По эту сторону молчания. 15. Ресторан Коктейль

Фридрих встретился с Черным в ресторане «Коктейль», который фасадом выходил на одну из центральных улиц, именно в той ее части, где мало машин и почти нет прохожих, из-за чего ее можно было бы назвать тихой, но рядом, в двухстах метрах, все двигалось и шумело.

Непонятно, что привлекало в нем посетителей: то ли яркий интерьер (красные стены и желтые, как золотые, тяжелые занавеси, подхваченные шнурами с кистями на концах, на окнах), то ли то, что с недавних пор он стал популярным среди всякого рода отщепенцев, отребья, подонков, изгоев – хотя, по сути, он – та же забегаловка, которых по городу много, и кормили здесь посредственно.

Черный здесь был с четырех часов. Он заказал суп-харчо, телятину, перепела,  цыплят табака с салатом из телятины с кедровыми орешками, маринованные грибы, греческий салат и водку.

-Почему этот ресторан? Здесь не лучше, чем в самой заурядной забегаловке, но цены космические. И этот? Как его? – начал Фридрих.

-Кто?

-Ну, этот придурок. Свинарчук. Он меня раздражает. На вид мужчина, как мужчина, только сильно полный, как ты, но голос… Когда он открывает рот, то лучше бы его не открывал, потому что первое впечатление – так себе, и это хорошо: зачем ему привлекать к себе внимание, не артист,- потому что голос – тоненький, как у мальчика, и даже тоньше,  будто все там ему отрезали и даже лишнее, перестарались.

Что надо знать о Свинарчуке? Что у него, когда все это начиналось, вся эта суматоха вокруг радостей капитализма с человеческим лицом, и когда уже, перелицевав гос. строй, оказалось, что с изнанки ткань старее, хуже, чем прежняя, с лица, так что, вроде, зря перелицовывали и все движения в этом направлении были ненужные и преступные, был угол в гастрономе на Сумгаитской, где он с женой торговали "Орбитом без сахара", то есть всякой ерундой, но такой сладкой, как влажные мечты юношей, о чем? черт знает о чем, но были же все эти томления. Потом - ночной клуб "Миллениум 2000". Но он не был там хозяином. Был подставным лицом. Хозяином он был, когда торговал в углу. Оконников знал его и считал ничтожным человеком.

-Не бери лишнего в голову.
 
-Представляешь, меня обокрали, - вдруг пожаловался он приятелю. – Кто бы это мог быть? Кто!? - Он посмотрел по сторонам. Он хоть и сказал, что его обокрали, но для себя продолжал стоять на том, что никакого воровства не было, а конверт затерялся. Если б его спросили, почему, он не смог бы ответить. Но факт остается фактом: он думал одно, а говорил другое. И это другое готов был доказывать с пеной во рту.

Рядом и дальше за столиками сидели, будто бы, респектабельные мужчины и вульгарные на вид женщины.

-Не они, - продолжал он. – Так кто же? Тот, кто был вхож. Ты!? – сказал он и посмотрел Черному в пьяные  глаза. А это вообще глупость. Он смотрел, как будто тот, действительно, украл и ему ничего не остается, как только сознаться. Как он мог украсть, если он в то утро не заходил к Фридриху, не был у него в кабинете!

Утро Черный начал с посещения всех без разбору своих приятелей и пил все подряд: и самогон, и марочный коньяк. Первым в его списке был его давний товарищ, который, в отличие от него, как-то очень быстро опустился, но Черный в отдельных случаях не гнушался и таких знакомств. Это и Борькин знакомый, поэтому Оконников знал о его наездах в те места и даже видел его там.

Нетрудно представить обстановку, которая там царила: запущенный двор и полдома с наклонившейся вправо верандой. Он приехал утром. Хотя, что такое утро? Было девять или десять часов дня.

На веранде сидели трое.

Сюда же к Валику, это приятель Черного, ему около пятидесяти, он словоохотлив, и когда говорит, будто уговаривает, заходил и Лонский. Последнее время Оконников встречал его, когда шел к Борьке.

Так вот, были Валик, Лонский (его легко узнать по тому, что у него один глаз настоящий (коричневый), а другой стеклянный с, якобы, черным хрусталиком, впрочем, есть и другое: он щуплый и ниже остальных), Виталька – сын Валика. Иногда из двери, которая вела в пустые комнаты, выходила Вера и слабо улыбалась пьяной улыбкой. У нее красивое лицо, и в нем есть что-то казахское: из-за короткой головы оно кажется если не круглым, то широким, характерные для монголоидов скулы, но все это не грубо, а очень мило, - почему только увидишь ее, тут же обратишь внимание, и не можешь сдержаться, чтоб не посмотреть на нее еще раз.

Черный подъехал туда на джипе «Гранд Чероки», и был за рулем, а потом уже его возил Виталька. Он был там-то и там-то, а уже под вечер оказался в этом ресторане и, когда ему стало невмоготу, очень скучно, позвонил Фридриху.

-Саня, ты что?! - прокричал Черный, сообразив, на что тот намекает: вроде бы он украл. Его не интересовало, что украл. Должно быть, очень ценное. Может, и деньги. Но сам факт.  Он готов был броситься на Фридриха. И даже привстал, что при его комплекции было затруднительно: он был высоким и толстым. Лицо красное. На лбу набухла кровью вена, и было видно, как она (часто, очень часто) пульсировала, нагнетая все больше и больше крови в пораженный алкоголем мозг.

-Я пошутил, - успокоил друга Фридрих. – Хотя ты можешь.

-Могу, - согласился Черный и свалился на стул.

К ним подошел официант – почти мальчик в очках, такой, как будто его только вчера взяли из интеллигентной семьи, где папа учитель, а мама преподает музыку, но уже в голосе чувствовалась твердость:
-Что будем заказывать?

-Ты что заказывал? – спросил Черного Фридрих?

-То же, что и мне, и… сам понимаешь… - обратившись к официанту, распорядился Черный.

-Кто же эта сволочь? – опять принялся за свое Фридрих.  До встречи с Черным он, казалось, был спокоен, если и вспоминал о конверте, то не переживал, а как о навязчивой идее, которая мешает ему, и он готов отмахнуться от нее и отмахивался, но та исчезнув, вновь возникала в его мозгу, из-за чего он испытывал внутренний дискомфорт, а тут его понесло: он ныл и ныл, и не мог остановиться.

Черный пробовал его успокоить:

-Саня, забудь, - раз за разом повторял тот, но безуспешно.

Фридрих выпил. Его тут же развезло. По части  алкоголя он был слабым: двести грамм и лицом в стол. Так что, случалось, что самое интересное происходило без него. К Черному подсаживались женщины. Он всех их знал и каждую щупал. Те пищали.

-Как забыть? Как забыть? - сокрушался Фридрих.

-Заработаешь еще, - сказал Черный, чем сильно задел его, ведь он работал, а Черный, в представлении Фридриха – бездельничал, всю работу за него делала Дина, его сестра, она вся почернела, была худой, как щепка, но даже не это, а другое: ему мулил его фонд, откуда тот ни за что получал деньги.

-Тебе легко говорить: ты с каждой роженицы берешь. Кстати, сколько ты берешь?  Хотя исчезли не деньги.

-А что? – подцепив вилкой слизкую шляпку гриба, спросил Черный,  и тут же положил ее в рот.

-Конверт, - сказал Фридрих, как выкрикнул, как будто он не хотел говорить, а у него вырвалось. Может поэтому он тут же замолчал и стал очень грустным, вроде, как пожалел, что сказал, ведь, по его разумению, это даже не тайна, а глупость, и как он теперь выглядит в глазах Черного, если не смог сдержаться, чтоб не сказать.

-Какой конверт? – тут же уцепился за этот конверт Черный, и даже перестал жевать, так он его заинтересовал. - Может, он и не стоит того, чтоб ты так переживал. Думаю, там какая-то глупость. Нет? Ну, тогда.

И тут у Фридриха опять сорвалось:
-А ты знаешь, что в том конверте?! Там. Там, может, жизнь моя! – Только он это сказал, как тут же поверил, что именно так. Ему вдруг стало жалко себя. На глаза навернулись слезы. Все кругом него поплыло.

Выкрикнув, он вдруг повернулся к приятелю и чуть не лег на стол.

-Тише. Ты что? – шикнул на него тот.

Неизвестно, обратил ли кто внимание на Фридриха, ведь его поведение, как пьяного, было обычным здесь явлением. Может, кто и обратил. Но кто? Была занята только половина столиков. Человек пять сидели, или стояли у барной стойки. Бармен старался, смешивая напитки. Еще несколько человек танцевали у сцены под песенку Изабель Жеффруа (Заз) «Что будет дальше?». Француженка пела:
Что будет дальше? Что будет?
Я пишу свой путь,
Не думая, не думая,
Когда это закончится.

-Там, может, жизнь моя, - тихо повторил Фридрих и расплакался.

-Ну, что ты? - сказал Черный, тоже чуть не плача, - не плачь.

-Тебе легко. Ты с каждой роженицы... А я тю-тю.

-Ладно. Поехали к Вере, - сказал Черный.

Было часов двенадцать, когда они вышли на улицу. Машина Фридриха стояла напротив круглосуточной аптеки (его аптеки), рядом с рестораном. Он оставил ее там, а сам сел к Черному, где, как уже говорилось, за водителя был Виталька. Машина завелась. «Езжай туда», - показал рукой Черныш. - «Здесь знак. Нельзя». – «Езжай». Машина тронула с места. Они поехали.