я всегда с тобой

                не сошел с ума, и вполне осознанно —
                я вдыхаю этот яд вместе с воздухом.*



мы стоим на причале, осенний ветер безжалостно срывает позолоченную листву с ветвей, разносящих неприятные скрипы и стоны, бьет по лицу и вынуждает людей крепче жаться к друг другу в заполненных трамваях, кутаясь в свои шарфы так, что становится трудно дышать. но это практически не помогает. руки осенней прохлады проворно проникают под подолы пальто, скользя по каждому изгибу, и стужей врываются в вены, разгоняя кровь. «ветер неуловим, как ты, его невозможно поймать, приручить. он бурей накрывает столь же внезапно, как и замолкает, вынуждая сердце замереть в ожидании нового порыва». говорил, перебирая пальцами клавиши нашего фортепиано, купленного из рук в руки у старика в цветастом пиджаке, который делал из него точно стилягу, но глубокие морщины и тоска в глазах говорили об обратном.

он стоит в чёрном плаще рядом: напряжённые черты лица, делающие его подбородок тяжелее, ссутулившийся, словно жизнь непосильным грузом лежала на широких и статных плечах. он пожевывал фильтр тлеющей сигареты и татуировка, берущая начало на его шее и завершающаяся полноценной композицией на щеке, искажалась, приходя в движение. иногда он выглядел, подобно мужчине, непонимающим, где он, потерявшийся в чужом городе и толпе. он практически не смотрел на меня, словно я была призраком, который невозможно увидеть, не умерев, он же был слишком полон жизни для таких вещей. в этом он был похож на ноябрьский ветер, который не предугадать: он либо накроет тебя скудными остатками летнего тепла, либо собьёт с ног, закаляя холодом, как стекло закаляют огнём.

как люди понимают, что им пора расстаться? мы осознали это как-то по-мудрому, без лишних драм и сцен, которые присущи знаменитым лентам кинематографа. мы просто ехали в старом поезде из одного конца города в другой, чтобы посетить премьеру спектакля, название которого я уже не помню из-за внутреннего потрясения. билеты на него были куплены заранее и им оставалось покорно ждать своей участи, покоясь меж страниц старого детектива, который мы украли в библиотеке. вспоминать это все ещё стыдно, но на тот момент нам было море по колено. с моей же правильностью подобный поступок и вовсе был настоящим безумием.

поезд приятно покачивался, расслабляя тело и наваливаясь сонливостью, которую я испытывала, находясь раньше в его объятиях. он что-то кропотливо выводил на билетике, комбинировал номер, складывал цифры, высчитывал что-то с видом настоящего маньяка, а затем закинул в рот небольшой комок из свёрнутой бумаги с каким-то безвкусным изображением и запил коньяком, «на исполнение желания», налитым в бутылку из-под чая, обещающего перенести в деревню к бабушке, где сочные плоды вишен плавают в чашке и отдают горячему напитку свой цвет. улыбка его была странной, надломленной, словно он очень долго тренировался перед зеркалом, чтобы передо мной не упасть в грязь лицом. я недоуменно смотрела на него, на его губы, которые всегда были горячие и требовательные, вспоминая, как часто он целовал мои щёки, поедал тоннами мои тональные средства, смешанные с дождевой водой, иногда — слезами, не задумываясь об этом. я спросила: «ты в порядке?». он ничего не ответил. я знала, что молчание с его стороны всегда несёт затяжные холода и морозы, не сулит ничего хорошего. мне захотелось развернуть поезд и вернуться домой, прячась от взгляда, в котором я уже успела прочесть все ответы на каждый из своих вопросов, под толстыми одеялами.

мы просто молча вышли на ближайшей станции, выбросили скомканные билеты в урну и побрели по пустующему тротуару, ведущему к морю. казалось, что все звуки вмиг замерли, только сердце готово было перекричать весь мир, вырываясь из капкана рёбер. дождь с тихим шелестом опускался тяжёлыми каплями на пыльный асфальт, влажными кляксами оставался на моих плечах, я закурила сигарету со вкусом зелёного чая и смородины. берегла на особый случай. мы не говорили с ним о том, что больше не увидим друг друга. не благодарили за время, что было отведено нам и нашей истории, мы просто брели к морю, словно только что столкнулись в метро и у нас впереди вся жизнь, история, которой невозможно закончиться.

голодные чайки кричали над нашими головами, я сильнее куталась в ворот своего пальто, пахнущего морозным утром и цитрусовыми, его гелем для душа и кленовым сиропом. пряди волос, ставшие тяжелее от дождя, лезли в глаза и приходилось убирать их руками за ухо, практически не дыша от заходящегося сердца. он остановился у причала — волны неслись на него, разбиваясь.

— помнишь нашу первую встречу?
— эдинбург. дождь и кофе с корицей. сентябрь и мои голые плечи, которые ты захотел согреть, накидывая на них свой пиджак и обещая, что холод больше никогда не притронется ко мне.
— никогда не ревновал так, как в тот день твои хрупкие плечи к этим безумным каплям дождя.
— сегодня тоже идёт дождь.
— три года мы не замечали дождей.
— а сегодня?
— сегодня я проснулась с холодом.

он любил мое красное белье. невесомая ткань, большое количество ремешков и цепочек, обжигающих кожу прохладой. наши вкусы во многом сходились, поэтому он, подобно фанатику, сметал с полок эксклюзивные комплекты и невесомые пеньюары. он пил чай только с тремя ложками сахара, кофе — с солью и гвоздикой, когда день проходил паршиво, он включал на всю квартиру баха и усаживался на подоконнике без рубашки, пуская облака дыма в распахнутое окно; принимал исключительно контрастные души, ненавидел костюмы, галстуки, называя это мишурой, был без ума от фильмов, в которых все в конце умирают, и батончиков с орехами. после него в ванной комнате всегда пахло перечной мятой и полынью, а в его больших клетчатых рубашках жило лето. сейчас мы стояли рядом, пока наши души прощались в молчании, а его рука нашла мою, отыскала в кармане пальто, переплетаясь пальцами с моими. дождь усиливался, но каждый из нас словно утратил возможность ощущать холод, проникающий под кожу вместе с ароматом его парфюма.

— обещай не писать мне.
— обещай не курить. меня всегда раздражала эта привычка.
— я ведь из-за тебя начала.
— значит, плохие чары должны развеяться уже завтра.

он всегда шутил, когда нервничал. защитная реакция, его китайская стена, за которой он скрывает свою истинную суть от окружающих. пальцы его поправили мой шарф. привычно нежно и заботливо. губы коснулись лба, прокладывая невесомую дорогу по щекам и скулам. на мгновение он коснулся моих губ своими и замер, пока руки его обхватили мое тело, заграждая меня от холодного дождя и ветров, несущихся с севера. аромат вишнёвой жвачки, сожаления и сигарет с ментолом. его пальцы скользнули под промокшее пальто, прижимали как можно сильнее, вдавливая в себя, словно в попытке заставить кости срастись между собой, и больше никогда не позволить телам находиться по отдельности. я обхватила его дрожащими руками, нечаянно прикоснувшись ладонью к карману промокшего плаща. замерзшие пальцы нащупали наручные часы и зажигалку, побрякивающие между собой, даря губительное ощущение скорого расставания.

— ты украла нечто запредельно важное.
— что?
— мои мысли.

шепот бил в висок, я пыталась улыбнуться, но атмосфера, окутавшая наши тела, запрещала пошевелить даже мышцы лица. хотелось остаться с ним здесь навсегда, превращая трепещущие сердца в мрамор, но эта мысль вмиг разбивалась о действительность, покалывая в левом подреберье, потому что в следующий миг его руки разжались, забирая последние капли тепла. раз — и нет.



* строчки из трека нервы — вороны.