Молитвы наши встретятся... Новелла

Отрывок из романа "Милосердие" повествует о неподвластной
времени привязанности державных супругов.

                "Молитвы наши встретятся..." Новелла

31 декабря 1915 г. Царский поезд.   

Могилёвская ставка. 31 декабря 1915 г.

Багряные лучи неяркого зимнего солнца освещали западную сторону Царского поезда, стоящего у воинской платформы. Ко времени явившийся камердинер, расторопно задёргивал занавески по всей длине императорского вагона. Пожав на прощание руку последнему в этом году докладчику в лице министра внутренних дел, Государь мысленно выдохнул с облегчением после чего перешёл в свой кабинет. Отчёт Хвостова оптимизма не добавлял. По сведениям жандармского управления ужесточается подрывная деятельность германского штаба. А то, что немецкие деньги идут на разные подставные организации и финансируют антивоенную деятельность левых партий, для него новостью и прежде не являлась.

Приостановившись возле кресла, Николай Александрович щурясь, долго, сквозь подмороженное стекло, всматривался в станционное здание вокзала, в его кровлю, с как бы надвинутыми по самые брови белыми мохнатыми шапками снега. Казалось, только недавно здесь начиналось строительство вокзала, когда он утвердил постройку железнодорожного пути от Витебска до танции Жлобин. Но и теперь, по прошествию пятнадцати лет, его помнящий взгляд радовала череда больших полуциркульной формы окон, пилястры и полуколонны, облицованые рельефной каменной кладкой. 

Размышления нарушили идущие вдоль состава двое часовых Сводного пехотного полка и путевой обходчик с керосиновым фонарём в руке. Государь поёжился, сказывалась предыдущая ночь в поезде по пути в Могилёв, когда он долго не мог заснуть. У него отчаянно мёрзли ноги, пока не залез с головой под простыни и таким образом согрел край постели, — в конце концов, это помогло. Тотчас захотелось горячего чая. Николай Александрович протянул руку к говорной раковине телефона, но передумал, не пожелав более беспокоить камердинера. Отличающийся усердием, Тетерятников и без того преподнёс ему нежданный подарок, прикрыв уголком одеяла письмо, которое перед отъездом из Царского вручила ему Аликс. Жадно втягиваю сладкий запах душистых рододендронов, что благодаря супруге стояли в вазочке у настольного подсвечника, Николай Александрович присел за стол. Включив настольную лампу, придвинул заготовленный лист чистой бумаги и "вечным пером" вывел первую строчку:

"Моя возлюбленная! ... Самое горячее спасибо за всю твою любовь и ласки за эти шесть дней, что мы провели вместе. Если б только ты знала, как это поддерживает меня и как вознаграждает меня за мою работу, ответственность, тревоги и пр.!.. Право, не знаю, как бы я выдержал все это, если бы Богу не было угодно дать мне тебя в жены и друзья! Я всерьез говорю это. Иногда трудно бывает выговорить такую правду, и мне легче изложить это на бумаге — по глупой застенчивости... Прибыв сюда нынче утром, я застал такую же холодную погоду, как дома, — 10 град. Теперь холод меньше, нет ветра, масса снегу. После длинного доклада обычный завтрак со всеми иностранцами. Я передал им поклоны Алексея, а они много расспрашивали о нем и сожалели, что не видят его теперь..."

Обдумывая последнюю фразу, он машинально потянулся к лежащему подле окна плоскому, покрытому позолотой, футляру. С любимым для него портсигаром пробкового дерева, с двумя портретами детей, Николай Александрович не пожелал  расставаться даже на фронте. Он открыл крышку, но прежде чем взять папиросу, по въевшейся привычке, пробежался глазами по милому подчерку:

                "На память о московском августе. 16.8.1898.
                Для тебя, от любящей Аликс"

Дрогнувшей ладонью пододвинул к себе пепельницу, с наслаждением закурил и торопливой рукой завершил письмо: 

"Молитвы наши встретятся в эту ночь — молебен состоится в церкви в 11.45. Благослови Бог тебя, моя душка, и дорогих детей! Навеки, мое дорогое Солнышко, твой старый муженек Ники".

Николай Александрович вложил письмо в конверт и отодвинул в сторону, поскольку рука в третий раз за день невольно потянулась к последней в этом году дорогой для него весточке:

"Мой ненаглядный! Последний раз пишу тебе в 1915 г. Из глубины сердца и души молю Всемогущего Бога благословить 1916 г. для тебя и нашей возлюбленной страны! Да увенчает Он успехом всякое твое начинание, вознаградит армию за ее доблесть, ниспошлет нам победу, покажет нашим врагам, на что мы способны!

... А для внутреннего спокойствия необходимо подавить те мятежные элементы, что стараются разорить страну и втянуть тебя в бесконечную борьбу. Прошлую ночь молилась так, что, думала, душа разорвется и глаза выплачу от слез. Не могу вынести мысли о том, сколько приходится тебе переносить, и все это совсем одному, далеко от нас — о, мое сокровище, ясное мое солнышко, любовь моя!

Со станции мы проехали прямо к Знамению. Наш дорогой Бэби тоже поставил там свечи. Не знаю еще, как мы будем встречать Новый Год. Я бы предпочла быть в церкви, — но это детям скучно. На душе так скверно, никак не могу решиться. Во всяком случае, очень грустно не быть вместе, и я ужасно чувствую твое отсутствие. – А как пусто в твоей комнате, дорогой мой, без нашего солнышка, без бедного ангела! Бесконечная жалость наполняет мое сердце и — такое безумное желание крепко обнять тебя и покрыть поцелуями!

... Еще раз благословляю тебя и шлю наилучшие пожелания на грядущий год. Да хранит тебя Господь, милый, любимый ангел! Целую тебя без конца и остаюсь твоей глубоко, глубоко любящей старой женушкой..."

                * * *

С момента отбытия из Царского села, Государь постоянно терзался мыслью, что неотложные дела заставили покинуть семью. Он бросил взгляд на часы, до начала Богослужения оставалось чуть более получаса. Для душевного успокоения развернул предыдущее письмо. От слов нежности, льющихся с каждой строки, на сердце стало чуточку легче и печальней одновременно: 

"Мой любимый, Снова ты уехал один, и я с тяжким сердцем рассталась с тобой! Долго, долго не будет больше ни поцелуев, ни нежных ласк, а мне хочется прижаться к тебе, крепко обнять и дать тебе почувствовать всю силу моей любви. Ведь ты — моя жизнь, мой возлюбленный, и каждая разлука причиняет мне бесконечную душевную боль, потому что ведь это разлука с самым для меня дорогим и святым!

Я знаю все твои душевные заботы, тревоги и мучения — и чем они серьезнее, тем сильнее мне хочется разделить с тобою эту тяжелую ответственность и взять эту ношу на свои плечи. Молишься и вновь молишься с верой, надеждой и терпением — должны же, наконец, наступить хорошие времена, и ты и наша страна будете вознаграждены за все сердечные муки, за всю пролитую кровь! Все, — кто были взяты из жизни, горят, как свечи перед троном Всевышнего. И там, где бьются за правое дело, там будет окончательная победа! Так хочется поскорее хороших вестей, чтобы утишить здесь неспокойные сердца и пристыдить за маловерие! ...Но я все-таки благодарна, что ты приехал... Новый год не такой большой праздник, но, однако, встретить его не вместе, впервые за 21 год, грустно. Боюсь, как бы это письмо не показалось ворчливым, но, право, я этого не хотела, — на сердце у меня тяжело, и твое одиночество для меня постоянный источник тревоги. Те, которые менее привыкли к семейной жизни, не так тяжело чувствуют разлуку..."

Николай Александрович схватил новую папиросу, глубоко и ненасытно затянулся. Немного успокоившись, возобновил чтение:

"Прощай, мой ангел, сердечный друг мой! Завидую своим цветам, которые будут сопровождать тебя! Крепко, крепко прижимаю тебя к груди, целую каждое любимое местечко с нежной, нежной любовью — я вся твоя собственная маленькая Солнышко, для которой ты — все в этом мире. — Да благословит тебя Господь Бог, да сохранит Он тебя от всякого зла в новом году! Пусть этот год принесет тебе славу, прочный мир и воздаст за все то, чего стоила тебе эта война! Крепко целую тебя в губы и стараюсь забыть все, все, глядя в твои любимые глаза. Положу свою усталую голову на твою дорогую грудь еще раз в это утро и постараюсь найти спокойствие и силу для разлуки. Прощай, мой единственный, любимый, солнышко мое, муженек мой, мой собственный! Навсегда, досмерти, твоя жена и друг Солнышко..."

Острое чувство одиночества охватило Государя. Он открыл верхний ящик стола, где с первых дней пребывания в Ставке хранил небольшую толику сокровенных писем. Подобно спасательному кругу, они поддерживали его в трудную минуту, давали ощущения объятий и ободряющую ласку любимой женщины. Порывистым движением Николай Александрович развернул письмо, загодя предвкушая знакомую радость неодолимого влечения. К глазам подступили невольные слёзы. С простого бумажного листочка, кипящим потоком на него изливались пропитанные любовью слова:

"... Прижимаю тебя с нежностью к моему сердцу, целую и ласкаю тебя без конца, хочется показать тебе всю силу любви моей к тебе, согреть, ободрить, утешить и обрадовать тебя, — укрепить тебя и внушить тебе уверенность в себе. Спи спокойно, мое солнышко, спаситель России! Вспомни последнюю ночь, как нежно мы прижимались друг к другу. Жажду твоих ласк — не могу жить без них. Но со мною дети, а ты — совсем одинок. В следующий раз дам тебе Бэби с собой на некоторое время, чтобы развеселить тебя. Целую тебя без конца и крещу. Пусть охраняют св. ангелы твой сон! Я возле тебя и с тобой всегда, и ничто нас не разлучит..."

Осторожный стук в дверь досадливо напомнил, что в Свято-Никольский соборе Верховного главнокомандующего ждут на праздничное богослужение. Он набросил шинель, одел фуражку и подошёл к зеркалу. Оттуда смотрел худощавый офицер в серой шинели с погонами полковника. Резкие морщины лица неприятно выдавали крайнюю утомлённость. Подумалось, вероятно, от бессонной ночи. Безотчётно оглаживая желто-табачного цвета округлую бородку и такого же цвета усы, какое-то время Государь вглядывался в своё отражение. Из-под чёрного козырька на него с печалью взирали глубоко запавшие серые глаза. С грустью спросил себя, так чем же особенным взгляд помазанника Божьего отличается от простого человека?

Тщательно проверив шинельные пуговицы, Император и Самодержец Всероссийский перекрестился широким крестом и шагнул к дверям. Уже сойдя на перрон, в его растревоженной мыслями голове вдруг неожиданно возникли те самые строчки, которые Аликс в их свадебную ночь записала в его дневнике:

             "Когда эта жизнь закончится, мы встретимся вновь в
                другом мире и останемся вместе навечно...".

                * * *
2020 год.