Посадка

  ПОСАДКА.
 
  Переночевав в калабосо (calabozo - камера предварительного заключени. исп.), вместе с другими полутора десятками нарушителей, половина из которых не говорила по-испански, я выхожу, когда меня выкликнули, на погрузку в фургоны для доставки на суд. Полицейский, сидящий за столом со списком в руках, поднимает голову:
   - О! Я видел тебя по телевизору, КОЗЁЛ!
  Подхожу к столу под взглядами десятка его коллег, стоящих вокруг стола.
  - Мне показалось или меня кто-то здесь козлом обозвал?
  Улыбку сдуло с лица полицейского. Он понял, что попал. Зато заулыбались все остальные.
   Меня пристёгивают к руке другого арестованного и мы попарно выходим к фургонам. В коридоре мимо меня проходит девка-полицейский в униформе внимательно смотрит на моё лицо и вдруг говорит:
   - Плохой!
   Я раскрываю было рот, но передумываю и чмокаю губами, посылая ей поцелуй. Это видит юный полицай, идущий за ней, и орёт на меня:
  - Ты что это здесь себе позволяешь!?
   Но меня уже несёт на юморной волне, и я весело хрюкаю, едва удостоив его взглядом. Молодой замолкает и проходит мимо.
   Ближе к полуночи, таким же транспортом, в качестве полноправного заключённого, я попадаю в первую тюрьму Soto del Real. В приёмный блок. У меня, как и у других, забирают всю одежду, дают белый комбинезон, который я не могу застегнуть на пузе, футболку, носки, трусы, предназначенные для десятилетнего ребёнка, и голышом, под взглядом принимающего охранника, я направляюсь в душ.
   Его взгляд фиксирует пятно на моём пузе:
   - Это у тебя что?
   - След от выстрела.
   Лицо охранника мрачнеет: вот только этого не хватало в послеполуночное время.
   - А пуля где? Внутри?
   - Да. В другом.
   Он повеселел настолько, что мне почудилось, что он хотел по-братски обнять меня, но только моё неглиже его удержало. Вместо этого он показал мне большой палец и оставил одного в душевой.
   На следующий день - медицинский осмотр и вопросы. Есть заболевания? Какие медикаменты принимаете? Нуждаетесь в диете? Наркотики, табак, алкоголь? Я спокойно отвечаю на все вопросы, но, когда мне меряют давление, слегка морщусь, увидев 130/90. Медик выкладывает на стол две миниатюрные бело-красные пилюли.
   - Это вам для успокоения.
   - Спасибо доктор, но я не принимаю никаких медикаментов последние тридцать лет.
   К вечеру второго дня в тюрьме меня переводят в блок предварительного заключения.
   Время послеобеденной прогулки, и там, и сям сидят, курят, бродят, играют во всякие игры многоцветные мужики разных национальностей. Все равнодушно скользят взглядом по новеньким и приветливо кивают мне. Это понятно: телезвезда.
   Ещё через пару дней я уже вхож в несколько различных группировок. Экс-советяне, спортсмены, мусульмане-арабы и китайцы. С каждым у меня есть что-то общее.
  Интереснее всего сошёлся с арабами. Решив, что надо немедленно начать делать упражнения для глаз, я выбрал одну стену двора и регулярно застывал перед ней, двигая глазами.
   Совершенно случайно в эту же стену кланялись пять раз в день правоверные, потому что был месяц Рамадан. Я же пялился в бетон гораздо большее количество раз. Арабы с уважением наблюдали за мной издали и старались не подходить близко в такие моменты.
   Лишь однажды, молодой араб спросил меня, соблюдаю ли я Рамадан. Получив отрицательный ответ, кивнул и больше мы не вели разговоров на тему религии.
   Я проведу лишь две недели в этой тюрьме и за это время увижу, как люди становятся параноиками, подозревая любого и каждого, кто оказывается рядом и не соответствует каким-то, одному ему известным, понятиям обычного зэка.
   - Я знаю, что тебя специально подсадили ко мне, чтобы ты выведывал у меня факты о моём деле.
   Ещё много раз я услышу эту фразу, или подобную ей, сказанную в мой адрес.