730 дней Советской Армии. Часть I

730 дней в Советской Армии. Часть I.
Конец восьмидесятых, осень, заштатный городок. Мне и всем моим друзьям стукнуло по восемнадцать. По выходным всей толпой на дискотеку в районный ДК, как стая саранчи на фруктовый сад. Отгуливали, откусывали от жизни по полной, взахлеб, взасос, жадно и страстно… Все мы знали, скоро в армию, у кого повестка на руках, а кто-то еще бегал к почтовому ящику.

Отношение к призыву (я это узнал позже), у ребят из деревни, небольших (типа нашего) городков и мегаполисов было разное. У нас, в большинстве своем, желание сходить в армию было твердое. Да, были и такие выражения как «ходил» или «забрали» в армию, вполне нормальные тогда, наряду с гордым «служил». В наши 80-е годы считалось, если не забрали (или забрили – какие похожие слова))), значит больной - не годен, не служил - белая ворона, в кругу ребят постарше и разговор не поддержишь и байку не затравишь про свою «боевую службу». Соотношение служивших и не топтавших сапоги и «гады» (у морячков) было ровно наоборот к нашему времени.

В школьные мои годы на районе, на нашем пятачке, вечерами собирались старички (мы их так называли), а было им в среднем лет по 20-25, по этим меркам сейчас я старичок в квадрате))). Беспрерывно травили они байки про армейку, врали с три короба, проверить же невозможно. Среди ребят со всей округи был на моей памяти всего один не служивший, парень по кличке Клёш. Высокий, плечистый, но, к сожалению, тугоухий – поэтому имевший законный, но очень им нежеланный «белый билет» (убей бог, ни разу живьем не видел такой знакомый всем документ - видимо их тщательно хранили, боясь запачкать – белый же…).

Кстати, никогда и в голову не приходило, а сейчас пишу и на тебе! прилетело. Почему название такое билет, хоть и военный?! Пацанам нашего городка в те годы были знакомы билет на автобус, электричку, в баню, кино, «волчий» (дружка моего выперли из школы с таким) и лотерейный билетик (кто возьмёт билетов пачку, тот получит — водокачку!). Позже, после службы, я познакомился с билетами - студенческим, экзаменационным, на самолет и в театр. Совсем запамятовал, был же еще комсомольский! И партийный. Я понял! У советского человека всё время должен был быть какой-нибудь билет: октябрятский, пионерский (шучу, их не было, забыли придумать), комсомольский, военный, читательский, профсоюзный, и недосягаемый Эверест, плывущий над беспечными облаками иных билетов – партийный!

Наш Клёш, несмотря на законный документ провести (обязательные для всех остальных) 730 дней на маминых пирожках, как «отче наш» знал все тонкости службы каждого рода войск СССР, просто ходячая военная энциклопедия, клад-сокровище для цэрэушника. С его недугом, он всегда громко смеялся, когда видел (по губам), что к нему обращаются. Так как он плохо слышал, то считал, что лучше отсмеяться, чем переспрашивать. И обычно ржал (яки конь) и на тебе! - попадал в тему. Потому что, парни или про девок скабрёзничали или про дебилизм армейский загибали, а эти шутки с грустью пересекаются меж собой как нитки рельсов под местной электричкой до самого горизонта. Редко бывало, что гоготал Клёш невпопад. Среди старичков отродясь не было интеллигентов, все от сохи, заводские и фабричные. Но реагировали (когда Клёш своим дежурным смехом мазал мимо цели) на него понимаючи, исходя из неписанного правила: дурак не заметит, а умный промолчит.

С глухой тоской он провожал нас на призывной, безусых и стриженных наголо пацанов и с радостью встречал уже дембелями - грудь колесом, вся в блестючих значках, как у Брежнева на портрете с палкой, который нам в школе выдавали перед демонстрациями. Клёшу все дембеля отстегивали (вытаскивая из бездонных глубин заветных черных дембельских дипломатов) по памятному кусочку от нашей доблестной армии заботливо умыкнутое во всех концах Союза и земного шара, где родина застолбила свое ненавязчивое присутствие нашими сапогами. После свежих баек про армейку Клёш выходил на публику, уже с переизданной серией, ремейком рассказов «Особенности и нюансы службы и быта советских военнослужащих» учить новую партию желторотых призывников как надобно службу Родине служить.

В октябре той осени наша компания, да и весь наш год рождения, кто более-менее дружил и общался, быстро составили сводный календарь проводов в армию, так чтобы все успели отгулять друг у друга. Картина получалась знатная и злачная, обычно с дюжину ребят безбашенные и бритые налысо набивались в комнатенки хрущевок, частных домишек, крепко выпивали и закусывали, опустошая отцовские запасы и мамины закрома, резвою толпой шагали на дискотеку оторваться всегда, как в последний раз. На дискотеке в сотый раз заказывали Status Quo и хором орали «you're in the army now oh-oo-oh you're in the army now»…

Временами казалось, будто летишь беззаботно по проторенной тропинке в чистом поле, и вдруг впереди разверзается огромная бездонная пропасть, а перелететь ее не можешь. Надо прыгнуть в неведомое место (смутный образ армейской службы), как без этого?, о ней тебе сотни раз рассказывали, но всё равно - тревожно и волнительно на душе с каждым приближающимся днем отправки в войска.

Я уходил в воскресенье. Старший брат мореманом уже второй год бороздил воды Тихого океана на своем боевом крейсере. Нас двое в семье, и считайте, наши батя с мамой остались без нас обоих, двоих сыновей, один слал письма с кругосветки со всех морей и океанов, другой из Забайкальского студеного края. Наутро встал в шесть, мать много раньше, сварила наваристый тукмас с жирной деревенской курой, презент внучку от ее мамы, то бишь моей няняйки. Такого отродясь у нас не было – суп с утра… ложка в рот не лезет, мне же в армию, у тут «кушай, кушай сынок, я тебе еще положу…». Но она как опытная матросская, а теперича и солдатская мать заставила меня съесть всю полную тарелку. И несмотря на мои жесткие протесты, пока я пережевывал куски в бытность пестрой няняйкиной курицы (я даже вспомнил ее – не няняйку, а курицу!), мама все-таки успела зашить в черные сатиновые трусы скатанную в трубочку сторублевку и уговорила надеть их (ладно хоть не при ней)… Мудрые наши мамы... Суп этот мне ежедневно снился в первые месяцы службы, спасая меня сытными воспоминаниями от армейской непривычной пайки. А сторублевка из трусов, ох! как она пригодилась мне позже, знал бы, не одну, а две зашил бы сам.

Одежду мне снарядили приличную, но с прицелом в один конец. Не как на покойника, тьфу, тьфу… девчонок на сборном пункте, конечно, не будет (жаль, что их тоже не берут, вместе веселей служить было бы). Но ведь на вокзале они будут, и Она придет… (а придет ли? будет писать или нет? поцелуемся при всех? дождется ли меня?).

Съел я всю тарелку супа, надел «денежные» трусы, оделся потеплее, рюкзак на спину, сурово (насмотревшись фильмов – дурак дураком) попрощался с отцом и мамой, и мило (ну не мог я с ним по другому…) облобызался на дворе с любимым псом, и без провожающих (сам так твердо настоял), по первому снегу, по безлюдной улице, под разбитыми фонарями зашагал к вокзалу, разнимая жизнь свою на детскую и взрослую..

Продолжение следует…