Адрана. Хроники войны. кн. 3 Император. гл. 17

Глава 17


С высочайшей вершины горы Аброних в глубочайшую впадину Мировой Пустоши он был низринут своим врагом. Они бились до тех пор, пока он мог держать меч, но воитель сбросил его вниз. Он летел сквозь пространство и время, он уже перестал существовать в телесной оболочке, осталась только мысль о ней, Пандоре, безумной, коварной и самой прекрасной женщине на всей Раидане.

Звезды неслись перед ним, рассыпались вдребезги галактики и, наконец, Скволед встал во весь свой рост в горящей, как свечка, тоге. В это трудно было поверить, волосы на голове короля  дымились, и всегда сухая, потрескавшаяся кожа надувалась пузырями. Пандора смеялась, вытирая окровавленный кинжал о черный бархатный рукав. И снова он был вознесен на вершину горы, на то же место, где снег еще не засыпал его следы и следы его врага.

Здесь, на вершине, ветер мучительно выл и рыдал, оплакивая эту землю, оскверненную кровопролитием, и даже сами воспоминания об отчаянии и боли. К этим рыданиям добавлялись еще какие-то дикие ноты, отражаясь от нагромождения камней. Но все это неважно. Неважно. Потом. Ему нужно было знать, нужно узнать, кто одержал над ним верх, ради одного этого он еще боролся. Воин стоял к нему спиной. Ветер заворачивал края его мехового плаща. На нем были черные доспехи, и когда Кондор обеими руками снял с его головы шлем, на спину воителя упали длинные темные волосы. Это была женщина! Она полуобернулась, но лица Кондор не разглядел.

А потом Кондор открыл глаза, вглядываясь в темноту, окружавшую его, и сел в постели. Сердце бешено стучало. Он потер грудь и увидел, что держит в руке обнаженный клинок. Это был сон. Сон, и ничего больше. Он отбросил одеяло и встал. Холодный пол дал ощущение реальности. Он что-то налил в стакан, глотнул и поморщился – простая вода. К дьяволу сон! Вот только если бы не его дар предвидения… Нужно узнать, кто она. Он должен найти ее первым.

Он надел камзол, натянул мягкие сапоги. Никто не посмеет встать на моем пути, думал он, защелкивая пряжку на ремне. Никто, ибо я не позволю. Кондор подошел к окну и рывком отдернул штору. На него глянула свирепая горная ночь, швырнула в толстое стекло пригоршню мокрого снега. Он вновь подумал о Пандоре. Он желал ее. Но больше Пандоры он желал власти.

В холодном коридоре гулко звучали его шаги. Часовые, завидя начальника, вытягивались в струнку. По винтовой лестнице он быстро поднялся наверх и вышел на плоскую кровлю башни. Ночь была морозная, беспокойная, небо глянуло вниз миллионами заплаканных глаз. Кондор полной грудью вдохнул воздух этих скалистых гор, разорванных пропастями, запах чужой страны, которую он покорит, и где будет властвовать. Он протянул руку и коснулся в темноте шероховатых камней парапета. Это мои горы, мой замок, и ты, Пандора, гордая красавица, будешь у моих ног. В заснеженном мраке он различил несколько силуэтов часовых и, почти посередине площадки – возвышение из бревен. Он приблизился. От полуобгоревших бревен шел сладковатый приторный дух. Ноздри его дрогнули. Сигнальный огонь… Кого звал Седрик, начальник этой заставы? Кто явится?

Где-то во тьме завыл, заплакал какой-то зверь. Пора двигаться дальше, солдаты достаточно отдохнули.



***


Сизый дым тяжелыми клубами стлался над землей, распаханные поля и далекие холмы были совсем неразличимы за пеленой тумана. А он все сгущался, и уже на расстоянии нескольких метров ничего нельзя было разобрать. Сюда Мандрагора прибыла накануне вечером, это было первое утро в военном лагере. Она проходила мимо ровных рядов палаток. Обычный лагерь, как сотни других, прошлых. Она подставила лицо слабому ветру, прилетевшему откуда-то с холмов, глубоко вздохнула. Она подумала мимоходом о том, что ощущение нереальности, ощущение того, что это с ней уже было когда-то, может захватить ее неожиданно, прежде чем она успеет это понять. И тогда все полетит к чертям, вся схема, которую она с таким упорством выстраивала несколько последних дней. Ей хотелось бросить все, пренебречь долгом, даже честью, и умчаться назад, в Архонт, к нему.

Мандрагора смотрела на сырую мглу, стлавшуюся по земле, вдыхала кислый запах дыма от костров, и впервые совершенно отчетливо поняла, что колдуны окончательно и безвозвратно отняли у нее жизнь.
 
Навстречу ей шел Амрафел Море, он озирался по сторонам, и туман, превращавшийся в стылую мокреть, блестел на его доспехах и покрывал меховой плащ с атласным подбоем. При виде его Мандрагора испытала странные чувства надежды и безнадежности – чувства взаимоисключающие. Ей хотелось оказаться в бою, покончить со всем разом, и для этого были причины.

Амрафел подошел, с тревогой оглядывая ее, и Мандрагора отвела глаза.

- Идем, - сказал он, и голос его как бы потонул в глухом тумане. – В шатре Януса уже собрались командиры.

- Нужно выступать, - отозвалась она. – Нельзя медлить.

- Идем, - повторил Амрафел.

Ни слова не говоря, Мандрагора повернулась и направилась к шатру подесты. Амрафел схватил ее за локоть, повернул к себе, и ее лицо оказалось слишком близко от его бледного, напряженного лица. Но сейчас Мандрагора видела другое лицо, вспоминала другие глаза, глядевшие на нее с болью в рассветном полумраке спальни, где все, сам воздух был напоен запахом их страсти, и молчание в ответ, когда она сказала:

- Наверное, это была наша последняя ночь.