Роман Сибирская Атлантида

               
  Глава : Шаманка
               
 "Я рождена в Сибири"
                (Маша Распутина)


Сибирь – мать многих судеб. А ещё Родина тех, кто неизведанными тропами шёл – по Царскому указу да с Охранной грамотой, или позже, гремя кандалами – сквозь столетия, преодолевая непроходимые перевалы. И сквозь тайгу, в жару и лютые морозы, основывал новые поселения и рудники, пробиваясь всё дальше и дальше – туда, где мощные реки впадают в моря, а моря в океаны. Ставя на своём пути пограничные столбы, расширяя владения Империи и пополняя казну новыми подводами, гружёными золотом, пушниной, редкой рыбой и всеми теми богатствами, коими издавна полнилась эта суровая земля.
Именно там, в глубинах времени, писалась великая история земли бескрайних лесов, что гордо именуют Сибирью. Край суровых людей, беглых казаков и крестьян-переселенцев. А позже – учёных, вдохновлённых радостями новых открытий, строительством городов, комсомольских строек пламенного века. Но наряду с этим – величайших злодейств и преступлений, скрытых стенами промерзших лагерных бараков, колючей проволокой, вышками охранников и воем сторожевых собак. Братскими могилами, замученных на лесоповалах, строительстве шахт и рудников. Людских страданий, «перед чем меркнут все трагедии мира».
И всё то зло, изобретённое человечеством за всю свою историю, так и осталось сосредоточено и размыто в звонком воздухе с запахом кедра, да в цветущих огоньках в предгорье голубых гор Кузнецкого Алатау, с бездонной синью горных озёр. Да с великой шаманской тайной местных коренных народов – что, несмотря на сломавшую их быт пришлую цивилизацию, продолжают поклоняться ветру, стволам столетних кедров и наполнять душами умерших предков весь окружающий их мир…
Много слёз видела эта земля, о многом она молчит. Вот и сегодня – в далёкой сибирской деревне, на берегу буйной холодной реки – стоит домишко, выстроенный ещё в позапрошлом столетии: с почерневшими от времени бревенчатыми стенами. Да с немного провисшей от дождей и снега ржавой крышей, откуда торчит сбоку кирпичная труба (как необходимый атрибут этой суровой таёжной жизни, наполненной хрустящими морозами и затяжными осенними дождями).
А вокруг – скалистые сопки с валунами, покрытыми серо-пёстрыми лишайниками. И с густыми елями, столетними кедрами, да тонкими осинами, сбросившими уже свою золотистую листву – покрыв подножия деревьев сплошным ковром, пахнущим сухими шишками и муравьями…
От реки в лунном свете поднимается туман, и молодой безрогий лось, выйдя из таёжных кустов на берег реки, осторожно нюхает ноздрями холодную поверхность воды, словно боясь обжечь холодом свои тёплые мягкие губы. Но вот что-то насторожило его в ночи: он поднял голову, прислушался и неспешно развернулся – всё также неспешно, как и появился, удалился в глубину леса, хрустя сломанными ветками да сбивая прозрачную невидимую влагу с ветвей красных рябин.
…Шаманиха Машка не спала всю ночь. Её раскосые глаза смотрели в чёрный проём потолка, что едва угадывался во тьме. И даже тонкая струйка лунного света, ласково струившаяся в щель окна, не могла успокоить её душу. Там поселилось волнение, переходящее в ноющую боль за своего сына…
– Ох, ты ж! – постанывала Машка, снова и снова прокручивая в голове давние воспоминания: как она в дюралевой ванне, стоящей на двух табуретках, моет своего любимого сыночка. А тот смеётся, жмурясь узкими глазками от пахучей мыльной пены, да то и дело хлюпает пухленькой ладошкой по мутной воде. Он в те минуты больше походил на котёнка, хотя те и боятся воды.
Машка повернулась на бок и закрыла глаза, но сон всё никак не шёл. Да и как здесь уснёшь? Если завтра мобилизуют её сынка – что из маленького котёнка превратился к двадцати годам в крепко сбитого плечистого мужика, умеющего всё делать своими руками: от рубки дров до починки трактора или грузовика. Срочную службу в армии он прошёл механиком в автороте. И только-только вернувшись домой – завтра снова уходил в войска, но уже по мобилизации. Вчера из их районного военкомата принесли повестку с требованием снова явиться в военкомат – как военнообязанному специалисту.
 – Ух, ух… – запричитала Машка, и по её щеке потекла невидимая в ночи материнская слеза. Она очень боялась за своего сыночка…
Муж её погиб лет десять назад – на руднике, куда уходил каждый сезон на заработки. Что там случилось так никто толком и не говорил: или придавило отломившейся мраморной глыбой, или с кем что-то не поделил в общежитии. Ну, как говорится: погиб, да и погиб! И осталась она одна с сыночком своим. Хорошо хоть мама её, знатная травница, научила как из разных трав делать отвар да заговаривать всякие болезни. Люди в их селе во всякие там научные медицины верили больше, но все равно скрыто шли к Машке, так как в душе все в посёлке считали её шаманкой – возможно за то, что как-то проговорилась Машка, что умеет разговаривать с ветром и деревьями. Короче, верила она во всякую чушь, а что возьмёшь? Сплошное мракобесие…
Но радикальные изменения в её серой жизни начались с приездом седого американца-этнографа, что появился в их селе вместе с московским профессором, изучавшими исконный быт и традиции. Тот американец по-русски не говорил, но с ним непременно ходила молодая переводчица в обтягивающих джинсах и с неизменно ярко крашеными губами. Хотя для кого в глубинке накрашивать губы? Ну, у них городских свои причуды, этих премудростей Машка не понимала. Впрочем, американец ей понравился. Как-никак ходил с умным видом, фотографировал все вещи, оставшиеся у Машки от мамы. Особенно его привёл в восторг вышитый головной убор, что вышила мама, используя речной жемчуг. Машка бережно хранила его всю жизнь, пряча глубоко на дне сундука, стоявшего в спальне.
Он также интересовался умением приготовлять разные отвары и записывал заговоры от разных болезней. Рассказывал, что именно предки Машки, пройдя через всю Сибирь, вышли на Аляску и заселили Северную Америку. С его слов получалось так, что телеуты являлись ближайшими родственниками североамериканских индейцев.
Машка в этом мало что понимала, но на фотографиях, что показывал американец, стояли люди, одетые в национальные костюмы – очень похожие на те, что носили родители Машки в её детстве. Да и не только родители, но и все ближайшие родственники.
– А не хотели бы вы приехать ко мне в Америку? – поинтересовался профессор через переводчицу. – Я познакомил бы с нашими студентами. Им будет очень интересно вживую познакомится с представительницей вашего этноса. А потом мы бы съездили в индейские поселения. Ну, разве не интересно?
У Машки интерес почему-то не вызывался: ехать в далёкую Америку не особо хотелось. Хотя становилось интересно, что сам американский профессор тоже имеет в роду кого-то из индейцев – то ли племени Навахо, то ли каких-то других – и поэтому круглый год выглядел очень загорелым. Или, если точнее – смуглым. Он очень хорошо смеялся, и при этом зубы отливали у него прямо-таки неестественной белизной. А глаза выглядели добрыми и смешливыми.
Становилось понятно, что коренные индейцы, видимо, тоже к нему неплохо относились: человеком он выглядел добрым, а слушателем – внимательным и благодарным. Американец показывал фото своей семьи, где рядом с ним стояла стройная девушка в джинсовом костюме – индианка с длинными чёрными косами и двое детей: мальчик и девочка.
Заморский гость подарил Машке канадский пуховик, выдерживающий морозы до минус пятидесяти градусов. Добрый, хороший человек! А его спутник, профессор из московского ВУЗа – презентовал бутылку коньяка да свою книгу о телеутах, с яркими картинками. Но Машка не любила читать книги: она в них ничего не понимала. Хотя столичный учёный муж ей тоже понравился: коньяк, что он принёс, и правда отличался от местного пойла. 
Когда гости сели в свой джип и укатили восвояси, по посёлку прокатился слух, что именитые учёные приехали к Машке, чтобы выведать её секреты – как именно она лечит людей? Но сколько бы Машка не отнекивалась и не объясняла, что приезжих интересует только бытовые традиции телеутов – народ решил, что Машка хитрит. И просто не хочет раскрывать своих шаманских тайн. А информация о том, что американец пригласил её посетить с визитом Америку – чтобы об учить сибирским тайнам местных индейцев –так вообще вызвала полнейший фурор.
Через два дня к ним в деревню приехал глава района, и начал занудно уговаривать Машу не уезжать в Америку.
– Да не еду я никуда! – оправдывалась та. – У меня и здесь дел полно по дому!
Но глава района как-то с недоверием выслушивал её оправдания. А потом, понизив голос и выпроводил за двери всех своих сопровождающих, уже как-то виновато вдруг попросил Машку, чтобы та пошептала над ним, дабы вернулась былая мужская сила.
– У меня жена молодая, а мне уже к шестидесяти, сама понимаешь… – он как-то виновато, совсем по-детски, посмотрел с мольбой на Машку (мгновенно превратившись из строго начальника – в нашкодившего школьника).
Машка сначала отнекивалась, а потом махнула рукой. Вытащила из сундука мамин головной убор, расшитый почерневшим от времени речным жемчугом, взяла в руки ветку сухой пихты, стала обмахивать начальника то слева, то справа. Он блаженно закрыл глаза и молча сидел на табуретке, не шелохнувшись – пока Машка гортанным голосом произносила странные звуки.
Потом она отбросила в сторону еловую ветку, достала маленький мешочек с травами и, пока закипал чайник, ещё три раза плюнула себе на шершавую ладонь – проведя ей по холёному лицу начальника. После он выпил залпом горький отвар из сухих корений и поблагодарил Машку за труды. Даже попытался всучить пятитысячную купюру, но Машка так возмутилась, что пришлось спрятать деньги обратно в карман.
…Через две недели как он уехал, к покосившемуся дому подъехала машина. Бойкий парнишка поставил Машке на порог картонную картонку, полную всякими фруктами и колбасами. Так же там лежали две бутылки иностранного вина и несколько плиток шоколада.
– Жена у Виктора Николаевича забеременела, – улыбаясь объявил посыльный и, бойко запрыгнув в машину, умчался назад. Но слухи распространяются быстро: данное событие буквально потрясло всех жителей села.
Они вдруг поняли, какое богатство сокрыто рядом с ними. И в их посёлок потянулись ручейки нуждающихся в помощи людей. Одни приезжали рейсовым автобусом, другие – на автомобилях, дорогих или не очень.
Машка денег не брала ни с кого. Если только продуктами или вещами, но так, чтобы «звонкой монетой» – ни копейки! Но подобное бескорыстие не облегчало ей жизни. Наоборот: люди, зная, что Машка лечит всех бесплатно – шли и шли, вели своих родственников и знакомых.  И в конце концов всё вылилось в то, что никакой жизни, хотя бы относительно похожей на нормальную, у Машки не стало.
Но существовало два обстоятельства, очень портившие Машкину жизнь. Первое – местный батюшка, отец Мельхиседек, что просто возненавидел Машку: ревнуя любовь и уважение своих прихожан к этой безграмотной шарлатанке, да ещё косоглазой, непонятно чем притягивает к себе недалёких людей. Батюшка, конечно, человеком жадным и нечистым на руку. Вместе со своей попадьёй, толстой Сарой Марковной, просто превратил местный приход в сплошной супермаркет по продажи «духовных услуг». Ну, хорошо – пусть сельское сельпо. Но как тут не расстраиваться: число людей, что шло в церковь, просто не сравнить с захаживающими в скромную Машину хибарку. Причём в пользу шаманихи. И, как говорил один из героев великого О. Генри: «Боливар не выдержит двоих!». Кризис настоятельно требовал разрешения – раз и навсегда.
Второй непримиримый недруг Машки и объективный союзник батюшки –поселковый участковый, что просто на дух не переваривал эту выскочку-телеутку, считая её мошенницей и притворщицей. Как раз то обстоятельство, что она не брала денег и выглядело крайне подозрительно. Участковый, кого все называли просто «Палыч», давно хотел открыть своё дело. Видимо, вольный бизнес привлекал его гораздо больше, чем служба в силовых структурах. Потому и предложил Машке её талант врачевателя поставить на коммерческие рельсы: например, «зарегистрировать ИП». Или даже без всех этих формальностей – главное, чтобы его жена Клава смогла брать деньги с тех, кто приезжает к Машке в их село, что-то вроде «входных билетов» за услуги. А ещё всех приезжающих и приходящих в обязательном порядке разбивать по критерию платежеспособности: каждой группе предлагать свой ценник, исходя из материального положения клиента.
Но всю эту благостную картину ломала эта дура, Машка, категорически отказываясь брать деньги. И самым неприятным моментом в организации своей бизнес-модели, участковый считал благосклонное отношение к шаманке со стороны административного начальства района. Против местной власти участковый ничего поделать не мог. Значит, требовалось срочно как-то Машку подставить, дискредитировав в глазах большого начальства: вскрыть, так сказать, её коварное притворное нутро.
Но начальство понимало: откуда взяться корыстному коварству у Машки? Если жила она в покосившейся лачуге, одевалась в лохмотья… А, главное, – не брала денег со всех страждущих. И что мог поделать с такой блаженной простой участковый?
Но, как говорится, «если звёзды зажигаются, значит это кому-то нужно»! Оставалось только выждать удобный момент и сделать свой ход.
И участковый, объединившись с батюшкой местного прихода, своего «звёздного часа» всё-таки дождались.
 Продолжение следует.