Дети Военного Сталинграда Ч5

Ч4 по ссылке: http://proza.ru/2022/09/28/1020

       *Побег
    Ехали мы с длительными остановками. Стояли наши вагоны подолгу и в поле, и на станциях. Ехали медленно. Возможно, немцы и беспокоились за нас, потому что «товар» надо было сохранить. Ведь нас везли в Германию. А кому нужны немощные работники? Нам обещали, что в Германии нас устроят к хорошим хозяевам. Короче, везли рабов.

    Часто пересаживали нас. Сколько времени прошло на железной дороге я не помню. Вот, наконец, нас привезли на какую-то станцию. Поезд остановился. По всем вагонам прошёл шёпот - «шахты». Как по команде мужчины закрылись изнутри, чтобы немцы не открыли двери. Подошли солдаты, попытались открыть раздвижную дверь. И ни в одном вагоне не удалось это сделать. Долго бились, ругались, уговаривали открыть. Нет!

    Тогда на пригорочек поднялся офицер и на правильном русском языке держал речь:
    - «Люди! Я слышал, как кто-то из вас крикнул причину, почему вы не выходите из вагонов. Вы боитесь, что мы вас побросаем в шахты. Нет! Не для того мы вас везли. Как будут вагоны, мы вас повезём дальше, в Германию. Мы вас спасём. В Германии уже вас ждут. У каждого из вас будет хороший хозяин. А в шахты таких мирных людей мы не бросаем. Были случаи, правильно. Но мы наказываем так партизан и евреев! Так что не бойтесь, выходите. Мы вас накормим. Отдохнёте с дороги. Вас отведут в специально отведенное для вас место, где стоят уже походные кухни. Вас ждет горячий суп. Вещи свои вы можете оставлять там, где положите. У нас воровства нет. Среди вас могут оказаться воры, но предупреждаю - у своих не брать ничего. Вор будет расстрелян. У нас в Германии такой закон. И нет воровства. Открывайте двери, выходите!»

    Посоветовались люди между собой и решили – «или пан, или пропал», всё равно не оставят в вагонах, если им надо. И открыли двери в соседнем вагоне, потом мы, и так весь состав высыпал на воздух.
 
    А солнышко тёплое, ласковое. Но надо идти. Повели. Ба! Лагерь. Кругом колючая проволока. Прошли строем в проем. Расположились на земле. Где-то на самой середине лагеря стоит походная кухня. Дымит. Не обманул немец. Но вокруг никакого строения. Загнали как скот. Ждём команды. Наконец, объявили: - «Подходите, дети, к кухне со своей посудой». Я за котелок, и к поварам. Налили мне полный котелок лапши. Я впервые увидела такую лапшу. Это была вермишель. Я не помню, что еще было в супе, но я такой вкуснятины не ела сроду. Уплела весь котелок. Мама хотела отнять - не дала. Боялась она, что мне будет плохо. Ведь я уже почти дистрофик. Но мне было хорошо. Просила ещё - не разрешили. Гена схватил котелок. И так по очереди все съели по котелку.

    Переночевали тут же, на земле, но нам не привыкать. Свернёшься в калачик и спишь. Утром построили и повели в город Донецк. Оказывается, нас привезли в Петровку - это поселок, 18 километров от Донецка. Немцы называли его Юзовка, как он и назывался до революции. Назван он был именем основателя города, хозяина шахт в Донецком угольном бассейне. По-моему, он был немец. После революции город был переименован в город Сталино. Немцы, понятно, ненавидели это имя и всё, что было связано с этим именем.

    Прошли эти небольшие километры, вышли в город через шахты, у подножия Терриконов. Это мне хорошо запомнилось. Потому что с этими местами связана наша, тоже не сладкая, жизнь.

    Привезли в центр города, завели за решетчатый высокий забор. Оказалось, это территория бывшего банка. Говорили, что в нём теперь находится биржа труда. Загнали нас в подвал, где не было окон. Было небольшое, и то закупорено и находилось в земле, как обычно в подвальных помещениях. Комната маленькая, а нас много. Сначала не все смогли сесть, потом как-то рассредоточились, присели. Набилось нас как в бочке селёдки. Вонь от измученных, грязных тел. Ни воды, ни туалета, и на улицу не выйти. Духота. Но переночевали так.

    Рано утром нас снова вывели во двор и повели. Куда, не сказали. Повели по той же дороге. Пришли опять в Петровку. Вроде бы будет там дан состав для перевозки нас в Германию. Просидели опять в лагере до вечера, а на ночь отвели в здание школы. Пока решали наши судьбы, мы сидели под окнами во дворе.

    Подходит вдруг прямо к нам какой-то мужчина и обращается к отцу: - «Вы по профессии кто?» Отец сказал, что он работник типографии - переплётчик.
    - «Не знаю почему, но я почему-то так и подумал – сказал мужчина. - Я хочу вам помочь. Бегите из этой колонны. Вас будут ещё много раз гонять то в Донецк, то обратно. Немцы не могут договориться о железнодорожном составе для вас».

    Мужчина представился. Оказалось, что он директор этой школы, а его брат директор типографии и ему требуются квалифицированные работники. Он объяснил, как найти в Юзовке его брата. Записки не дал, а велел запомнить имя брата и место нахождения типографии.
    - «Он поможет вам устроиться на работу – сказал мужчина. - Он немец, но он добрый человек, он возьмёт вас и скроет от всех, кто вы».

    Так директор школы заронил нам в души желание бежать. И в очередной раз, когда утром нас вывели из душной комнаты школы на воздух, мы уже почувствовали предвкушение свободы.

    Отвели нас, голодных, еле волочащих ноги, опять в Юзовку. Завели опять в подвал, в ту же духоту. Мысль о побеге не давала родителям покоя. Все шептались, обдумывая план побега. Переночевали. Утром никто нас никуда не везёт, но люди стали выходить во двор подышать. Разрешили. На воротах стоит охрана. Весёлые такие. Осмотрелись мы вокруг. Глухо. Нет дыр в заборе. Не перелезть через него. Один выход - пройти через охрану. Смотрим, кто-то прошел в город. Пропустили. Узнаем: пустили посмотреть город. Что-то охрана потеряла бдительность. Или мы им надоели? Подошла мама к охране, что-то сказала, ее пропустили. Пропускали только по одному. Так мы и просочились по одному и без вещей. А вещи мы перекинули со Славой через забор с невидимой стороны. Вышли и побежали той улицей, как нас привели. Никто не обратил на нас внимания. Добежали до балки (оврага) как раз напротив тех шахт, через которые нас водили. Спрятались. Никого.

    Недалеко от этого места находилась типография. Мы остались, а отец пошёл туда. Пришёл радостный. Нашёл брата директора школы из Петровки. Уже побывал у хозяина типографии. Тот сразу оформил отца на работу и обещал при возможности обеспечить нас жильём. А пока назначил явку на работу со следующего дня. И даже дал несколько марок на пропитание. Как мы были рады случайно встретившимся людям, которые вошли в наше положение. Благодарны и хозяину типографии - хороший был человек. А ведь он офицер немецкой армии.

    Долгие годы мы молчали об этом. Нас презирали, могли и наказать. Как? Вы работали на немцев? Как? Ты посещала школу при немцах? Могли и предать нас. Но нам везло. Всякое было, но об этом дальше.

    А пока мы спешим до ночи устроиться где-нибудь на ночлег. Нашли родители. Они пошли в посёлок, который недалеко. Им разрешили в одном дворе без хозяина занять сарай, но предупредили не зажигать огня, так как он был наполнен кукурузными стеблями и листьями. Это была наша постель. За всё время нашего путешествия мы первый раз спали в тепле, на воздухе. Бадылля (как называют на Украине эти сушёные стебли кукурузы) нас согрело. И лучшего жилья нам не надо было.

    С месяц пожили в сарае. Хозяева так и не появились. Соседка, которая нас поселила туда, объяснила, что хозяева поехали в деревню «менять». Тогда многие ездили в деревню обменивать вещи на продукты. Наконец, соседка сжалилась над нами и открыла домик хозяев. Мы перешли туда. Домик состоял из одной комнатки. Без коридорчика, без света. Такие домики теперь и на дачах не строят. Была в комнатке печь. Дом был пуст. Но нам хватало пола, правда, земляной был пол. Подстелили сушеных листьев из сарая и спали. Места по ширине комнаты хватало на нас пятерых. А на дворе уже морозцы и днём. Греемся у печи.

    Вшей у нас, конечно, было море. Вывести невозможно. И вдруг к нам пришла женщина из поселка. Из зажиточных. И обратилась с неожиданной просьбой: - «Я слышала, что вы беженцы, и у вас должны быть вши. (О! Этого добра у нас хоть отбавляй.) Прошу вас, наберите мне в стакан немного бельевых вшей». У нас глаза на лоб полезли. Зачем?
    - «Муж болен желтухой. Лечить нечем. Так немецкий врач посоветовал достать этой гадости и любыми уловками напоить или накормить мужа живыми вшами».
    Мы со смехом взялись за работу и мигом набрали целый стакан. Когда она пришла за заказом, удивилась такой неожиданности. Она не представляла себе, что мы так богаты этими насекомыми. Не знаю, помогли ли мы её мужу, но молоко, которым она заплатила за заказ (пол-литровая банка на пятерых), пошло нам на пользу, хоть и досталось каждому по несколько глотков. Смешно, но мы тогда говорили, что очень дёшево она оценила здоровье мужа. Пожалела принести побольше молока, имея свою корову. Но мы повеселели.

    Отец работает, но пока денег не приносит больше. Ждём зарплаты. Марки директора давно кончились. А тут еще горе. Слава пошел в туалет во дворе, а в нем была чья-то курица. Он хлопнул дверью, а курица, убегая, попала под дверь. И он её прихлопнул дверью. А хозяйка её уже искала или следила за ней, тут же обвинила Славу в воровстве. Побежала, привела полицая. До сих пор вижу перед собой этого палача. Да, он смотрелся именно палачом. Огромного роста, в черной одежде, с повязкой на рукаве. Он заявил, держа курицу в руках и тряся ею перед маминым лицом: - «Если через день не принесёшь двести марок, сдам всех вас полиции».
    Поорал на маму и ушёл с курицей под весёлое подлаивание хозяйки этой курицы. Это был её брат.

    Чем платить за неосторожность Славы? Утром мама побежала на базар продавать последнюю кофтёнку с себя, часы морские, водонепроницаемые. Это всё, что оставалось из дорогих вещей. На вырученные деньги купила мешок семечек. Мы все жарили их на костре, на найденной где-то жестянке, возможно от крыши дома. И мама стаканами продала их на углу какого-то дома. Выручила двести марок. Пришёл палач в назначенный срок. Воинственно настроенный: Вот, мол, сейчас порезвлюсь. Но мама прямо на пороге удивила его. Он оторопел, не ожидал этого.
    - «Ты где взяла деньги? Украла?»
    - «Нет. Директор типографии дал до зарплаты».
    Это его убедило и он, рыча, ушёл, ещё пригрозив: - «В следующий раз вы мне попадетесь…».

    Мама слишком устала от такой баталии, и снова был у неё приступ истерии. Опять кричала, каталась по полу, приговаривая, проклиная полицая и его сестру, прося бога наказать их. Да, они были наказаны, когда немцы уходили из Донецка. Они бежали быстро, а наш палач прыгнул к ним на машину, умоляя взять с собой. Но его выкинули и пристрелили. Что с сестрой стало - не знаем, но дом их сожгли. Об этом рассказала потом маме девушка, жившая там по соседству.

    Наконец, нам дали комнату в городе. Позаботился директор. Жаль, его фамилию я забыла. Может быть он ещё жив. Как он нам помог! Вот и «фашист».

    А вообще-то я немцев боялась. Видела я их зверские поступки. Видела, как наказывали десятилетнего мальчика за то, что украл у немца сигарету. В том дворе, куда нас поселили временно, жили на квартире офицеры. Вот у одного из них и взял мальчик одну сигаретку. Они его вывели за ухо во двор, подвели к луже разлившегося из деревянного туалета дерьма. Была весна. Кругом все уже растаяло. Дерьмо тоже. За зиму его накопилось выше ямы. Лужа - метров 5-6 в диаметре. Бросил немец пачку сигарет в центр и заставил ползком достать их. Мальчик плакал, ему пригрозили пистолетом. Под весёлый хохот немцев мальчик полез. Что было дальше, я не знаю, я убежала, чтобы не видеть этой картины.

    С тех пор я старалась обходить идущего солдата стороной. Много раз они дразнили нас, поедая при нас хлеб с маслом. Да ещё причмокивая от наслаждения. А мы стоим и смотрим, как уплывает немцу в рот тоненький ломтик хлеба, толсто намазанный маслом. Нам это и не снилось.

    Дали нам карточки на продукты, но так мало! Ведь получили всего двое из нас, работающие - Слава да отец. Слава устроился тогда на работу в гараж. Там его пожалел один солдат, шофёр. Дал ему шерстяное одеяло солдатское, вилки алюминиевые с рельефом орла на ручках и ложки такие же. Помню я их хорошо. Их было по две штуки. Литые. До этого мы, если ели суп, хлебали его из консервных банок. Варила мама суп в огромной (5 литров) консервной банке. Печь у нас была - буржуйка. Тоже Слава добыл в гараже. Пайки хлеба, выпеченного из проса, нам не хватало. Давали, но карточкам какой-то жир и всего 200 гр. на месяц. Короче, питались в основном семечками и макухой. И то было счастье, если мама приобретет макуху без кожуры. Продолжали питаться свёклой и морковью. Это был самый дешевый продукт.

    А однажды мама получила 200 гр. топлёного масла. Оставила и куда-то ушла. А я вижу его в стакане, такое пахучее. Есть хочу. Дай, лизну, попробую. Вкусно. Не вытерпела, лизнула еще. Сама не заметила, как вылизала начисто стакан. Такой свинский поступок вызывает во мне возмущение против себя же. Стыдно до сих пор. Ведь я оставила всю семью без «жиринки» на целый месяц. Мама ругала меня, но не за масло. Она понимала мое состояние, когда мечтаешь о кусочке хлеба. Она боялась, что мне станет плохо, как тогда, когда я съела котелок супа. Но мне было очень хорошо, пошло в пользу.

    Коренные жители города нас ненавидели почему-то. Тогда в поселке это ощутила и я, а теперь и в городе. Я до сих пор не пойму, почему. Дети меня дразнили, как могли, издевались. Я боялась выйти на улицу. Мой говор отличался от украинского. Я говорила букву «г» по-русски. Стоило мне появиться на глаза, особенно одному мальчишке, который жил за крепкими воротами и забором напротив, как в крепости, как он начинал меня дразнить. Я всё терпела. Очень терпеливая была я девочка, послушная. Но и я иногда выходила из себя. И в очередной раз я отучила его и всех на улице мальчишек дразниться.

    Пошла однажды к колонке на углу за водой с огромным ведром цилиндрической формы (циберка). Откуда ни возьмись - этот мальчишка. Прыгает вокруг меня и приговаривает дразнилку: - «Гришка, гад, подай гребёнку. Гниды, гады голову грызут. Каждый гадин в Сталинграде на «г» букву говорит». Иду, молчу. Но лопнуло моё терпение, когда он, видя, что не реагирую, ущипнул меня. По моему телу пробежала мелкая дрожь, пошёл мороз, как будто мелкие льдинки вонзились сразу во всё моё исхудавшее тело. Я, не думая, размахиваюсь пустым ведром и со всего маху трескаю этого дурака по голове. Видели это другие мальчишки, подняли его на смех, а я убежала без воды домой. И натерпелась страху.

    Прибежала его мать, а я залезла под кровать, дрожу. Она за дверью кричит: - «Открой!» А я закрыта на большой крючок, но боюсь, сорвёт его. Ведь сколько зла в человеке, в женщине, когда обижают её ребёнка! Но выскочила соседка наша и заставила её замолчать. И тоже криком объяснила ей, за что я ударила её драгоценного подлеца. Долго они под дверью ругались. Какие только я не услышала слова в адрес всей нашей семьи. Это умеют на Украине только делать. Я никогда не слышала, чтобы взрослые гак ругались. Они вспоминали всё, что знали и не знали о семье. Оказалось, что в роду у них все были такие, и мат-перемат сопровождает каждого дорогого предка. Наконец, мамаша утихомирилась. Соседка ей уже поспокойнее объяснила, что мы за люди, сколько страданий вынесли, а вместо жалости вызываем раздражение и жестокость. После этого я свободно выходила на улицу. Никто меня не трогал. Обходили меня стороной. Кто знает, что можно ожидать от этой Сталинградки?

    Наступает зима. Надо топить буржуйку. А где дрова? Посылают нас с Геной искать дрова. Ходим с мешками по разрушенным домам (были и такие). По щепочке собираем. Всегда удачно. Иногда попадали и в запрещённое место. Охранники нас прогоняли. Но у каждого ищущего была своя территория.

    Попали мы однажды на чужую территорию, где было много щепок, куча конских черепов и бутылок особой формы - с длинным горлышком. Увлеклись этим видом, собираем там же щепки. Вдруг голоса ребят: - «Это наше место, уходите». Гена огрызнулся, так они начали бросать в нас камни. Тут в мою голову попал железнодорожный костыль. Он скользнул по черепу, ободрал кожу с волосами, образовал огромную шишку, но череп не проломил. Зажило. Но дровишками в этот раз мы обзавелись на несколько дней. Ребята, конечно, испугались, убежали.

    Наконец, родители решили отправить меня в школу. Но я ведь пропустила несколько месяцев. Соседка уговорила маму: - «Пусть ходит, всё будет делом занята».

                ***

    На этом рукопись обрывается. Но не обрывается история. В таких подробностях как пишет мама, я описывать события не смогу – чего-то не знаю, что-то забыл. Но в общих чертах рассказ закончить попытаюсь.

Ч6 по ссылке: http://proza.ru/2022/09/28/1069