Заклинаю тебя от шали бухарской

"Заклинаю тебя… от шали бухарской"

Назар Шохин

Строчки «Заклинаю тебя от злата…» (весна 1918 года), считается, посвящены Е. Вахтангову и рассматриваются как цветаевская стихотворная попытка сближения с знаменитым сегментом театральной среды. Здесь хорошо чувствуется фольклорная составляющая.

Прежде всего заметим, что русская поэзия прошла достаточно большой путь – от лермонтовского «недоступного суду звона злата» (1837) до горьковских «тлена и пакости злата» (1915 – 1916). Совсем в духе того, революционного, времени поэтесса заклинает адреса от вездесущего, всепроникающего золота, приносящего его обладателям горе. В Серебряном веке «золото» наполняется новыми смыслами.

У женщины-смерти Цветаевой разные возрастные полюса, образные обозначения – от девочки («розовый ангел без крыл») до вдовы («полночной крылатой»). И бескрайняя, трагичная смерть для поэтессы – все-таки больше крылатая, истоками тянущаяся к ранней русской литературе.

Цветаевское болото на протяжении всей ее литературной жизни – с цаплями, грибами, чайками, огнями, огоньками... Считается, что еще в раннем детстве будущая поэтесса создала в своем воображении болото, где водятся утопленники, которые могут при желании вознести на небо. Топь для нее – некий замкнутый и в целом злой мир, преподносящий испытания, а болотный дым горький – то сизый, то зеленый, густой, изменчивый.

Старуха в рассматриваемом нами «Заклинаю…», скорее всего, понадобилась Цветаевой для демонстрации скоротечности времени. Старуха у автора – женщина, выточенная, как кость, в бессмысленном наряде, изгрызенная и изъеденная тоской, нелюбовью к весне и склонностью к клевете.

Общий атрибут классической поэзии – змея, ровесница Рая, страсть Праматери Евы. Змея Цветаевой, если проследить все ее поэтические тексты, – молодая, зеленая, ледяная рептилия; извивающаяся, шипящая, льстивая, гадкая, точно хвост львицы; прячущаяся от человека в землю, враждебная человеку. Змея поэтессы, как справедливо пишут цветаевоведы, полна неистребимого желания изъять из человека душу. (Известно, что Бальмонт гадиной любуется, Брюсов у змия учится. А вот для Цветаевой это воплощение чего-то противоположного).

Еще один традиционный поэтический образ – вода. У поэтессы она медленно текущая, с плотной толщью, а мост – не обязательно переправа. Мост в связке с водой, рекой – роковой для вольнодумца, опасный возможностью падения последнего.

Для понимания двух следующих строк цветаевского стихотворения важен христианско-православный контекст.

«Дорога крестом» – это крестный путь? Во многом – да. Для поэтессы к крестному пути «кровью своей причастны мы» (1916), то есть все человечество. (Впрочем, для поздней Цветаевой, для того чтобы достигнуть нравственных высот, совсем необязательно проходить сквозь крестные муки).

Считалось, что девы и беременные женщины боялись поста, а старухи не ленились высчитывать, соблюдали ли супруги «закон» в посты. Что касается Цветаевой рассматриваемого периода, то поэтесса имеет в виду, очевидно, во многом легковесное отношение многих мужчин к христианскому посту: «чем крысиный хвост, да великий пост – лучше с чарочкой-сударочкой взасос!», напишет позже Цветаева (1920).

О «шали бухарской», «грамоте царской», «черном деле»

Лишившийся поддержки Николая II, царизма, монархии вообще, доживавший последние годы бухарский эмир, как известно, до революции преднамеренно подкупал подарками и орденами российскую элиту, скомпрометировав многих ее представителей в глазах интеллигенции уже Советской России. Раньше жалованные царские грамоты, выражаясь языком Н. Карамзина, падали с неба и выводили их обладателей из тьмы на свет. После третьей русской революции в политическую моду вторгались совсем иные ценности и атрибуты: не упомянутая «азиатчина» – шаль, а красная пролетарская косынка; не царская, а почетная грамота; не черное, а правое дело. «Ихнее дело» стало черным делом; в целом же черное дело у поэтов этого периода – антипод светлых мечтаний.

Несколько позже, в июле 1919 года, Цветаева назовет среди дурных примет «просыпанную соль, священника, тринадцать едоков за столом, три свечи, офицерскую с фронта, черную кошку, крик совы» и… «белую лошадь». Белая лошадь, а точнее, ее раскат (оскал) для поэтессы – предвестник вселенской смерти (гибели Пушкина, например).

Конечно, в языке рассматриваемого цветаевского стихотворения больше эмоционального, чем рационального. Эти двенадцать строчек Марины Цветаевой ждут дальнейшего исследования.

Фотография. М. Цветаева, С. Эфрон. Франция, Понтайяк, 1928 г. Отдел "Мемориальный Дом-музей М. Цветаевой в Болшеве" муниципального бюджетного учреждения культуры городского округа Королёв Московской области "Музейное объединение "Музеи наукограда Королёв".