Шёлковые ковры розовой Бухары

"Шёлковые ковры розовой Бухары"

Назар Шохин

Известное стихотворение «В первой любила ты…» цветаевского цикла «Подруга» («Ошибка») (14 июля 1915 года) – во многом о глубинных связях художественных образов далеких на первый взгляд географий Запада и Востока.

Военный 1915 год, по понятным причинам, не отличался в России и Европе в целом яркими произведениями поэзии. Свирепствовала военная цензура, приветствовались стихотворения гражданской лирики, в загоне оказалась литература пацифизма. Июль упомянутого года для воюющей на фронтах Первой мировой войны России – время удачных военных операций, связанных с Османской империей. И это делало обращение российского поэта к культуре Востока несколько щепетильным. Этакая вселенская стеснительность Марины Цветаевой проглядывает хотя бы в строчках о «вечном загаре сквозь блонды и полунощном Лондоне».

Стихотворение Цветаева начинает с «первенства красоты». Как это понимать? «Отчего мы невольно всякую степень красоты приравниваем к красоте человека?», – задавался в свое время сорокалетний В. Одоевский (1844). Двадцатитрехлетняя М. Цветаева идет дальше, емко предлагая то самое «первенство красоты» (1915) – так характерное для столпов поэзии Востока, начиная, например, с классика новоперсидской поэзии Рудаки.

Рудаки образно называет «пальцами, выкрашенными хной» «тюльпаны, весело цветущие, смеющиеся в травах луговых» (Рудаки). У Цветаевой объект более земной – подруга с «кудрями с налётом хны».

Совершенно изумительны, ювелирно точны цветаевские «два челночка узорных» «в самоцветных зёрнах».

В арсенале поэзии присутствует образ зурны [1], звук которой по-разному изображается у разных поэтов. «Зурна звучит» (у М. Лермонтова, Н. Некрасова, М. Волконского), зурна воет («вой зурны», «зурны тягучий звук» у Н. Некрасова; «зурна тянется», «зурна стонет» у А. Блока), «зурна звенит» (у К. Бальмонта), ропщет («ропот зурны» у Л. Чарской) и наконец ноет («зурна заныла» у С. Парнока)... Цветаевский же «жалобный зов зурны» – это нечто особенное, уводящее читателя в асимметричный мир музыки.

Цветаева идет дальше, последовательно ведя нас в райские восточные уголки, напоминая о красавицах с «тонкою бровью дугой» (см. державинские и грибоедовские «брови черные дугой» /обе – 1812/, «синеватые дуги бровей» А .Блока /1904/, «дугу бровей» М. Зенкевича /1912/). В Европе первого десятилетия ушедшего века было повальное увлечение узкими бровями (вряд ли мода на них пришла от актрисы Марлен Дитрих, как утверждают словари, ведь немка к моменту написания цветаевской «Подруги» была девочкой). Дугообразная линия бровей на становившемся все более доступным для европейцев Востоке начала прошлого столетия сама по себе позволяла выражать не менее двенадцати оттенков дамских эмоций. И одним из эталонов красоты тогда была бухарская дева с насурьмленными бровями.

В «Бахчисарайском фонтане» (1821 –1823) А. С. Пушкина милые жены хана сидят «вокруг игривого фонтана на шелковых коврах». (Ни к кому из поэтов М. Цветаева не обращалась в своем творчестве так часто и определенно, как к А. С. Пушкину). У Дм. Мережковского шелковые ковры – «с гирляндами лавров, плюща и можжевельника» (1901). По иронии у Цветаевой этих лет гирлянда – розовая (в стихотворении «Как жгучая, отточенная лесть…»). И здесь снова у нее проглядывает Восток: лучшими шелками (и специями) традиционно считались бухарские.

Что скрывает «розовая Бухара» Цветаевой – цвет, романтизм цветаевской юности (Б. Лавренев) или, – следуя бухарско-персидской логике (отметим, что в библиотеке Цветаевой был читаемый ею «Гулистан» /«Розовый сад» Саади/), – цветок розы?

Далекая от Бухары часть фарси (таких частей-диалектов было несколько) признает в розовом цвет лица, а в Европе Первой мировой войны начал использоваться розовый маркер пола для девочек. В довоенных записках молодой Цветаевой переливаются различные оттенки розового – «розовый отсвет» (1909), «розовый вечер» (1910), «вечно-розовая… бледнее всех», «слишком розовая» (1913)... «Розовая Бухара» (1915) – в каком-то смысле апофеоз, она сложна по краскам и ближе по духу к цветаевскому «розовому Гори в тени развесистых чинар» (1910).

…Перстень в Европе – традиционно мужское украшение. Однако в Персии девочки надевают кольца (ангуштарин) на пальцы с 10-14 лет. Они в числе других украшений входят в приданое невесты как подарок жениха. В архаике кольца были обязательными для женщин, потому что во время церемонии они считались символом чистоты руки. Смеем предположить, что «перстни по всей руке» Цветаевой – признак арийского происхождения.

И еще об одном. Родинка на щеке – пигментный невус – в европейской литературе служит неизменным атрибутом, в средневековой арабо-персидской поэзии – феноменом красоты. Хафиз, например, предлагает «ради родинки смуглой одной, одного благосклонного взгляда Самарканд с Бухарой». Джами постигает «соблазн черной родинки на розовой щеке»… Для Цветаевой «родинка на щеке» и «розовая Бухара» – смежные явления. Впрочем, во многом именно так это и для жившего в Бухаре Хайяма, у которого «нежно щеки розы целует ветерок», вино «возвращает щекам янтарным рубина алый цвет».

Литературный Запад (Франция в том числе) выделяет сегодня в русском сегменте мировой поэзии 1915 года первым «Облако в штанах» В. Маяковского, который тоже не обошелся без Востока: «пирует Мамаем, задом на город насев. Эту ночь глазами не проломаем, черную, как Азеф!» В отличие от Маяковского, по-мужски грубого, Цветаева в отношении к Востоку очень женственна: ее особый Восток проникает во все поры современной ей русской лирики.

[1] Зурна – духовой язычковый с двойной тростью инструмент.

На снимке: Марина Цветаева, 1916. Санкт-Петербургское государственное бюджетное учреждение "Музей "Анна Ахматова. Серебряный век".