пытаясь восстановить ту лёгкость и беззаботность, что царила при короле Кати. Вместе с тем, она распоряжалась деньгами, завоёвывая не только торговых союзников, но и сердца людей. Она построила первую школу в нашей стране. В неё могли попасть все, кто того хотел. Обычное трёхэтажное здание, с простой крышей, с простыми окнами, обнесённое скромным низеньким заборчиком, ворота в котором были похожи на замок Алесандра в миниатюре. Такой была школа. Метафорически точной — замок, стена, а в центре знания. Красиво! С годами она превратилась в элитное заведение, хоть ни чуть не изменилась, не стала ни красивее, ни богаче на первый взгляд. Названная в честь основательницы, она стала эталоном для учебных заведений. Магонэльцы, так сейчас называют её учеников, всегда слыли хорошими специалистами, слегка заносчивыми, но добрыми внутри, всегда готовыми помочь… За хорошую плату, конечно. Последнее — прерогатива современных дней. Магонэль была против исключительного богатства. Её поддерживал и Витро Позмежко, и его ученик Аналео Порти, автор первого медицинского учебника, вошедший в историю как первый знаток физиологии человека. Оба они умерли при правлении Магонэль, но никто не смог превзойти их в знаниях. До сих пор!

   Сколько всего сделала великая и прекрасная королева… Кем была она? Волшебницей? Ведьмой? Быть может просто умницей, смогшей перебороть в себе и людях зависть? Сеявшей добро, ученицей, вечно ищущей что-то новое, что можно изучить? Лишь одну загадку она загадала потомкам, другие разгадывала, не жалея сил и себя.

   После её смерти все узнали, что у неё была дочь. Она и сопроводила мать в последний путь. Пушок белоснежных её волос не оставил ни сомнения — она часть династии. Но как? Каким образом в ней, в этой девушке, лилась кровь Ангушэров? Когда и как её зачала её мать? Когда и как родила? Это до сих пор неизвестно. Теория о том, что она не была родной — не рассматривается даже близко! Во-первых был проведён тест ДНК, который, сравнив останки Магонэль и её дочери, Яно Соломонту, нашёл необъяснимое нам совпадение в волокнах тканей, во-вторых последующие дети Ангушэров были похожи, во многом, на своих предков, и все это замечали. Так как же получилось, что престарелая королева привнесла в мир принцессу? Возможно, мы никогда не узнаем.

   Яно Соломонту внешне походила на Агнолин, конечно же, но нрав имела суровый. Суровее, нежели кто-либо из её родственников мог иметь. Похоронив мать и не проронив и слезинки, она стала править королевством, делая то, что никто из её предков не делал — она организовала первую армию. Не простую, набранную из добровольцев, а обученную армию, которой платились деньги. Дело в том, что наши соседи, ставшие сначала нашими торговыми союзниками, начали поддаваться на уговоры растущей в размерах Миилской империи. Она сохранилась до сих пор, потеряв лишь территорию на юге страны, там всегда располагались центры культуры и науки. Теперь там находится республика Шар, круглой формы, граничащая с империей по всему своему круглому периметру. Тогда же империя граничила с Соломией, Тандрией и Рией. Две последние страны, хоть и стали впоследствии республиками, но названия свои не сменили, что нельзя сказать о Соломии. Соломией она стала вновь лишь век назад. Или около того. В любом случае, Тандрия и Рия были слабы в те времена, цари их вели себя хуже нашего Алесандра, и страны пошли на такую уступку — они впустили миилских солдат в свои города, предав таким образом своего торгового партнёра Соломию. Ковск, государство, расположенное западнее Соломии, находилось между двух огней — с севера его поджимала яростная Тандрия, а снизу вечно подкалывала беспокойная Рия, и вскоре король Ковска тоже сдался. Миилская империя взяла Соломию в кольцо. Тут у нас и появилась своя армия.

   Своевременно, скажете вы. Ещё более своевременно Яно Соломонту вышла замуж. Она воспользовалась своей неотразимостью ради блага общества. Людовик Добрый, пятнадцатый сын императора Миила, стал её надёжным супругом. Хоть он был и мягкотел и постоянно плакал, уничтожая своими слезами важнейшие исторические документы, супружеский долг он исполнял исправно. На свет появились трое сыновей — Угнуз, Ивграфий и Лисандр. Судьба распорядилась таким образом, что каждый из них успел побывать на троне. Яно часто болела, не теряя при этом стойкости и жёсткости, и каждый из сыновей тотчас же становился регантом. В итоге и факт того, что в нашей стране появилась армия, сыграл своё. Братья, поддерживаемые разными её частями, переругались настолько, что выжил лишь один. Шестнадцатилетний Лисандр ввёл в моду «возраст зрелости». Отныне все жители королевства, достигшие шестнадцатилетия, становились совершенно взрослыми и имели право жениться, распоряжаться движимыми и не очень вещами… Это спасло страну от краха, ведь молоденький король не только отыграл несколько победных войн, найдя в одной из них свою любовь — красавицу, заморскую певицу и торгашку Аринэтт, но и породил на свет прекрасного мальчика. Назван он был в честь дедушки. Юло Второй правил неизвестное количество времени. Он был десятым Агнушэром по счёту, следовательно у него было трое детей. Но ни об одном из них не сохранилось ни слова! Лихие времена шли на страну, полные кровопролития и смуты…

   Так, осмелюсь предположить, дети Лисандра, дети Юло Второго пошли воевать один с другим и… Случилось то, что случилось.

   Время Смуты и Раздора считается непродолжительным периодом нашей совместной истории, в которое творилось чёрт знает что! Правители сменяли друг друга ежедневно, улицы Нгушэра были полны крови и ужаса, и именно тогда столица впервые поменяла название. Нгушэр стал Гушароном, полным кошмаров и страхов. Стоит упомянуть, что Гушарон продержался недолго, после голодного восстания, которое прекратило все войны, правда, не так как вы думаете, он был взят Миилом под личный контроль. Побыв под гнётом империи, город был высвобожден теми голодными и восставшими, что сами сдали его неприятелю. В наследие от империи мы получили новый город с новым названием и нового короля.

   Над Шароном засиял Алиодр Марветский. Будем честны, своё повышение от городского советника до короля он принял достойно. Даже не сошёл с ума и не соблазнился богатством, хмелем. И в целом он был молодец… Он вернул народу тягу к знаниям, сурово, быть может, но обязал всех и каждого закончить школу. Иначе — нет жизни. Именно поэтому мы до сих пор придерживаемся традиций и все учимся, даже после достижения возраста зрелости. Так же Марветский перенёс имперские Высшие Школы к нам. И назвал первую медицинскую из них в честь лекаря Позмежко. В ней открылась и первая обширная библиотека. Потом, чуть подумав, Алиодр перенёс её в отдельное здание, а так же составил архивы, из которых всё вышеописанное дошло до наших современных рук. Он так же придумал паспорта, ввёл необходимый учёт имущества и детей, распределил налоги между богатыми и бедными, помог избежать окончательной вырубки нашего леса и так же спас реку от осушения. Много чего сделал, вот только лишил нас сказок.

   Да-да, во времена Алиодра Марветского развилось такое движение лже-науки, веры или магии, как сказочнество. Основывалось оно на сказках, пришедших из тёмных времён Смуты и Раздора. Как вы, наверное, представляете, сказки эти были крайне жёсткого содержания. Их переписали на новый лад, слегка подсластили и сделали новым волшебством. Да, уже во времена Марветского волшебники стали пропадать. Но зато появились сказки. Которые Алиодр ненавидел и уничтожал. Тогда, кстати, написали сказку о Короле Стекла. Вернее переписали. Она родилась в пылу смуты, в жару раздора. Но не будем о ней, вы все её прекрасно знаете. Другие сказки лишь позже, после революции, стали доступны нам. Но до неё ещё далеко.

   Любимец народа Алиодр Марветский испытывал непреодолимые трудности с продолжением своего недурного, вроде бы, рода. Мало того, что тяготел он лишь к идеальным красавицам, каких было и будет всегда немного, так и здоровье его не радовало своим состоянием. Тут и сыграла свою роль Высшая Школа Медицины. Конечно, врачи хотели помочь королю, давшему им место в жизни, и подарить новую жизнь ему. Но, увы, раз за разом, все их попытки оборачивались неудачей. Правда, было совершенно несколько важнейших медицинский открытий, тут не обошлось без Бэллота Каприна, изучившего досконально все труды Позмежко и Порти, но ребёнка король так и не получил. До того момента, как получил. Случайно встретившись с какой-то неизвестной дамой. Она потом жила с ним некоторое время, пыталась развеять его думы… Тогда было модно искать себе муз, но не писать сказок, не рассказывать легенд, поэтому вся информация со времён Марветского такая скучная, нет вот как в старые, былинные времена Ангушэров… Но не будем о грустном. Незнакомка родила Марветскому сына и скрылась в закат. Долгожданного наследница Алиодр назвал исключительно в свою честь. Алиодром Марветским Вторым. И вскоре, доведя сына лишь до его первого урока, скончался. От радости, наверное. Или не справился с родительским долгом…

   Сын его вырос полной противоположностью отцу. Явно сыграла роль родственной связи с прекрасной и неизвестной мадам, убежавшей в самый ответственный момент куда подальше. Был он глуп, наивен и крайне нестабилен, постоянно сходил с ума и в буквальном смысле лез на стену, даже чуть не сжёг отцовские труды — первую библиотеку. Что-то в его голове было не так, и первая Высшая Школа Медицины, конечно же, стремилась ему помочь, спасая при этом всю страну и себя в том числе. Так в Соломии появилась психиатрия.

   Правил Алиодр Второй крайне непросто, спутано и задумчиво. Многое до сих пор хранится в архивах под грифом «Совершенно секретно»! Даже историкам не дают права прикоснуться к тайнам его правления. Поговаривают, что он даже слышал голоса и говорил с этими голосами на людях. Сын его, правда, отцовской особенности не унаследовал. Он был крайне умён, видимо сыграла роль материнского воспитания. Мать его была директором одной из многочисленных школ Шарона. Она выходила из старинных богатых семейств и была идеальной партией безумному Алиодру. С горем пополам родила ему сына, Гнусио, который и стал править под присмотром матери. Видимо от этого у него такое гнусное имечко…

   Отчего гнусное? Оттого, что, хоть его мать, которую, как говорят, звали Индиондра, и следила за ним, но не уследила. В какой-то момент своей безупречной биографии Гнусио страшно расстроил одну девушку. То ли он влюбил её в себя ради шутки, то ли мечтательно желал чего-то большего, а потом опомнился и передумал, стал как отец, а он между прочем пытался отречься от престола, убегать… Но так или иначе он её обидел. Зверски. Необычайно обидел. Она разозлилась и прокляла его. После этого, тут уж, простите, сказать нечего. Стали возникать подозрения в том, что магия вернулась. Но это лишь подозрения. А что по поводу фактов?

   Факты таковы — вернулись некоторые древние сказки и легенды, им удостоили целый отдел в первой библиотек, а так же случилось страшное и непоправимое у всех мужчин в роду Марветских стали рождаться только и исключительно девочки.

   К чему же шум, если раньше, в допотопные времена, на троне сидели женщины, королевы, и ничего плохого в этом не было? А к тому, что имперские традиции, в том числе наследование по мужскому признаку, перешли в Соломию. А значит наследником и потом уже королём мог стать только сын Гнусио. А он был проклят. Или не совсем проклят… В любом случае, случилась дилемма. Из-за этой дилеммы вплоть до революции в паспорта, да и в целом всюду, перестали записывать дочерей! Девочки появлялись в официальных документах либо после свадьбы, либо после смерти.

   А причиной тому — массовая рождаемость в семье короля девочек. Его жёны, имена которых утрачены судя по всему от огорчения, их было пять, рожали ежегодно лишь наследниц. Поэтому затем загадочно исчезали вместе с оными, оставляя место для новых избранниц Гнусио Марветского. Индиондра изо всех сил пыталась помочь сыну, она знала много о науке, об искусстве, обо всём на свете… Но это не помешало ей умереть. После гибели её Гнусио в порыве горя вычеркнул всех своих дочерей из паспорта, горько собрал совет, и так в нашей стране появился парламент, и начал смиряться с тем, что его полоумный отец, а он был всё ещё жив, не только переживёт его, но и вновь станет королём.

   Решение пришло откуда не ждали. Пятой и последней женой Гнусио стала беженка из республики Шар, только что сформировавшейся на фоне беспорядочной революции в Миилской империи. Она была за монархию… И очень молода. Молодой организм породил другой организм мужского пола, чем обрадовал Гнусио, но радость его длилась не долго. Больная и измученная, леди умерла. И растерзанный чувствами Гнусио вычеркнул её имя из истории. Имена жён королей больше не существовали в архивных записях.

   Быть может оно и к лучшему. Ведь с сына Гнусио, названного в честь страны Соломио, началась сумятица, которая называется теперь семикоролевщина. Гнусио, как основатель безумия, в неё входит.

   Что интересно — Алиодр Второй дожил до своего правнука Катио, а потом скончался. Не приходя в сознание.

   Но, что тут скажешь, началась безумная гонка каждого из последующих королей. Каждый пытался:

а) родить сына

б) переименовать страну

   Благо достижения предков позволяли.

   И так в нашу историю вошли Катио, Кати Второй, названный в честь основателя нашей страны, Тино, Норино и Розендольф. Все короли до Розендольфа назывались исключительно в рифму, видимо с горя, а Розендольф прервал порочный круг.

   Его это, правда, не спасло.

   Тихой ночью, семнадцатого июня, напоминаю, что календарь мы переняли от завоевавшей нас однажды империи, семнадцатого июня семьсот третьего года, Соломия, переименованная семь раз, содрогнулась. Король Розендольф уехал на рыбалку и не вернулся. Он был жив, просто по пути туда он сговорился с готовившим революцию Путём Слеогровым, отказался от всего, и уехал куда подальше, в селения близкие к Тандрии. Розендольф с детства об этом мечтал. Потом он, кажется, родил семерых детей, но это уже совсем другая история. Путь Слеогров же хотел перемен.

   Взращённый в тихих, но грязных районах бедного Шарона, он жаждал лишь одного — остановить безумных королей и стать у руля, взять власть в свои руки и сделать так, как ему казалось правильным. У него был друг детства, который потом стал его главным политическим соперником, Грудо Вондатров, напомню, второй глава дома правительства нашей республики. Их пути то сходились, то расходились, но на момент затянувшейся рыбалки и воцарения Путя, они опять сошлись. Грудо лез грудью на амбразуру, требовал пересмотра решения Розендольфа и его казни. Поддерживающих было немного. Путь же, жаждал перемен!

   Он сменил императорское название Шарон на Шэрн, наш город носит это название и поныне, столица начала застраиваться фабриками. Кстати о них, пока наши соседи развивали промышленность, наши короли были заняты наследниками и переименовыванием государства в стёртые из истории названия. Соломия при Путе стала Саровией. Так он считал, было правильнее. Отца его звали Саро, мать Вией… Республика Саровия быстро наращивала технический и военный потенциал. Первый замок стал домом правительства. Кстати, в него каждый из правивших нами государей вносил изменения, поэтому Дворец Истории, ныне главный исторический музей страны, хоть и сохранился со времён Ангушэров в первозданном виде, но был изрядно модифицирован. В доме правительства провели трубы, газ, электричество, нормальный водопровод. Как раньше без этого справлялись тоже неизвестно, вся информация сгинула в бездне времени, наверное? Дворец-мутант стал символом новой жизни, а Путь Слеогров не остановился на этом. Он двинулся на восток, пересёк реку и построил новую столицу Путьград. Сейчас город является развитым районным центром, но тогда… Да что говорить!

   Похожий одновременно на большую коробку, в которой разместили много маленьких, Путьград славится своими лабиринтами улиц, дорог, многоуровневыми улицами и несравненным, индивидуальным стилем. Все дома, хоть чем-то и напоминают средневековые, времён Смуты и Раздора, прижаты один к одному и имеют одинаковые красные крыши. Путь Слеогрова был загадочен, но галантен. Выстроив город он пошёл дальше, вернее, топтался на месте и выдумывал новые новшества.

   Первый в мире поезд, первая станция, та самая, встроенная в дома, знаменитейшая Путь-станция. Железная дорога, изначально называвшаяся Путь-дорога, но потом ставшая просто Великой Опоясывающей Дорогой(ВОД), пронизывает каждую из прилежащих к нам стран. То есть в Тандрии, Ковске, Рие, Миилской империи, и даже республике Шар есть ВОД. И поезда.

   На поездах путь Слеогрова закончился. Он умер под одним из них, и место его занял его соперник. Грудо Вондатров.

   Грудо Вондатров оставил всё, что сделал его заклятый друг Путь, изменив, разве что, название страны. Саровия стала республикой Гордией. Технологичный прорыв, смена направления в сторону научного прогресса, продвинутая медицина, машины, автобусы, самолёты — всё это привнёс Грудо. Механик, инженер по профессии, гений в душе, он создавал и создавал всё новые и новые изобретения. После его болезни, кстати, именно его правление позволило нам обнаружить опасную болотную лихорадку и вылечить его, правителем Гордии стал Моно Вондатров, его брат. Правление Моно у многих вызывало сомнения. Мальчишка, едва закончивший Высшую Школу, глава страны… Странно звучит, правда?

   Моно, правда, сделал то, на что остальные не решались. Он разделил людей на партии. На «старых», приверженцев традиций, и, «новых», желавших ещё больших перемен. Сам отошёл к «старым» и начал борьбу, которую проиграл.

   Виктю Робиттэ, стал первым «новым», сменившим практически весь ход нашей истории. Во-первых, он первый предложил создать общее летоисчисление для всех стран мира. Во-вторых, он внёс традицию, как ни странно, традицию стирать достижения предыдущих правителей, которую подхватили потом последующие наши главы парламента. Королевский совет развивался, стал сначала республиканским, а потом и вовсе переквалифицировался в парламент. В общем-то на этом о Виктю можно забыть.

   За ним шёл «старый» Холо Монишэ, потом «новый» Бэтто Нисамэ, о каждом из них в школах учат лишь приверженцев партий. За ними идёт наш нынешний президент, он первый занимает такую должность, все до него были главами дома правительства, хоть столица и была в другом городе. Он вернул нашей стране историческое название, он создал новую партию — партию «средних». И его мы все любим и уважаем за то, что он позволил нам взглянуть на нашу жизнь по-другому. Ведь среди нас всё чаще появляются не «старые», и не «новые», а «средние»…

   Учитель Рони Донтарёв осмотрел класс, который не сильно был заинтересован в его рассказе.

- На этом и закончим наш последний урок истории, - немного печально закончил он. - Пора в новую жизнь, правда?



Глава вторая, в которой Катя Ве;рнер сталкивается с неизбежным.

- Что, неужели я стал так неубедителен, Катя? - спросил учитель свою самую преданную ученицу. Она сидела за первой партой, всегда, с первого класса, и всегда её внимание было на Донтарёве.

- Что вы, учитель, вовсе нет, - Катя задумчиво вздохнула. - Знаете, мне кажется, что все сейчас думают даже не о вас, не о школе, не о Высших Школах, они думают о своей дальнейшей жизни, о переездах, свадьбах, о покупках… О... Переменах в жизни…

- А о чём ещё нужно думать в осьмнадцать лет? - усмехнулся Рони. - Да, подруга, ты точно оторвалась от общей массы людей, тебе будет непросто.

- Быть может вы и правы…

- Конечно я прав. Я отвёл сотни тысяч уроков за всю свою преподавательскую деятельность, я знаю о чём говорю.

- Конечно, но…

- Никаких но! Переставай летать в облаках, Вернер, иначе ты далеко не улетишь в этой жизни.

   Рони взял в руки лежавшие на его столе документы и бросил в воздух.

- Летай, Вернер, летай! Летай, пока можешь!

   Катя стеклянными глазами смотрела на любимого учителя. Он больше не казался ей таким милым и забавным, как до этого. Последний год она редко посещала занятия в школе, параллельно с Высшими Классами, часто заменяющими обучение в Высших Школах, она посещала курсы, чтобы поступить туда, куда собиралась. За это время многое исчезло из её жизни. В прах обратились друзья, увлечения, многие смыслы. Катя Вернер идеально подбирала цвета, умела создавать удивительные композиции из стекла — чудные мозаики и небольшие фигурки, идеальные стеклянные шарики разных цветов и размеров. Она могла поехать к своей тёте, открыть магазин и ни о чём в жизни не переживать. Она могла выйти замуж или переехать в другую страну. Она могла столько всего… Но не хотела, не видела смысла в этом. Она молча смотрела на то, как падают на пол документы, как Рони Донтарёв радостно подпрыгивает, чуть ли не касаясь потолка…

   И всё это не имело смысла.

   Вернее, смысл был, было много разных смыслов — но ни один из них не подходил Кате. Ни один не был близок её душе… Она чувствовала приближающееся неизбежное, последние бумаги ложились на пол ровными рядами, и она знала — пути назад в осмысленное, родное, для неё уже не будет.

Глава третья, портретные зарисовки.

   Кате было без месяца восемнадцать лет. Она чем-то походила на первого правителя своей Родины — усталая, невысокая, потерянная. Её родители развелись, когда ей было семь лет. С тех пор она мало улыбалась, редко мечтала и очень часто терялась. Её длинные, худые руки постоянно находились в компании стекляшек, подобранных на улице. Если немного подравнять найденный где-то осколок, может получится неплохая фигурка или шарик. Такие ставят на полку между книгами или засыпают в вазы вместо воды и цветов. Мама Кати это не поддерживала. Она расчёсывала непослушные рыжие волосы дочери, доставшиеся ей по наследству от дедушки, постоянно отвлекаясь на телефон, бубнила что-то невнятно, периодически требуя от ребёнка бросить стекло в стоящее возле рабочего стола ведёрко. Катя не повиновалась. Тогда из своего кабинета выходил папа, грозный, высокий и такой шумный. Он требовал прекратить разбирательства, ведь они мешают ему работать. Мать бросала на него несколько не менее грозных, чем он сам, взглядов, и отец уходил, тоже что-то бубня себе под нос. А потом они оба растаяли, исчезли куда-то, Катю отправили к тёте. Тогда тётя специально сняла квартиру возле Катиной школы, чтобы не отрывать ребёнка от учёбы. Потом, когда Кате исполнилось шестнадцать, тётя уехала к себе в Путьград, неофициально называемый Итарино. Итаринская тётя часто писала письма и присылала подарки, а шэрнские мама с папой вообще не появлялись. Даже когда Кате вручили диплом об окончании Малой Школы и Высших Классов, они не явились. Просто испарились, словно не было их никогда.

   Они не знали, что около года назад, гуляя в лесу, Катя случайно зацепилась о ветку большого дуба. Волосы после этой прогулки так и не оправились — пришлось остричь. Так два непослушных хвостика превратились в аккуратную, закругляющуюся в районе затылка причёску. Чёлку Катя оставила без изменений — она едва касалась её глаз и не лезла за уши. Впрочем, горевала она, как и многие правители Соломии, недолго. Новый вид пришёлся ей по вкусу.

   Тогда же она сменила привычные ей школьные платья с жилетками на большую зелёную футболку. Футболка была настолько велика ей, что напоминала платье. Но это было удобно.

   Так курсы Высшей Школы и неудачная прогулка превратили её в практически взрослого гражданина страны.

   Её любимый учитель, которого она каждый день провожала до порога его дома, был лысоват, но это не мешало ему веселиться. Раньше Кате казалось, что лысому человеку не может быть весело, но теперь она знала, что веселиться и быть счастливым — это разные вещи.

   Учитель Рони Донтарёв, его профессия была своеобразной приставкой к имени, был уже достаточно стар, чтобы выйти на пенсию. Он грозился не увидеть, как Катя выпуститься из школы. Но всё же всё увидел, хотя и носил прямоугольные очки и подтяжки.

   Очень часто он, в компании Кати и её тётушки Шу;ги Мофне;вски, смугловатой брюнетки с очаровательным личиком, шутил про себя, про школу и про других. Маленькая Вернер крутилась между двух взрослых, не понимая, почему они так часто отворачиваются друг от друга. Один раз Рони пошутил про свадьбу, после чего Шуга запретила ему общаться с Катей после уроков.

   И всё чаще, год за годом, в голове Вернер появлялась мысль: «Он совсем меня не любит. Я для него лишь парта… Я была ему интересна только тогда, когда рядом со мной была тётя Шуга...»

   В любом случае, вся жизнь, которой жила Катя последние годы, была уже позади.

   Она ждала автобус, который увезёт её далеко-далеко из столицы. В пригороде Итарино её ждала Высшая Школа. А это значит, что родной город она увидит только через год.

   Никаких больше знакомых вещей, никаких прошлых страхов и обид. Ничего хорошего, проверенного, одна неизвестность. С другой стороны, это не так уж и плохо — если ты идёшь в новый мир, значит ты можешь найти там что-нибудь себе по душе.

   Автобус был красного цвета, как и все остальные. Он чем-то напоминал длинную коробку, в которой зачем-то проделали пять окон и к которой затем приделали колёса. Водитель взял с Кати дополнительную плату за её тёмно-синий рюкзак, и девушка медленно поплыла в середину салона. Там было её любимое место — у окна.

- Год — это немного, - сказала старушка, севшая рядом с Катей. Катя почти не слушала её и постоянно смотрела в окно, на дорогу, на сменяющие друг друга дома, лес, равнину. - Вот мы сейчас уже почти доехали до реки. За год наша река протекает около ста миль, где-то сто шестьдесят километров. А до Путьграда всего пятьдесят. Хотя пройти их так трудно!

   Катя молча кивала. Она знала, что столица и второй по величине город располагаются на расстоянии около ста пятидесяти километров друг от друга. Скорее всего старушка давно потеряла рассудок и всех знакомых и родных, поэтому подсаживается к незнакомцам в автобусе. Она едва слушала её загадочные предположения, из вежливости и сострадания к возрасту.

- А ещё, милочка моя, я считаю, что вам необходимо читать! - воскликнула старушка, доставая из своей сумки какую-то старую, увесистую книгу. - Держите! Дарю!

   Катя посмотрела на старушку. Большие голубые глаза смотрели на неё с искренним интересом. У женщины были две толстые седые косы, большая сумка из разноцветных лоскутков, трясущиеся пухлые руки. И книга. Толстая, потрёпанная, вся в закладках.

- Что вы, не надо, - девушка хотела отказаться от внезапного предложения, чтобы не обделять пожилую женщину, но та была непреклонна.

- Вы едите в другой город, смена обстановки так часто вынуждает нас обращаться к старому, давно знакомому, - улыбаясь, проговорила старушка. - А эта книга много чего повидала, много людей, много городов… Тем более, в вас горит достаточно огня, чтобы…

   Резко она замолчала.

- Чтобы что? - Катя не заметила, как книга оказалась у неё в руках.

- Чтобы творить добро, - пробормотала старушка. - Чтобы увидеть… Кхм… Я уже выхожу. Береги эту книгу, Вернер, она послужит тебе добрую службу…

- А откуда вы знаете мою фамилию?

   Катя хотела засыпать незнакомку различными вопросами, но та мгновенно поднялась на ноги и вскоре исчезла возле одной из дверей автобуса.

   В Соломии было принято дарить переезжающим в новый город людям книги. Эта традиция взяла начало во время революции, когда информацию нельзя было получить другим способом — её буквально передавали из рук в руки. Поэтому, Катя не так сильно удивилась, получив в подарок от незнакомки книгу в кожаном переплёте. Скорее, она была удивлена, что эта книга, во-первых не имела названия, во-вторых была крайне тяжёлой, а в-третьих не представляла особого интереса для переезжающего человека. В чём смысл дарить книгу, которой даже нельзя воспользоваться на практике?

   Женщина, сидевшая несколькими рядами далее, озабоченно закачала головой.

- И разве здесь есть остановки? - проговорила она. - Вот выросли у нас на глазах дети, не знающие ничего, кроме своих затей…

- В каком смысле? - Катя ошарашено оглядывалась, пытаясь понять, в каком из трёх выходов пропала незнакомка. - Вы имеете в виду, что…

- Брать в руки чужие книги, тем более такие, - женщина продолжала качать головой. - Вы явно не читали сказок. И тем более не слышали о Короле Стекла.

- Почему же, - Вангер слегка оскорбилась. - Я слышала.

- Но не читали же?

- Не читала, я… Мои родители были против, чтобы…

- Да-да, эти родители, которые считают, что дети должны расти в практичном мире, знать только вещи, которые потребуются им на практике… Как только выросло столько людей, не знающих простых предосторожностей?

- Вы имеете в виду суеверий?

- Зови это как хочешь, детка, это часть нашей жизни. И, если ты вдруг не знаешь, очень часто это спасает нашу жизнь! Вот что это за книга, которую тебе протянула старая леди?

- Это…

   Катя покрутила в руках тяжёлое приобретение. На обложке ничего не было, кроме выжженной четырёхконечной звезды, она занимала почти всё её пространство. Недолго думая, девушка открыла книгу. На развороте тоже не было ничего примечательного — красивый тёмный узор из четырёхконечных звёздочек, таких же, как та большая на обложке. Следом шли белые, слегка пожелтевшие страницы.

- Так что это за книга? - повторила женщина. На ней были очки с толстыми стёклами, из-за которых она вся казалась похожей на рыбу.

- Это… - Катя удивлённо разглядывала красивый печатный шрифт, которым было выполнено несколько надписей. - Это «Сказки из прошлого, настоящего и будущего».

- О! - настроение попутчицы резко улучшилось. - Неплохо… А автор?

- Автор?

- Да, есть несколько изданий, новое совершенно ни на что не годится!

- Автор… Нэлик Аросте.

- Аросте! Прекрасный подарок. Теперь, я, кажется, её поняла.

- Неужели?

- Да-да, она решила напомнить вам о сказках, о детстве, о чуде! Невероятная женщина, как жаль, что я сначала приняла её за сумасбродку.

- Чтож… Значит сказки…

- Именно! Там и про Короля Стекла, наверняка, есть, посмотрите!

- Обязательно посмотрю, - кивнула Катя, засовывая книгу в без того набитый рюкзак. - Обязательно…

   Автобус мчался по дороге со скоростью, кажется, света! Даже если не света, то точно со скоростью дождя. Он заморосил вскоре после того, как из автобуса вышла загадочная старушка. Вскоре он набрал силу, и красненький «Междугородний» уже пробирался сквозь грозу, не сбавляя при этом скорости.

   Катя прижалась к стеклу. Её глаза медленно закрывались. Дремать хотелось необычайно, и всё вокруг тому способствовало — и дождь, стучащий по окну, и полутьма салона автобуса, и тяжёлый рюкзак, и мысли о грядущем, и даже воздух, такой вязкий и прохладный.

   «Ведь нет ничего плохого в том, чтобы немножечко поспать?» - подумала Катя, закрыв глаза. «Мне до конечной. И что может случится в нашей спокойной стране? Пассажиров почти нет, никто никуда не ездит...»

   Дождь продолжал монотонно стучать по стеклу, и портреты, срисованные с проплывающей мимо реальности, постепенно поглощались сонным сознанием. Если есть где-то дождь, значит кому-то это нужно. Если есть где-то старая книга, которая ищет нового владельца, значит она его найдёт.

   Но что найдёт новый владелец?

Глава четвёртая, в которой рассказывается история Высшей Школы Фонтэ.

   Пригород Путьграда, изначально являвшийся отдельным поселением, имеет своё собственное название. Арионтфэлл, раньше маленькая деревенька, ныне почти полноценный город, в котором имеется всё для жизни, развивается в умеренном темпе классической жизни. Несколько элитных учебных заведений, прославившихся на всю Соломию, в последние годы все стали считать слишком старомодными. Впрочем, они идеально вписываются в мир дореволюционных особняков и замков, которыми кишит Арионтфэлл. Старые устои, старые правила, старый этикет, старые мощённые дороги, старые парки, старые книги в старой библиотеке, старые сказки…

   Высшая Школа Фонтэ, в которую Катя попала по чистой случайности, располагалась как раз в одном из старинных замков. «Надежда оформителя», построенная Бруно Дукини в последние годы правления Алиодра Второго, была подарком на свадьбу художника Индиано Фонтэ и дочери одного из королевских советников Татианны Люзнд. Бруно и Индиано дружили продолжительный период времени, поэтому такой подарок, половину которого оплатил отец невесты, не был ни для кого удивлением. Удивительным было место, избранное для постройки.

   В те времена, Арионтфэлл уже имел свой статус — здесь жили, в отдалении от столичной суеты, ближайшие родственники королевских и не очень особ. Шума здесь не любили, но очень уважали всяческие науки и искусства. Уважение это было нелегко заслужить, и любой приезжающий сначала пристально изучался, чаще всего фамилия играла главнейшую роль в этом изучении. Фамилия невесты, Татианны, была на слуху. Её отец умудрился войти в доверие к нервному королю Алиодру и, как ни странно, вызывал у него восхищение. Подобное случалось нечасто и заканчивалось одинаково — Алиодр Второй в один прекрасный день начинал подозревать своего любимого советника в измене, паранойя вынуждала его либо казнить, либо выгнать изменника. Поэтому семейство Люзнд старалось как можно быстрее, ещё находясь на вершине, подготовиться к этому неприятному процессу. Такой подготовкой должна была стать свадьба единственной дочери, однако Татти, как её звали ближние, провернула небольшую интрижку — у самого алтаря она сообщила жениху и всем присутствующим, в том числе самому королю, что брак данный крайне нежелателен, после чего, под аплодисменты безумного правителя, удалилась. Мать сбежавшей невесты была в отчаянии, отец же уже успел передать деньги на строительство свадебного имения, он предпочитал доверять своей дочери, поэтому бедный художник ничуть его не смутил. Сначала.

   Но Индиано Фонтэ оказался одним из почти уничтоженных сказочников — он носил длинные волосы, цвет их достался ему от матери, и, что было крайне неудачно, напоминал цвет жёлтых тюльпанов, усыпанных пеплом. Такой цвет был признаком нищеты и, чаще всего, приверженцев различных безумных, сумасшедших движений. Таким был Индиано — человеком искусства и безумия не меньше королевского. Романтичная натура художника Фонтэ не давала ему понять, что на новом месте ему и его супруге придётся нелегко. Особенно нелегко будет, если родственные связи между высшими мира сего и ими будут не доказаны. Лучшее доказательство — фамилия. А Фонтэ жаждал вознести себя и своих предков в ранг высших. Следовательно, требовал, чтобы Татианна стала тоже Фонтэ, как и их задуманные дети.

   Со скандалом, тоже у алтаря, Никио Люзнд дал согласие на эту безумную процедуру, и в только что построенный замок новобрачные прибыли под одной, никому неизвестной фамилией. Конечно, как и предполагалось, это сильно испортило им жизнь.

   Татианну все дамы высшего общества обходили стороной, считали чуть ли не чумной, безумной, и боялись от неё чем-нибудь заразиться. Супруга её не пускали в местную церковь! Он хотел написать несколько картин, дабы храм облагородился.

   Тут стоит упомянуть о религии.

   Со времён Смуты и Раздора на территории Соломии сложилось несколько основных религий. «Старая», даже «древняя» религия — языческий Боурам. Боурамские традиции состояли в вере в любое сверхъестественное явление, все сказочники были боурамцами, храмов они не строили, зато рисовали красивые «иконы»: всяческих духов, фей, эльфов, любую, как выразились бы другие, гадость на ножках. Святыней боурамцев является камень Агнолии и, расположенный где-то среди болот, точное место знают лишь праведники, тотем самого главного Бога — Боурама. Боурам — создание похожее на человека, но на самом деле совершенно отличное от него. Он является к каждому приходящему в образе случайного создания, или являлся раньше. Во время правления Алиодра Второго среди народа Соломии распространяются слухи, что путь к его тотему давно забыт. Впрочем, до него тоже было много религий, занесённых песком времён, о них не вспоминают. Зато, помимо «новых» почитателей наук, существуют так же и «новые» религии. Вернее верования. Лунариз(поклонение Луне и ночи) и Солтизм(поклонение Солнцу и дню) — противоположные, постоянно конфликтующие верования. Всё в них было противоположно, от одежды и традиций до объекта верования.

   Лунаристы или, как их называют противники, лунатики, строили высокие, удлинённые строения с множеством башен, украшенные колоннами и большими витражными окнами храмы. В стеклянных композициях витражей использовались одни и те же цвета, оттенки ночи, которые почитались и в одежде, и в обустройстве любого жилища — синий, голубой, фиолетовый. Службы велись исключительно после заката и до самого рассвета. Длинные одежды лунаристских священников напоминали чем-то королевские мантии — на многослойном костюме вышивались звёзды, кометы, на груди красовалась Луна, а по бокам, на удлинённых рукавах писались имена основных Богов — Лунариз(Бог Луны) и Старост(его верный друг и слуга, звезда). Лунаристы любили заунывные мелодии, холодную пищу и тихие, редкие встречи. Любые праздники они презирали. Но длинные стихи, молитвы к двум Богам, почитали. Правда, исполнятся они должны были под покровом ночи одним чтецом.

   Солтисты, называемые недоброжелателями подсолнухами, предпочитали почитать своих Богов в домах с тремя крышами. Треугольники крыш, обращённые ко входу, встречали каждого маленькими прозрачными окошками. Ниже окна отсутствовали совсем, их место занимали постоянно рисуемые флаги. На каждом из них отображался один из периодов жизни великого Бога Солнца Сатариса и его спутницы Гэлы. Вдвоём они праздновали дни счастья, жизни и процветания. Конечно, каждый праздник, случавшийся по солтистскому календарю раз в два-три дня, сопровождался громким хоровым пением, танцами и чтением громких молитв. Все прихожане и священники одевались в одежду, состоящую из трёх цветов, оттенков дня — жёлтого, оранжевого и, в редких случаях, красного. Одежды их струились на ветру, были просторны и свободны, так же как и они сами. Любой пришедший к ним считался другом, любой мог поучаствовать в их пирах и торжествах. Музыка никогда не покидала их храмы, их дома, а люди, верящие в чудо и вверяющие свои жизни Солнцу, всегда улыбались и вздымали руки к небу...

   Храм, в который пытался вломится Индиано, принадлежал к лунаризму. Как вы поняли, ему там не были рады.

   В любом случае, со временем, все жители «элитного» Арионтфэлла смерились с существованием незнатных соседей. Так год за годом жили с надеждой в своём замке Индиано и Татианна. Детей у них не было.

   Лишь в зрелом возрасте, в шаге от старости, стали влюблённые родителями. Высшие силы послали им сына — озорного и смышлёного мальчишку Дэрэнса Фонтэ. Он и явился основателем Высшей Школы Фонтэ(ВэШээФ). Рос он быстро, не по годам умнел, и в двенадцать лет умудрился сдать проходной экзамен в Высшую Школу Искусств в столице. Однако, его туда не приняли, сославшись на возраст. Тогда Дэрэнс, перенявший от отца и матери всю наглость, что имелась в роду у Фонтэ и Люзндов, пошёл к королю.

   Алиодр прибывал тогда в нештатном состоянии — его новорожденный сын Гнусио, новая жена, новые заботы сбивали его с толку. Когда в тронном зале объявился малыш, которому едва стукнуло двенадцать, он очень удивился. Жена его, нёсшая на руках младенца, Индиондра, увидев практически такого же ребёнка, онемела. Мальчик требовал допустить его к занятиям. Королева озадаченно качала головой, говоря, что по закону это невозможно. Тогда Дэрэнс закричал на весь королевский замок - «Так пускай Король перепишет закон! И всё встанет на свои места!» Крик этот услышал Красный Кардинал, являвшийся по сути, главой надзорного органа, следившего за всеми верующими. Он взял мальчика на карандаш, долго приглядывался к его семье после, а затем, одной ночью, совершил к ним визит. Тайно, естественно. Так семья Фонтэ сама того не желая стала частью государственной власти. Тайной, естественно…

   Дэрэнсу пришлось ждать шестнадцати лет. За это время, не без помощи Индиондры, он выучил всё, что требовалось для того, чтобы закончить любую Высшую Школу Соломии. Примерно в это же время четырёхлетний Гнусио вступил на престол, и мамочка его, в качестве реганта, начала менять систему образования. Так появились Высшие Классы, посещать которые мог любой ученик Малой Школы, хотя, обычно их всё равно посещали после окончания Школы в шестнадцать лет. Наследник Фонтэ получил нужные документы быстро, помогли Кардинал и Королева. И, на радость папы с мамой, открыл школу в их родном доме.

   Замок был большой, просторный, в нём могли бы поселиться не много, не мало тринадцать семей. Со временем, конечно, это число увеличилось — Дэрэнс преобразовывал отчий дом, превращая его в школу, состоящую из нескольких отделений. В школе, помимо учеников, должны были жить и учителя. Скупив несколько рядом стоящих домов, благо дедушка оставил богатое наследство, Фонтэ начинал обосновывать своё учебное заведение, желая, чтобы оно было самым лучшим в стране. Самым элитным. Самым знаменитым. Правда, знаменитой школа стала лишь при его пра-правнуке. Его сын Виториан, рождённый от Алии Романо, был таким же одарённым, как и сам Дэрэнс. Долгое время они, втроём, пытались привести свою Высшую Школу в нужное состояние. В такое состояние, чтобы каждый год открывать набор учеников, находить самых талантливых из талантливых и учить, учить и ещё раз учить, выпуская на свет гениальных художников, советников, гигантов мысли!

   Идиллия долго не наступала.

   Шли годы.

   Виториан похоронил обоих родителей, у него родилась дочь. Она росла у него на глазах. Сузэтт понимала всё с полуслова, горела идеей своего родителя. Она делала всё, чтобы осуществить семейную мечту. Она даже отказалась от свадьбы с перспективным женихом ради школы, которая год за годом приносила одни убытки. Плодом её брошенной любви стали двое сыновей, близнецы Анториан и Любатист.

   Мальчики росли разными, совсем разными — первый был поклонником идей солтизма, второй рос заядлым лунаристом; первый был реформатором, как Король Катио, второй предпочитал спокойный век Ангушэров; первый рвался превратить школу в что-то большее, второй считал, что нужно сохранить всё так, как есть. Братья ненавидели друг друга, но боялись признаться в этом матери. На их глазах Сузэтт угасла, и они остались сиротами в шестнадцать лет. Тогда разразился их единственный, но самый большой скандал.

   Вечером, споря за ужином, братья поклялись друг другу, что покончат с их раздорами раз и навсегда. Анториан желал перемен, Любатист видел их лишь в избавлении от нелюбимого сородича.

   Не выдержав, Анториан бросил свечу, стоявшую между блюдами, в лицо Любатисту. Тот получил шрам и потерял брата. В одну ночь всё переменилось — Анториан исчез, и больше никогда… Впрочем…

   Любатист действовал умно, он быстро сообразил, что стареющий Алиодр Второй долго не проживёт. Поэтому он пригласил безумного старика к себе в дом, проведать разваливавшуюся на глазах школу, поговорить о старых временах… Безумец согласился и, проведя несколько дней в Школе Фонтэ, скончался. На первом этаже, в главной фойе ему установлена памятная статуя, под которой, собственно, и покоится тело правителя. Получив согласие на похороны, Любатист, сам того до конца не понимая, оживил старые связи своей семьи с Красным Кардиналом. Ещё живой к тому моменту Корнелио Хамесон пожаловал школе особую кардинальскую лицензию. Это поменяло всё.

   Учителя, хотевшие пробиться из низов к вершинам, стали терроризировать юного Любатиста. Тот, не окончив ещё Высшей Школы, обещал подумать и принялся добывать заветные дипломы. Ему это удавалось легко. Во время учёбы он познакомился с женщиной, родившей ему единственного сына. Она загадочно умерла много лет спустя, когда Мунфорд Фонтэ сделал Школу знаменитой. История не сохранила её имени. В любом случае, год за годом, шаг за шагом, задумка бедного художника по облагораживанию своей фамилии шла к осуществлению.

   Сын Мунфорда, Роберто, воспитал достойного наследника — Джулио. Тот дожил до самой революции. Он учил, воспитывал уже не первое поколение истинных фонтинцев, поднимая Школу всё выше и выше. Его третий сын, Фернандос Фонтэ, впрочем, как и двое предыдущих его детей, к сожалению погибших в младенчестве, были рождены… Его ученицей! Имя её, ради приватности и скрытности, не разглашалось. Но слухи всё равно начинали ходить туда-сюда. Начинали говорить и о смерти матери Мунфорда… Вернее, об убийствах, происходящих под крышей благородного училища.

   Все эти слухи после революции стали терзать Высшую Школу Фонтэ, не желавшую меняться. Новый век не желал видеть пережитки прошлого, а прошлое не считало себя пережитком. Арла Достевски, желавшая лишь проводить троюродную сестру, учительницу, на новое место, осталась в  Арионтфэлле навсегда. Она не только родила троих наследников великой, уже великой фамилии, но и отстаивала права лунаристов.

   Из троих детей Арлы и Фернандоса, до нынешних времён дожила лишь вторая, средняя их дочь — Алия Виктория Сузэтт, названная, как и другие двое сыновей, в честь ближайших родственников. Индиано Тати Дэрэнс, первенец пары, был похож на двоюродного пра-прадеда. Он желал обелить его имя и заявлял, что когда Любатист умер, а случилось это примерно после рождения Роберто, его брат явился к его могиле, произнося тысячу слов, полных извинения и раскаяния. Поэтому, он на время отдалился от семьи. Вернулся он уже в лице своей внучки Гангэры, которая была близка с его сестрой Алией. Гангэра, дочь Анториана, которого Индиано Тати назвал в честь любимого и, по его мнению, оболганного дедушки, вышла замуж за потомка Красного Кардинала, Карнта Хамесона. Первые годы брака давались ей с трудом. Именно это привело её к уважаемой Алии Виктории Сузэтт. Та была, и остаётся, директрисой Высшей Школы, но своих детей не имела. Узнав о беде двоюродной внучки, а именно о неуправляемом первенце Юро и сложном муже Карнте, она забрала всех троих в свой дом. Так семья Фонтэ воссоединилась.

   И они все до сих пор учат, выискивая среди гениев настоящие брильянты…

   Катя случайно наткнулась на Магистра, так в Высших Школах называют преподавателей, Гангэру, когда была в гостях у тёти. На рынке, который составляет половину всех улиц Путьграда, девушка подыскивала подходящие для её целей, тогда она завершала копию старинного витража для школьного проекта, стекляшки. Особой формы, особой фирмы. Дорогие, так похожие на старинные кусочки стекла… Там, в фирменном магазине, она и познакомилась с таинственной леди. Леди подсказала ей какой цвет лучше выбрать, они недолго поговорили о стекле, о цвете стекла, о том, что ремесло стекла уходит в прошлое, теряется среди современности фабрик и заводов… А на следующий день Катя получила письмо, приглашающее её на курсы в Высшую Школу Фонтэ. Она думала, что это случайность или ошибка.

   Но сидя в автобусе, несущем её прямиком в Арионтфэлл, никак не могла понять — была ли ошибка, была ли случайность? Или существовала закономерность?

   Вскоре ей предстояло это узнать.

Глава Пятая, в которой Катя знакомится с обитателями Высшей Школы.

   Автобус прибыл на конечную, которая была в пяти минутах ходьбы от дома, в котором Леди Вернер, так к Кате обращались во всех официальных письмах, предстояло жить. Многие учащиеся Высшей Школы были жителями ближайших особняков и замков, но другая, ещё более многочисленная половина, жила в других пригородах и ездила на занятия ежедневно. Леди Вернер повезло, она получила место в доме одной из смотрительниц Школы. Ей отвели небольшую комнату на втором этаже со своей ванной и большим окном, под которым её ждала широкая кровать. Смотрительница Варна, так звали хозяйку дома, была готова советовать Кате как быстрее добраться до школы, как добиться расположения Магистров, она знала город и его нравы. Вот только Катя не совсем могла поверить в искренность её намерений. «Зачем им это всё? Разве я так талантлива? Разве я так гениальна? Может это всё-таки ошибка?» - думала она, спускаясь вниз по улице. В воздухе пахло только что закончившимся дождём и распустившимися цветами, одинаковые старинные дома были по правую руку Кати, по левую же шла дорога, за которой был лес. Милое место, милые домики, но они застряли где-то в прошлом, а там, в этом прошлом особую роль играют манеры, связи, отношения в высшем обществе… Ничего из вышеперечисленного Катя не умела — ни выступать по этикету, ни налаживать связи, ни иметь отношения в высшем обществе. Но её обещали научить.

   Наконец, она дошла до нужного домика под номером 25 на Осиновой улице. За живой изгородью царило полное спокойствие — ромашки, розы, лилии… Каменная дорожка к дому. Катя открыла деревянную калитку и медленно, боясь чего-то неведомого, шла к зелёной закруглённой сверху двери. Калитка за ней со скрипом захлопнулось, отчего у Кати перехватило дыхание. «А если это не тот дом? Если я вломилась на чужую собственность!?» - пронеслось у неё в голове. Благо, очень быстро назрела ещё одна беда — зелёная дверь была закрыта. Под ней был уличный коврик, но ключа под ковриком, скорее всего, не было бы. Беды множились и множились — стена, в которой была входная дверь, правее становилась чуть ближе, и в этой ближней стене были окна. Окна в пол. За ними, за этими окнами, на уютном зеленоватом кресле, в больших очках, сидела и читала милейшего вида старушка. Она вздрогнула, заметив незнакомку у порога, затем улыбнулась, кивнула, отложила книгу на тумбу и, встав, двинулась к двери. Сердце Кати забилось с бешеной скоростью, ей казалось, что сейчас-то вся история и оборвётся. Сейчас смотрительница Леди Осип Варна Люнштейн скажет ей, что никто её не ждёт, что всё это ошибка, что её место занял кто-то другой, что это всё чушь и провокация, как вдруг дверь распахнулась… И старушка, невысокая, но очень кудрявая, оказалась перед Катей.

- Леди Катя Вернер, я понимаю? Да, вы выглядите уставшей. Знаете, скоро я буду готовить ужин, а до этого предлагаю вам принять душ. Вы явно устали в дороге… Как там живёт большой мир? Этот большой, шумный мир, в котором всё не так как у нас, знаете, я иногда даже думаю, что в нём такого особенного? - Варна вежливо рассмеялась. - Но, можете не отвечать. Меня не очень волнуют огни большого города. А ваша одежда очень даже. Мне принесли два ваших набора формы, там есть рубашка чуть больше вашего размера, ещё одна такая же, но с нашивкой, гербом школы, на нём изображён ворон, в клюве у которого зажата алая роза, так вот, две рубашки, две юбки, тёмно-синие с красными прожилками, пиджак, такой же расцветки, и такой же жилет. На жилете и пиджаке так же имеются нашивки, надеюсь, юная Леди понимает, что рубашку с нашивкой нужно носить с жилетом, а рубашку без нашивки с пиджаком? В любом случае, я считаю, что нам нужно будет заехать в магазин и купить вам что-нибудь приличное, потому что эта городская одежда совсем не годится. Причёска милейшая. Руки тоже. Но, ничего, разберёмся. Наверное, я совсем замучила тебя, крошка, иди скорее наверх.

- Благодарю вас, я…

- К чему благодарности? Я ещё ничего не сделала?

- Ну… Просто за то, что… Вы решили меня принять.

- Ох-ох, неужели за это мне полагается ваша благодарность, милая моя?

- Кхм… У нас бы, - Катя сообразила, что вежливее будет сказать «у нас», как будто Шэрн являлся совсем другой реальностью. Впрочем, ей ещё предстояло узнать насколько верны её догадки. - У нас бы это было уместно.

- Какая речь! Весьма недурно, милочка, весьма недурно. А то эта молодёжь… Совершенно не умеет разговаривать! Всё, прекращаю держать тебя на пороге, входи.

- Мне разуться?

- Желательно. Для этого, заметьте, есть небольшая лавочка с полочками под ней. Вторая, верхняя, твоя.

- Спасибо.

- Да пожалуйста! Так, где моя поваренная книга?

   Смотрительница устремилась на кухню, которая располагалась чуть дальше и левее входной двери. Там же имелся маленький квадратный столик с двумя стульями. Левее, за креслом и тумбочкой, была большая гостиная и даже столовая на двенадцать человек. Катя вздохнула, представив, что ждёт её дальше, ничего хорошего ей в голову не приходило, хотя всё вокруг веяло добротой и старым изыском. Она с трудом обнаружила лавочку, закрыла входную дверь на ключ, и, избавившись от красных кед, затопала к лестнице. Она была напротив двери, начиналась раньше кухни и вела прямиком наверх. Стоило ей начать подниматься по ступенькам, как с кухни донёсся голос старушки:

- Твоя комната слева, справа кладовка!

- Хорошо! Спасибо!

- Да что же это за манера такая, всех благодарить! И тебе спасибо, милочка!

   Вернер слегка улыбнулась. Может быть всё было и не так плохо, как ей чудилось в её чересчур кошмарных мыслях. Она быстро добралась до второго этажа, который представлял из себя маленькую платформу, к которой прижимались две двери. Лишь один человек мог поместиться на втором этаже, второму пришлось бы стоять на лестнице или в одной из комнат. Развернувшись налево, Катя увидела висящий на дверце ключ с запиской. «Твой верный друг и товарищ, не теряй его. Если что у меня есть другой, можешь попросить в любое время, как потеряешь этот!» Дверь открылась после первого поворота ключа, что значило, что ворваться внутрь, имея ключ, можно очень быстро. Катя это запомнила. Почему-то ей всё казалось монструозным, опасным, она уже готовила путь отхода…

   Внутри комната была едва больше второго этажа. Тут с трудом бы поместились двое. Сразу напротив входа — постель. Широкая, над ней окно, через которое видно прилегающее к домам поле, за которым такие же дома. Слева от кровати — стол и стул. Оба массивные, старые, но аккуратно отполированные до состояния блеска. Над столом книжная полка.

   Катя зашла внутрь и закрыла дверь. Открываясь, она прятала за собой плотинной шкаф. Вернер удивилась, обнаружив его.

   Синий рюкзак быстро оказался на стуле, а его владелица на кровати. За окном начинал шуметь дождь.

- Вещи, о которых я говорила, в шкафу! - донеслось снизу.

- Спасибо! - прокричала Катя, не вставая с кровати.

- Опять спасибо… Нет, от этого надо будет отучаться, - пробубнила старушка.

   Улыбка растянулась на лице у нового жителя старинного дома. «Здесь всё совсем по-другому. Но не так, как мне казалось. Может быть мне даже удастся остаться тут… До конца учёбы.» - подумала Катя. «Может быть они не ошиблись?»

   ...День, вечер, ночь и утро — всё смялось в одну большую туманную кашу, в которой трудно было что-либо разобрать. Все новые детали были забыты так же быстро, как забывается услышанное в чужом разговоре на улице — почти мгновенно. Катя проснулась, собралась, позавтракала — всё это было так быстро, смято, не запомнено. От страха или волнения? Или от суетливого чувства… Вины?

   В любом случае, темп жизни внезапно ускорился, и Кате пришлось ускориться вместе с ним.

   Завтрак, прощание, остановка, автобус, дорога, смотреть в окна, не пропустить, шипение тормозов, выход, не та, нет, не та, пешком до нужного места, заблудилась или… И вот оно, нужное искомое — замок.

   Вблизи он был совсем другим. Не таким как на фотокарточках и картинках в учебниках. Он казался больше, выше, шире и длиннее, хотя считался зданием среднего размера. Серые, каменные стены, устремлённые в небо, окна размером с человека, даже несколько круглых витражей, балконы, изысканные балконы, флаги с гербом школы, развевающиеся на ветру, цветы, живая изгородь, сколько всего! Глаза разбегались, как разбегались мысли…

- Надо же… - вырвалось, слетело с губ и разбилось о тишину, зловещую, но такую величественную красоту.

- Новенькая, да? - донеслось эхом в ответ.

   Катя обернулась. Рядом с ней, на дороге, тут, за живым забором, вне школы, вне этого сказочного мира, возник человек. Парень, на первый взгляд, её возраста.

- Да, я здесь недавно, - кивнула Катя, внимательно изучая случайного встречного. Он был выше её, блондин с уставшими голубыми глазами, под которыми синели чёрные мешки.

- Это сразу видно, - продолжил он, ухмыльнувшись. - Поверь мне, проведёшь здесь месяц другой, и с каждым днём эти стены будут становится всё менее и менее привлекательными.

- Отчего?

- Отчего? Ну у тебя и манера разговаривать! Это вы все так в столице разговариваете?

- А почему…

- У тебя вид такой… Столичный. Слишком приличный. У нас так себя не ведут. Ты чересчур вежливая.

- Но я ведь даже не успела ничего сказать!

- Вот! Наши бы уже все уши прожужжали, перебивали бы, шумели, а при виде учителей немели бы, как рыбы.

- Однако.

- Да, у нас так принято. Ничего, привыкнешь. И весь этот флёр распадётся на тысячи… Кхм… Ладно. Не буду сильно тебя пугать.

- А я не боюсь.

- Правда? А стоило бы.

- Стоило бы? Почему?

- Ну… Пойдём, сейчас будет собрание, там тебе всё разъяснят.

- Собрание… Хорошо.

- А! Ещё кое-что!

- М?

- Меня зовут Петрило Горн. Друзья зовут Петя, учителя Пётр. Можешь называть меня Горный…

- Горный? Странно, но почему бы и нет.

- А тебя как назвали?

- Катя Вернер.

- Вернер?

- Да.

- Ха!

- Я сказала что-то смешное?

- Только не дуйся! Я не хотел тебя обидеть… Милая причёска, кстати. Вернер… Ха-ха! Однако! Есть у меня знакомый с таким именем… Если вас свести, то будет он Вернер Вернер! Ха-ха!

- Надо же…

- Да! А у тебя ещё много есть таких фраз?

- Каких?

- Ну… «Надо же!», «Однако...»…

- Вполне….

- «Вполне!»

- Да, ещё достаточно.

- Чудно! Пошли!

   Петрило взял Катю под руку и весело зашагал с ней в сторону ворот. Они были большие, тёмные, кованные, из какого-то наверняка благородного металла. Ворота впивались в живую изгородь и играли исключительно декоративную роль. На них из витых металлических пик было выведено название школы - «Высшая Школа Фонтэ». Пройдя первое препятствие, новые знакомые быстро очутились возле высоких деревянных дверей.

- Это основное здание школы, здесь ведутся классические науки и собираются собрания, - пробормотал Петр. - Смотри-ка, вот и Смыклинс ковыляет вместе с Степаной… Сейчас мне влетит!

- Отчего?

- Сейчас увидишь.

   Двое, которые остановились в приоткрытых дверях, о чём-то оживлённо разговаривали. Это были высокая полная женщина, волосы которой были подняты в пучок, и невысокий мужчина с растрёпанными золотистыми волосами по плечи. Он был слегка выше Кати.

- ...и нам следует обратить на это внимание, Эдуард, - говорила женщина низким бархатным голосом. - Безопасность учеников превыше всего.

- Разве мы можем следить за ними после занятий, Магнолия? Мы не имеем права… - голос мужчины был высоким и слегка писклявым. На его длинном узком носу находилось пенсне. - Горн?

- Магистр! - Петр изобразил радость. - Я так давно не видел вас, что сейчас, кажется, расплачусь от счастья!

- Брось это, Горн, эти твои невоспитанные попытки сводить меня с ума в последнее время совершенно не удаются, придумай-ка что-нибудь новое… - Смыклинс из под очков внимательно смотрел на спутницу того, с кем разговаривал.

- ГОРН!? - завизжала женщина оперным голосом.

- Вот сейчас начнётся… - прошептал Горн, делая шаг в сторону от Кати.

- Как ты смеешь, негодный мальчишка! Где твои манеры!? Где всё то, что вкладывали в тебя с младенчества!? Где!? Куда ты дел… Да как тебе не стыдно! Что это за внешний вид! Что это за чёрные дыры под глазами!? Неужели нельзя было прилично выспаться перед первым днём!?

- Какая интересная причина для выговора, - пробормотала Вернер, особо не задумываясь.

- Поверьте мне, бывают причину куда интереснее, - промурчал Эдуард Смыклинс. - А у вас очень хорошие манеры, и манера разговора…

- Благодарю вас… - Катя чувствовала себя неловко, суета в её душе всё усиливалась.

- Магистр Степано! Магистр Степано! Отпустите мои уши, мне больно!

- Негодный мальчишка!

- Напоминает одну из классических пьес Барна, - тихо засмеялся Смыклинс. Смех его был очень похож на пыхтение таксы. - «И вновь вхожу я в кабинет, к учителю моих исканий...»

- Но за уши его таскали в другой пьесе, - робко заметила Катя.

   Магистр Смыклинс, всех профессоров и учителей высших школ именовали именно магистрами, впрочем, читатель уже должен быть в курсе… В любом случае! Магистр Смыклинс весело поправил пенсне.

- Да-да… «Учитель мой...» это из более раннего… Это пятая пьеса в списке стихотворных пьес «Детство и подростковый период». А «И наказание!», где Барна, вернее его лирического героя, учитель таскает за уши за провинность это двадцать седьмой…

- Двадцать восьмой.

- Да! Двадцать восьмой стих пятого… Нет-нет! Если я ничего не путаю, впрочем, вы можете меня поправить, это двадцать восьмой стих шестого с половиной действия шестнадцатой пьесы.

- Именно так.

- Да! А с вами есть о чём поговорить, не то что с некоторыми нашими «отличниками» мастерства… Давно вы здесь? Надолго ли?

- Я здесь со вчерашнего вечера, если быть точной, примерно с шести часов.

- С шести часов… И долог ли был ваш путь?

- Бывали пути и дольше.

- Ясно. Ясно… И каков срок вашего прибывания среди нашей учащейся молодёжи?

- Год или около того.

- Год или около того… Немало, но, если так посмотреть, совершенно недостаточно… А сколько вам… Лет? Понимаю, вопрос абсолютно бестактный с моей стороны… Однако?

- Однако мне скоро восемнадцать лет.

- Восемнадцать лет!? Значит лет до двадцати вы можете здесь задержаться.

- Могу, быть может, но…

- Есть более интересные предложения?

- Не то чтобы… Но мне остаётся окончить лишь один год высшей школы, потому что…

- Ах, эта глупая система, в которой каждая школа может заменить высшую. Сильно мешает талантам в их продвижении… Впрочем… Магнолия, вы уже прекратили таскать мальчика за уши?

   Катя обернулась и заметила, что её нового знакомого нет нигде поблизости, а женщина, таскавшая его за уши, стоит совсем рядом.

- Убежал, как обычно. Что ещё ожидать от Горнов? Отец как сын, а сын как мать! Подумать только! Никакого намёка на манеры… И это в нашем обществе! - причитала она. - Милочка, вам категорически противопоказано общаться с такими… Я даже не знаю как выразиться…

- И всё же, признайте, мы будем скучать по этому невоспитанному…

- Перестаньте, Эдуард. Как только он выпустится, отбыв свои последние месяцы здесь, я… Я даже устрою себе праздник!

- Однако, Магнолия!

- Именно так, Эдуард… А вы, милочка?

- Что-то подсказывает мне, что я уже опаздываю.

- Неужели? - Смыклинс ещё раз поправил пенсне. Оно имело привычку сползать с его длинного носа. - А по моим ощущениям, вы совершенно никуда не опаздываете.

- Правда?

- Именно, милочка, именно так, - Степано загадочно улыбнулась. - То место, куда вы так спешите, находится у вас за спиной. Эта дверь ведёт туда, куда вам нужно попасть. Вы ведь из нового потока, правильно я понимаю?

- Именно так.

- Именно так? Как складно вы говорите. И как зовут нашу новую ученицу?

- Катя Вернер.

- Какое короткое и складное имя… Под стать вам. Что-ж, Катя, добро пожаловать. Рады видеть, что наши ряды пополняются достойными учениками…

- Знаете, иногда, если честно, мне кажется, что была совершена ошибка.

- Отчего же?

- Вряд ли я так много могу как обо мне думают, и Магистр Гангэра, наверное, просто не успела меня рассмотреть и…

- Не думаю, что если вы попали сюда с подачи Гангэры… Тут ошибки быть не может, Вернер, - Магнолия ещё раз улыбнулась. - Просто так она ничего никогда не делает. Так или иначе вы смогли привлечь её внимание. Это достойный показатель.

- Возможно так и есть, но всё же я сомневаюсь.

- Сомнения — часть жизни! - воскликнул Смыклинс, и его пенсне чуть не слетело с его длинного носа. -  Не нам дано понять зачем… Но всё решается тогда, когда необходимо. И! Так, как это важно нам. Как странно бы и не казалось…

- Это белый стих Ахоя Равневски, - кивнула Катя. - Я читала один из его сборников…

- Именно так! И, мне кажется, классик имеет право быть услышанным.

- Как и голоса современности.

- Да! Прелестно, просто восхитительно!

- Эдуард, я думаю, что нам стоит перестать мучить Катерину. О стихах вы ещё успеете наговориться. Сейчас главное — неспешно посетить церемонию, - Магистр Степано едва коснулась плеча коллеги. - А обменяться цитатами мы с вами ещё успеем. Прощайте, до встречи скорой!

   Преподаватели обошли Катю, и, скоро двинулись куда-то вглубь школьной территории.

- Никогда не думала, что буду цитировать Алиодра Марветского… Вернее, не думала, что кто-то будет рад услышать его цитату, - подумала она. - И отрывок из Антонии… Настольные романы были когда-то крайне популярны, подумать только… «Откройте книгу, бросьте сигару, и читайте, читайте, читайте...»

   Дверь жутко скрипнула. Катя дрогнула, и поняла, что оставаться снаружи внезапно стало страшнее, чем войти внутрь. И вот, стиснув зубы, она вошла.

   Внутри её ждал длинный коридор с настолько высокими потолками, что увидеть его, этот повторяющий форму треугольной крыши потолок можно было лишь грубо задрав голову вверх. Делать этого она не стала. Но почувствовала, шаг за шагом продвигаясь по нему, как эхо разносится по помещению.

   Красно-лиловые камни, завешанные дорогими тканями, флагами и какими-то гобеленами, были украшены многочисленными статуями рыцарей и каких-то лордов. В самом конце коридора кто-то стоял. Живая скульптура среди мёртвого интерьера. Стоило Кате к ней приблизиться, как она дрогнула и дружелюбно улыбнулась.

- Вы из новеньких, правда? - спросила девушка, примерно лет шестнадцати.

- Это так заметно? - удивилась Катя.

- Конечно! Только те, кто здесь впервые, так внимательно оглядываются по сторонам. Остальные просто смотрят под ноги и спешат.

- Однако…

- Может быть вас тоже ждёт такая судьба, как и других. А может быть напротив. Как ваше имя? Я проверю в списке.

   Список! Лёгкие свело от иррационального страха. Что если её нет в списке?

- Катя Вернер.

- Вернер… Ха! Так… Катя Вернер… Это в районе буквы «Ка»… Ага… Ага! Нашла! Катя Вернер. Приятно познакомиться! Такая короткая фамилия… У меня брата так зовут, кстати.

- Вернер?

- Да, моего брата. Меня же родители прозвали Люсиль. Лучше бы назвали чем-то попроще вроде Кати. Жизнь моя приобрела бы более яркий цвет… А то так иногда надоедает эта изящная вычурность.

- Наверное, непросто расти в подобном… Замке?

- Ооо! Да, это действительно сложно! Первые годы эти стены кажутся милыми, даже загадочными. Но из года в год прибывая здесь, начинаешь задумываться… О чём!? Правильно! О тюрьмах, о свободной воле, о том, как мило бы это было иметь одну комнату внизу и одну вверху, а не сотни тысяч комнат и коридоров, об обычных детях, о том, что они имеют возможность страдать от недоступности чего-то, мечтать… О чём помечтаешь, живя в ПОДОБНОМ замке!? О чём помечтаешь, когда всё, что ты хочешь, ты получаешь в считанные секунды!? Эх!

- Люсильда, ты опять за своё? - раздалось сзади. Дверь, возле которой стояли девушки, приоткрылась. Из-за неё выглянуло вытянутое, массивное лицо. Молодой человек, выглянувший в коридор, напоминал Люсильду. Оба они имели вытянутые, широкие лица, серые выразительные глаза и серьёзные тёмные брови. Внешностью они походили на Гангэру Фонтэ.

- Вернер, ну что ты взялся за старое? Как начинается новый учебный год, как ты сразу начинаешь придираться!

- Тебе не приходило в голову, горячо любимая моя сестрица, что с началом учебного года расстояние между нами уменьшается до минимального, и поэтому…

- Какой ты всё-таки зануда!

- Зануда!?

- И не кричи на меня, Вернер, я тут не одна!

- Не одна?

   Молодой человек наконец-то оторвал взгляд от сестры, резко выпрямился и лицо его стало ещё более серьёзным, чем до этого.

- Однако, в этом году так много новых лиц… Прошу простить меня за моё поведение, мы с моей сестрой плохо ладим, - голос его стал вымученно вежливым. - Меня зовут Вернер Фонтэ, я один из хранителей старших классов, слежу за порядком и в начале года…

- НУДНЫЙ ЗАНУДА! - Люсильда стукнула старшего брата по голове.

- Люсильда!

- Вернер! Ты хоть знаешь, кто стоит перед тобой!?

- Нет, ты не даёшь мне возможности…

   Катя неловко улыбнулась.

- Как вас зовут? - молодой человек вытянул голову, словно черепаха, судя по всему, пытаясь подбородком дотронуться до Кати.

- Меня зовут Катя… Вернер.

- Катя Вернер… О, кажется я видел ваше имя в списке…

- И ты совершенно не смутился, братик? - Люсильда сделала лисье лицо — щурясь, ухмыляясь и наклонив голову вниз, она посматривала на брата с издёвкой.

- О нет, никак нет, что вы… Что ты… Что вы? Или… Кхм… Давай мы разберёмся с Катей и потом поговорим, Лю…

- Какой же ты НУДНЫЙ!

- Такой, какой есть… Какой у вас номер, Катя? Вам же дали номер?

- Не то чтобы…

- А, тогда сейчас я проверю список и найду его! Одно мгновение!

   Молодой человек скрылся за дверью, и его сестра ехидно засмеялась.

- Вы точно поладите, тёзки, - пробормотала она. - Мама будет в восторге! Уверена, что именно она решила вас взять.

- Из-за имени? - удивилась Катя.

- Нет, ей нравятся серьёзные и весёлые люди. Вы, быть может, такая…

- Я вернулся, - из-за двери вновь показался Вернер. - Ещё раз нашёл вас в списке… Ваше место во втором ряду, тринадцатое, почти посередине. Проходите и садитесь! Церемония скоро начнётся.

- Хорошо, спасибо… - Катя смутилась, но прошла через открытую дверь в большой зал, похожий зал церкви.

- Хорошего дня! - крикнул ей вслед юный Фонтэ, закрывая дверь. Он решил встать рядом с младшей сестрой, чтобы следить за её поведением.

   Катя оказалась одна. Вернее, в зале она была не одна — на длинных лавках, выполненных из определённо дорого дерева, спинки которых имели резные вставки, сидели, такие же как она, новенькие. Сидели они через место, каждое из которых было определено подлокотниками. В шахматном порядке, серьёзные, немного злые и определённо из богатых, чуть ли не дворянских семей. Форма, одинаковая для всех, сидела на них как-то по-другому. Лучше, дороже, как влитая. Наверное, дело было в серьёзных лицах — они всё делали изящнее, лучше…

   Вернер чувствовала себя неловко, руки немного тряслись, а в голове вспыхивали, как стихийные пожары, нервные мысли. Вспыхивали и тухли, вспыхивали и тухли… Наконец-то среди бесконечного числа лавок появилась нужная. На ней сидело всего три человека.

- Ряд за рядом, ряд за рядом, и красуются нарядом, и играют, и меняют, и всё меньше их и меньше, - бубнил кто-то за спиной Кати. - Вы проходите или нет?

- Да, конечно, - Катя сделала шаг в сторону. Мимо неё, уверенно шагая вниз, прошёл подозрительно похожий на брата Люсильды человек.

- Будьте уверенней, - сказал он, обернувшись в её сторону. - Вы так медленно ходите… Вам не помешало бы ускориться.

- Приму к сведению, - кивнула Вернер. - Вам же желаю обрести немного терпения и научиться обходить людей, которые слишком медленно ходят.

- Как грубо! - усмехнулся молодой человек. - И как же зовут грубиянку? Или её не зовут, и она приходит сама?

- Так же, как и вашего брата, - бросила Катя в сторону неприятного парня, делая шаг вглубь нужной лавки.

- Неужели?

- Я — Катя Вернер, - сказала девушка, изображая реверанс. - А вы?

- Ветер Фонтэ.

- Что-ж, не могу сказать, что я очень рада знакомству, но…

- Будем знакомы, пусть будет так. У вас неплохо удаётся сопротивляться среде. Это вам пригодится, Вернер. Увидимся.

   Ветер внимательно оглядел Катю с ног до головы и, довольно кивнув, двинулся вдоль лавки, находящейся в первом ряду длинных лавок этого большого зала, куда-то за импровизированную сцену, которая была не выше уровня лавок, и состояла из трибуны, ограждённой небольшим резным заборчиком и красных штор, простиравшихся с потолка до пола. За трибуной, в стене, был великолепный витраж… Зал выглядел торжественно и загадочно… Куда шёл Ветер? Что ждало Катю дальше? Узнать можно было лишь после ожидания.

Мучительного, томного ожидания…

Глава Шестая, в которой Катя проводит в Высшей Школе некоторое время, заводит друзей и сталкивается с необъяснимым.

Час за часом, шаг за шагом,
И красуются нарядом,
Рядом, рядом…
Милым взглядом
И играют, и мелькают,
И события решают
В веренице дней событий
Кто куда идёт, простите,
А кого толпа несёт…
Но из ткани, из историй,
Скован мир чужой рукой.
Каруселью многословен,
Мимолётен он, живой…

   Роман в стихах Ронченскова, который неловко цитировал Ветер Фонтэ, описывал примерное положение дел в грядущие после церемонии «Открытия дверей» дни, недели, месяцы. Сменяющие друг-друга вереницы событий, слова, слова, слова, бесконечный поток слов и историй, который день ото дня становился всё быстрее и быстрее… Всё начинало напоминать плохо написанную, второпях, за кулисами уже во время спектакля, пьесу. Каждое из описанных действий тянулось долго, но в конечном итоге, в выводе, можно было подчеркнуть лишь парочку наблюдений. Так, начиная путаться в своих ощущениях, Катя начала вести дневник. Выглядел он не абы как, тут вмешалась госпожа Варна. Она отвела Катю в небольшую книжную лавку, где, помимо необходимых для учёбы вещей, был куплен блокнот в кожаном переплёте, с желтоватыми, пустыми листами. Так появился дневник, покупке которого Вернер сначала противилась. Впрочем, несмотря на все её попытки заставить старушку переменить своё решение по поводу внеочередной покупки, она очень быстро освоилась и начала писать, чуть ли не каждый день.

   Именно дневник помог ей уловить непростое движение… Историческое, действенное движение чего-то большого и непонятного.

   В дневнике она зарисовывала схемы, описывала события.

   И так он выглядел:

день первый. Покупка

   Леди-госпожа потребовала к уже купленным вещам добавить новые. Сегодня я ездила на автобусе в центральную часть Арионтфэлла. В так называемый старый город. Там всё те же дворцы, но прижатые друг к другу, узкие улочки. Я с трудом нашла книжный, который Осип Варна посоветовала мне. Там было много чего интересного — старые книги времён Гнусио, и ещё раньше, удивительные сказки… Кстати я вспомнила про подаренную мне книгу. Достала её и положила на стол. Надеюсь, пригодится.

   Купила три пера, зачем-то, хотя у меня есть достаточно авторучек, чернила, чернильницу и ещё три блокнота, которые все называют писательскими книгами. Ещё не удержалась и выбрала себе открытку с витражами. Услышала от прохожего, что здесь есть замечательный магазин со стеклом… Надо будет изучить в свободное от учёбы время. Так же для меня было новостью, что здесь совсем другое летоисчисление.

   Вернулась к записи после ужина. Сегодня Леди Люнштейн испекла её «знаменитейший» пирог с капустой и яйцом в сметане. Что конкретно было в сметане сказать не могу, но было вкусно.

   В Арионтфэлле привычные месяцы называются по-другому, и в Школе тоже настаивают, чтобы я произносила их по традиции местных нравов. Пока не очень справляюсь, поэтому сделаю себе шпаргалку.

Первый месяц, Варь = Варемар
Второй, Вралл — Раллеот
Рат, будет Ратауа
Рель = Рельног
Йам, пятый месяц, это Йамнер
Нюли превращаются в Нюлим
Люли в Люлит
Густва в Ставт
Немес, первый месяц осени в Немест
Тяброн в Теерон
Норь в Нобр
Дэбр = Дэбар

   Буду учить. И проставлять даты в дневнике. Сегодня было 15 число Люли, то есть 15 число Люлита.

день второй. Расписание

   Сегодня 17 Люлита. Я думаю, что дни в записях я заменю на, собственно, записи. Потому что пишу не каждый день.

   В школе повесили расписание классов.

   Вот так выглядит моё.

Первый день недели.

7:30 — 12:00 литературные рассуждения, ведёт Аугустий Мотетий
13:30 — 15:00 музыка под присмотром Магистра Магнолии Степано
16:00 — 17:30 этика Магистр Смыклинс

   В каждом отдельном занятии имеются перерывы, которые назначает сам магистр, ведущий занятия. Между первым и вторым занятием можно сходить в библиотеку и подготовить задания на следующее занятие. Второй перерыв для обеда. Возможны перекусы во время литературных рассуждений или чай.

Второй день.

8:20- 10:00 фехтование (Рубинстоунстлер Аврумн)
11:00 — 12:30 литературные рассуждения, ведёт Аугустий Мотетий
14:40 — 16:50 художества под руководством Эниана Белого

   В каждом отдельном занятии имеются перерывы, которые назначает сам магистр, ведущий занятия. Кроме художеств. В художестве каждый ученик имеет право отпроситься на срок до 20 минут, после чего должен вернуться к работе. Между первым и вторым занятием завтрак. Второй перерыв для обеда и работы в библиотеке.

Третий.

14:50-16:40 этика Магистр Смыклинс

Четвёртый день, самый нагруженный

7:00 — 8:00 библиотечные задания по книгам(?)
10:00 — 15:00 — общественные чтения, выступления и подготовка проектов
15:30 — 17:00 подготовка работ (писатели и журналисты)

Пятый день, день направленности.

С 10:00 до 17:00 с перерывами занятия по выбранной направленности. История, искусства или науки

Шестой день, день, когда можно посидеть в библиотеке с 7:00 до 22:00.
- иногда на этот день назначаются дополнительные занятия.
- обязательно хотя бы час отметиться в библиотеке.

Седьмой день — выходной.

запись третья. Друзья

   Сегодня уже… (Ручка смазалась, дата получилась неполной, слова и цифры едва проглядывали через чернильное пятно) Я посещаю все занятия без исключения, что было замечено магистрами. Они одобряют моё усердие и «безотказность искусствам». Кажется, все остальные считают меня зазнайкой и выскочкой…

   Недавно я снова пересеклась с Ветром опять. Он снова остался мной недоволен. Ох! Невыносимый тип!

   Но у меня появились друзья, которые готовы стоять за меня горой. Или пока готовы. Узнаем, каковы они, но только через время. А ждать так трудно!

   Начнём с очевидного — Вернер Фонтэ. Люси случайно познакомила нас в начале года, и в последние недели мы встречаемся всё чаще. У нас одновременно идут занятия в летнем зале. Это стеклянный, похожий на высокую, кругловатую теплицу зал, где всегда растут цветущие растения. Он участвует в музыке и в общественных чтениях, выступает… Я же готовлю проект — стеклянную мозаику, в которой будет обыгран сюжет про основателей школы. Вернер постоянно зовёт меня прочесть что-нибудь этакое, а я отказываюсь. Ещё мы парочку раз пересекались во время перерывов и в библиотеке. Вернер приветлив, но за ним постоянно бегает шайка восхищённых девиц. С ним бывает трудно поговорить, потому что его поклонницы его ревнуют. Смешно! Кто я, а кто он. Было бы из-за чего переживать…

   Люси Фонтэ я вижу редко. Она ещё не обучается в старших классах, но посещает какие-то занятия. Кажется, родители делают всё, что в их силах, чтобы их Люсильда не вылезала с уроков. Но я видела её несколько раз во время занятий там, где она не должна была бы быть. Тогда мы и общались. Она неплохо ко мне относится, но постоянно жалуется. Наверное, я её личная жалобная книга. Она просит звать её как можно короче, говорит, что Лю тоже подойдёт. Ей ещё шестнадцать, но она уже так устала от жизни и от своей семьи, что иногда мне кажется, что она старше меня. Хоть и выглядит максимум лет на 12-13.

(пропущено несколько строк)

   Так странно… Ежедневно держу эту книжку в руках, пишу, пишу, пишу, а вечером смотрю и вырываю страницы. А потом приклеиваю. Я, наверное, её уже всю переклеила. Решила записать друзей, а они ими быть перестали. Надо разделить эти записи. Прошло время, и всё изменилось.

   Список и первичные итоги «дружбы». Сегодня 12, месяц Теерон.

Керд Хмолин, парнишка из библиотеки. Тихий, скрытный. Мы долго общались, особенно в период первых осенних экзаменов. Потом мы становились всё дальше и дальше, пока в какой-то момент он не замкнулся в себе. Редко говорит со мной, а потом, даже если и говорит, то несёт что-то невразумительное. Он был очень аккуратен во всём, когда мы познакомились. Теперь он не такой.

Агата Врачевски — местная звезда, не побоюсь этого сказать. Она была девушкой Вернера, поэтому дружба со мной ей была нужна ради «галочки», что-ли? Постоянно шутила, что все Вернеры должны быть верны только ей. Она очень общительная, её знает почти вся школа. Магистры отзываются о ней смешано — вроде бы хорошо, что она такая активистка, но иногда это мешает занятиям. Всё было здорово, мы вместе занимались проектами, обе посещали занятия по музыке… Они, кстати, тоже проходят в летнем зале. Но, оказалось, что ей совершенно нельзя доверять. Я верила ей, и это навредило мне. Она никогда не говорит правды. Всегда врёт. Агата немного не в себе. Мне казалось сначала, что она весёлая и открытая, но на самом деле она просто не совсем в порядке, поэтому и кажется такой лёгкой и воздушной… Жаль, что она поступила так со мной — спрятала мои тетради перед экзаменом, когда я должна была отвечать. Меня отправили на пересдачу, а когда я заговорила с ней про тетради, она сделала вид, что не знает меня…

Юлианна Роу. Оказалась такой завистливой. Мы дружили, но она подставила меня — это она помогла Агате спрятать мои тетради. Теперь постоянно жалуется на меня магистрам. Я так устала от неё… Она комплексует из-за веса и своих безобразных очков, хотя они мне казались милыми. И я знаю, что ей нравится Вернер.

А мне никто уже не нравится.

Профессор Смыклинс был очень мил ко мне, но в итоге он слишком сильно занят цитированием и углублением в что-то нереалистичное и настолько фантастичное, что говорить с ним не о чём. Он очень быстро перестал радоваться моей начитанности, его это стало раздражать. На одном из занятий он криво процитировал Фермака: «Что ожидает вас, то ваш самый страшный кошмар, но лишь потому, что вы этого так давно хотели.» Он перефразировал это так: «Не бойтесь своих фантазий! Бойтесь желаний, которые оживают у вас на глазах… Это самый страшный кошмар, который может с вами случиться.» И заставил меня переписывать это сто раз, потому что я снова поправила его… Вернер пришёл и остановил его, но я уже написала эту глупость тридцать семь раз. Фантазии, желания… Вернер хочет познакомить меня с членами семьи Фонтэ, а я не хочу ни с кем знакомиться...

   А, кстати, о них.

Вернер и Ветер Фонтэ. А так же их сестра. Вроде бы не враги, но я не уверена, что мы можем быть искренними друг с другом. Братья постоянно спорят о чём-то, а в моём присутствии ведут себя как полоумные. Агата, когда мы ещё нормально общались, сказала мне, что Ветер сказал ей, что Люсильда пересказала ему подслушанный монолог Вернера, в котором тот говорил обо мне что-то «невероятно примечательное». Потом Ветер стал постоянно врываться, что-то тоже «примечательное» говорить… Я так устала от них. Их мать хочет чего-то от меня, все чего-то от меня ждут, а я хочу отучиться и сгинуть где-нибудь в забытье...
   Забыла дописать в список одного человека! Увлеклась переживаниями.

Роза Самио — мой единственный друг, который остался моим другом на данный момент. Она кроткая, неуверенная в себе, но очень вдумчивая. Последнее время стала тревожной. Она постоянно думает о чём-то, уходит в себя… Отстраняется от меня. Меня это расстраивает… А вдруг и она…

   Не буду думать о плохом. Вчера книга «Сказки из прошлого, настоящего и будущего» упала мне на ногу. Было больно. Я решила полистать её ради приличия, но не нашла ничего интересного для себя. Не знаю, стоит ли вести дневник? Я много пишу, но ничего в итоге не остаётся на бумаге.

Глава Седьмая, в которой появляется Король Стекла

   Катя Вернер, вызывавшая бурю негодования среди учеников школы, постепенно двигалась в сторону непроглядного, совершенного отчаяния. Такое отчаяние случилось с ней впервые тогда, когда в 7 лет она услышала, совершенно случайно, пока мать говорила по телефону, что родители разводятся. Осколок, который она держала тогда в руках больно порезал руку, сжатую в кулак.

   Она решила пойти погулять, «подышать свежим воздухом», как всегда говорили взрослые, но не вернулась домой. Её не было день, два. Её искали. Её нашли. Катя ничего не помнила, даже леса, по которому бродила. Ей с трудом давались воспоминания о том периоде жизни, потому что она чувствовала себя совершенно брошенной и забытой тогда. Может быть, никакой истории с лесом не было. Может быть, ей всё это привиделось…

   Но потом, уже позже, когда тётя взяла Катю в рабочую поездку в Итарино, который сразу же покорил её, и, как мы помним, тётя переехала туда в дальнейшем, случилось то, что совсем нельзя было списать на бурную детскую фантазию.

   Кате было уже тринадцать — сложный возраст. Всегда сложный. Особенно сложный, когда родителей нет рядом.

- Катриночка, душечка, - Шуга Мофневски скоро паковала в свою серую сумку какие-то необходимые для работы принадлежности. - Я вернусь, ты только не уходи далеко от гостиницы, хорошо? Тут рядом есть какой-то проход в место, с которого видно станцию… Поезда… Кажется, там дверь в бесхозное жилище, стена которого прохудилась… Так вот, не ходи туда, ладно?

- Конечно, конечно, - Катя послушно кивала, понимая, что врёт. Она пойдёт туда, хоть и не особо хотела до этого. Тётя будто нарочно всё описала так, что ей захотелось нарушить только что данное обещание.

- Если захочешь покушать, зайди в кафе. Но не в то, что тут, в гостинице. Перейди улицу… Там лучше и дешевле. Деньги оставила на столе! Целую! Я мигом! Не делай глупостей! Пока!

   Тётя выпорхнула из номера, погружённая в какие-то мечты. У неё был кто-то в этом городе, помимо работы она ходила в гости. Эта интрижка оборвалась так же внезапно, как и возникла, потому что в последний из визитов Шуга задержалась, а когда вернулась, обнаружила, что её племянница исчезла.

   Катя пошла искать то место, о котором говорила её тётя, и не вернулась. Она нашла его — нашла дом, дверь в который была заколочена досками, но не была приколочена к стене. Она вошла внутрь — бледное, пустое, пыльное помещение не испугало её. Отодвинув в сторону паутину, Катя увидела в нескольких шагах от себя накинутую на стену снаружи ткань, неплотную, настолько неплотную, что закрытые ей обрушенные части стены, обнаруживались мгновенно. Она отодвинула её в сторону, та упала, наполнив пылью пространство. Катя прокашлялась, зажмурив глаза, а потом, когда пыль уселась, глубоко вздохнула.

   Закат отсюда был прекрасен. Невероятно прекрасен.

   Дом находился на небольшой возвышенности, сильно выше путей, поэтому два железнодорожных пути, видных отсюда, были невероятно прекрасны — за ними небольшая пустота, затем в отдалении лес и небо. Море, полное неба. Небо, полное моря. Красота!

   Ах, да, и забор. Он огораживал пути от далёкого леса.

   Дырявый, пластиковый, но с металлическим основанием, забор.

   И опять лес.

   Но Катю не смогли найти ни в лесу, ни за забором, ни до него, нигде не нашли. Она сама нашлась, просто вернулась в отель спустя неделю, где её сразу же опознали перепуганные девушки за стойкой.

- А потом ты постоянно твердила про этого Стекольщика! - негодовала тётя. Она упоминала об этом исчезновении каждый раз, когда Катя хотела пойти погулять. - Твоя вылазка стоила мне почти всех нервов! Возмутительно! А я думала, ты порядочная девочка, я могу положиться на тебя, а ты возьми и исчезни!

   Значит… Что же, видимо нужно признать это. Всё это значит, что Кате было свойственно избегать проблем и сложностей, уходя от них. Буквально уходя куда глаза глядят. Теряться, находиться, забывать обо всём… Она была одинока в своих страданиях, и не только потому, что никто их не понимал, но и потому, что они самой ей до конца не были известны.

    Комната, в которой она жила, становилась всё больше похожа на тюрьму.

- Первые годы эти стены кажутся милыми, даже загадочными. Но из года в год прибывая здесь, начинаешь задумываться…

   Может быть, это действительно так — стены Высшей Школы Фонтэ, прилегающие к ней, и вообще все ближайшие к ней стены прокляты? Или Катя? Может быть, это всё её вина? Её недостаточная доброта, отсутствие совести…

   Нет, это снова голос родителей. Отдалённый, такой туманный, но такой таинственный от этого и далёкий. Он раздался бы раз-два, а затем затих бы, повторяясь изредка в отдалении, и она никогда не вспомнила бы о нём, если бы не мучительные вечера одиночества в комнате, которая с каждым днём становится всё менее и менее уютной… Стены давят. Потолок давит. Воздух давит.

   Ещё и эта дурацкая книжка… Зачем ей подарили её? Что в ней было такого особенного?

   Нэлик Аросте, знаток старых и новых сказок, чем он мог помочь ей, Кате Вернер, одиночке среди толпы?

- А эта книга много чего повидала, много людей, много городов… Тем более, в вас горит достаточно огня, чтобы…

- Чтобы что?
- Чтобы творить добро. Чтобы увидеть…

   Увидеть что? Что увидеть?

- Береги эту книгу, Вернер, она послужит тебе добрую службу…

   И откуда она знала её фамилию, эта незнакомка? Почему ночью, когда чёрный потолок становится ближе, именно это всплывает в памяти? Какие-то глупости, островки безумия…

- Катя! Я её нашла!

   Или, например, Агата.

- Я всё выяснила — мы с тобой пойдём и… Наваляем ему!

- Зачем же так?

- Как? Он нас обманул — обманул…

- Мне кажется, что мы…

- Тебе постоянно всё кажется! Поправлять Смыклинса ты не боишься, а со мной разговаривать боишься! Помогать мне не хочешь! Что такое с тобой, Катя Вернер?

   И правда, что же с ней такое? Что же засело в ней такое, что невозможно достать. В механизме поломка, но её невозможно устранить. Какая-то нерешаемая головоломка.

   Одинокая книга сползла на стул со стола с характерным звуком. Катя дрогнула.

   Медленно, почти бесшумно, она сначала поставила стопы на пол, а затем встала с кровати. Вернер поймала книгу, которая готовилась сползти уже со стула на пол. Неловко плюхнувшись обратно на кровать, Катя включила фонарик, купленный недавно и заботливо прилепленный ею на стену. Она раскрыла книгу, чтобы утопить свои тревоги в старых листах бумаги.

   Внезапно, среди неясного ей до этого текста, появились слова, которые она смогла прочесть.

   Слова, которые преследовали её тут и там.

   Вернее говорить, название из двух слов.

   Два слова, частично вернувшие ей память.

- Мама, а ты знаешь, что в лес меня забрал Король Стекла?

Глава Восьмая, в которой Катя читает сказки

     I

Каждый знает — стар и млад,
Сказ о Короле Стекла.
Каждый трактует на новый лад,
Но память моя чиста:

Средь старых времён,
Былых королей
И разрушающей смуты
Я правду нашёл,
И ты мне поверь -
Садись скорее и слушай.

Дом полон дверей, а двери ушей -
За каждой стеной он ходит.
Находит он беспризорных детей
И в дальний мир свой уводит.

Девиц молодых, лишая отцов,
Он манит в свои объятья,
Отцам, матерям — один даст отчёт:
Лишь краски оборванных платьев.

Ты думаешь я обману вдруг тебя?
Придумаю глупую сказку?
А я лишь правду пишу, нехотя,
Для детей, подростков указку -

Вдруг завидев его силуэт в темноте, убегай и зови на помощь.
Помни носит всегда наш Король при себе — цилиндр, шарф длинный и трость.

     II

Дело было давно, в час лихих королей -
Пропала в замке принцесса.
Один из стражей воду мимо пролей,
И тело нашли вмиг у леса.

Каждый знает — нельзя отходить в лес ночной,
Но знала ли об этом принцесса?
Она вслед за другом ушла в мир иной,
Похоронена в лесе без мессы.

Дело было давно, но запомнили все
Дух опасной ночной прогулки -
На столе короля после похорон
Обнаружены часы. Переулки

Дорог исходил странник наш,
И везде, где гибель случалась,
Как сказка, в тот самый же час
Тень песочных часов появлялась.

Всем этот почерк знаком,
Каждый знает о нём,
И стал народ ночью бояться -
Ибо проще уснуть, чтобы позже, утром, без жизни своей не остаться.

     III

Сказ ведут уж давно
Про лихих королей,
Забывая одного монарха.
Слушай же ты меня,
Мне ты всё-же поверь,
Расскажу тебе правду из праха.

Дело было недавней порой.
После смуты.
Мальчик ш ел с рынка домой
Был он полу-обутый.

Оборванца ждала дома мать,
Что болела, отец и трое сестёр.
Никто из них не смел и подумать -
Мальчик домой не дошёл.

Дева другая, юна и прелестна,
Писала кому-то стихи.
Отец настоял — перестала, конечно.
Устои дома строги.

Но ночью, единой, последний лишь раз
В коридоре заметил дочурку -
Хоть был у отца глаз не алмаз,
Заметил в руках той фигурку.

Дочь спугнул, она убежала, летя
Вмиг с окна сорвалась. И насмерть
Разбилась, сжимая в руках Короля
Знак простой — часы. Крест на крест

Очерчивали дома, в которых беда случалась.
Мать ревела, за ней ещё одна.
Постоянно горе являлось -
И не было неба, и не было дна.

И дня не было без трагедии.
Говори люди, говорили соседи…
Никому стражи не верили.
Думали, люди вокруг все сбрендили!

И поздно уж стало когда сквозь ветра
Разглядеть смогла детвора -
Когда осени наступает пора,
Прячься скорее от Короля.

   Катя съёжилась на кровати. Тут и там вечно звучало это навязчивое имя, этот силуэт неприятностей. Женщина в автобусе, обитатели  Арионтфэлла и Высшей Школы — все вокруг твердили одно и то же:

- Короля Стекла надо бояться!

- Ах, а вот ты знаешь, что сделает с тобой Король Стекла?

- Король Стекла!

- Да, Король Стекла!

   Будто все горести и трагедии были на его совести. Кате казалось это перекладывание ответственности, как минимум, нечестным, а, как максимум, странным. Никто не может отвечать сразу за все грехи человечества! Или может отвечать, но, разве что, только том случае, когда он сотворил их сам. Но сотворить столько плохого одновременно было физически невозможно!

- Быть может, это имя стало нарицательным, - думала Катя вслух на одном из перерывов. - Поэтому все вокруг сходят с ума осенью?

- Это тебе кажется, - Вернер Фонтэ, спорхнувший с небес обожания в компанию Тёзки, широко улыбался. - Они не сходят с ума. А если и сходят, то не в такой форме. Каждую осень начинаются серии загадочных исчезновений и убийств, в округе явно орудует серийный маньяк.

- Неужто он оставляет на телах песочные часы?

- Неужто! - проходивший мимо Магистр Смыклинс одёрнул Катю. - Думайте об учёбе и о мерах безопасности. Не распространяйте и не обсуждайте глупые слухи, прошу вас.

- Но подумайте сами! Столько песочных часов ещё нужно умудриться сделать! Я работаю со стеклом, я знаю, как это непросто… Разве будет кто-то… И разве доказана связь между убийствами, исчезновениями и старой детской сказкой?

- Уважаемая Катя Вернер, прошу вас, искренне и очень добросердечно, забудьте об этих глупостях и возвращайтесь к учёбе!

   Катя уткнулась в старую книгу, не замечая, что уже несколько раз подряд читала одно и то же стихотворение. Она задумалась, вспоминая прошлое, и ей срочно нужно было возвращаться к чтению — оно отвлекало. Оно завлекало её куда-то в потусторонний мир суеверий, и ей отчего-то страшно хотелось в нём очутиться.

     IV

Дети, которым дома легко,
Никогда не подумают о побеге.
Король Стекла прольёт молоко,
Если сын матери не верит.

Ровно в тот же момент,
Как ссора затихнет,
Создаст Король элемент -
И ребёнок исчезнет, ребёнок погибнет.

   Всё же, это стихотворение не давало Кате покоя. Она чувствовала в нём что-то знакомое, такое знакомое, что почти-что родное. Тёплое, болезненное чувство… Что же это? Неужели тот самый сломанный кусочек внутреннего механизма тронулся в путь, чтобы явить себя свету?

   Вернер отчаянно пыталась читать дальше, перелистывала страницы, закрывала и заново открывала книгу, вовсе убирала её прочь, но стих продолжал крутиться в её голове.

- «Пролить молоко», например, - Смыклинс ухмыльнулся. - Что это выражение значит?

   Катя готова была ответить, но Магистр решительно остановил её жестом.

- Кто-нибудь ещё?

   Тишина была ему ответом.

- Что-же… Вернер… Что вы можете сказать об этом выражении?

- «Пролить молоко» - это значит внести раздор, усугубить что-то, создать условия для чьего-то необдуманного поступка. Если кто-то ссорится, а третье лицо подливает масло в огонь… Да! «Подливать масло в огонь» - достойная альтернатива этому выражению.

- Ну, допустим, зачем подливать масло в огонь понятно — чтобы разжечь конфликт ещё сильнее. Усугубить, как вы уже успели сказать. А молоко? Зачем его проливать? Неужели вы знаете и происхождение этого знаменитого, расхожего выражения?

- Во времена смуты стража городов и поселений требовала от торговцев дополнительную плату за проезд по «безопасным» дорогам. Не каждый был готов платить по невыгодному тарифу и ехал в объезд. Тогда стража либо нанимала разбойников, либо сама в них переодевалась, и «проливала молоко», уничтожая часть запасов торговцев. Те, естественно, платили за проезд по «безопасным» дорогам после этого.

- Почему именно молоко? Не зерно? Не мясо?

- В то время была сильная засуха — воды почти не было, но были коровы, которые отъедались старыми, многочисленными запасами, сделанными во время борьбы с чудовищным количеством сорняков. Молока было много. По-сути, было только молоко.

- Однако… Что-же… По поводу необдуманных поступков?

- Молоко было везде. И слухи о разбойниках тоже. Многие считали, что именно то, что молоко при транспортировке проливается, привлекало беду. Поэтому, стоило в городе кому-то разбить чашу с молоком…

- Всё ясно с вами Вернер… Спасибо. Но мне хотелось бы, чтобы другие учащиеся тоже хоть что-то узнали об истории нашей страны.

   Катя думала, без конца крутя у себя в голове стихотворение. Ночь прошла незаметно, с этими рифмованными невпопад словами на устах. А когда, после занятий, наступил вечер, Вернер вернулась к книге.

   За день она успела освежить свой разум, выйти из состояния транса, которое навевала на неё книга, и хотела вернуться к чтению. Она почти нащупала то воспоминание, тот сломанный элемент её часов...

     V

Волшебный элемент — спасение для злодея.
Никто не знает в чём его идея.

Лишь ребёнок иль дева усомнятся в себе,
Лишь пустят жизнь вперёд в колесе,
Отпуская себя судьбе на разрешение,
Он находит для них развлечение.

Чем манит — не знает никто.
Король Стекла — Король дураков.
Кто за любое сокровище за ним пойдёт,
Тот смерть страшную обретёт.

За спором или сварливым разговором,
Не вздумай мучить дитя укором,
А деву стыдом, али подвергнешь семью испытаниям.
Ибо Король Стекла тяготеет к страданиям.

Говорят, он крайне приятен на вид.
Не младенец, но ещё не старик.
Он делает то, на что другой не способен.
Жалеет несчастного, хоть на слова скромен.

Он предлагает подарок, свой дар он велит…
Для этого, тому, у кого рассудок разбит,
Он обещает то, чего тот лишился -
Тут-то обиженный юнец и решится.

Ведь сладка награда,
А путь к ней так лёгок.
Издеваться не надо -
Будет жив ваш ребёнок.

     VI

Но бывают истории, когда все всё знают:
Когда родители детей от зла заклинают,
Когда дома всё тихо и гладко,
И в голове у детей в порядке.

В этот момент Король Стекла,
Заскучав или устав слегка,
Посылает детям иль отрокам книгу,
В ней описывает своей жизни картину.

Двадцать восемь стихов,
Все как на подбор интересны.
Был бы он скоморох,
Слагал бы и песни.

Дети сказки читают,
Дети в них утопают…
Девы в них исчезают,
Девы в них погибают…

Навсегда пропадают те, кто поверил,
Кто прочитал и кого он заверил
В том, что он очень хорош, что оболган,
И к себе зазывает он тоже ведь с толком.

Король Стекла, по легенде, по сказке,
Действует по одной указке:

Если всё хорошо у вас и на вид,
И внутри голова от тревог не болит,
Али если запутались вы лишь слегка,
И бежит уж его к вам рука -

Вам расскажет Король о том, как страдает.
Он в мире своём за себя не решает.
Он в клетке, он пойман, растерзан… Но он
Готов подарить вам свой медальон.

Исполнитель желаний получит спаситель.
Его погубит Король, наш мучитель.
И всплакнёт тогда недалёкий учитель:
«О чём думал лишившийся чада родитель?»

     VII

Не бойтесь своих фантазий!
Бойтесь желаний, которые оживают у вас на глазах.
Это самый страшный кошмар, который может с вами случиться.
Ведь Король Стекла не так глуп, и многое может свершиться -
Когда вами вместь с очарованием овладеет страх,
Чумы он заразней!

   Катя чуть не подпрыгнула на месте, читая седьмое стихотворение сказки о Короле Стекла.

- Значит, Смыклинс цитировал… Но он даже не знал, что цитировал… - бормотала она.

- Всё в порядке? - за дверью раздался встревоженный голос смотрительницы.

- Да-да! - Вернер машинально спрятала книгу, хотя в этом не было необходимости.

- Говорят, в городе не совсем спокойно. Неужто опять Король Стекла…

- Король Стекла? А почему вы…

- Никогда не садись в пустой автобус одна, милочка, если хочешь остаться в живых.

   Последующие стихи давались Кате сложнее предыдущих. Её заполнила тревога, причину которой, если бы её спросили, она не смогла бы так сразу указать.

     VIII

Фантазий опасность, желаний тоска -
Ты сам в дом зовёшь своего палача!
Помни, малец! Красавица, помни!
Не дай ему пустить в твоём доме корни!

   Молния, осветившая комнату на мгновение, и последовавший за ней гром, ввели Вернер в ступор. Паника не исчезла, она только нарастала, но само состояние начинало казаться Кате смешным.

   В голове вновь возникали тени прошлого.

   Раскат грома оглушил Катю, пытавшуюся сконцентрироваться на книге.

- Мама, я видела Короля Стекла! Он звал меня погулять с ним, и я пошла!

     IX

Никто не знает правды о том,
Кого мы кличем Королём-Дураком.
Он носит цилиндр, шарф и трость,
Но есть в нём и сладости горсть.

Кто-то кто выжил, но сошёл с ума,
Часто были от него… Без ума!
Говорила девица - «Виновата сама...»
А потом умерла.

Как и все, умерла.
Забирая тайну свою навсегда.
И видела ли она Короля?
А если и нет? А если и да?

Слова её раздаются эхом -
Человек повторяет за человеком.
И я слова её здесь повторю,
Чтоб изменить твою судьбу.

   Кате начало казаться, что книга говорит с ней. Она списала это на усталость — все эти обращения на «ты» и «эй, ты» были, скорее всего, творческим замыслом или методом запугивания, а ей нужно было просто отдохнуть. Но когда она вернулась к книге через день, странное ощущение не покинуло её, а лишь усилилось.

   До первого месяца зимы оставалось всего ничего, но глубокая осень всё ещё пугала всех вокруг. Суеверия толпами сопровождали группы учеников и учениц Высшей Школы, пытавшихся добраться куда-то обязательно с кем-то. Нельзя оставаться одному — ни в коем случае нельзя.

   Вернер так устала от этого.

   Ей ничего уже больше не нравилось здесь, и эта книга, абсурдная, как ей казалось на первый взгляд, стала для неё единственным утешением. Единственным источником чего-то… Нового? Хорошего? Интересного? Чего-то, что волновало её душу, освобождало от ежедневных забот.

     X

Король встречает тебя посреди поля.
Позади дорога влечётся, впереди город виднеется.
Он просит быть гостем, такова его воля.
Приглашение тоже имеется.

Среди разноцветного неба, травы,
Свои ты забудешь заботы.
Забудешь, кто был с тобой не на «вы»,
Отдохнёшь от тяжёлой работы.

Но в город ступив, ты узнаешь секрет.
Смерть исполнится за истреблением последней убиенной.
Сизипу — иного названия мира тут нет,
Привыкни жить в этой странной вселенной.

Семь королев, двор, советники — всё же,
Они все на Короля не похожи.
Они против него выступают,
Его словно ненавидят, шпыняют.

Они его все тайны-то знают,
Они его лишь бы свергнуть желают,
А иногда за него убивают…
Будь осторожен ты в этой стране.

- Какой странный и непоследовательный народец, - произнесла Катя, и кто-то словно ответил ей из темноты.

- А как же иначе?

     XI

«А как же иначе? Я здесь, и я плачу!
Я приглашения жду к палачу.
Ведь если не смогу, не переиначу,
То снова в капкан угожу.

Семнадцать дверей, открываю тебе я,
Семнадцать отражений себя.
Семнадцать зеркал, семнадцать страданий,
Опять наступает мой жар…

Я болен, я болен, моё сердце играет,
Но скоро замолкнет на век.
Меня спаси, меня не бросай ты,
Мой добрый, живой человек!

Тебя позову я, обещая награды,
Но ты меня снова предашь!
Чего же ты ждёшь? Ожидаешь преграды?
Их нет! Но ты проигравш...»

   Текст смазался, словно в Катиных недавних заметках. Повествование резко сменилось, теперь вместо автора стихи зачитывал шелестом страниц кто-то другой. Впрочем, известно кто — сам Король Стекла. Эта сказка о нём, должно быть, значит это и есть его слова?

     XII

«Кукла Ми-ми, пленница Швабра,
Меня окружают всегда.
И Чистильщик смотрит всегда непонятно,
Всё проверяет меня...

Есть Шут, советники, кукольник даже…
Все ненавидят меня.
А я жду свободы, я её жажду…
Приди и освободи меня!

Не бойся ты смерти, но бойся ошибки -
Ведь каждый, кому суждено
Стать мёртвым, совершает игру вместо пытки
И место его решено.

Побудь ты со мною, решу я загадку,
Спасу, но меня не забудь!
Я сам попадаю в беду, в недогадку,
Так пусть будет светел твой путь...»

   «Зачем помещать призывы того, кого ты нарекаешь злом, дураком и чем-то там ещё, в книгу, в которой всё сначала кажется предостережением этого самого кого-то?» - думала Катя. Её мысли путались. Она снова откладывала книгу, снова к ней возвращалась, а затем потерялась в бесконечности строк.

     XIII

«Всё началось с того, что у Короля
Было три сына — один это я.
Я был четвёртый сын Юло Второго,
Брошенный Король разбитого стекла.

Три брата моих жаждали крови,
И в этом я был им не покорен.
Как только умер любимый отец,
Пришёл миру Соломии конец.

Шёл брат на брата, сестра на сестру,
А я долго прятался, мне, подлецу,
Как прочие многие всё-же считали,
Боги подсказку о жизни отдали.

Я стал собирать спасительный храм,
Решил, что братьям его я отдам.
Витраж из цветного стекла как спасенье,
Богам был дан знак — мы здесь, здесь лечение.

Но храм не достроил я, разрушен был он.
Мой брат и брат брата — крови миллион.
Рассыпав стекло и песок, они трое
Меня закопали… Свидетель разбоя

Я шлялся душою средь смуты и страха…
Пока я не встретил слепого монаха.
Тот дал мне надежду, он пообещал,
И стеклянным созданиям тогда я стал.

Моё сердце отнято — вместо него механизм,
Искусственным стал мой организм.
Я молю о помощи, молю о спасении,
О свободе от странствия в вечном мучении…

Порой откликаются люди на зов -
То либо дети, либо девы стихов.
Одни ищут чуда, другие роман…
Всем им помогаю, наполняя стакан.

Однако, лишь капля одна воспарит,
Поднимутся волны, испортят пари -
Все врут, и обман их гибелью станет.
Как братьев моих — те кто врут, умирают.

Я вынужден путь продолжать бесконечно,
Надеясь, что кто-то спасёт и простит…
Прощение я прошу для чего-то,
Хочу снова чувствовать, сердце горит...»

     XIV

«...Прощение я заслужить бы хотел, но,
Богам неизвестны сомнения, страсти.
Им храм обещал, был убит — вот напасти!
Обманул или умер — для них всё равно…

Я ими наказан и ими спасён -
Вот только уже не в их я власти.
И путь до конца мой не пройден,
Спасти могут лишь люди, сжимаю запястье...»

     XV

«Я позвал кукловода, что чинит меня.
Я отдал чёткие приказы.
Я сказал - «Я создан из пара и огня,
Создай для меня четыре вазы.

Семнадцать зеркал, нет, не всё.
Записал?»
Я много просил, но в ответ мне сказал:
«Семнадцать зеркал, так семнадцать зеркал.»

И в каждом зеркале часть меня,
Часть души моей, что освободится,
Что выпорхнет из мира этого, словно птица,
Освобождая, судьбою горя…

Но я ищу, время покоряя,
Никак не найду, время идёт просто зря.
Иду, изнемогая.
Быть может ищу я просто тебя?

Подумать — всё просто, иди и проси
О помощи каждого, кто отзовётся,
Но не над каждым из людей есть Солнце,
Луна… Чаще просто весы.

И в них добро перевешано злом.»

     XVI

«Я знаю, встречались мы раньше с тобой.
Тебя увёл я дурною тропой…
Я думал, что сможешь ты всё изменить.
Но потерял путеводную нить.

Ты убежала, спаслась, уцелела.
Опять томится без дела моё тело.
Идут года, я один, как всегда.
Путеводная нить переросла в провода.»

   «Старое издание! Это же старое издание!» - поразилась Катя. «Откуда среди древних сказок взялись провода?»

     XVII

«Родители ребёнку бьют бой.
Что же будет теперь с тобой?
Тётя и новые города…

В них протяну я свои провода.
В них я опять раскину сети…
Что же ты сделаешь, милая леди?
Неужто исчезнешь опять, навсегда?

Дорога, за нею я, как всегда.
И ты, путешествие, смех, даже слёзы…
Во многом с тобой мы были похожи.
Но вновь ты ушла от меня.»

     XVIII

«Думаешь, верно, тебе я неверный.
Думаешь эти слова говорю всем я.
Но сомнение это, наверно,
Не стоит большого стыда.

Ведь я...»

     XIX

«Суета, новые люди,
Всем нужно чудо прямо на блюде,
А я не знаю как им это дать.
Я не могу это просто взять!

Я должен искать, страдать, находить…
Но людям плевать, моё сердце болит.
Молчат века зеркала,
Наверно сойду я с ума,

И никогда не смогу я найти,
Того человека, что не сбит с пути,
Не смогу покой обрести…»

     XX

«Я проклят сам собою, ненавистною судьбою.
Чем думал я, когда хотел добро подарить миру?
Ведь братья пришли, забрав жизнь мою с собой,,
А я родил на свет непознанный кумир…

Нет храма, только разбитое стекло витража.
Нет добра, только тень неудавшегося шантажа.
Нет суда, на котором я вечно виновен…
Ну сколько ещё будет пролито крови?»

     XXI

Король Стекла часто думает о себе.
Он безразличен к другим, как во сне
Ходит по миру, уничтожая людей.
Какой злобный, безумный он зверь.

     XXII

«Никто мне не верит, когда говорю я,
Что я не хотел, не хочу, не могу…
Люди видят не меня, лишь проклятья,
К Луне я как тьма восхожу…

А я, каждый раз, среди прочих, ищу я
Последние ростки добра.
Один раз нашёл. Потом потерял,
Наверное, навсегда.»

     XXIII

«Была среди безумных,
Проклятых и неразумных,
В моих поисках одна звезда.
Потеряна навсегда.»

     XXIV

«Прошлое покорилось мне, как и будущее, что туманно.
Хожу я по времени, оно мне подвластно, не собрано.
Мне не всё равно, ведь важна уже не свобода -
А потерянное в вселенной людской звено…

Разве есть среди зла хоть капля добра?
Хоть капля искренности среди расчёта?
Я ищу, и моя работа трудна.
Труднее работы звездочёта.»

     XXV

Когда собирается суд — всё просто.
Король Стекла испытание не прошёл.
Тогда задают человеку вопросы,
Тому, кто в гости к нему пришёл.

Если ответит он верно, то точно
Будет казнён Король.
Если захочет спасти себя, непременно,
Палач наточит топор.

Ведь нет спасения из этого круга.
Есть тот, кто предаст, и тот, кто погубит.
Ведь нет спасения из этого круга -
Те, кто убивают его, это те, кого любят.

Король устроит пир, последний свой бал.
Судью и подчинённых он давно на них звал.
Весь двор соберётся, все семь королев -
Все готовы смотреть, как умирает их червь.

Даже слепой кукольник следит без оглядки,
Много лет он играет в прятки -
Он чинит механизм, даря новую жизнь,
Лишь для тех, кто захочет забрать его с ним.

Что-то он обещал, но оглядываться поздно -
Вот ведут на Суд Короля.
Кроваво-красный Судья хорош, как обычно.
В королевстве будет облачно без Короля.

Занесён топор, удар, сердце бьётся…
Ах, кажется, сейчас оно разобьётся!
Но нет, предательству положен конец -
Умирает не Король, а несчастный юнец.

Вновь убийца Стеклянный всеми признан таковым.
Им не понять — он хотел быть живым.
Он надеялся среди других найти искренность,
А нашёл только ложь, да чужую злость.

     XXVI

«Я верю в каждого, кто обращается ко мне.
Кто зовет - «Забери меня, забери же к себе!»
Но, увы, каждый врёт. Каждый проклят…
Сам себе я положен, как в рот кляп.

Сам себе я мешаю, сам себя оболгал…
Ведь в жизни никого никогда не убивал...»

     XXVII

«И снова я поверю, закружусь в танце,
Не зная, что танцы такие опасны,
Забывая, в забвении веря в добро…
А чем обернулось для меня оно?

Я хотел вернуть веру в растерянный люд,
Я собирал стекло, но я был так глуп.
Моя смерть, моё возрождение,
Моё бесконечное похождение…

Неужели кто-то когда-то поймёт?
Полюбит? Простит? И даст идти вперёд?»

     XXVIII

И никто не утешит плачущего Короля,
Устала висеть его голова…
Устала твердить его голова…
Он совсем не сошёл с ума.
Он ещё не сошёл с ума.

   Вернер закончила чтение, но не собиралась убирать книгу. Она оказалась замкнута в круге эмоций, которые наполняли её, а затем покидали. Они радовали, а потом уничтожали её. Яркие картинки, причудливые иллюстрации оживали на глазах, а затем потухали.

   Катя искала выход и его нашла. Она всегда искала куда бы спрятаться, когда реальность приобретала уродливые черты. И всегда находила.

   Теперь Катя всегда будет читать сказки.

   Нет, только эту.

   Эта сказка согрета чем-то таинственно прекрасным.

Глава Девятая, в которой Катя наконец-то что-то вспоминает

   Вернер, почти переставшая быть верной своим прошлым принципам, ходила на учёбу словно полуживое нечто, туманный призрак былого величия. Она мало отвечала, мало сдавала заданий, мало общалась и мало кому попадалась на глаза. Ей было трудно и горько — она погрузилась в переживания о несуществующем литературном герое, оклеветанном и растоптанном, и вся жизнь пролетала мимо неё.

   Впрочем, быть может это было и хорошо для неё.

   То, что происходило в реальности, расстроило бы её куда больше, чем гибель Короля Стекла, если бы она смотрела на это незатуманенным взором.

   Катя погрузилась в воспоминания о прошлом, забывая о настоящем. Это лишило её новостей о том, что Гангэра Фонтэ и её сыновья берут её в кольцо. Гангэра была умная и хитрая женщина, которая привыкла строить жизнь вокруг себя по особым, чётким правилам, и Катя Вернер входила в её долгоиграющие планы. Вернер и Ветер, которые, изначально, по плану матери должны были решить между собой, кому достанется выбранная матерью девушка, потеряли общий язык. Всё пошло не так, как хотела Гангэра. Катя Вернер отстранялась всё дальше, провоцируя ссоры между братьями Фонтэ, и планы на присвоение «необычайного таланта» расстроились.

   Прочие новости тоже не доходили до сознания Кати.

   Исчезновение Розы Самио, неясные скандалы между магистрами — всё это прошло стороной.

   Катя копалась в себе, не видя никого вокруг себя. И ей повезло, что никто не подумал воспользоваться её растерянностью в своих целях — даже Гангэра Фонтэ со всей своей хитростью ничего не придумала, она была занята сыновьями.

   Вернер наконец-то смогла вспомнить то, что замкнуло, сломало её изнутри. Она вспомнила две истории, обе из которых были связаны с захватившим её сознание Королём.

   ...Кате было 7 лет, и она была невероятно подвижным ребёнком, вечно мешая родителям своей увлечённостью жизнью и, особенно, различными стекляшками.

   В один из дней угасающего лета, после новостей о семейном разрыве и бесконечных ссор родителей, Вернер решилась на невероятное по её меркам приключение. Когда солнце уже скрылось за облаками, а мир погрузился в сумерки, она тихо и неспешно покинула дом. Её никто не стал бы догонять — матери не было рядом, а отец, который пытался вернуть честно нажитое имущество, был слишком занят, чтобы караулить кто и когда покидает это спорное жилище. Нянечка, нанятая на время судов из-за страха матери, мирным сном спала у камина и тоже не могла побежать за Катей. Поэтому, та была спокойна и холодна, словно кусочек стекла.

   Лес встретил её шумно, играючи. Ветер носил свежий вечерний воздух по засыпающему к осени лесу, и деревья вторили его песне своим ненавязчивым шуршанием. Зелёный подол из листьев шевелился в едва заметном танце, и всё вокруг манило своей простотой и спокойствием. Внутреннее спокойствие семилетней Кати не было таким — оно было опустошающим, выжженным, уничтожающим. Природа не бывает такой никогда. Природа спокойна в своём величии и, даже погибая, никогда не становится чудовищно пустой.

   Катя много раз была в этом лесу до этого — у неё было любимое место, спрятанное от чужих глаз и родительского надзора. Она редко ходила туда, чтобы его не отняли, не нашли и не запретили, как все прочие её радости, оттого таким манящим и привлекательным казался ей лес. Робко, но верно, она ступала по остывающей земле, спускаясь с пригорка вниз, на поляну, находящуюся в углублении. Между высоких стволов и покосившегося окружения из холмов стояла недоступная незнающему человеку поляна. Чтобы дойти до неё, нужно было найти определённое дерево, обойти его, обнаружить яму, спуститься в неё по корням, и лишь потом выйти вниз к желанному месту.

   В вечернее время отсюда было хорошо смотреть на меняющее цвет небо, а в дневное на облака. Сейчас же Катя шла сюда не за этим — она искала спасения от тревог, а не развлечений. Впрочем, их тоже, но не так осознанно.

   К большому Катиному удивлению — насколько оно может быть в возрасте 7 лет — её тайное место оказалось не таким тайным и уже было кем-то занято. Посреди поляны стоял цирковой фургончик очаровательного фиолетового цвета. Вокруг него были шарики, какие-то гирлянды из бумаги и небольшой проигрыватель для пластинок. Любой ребёнок смутился бы, увидев среди всего этого фокусника, но Вернер совсем не удивилась. Тем более, совсем недавно, мать требовала от неё быть доброй и ласковой к незнакомцам, даже если они пугают её — готовилась доказывать в суде всевозможным специалистом счастье и благополучие ребёнка. Ошибка за ошибкой, погоня за наживой и полное безразличие в адрес дочери — вот к чему привели подобные попытки обелить себя. И именно поэтому, слушая внутренний голос матери, Катя подошла к фокуснику, чтобы поздороваться.

   История эта могла кончиться так же фатально, как и любая встреча с Королём Стекла, если бы на месте волшебного персонажа оказался бы кто-то другой, например, обычный человек с необычными и страшными желаниями. Однако, всё случилось иначе, и Катя даже не задумалась о том, каким образом неповреждённый фургон попал в это труднодоступное место. Она ни о чём не думала, и просто шагала вперёд.

   Как жаль, что рядом с ней не было того, кто мог бы повести её в верном направлении, и ей самой приходилось вести себя не всегда верной дорогой.

- Маленькая девочка? - фокусник, одетый в соответствующие фургончику по цветам элегантный костюм, осматривал Катю без особого интереса. - Здесь? В лесу? Неужели ты не боишься потеряться?

   Его большой лакированный цилиндр, в котором она сама отражалась в полный рост, манил малышку чуть больше его длинных, выходящих за линию лица, светлых бровей. Было в нём что-то уютное и светлое, к чему Катя всегда тянулась своими маленькими ручками.

- Нет. Я вовсе не потерялась, - сказала она, вежливо улыбнувшись. - И, для начала, здравствуйте.

- Ну здравствуйте, раз так, - фокусник смотрел на неё немного отстранёно, словно желая обезопасить от чего-то. - Твои родители, должно быть, волнуются за тебя? Где они?

- Они не волнуются, - сухо ответила Вернер, перестав улыбаться. - А как вы нашли эту поляну? Я думала, только я знаю о ней.

- Ох, мир так огромен, девочка, - незнакомец наконец-то улыбнулся, хоть и слабо и слегка натянуто. - Я много чего видел, потому что много путешествую, и много всего знаю. Это моя работа — искать то, чего другие не видят. А, кстати, о вежливом тоне, который ты так усердно стараешься соблюдать — ты не представилась.

- Меня зовут Катя Вернер! - среагировала Катя, как по команде вытянув правую руку вперёд.

- Аринэлл, - представился фокусник, снимая шляпу. Его блондинистые волосы казались кукольными, чересчур идеально уложенными — они были завиты в районе кончиков, касающихся плеч, но избегали лба, щёк, будто были убраны слегка назад. Они были как парик, но не являлись им.

- Вы не пожмёте мне руку?

- Я снял цилиндр и наклонился, мы с тобой поздоровались друг с другом, но очень по-разному. В силу своих возможностей.

- У меня нет головного убора, который я могу снять, но у вас есть руки, которые я могу пожать!

- Они же в перчатках!

   Фокусник показал Кате руки, а цилиндр в этот момент повис в воздухе.

- Видишь?

- Вижу.

- Но я всё равно пожму тебе руку, если ты так сильно этого хочешь.

- А ещё вы не представились!

- Неужели!? Какая ты требовательная для семи лет, это же надо… Меня зовут Аринэлл, девочка.

- Меня зовут Катя!

- Вот теперь мы точно знакомы.

   Фокусник поймал свой болтающийся без дела в воздухе цилиндр и вернул его на свою голову.

- Буду с тобой честен, - начал он с какой-то тоской в голосе. - Я всегда пытаюсь этого избегать, но оно настигает меня каждый раз.

- О чём вы? - Катя начинала сочувствовать своему новому знакомому — он выглядел уставшим и, судя по всему, другого дома кроме фургончика у него не было.

- Вот так встретишь кого-то, а он… Оказывается совершенно не таким человеком, как казалось сначала. Ищешь добро, а находишь зло… Я был двенадцатилетним мальчиком, когда подумал, что могу сотворить великое добро, но Боги решили наказать меня за это.

- Почему? Разве они злые?

- Нет. Я думал, что в мире не осталось добра, и хотел собрать его, как витраж из стекла. И тогда они заставили меня искать истинную доброту… Не ложную, не показную, не идеальную, а истинную. Представь себе, я до сих пор не могу её найти.

- Им не понравился ваш ви-ти-раж?

- Витраж. Это такое окно из красивого разноцветного стекла, на котором что-то изображено. Его собирают, как мозаику. Ты ведь знаешь, что это такое?

- Как пазл, но из стекляшек.

- Да. Как пазл…

   Глаза Аринэлла засияли надеждой.

- Хочешь я покажу тебе фокус?

- Конечно хочу!

   Он нежно улыбнулся, доставая из кармана небольшой шарик.

- Сейчас я достану фантик, и этот шарик исчезнет! Я заверну его в фантик, и он пропадёт!

   Катя думала, что никогда не забудет этот день. И имя, которое услышала. Время неслось с безумной скоростью, и прошлое стиралось в нём.

- Мама, я видела Короля Стекла! Он звал меня погулять с ним, и я пошла!

- Мама, а ты знаешь, что в лес меня забрал Король Стекла?

- Мама, мама, он настоящий, и он добрый! Он очень добрый, мама!

- Мама, он научил меня делать фокусы!

- Он Король и фокусник при этом!

- Мама!

- Мама?

    Но мамы уже не было рядом.

    Зато, рядом было загадочное место, на которое тётя указала как на запретное. Рядом была железная дорога, за ней забор…

- А вот и ты, - раздался оживлённый голос из-за спины. - Так хорошо, что тебе удалось пережить нашу первую встречу!

- А? - Катя обернулась и увидела перед собой высокого молодого человека в цилиндре, длинном пальто с тростью и укутанного при всём этом в длинный красный шарф. - А мы знакомы?

- Знакомы, ещё как, - не теряя оптимизма неизвестный весело улыбался. - Нас ждёт карета, нам пора. Видишь, вон там — за забором?

   Вернер взглянула вдаль, и на том месте, где только что ничего не было, и правда очутилась красивая карета. Противиться тому, что происходило, Катя не могла. Она взглянула на Короля Стекла, уже понимая, что это он, понимая, что это всё ей только снится, но не помня ни имени его, ни чего-либо, что было с ними много лет назад. В семь лет она верила, что никогда не забудет заветное имя дорогого друга, а в тринадцать прекрасно знала, что даже имена родных дочерей забываются.

- Ты выросла, - помогая Кате спуститься к железнодорожным путям, бормотал Король Стекла. - Но, я надеюсь, осталась такой же доброй внутри.

- Я не думаю, что я злой человек, - размышляла Вернер словно параллельно его словам. - Во снах так точно.

- Во снах? Ах, эти прекрасные грёзы…

   Он шёл чуть ли не вприпрыжку, размахивая своей элегантной тростью, и Катя шла за ним, перешагивая через шпалы. Карета была уже близко, и белые лошади выглядели так же прилежно и аккуратно, как и извозчик.

- Садись, я помогу, - протягивая руку в белой перчатке, Король Стекла очаровательно улыбался. - А теперь мы поедем в мой замок…

   Катя, до этого равнодушная к происходящему, почувствовала внутри себя яростное детское волнение.

- Расскажи о себе, - всё ещё улыбаясь, попросил Король. - Нельзя же просто так молча ехать в карете. Имя своё ты мне уже назвала.

- Правда? Когда?

- Должно быть, ты просто забыла…

   Его лицо омрачила какая-то невыносимая тоска.

- Тебе было семь лет, - как-то особо трагично произнёс он. - Всем людям бывает по семь лет, но мало кто об этом помнит.

- Я убежала из дома, когда мне было 7. Кажется… Кажется, меня даже похитили пока я была не дома.

- Неужели! Как звучит — настоящий кошмар для родителей. Потерянный ребёнок это ведь так страшно…

- Вовсе нет, для моих родителей это было поводом поскорее разобраться с судами. Не думаю, что они искали меня… Меня искали не они. Они были заняты и приступили к поискам лишь через неделю.

- НЕДЕЛЮ!?

- Они думали, что я нахожусь с няней, а няня в этот момент искала меня.

- Надо же… Неудивительно, что ты ничего не помнишь, Катя.

- Почему же не помню? Я помню. Просто забываю об этом.

   Король Стекла рассмеялся.

- Ты так и осталась хорошей девочкой, такой же, как и была, только выросла немного… - он опять погрузился в размышления.

- Зато ты, наверное, не изменился? - Катя пыталась поддержать разговор.

- Будто ты помнишь хоть что-то обо мне, кроме того, что я только что тебе сказал. Например, моё имя. Неужели тоже забыла?

- Наверное, да.

- Как досадно. Но мне не трудно сказать тебе его снова! Меня зовут Аринэлл. А тебя зовут Катя. И мы с тобой очень давно знакомы!

   Катя так старательно избавлялась от этих воспоминаний, называя и считая их ложными, выдуманными, повторяя слова родителей и окружающих её взрослых, но спустя годы они вернулись к ней. Они посетили её, вернувшись в этом мир через листы пожелтевшей от времени бумаги, чтобы взорвать её реальность, наполненную тяжестью передряг. Они пришли вернуть ей веру в то, что волшебство всё ещё живёт в Соломии. Они пришли разрушить барьер, построенный для того, чтобы продолжать жить так, словно ничего не было.

   Вернер шла по улице, понимая, что ей придётся возвращаться домой в позднее время совершенно одной. Последний автобус, наверное, придётся пропустить и идти пешком. Таковы правила здешнего безумия. Таковы правила, которые нельзя нарушать.

   Взглянув в сторону отправляющейся машины, она случайно заметила среди пассажиров Розу.

- Роза!

   Автобус уже уехал, а пропавшая без вести девушка лишь с каким-то диким состраданием взглянула Кате вслед. Могла ли она услышать её? Может быть, ей просто показалось?

   Катя медленно брела в сторону своей комнатушки, стены которой становились всё ближе и ближе к ней.

- Вот-вот раздавят.

- Вот-вот.

- Уже давно пора...

   Новость о смерти Розы Вернер приняла спокойно, ведь до этого Катя потеряла единственное, что давало ей силу к внешней жизни и переживаниям. Книга, которую она страстно перечитывала, исчезла из её комнаты, и никак не находилась неделю. Ей было тяжело без неё. Ей было безумно одиноко… Даже счастливые воспоминания, принёсшие с собой помимо себя боль и разочарование из детства, не спасали её от падения в пропасть, за которой не было уже ничего.

   Катя спешила из школы домой. Нет, не туда, не в ту комнатушку, выделенную ей. Она спешила домой. Она решительно хотела бросить всё и уехать.

   Автобус подъехал как раз кстати, чтобы вовремя унести её прочь отсюда…

   Лишь войдя внутрь, Катя осознала, что автобус совершенно пуст внутри. Только одинокая книга лежала на одном из сидений, будто ожидая её прибытия.

   Вернер прошла между сиденьями, слегка переживая о том, что она нарушает негласный закон местного общества. Впрочем, не всё ли ей равно, если она всё равно хочет его покинуть?

   Катя взяла книгу в руки и села, как обычно, у окна. Автобус нёсся с безумной скоростью куда-то вперёд по дождливой дороге.

   В свете фонарей как-то неловко и невпопад заблестело название книги: «Сказки из прошлого, настоящего и будущего».

Глава Десятая, в которой решаются судьбы

   Автобус резко остановился, из-за чего Катя чуть не отправилась в полёт. Она с трудом вернулась на место, поправляя растрёпанные волосы. Книга упала, и её нужно было срочно понять, чтобы убедиться, что всё это — название, воспоминания — ей просто померещилось. Но стоило Кате нагнуться и потянуться за книгой, как чья-то вежливая рука в белой перчатке опередила её.

- Как интересно, - знакомый голос звучал разбито и печально. - А я думал, больше жертв не предвидится…

- Жертв? - Катя взяла поданную её книгу. - Неужели, Роза…

- Роза. С виду такая добрая, а внутри как… Холодная и злая. Расчётливая. Она не захотела меня спасать, хотя всем видом показывала это, - Король Стекла присел на противоположное Катиному сиденье, и автобус снова тронулся. - А ты? Что-то в тебе определённо изменилось. Внешнее?

- Зато ты не изменился, - Катя спешно прятала книгу в рюкзак, не особо вдаваясь в подробности происходящего; у неё были её воспоминания, её любимая вещь вернулась к ней, больше ничего для неё не было важно. - Такой же одинокий…

   Король Стекла натянуто улыбнулся.

- Говоришь так, будто помнишь что-то, Катя Вернер, - протянул он так же раздражающе, как это делал обычно Ветер или его младший всего лишь на год брат. - Это меня… Настораживает.

- Не радует?

- Ни капли не радует. Не хватало ещё и тебя потерять, я думаю, такого я не переживу. Ты всегда справлялась лучше других, и моему сердцу дорога та память, которую мы прожили вместе. Я не хочу тебе смерти.

- Почему же я должна умереть?

   Фонари били в запотевшие окна, молниеносно исчезая. Каждый раз, когда свет на мгновение освещал лицо Короля Стекла, Катя старательно вглядывалась в него, желая увидеть хоть что-то, хоть какую-то эмоцию, но всё, что ожидало её — это молчание.

   Автобус шумно остановился. Король встал с места, указав правой рукой на распахнувшиеся двери.

- Ты можешь идти, - сказал он. - Я даю тебе шанс уйти, потому что не хочу, чтобы всё кончилось так, как оно кончается обычно. Ты — мой друг, и я хочу, чтобы ты осталась им, даже если это значит, что я больше никогда…

   Он сбился с мысли и замолчал.

- Не хочешь уходить? - по лицу, скрывавшемуся в тени цилиндра, пробежала лёгкая радость. - Как странно. Тебе дают шанс спастись, а ты…

- Я хочу попробовать спасти кое-кого другого, - сказала Катя, сильнее прижав к себе рюкзак. - И я думаю, попытка стоит того. А как думаешь ты, Аринэлл?

   Вернер чувствовала себя немного напугано и неловко, к тому же в автобусе было прохладно — лампочки не горели, и двигатель не согревал салон, но всё равно она действовала так, как ей хотелось. Если перед ней её друг, значит она может говорить с ним на ты и называть его имя. Ведь так говорят друг с другом друзья?

- Ты помнишь моё имя! - Король радостно затрепетал. - Как это хорошо, Катя… Может быть, в этот раз...

   Автобус сорвался с места, и стоящий на ногах Аринэлл чуть не упал. Катя схватила его за руку, и тот сумел удержать равновесие.

- Надо же, надо же, - бормотал он, снова садясь. - Надо же… Как это странно… Не находишь это странным?

- Лишь отчасти, - Вернер суетилась, ища рюкзак, который только что был у неё в руках, но исчез, стоило ей чуть-чуть отвлечься от него.

- О! Не ищи его. Они вернут его тебе, если ты… - Король Стекла снял цилиндр и отложил его в сторону. - Тебе придётся принять немного другой вид… Думаю, они выдадут тебе платье.

- Платье?

- Да! Помнишь его? Твоё платье?

   Катя задумалась.

- Не уверена…

- Ох! С другой стороны, кому нужно какое-то старое волшебное платье, если ты помнишь обо мне? Это излишние детали, тем более, я могу их тебе напомнить… У тебя растерянный вид.

- Жизнь идёт очень странно.

- Правда?

- Я думала, что у меня есть друзья, что у меня есть прекрасное место, в котором я могу набраться знаний, но оказалось не совсем так. Я была лишь частью чей-то задумки, и, хоть я надеялась, что это не совсем так… Я думала, что это ошибка, но меня переубедили. И я так же думала, что если это не ошибка, то, наверное, это что-то значит… Но истинное значение дел избегало меня.

- Тебя там обижают?

- Не то чтобы сильно.

- Но обижают.

- Я думаю, что это просто не то место, где мне нужно быть. Я могла бы сделать много чего другого, но решила пойти туда, куда меня позвали. И я думала, что это будет хорошо. Но всё оказалось иначе.

- Тебе не стоит ругать себя, Катя. Ты ведь не знала, куда именно ты идёшь.

- Почему же? Слухи и разговоры об этом…

- Слухи и разговоры ходят и обо мне. Имеют ли они отношения к реальности?

- Я не знаю.

- Вот именно. Ты никогда не узнаешь, пока не проверишь сама. Подожди, подожди-ка… Неужели ты сомневаешься во мне?

- Я сомневаюсь исключительно в себе.

- Как это?

- В том, как именно я всё понимаю. Может быть, я опять ошибаюсь?

- Может быть. Но тогда и я тоже. Все мы…

   Аринэлл замолчал.

- Я обидела тебя? - спросила Катя, но Король Стекла не ответил ей. - Я не хотела. Я, правда, не хотела. Мне жаль, если я сказала что-то не так…

- Ты не виновата в обилии моих внутренних тревог. Не ты их создала, и не тебе их решать, - помолчав, начал Аринэлл. - Я лишь беспокоюсь, что твоё желание мне помочь приведёт тебя к очередному разочарованию…

- Даже если так, - Вернер взглянула в окно, которое медленно начало очищаться от пара. - Это моё решение… И мне важно его принять.

- Это твоё решение, - продолжал Король, кивая. - Но оно затрагивает и меня тоже. А я совсем не хочу, чтобы ты погибала.

- Я не хочу, чтобы ты погибал. Только и всего.

- Только и всего! Ха!

   Он громко рассмеялся.

- Катя, ты совсем не изменилась, и это радует меня… Но я очень, очень обеспокоен, что не успею помочь тебе до того момента, как они…

   Автобус со свистом остановился, и Аринэлла снова тряхнуло.

- ...как они решат переговорить с тобой обо мне. Красный Судья, его помощники… Неужели ты всё это помнишь?

- Я помню достаточно, и я читала книгу. Много раз.

- Вот как… Не забывай сверяться с ней, чтобы проверить, как меняются картинки. Они помогут тебе разобраться. Наверное, это всё, что я могу тебе посоветовать. Будь осторожна. Готовься к балу… Попробуй вспомнить что-то, что поможет тебе. Тебе пора идти. Двери уже открылись… И платье…

   Вернер посмотрела на себя — она и правда была в платье. Оно было лёгким, мягким и каким-то нежным.

- Я помню, как вышивал эти узоры из цветов, - Король Стекла взял в руки цилиндр, а затем, погодя, надел его. - Чего же ты ждёшь?

- Хочу сказать кое-что.

- Тогда скажи. Конечно же, скажи.

   Катя взяла его ледяную руку, и Аринэлл дрогнул.

- Я верю, что всё получится. И ты тоже верь!

   Король Стекла кивнул.

- Конечно, конечно я буду верить… Что мне ещё остаётся...

   Катя заспешила наружу. Её ждало большое удивление, ведь стоило ей выбежать из автобуса, как он исчез. Вместе с ним её покинул и Король Стекла.

   «Нужно решить, с чего начать.» - подумала она. Она помнила и помнила точно, что времени у неё не так много. В детстве всё это казалось ей игрой, каким-то волшебным приключением, но сейчас она думала по-другому. У неё была цель, которую нужно достигнуть.

   Иначе они казнят его. Или её.

   Нужно решить головоломку — Красный Судья спрашивает у Короля Стекла, нашёл ли он то, что обещал найти. Тот представляет человека, который пришёл в его мир. И человек должен доказать суду, что всё сделано верно. Но как? Как же это нужно сделать?

   Должен быть по-крайней мере один обитатель этого мира, который знает ответ на этот вопрос. Или, не один… А вот и они!

   Толпа ярких, одетых в конфетные одежды человечков разного роста двигалась прямиком на Катю.

   В детстве она дружила с ними. Она ходила к ним в гости на чай, она играла с ними, пела и танцевала, но сейчас они не внушали ей доверия.

- Вот и она, - сказала кукла Ми-ми, обычная тряпичная кукла размером с небольшой мяч, но ходящая и говорящая. - Катя. Катечка… Опять ты здесь!

- Но в этот раз всё будет иначе, - сказала Катя, постепенно обретая уверенность в себе.

   Если что-то, что мешало ей жить, помнить и действовать так, как она на самом деле хочет существовало, то оно было именно здесь. Оно скрывалось за этим ярким и дружелюбным сказочным городом, пряталось в подвалах, и это что-то обязательно нужно было найти.

- Иначе… Конечно, всё будет иначе, - одна из семи королев, самая крупная и некрасивая, вышла вперёд. - Ведь в этот раз ты достаточно выросла, чтобы принять правду, которую мы говорили тебе.

- Ваше Королевское Королевчество! - из толпы выбежал Кукольный Шут Рамма вместе с лютней. - Я готов петь для вас, о прекрасная!

- Пой-же! - прикрикнула Кукла, забираясь на руки к королеве. - Пусть она услышит правду!

   Катя занервничала. Она хотела идти вперёд, но толпа была слишком плотной — обойти или пройти сквозь было просто невозможно. Избавиться от приставучей толпы можно было лишь послушать то, что они хотели сказать ей. Хотя Кате это совсем не хотелось. То, как все смотрели на неё, с какой-то животной ненавистью, заставило её по-настоящему испугаться.

- Кто знает как живёт Король, Король Стекла? - начал петь Шут, обращаясь не к толпе, а именно к Кате. Она была его главным слушателем. Главной целью его выступления. - Кто знает, неужели знает она? Знает ли она?

Кто знает, как живёт Король, Король Стекла?
Кто знает, неужели знает она? Знает ли она?
Как бьёт он окна по ночам, и ночью из окна
Стоит ужасный, страшный крик, о, знала ли она?

Что клятву дав, он обманул не только всех Богов,
Что он, решив убить братьев, сам первый пустил кровь?
Советники его держат, а он сбегает вновь -
Зачем? Что ищет он во тьме? Добро? Или любовь?

Быть может этот эгоист, Король-Дурак, так зол,
Лишь потому, что никому не люб его камзол?
Быть может, сам он виноват, сам рождает зло?
Добро искореняет, ведь, не нужно ему оно?

   Толпа начала танцевать, подпевая ужасной песне. Катя сделала шаг назад, отдаляясь от поющих и танцующих. Увидев это, толпа начала наступать.

Ты думаешь, Король наш добр? Так почему же мы
Так ненавидим все его? Скажи же мне, скажи?
Чем так хорош? Чем добр он? Тем, что не убил тебя?
Должно быть, милая, ты врёшь! Свобода — не твоя.

Три раза он тебя ловил, и каждый, каждый раз
Ты убегала от него, лишая слёз ты глаз!
Ты думаешь, что плакал он, лишаясь вновь тебя?
Он новую в свою клетку вёл, безумием маня.

Ты не одна, не первая, и точно не последняя.
Неужто думаешь, что есть в нём мысль какая дельная?
Ему не важно, каждой он слова все говорит.
И детям, юным девицам, всегда одно сулит.

Он друга делал из тебя, но чем же этот друг
Помог тебе, когда одна ты оставалась вдруг?

   Они крутились вокруг неё, повторяя бессмысленные и грубые стихи.

Он обманет, сам поманит,
Ты в итоге в меньшинстве -
Сказку добрую расскажет,
И убьёт тебя во сне!

   Катя отчаянно отбивалась от подбегающих к ней обитателей волшебного мира, те хватали её за руки, за подол платья, и она никак не могла вырваться из западни.

Думаешь, что он добр?
Попробуй узнать его получше!
Он как миллион кобр -
Бьёт в самую душу!

- Отстаньте! Не трогайте меня!

- И ты до сих пор веришь в его невиновность? Почему же он ни разу не попытался спасти тех несчастных, что заглядывали в гости к нему? Неужели ему правда было их жаль, так почему же он…

   Кате удалось сбежать.

   Она бежала вниз по лестнице, уже точно зная, куда хотела попасть. Нет, не к железной дороге, за которой, определённо, её ждало спасение. Пляшущие словно марионетки люди и куклы натолкнули её на интересную мысль, которую срочно нужно было проверить. Катя бежала прямиком к башне кукольника Гарстда. Её захватили сомнения, но она не могла вернуться домой сейчас. Нет, не сейчас. Ей нужно было во всём разобраться, и, если оно того стоило, попытаться спасти Аринэлла.

   Она вспомнила эти песни, песни из детства, которые она либо игнорировала, либо не понимала до конца. Она не верила никому, никто не мог заставить её поверить в то, что её друг — обманщик. Но теперь, пройдя чуть больший жизненный путь, она сомневалась. Она сомневалась, потому что уже знала, что может ошибаться в людях.

    Башня была далеко, но Вернер бежала к ней и бежала быстро, поэтому очень скоро оказалась у лестнице, ведшей наверх. Тут её снова встретили жители сказочного королевства — на этот раз это была одна из семи королев. К большому удивлению Кати, она как капля воды была похожа на Розу Самио.

- Думаешь, он правда добр? - спросила королева. - Думаешь, он заслуживает быть спасённым? Я бы расколола его голову на двое, если бы могла.

- Почему вы все так жестоки? Разве вам самим нравится жить в мире, где нет любви и тепла, где единственное желание — это уничтожать?

   Ответа не последовало. Катя решительно ринулась к лестнице, но тут королева схватила её за рукав.

- Думаешь, я заслуживала смерти? - спросила она.

- Нет, - закачала головой Вернер. - Я… Я не знаю.

- Но ты хочешь спасти того, кто убил меня.

- Я не знаю, убивал ли он тебя или нет.

- Хочешь спасти убийцу? Так вот оно какое истинное добро, неправда ли?

   Королева отпустила Катю, и та медленно начала идти наверх.

   Её сердце билось из крайности в крайность — из любви к ненависти, из отчаяния к надежде. Она не могла бросить всё так, как оно было сейчас. Не могла в момент неопределённости уйти. Она должна была увидеть кукольника. Если и он подтвердит слова о том, что Король жесток, тогда… Что тогда? Об этом она подумает тогда, когда это случится. А сейчас вперёд внутрь башни!

   Катя постучала по толстой закруглённой сверху деревянной двери, но никто не подошёл к ней с той стороны. Она постучала ещё раз — нет реакции. Тогда она всем телом навалилась на дверь, и та с грохотом открылась. Это стоило огромного труда, но Вернер оказалась в башне. В пыльной, старой, покинутой башне.

- Где же он?

   Ещё одно воспоминание поспешило настигнуть её. Стоило ей провести некоторое время в этом чудесном мире, как он начинал блекнуть. Еда теряла вкус, трава сохла, всё становилось бледным и мёртвым. Так надвигался суд. Так надвигался конец. Но почему он наступил так рано в этот раз?

- Я здесь.

   Из темноты, с трудом шагая, вышел Кукольник. Одетый в красное, такой же, как и в прошлые два раза, он носил монокль и пышный парик.

- Я должна узнать правду! Расскажи мне о Короле Стекла! - потребовала Катя, чуть ли не топнув ногой об старый пол. - Требую! Сейчас же!

   Она помнила, что раньше, в детстве, ей не хватало храбрости или силы, чтобы настаивать на своём, но в этот раз она была старше.

- Хочешь услышать мой рассказ? Чтож…

Нет услады в том для глаз,
Нет радости в том для ушей -
История моя не раз
Покинет мир зверей.

Здесь раньше было много кукол -
Я делал их всегда.
Из дерева, стекла и буков…
Животных детвора

Любила сразу больше всех.
Меня бурный ждал успех…
Ну а потом меня…
Настигла тёмная пора.

Я кукольник был непростой,
В миру тревог, в миру простой…
На самом деле я — монах,
Преодолевая страх,

Я ходил по городам,
Давая детям тут и там,
Узнать добро и волшебство.
И долго длилось это, но

Однажды я услышал глас -
Скажу тебе я без прикрас,
То голос был зловещий, тёмный,
И очень страшный, мне угодный.

К нему я должен был привыкнуть.
Но голос долго не болтал -
Он мне сказал, мне цель подкинуть
Решил зачем-то. Мне шептал:

«В земле другой есть сын, мальчонка.
Найди сего скорей ребёнка.
Ведь делает доброе дело,
А стражи мира, неумело,

Его желают заколоть.
Не дай ему погибнуть ты,
И страх помоги перебороть,
И посадить добра цветы...»

Но я, увы, я опоздал -
Когда нашёл его,
Упал…
Ибо он умер. Был убит…

Тогда решил я — Бог решит,
Что я хотел его решение
Переменить, решил грешить…
Тогда нашёл себе спасение -

Я душу мальчика младого,
Душу короля юного,
Сложил в волшебный механизм…

Его чинил и помогал.
Мальчик мужал, мальчик искал…

Король Стекла он скоро стал.
И людям многим помогал…

Однако зло явилось быстро.
Оно заняло его место.
И скоро был он вынужден летать,
Детей, юнцов сам стал спасать…

Тогда и начали твердить:
«Король Стекла, он злой, он их,
Детей наших заманит,
И их убьёт или обманет...»

Когда почти уж был готов витраж,
Явился злобы древний страж.
Я из воды, огня и пара создал Короля,
Но злу то мало -

Они поставили Судью.
Сказали так: «Если смогу
Найти добро,
Покинет мир этот всё зло...»

И начал Аринэлл искать.
А злые — сказки вдруг писать.
Борьба росла, борьба крепчала…
И зло во мне брало начало.

Тот мир, где отдыхал Король,
Стал приносить ему лишь боль.
Здесь поселились злые духи,
Что распускали в мире слухи.

И все кого я сделал сам,
И те, кто духом к нам явился,
Вдруг стали все сами кривиться,
И начался бедлам.

Мне говорили, что он — хлам.
Король наш, механизм сердечный…
Он, кстати-то, не вечный.
Он стал ветшать, я помогал…

Заложником других я стал.
И долго уже, год за годом,
Воюю в стороне с народом.
Но пропал уж тот запал.

Решил я сделать одолжение -
Судье отдал на вооружение
Новую книгу сказок, для него
Сам Аринэлл писал, но… Но!

Спасенье было не дано.
Проклятье злое создал рок.
Нескоро понял я урок -
Уж было всё потеряно.

Переменился мира закон -
Теперь любой живой шпион
Был бы вмест Короля казнён,
Если решал себя спасти…

Раньше казнили Короля,
Его чинил, конечно, я…
Теперь же всё переменилось.
Казнили судьи не того.

Король Стекла молил меня,
Просил спасти от заключения…
Придумать фразу, что проклятье
Уничтожала бы!

И я придумал. Я решил загадку!
Я решил оставить в книге нашей закладку.
И каждый, кто её бы находил,
Решение бы сразу обретал…

Я сразу там всё написал,
Но об том Судья узнал.
Короля он страшно наказал…
Меня в рабы свои он взял...

Я решил, что исправить всё смогу…
Но не было уж во мне того огня...

- И огонь их злобы захватил меня… Я не мог больше помочь ему… - Гарстд кончил свой долгий рассказ.

   Катя задумчиво заходила вперёд-назад по комнате. Ей было до невыносимого обидно. Обидно и жалко. Жалость сжимала её сердце. И, вдруг, ей показалось, что она поняла что-то.

- Значит, вы создали его таким?

- В моём сердце бился огонь, как и в его. Это был огонь, способный превратить стекло в воду, а воду в пар. И никто не был способен остановить меня…

- Но… Что же случилось?

- Ты, верно, не слушала меня.

- Я слушала! Вас обманули? Вас заразили злом? Как это возможно!?

- Истинное добро, которое искали мы, было бы хорошо найти другим и искоренить.

- Неужели, вы правда так считаете теперь?

- Именно так.

- Значит, поэтому вы убиваете всех, кто…

- Мы лишь обнажаем в них зло. Ни разу не смог Король Стекла избавиться от него в их душах.

- Какой кошмар…

- И я его творил, и буду творить… Тебе пора спешить на бал!

   Катя расплакалась, отбиваясь от рук, желавших выставить её за дверь.

- Но ведь в сердце вашем всё ещё бьётся такой же огонь, способный превратить стекло в воду, а воду в пар! И никто не способен был остановить вас…

- Ты, и вправду, начинаешь понимать.

- Вы хотите сказать… Эти слова… Заветные слова! Неужели это и есть разгадка?

- Не могу говорить, могу лишь кивать головой, но я думаю…

   Кукольник замер, как сломанные часы. Ход его мысли остановился. Он обратился в камень. Закончилась работа вечного механизма, и ключик выпал из его спины. По стенам забегали чёрные пятна, из пола стали вырастать шипы… Вернер схватила ключик, печально блестевший в темноте и не желавший оставаться в одиночестве, и побежала прочь.

- Какой кошмар! - Катя выбежала наружу, крича и плача. - Неужели вы все не видели этого!? Никто из вас не видел, как вас превращают в рабов? Рабов зла? Как вы могли!?

   Прохожие, тайно сопровождавшие её весь путь, разбегались, кто плача, кто смеясь.

- Как глупо… Но нет! Нельзя идти на бал сейчас. Я не уверена до конца, мне нужно доказать себе, а потом суду… Доказательства! Мне нужно будет привести доказательства! Да! Да-да! Куда же идти… Где же искать… Книга! Аринэлл говорил о книге! Да… Но где она? Она была в рюкзаке, а его забрали…

   Катя шла куда-то, лишь бы не попасть в очередную западню, а затем решила взглянуть на ключ. У каждого ключа бывает лишь одна функция, но некоторые из них подходят к разным дверям. На старом ключике была гравировка — кабинет. Вернер остановилась и продолжила думать вслух.

- Кабинет… Я думала книга может быть в библиотеке, ведь там всегда бывают книги, как в Школе Фонтэ…

   Стоило ей это сказать, как в голову пришло новое осознание.

   Её отец был тесно связан с нынешним президентом Соломии — Таттэлло Монотти. В своих кругах он был известен как Люго Барнери. В его поступках вне семьи было много добра — он поддерживал всяческие начинания президента, занимался благотворительностью… Но лишь внешне он был добр. Внутри всё обстояло иначе.

   Он не видел свою дочь с семи лет, считая это ненужным. «Если она захочет меня найти, она знает куда обратиться.» - сказал он однажды. Как и Высшая Школа Фонтэ, он лишь делал вид, но не являлся хорошим.

   И Катя поняла, как она связана с Королём Стекла — оба они боролись с обманом всю жизнь, ища что-то светлое, но не замечали, что свет исходит от них. Они искали свободы, не видя, что сами куют оковы для себя, связываясь с новыми злодеями. И эту цепочку, этот круг сумасшествия нужно было прервать.

   Уйти из Школы.

   Спасти Короля Стекла, не дать ему разбиться.

   И вовсе не из-за желания творить справедливость, кое тоже имелось в Кате. Это была личная история, которая настолько тревожила её, что она избавилась от неё и от части себя.

   Значит настало время всё вернуть на свои места!

   Катя ринулась к балкону замка, который, как она знала, вёл в покои Короля Стекла. Она ни разу не была там, но знала о том, что именно этот балкон ведёт внутрь. Рядом с покоями должен был быть кабинет. Значит, нужно пробраться внутрь… Значит, осталось совсем немного до конца.

   Оббегая обезумевших, теряющих свой обаятельный внешний облик, Вернер превозмогала свою себя, чтобы наконец, упершись в стену замка, подняться вверх по лозе в чужое жилище.

   Комната, которая была покоями, по совместительству оказалась тем самым кабинетом, в которой Кате необходимо, жизненно необходимо нужно было попасть. Она была обита бархатом вдоль стен, потолок представлял из себя натянутое полотно, на котором было нарисовано небо и какие-то небесные объекты — планеты, созвездия, небесные города, имена Богов и так далее, далее, до самых стен. А на многих частях стен были закреплены бардовые шторы с золотыми узорами. Их Король вышил сам, рисуя нитями красивые и добрые сюжеты о любви и взаимопонимании. Пышная кровать, платяной шкаф, ломящийся от обилия дорогих нарядов, а за ними, ближе к балкону рабочий стол и стул из благородного тёмного дерева.

   В столе ящик, закрытый на замок — новая Катина цель.

   Она в спешке затолкала ключ в замочную скважину и почувствовала, что от волнения у неё трясутся руки. Скорее достать, скорее посмотреть… Ящик долго не поддавался, и тогда Катя с силой дёрнула его. Он вылетел, уронив её и своё содержимое на пол. По комнате разлетались какие-то бумаги, а книга вовсе улетела под кровать.

- Ох! - воскликнула Катя, потирая ушибленный ящиком бок. - Столько бумаги… Нужно вернуть… Что это такое? Похоже на… Письма?

   Вернер встала и начала собирать бумаги, путешествовавшие по воздуху или уже прикорнувшие на полу. Она не собиралась читать то, что было написано на листочках бумаги, но изредка случайно улавливала слова или целые предложения из них.

Я зачеркнул все повторяющиеся буквы и мягкий знак, и, смотри, что у меня получилось! Я создал книгу, способную искать добро в людях. Как интересно! Я надеюсь, что снова увижу тебя и расскажу обо всём, а ты послушаешь и что-нибудь скажешь.

Мне так одиноко сегодня, потому что никого нет рядом, только эти марионетки.

Ощущение свободы… Ты знаешь, что это такое? Быть свободным и делать то, что тебе хочется, не боясь никого, должно быть так здорово…

Как хотелось бы снова увидеть тебя… Я нашёл удивительную аллею. Там растут самые красивые цветы.

Я подарил бы тебе весь мир, если бы мог… Если бы снова смог увидеть тебя.

Я помню то дурацкое кольцо из леденца, которое ты подарила мне. Я носил бы его, но боюсь сломать или потерять. Я не перенесу этого.

Глупо быть ребёнком внутри, а взрослым снаружи. Хочется быть человеком.

Я написал несколько стихотворений, которые хочу посвятить тебе.

Тебе стоит вырасти. Это помогает стать спокойнее и лучше видеть. Но не всем. Надеюсь, ты останешься такой же доброй девочкой…

Я ничего дурного не имею в виду. Ты веришь мне? Ты всегда верила мне, даже когда я был слабее обычного. И всегда помогала встать на ноги, когда я падал. Ты ведь всё ещё сделаешь это для меня, подашь руку, если я снова упаду?

Прошу, только не мучай меня молчанием. Не возвращайся холодной и злой. Я не смогу это тебе простить. Я слишком много верил в тебя, слишком долго…

Я придумал столько всего глупого, но чем дальше думаю об этом, тем менее глупым мне это кажется.

Цветы, которые я посадил, вечно вянут. Я посажу ещё. Я думаю о них так же хорошо, как и о тебе, чтобы они росли и не становились злыми.

- Немного похоже на любовные письма… - подумала Катя как-то невпопад. - Или я вижу их такими… Не так важно содержание, как то, что это нужно убрать… Но всё же... Кому он мог их писать? Мне кажется, что в лесу он говорил мне, что не любит долгие переписки… Что-то поменялось в нём, наверное… Разве он был таким с самого начала? Хм...

   Катя сложила письма в стол, аккуратно выровняв стопку.

- Или во мне что-то поменялось, - Вернер села на пол, чтобы достать из под кровати и внимательно изучить книгу. - Кажется, я хотела выйти за него замуж, когда мне было 7 лет… Так странно… Я и правда его любила…

   «Неужели я и вправду его любила?» - не переставало проноситься у неё в голове. Она листала страницы книги, изучая иллюстрации. Когда-то в детстве она знала всё наизусть — то, как должно всё случится, то, как поменяются иллюстрации. Всё. Даже все стихи. Всю историю трепетно хранила и обожала.

   А потом что-то изменилось.

   Насмешки в школе, напряжение дома, отчаяние в душе...

- Вообще-то это я люблю Короля Стекла! - сказала одна невообразимо раздражающая девочка. - Он мой!

- Ты даже не знаешь, кто он такой!

- А вот и нет, я знаю! Он говорил со мной и сказал…

- Ничего подобного!

- А я лучше знаю, чем ты докажешь, что этого не было?

- Но тебе ведь даже не важно…

- Я так решила, значит так и будет! Забудь о моём Короле!

   И Катя избавилась от любых мыслей, которые связывали её с ним. Отец учил — если кто-то любит что-то или владеет чем-то, оно больше не твоё. Даже если было твоим. Даже если это у тебя отняли. А Катя была слишком хорошим ребёнком, чтобы перечить. Она перечеркнула всю себя, и пошла дальше, будто ничего и не бывало.

   Но со временем это стало мешать.

   Сначала незаметно, потом всё сильнее.

   И вот она загнала себя в клетку, после прибывания в которой нельзя было не вспомнить прошлое — это было необходимо для спасения.

   Что чувствовала она сейчас? Жгучее чувство, похожее на обиду или злость? Нет, но и его тоже. Какую-то растерянность, как раньше? Нет, она знала, что ждёт её дальше, что её делать, как быть. Она лишь испытывала лёгкое, но при этом невыносимое, сожаление о том, что не смогла понять всего этого раньше, что сама лишила себя счастья, которое было ей так нужно, играя на руку тем, кто хотел избавиться от неё.

   Книга, в отличии от Кати, была в полном порядке — всё шло так, как должно было идти, все иллюстрации стали такими, какими должны были стать. А значит, нужно было идти на бал. Отсюда до парадного зала совсем недалеко.

   Вернер встала, положила книгу на стол, и, предвкушая тот ужас, что ожидает её, заспешила туда, где её уже ждали… В том числе Король Стекла, одетый в парадный, переливающийся всеми цветами неба, костюм, из под которого выглядывала невероятная белая рубашка с пышным бантом, располагавшимся в районе шеи.

   Мысли давили на голову, но нельзя было поддаваться им и страху. Нет пути назад, только туда, где всё будет решено, иначе никогда не спастись и не стать свободной…

   Думал ли так же Аринэлл? Думал ли вовсе? Или прибывал в трансе, в котором часто бывала Катя? Она не могла знать.

   Он был прелестен, как всегда, но отчего-то угрюм. Впрочем, как ему было не быть угрюмым, если вот-вот его жизнь или жизнь дорогого ему человека должна была оборваться? При виде Кати он расцвёл, заулыбался и затрепетал, подлетел к ней как бабочка, резко сорвался с места. И она поприветствовала его, пожав его руку, на которой больше не было перчатки. Катя хотела сказать ему что-то очень важное, наклонилась, но не решилась. И они пошли танцевать. Ведь бал создан для того, чтобы на нём танцевали.

   Они кружили в безумном танце, и и белый пышный бант поднимался в воздух. Он обнажал прозрачное стекло, за которым скрывался сложнейший механизм часов, прячущий за собой красное сердце. Что-то горело в нём, пылало и раздувалось, освещая всё вокруг ярким светом.

- Ты светишься! - воскликнула Вернер.

- Звёзды всегда сияют ярче всего перед тем, как умереть, - улыбнулся Король Стекла. - И я тоже — сияю, но в последний раз.

   Катя опустила голову. Она погрузилась в непроглядную ночь тяжёлых мыслей. Круг за кругом, круг за кругом, они кружились вместе, они были только вдвоём… В последний раз.

- Ты хотела ещё что-то сказать? - Аринэлл выглядел как никогда прекрасно — его чёрные ресницы ловили слёзы, отчего глаза его сияли, а всё лицо, полное отчаяния, окрашивалось в какой-то невероятный оттенок любви и страсти к жизни. - Я видел, как ты наклонилась ко мне, вздохнула, а потом… Будто хотела заговорить, а потом... Замолчала. И молчала до сих пор, молчала!

- Наверное, - Катя печально кивнула. - Да, наверное… Так и было.

- Всё ещё хочешь? Или передумала? Подумай хорошо, ведь больше у тебя не будет возможности поговорить со мной вот так...

   Что-то ёкнуло в Кате, её захватила невероятная печаль. «Они убьют его!» - подумала она. «Они обязательно убьют его!»

- Я хотела сказать… - она мешкала, и очередной круг танца уже остался за спиной. - Я хотела сказать тебе, что в твоём сердце… В нём бьётся такой огонь… Огонь, который способен превратить стекло в воду, а воду в пар. И если у тебя внутри такой огонь… Если ты… Если ты — такой... Тогда ведь никто не способен остановить тебя!

   Аринэлл резко остановился, как часы останавливают свой ход — бесповоротно и навсегда. Он замер, а затем, с невероятной силой схватил Катю за запястья.

- Ты разгадала загадку! Неужели? - он смеялся. - Ты, правда, сделала это? В третий раз? В третий раз смогла! Я так счастлив!

- Я не знаю… - Вернер пожала плечами, опуская голову. - Я ничего уже не знаю и не могу знать… Я знаю только, что… Мне кажется… Да, наверное так! Я думаю, что мне кажется...

- Говори же!

- Мне кажется, что я тебя люблю.

   Король дёрнулся.

- Правда? Вот так просто?

- Да…

- Аха-ха, я помню, ты говорила мне…

- Нет, я серьёзно.

- Серьёзно?

- Я даже подралась один раз в школе из-за этого.

- Из-за чего?

- Защищала свою любовь. И сейчас, даже когда я не помнила, я не выпускала из рук книгу, я так хотела, чтобы тебе стало лучше…

- Значит, по-настоящему? Полюбила… По-настоящему?

- Даже если это глупо, но это так… И я делаю всё это… Не просто потому, что я считаю, что так нужно и справедливо. Я делаю это для тебя.

- Как жаль, что я не знал этого раньше. Знал, но не наверняка... - слёзы заструились по его багровым щекам. - Мы бы столько всего могли успеть… Теперь поздно. Вот и судья здесь, и палач…

- Но ведь я…

- Суд не остановить. Проведи меня, пожалуйста. Это не займёт много времени.

- Но я ведь нашла слова! Слова, которые освободят тебя!

- Тихо, суд идёт!

   Парадный зал трансформировался на глазах — светлые колонны образовывали ряды, бесконечные ряды для желающих поглазеть на то, как в последний раз казнят Короля Стекла.

   Почему в последний? Потому, что его главная надежда сейчас выберет спасение себя, а не его, и мир его рухнет. Так думали все, наполняющие зал обитатели сказочного мира. Они больше не были милы и не были похожи сами на себя, трясущиеся тёмные пятна, вот кем были они…

- Ваша Честь, - обращаясь к Судье, так называемый Чистельщик, дико похожий на представителей семейства Фонтэ, был строг и холоден, как обычно. - Предлагаю вам провести заседание в ускоренном режиме и сразу перейти к речи обвинения, так как нам всем и так известен исход.

- Соглашусь с вами, - Красный Судья кивал, заседая за своим массивным столом. - Катя Вернер… Не в первый раз мы видим вас, но, надеюсь, именно сегодня всё решится по истинной справедливости.

   Шут Рамма, который был сначала среди немых свидетелей происходящего, выскользнул из-за спины входящего монструозного палача и принялся петь:

Ах, вот и я, ах, вот и я,
Друзья мои, друзья!
Так жду решения, о я,
Вот скажет сейчас судья:

«И если я спрошу тебя,
Кого мне миловать теперь?
Тебя или его? Себя спасёшь ли ты?
Или отправишься в мир сломанной мечты?»

   Шута вывели под руки два тёмных, как ночь, стража. Звук лютни не стих, а прервался после механического удара.

- Так что же… Всё мы всё знаем. Впервые не просим ни доказательств, ничего… Что же вы скажете нам, Катя? - Судья пронзал Вернер своим неприятным взглядом.

- Вы даже не вызовете свидетелей? Не будете выслушивать советников? А куклу Ми-Ми? А семь королев? - Катя чувствовала, как волнение захватывает её, переливается за края её внутреннего бокала уверенности.

- Всё и так ясно, зачем опять повторять то, что мы делали уже сотни тысяч раз?

   Король Стекла сжал Катину руку, а затем отпустил.

- Давай сделаем так — ты скажешь им, что считаешь меня виновным, возьмёшь у него топор, он ведь попросит тебя об этом… И ты отрубишь мне голову, а я закрою глаза… И всё будет кончено, ты будешь спасена! - протараторил он.

- Хорошо, я услышала тебя, - Катя кивнула, но не сделала того, что просил Аринэлл. - Ваша Честь, мне есть что сказать вам. Но сначала я должна услышать вас.

- Мои слова неизменны. Пред тобой лежит выбор, кому жить, а кому быть виновным. Сносить ли головы Королю? Иль ты готова жизнь свою отдать, словами глупыми кидаться, чтобы его спасти, скажи мне, Катя?

   Речь Судьи была не такой, как обычно. Это придало Кате сил.

- Вы просите меня решить. Перекладываете ответственность. Что же… Я отвечу вам. Я готова. Слушайте меня! - она сделала шаг вперёд, оставив Аринэлла за собой. - Вы говорите, что он виновен. Но в его сердце…

- Оставим сердце, ему эти фразы не помогут, - перебил её Чистельщик.

- Как скажете.

   Катя сделала ещё один шаг вперёд.

- Пусть ваш Судья точит топор! Пусть! Потому что ему придётся рубить мою голову!

- КАТЯ! НЕТ! НЕ ВЗДУМАЙ!

- Но только после вашей, Судья! Ведь именно вы тот убийца, на руках которого никак не засыхает кровь! Это вы виновны! Вы!

   Лицо судьи задрожало, а затем расплылось слизью в стороны. Свечи, горящие на каждой из стен зала, в каждом из рядов слушавших, наблюдавших и молчавших, загорелись новым, особым огнём. И всё было уже не так, как было до этого. Свершилось то, чего не ожидал никто. Даже Катя не совсем ожидала от себя такого — она никогда бы не осмелилась сказать обидчику в лицо то, что считает его виноватым.

   Яркий свет ослепил её, она успела лишь почувствовать небольшую боль в районе запястья. Как если бы её схватили за руку сильно-сильно, а затем так же резко отпустили.

   Король Стекла теперь был свободен, так же свободен, как и она.

   ...Придя в себя где-то возле автобусной остановки, задумчиво перебирая ногами, невнятно идя куда-то, Катя сразу же побежала в сторону дома смотрительницы. Ей нужно было собрать вещи, ведь заявление об уходе она уже написала. Как странно, что туман всё ещё тревожит её мысли. Уйдёт ли он когда-нибудь или останется навсегда?

   Лицо Гангэры точно надолго останется в её памяти. Её злость, негодование и обида. Она всем своим видом будто говорила: «Как ты посмела не оправдать моих ожиданий, девочка, не исполнить свою роль, которую я дала тебе?» Но вслух произносила только: «Нам будет вас очень не хватать, Вернер. Вы так талантливы… Такой потенциал… Пропадает зря… Вы же понимаете, что пути назад уже не будет?»

   Катя не просто знала, она молилась, чтобы его не было, этого пути назад.

   Она не могла позволить себе вернуться обратно.

   Она шла только вперёд.

   И, хоть каждый новый день давался ей труднее предыдущего, а сама она всё ещё не до конца обнаружила смысл, ей было легче внутри себя.

   Она нашла прекрасное место, отличный магазинчик, торгующий безделушками из стекла, и сразу же, без проблем, устроилась на работу. К магазинчику прилегала мастерская, поэтому проблем с обучением у Кати тоже больше не было.

   В один из дней, когда солнце особо ярко светило над Шэрном, молодой человек вошёл в лавку, чтобы приобрести что-то или, как многие, поглазеть на красоту, которую Катя делала из стекла.

   Она не сразу заметила его, но стоило ей сделать это, как её сердце застучало с невиданной до этого скоростью.

   Он.

   Такой же, как и всегда. Но без пальто и шарфа. И без трости.

   Высокий, задумчивый, но больше не потерянный.

   Более расслабленный.

   Неужели за ней снова пришёл Король Стекла?

- Это ты, Аринэлл? - спросила Катя, выглянув из-за прилавка, уже выстраивая возможный ответ на отрицание, придумывая отговорки.

- Катя, - его лицо заблестело от счастья. - Так здорово, что я смог найти тебя…

   Вернер улыбнулась и замерла на месте, как статуя. Очень довольная статуя.

- А как так может быть? - спросила она, переставая чувствовать руки и ноги. - Разве такое может быть?

- Душа свободна идти туда, куда ей хочется, - Аринэлл больше не выглядел как кукла, и в сердце его не было механизма. - И я решил… Неужели ты даже не хочешь меня обнять?

   Катя вылетела из-за прилавка и впервые по-настоящему смогла обнять его. Её детский друг, её фантазия, он стоял перед ней, он был тёплый и мягкий… Он смеялся, а она плакала. Потом она начинала смеяться, а по его лицу ручьём лились слёзы. Теперь они могли быть вместе так долго, как хотели. И никто не мог сказать им, что это не по-настоящему, что это не правда, это несущественно или нереально. Эти объятья длились долго, так долго, что становилось трудно дышать, но становились всё дольше и дольше. Катя и Аринэлл не хотели отпускать друг-друга, даже зная, что не исчезнут, не пропадут, больше не потеряют друг-друга никогда… Никто не будет им преградой, потому, что в их сердцах бьётся такой же огонь, способный превратить стекло в воду, а воду в пар. И никто не способен остановить их и никогда не сможет остановить, даже если сильно пожелает. Даже если приложит невероятное число усилий...

- И ты обещала, - всё сильнее и сильнее сжимая её, говорил Аринэлл. - Ты обещала мне кое-что, но не исполнила своего обещания. Ты, наверное, ещё не вспомнила или уже опять забыла об этом...

- Что? Что я обещала? - Катина голова вынырнула из его рук и вопросительно посмотрела на него. Аринэлл, смеясь, погладил её.

- Ты обещала дать мне свою фамилию.