Гарантия от Альмы. Глава 9

Начало http://www.proza.ru/2019/05/21/1616

Между Альмой и Зиной

В прошлый раз я остановился на том, что мы с Альмой Рудольфовной начали встречаться. До сих пор не понимаю, что она нашла в простом заводском работяге. Я несколько раз задавал ей этот вопрос. В ответ она только улыбалась и говорила, что не надо переживать по этому поводу и, если откинуть всякую наносную шелуху, то все мы, по сути, самые примитивные хомо сапиенсы, которым свойственны обычные чувства и желания. Короче говоря, не надо заморачиваться по этому поводу.

Жила Альма в самом центре Москвы, недалеко от Тверского бульвара, на улице Станиславского, которая называлась раньше Леонтьевским переулком. Квартирка, полученная от работы, была небольшой однокомнатной, зато уютной и с большой кухней, не то, что в пятиэтажных хрущевках. На улицу Станиславского я приезжал тайком и ненадолго, чтобы моя благоверная ничего не прочухала. Вот уж не думал, не гадал, что у меня образуется вторая семья; даже помыслить не мог о таком.

Альма, конечно, поначалу делала вид, что всё это просто так, встретимся несколько раз и разбежимся. Только получилось совсем иначе. Зинка моя, ясное дело, быстренько заподозрила что-то, стала к моей одежде принюхиваться, причем в самом что ни на есть буквальном смысле. И унюхала-таки, что свитер пахнет натуральным кофе. У нас дома отродясь кофий никто не варил, а на заводе ароматы так и вовсе совсем другие. Как водится, закатила скандал, но как-то не от души, посуду бить не стала и веником на меня не замахивалась. Тут уж и я почуял неладное, а Зинка в слезы. Говорит, что кончилась наша семейная жизнь, и давай рыдать, в подушку физиономию уткнула, чуть не задохлась. А когда отдышалась, тихо так говорит:

– Ты особо не переживай, Андрюша, знаю я, что к какой-то бабе бегаешь. Но и я не лучше, пока ты в своей Армении прохлаждался, изменила я тебе со Славкой с первого подъезда. Это папашка Людкин, с ней наша старшая в одном классе учится. Его жена Олька померла год назад, так он один с дочкой мучается. Такие дела у нас. Как жить-то дальше будем?

Тогда я сразу не нашелся, что ответить. Подумал дня три и разговор начал издалека.

– Слушай, Зин, ну раз у нас так всё наперекосяк пошло, то давай постараемся вырулить на тихую заводь, но только не спеша, чтоб оверкилем нас не накрыло, – это я специально слово такое мудреное ввернул.

Зинка, ясное дело, сразу же и переспросила, – овер чего?

– Ну это, когда корабль вверх днищем переворачивается и всех накрывает.

– Это ты правильно говоришь, нам надо о детях думать. Каково им будет, если мы разведемся. Хрен с тобой, бегай по своим бабам. Только, чтоб вел себя как ни в чем не бывало. И обо мне в постели забудь, я теперь тоже женщина свободная, с кем хочу с тем и сплю. Понял?

– Что ж тут непонятного. Встретил вчера во дворе твоего Славку, так он от меня на десять метров отскочил. Думал, морду бить буду. Передай ему, чтобы не боялся, решать такие вопросы надо мирно. Нашим старшим девкам уже по шестнадцать лет стукнуло, возраст самый рисковый, за ними глаз да глаз нужен, нельзя, чтобы в семьях бардак был.

Разводиться с Зинкой мы не стали. Собственно говоря, никакой необходимости в этом и не было. Нам с Альмой так вообще пожениться было невозможно: где-то там под Магаданом жил ее законный супруг, с которым она иногда переписывалась и не собиралась расторгать брак.

В те времена наличие штампа в паспорте обязывало в графе «Семейное положение» многочисленных анкет писать «Замужем» или, соответственно, «Женат». Наличие такой записи позволяло избегать не только косых взглядов коллег по работе, но и повышенного внимания со стороны работников отделов кадров и некоторых других «отделов». Наш советский человек должен был жить в законном браке, о чем постоянно напоминал трактат под названием «Моральный кодекс строителя коммунизма».

Еще вот вспомнил интересную подробность из нашей жизни. По тогдашним законам у Альмы из зарплаты вычитался налог «за бездетность», кажется что-то около шести процентов от размера зарплаты и прочих выплат. И это несмотря на то, что у нее ранее был ребенок, который умер. «Моральный кодекс» по поводу такого подхода к делу налогообложения ничего не говорил, и, судя по всему, очень даже одобрял.

Пока я бегал между Альмой и Зинкой на работе возникла какая-то непонятная движуха. Как и всегда, началось с того, что примчалась Люська,  – Слышь, Мирошников, тебя Игорь Леонидович вызывает. Бросай свои намотки-обмотки и дуй к нему в кабинет.

– Иду, только ротор готовый в лоток положу.

Пока я поднимался по лестнице к кабинету главного инженера, несколько раз из разных углов до меня доносились слова «погнали», «сняли», ну и еще разные непечатные словосочетания. Я уж подумал не сняли ли нашего директора. Хотя вряд ли в таком случае главный инженер стал бы меня вызывать.

В кабинете главного, как всегда, был жуткий беспорядок, но при этом произошло одно существенное изменение. Картина, ну та, на которой товарищ Хрущев кукурузными початками любовался, стояла на полу, прижатая к стенке сломанным стулом, а на ее месте висел портрет бровастого дядьки в костюме со Звездой Героя Социалистического Труда. Присмотрелся к портрету и признал в нем тогдашнего Председателя Президиума Верховного Совета. Стою как дурак и смотрю вопросительно на Игоря Леонидовича. Он, значит, мой взгляд перехватил и говорит:

– Вот оно как всё повернулось, товарищ Хрущев по собственному желанию в отставку попросился, говорит, что приболел маленько. Теперь во главе нашей партии встал новый руководитель – Леонид Ильич Брежнев. Будем с сегодняшнего дня возвращаться к ленинским принципам коллективного руководства.

– Это как возвращаться, что у нас до этого не ленинские принципы были что ли?

– Ты мне тут контрреволюцию не разводи. Сказали, что надо возвращаться, вот и вернемся. Разберемся по ходу. Я тебя вовсе не для этого вызывал.

– Что, опять в космонавты меня будут готовить?

– Ну ты, Мирошников, сегодня агрессивный очень, прям как Макнамара* какой. Тут совсем другой коленкор нарисовался. Пора тебя продвигать по служебной лестнице. Надо твой опыт молодежи передавать. Я бы тебя давно мастером назначил, да вот с образованием у тебя, понимаешь, не очень. Аттестат о среднем образовании – это хорошо, но надо бы еще и какую-нибудь бумаженцию о повышении квалификации добыть.

В общем так, пойдешь ты на курсы по профессиональной переподготовке для электромехаников. Вопрос этот уже решенный и с кем надо согласованный. Так что с понедельника на три недели отправляешься на учебу с отрывом от производства. Направление от завода для зачисления на курсы возьмёшь у секретаря. Зарплата за время учебы будет рассчитываться по средней. Всё понял? Тогда иди работай.

Учеба, как я считал тогда, была мне совсем не нужна. До пенсии оставалось лет пятнадцать, как-нибудь дотянул бы. Да и за партой сидеть было не по возрасту. Школу с номером триста одиннадцать, которая располагалась в Лобковском переулке, что на Чистых прудах, окончил еще перед войной. Школа наша стала знаменита тем, что ее выпускниками были разные известные люди, например, писатель Юрий Нагибин и Герой Советского Союза летчица Евгения Руднева. Жаль только, что наш переулок в начале шестидесятых годов переименовали в улицу Макаренко. Я совершенно не имею ничего против товарища Макаренко, но всегда испытываю чувство тоски, когда исчезают дома или названия улиц, связанные с детством. Вроде как отбирают кусочки чего-то очень дорогого.

Занятия на курсах начинались в пять вечера, а заканчиваться должны были около десяти. Но обычно всё сводилось к одной лекции в день, которую читал немолодой приглашенный доцент из Бауманского училища. Многое из того, о чем рассказывал доцент, мне было совсем непонятно. Какие-то векторы, мнимые единицы и сдвиги фаз. Зато в практических схемах электрооборудования я разбирался намного лучше молодых ребят. Доцент это сразу расчухал и несколько раз приглашал к доске, чтобы я рассказывал о применении того или иного типа включения устройств. За такую активность на занятиях через три недели мне автоматом поставили отличные оценки по всем предметам и выдали свидетельство об окончании курсов.

Курсы эти и стали причиной того, что мы окончательно сблизились с Альмой. Каждый день около семи вечера я выскакивал из старинного домика на Новокузнецкой улице, где располагались курсы, добегал до станции метро Павелецкая, проезжал две остановки до Площади Свердлова, а там или на троллейбусе, или пешкодралом до улицы Станиславского.

Альма старалась к моему приходу быть дома, для чего, к радости ее водителя, стала вовремя уезжать из института. Возраст у нас был не юный, Альме стукнуло тридцать пять, мне почти на десять лет больше, а вели мы себя как студенты первокурсники. Что-нибудь перекусим и в постель.

Нехорошо это, конечно, но ничего поделать с собою не могли. Впрочем, почему нехорошо. Скорее, наоборот. Ускоренными темпами нагоняли то, что не успели пережить в молодости. Первый брак у Альмы был скорее от безысходности, чем от каких-то высоких чувств. У меня, вроде как, все обстояло лучше. Зинка мне нравилась, да и я ей не противен был. Поженились, родили двух девок, а потом незаметно всё перешло в привычку, из которой выход нашелся только в связях на стороне.

Так или иначе, роман закрутился по полной. Альма каждый вечер готовила кофе в электрической венгерской кофеварке. Это была такая блестящая металлическая изогнутая конструкция, которая кипятила внутри себя воду и пропускала ее под большим давлением через ситечко со свежемолотым кофе. До встречи с Альмой я кофе никогда не пил, если не считать пойло из цикория, которое в заводской столовке именовалось этим словом. Сначала кофе мне жутко не понравилось, а потом втянулся. Знаю, что надо говорить о кофе, что это он, но не могу себя переделать. Поэтому, пусть остается среднего рода.

Зинка окончательно перестала меня обнюхивать, кофейный запах выдавал мои похождения с головой. Хорошо, что больше не надо было объясняться. Девчонки вроде ничего не подозревали, а мы делали вид, что у нас все нормально. И, действительно, скандалы прекратились за отсутствием поводов, деньги я практически все отдавал супруге, оставлял себе только на прокорм, проезд и небольшие сувениры для Альмы. Ну там книгу какую хорошую купить, цветы или бутылку вина. Мы иногда позволяли себе выпить бутылку вина, которое я покупал в магазине «Российские вина», что располагался напротив Центрального телеграфа. Магазин хоть и имел в своем названии слово «российские», однако продавали в нем самые разнообразные отечественные и зарубежные напитки. Мне больше всего нравилось грузинское вино «Цинандали», очень хорошее, даже пиво совсем перестал пить.

Игорь Леонидович свое слово сдержал, меня перевели на должность мастера, соответственно зарплата стала намного больше. Правда, и работы прибавилось, служебную инструкцию мне вручили, а в ней целых двадцать восемь пунктов о том, что я должен знать и что должен делать. Но ничего, недели через две привык к новым обязанностям, и все наладилось. Чтобы соответствовать положению пришлось даже своим внешним видом заняться. Нет, пиджаки носить не стал, но галстуки научился как следует завязывать, халаты стал одевать чистые и отглаженные.
 
Надо сказать, что как только мы сошлись, то Альма потихоньку занялась реконструкцией своей внешности. Для начала выбросила старомодные очки, которые были точь-в-точь как у Любови Орловой в фильме «Весна», заказала себе новые в импортной оправе и со слегка дымчатыми стеклами.

Тогда таких стекол в продаже никто отродясь не видывал, но раз появился спрос, то и решение задачки нашлось: на всю Москву был один единственный умелец, который превращал простые линзы в дымчатые, причем с любой степенью затемнения. Звали его Геннадием и работал он в небольшой мастерской по металлоремонту на стыке улицы Герцена с Площадью Восстания. Попасть «на прием» к Гене можно было только по блату, сославшись на кого-либо из его авторитетных друзей. Именно он затонировал и вставил модные стекла в новую оправу для Альмы Рудольфовны.
 
После замены очков наступила очередь пучка на затылке, который был безжалостно уничтожен, волосы коротко острижены и уложены в прическу под названием «гарсон». Еще ряд разных косметических процедур и Альму стало не узнать, помолодела лет на десять. Мне даже находиться рядом с ней стало неудобно, а уж выйти куда-нибудь в театр или ресторан – так вообще стыда не оберешься. Подумают, что дочка приволокла старого хрена на культурное мероприятие. Ну про ресторан это я, конечно, слегка загнул. Как раз в рестораны мы иногда выбирались. Альма любила по воскресеньям обедать в «Праге». Несколько раз бывали в «Будапеште», ресторане «Москва» и других подобных заведениях в самом центре города.

Поначалу я немного стеснялся заглядывать в такие шикарные рестораны, не знал как себя вести и, тем более, как правильно держать вилку с ножом, но со временем освоился, даже научился оставлять официантам чаевые, хоть это и было неправильно с точки зрения коммунистической морали.

А в ноябре на день рождения, когда мне сорок четыре года стукнуло, мы это дело отмечали в «Берлине». Тот поход в ресторан особенно запомнился, а всё из-за бассейна, который располагался по центру зала. Время от времени кто-нибудь из посетителей заказывал блюдо из карпа. После чего выходил повар в белом колпаке и вместе с гостем направлялся к бассейну, где клиент указывал на понравившуюся ему рыбину. Повар отлавливал ее сачком и уносил на кухню. Уж не знаю, из какой рыбы готовили блюдо, из той, которую только что поймали, или из той, что хранилась в холодильнике, но действо было забавное. За вечер официанты получали три-четыре таких заказа. Но рассказать я хотел о другом.

Мы с Альмой уже собирались уходить, когда один из посетителей, дядечка лет под семьдесят, не совсем трезвой походкой направился к бассейну, осмотрелся, снял очки, положил их во внутренний карман и, довольно ловко преодолев невысокий барьер, плюхнулся в воду. Самое удивительное, что в зале раздались бурные аплодисменты и радостные возгласы. Видимо, падение гостей в бассейн было своеобразной традицией в этом заведении. Человек пять-шесть бросились спасать «утопленника», а солидный мужчина за соседним столом, даже не шелохнувшись, спросил у своей спутницы:

– Ты знаешь кто это?

Женщина отрицательно мотнула головой.

– Это Гай-Дмитрук, доктор юридических наук и лауреат всяческих премий. Читает лекции от общества «Знание» на темы, связанные с патриотическим воспитанием молодежи. Иногда приходит в «Берлин» и купается в бассейне с рыбами. Наверное, так расслабляется после трудов тяжких на ниве просвещения.

В это время официантам удалось изловить Гая вместе с Дмитруком и даже поставить обоих на ноги, после чего пловец был уведен в служебное помещение, а мы, расплатившись, покинули ресторан.

Прошла осень и половина зимы, а в двадцатых числах января случился очередной жизненный излом. Примчался я как обычно вечером к Альме, а она вроде как сама не своя. Спрашиваю, может случилось что, а она все отнекивается. Ну я дальше пристаю с расспросами. Тут-то она мне и выдала, что ребенок у нас будет. Я сначала, ясен пень, обалдел от такого поворота, а потом даже обрадовался, подумал, может парень родится, умом в Альму пойдет, будет хорошо учиться, не то, что две моих красотки, которые с троек на четверки перебиваются. Но, видно, не судьба была мне сына иметь, родилась у нас дочка. Но в чем повезло, так это в том, что способностями она и вправду в мать пошла. Когда выросла, профессором стала. Об этом я в следующий раз расскажу, а на сегодня достаточно.


*Роберт Макнамара, с 1961 по 1968 год министр обороны США.

Перейти к Главе 10. http://proza.ru/2022/11/30/1458