Литература и религия

ЛИТЕРАТУРА И РЕЛИГИЯ

Борис Ихлов

«Беседа пьяного с трезвым чертом», «Дама с собачкой», «Ведьма», «Душенька», «Анна на шее» - трудно найти рассказ Чехова, со страниц которого не дышала бы политика, явно или отдаленно, приглушенно или криком кричала.
Однако рассказы, новеллы, long short stories – не обязаны следовать законам классовой борьбы, общее не редуцируется к особенному… Таковы  жаркие рассказы Цвейга «Амок», «Лепорелла», смачная зарисовка Куприна  «Гад»,  «Деревенское общество» Бейтса.

В рассказе Цвейга «24 часа и жизни женщины» - речь о деньгах, но не об обличении буржуазных нравов. Доминируют две темы, первая – игра, но тема лучше раскрыта у Пушкина («Пиковая дача»), у Достоевского («Игрок»). Вторая – дьявольское, тотальное, мистическое подчинение женщины мужчине (и наоборот – в рассказе «Амок»). Эта тема - лучше во фрагменте «Войны и мира» с Наташей Ростовым и Курагиным.

Аналогично: она им завладевает за пять минут, он ее обожает, поклоняется ей, она его не замечает, презирает, хохочет над ним, он сует голову в петлю. Свежо.

Как могла замужняя девица, пару часов на отдыхе видевшая мужчину, скрыться с ним навсегда?
С половины новеллы становится ясен весь сюжет: госпожа К., часик понаблюдав за руками картежника, магически покоряется ему, она уже спасла героя от разорения, он ее любит, они должны вместе уехать. Однако он возвращается к игре, забывает благодетельницу, озлобляется на нее, позорит…

«О мама, юный принц мимо нашего дома проскачет разве я могу быть в это утро прилежной?..»
Но бывают у деревенских девок дни, когда они настолько расположены, настолько воспалены, что быку дадут.
Остается вопрос: какое обществе госпожа К. считает нравственным?
Есть во всем рассказе что-то мещанское, затхлое.

С другой стороны, как-то, знаете ли, трудно миновать мотив подчинения общественных отношений чистогану, порождающему равнодушие, грязь, войны. Рассказ норвежца Артура Омрё «Потерянный рай» о гестаповцах,  «Проклятье золотого тельца» Андрэ Моруа, «Топаз» М. Паноля, «Золотой телец», «Лица в лунном свете», «Побег в бессмертие»  Цвейга – как сказал бы партийный критик – острой социальной направленности.

«В угожденье богу злата край на край идет войной» - в рассказе Цвейга  «Мендель-букинист» та же тема золотого тельца, не иначе, но с местным колоритом.
Какова цель ученого? Природа, парадокс, метод. Его любовь – к искусству в себе, но не к себе в искусстве... Заведующий кафедрой металлофизики пермского университета профессор Айзенцон рассказывал студентам: «Этот физик всю жизнь изучал один и тот же кристалл. Но он знал о нём всё, об этом кристалле у него спрашивал весь мир!» Венский библиофил Яков Мендель столь же тщеславен, весь мир спрашивает его о книгах.

Цвейг пишет, что человек может достичь высот лишь при условии тотализирующей страсти. Таким и подает фильм «Укрощение огня» конструктора Королева, хотя реальный Королев далек от кинематографического образа. У Менделя - всепоглощающая страсть к книгам, не столько к смыслу написанного в книге, сколько к факту ее существования. Память Менделя – фантастична, исток фантастичности – те же книги. При этом Мендель – безграмотен, он ничего не понимает в предмете, который описывают известные ему книги. Он знает, что в мире существует месмеризм, знает о сомнабулистах, о Гаснере, о заклинаниях беса, читал  Блаватскую – но ему неведомо, что Месмер –  малообразован, согласно Месмеру, люди выделяют особого рода магнитную энергию, или флюиды, которые позволяют им устанавливать телепатическую связь друг с другом.
В те времена считалось, что животный магнетизм может передаваться живым организмам и даже неодушевленным предметам, действовать на любых расстояниях, накапливаться или усиливаться звуком или зеркалами, неравномерное распределение флюида в организме вызывает болезни, если гармонично перераспределить флюид, можно их излечить.
«Животный магнетизм, - писал Месмер, - передаётся прежде всего посредством чувства. Только чувство позволяет постигнуть эту теорию». Он утверждал, что флюиды врача передаются больному за счёт магнетических пассов и прикосновений. Соответственно этим наивным идеям Месмер разработал психотерапевтический метод лечения «бакэ» (чан): несколько пациентов располагались вокруг деревянного чана с водой, в крышку которого через специальные отверстия вставляли намагниченные железные стержни, пациенты прикасались к ним и друг к другу, создавая цепь, по которой «циркулировал» флюид. Магнетизёр при этом должен был коснуться чана, передавая через него целительную энергию всем пациентам одновременно.
Месмер утверждал, что во время магнетического сна или в состоянии транса некоторые люди могут предсказывать будущее, видеть прошлое, внутренние органы, диагностировать распознавать болезни, определять лекарства и пр.
Мендель не ведает, что Блаватская – экзальтированная дама с больной фантазией, написавшая гору чепухи на тему индуистских верований.

Оказывается что всепоглощающая страсть – как флюс, ибо узкий специалист ему подобен – полнота его односторонняя.
Мендель отправляет открытку во вражескую страну – и его арестовывают. Только тогда Мендель, который не заметил 1-й мировой войны и по рассеянности остался подданным Российской империи, узнает мир.

Цвейг рисует бессмысленность войны – при этом пишет, что Менделя в концлагере окружала равнодушная, грубая, большей частью неграмотная толпа – это Цвейг об узниках австрийского концлагеря для русских. Были бы французы или англичане – другое дело?
Без всяких сомнений, религия - тема «острой социальной направленности».

***

Мода на русских философов началась в СССР, когда КПСС скомандовала интеллигенции «валяй». Общество бросилось обожать Бердяева, Лосского, Шпета, Булгакова, Шестова, Федорова, Федотова, Соловьева, Розанова и пр. Дескать, большевики запрещали, а мы вам фронду такую... Но не сильно, чтобы не получить пинка. Журнал, присвоивший себе звание марксистского, «Вопросы философии», организовал подписку: вместе с журналами читатели получали тома Лосского, Федорова и пр.
Но когда повнимательнее прочли - оказалось, что там - пусто, философия их бедна, оторвана от реальности. А Розанов оказался еще и антисемит. Нищета философии... Как и у Эриха Фромма, Маркузе, Хабермаса и других из Франкфуртской школы, которую критиковала КПСС. Оказалось - и критиковать-то было нечего. Как и более поздних, рядящихся под философов: Поппера, Лакатоса, Фейерабенда и др.
Ленин особенно их и не гнал на «философские пароходы», многие сами хотели уехать еще до революции, а иные стали прислуживать Гитлеру. Можно пожалеть о Зворыкине, Сикорском - но ведь таких по пальцам можно перечесть.
Например, Бердяева вызывал на допрос Дзержинский, как вспоминал Бердяев, тот не нашел в его воззрениях ничего, что могло бы повредить Советской власти, и лично отвез его домой на мотоциклетке.
Философия Бердяева - примитивна, в Европе на его лекции собирались единицы, он был скучен.

Ныне разнообразные полуграмотные связывают Федорова с Циолковским, Вернадским и др. Пишут, что Федоров хотел воскресить всех мертвых и отправить их на другие планеты — поэтому началось освоение космоса.
Разумеется, освоение космоса обошлось без Федорова. Кондратюк, Королев, Глушко, Гагарин и не ведали, кто это такой. Еще бы Платона приплели - тот считал, что души умерших отправляются на звезды. Садист.
Идея путешествий на Луну, Марс и даже к другим звездам – древняя. Идею применения ракеты выдвинул в середине 19 в. Вильям Лейтч, вскоре первый конкретный проект ракеты создал, сидя в тюрьме, русский революционер Кибальчич, все они не знали Федорова.
Аналогично идея бессмертия, воскресения - тут Федоров явно не оригинален. Да еще столько глупостей нагородил.
Ныне в университетах вместо, например, Грамши, Кессиди, Мамардашвили, школы Ильенкова, на худой конец, работ Троцкого изучают занюханных Шпенглера, Юнга и прочий примитив. Мода.
Почему именно к Федорову такое внимание? Потому что у него не философия, а христианская теология.

С началом перестройки партия обратила свой взор к церкви. Писатели, ученые, артисты стали выискивать бога в каждой щелочке общественного бытия.
Русская литература – атеистична, религиозность Достоевского, Булгакова – выдумка, в рассказе Л. Толстого «Отец Сергий» - отрицание православной морали. Но артист Водяной зарядил целую серию чтений рассказов великих писателей, в которых будто бы что-то религиозное.
Одно из таких чтений – «Рассказ отца Алексея» Тургенева.

Однако в этом рассказе – не православие, а мистика. Мальчику в лесу является зеленый старичок, дарит ему орешек, дитя становится подвержен силам зла и пр.
Православие же писатель изображает следующим образом: приходские священники однообразны, на одну мерку сшиты. Отец Алексий – грустное, безучастное, убитое выражение лица, тусклый взгляд, неживой голос
Сын тяготеет к наукам – а отцу горе.
Г.А. Бялый пишет: «Тургенев всегда говорил, что он совершенно равнодушен к мистицизму теоретическому, но в своих «таинственных повестях» он отдал дань мистицизму эмпирическому» (1990, с.208).
На самом деле это Тургеневу зеленый старичок дал орешек, Тургенев попросту воспроизводит собственные сновидения, которые показались ему интересны.
Действительно,  сны бывают столь содержательны, с таким лихим сюжетом, что трудно удержаться, чтобы не записать.

Если бы Голливуд вдруг интеллектуально преобразился, он мог бы снять прекрасный фильм по рассказу Роберта Грейвза «Крик» (есть лишь фильм, где мальчик не хочет расти, входить в страшный мир, криком может разбивать бокалы, стекла окон и т.д.). Но Грейвз смеется над мистикой, всю мистику он вкладывает в уста сумасшедшего.

Водяной не успокаивается, он привлекает тексты любимца советской интеллигенции Рея Бредбери, читает «Сладкий дар» 1973 года. Человек страшно толст, потому что обжирается шоколадом и не может этому противостоять. Диавол овладел душой человека.
«Ты пришел не из-за того, что возжелал сестру свою, или замыслил прелюбодеяние, или ведешь великую внутреннюю войну с онанизмом?... Прелюбодеяние было чеканной монетой в этих краях, а мастурбация — его прислужницей. По крайней мере, так явствовало из шепота, проникавшего сквозь решетку исповедальни долгими вечерами».
Стоит представить, что из себя представляла исповедальня.
Отец Мелли настолько воздержан, что отрекся от любви…
И сладкий дар проповедника в серии исповедей освобождает несчастного от его недуга. Христос помогает избавляться и от шоколада тоже.

Водяной усугубляет положение рассказом Бредбери «От греха моего очисти меня» 1984 года. Каковы же грехи? Это грехи из детства, когда менталитет почти полностью сформирован родителями, улицей, школой.
«… 60 лет назад, когда мне было 12, - говорил все тот же грустный голос, - … мы с бабушкой отправились за рождественскими покупками... Мы брели нога за ногу, нагруженные подарочными свертками, и бабушка сделала мне какое-то замечание… я разозлился и убежал вперед… Издали я слышал, как она меня звала, потом кричала, кричала что есть мочи, чтобы я вернулся, вернулся к ней, но я - ни в какую. Она плакала в голос, я знал, что она мучается, и это меня подстегнуло, раззадорило, я захохотал и побежал еще быстрее. Домой, конечно, примчался первым, а когда она, едва дыша, появилась в дверях, ее сотрясали рыдания, которым, казалось, не будет конца. Мне стало стыдно, и я спрятался… Точно так же я поступил с матерью… Чем-то она мне досадила. Я убежал и слышал, как она кричит мне вслед. Но я только ухмыльнулся и припустил во все лопатки… Зачем, боже мой, зачем?
Однажды летом, - продолжал голос, - какие-то хулиганы меня избили. Когда они ушли, я увидел на ветке кустарника двух бабочек, нежно трепетавших бок о бок. От их безмятежности меня захлестнула злоба. Я прихлопнул их ладонью и растер в порошок. Отец, какой стыд!..
Был еще один скверный случай, когда мне стукнуло 13, - опять заговорил старик, превозмогая стыд, но все же нашел в себе силы продолжать, - и тоже в канун Рождества. У меня пропал пес по кличке Бо — убежал и не возвращался трое суток. Я любил его больше жизни… Молился. Беззвучно кричал… потом, в два часа ночи, когда за окном валил мокрый снег, на дорогах чавкала слякоть, а на карнизах таяли сосульки, во сне я услышал какой-то совсем другой звук, проснулся и понял, что это пес скребется под дверью! Я вскочил с кровати, как сумасшедший, чуть не сломал шею. Дернул ручку двери - и на пороге увидел моего несчастного Бо: он был весь в грязи, дрожал от холода, но лучился радостью. Я завопил от счастья, втащил его в дом, захлопнул дверь, упал на колени, прижал его к себе и разревелся... Я снова и снова называл его по имени, а он подвывал мне в тон… Знаете, что за этим последовало? Можете представить всю мерзость моего поступка? Я избил его… И я истязал его до тех пор, покуда он не заскулил, и только тогда до меня дошло, что я делаю. А он это безропотно сносил, словно понимал, что оказался недостойным моей любви; но теперь недостойным оказался я, тогда я его оттолкнул и залился слезами; задыхаясь, я снова обхватил его за шею, прижал к себе и закричал: прости, пожалуйста, Бо, прости меня. Я не хотел. Бо, прости…
Но разве мог он меня простить, отец?.. И он смотрел на меня такими прекрасными черными глазами, что у меня сжалось сердце, и с тех пор оно навеки замкнулось от стыда. Я так и не смог себя простить. С тех пор меня преследует память о моей любимой собаке и о моей собственной низости».
Под конец оказывается, что священник разговаривал сам с собой, это его собственные страшные грехи.
Рассказ «Желание» 1973 года. Желание – чтобы отец восстал из мертвых. В Рождество отец восстает, говорит сыну, что любит его, и удаляется…
«Земля содрогнулась и породила миф. И что воскликнул этот миф? С Новым годом! Ведь Новый год — это вовсе не первое января! Это Рождество Христа».
Увы, Бредбери не в курсе, на самом деле согласно Писанию Христос родился летом.

Проникновенным старческим голосом читает Водяной, отбрасывая при чтении некоторые фрагменты, не вписывающиеся в проникновенность голоса.

У Бредбери масса других рассказов, где нет и тени религии. Нет ее и в «Марсианских хрониках», и в «451 градус по Фаренгейту». Что же собирался сказать зрелый писатель в своих пасхальных историях?
Стало быть, главное желание одного – чтобы труп восстал из могилы. Страшный грех другого – поедание шоколада, уже смешно. Третий – в детстве подло убежал от бабушки и двух бабочек прихлопнул – кошмар!
А сколько страшных грешников привязывает консервную банку к хвосту кошек, сколько злобных детишек дерется со сверстниками, сквернословят, курят в школьном туалете, дергают девочек за косички…
В реальном мире – бандит шестерых зарезал и бросил в колодец, но зачем об этом писать.
Что там звери-надзиратели в немецких концлагерях, врачи-садисты в застенках гестапо,  изуверы НКВД, американские убийцы в Северной Корее, бойцы ИГИЛ, отрезающие головы пленным… Шоколад – вот грех!
Не для того ли Бредбери написал эти свои рассказы, чтобы мы начали сомневаться?

Добивает Водяной рассказом любимца советских школьников Джека Лондона «Бродяга и фея» 1911 года.
Типичная пасхальная история: грязный бродяга, Росс Шенклин, спит днем, ему мешает солнце, маленькая девочка из приличной семьи держит над ним зонтик, чтобы бродяга спал в тени.
«…На скулах спящего багровели пятна от застоя крови — последствие пьянства».
Причем не сам Росс Шенклин виновен в том, что на скулах его багровеют пятна – таковы отношения в обществе, которые выбрасывают человека на обочину дороги.
Почему девочка держит зонтик, неужели сердцу ее жаль этого падшего человека, неужто ей движет сострадание? Нет, она играет в игру под названием «добрый самаритянин».
Рассказ заканчивается «поцелуем в диафрагму» - бродяга идет устраиваться на работу к матери девочки.

В данном случае Водяной явно попал впросак. Нет нужды приводить в пример «остро социальные» «Мартин Иден» или «Убить человека». Дело в том, что Джек Лондон - социалист, атеист, член Социалистической партии Америки, из которой вышел в 1914 году в виду потери веры в её «боевой дух» - партия взяла курс на реформистский путь к социализму.
Чтобы покрыть долги, писатель был вынужден заниматься литературной подёнщиной, писать низкопробные произведения на потребу популярным журналам (таковыми, по признанию самого автора, являлись «Приключение», «Смок Беллью»). Таковым является и написанный ранее рассказ «Бродяга и фея».

Лучше всего Водяному ответил бы сам Джек Лондон:
« - … Капитал погнал на бойню чуть ли не целый народ, а как отнеслась к этому церковь?..
Чудовищная эксплуатация женщин и детей на английских фабриках во второй половине XVIII века представляет собой один из самых страшных и позорных эпизодов человеческой истории. Крупнейшие состояния того времени возникли в этой преисподней английской промышленности.
Те, кому было заповедано:  "Пасите овец моих", спокойно смотрели, как их овец продавали в рабство и замучивали до смерти тяжелой работой… В чикагских швейных мастерских женщины за целую неделю работы получают девяносто центов. Протестовала против этого церковь?
- Для меня это новость. Девяносто центов! Неслыханно, ужасно!
- Протестовала церковь? - повторил Эрнест.
- Церкви это неизвестно,- отчаянно защищался епископ.
- А разве не церкви было заповедано: "Пасите овец моих"? - издевался Эрнест… -
Знаете ли вы, что шести-семилетние дети работают там в ночной смене, и это сплошь и рядом - при двенадцатичасовом рабочем дне? Они никогда не видят солнца. Они мрут, как мухи. Дивиденды выплачиваются их кровью. Зато потом где-нибудь в Новой Англии на эти самые дивиденды вам выстроят роскошные церкви, чтобы ваш брат священник лепетал с амвона этим держателям дивидендов, гладким и толстопузым, всякие умильные пошлости!
(Эвергард мог бы привести и более яркие примеры, вспомнив, как церковь на Юге открыто ратовала за рабовладение в годы, предшествовавшие так называемой Гражданской войне. Приведем здесь несколько примеров из документов того времени. В 1835 году Всеамериканский собор пресвитерианской церкви постановил: "Рабство признано как Ветхим, так и Новым заветом и, следовательно, не противоречит воле всевышнего". В том же 1835 году Чарлстонская община баптистов в своем обращении к верующим провозгласила: "Право господина располагать временем своих рабов освящено творцом всего сущего, ибо он волен любое свое творение передать в собственность кому пожелает". Его преподобие И. Д. Саймон, доктор богословия и профессор Рандолф-Мэконского методистского колледжа в Виргинии, писал: "Текстами священного писания непререкаемо утверждается право рабовладения со всеми вытекающими из него последствиями. Право купли и продажи рабов установлено с полной ясностью. Обратимся ли мы к еврейскому закону, дарованному самим господом богом, или же к общепринятым воззрениям и обычаям всех времен и народов, или же к предписаниям Нового завета и его нравственному учению,- повсюду находим мы доказательства того, что в рабовладении нет ничего безнравственного. Поскольку первые рабы, привезенные в Америку из Африки, были законно проданы в рабство, в рабстве должны оставаться и их потомки. Все это убеждает нас в том, что рабовладение в Америке освящено законом".
Естественно, что, выступая несколько десятилетий спустя в защиту капиталистической собственности, церковь прибегала к таким же доводам. В богатейшем Эсгардском книгохранилище имеется труд некоего Генри Ван-Дейка, изданный в 1905 году хр. эры под заглавием "Опыты толкования". Очевидно, Ван-Дейк был видным церковником. Книга его - яркий образчик того, что Эвергард назвал бы "буржуазным мышлением". Сравните заявление чарлстонских баптистов со следующим заявлением Ван-Дейка, сделанным семьдесят лет спустя: "Библия учит нас, что господь - владыка мира, а следовательно, он волен одарить каждого из живущих по своему соизволению, в согласии с существующими законами".)
- Я ничего этого не знал,- чуть слышно прошептал епископ. Он побледнел и, казалось, боролся с тошнотой…
В прессе 1902 года часто цитировалось изречение, автором которого считался председатель каменноугольного треста Джордж Ф. Бэр: "Права и нужды трудового народа находятся под защитой добрых христиан, которым господь бог, в своей неизреченной мудрости, доверил материальные интересы страны"» ( «Железная пята»).

Сентябрь 2022