По эту сторону молчания. 13. Конверт

Фридрих был в горисполкоме, где решал земельные вопросы. И только, когда ему сказали, что все, конец рабочего дня, вернулся на работу.

-Ты одна? Где остальные? – спросил он Лесю, которая собиралась домой, но теперь должна была остаться, что ей не нравилось; не потому ли, увидев его в двери, она вдруг засуетилась, закрутилась на месте, как юла: туда-сюда, и не знала, куда деться, и что делать, - и, наконец, опустила руки, и так стояла перед ним, с опущенными руками, хлопая глазами. Она, казалось, растерялась. Такое впечатление, что она сделала что-то нехорошее, что может открыться, но это не страшно, другое дело, как все объяснить.

-Уже начало седьмого, - сообразив, наконец,  что надо ответить, сказала она.

-Ах, да. Тогда почему ты здесь? – Опять спросил ее Фридрих, уставившись на нее. Понятно, он много раз видел Лесю, но только теперь заметил, что она худая. Раньше она казалась ему не такой худой, и даже, наоборот, если не полной, хотя куда его занесло: какая полнота, - то нормальной. Тут у него возникла одна мысль, но, как потом он решил, неудачная. Он подумал, что на нее место можно взять другую – не такую худую.

-Мне кое-что надо было сделать.

-Ладно. Делай, - он зашел в кабинет.

Леся, покрутившись еще минут пять, обернула все дело так, как, вроде бы, все сделала, оделась и уже собиралась уходить, как Фридрих позвал ее.

-Да, Александр Юрьевич, - она вошла в его кабинет.

-Леся, здесь лежал конверт? Вот на этом месте,- он показал где,- Может, под этими папками. Ты его взяла? – Он казался озабоченным. Перед этим он перерыл все бумаги на столе, но конверта не было. Тот исчез. Пропал. Испарился. «Что за черт? – выругался Фридрих. – Куда он делся? Ведь где-то лежит. Может? Нет, это я его куда-то сунул. Посмотреть в сейфе. Здесь тоже нет». Он совал руки в карманы брюк, смотрел в куртке – конверта не было.

-Не видела, - сказала Леся, не понимая, о каком конверте он говорит.

-Может, взяла, когда меня не было. Зашла и, не заметив, что берешь его, случайно, не специально (не думай, что я тебя обвиняю в воровстве) с другими бумагами, взяла все вместе и унесла. Посмотри у себя. В ящиках. Там у тебя много всего. А если там? Ты мне сильно поможешь. Мне важно, чтоб он нашелся. Очень важно. Леся, посмотри, - и посмотрел на нее, уже не так, как тогда, когда только вошел и заметил, что она худая, не было в его взгляде и подозрения, он уже представил, как та случайно (именно случайно, а не как-то по-другому, никакого умысла не было, и почему он должен был быть?) взяла со стола его, все так, как он сказал, и унесла к себе.

-Как я могла взять? И зачем? Если дверь была заперта. Вы, когда уходили, закрыли ее на ключ.

-Точно, - удивился он.- Закрыл на ключ. Тогда где? Леся, ты все же посмотри.

Леся пожала плечами и пошла к себе. Там она начала рыться в столе, разбирая бумаги, хотя и знала, что зря. Вначале она, было, поверила (внушила себе) что возможно и взяла, но, поразмыслив (она же не дура, как она могла его взять, если дверь была закрыта? может, раньше, спросить  бы, когда то письмо появилось, если вчера, позавчера, то может быть, ну, а если только сегодня, то как, у нее нет ключа, и что ей в его кабинете делать, ей там ничего не надо) поняла, что не брала. Под конец она уже стала раздражаться. Она раскраснелась, волосы, которые перед тем, как уходить, она причесала, и затем долго смотрела в зеркало, растрепались. Она тогда себе понравилась: уже не круглое лицо и тем не менее не кажущееся изможденным, как у Таисии Петровны (женщины с красивыми пальчиками на ногах), как сушенная груша, и еще привлекательное. Оттого она и смутилась, когда появился Фридрих. Это и было ее преступление, но не то, в чем он ее подозревал. Она не воровала. И теперь, злая, чуть ли не бросалась бумагами, но успокоилась.

-Я могу идти? – спросила она Фридриха.

-Нашла, - Леся покачала головой, мол, нет, не нашла. - А который час?

-Без пятнадцати семь.

-Да, конечно. Иди. Куда он мог деться?

Леся подождала, когда Фридрих ей что-то скажет, ей казалось, что должен сказать, потому что уже открыл рот и, вроде, для того, чтоб вдохнуть побольше воздуха, которого, казалось, не хватало для важных слов, но ничего не сказал, и тогда она вышла из кабинета.

Фридрих продолжал стоять. Может, он думал? Думал, что надо было отдать эти три тысячи. Что это за три тысячи? Об этом потом. Может, и думал. Но я все же склоняюсь к тому, что не думал. Он вообще ни о чем не думал. И не потому, что не мог так думать. Из жадности. Или же по другой причине.

Он, как говорится, сосредоточился на себе. Он углубился в себя. Зарылся в себе с единственной только целью, чтоб его не беспокоили, а не, чтобы оправдать себя, или же обвинить (поругать).

Из этого состояния его вывел звонок. Звонил Черный: «Где же ты? Я тебя уже как полчаса жду. Приезжай».

"Он в кабинете", - сказал Фридрих и оглянулся, как бы для того, чтоб убедиться, нет ли кого, кто мог его подслушать. Никого не было. Черному он сказал, что едет, быстро собрался и вышел на улицу. Был легкий мороз. Тихо падал снег.