Какого цвета небо

Закат

  "Ничего с тобой не случится, посидишь дома,"-говорит тётя Шура, застёгивая молнию на большой дорожной сумке. "Через два дня приеду, тогда и погуляешь. И не вздумай ребёнка одного дома оставить" . С этими словами Томкина мама, неловко наклонившись своим большим телом, целует ребёнка, трёхлетнего Славика, Томкиного племянника, подхватывает сумку и уходит.

  Мы с Томкой некоторое время смотрим на Славика, раздумывая, что же нам теперь с ним делать. Славик с покорным ожиданием поглядывает то на меня, то на Томку.
Мы собирались сегодня пойти к Женьке Чижову, но Славик там совсем ни к чему. Томка выглядывает в окно:" Закат сегодня будет хороший", и, оживившись, объявляет: "Идём на море". Я с сомнением гляжу на небо: "Как бы дождя не было".
  "Не будет,"- и командует Славику: "Ну-ка, быстро одеваться. С нами пойдёшь". Славик, вмиг повеселев, убегает в другую комнату и возвращается, на ходу надевая тёплую кофточку и звеня расстёгнутыми пряжками на сандалиях.

  До моря добираемся быстро и весело. Мы держим Славика за руки с двух сторон. Вернее, пытаемся держать. Славик то поджимает ноги и висит на наших руках, то вдруг вырывается и убегает вперёд. Мы его догоняем, он смеётся и всю дорогу задаёт вопросы, но говорит ещё очень неразборчиво, мы не понимаем, он сердится и опять убегает. Мы его догоняем, обгоняем, ему нравятся это догонялки-обгонялки и он опять веселеет.

  У моря мы с Томкой садимся на брёвнышко, до белизны выгоревшее на солнце и до блеска отмытое дождями и морскими приливами. Славик носится по берегу, собирая сокровища, выброшенные морской волной, и складывает у наших ног разноцветные камушки, стёклышки, ракушки, пластмассового однорукого пупсика с помятой головой. 

  Томка сидит необычно притихшая и немного грустная. Я сижу и думаю: "Интересно, что теперь делает Женька?" "Интересно, что теперь делает Женька?"- спрашивает Томка и заметив мой удивлённый взгляд, сразу же меняет тему: "Ты заметила, небо каждый день разное. Никогда-никогда оно не повторяется". Мы смотрим на закат, а Томка продолжает:"Может его кто-нибудь специально красит в разные цвета каждый день по новому". Я сразу представила, как Женька огромной кистью на длинной ручке, взобравшись на стремянку, раскрашивает купол, обтянутый холстом. Я чувствую Томкин взгляд и мне кажется, что она подсмотрела мои мысли и, не желая выдать свои, продолжает:"Нет, правда, представь себе: такой дряхлый старик-художник, на пенсию пора, а он всё небо красит. И при этом краски путает. Смотри, чего накрасил: розовый вместо голубого, и по нему грубые яркие мазки красно-малиново-оранжево непонятно какого цвета. Увидел, что наделал, и хотел  забросать всё тучами, чтобы прикрыть свою мазню. Но сил хватило спрятать только часть неба". Мы ещё посидели, глядя на море и небо, закрытое с одного края серыми тучами, которые становились тоньше и прозрачнее ближе к середине неба.        Через эту прозрачность просвечивает розовое. И дальше чистое розовое небо на всю остальную половину неба с яркими полосами и мазками.

  Возвращались в темноте. Славик набегался, устал, захотел спать и поэтому начал капризничать. Томка попыталась пристрожиться: "Слава, перестань ныть. Ты уже большой", на что Славик протянул плаксиво:"Неет. Сява аленький". Пришлось с этим согласиться. Томка присела, Славик забрался ей на спину, обнял за шею, Томка подхватила его под худенькие коленки и мы двинулись, но уже значительно медленней. Маленький-то маленький, но тяжёленький. Несли его по очереди до самого дома.

Хочу персиков

  Я провожаю Томку до кинобудки. На двери надпись "Посторонним вход строго запрещён". Я не захожу, хотя Томка не раз говорила мне, что я здесь давно не посторонняя. Мы присаживаемся на ступеньки. Томка вздыхает и мечтательно говорит: "Персиков хочу ". Через несколько минут молчания опять:"Хочу персиков". О Генри она не читала, хоть и учится заочно в библиотечном техникуме. Она вообще книг не читает. Просто хочет персиков. Вздохнула, поднялась: "Ну, ладно, вечером заходи. Погуляем".
  Я одна иду по улице. Около меня останавливается мотоцикл. Это Женька.
-"Привет. А где Тамара?"
-"У неё утренний сеанс,"-отвечаю я и зачем-то добавляю:"Она персиков хочет".
-"Где же их сейчас взять? Рано ещё"-
-"Говорят, вчера в Южном были"-
-"Так в чём же дело? Садись, поехали"-
-"Куда?"-
-"В Южный"-

  Я жутко боюсь. С велосипеда падала, с мопеда падала, осталось свалиться с мотоцикла. Но всё-таки мы едем. Это недалеко, километров сорок от  нашего городка. Персики находим не сразу, но находим. Выстаиваем  молча огромную очередь. Женька просит выбрать самые красивые персики. Продавщица недовольно ворчит:"Ишь ты, самые красивые. А некрасивые кому я буду продавать?" Женька начинает говорить, что персики нужны для больного ребёнка, но продавщица, отбирая всё-таки плоды попривлекательнее, продолжает ворчать: "Больной ребёнок. У всех больные ребёнки. Больно весёлый ты. Больной ребёнок, а у самого рот до ушей". Тут она сильно преувеличила. Разговаривая с ней, Женька улыбался. Его улыбка была доброжелательной, обаятельной, но весёлой я бы её не назвала. Продавщица продолжала бурчать:"Знаю я твоего ребёнка"- и покосилась в мою сторону. Забрав персики, Женька берёт меня за руку и говорит: "Ну, ребёнок, поехали".

  На обратном пути покупаем у какой-то бабульки, присевшей на обочине дороги,  букет ромашек вперемешку с васильками и, когда в Женькиной комнате ставим их в вазу и раскладываем вокруг персики, меня на покидает радостное предчувствие праздника. Женька достаёт из холодильника бутылку вина, ставит на стол, потом, немного подумав, снова убирает. Мы договариваемся встретить Томку после последнего сеанса.

  К вечеру начинает идти дождь. Дождь моросил потихоньку, слабо шурша по листьям деревьев, ветра почти не было. Томка выбегает к нам, размахивая сумочкой на длинном ремешке,  и говорит радостно: "Погода какая! Только гулять!"
Женька:"А может ко мне зайдём? Подождём, пока дождь кончится".
-"Он не кончится. А мы гуляем в любую погоду . Правда же?" Она поворачивается ко мне и я киваю:  "Правда".

  Мы идём в сторону Женькиного дома. Когда подходим совсем близко, говорю:"Я уже околела совсем". Женька оживляется и предлагает зайти к нему погреться. Мы заходим. Женька широким жестом, слегка прогнувшись, приглашает к столу. И, о чудо! Сюрприз удался! Томка подпрыгивает, вертится, крутится, начинает жонглировать персиками, потом бросается мне на шею и целует в обе щеки. Точно также она бросается в сторону Женьки, но в последний момент передумывает, отступает на шаг назад и, наклонив голову к плечу, говорит, как послушный скромный ребёнок:"Спасибо".

  Мы пьём вино, едим персики, слушаем музыку. Томка одна танцует посреди комнаты.  Женька со спокойной улыбкой смотрит на Томку очень внимательным взглядом. Я заметила, что он часто так смотрит на неё, будто пытаясь что-то разгадать в ней. Томка знает, что танцует прекрасно и позволяет нам любоваться. Она движется легко и бесшумно, её плавные движения настолько сливаются с музыкой, что начинает казаться, что это не она танцует под музыку, а музыка повторяет её движения. Замри Томка и музыка вмиг смолкнет. Потом мы ещё посидели, поиграли в карты в подкидного. Никто особо и не пытался выиграть., просто перебрасывались картами и словами.

  Женька идёт провожать нас. На улице он раскрывает над нами зонт. Томка сразу же отскакивает в сторону и говорит:" Мы презираем зонтики". Я тоже выхожу из-под зонта. Женька медлит несколько секунд. Ему явно не хочется мокнуть под дождём, но что-то заставляет его подчиниться нашей, а вернее, Томкиной прихоти и он, закрыв зонт, помахивая им, как тросточкой, движется за нами.

  Мы с Томкой любим такие вечера. Фонари слабо светят голубым, жёлтым, белым. Деревья в темноте кажутся выше и гуще, а шорох дождя в их листве придаёт всему тревожную таинственность. Редкие прохожие, подняв воротники плащей и защитившись зонтиками, спешат поскорее добраться до дома, а мы никуда не торопимся, бродим медленно и долго. Обычно в такие поздние прогулки Томка всю дорогу не умолкает, рассказывает обо всём, что произошло за полгода, пока меня не было. Я приезжаю два раза в год на каникулы. Но сейчас мы идём молча. Томка вдруг выхватывает у Женьки зонт и начинает "выступать". Она забегает вперёд и, напевая и размахивая раскрытым зонтиком, танцует, скачет через лужи, прыгает на одной ножке по размытым квадратам классиков. Полы модного длинного белого плаща разлетаются. Плащ она никогда не застёгивает. Нельзя, чтобы он закрывал коротенькую юбку и красивые ноги. Она ведёт себя так, как будто её снимают скрытой камерой, а она об этом знает и позирует, как может. Иногда она замирает и взгляд её говорит: "Фотографируйте. Вот я какая. Не правда  ли, очень мила?" И снова убегает вперёд, а Женька снова смотрит тем же спокойным внимательным взглядом.

  Подходя к дому, вижу, что на кухне горит свет. Захожу. Мама сидит с книгой. Вообще-то третий час ночи. Наивно спрашиваю:"А ты чего не спишь?"
-"Да вот, книжка интересная попалась. А ты где это так поздно?"-
-"У Женьки Чижова в карты играли"-просто отвечаю я. Мама, успокоенная ответом, а скорее всего моим спокойным тоном, снимает очки, закрывает книгу. Хотя про Чижова она слышит впервые, но даже не спрашивает, кто это.  Я тоже узнала о Женьке совсем недавно, когда в день приезда гуляла с Томкой и выслушивала последние новости нашего городка.

-"Они были такой красивой парой! Я их сразу заметила."-вспоминала Томка появление в городе Чижова с женой. Она успела с ними подружиться, а мне не пришлось увидеть их вместе. Его жена умерла при родах совсем незадолго до моего приезда. Но Женька действительно был красив.  Высокий, гибкий, двигался как бы нехотя, но с поразительно мягкой пластикой. Густые чёрные волосы лежали красивыми волнами, а чёрные глаза всегда смотрели со спокойной грустью. Мне при встрече с ним всегда казалось, что он вот только что, совсем недавно плакал. Заплаканными казались его глаза. Мы с Томкой его жалели. "Девочки, приходите. Я не могу один"-говорил он обычно при прощании и мы приходили, чтобы ему было как-то полегче вечерами.

  Разговаривали мы с мамой почти шёпотом, но отец проснулся и из комнаты раздался его строгий недовольный голос: "Мать, сколько времени?"  Мама отвечает спокойно и как-то протяжно:" Да поздно уже, скоро двенадцать".

Голубика

  Я испуганно вскакиваю с постели. Проспала? Бросаюсь к будильнику. Ну, конечно. Прозвенел, а я и не услышала. Неужели уехали без меня? Я быстро одеваюсь и бегу к Томке. Вчера сказали Чижову, что пойдём за голубикой. Он просился с нами. Мы пообещали зайти за ним и вот я проспала.

  Стучусь к Томке, никто не отвечает. Захожу. Она спит. Я трогаю её за плечо. Томка смотрит на меня сонными глазами, никак не может окончательно проснуться и бормочет:"А, это ты. Ложись тоже. Всё равно проспали". Но у меня прошёл весь сон, когда я неслась к ней. Я сажусь к столу, листаю старые журналы. Томка снова засыпает. Мне надоедает сидеть одной, снова бужу:"Может вам завтрак в постель подать?" "Подай,"-говорит Томка, но всё-таки встаёт и одевается.

  Мы пьём чай, переглядываемся и посмеиваемся. Что скажем Женьке? Томка решительно встаёт:"Пошли". Она что-то уже придумала. Мы идём на базар, покупаем два стакана голубики и идём к Чижову. По дороге половину ягод съедаем. В подъезде его дома останавливаемся, Томка набирает горсть ягод, чтобы вручить Женьке, сказав, что мы без него сходили в лес. Делаем на лице серьёзное выражение, изо всех сил давим смех и стираем улыбки, что даётся с трудом. Томка вытягивает вперёд ладошку с голубикой, я нажимаю кнопку звонка, мы отходим на шаг от двери и ждём. За дверью раздаются лёгкие быстрые шаги. Мы не успеваем  удивлённо глянуть друг на друга, как дверь распахивается и на пороге появляется белокурое голубоглазое юное создание в коротеньком ситцевом платье. Длинная, худая,  угловатая и нескладная в движениях, она светится радостью. Эта радость и улыбка никак не предназначались для нас. Видимо только что ей было очень весело и губы вздрагивали, пытаясь сдержать смех. Она совсем просто посмотрела на нас и весело крикнула:"Чижов, к тебе пришли!" "Сейчас иду"-раздался знакомый голос. Девушка спохватилась:"Да вы проходите" и посторонилась, приглашая нас.

  Я смотрела на голубые смеющиеся глаза, белые кудряшки и ничего не могла сообразить. Томка вдруг дёрнула меня за руку:"Бежим" и мы бросились вниз по лестнице. Голубые ягоды рассыпались по площадке и покатились по ступеням. Как мы бежали! Остановились только в нашем сквере, плюхнулись на скамейку и молчали, никак не могли отдышаться. Опомнившись, я набросилась на Томку:
"Ты что, с ума сошла? Совсем глупо убежали".
-"Ну и не бежала бы,"-огрызнулась Томка и мы снова замолчали.
Томка заговорила первой:"Видала?".
-"Ну и что? Это ещё ничего не значит".-
-"Ну, ты прям ангел. Ничего не значит. Мне так всё ясно"-
-"Да что тебе ясно?  Мы же тоже у него бываем. Вот сегодня увидимся на танцах и сама же смеяться будешь. Вот увидишь"-
-"Увижу"-уже спокойно сказала Томка и добавила:"Ты заметила? Она была в Галкиных шлёпанцах" Мы снова  замолчали. Посидев ещё немного, побрели домой. На нашем перекрёстке постояли, помолчали.
 "А может это его сестра или какая-нибудь родственница?"-спросила я.
 "Нет у него никаких родственников"-ответила мрачно Томка и мы разошлись.

  Вечером мы сидели на нашей скамейке рядом  с танцплощадкой, откуда уже доносилась музыка. И, как обычно бывает в начале танцев, никто не танцевал. Девушки стояли кружочками в одном углу, парни курили в другом. Вокруг танцплощадки ходило и стояло гораздо больше народу. Здесь были и пожилые люди, пришедшие посмотреть на молодёжь, и школьники-малолетки, которых пока ещё не пускали на танцы. Все ждали, когда танцы, наконец, начнутся.

  Мы с Томкой молча смотрели в конец аллеи, откуда должен  был подойти Женька. Вот он появился, но не один, а с той самой девушкой. Нас Женька не видел или делал вид, что не видит. Он всё пытался обнять девушку, а она со смехом вырывалась, убегала вперёд и говорила сквозь смех:"Отстань, Чижов. Ты мне уже надоел". Но Женька снова догонял её и обнимал и, по её счастливому лицу  было видно, что он ей совсем не надоел. Мне опять бросилось в глаза, какая же она худенькая и нескладная, прямо  остроугольная какая-то. Они прошли мимо нас.
 
  Дома я присела с мамой к телевизору.
-"На танцы не пошла что ли?"
-"Какие там танцы. Голова болит."
  Мама принесла какую-то таблетку. Пришлось выпить. Рано легла спать. Уснуть не могла. Передо мной маячили в темноте смеющиеся очень голубые глаза и рядом грустный усталый взгляд чёрных глаз. Хотелось расплакаться горько-горько, но слёз не было. Что-то ломило и давило в висках, голова действительно заболела. Никаких мыслей не было. Просто какая-то тяжесть,  тупость и пустота. Заснула под утро, проснулась поздно. И сразу же вернулись тяжесть и пустота. Вспомнила, что у Томки, наверное, кончился утренний сеанс. Оделась и пошла к ней, придумывая на ходу слова, которые ей скажу. То хотелось пожаловаться, как мне плохо, то хотелось чем-то утешить и рассмешить её. Но ничего смешного в голову не приходило. То хотелось как-то оправдать Женьку. А когда увидела Томкино лицо, непривычно спокойное, усталое, то поняла, что не надо ничего говорить. Она сама заговорила и каждое её слово усиливало во мне чувство потери и бессилия преодолеть это чувство.

-"Я их видела сегодня утром. Ещё рано было. Я на работу шла. Они шли от Женькиного дома. Она была так же одета, как вчера, и без плаща, а уже дождь шёл. И навряд ли они сегодня так рано встретились. Женька бы ещё спал." Да, конечно. Ему не надо рано вставать на работу. У него был вольный график. Он работал художником в Доме культуры.

  Подошли к нашей скамейке. На ней сидела какая-то старушка. Мы присели рядом. Старушка шевелила губами, видимо что-то подсчитывая в уме, обернулась к нам:"Девоньки, нынче месяц как, сО днём или безОдня?"  Я сначала не поняла её, а потом сказала, как она:"  СО днём, сО днём". Старушка снова подняла глаза к небу и зашевелила губами.

-"А я вчера пришла домой, -сказала Томка, -легла и вроде сплю и не сплю. И то ли думаю, то ли снится. Не знаю. Но как будто Галка заходит, в том же платье, в котором её хоронили. Бледная, но накрашенная. Почему-то сильно накрашенная. И говорит так грустно: "Вот видишь, Тамара, какой он. Я ведь тебе говорила, а ты не верила. А теперь видишь?" И вроде ругает его матом. А я лежу и плачу."

-"А мне сегодня чёрные ленты приснились, -говорю я и тихо спрашиваю:"К чему бы это?" Старушка поворачивается к нам и говорит:"Грустить будешь. С парнем поссоришься и грустить будешь". Мы с Томкой встаём и уходим. И весь день бродим, как в воду опущенные. Грустим, молчим или о чём-то болтаем, а всё равно о нём думаем и опять надолго замолкаем. У меня в голове, как будто пластинку заело, повторяется многократно: "Ну как же это? Как же так?" Молчать становится невмоготу и я произношу: "Когда он говорил, что не может быть один, я думала, что он не может жить без Гали". "Я тоже так думала",-говорит Томка и, помолчав немного, вдруг спрашивает:" А помнишь, как я у него чашки разбила? Я их не уронила. Я их нарочно на пол бросила".

 Я вспомнила, как однажды мы уже собирались уходить от Женьки, а он  предложил сварить кофе на дорожку и позвал Томку помочь ему. Она пошла за ним в кухню и почти сразу раздался звон разбитой посуды. Я поспешила на этот звон. Томка на корточках собирала осколки разбитых чашек, посмотрела на меня снизу вверх и как-то грустно пошутила:"Это к счастью, а не потому, что я безрукая". Вид у неё был очень удручённый. Женька стоял спиной к нам у окна,  не повернулся и ничего не сказал. Я помогла собрать осколки и мы сразу ушли, кофе варить не стали. Женька не пошёл нас провожать. "Неужели так чашек жалко?"-подумала я тогда. Всё это быстро пронеслось у меня в голове, а Томка продолжила: "Я тогда взяла чашки со стола, а он подошёл и попытался обнять меня. Вот я и фуякс эти чашки на пол, да с размахом!". Я даже вздрогнула. Томка частенько употребляла матерки и всегда в самых неожиданных местах. Её слова так сильно меня озадачили, что я слова не могла вымолвить. Так и бродили молча до самого вечера. Весь день слёзы были где-то близко-близко, я боялась заплакать посреди улицы.

  А дома поставила самую грустную пластинку и снова захотелось заплакать. Подсела к зеркалу, стала рассматривать своё лицо, волосы. Лицо всё в веснушках, светлые волосы висят как попало, брови выгорели на солнце, ресницы, тоже светлые, торчат прямыми тонкими иголочками. Захотелось вдруг накрасить глаза. Покрыла тушью ресницы и тушью же грубо и небрежно намазала полоски у основания ресниц. Теперь надо взять ватку и стереть всё лишнее, оставив по тонкой полоске. Но не успела. Неожиданно зашла мама и всплеснула руками:"Боже мой! На кого ты похожа! Сейчас же умойся, а то из дома никуда не выпущу". Я уже не могла удержать слёз и бросилась к умывальнику. Долго смывала тушь и слёзы. И вроде уже успокоилась, взяла полотенце, но снова разревелась. Подошла мама:"Ты что? Случилось что?" - "Да нет. Тушь в глаза попала. Щиплет". И я, не сдерживаясь уже, уткнулась маме в плечо и дала волю слезам. А мама гладила меня по спине и тихо приговаривала:"Выдумала- глаза красить. Совсем глаза испортить захотела. Вот погоди, доберусь-выброшу все твои коробочки с красотой".

Картина

  Как всегда, я встречаю Томку после последнего сеанса и мы идём гулять. На улице холодный ветер. Наверное, будет дождь. Мы идём по главной улице, прямо по её середине. От тротуара отделяется человек и подходит к нам. Это Женька.
-"Здравствуйте, девочки".
Мы киваем ему и идём дальше. Он догоняет нас: "Подождите. Куда же вы?". Мы не замедляем шага, а он идёт то сбоку, то немного забегает вперёд. Суетится. Как-то это ему не идёт. И что-то очень много говорит. Тоже на него непохоже.
-"Девочки, а я пластинку новую достал. Вы ещё не слышали. Пойдёмте. Я картину закончил. Покажу, оцените. А? Да и холодно. Зашли бы погреться. Я кофе сварю".
-"Поздно уже по гостям ходить,"-обрывает его Томка-"до свидания".
Женька останавливается и говорит:"Приходите. Я буду ждать". Мы молча разворачиваемся и идём в обратную от его дома сторону. Женька, наверное, стоит и смотрит нам вслед. По крайней мере мне хотелось бы, чтобы стоял и смотрел.

  Около часа мы бродим по улицам. В Женькином окне горит свет. Я уже порядком замёрзла. Томка неожиданно сворачивает к его дому. Я иду за ней. В подъезде Томка оглядывается:"Только погреемся и уйдём". Звоним. Женька почти сразу открывает. Не снимая плащей, проходим в комнату. Женька, почти не глядя на нас, ставит пластинку, пододвигает нам стулья. Но мы остаёмся стоять, прислонившись к высокому подоконнику. И молчим. Я за этот вечер вообще ни слова не сказала.
- "Кофе поставить?"
-"Не надо, мы сейчас пойдём",-Томка, прищурившись и закусив губу, пристально смотрит на него. Женька не выдерживает взгляда и скрывается на кухне. Минут через пять он выходит и останавливается, прислонившись к стене напротив нас.  Я думала, что он принесёт кофе.
-"А мы думали, ты нам кофе принесёшь"-говорит Томка. Женька сразу же кидается в кухню.

Пьём кофе и молчим. Мрачное такое молчание.
-"Ты обещал картину показать"-
-"Да, сейчас". Женька ставит перед нами картину. Мы видим наш пустынный дикий пляж с белым песком. И море. Наше холодное зелёное море. Хочется опустить в него руки. Каждый раз, когда я приезжаю на каникулы, первым делом мы с Томкой идём на море и опускаем в него  ладошки. А вот небо на картине ровное голубовато-серое, какое-то бледное, вылинявшее, тусклое и безжизненное. Картина была бы совсем уж безрадостной, если бы не маленькая фигурка, едва заметный силуэт то ли девушки, то ли девочки, которая уходит от нас, бредёт у самой воды далеко-далеко. Её почти не видно. Ветер с моря сдувает в сторону лёгкое облачко чёрных волос.
 -"У тебя небо, как промокашка,"-говорит Томка-"так не бывает". Женька пожимает плечами: "Бывает". "Нет, не бывает",-упрямо повторяет Томка. Женька молчит. Мы уходим.

  Через месяц у Женьки была свадьба. Он пригласил нас. Мы молча выслушали приглашение и ушли, так и не сказав ему ничего определённого. В день свадьбы я зашла к Томке. На стуле висело её парадное платье. Перехватив мой взгляд, Томка вскочила, схватила платье и швырнула его в угол. Значит, не пойдём. В этот день погода была под стать нашему настроению. Налетел ураганный ветер и переломил большой старый тополь у школы. Потом полил такой сильный дождь,  что казалось, будто вода бьёт из трубы диаметром с наш городок. Пришла тётя Шура. Переводя дух и отряхиваясь от воды, она проговорила:"Ну и погодка! Так и хлещет. Конец лету. Теперь зарядит, не просыхая лить будет". Когда стемнело, во всём городе отключили свет. Мы сидели в Томкиной комнате, накинув на плечи одеяло. Горела свеча, на столе стояли чашки с недопитым чаем. Иногда в комнату заглядывала тётя Шура: "Сидите? Ну, сидите." Мы сидели, молчали.  У меня потекли слёзы. Было темно, но Томка, видимо, что-то почуяла и крепче обняла меня, поправила на мне одеяло. А потом мы уснули, не раздеваясь, укрывшись тем же одеялом и не слышали, как заходила тётя Шура, гремела посудой, ворчала на погоду, тушила свечу.

   Прошло несколько лет. Я уже ездила домой не на каникулы, а в отпуск.  Томка вышла замуж за хорошего парня и уехала на материк. И мне не с кем было ходить на море и гулять поздними вечерами по городу. Лишь однажды я увидела Чижова. Он шёл  с женой по улице. Медленно так шли, оба нагружённые авоськами и пакетами. Оба сильно пополнели и подурнели. В ней нельзя было узнать прежнюю улыбчивую лёгкую девочку, а его глаза перестали быть грустно-прекрасными. В его глазах не было ничего, кроме непроходимой скуки. А, может быть, просто день был такой: пасмурный, серый и скучный. И небо, как промокашка.