Вопреки запретам. Глава 1

      
                Глава 1.
                Насильно окольцованная.
Понедельник. Говорят, понедельник день тяжёлый. Надеюсь, что для меня это будет не так. Се-годня важный день, весьма важный во всех отношениях. Три месяца назад мне исполнилось де-вятнадцать и по немецкому законодательству, я стала совершеннолетней, а значит, как ино-странка, выросшая на территории Германии, я должна была позаботиться о своём гражданстве. Сегодня, буквально полчаса назад, поступил звонок из управления по делам иностранцев и мне назначили встречу на 11 часов. Моя заявка рассмотрена и это уже полдела, особенно если учесть отношение европейцев и немцев в частности к иностранцам моей нации. К тому же, выбор гражданства не был для меня лёгким делом, крайне нелёгким. Мои родители и остальные род-ственники придут в ярость, когда узнают, что я отказалась от своего гражданства, а значит, и сво-их корней, и семейных традиций, в пользу лучшей жизни. Но я не могла иначе, и чем дальше, чем очевиднее это становилось для меня.
Немецкое гражданство. Это мечта для многих моих соотечественников и не только, даже многие европейцы не прочь получить вид на жительство в Германии, чтобы получить возможность при-сосаться к немецкой кормушке. Чего только стоит пожизненное пособие по безработице в 800 евро, на которые хоть и бедно, но можно жить, не работая. А если подать заявление по предо-ставление статуса беженца, можно гарантировать себе пособие в 600 евро каждый месяц и ка-кое-никакое жильё. Правда, для этого надо доказать, что ты реально беженец, бежавший из своей страны из-за войны или иной причины, которая устроит муниципальные власти Германии. Из-за этого чаще всего статус беженца получают сирийцы, азербайджанцы, иракцы или другие арабы, бежавшие из своей страны в результате военных действий.
Но я не мечу на статус беженца или безработного со стабильным, хоть и маленьким, доходом. Не для этого я оканчивала гимназию Шиллера с отличием, да ещё и на год раньше остальных учеников. Не для этого я получала Абитур, позволяющий мне поступить в любой университет страны без экзаменов. Да, я поступила в Высшую школу медиа, коммуникаций и бизнеса, хотя у меня был и лучший выбор для получения высшего образования. Но… Всегда есть «но». Даже с высшим образованием самого престижного университета Германии слишком мало шансов, что я найду престижную и высокооплачиваемую работу со своим турецким гражданством. И это даже несмотря на катастрофическую нехватку выпускников высших учебных заведений среди корен-ных немцев. С турецким гражданством мне никогда не найти престижной работы, не видать вы-соких зарплат, практически невозможно будет добиться повышения, получения льгот и уж точно не стать руководителем или управляющим администратором. А вот немецкое гражданство от-крывает совсем другие возможности и высокие перспективы, будут открыты все дороги. Пе-чально, что родители не понимают этого, как, кстати, и большинство других мусульман. Мои ро-дители, если быть точным мой отец, твёрдо уверены, что я смогу добиться огромных высот стоит мне окончить гимназию и университет. Для них всё просто: есть документ об окончании гимна-зии Шиллера с отличием, получен Абитур на обучение в университете, значит - есть высшее об-разование, а значит - с высшим образованием меня с руками оторвут. Но это не так, далеко не так. Да, в гимназию берут только отличников вне зависимости от гражданства, но уже в универ-ситете начинаются первые проблемы из-за моего турецкого гражданства. Во-первых: обучение для иностранцев платное, во-вторых: иностранцы не получают стипендию (если, конечно, они не приехали по обмену из другой страны), в-третьих: иностранцев, в особенности арабского происхождения, стараются не допускать до серьёзных университетских проектов. Конечно, в лицо тебе не скажут, что причина в твоём арабском происхождении, европейская толерантность и всё такое, но мягко намекнут, что мест нет. И это только часть причин, на деле их гораздо больше. Но отец не желает и не хочет этого понимать, ему не объяснить, что с турецким граж-данством я так и останусь иностранкой, а значит чужой для немцев.
Честно. Я пыталась аккуратно объяснить это отцу, матери, братьям и даже дедушке и прадеду, но все поголовно, особенно отец приходили в негодование о мысли сменить гражданство. Отец просто кипел от ярости и гнева, стоило лишь заикнуться об этом, он готов был придушить меня на месте за крамольные мысли. Мама молчала, но я без слов всё понимала, ответ был написан в её глазах: она была солидарна с отцом. Отец кричал и пылал праведным гневом, назвал меня изменницей, недостойной дочерью и карой Аллаха, посланной за его грехи. А ведь тогда я даже всерьёз не рассматривала смену гражданства и упомянула о ней лишь вскользь, едва-едва. Именно из-за реакции семьи, я ничего не сказала им о смене гражданства. Никому из них. О мо-ём решении знали лишь мои подруги Кэйтарайн Хелльберг и Изабелла фон Нэдэльфэльд.
Я понимаю, чем мне грозит смена гражданства, как отреагируют на это мои близкие. Ничем хо-рошим это не кончиться. Отец, скорее всего, выгонит меня из дома и откажется от меня. Может даже избить.  Он никогда не бил меня, что не мешало мне бояться его до жути, но может. Я знаю своего отца, он мусульманин до мозга костей, мусульманин с глубокими религиозными корнями и традициями, я бы сказала средневековыми. Как и большинство мусульман, отец вспыльчивый, горячий и крайне агрессивный, его можно назвать религиозным фанатиком, яро чтящего веко-вые традиции ислама и исламской семьи. За свою веру отец готов встать в ружьё против невер-ных, если того потребует Коран, но отнести его к сторонникам «Фронта ан-Нусры» или ад-Дауля аль-Исламийя (или попросту ИГИЛ) нельзя. Вот только мне эти традиции поперёк горла, а рели-гия тяжёлый груз на шее.
Да, я воспитывалась в глубоко религиозной семье с вековыми мусульманскими семейными тра-дициями, но с трёх лет я росла среди немецких сверстников и обучалась в немецкой начальной школе Кёльна, которую тоже окончила с отличием, что позволило мне перейти в гимназию. С трёх лет я лицезрела, как европейские дети росли без запретов и табу на те или иные занятия, поступки или любимые вещи, видела равноправие среди девочек и мальчиков, где они не по-ставлены в жёсткие рамки религии. Эти ограничения душили меня липкими и холодными паль-цами главы нашего семейства. Я хотела делать то, что хочу и когда захочу, заниматься любимым делом без оглядки на мнение родственников и, в особенности, родителей, боясь получить их осуждение. Я хочу жить, как считаю нужным, а не как мне велят законы ислама и родители, даже если в результате мой выбор окажется ошибкой, но это будет моя ошибка. Я не желаю жить в клетке, выполняя ограниченный список действий и занятий, придуманный мужчинами для кон-троля мусульманских женщин.
Я знаю, что меня ждёт, если я оставлю себе турецкое гражданство и подчинюсь воле отца. Меня выдадут замуж за турка (или другого мусульманина) с хорошей родословной без моего согласия. Я вообще, скорее всего, увижу своего жениха только в день свадьбы или, в крайнем случае, в день помолвки, обычное дело в мусульманском мире. Женщина не имеет права противится во-ле отца, брата или деда и должна подчиниться их воле, потому что они лучше знают, что лучше для женщины. И это несмотря на то, что в Коране сказано, что женщина вправе выйти замуж по обоюдному согласию, но чаще родители выдают своих дочерей без их согласия.
Далее, мой новоиспечённый муж изнасилует меня в первую же брачную ночь, да ещё и изобьёт, если я откажусь лечь с ним. После муж запрёт меня в доме, где я буду прислуживать ему и его гостям, скрывая свою красоту под никабом и хиджадом ото всех, кроме мужа, каждый год ро-жать мужу детей, сносить побои за любую провинность, которая не понравиться мужу, и выхо-дить в свет раз в неделю или две, оставляя открытыми только глаза и кисти рук. У меня было до-статочно примеров перед глазами, в том числе и в моей семье, чтобы быть в ужасе перед по-добными перспективами своей жизни. Конечно, мне могло повезти, и мой муж может оказаться достойным и уважаемым человеком. Но я в этом глубоко сомневаюсь, скорее всего, это будет турок лет сорока, который уже состоялся в жизни и ведёт хороший бизнес, потому что отец ни-когда не выдаст самую красивую, хоть и строптивую дочь, за первого встречного, иначе я бы ока-залась замужем ещё несколько лет назад. Как я уже упоминала, я слишком хорошо знаю своего отца и его принципы.
Кстати, про самую красивую, но строптивую дочь, это его слова. Да, меня действительно считают самым красивым и прекрасным цветком семьи Аль-Набери. Только моя красота была един-ственным фактором того, что я не оказалась замужем ещё в 10-15 лет, что к 19-ти годам я ещё свободна и смогла окончить гимназию.
- Хайфа, ты не опоздаешь? – тихий голос Эмель заставил меня вздрогнуть.
Эмель третий ребёнок в семье Аль-Набери и вторая из старших моих сестёр. Когда-то Эмель считалась второй по красоте после меня, но, когда отец выдал её замуж за респектабельного Сюмеййе Туран-заде, жизнь Эмель резко изменилась не в лучшую сторону. Её красота быстро поблекла и сошла под беспрестанными домашними побоями, но она не жаловалась. Никогда и никому. Да, даже если бы и пожаловалась? Отец всегда говорил, что? если муж бьёт жену, зна-чит, она дала повод, но Эмель, тихая и скромная Эмель. Она всегда была самой послушной и са-мой прилежной из трёх дочерей Атыллы Аль-Набери, она всегда беспрекословно выполняла все требования отца, даже если они ей были не по нраву. А потом муж увёз Эмель обратно в Турцию, где у него остался бизнес. Там Эмель родила ему сына Гюрхана, что не избавило её от семейного насилия, а ведь тогда Эмель было всего пятнадцать лет. В Турции Эмель прожила пять лет, пока на её мужа не свалились финансовые проблемы. Сюмеййе оказался в долгах, его бизнес рухнул в одно мгновение, и он пытался бежать из страны вместе со всей своей семьей, в которую помимо Эмель и маленького Гюрхана входили три сына от первой жена, младшие брат и сестра, а также отец Сюмеййе. Но Турцию они так и не смогли покинуть, кредиторы настигли их и жестоко расправились с беглецами. Сюмеййе перерезали горло, предварительно заставив отписать весь бизнес должникам, участь мужа Эмель разделили все мужчины семейства, вклю-чая маленького Гюрхана, которого убили на глазах у Эмель. Младшая сестра Сюмеййе и Эмель были жестко и неоднократно изнасилованы. На лице Эмель остались страшные шрамы, резуль-тат работы мерзких ублюдков-насильников, что измывались над сестрой. Но самый страшный шрам остался у Эмель на душе, на глазах которой был убит её сын.
Эмель удалось выжить и бежать от извергов-насильников, чего нельзя сказать о младшей сестре мужа, тело которой нашли на берегу Сапанджи недалеко от Измита. Более того, Эмель сумела добраться до Кёльна без гроша в кармане и с жуткими ранами на лице, спине, руках и бедрах. Но отец отказался принять Эмель обратно и велел выставить её, когда слово взял прадедушка Тур-чай. Отцу пришлось подчиниться воле старшего и Эмель осталась с нами. С тех пор прошло прак-тически четыре года, но Эмель до сих пор не отошла от ужасов семейной жизни и её страшной расправы. Она часто посыпалась с криками, отчего отец поселил её в самой дальней комнате, чтобы она не мешала отдыхать всей семье. Но последний год Эмель хотя бы стала говорить, не часто и не много и только со мной и матерью, но всё же это прогресс. Не представляю, что ей пришлось пережить, и как нашлись силы жить дальше. Она пережила настоящий ужас. Думаю, если нечто подобное случилось бы со мной, то я не вынесла бы таких мук и покончила с собой, я бы не смогла жить с такой ношей и таким позором. Естественно, что после случившегося, Эмель больше не вышла замуж, да по правде говоря, никто бы её и не взял.
- Я уже выхожу, Эмель, - я доброжелательно улыбаюсь сестре.
Эмель внимательно оглядывает меня и укоризненно качает головой.
- Отец будет зол, - тихо говорит она.
- Отец всегда зол, - парирую я и смотрю на себя в зеркало.
Последнее время отец зол каждый день, так что я не удивлена. Но мой вид действительно ещё больше разозлит отца. Чёрные, как смоль, волосы, вьющиеся, маленькими волнами, почти куд-рявые, падающие ниже ягодиц и густые, короче, шикарная копна волос. Кроваво-красные пух-лые губы особенно выделялись на моей смуглой коже, делали меня вызывающе сексуальной и обворожительной. А тёмно-зелёные глаза (редкость для людей арабского происхождения) пре-давали особый шарм, как и родинка под правым глазом.  Голубой сарафан с тонкими лямками подчёркивал грудь 4-го размера, а ведь в гимназии я не могла похвастаться своими формами. Теперь у меня к 19-ти годам внушительная грудь, узкая талия, чувственные бедра и невероятно миловидная внешность. А ещё сарафан едва прикрывал коленки, обнажая стройные ноги в бо-соножках на шпильке. Это не считая простого кулончика на шее и браслета на левом запястье, даже без серёжек. Мда, нарушены все мыслимые правила ислама для женщин в одежде, но я привыкла так одеваться пока жила у Изабеллы, что даже не заметила, как оделась, находясь в доме отца. При отце я всегда одевалась по нормам мусульман и носила хиджаб. Он действи-тельно убьёт меня, если увидит в таком виде.
- Он дома? – осторожно спрашиваю я.
- Они все ушли в мечеть, - Эмель явно смущена моим видом, но одновременно восхищена, вижу это по её глазам.
- Почему ты с ними не пошла? – спрашиваю я и понимаю, что сморозила глупость. – Он не раз-решил. Это в его духе.
- Он дал разрешение помолиться тебе, - Эмель поправила чёлку, что скрывала шрамы на щеке.
- Спасибо, обойдусь, - фыркнула я и встала, заметив краем глаза испуганное лицо сестры.
Слышу её шепот, видимо просит у Аллаха прощения за мою дерзость. В этом вся Эмель. Сестра очень верующая, несмотря на то, что с ней произошло, и я не понимаю почему. Зачем молиться тому, кто согласно Корану не просто не защищает женщин, а едва ли не прировнял женщину к рабыне, собственности мужчины, которая практически стоит на одном уровне с собакой, даже её собственное тело принадлежит не ей, а её мужу. Бред и только. К чёрту такую религию!
Конечно, в Турции, как в светском государстве, исламские законы и мусульманские традиции стали гораздо мягче, ещё десяток лет, и Турция мало чем будет отличаться от Европы по нравам и традициям. Однако это не касается моей семьи. Спасибо отцу хотя бы за то, что не отдал меня замуж в девять или десять лет, как он поступил со старшей сестрой Ширен. И это несмотря на то, что по турецкому законодательству минимальный возраст для вступления в брак для женщин 15 лет или 14 в случае беременности. Именно в 14, Ширен и узаконила свой брак с Докуштугом, ко-гда была беременна уже вторым ребёнком. Согласно Корану, пророк Мухаммед взял самую молодую из своих жён Айшу, когда её было шесть лет, а возлёг с ней и вступил в половые отно-шения, когда девочке исполнилось девять. Именно этот возраст для многих мусульман является приемлемым для брака, так как пророк Мухаммед пример для подражания и идеал истинного мусульманина. По мне, так это омерзительно. Педофилия в чистом виде, оправданная религией.
- Эмель, передай матери, что я сегодня не вернусь, пусть она известит об этом отца, - я беру су-мочку с кровати.
- Отец упоминал про какой-то важный ужин сегодня, - напомнила сестра.
- Я не смогу присутствовать, у меня много дел, - я сердечно обнимаю Эмель. – Береги себя, сест-ра.
В доме отца я оставалась лишь в выходные, когда мне не надо было тащиться на учёбу. Всё остальное время я жила у Беллы и её брата (про брата отец, конечно, не знал, иначе никуда ме-ня не отпустил бы), откуда я ездила до учебы в Высшую школу МКиБ, а также на работу в сво-бодное от учёбы время. Отца нелегко было убедить отпустить меня жить к не-мусульманке так далеко от родных, почти на другой конец города. Но я справилась с этой задачей, объяснив, что оттуда мне ближе добираться до учёбы (хотя это было не совсем так, просто я хотела больше свободы), что так я трачу меньше денег, которые весьма нелегко доставались нашей большой семье и где каждый евро-цент на счету. Про работу я отцу не говорила, отец твёрдо убеждён, что зарабатывать в семье должен мужчина, а женщина вести домашнее хозяйство. Последним аргументом стала моя комната, которую я отдала дочерям сестры Ширен и единственной доче-ри старшего брата Челика, я не могла в ней спать из-за того, что у нас были слишком шумные со-седи. За стеной жила албанская семья из 12 человек, шумная, скандальная и очень агрессивная семья, такие же мусульмане, как и мы, у нас постоянно с ними были конфликты. Из-за них я не могла сосредоточиться на учёбе, мои оценки снизились, и это стало последним весом аргумен-том в споре с отцом, чтобы переехать. И отец сдался, тяжело спорить с дочерью, у которой об-разования больше, чем у всей семьи разом.
И вот, начиная с 11-го класса гимназии, я стала жить с Изабеллой, которая было только рада это-му обстоятельству. Несмотря на то, что она жила со старшим братом Альбрехтом, он практиче-ски не появлялся дома, сутками пропадая на работе или с друзьями-подружками. Так что почти три с половиной года мы жили с Беллой вдвоём. Моя семья, между прочим, действительно ста-ла тратить значительно меньше, но лишь благодаря мне, потому что я стала зарабатывать сама и отдавала отцовские деньги маме. Мама поняла всё с первого взгляда, она была крайне недо-вольна и постоянно смотрела косо, но молчала и ничего не спрашивала. Не знаю, как мама воз-вращала деньги отцу, не вызывая его подозрений, но за всё это время отец ничего не понял, так что всё было в порядке. У мамы наверняка ещё немало женских хитростей.
- Да, поможет тебе Аллах, - тихо шепчет Эмель мне на ухо, когда я её обняла.
Спасибо, сестра, но как-нибудь обойдусь. Нет, я мусульманка, как и все в моей семье, но во мне нет того религиозного фанатизма и особого рвения во славу ислама, которое свойственно боль-шинству мусульман. В исламе я разочаровалась ещё в школе, в 5-ом классе, и с тех пор разоча-рование росло с каждым годом. Вероятно, я просто плохая мусульманка или у меня просто от-крылись глаза на религию и ислам в целом.
Я быстро проверяю, все ли документы я взяла, хотя чиновник ничего не говорил о них, и выбе-гаю из дома. Мне назначили встречу на 11:00, а сейчас девять часов утра. У меня в запасе два ча-са, но мне ехать почти через весь город из района Ниппес в Кальк пересекая Рейн. Сегодня по-недельник, первый рабочий день у большинства немцев, поэтому могут быть пробки и лучше выехать заранее, чем опоздать. Всё моё семейство снимает квартиру на Мауэнхаймерштрассе недалеко от винного бара «Морио», возле которого всегда есть работа для таксиста, поэтому поймать его здесь не проблема.
- На Оттмар-Поль-плац 1, - быстро говорю я усатому толстенькому немцу-таксисту, падая на зад-нее сиденье.
- Управление по общественному порядку Кёльна? – таксист глянул на меня в зеркало заднего вида: удивлён, что у меня безупречный немецкий говор? Вполне может быть. Акцент у меня полностью отсутствует, а внешность мою с европейской не спутаешь.
- Да, оно самое, - киваю я.
- Пристегнитесь, - таксист заводит автомобиль.
Послушно пристёгиваюсь и гляжу в окно автомобиля на удаляющийся родительский дом. Конеч-но, никакой он не родительский, как и все переселенцы, мы его снимаем, но даже сами немцы предпочитают снимать жильё, а не покупать. Съём жилья обходится значительно дешевле, чем покупка и последующее обслуживание дома. Покупают немецкое жильё только более состоя-тельные немцы или русские иммигранты, не признающие аренду жилья за полноценное владе-ние собственностью. Кстати, одно из требований получения немецкого гражданства наличие ле-гального жилья в Германии. Так как я не могла указать дом, который снимают родители (иначе моя тайная операция по смене гражданства оказалась бы раскрыта, и отец пресёк бы её на кор-ню), пришлось указать съёмным жильём дом Изабеллы и даже оформить договор аренды, хотя по факту я его не снимала и даже не платила, а жила на птичьих правах. Но раз мне позвонили и назначили встречу, значит с жильём всё в порядке. Или нет? Мне могут и отказать. Я ведь сту-дентка, а подработка певичкой по барам Кёльна хоть и приносит легальные деньги, которых хватает для существования, остается всего лишь подработкой. Да, управляющий караоке-бара «Музей» принял меня на официальную работу певицей, чтобы я смогла получить гражданство (спасибо, что, хотя бы вошёл в моё положение и согласился помочь), но это всё же временно.  Я не буду всё время петь по клубам, нужна работа по специальности, но я учусь чуть больше полу-года.
Тем не менее, я дееспособна. Тут у чиновников из управы претензий быть не должно. В статусе ПМЖ я прожила более восьми лет, здесь тоже всё в норме. Отсутствие судимостей? Есть. Я чиста перед законом. Знание немецкого языка? Безупречное! К Германии я отношусь лояльно. Тут всё чисто. Отказ от прежнего гражданства? Готово. Заявление было написано ещё четыре месяца назад и отдано в посольство Турции. За это я отдала 50 евро. Потом сдала все турецкие паспорта, их копии у меня на руках. Справка из посольства тоже на руках и переведена на немецкий за 23 евро и заверена нотариально, вот и печать консула и консульства внизу бумаги. Копию справки я тоже сделала. Теперь всё это надо сдать в управу, куда я и направляюсь. Или не туда? Нервни-чаю, это не хорошо. Соберись, Хайфа.
Вроде бы проблем не должно быть, если только по пункту жилья, наличия денежных средств для нахождения в стране и легального источника доходов. Это самое моё слабое место. Только из-за этого мне могут отказать. От осознания этого меня охватывает нервная дрожь и лёгкий озноб. Я должна сменить гражданство, если хочу избавиться от опеки отца и всей мужской поло-вины родственников. Я не хочу находиться в вечном «рабстве» отца, а потом и мужа. Тем более опытным путём замечено, как отец крайне неудачно устроил двух из трёх своих дочерей. Нет, ни Ширен, ни Эмель открыто не жалуются и не проклинают свою судьбу, тем более не обвиняют отца в своих несчастьях. За такое можно и по щекам получить от отца, а в случае Ширен ещё и от мужа. Но я всё прекрасно вижу, не слепая. Ширен явно несчастна в браке с нелюбимым мужем, который иногда прикладывался к бутылке, а потом и к самой Ширен. Про Эмель уже всё сказано. Не хочу повторить их судьбы, поэтому смена гражданства мне необходима. Как и вероятный от-каз от ислама. Мусульманин не может взять в жёны не-мусульманку, если, конечно, он истин-ный мусульманин. Опять же за отказ от ислама положена смертная казнь через отрубание голо-вы. Но мы в Германии, законы ислама тут не действуют и смертной казни здесь нет, да и в Турции ее давно отменили, так что потерпим.
- Вы нервничаете. Что-то случилось? – таксист внимательно наблюдает за мной: принял меня за террористку? Так я не в хиджабе, чтобы спрятать пояс смертника.
- Просто жутко, - открыто признаюсь я. – Я подала заявку на предоставления мне немецкого гражданства и сегодня её должны одобрить или отклонить.
- А откуда Вы родом? – такси выехало на Иннере-Канальштрассе.
- Я родилась в турецком городке Малатья, но уже больше 15 лет я живу в Кёльне, если быть точ-ной с трёх лет, - охотно ответила я. – Можно сказать, что Германия мой настоящий дом, а не Тур-ция.
- Хорошо, если так, - усатый таксист угрюмо смотрит на меня.
- Вы не жалуете турков, герр, и я Вас прекрасно понимаю, - я нервно тереблю подол сарафана и смотрю в окно. – Мне очень жаль, что мои соотечественники так ведут себя, и стыдно за них. А порой и страшно… до жути…
Таксист прожёг меня долгим и пронзительным взглядом, но затем он снова устремил взгляд на дорогу и уже не был столь угрюмым.
- У Вас почти нет акцента. Где Вы учили немецкий, фройляйн? – я ощутила, что голос мужчины смягчился.
- Сначала в начальной школе Матильды фон Мевисен, а после в гимназии Шиллера, сейчас я студентка Высшей школы медиа, коммуникаций и бизнеса (МКиБ), - разговор с таксистом меня немного успокоил, отвлёк от ненужных мыслей.
- Гимназия? – таксист уважительно хмыкнул. – Вам есть, чем гордиться, фройляйн, не каждый немец может похвастать тем, что поступил в гимназию, и тем более окончил её. Вы молодец!
- Спасибо, - мне неожиданно приятна похвала незнакомого взрослого мужчины.
В гимназию действительно не может попасть кто угодно, даже благодаря деньгам (для богатень-ких есть частные школы), в гимназию попадают лишь те, кто окончил начальную школу с отли-чием. Но учеба в гимназии не гарантирует, что ты сможешь окончить её. Если в прочих школах ученики учились до 9-го класса, и вольны выбирать продолжать обучение для получения высше-го образования или идти работать, то в гимназии обязательное обучение идёт до 12-го класса, если желаешь поступить в институт, и до 13-го класса, если твоя цель университет. По окончании 12-го и 13-го класса сдаются экзамены, успешная сдача которых гарантирует получение Абитура и поступление в высшие учебные заведения без экзаменов. Если экзамены сдать не удалось, то готовься сдавать экзамены уже в высших учебных заведениях.
Конечно, в старшие классы гимназии можно попасть и из реальной школы, если ты окончил её с отличием. Выпускникам других школ этого не светит, но тут особняком стоят частные школы и интернаты для богатых детишек и иностранцев из Европы, Азии и Америки. У моей семьи не бы-ло денег, чтобы сдать меня в частную школу для иностранцев, где учились в основном дети шей-хов, султанов и так далее, поэтому я пошла в обычную начальную школу, как и мой младший брат Эрол. Правда, из всей нашей семьи (братьев, сестёр и племянников) только я единственная смогла попасть в гимназию, хотя даже реальная школа для мусульман предел мечтаний, ведь туда обычно попадают те, кто недотянули до отличников для гимназии.
Вообще, удивительно то, что отец согласился отдать меня учиться, да ещё в гимназию. Как кон-сервативный человек мусульманских взглядов, он считал, что женщине не нужно образование. Её место дома возле очага, растить детей и заниматься хозяйством. Думаю, здесь опять не обо-шлось без прадедушки Турчая, и в результате я стала первой женщиной семьи Аль-Набери, что пошла получать образование. Следом пошли дети Ширен и Челика, мой младший брат Эрол и даже сама Ширен. Эмель, которая боялась выходить в свет, чтению и письму обучала я сама, а позже начала учить её и математике и даже немецкому. Отец был крайне недоволен. Он считал, что умная женщина принесёт семье много проблем, глупыми проще управлять. Может, он и прав, но даже в Турции образование для женщин стало нормой, отец до сих пор застрял где-то в 16-ом веке или даже в 9-ом.
- Мы приехали, фройляйн, - таксист снова вывел меня из задумчивого состояния, остановившись возле раскидистого дерева.
- Спасибо, герр, - с улыбкой киваю я и протягиваю ему деньги.
- Удачи с гражданством, - улыбается мужчина. – И всего доброго!
- Спасибо, - ещё раз отвечаю я. – До свидания!
Когда машина такси отъехала, я поворачиваюсь лицом к зданию управы. Здесь помимо Управле-ния по общественному порядку Кёльна и Управления по делам иностранных граждан было мно-го организаций, в том числе ЖЭК. Здание по форме напоминало прямоугольник, к которому при-собачили с восточной стороны треугольник в пять этажей с внутренними дворами в обеих «фи-гурах». Хм, а людей здесь прилично. Ещё бы! Большинство управ работают до обеда, а значит нужно успеть сделать все свои важные дела до полудня не только мне.
 Я глажу на часы телефона. Время ещё есть, до назначенной встречи ещё сорок пять минут, зна-чит, успею перекусить в каком-нибудь кафе. К сожалению, Гугл не выдал никаких кафе поблизо-сти от Оттмар-Поль-плац, так что пришлось прибегнуть к мини-кофейням, что натыканы на каж-дом углу. Хотя бы просто утолить первый голод стаканчиком кофе и макароном. Одну такую ко-фейню я нашла в здании спортзала напротив госучреждения. Там я взяла большой латте пару макаронов с ванилью и клубничным джемом. На мой взыскательный вкус французские макаро-ны, сделанные в Кёльне, гораздо вкуснее и приятнее своих собратьев из Франции, а также куда лучше американских макарунов. Но это дело вкуса. После я решила найти свободную лавочку и спокойно перекусить, но стоило мне выйти из здания спортзала, как я зацепилась сарафаном за какой-то гвоздик, выступ или проволоку и услышала лёгкий треск.
- Вот же блин! – я оглядываю свою пятую точку в зеркальном отражении витрины спортзала, ли-цезря маленькую дырочку прямо на попе.
А потом из меня вышибло весь дух, потому что в меня влетело что-то большое и массивное. Вот я только что рассматривала свою попу, а через секунду лечу ей же на асфальт. Большой латте по широкой дуге шлепнулся на тротуар у самого края дороги, разбрызгивая кипяток, а макароны упали прямо в клумбу с цветами, весело выпрыгивая из коробки прямо в чернозём. А затем настала моя очередь. Шлепнулась я знатно, что искры из глаз посыпали, боль от копчика волной прошлась по позвоночнику до самой шеи, ударив в мозг тонкими иглами. Боль была такая, что на глазах выступили слёзы. «Какого хрена!» - пронеслось у меня в голове с такой скоростью, что побила все рекорды скорости мысли.
- О, Господи! – резкий и обеспокоенный мужской голос донёсся до меня откуда-то сверху, этак метров с двух. – Вы в порядке, фройляйн? Вот же я осёл! Простите, это моя вина! Я не заметил Вас! Вы сильно ушиблись?
Значит, это этот олух сбил меня?! Сейчас я всё ему выскажу, едва пелена спадёт с глаз! Чёрт, как же зверски больно! Я открываю глаза и рот практически одновременно, чтобы излиться гневной тирадой, но не смогла произнести и слова. Я просто обомлела, а сердце ушла в район пяток и бешено там застучало. Я забыла, как дышать, потому что на меня смотрел самый прекрасный из мужчин, которого я встречала. Голубоглазый блондин с внешностью молодого Криса Хэмсворта, без его вечной бороды и небритости, но с мускулатурой Тора, при этом было очевидно, что мужчине, что обеспокоенно склонился предо мной, явно около тридцати. Если так, то он чертов-ски хорошо сохранился. На нём была голубая рубашка с коротким рукавом, которая была полно-стью расстёгнута, обнажая невероятно мускулистый торс. Мощные руки с трепетом держали мою ладонь, от этого прикосновения меня бросило в озноб. Боже! Я чувствую, что начинаю краснеть, а голова идти кругом, под пронзительным взглядом голубых глаз блондина. Сердце предательски стучало всё быстрее и быстрее, оттесняя боль на задворки сознания.
- Вы в порядке? – от его голоса моё сердце пропустило удар, ничего подобного со мной ещё не было. Никогда.
Тем не менее, я нашла в себе силы кивнуть.
- Вы можете встать? – спросил кто-то другой из-за спины блондина – виновника моего падения. – Вот ты олень! Как можно было не заметить столь прекрасную леди, да ещё и сбить её!?
- Мне очень жаль, фройляйн, - блондин словно не обращал внимания на слова своего спутника. – Мне, правда, очень жаль. Вы сможете встать? Я помогу Вам подняться.
Блондин аккуратно подхватил меня под руку, заставив мои щеки пылать адским огнём от сму-щения, одновременно я попыталась подняться сама, уперевшись свободной рукой в асфальт. Резкая боль вдоль позвоночника заставила меня вскрикнуть и осесть с сильные руки блондина, который в одно мгновение подхватил меня на руки. Ещё приходя в себя от боли, я взлетела на руках мужчины на почтительную высоту его роста. А после меня бросило в жар от прикоснове-ния всем телом к его груди, но ещё больше меня смутила его рука на моих бедрах, что едва не захотела вырваться из его объятий. Остановило меня лишь то, что я не хотела грохнуться с полу-тораметровой высоты. Но я была настолько близко с незнакомому, но невероятно сексуальному красавчику, что мне казалось, он чувствовал, как бешено стучит моё сердце.
- Чёрт возьми, Экхард! Ты едва не убил девушку! – спутник блондина продолжал нападки на не-го, он подскакивает, чтобы помочь, но блондин отстраняет его корпусом и несёт меня в здание спортзала. При этом я успеваю заметить, что своим падением привлекла много внимания. Почти двадцать человек столпились вокруг меня с сочувственными взглядами, на улицу выскочил даже сотрудник кофейни спортзала, где я покупала латте. Сейчас он держал дверь, чтобы блондин смог меня внести в помещение. Бережно держа меня на руках, Экхард заносит меня внутрь и аккуратно усаживает на пуфик, предоставленный ещё одним сотрудником спортзала.
- Как Вы себя чувствуете? – тревожное и виноватое лицо блондина оказалось точно напротив моего, когда он на корточки присел передо мной.
- Уже лучше спасибо, - мой голос дрожал от волнения.
Звук моего голоса подействовал на мужчин обескураживающе. Они явно не ожидали услышать низкий рокочущий голос с избытком сексуальности и чувственности (из-за этого отец предпочи-тал, чтобы я молчала в присутствии мужчин, дабы не вводит их в искушение). Да ещё без намёка на акцент, на чистом немецком. Отец говорил, что мой голос дар шайтана.
- Вам… нужно вызвать скорую, - блондин первым пришёл в себя.
- Нет, ничего не нужно, мне уже лучше, - я быстро через боль попыталась встать, но сильные ру-ки Экхарда за плечи усадили меня обратно на пуфик. – Это всего лишь ушиб.
- Даже если ушиб, Вам не стоит так резко вскакивать, - мужчина продолжает обеспокоенно смотреть в моё лицо, и, заставляя по-прежнему меня краснеть, хорошо хоть из-за смуглой кожи, они не видят моего пылающего лица.  – Вы буквально посерели от боли, и мне очень жаль, что именно по моей вине Вы пострадали. Даже не знаю, как загладить свою вину перед Вами, фрой-ляйн.
- Всё… в порядке, - я опускаю глаза, чтобы хоть немного прийти в себя от безупречного лица кра-савца Экхарда.
- Фройляйн, даже не вздумайте так просто его прощать, - спутник Экхарда скрестил руки на груди и подошёл ближе, только после этого я смогла разглядеть мужчину.
Это был высокий брюнет, не менее высокий, чем сам Экхард, с длинными чёрными волосами, убранными в хвост. Мощный торс, мощные руки, ноги, как две колонны.  Он походил на пауэр-лифтера или рестлера. Он довольно симпатичен, но внешне уступал блондину Экхарду, зато превосходил его в габаритах и ширине плеч. Судя по внешности, он испанец или латиноамери-канец. Он также был одет в рубашку с коротким рукавом, которая была полностью расстёгнута, и в шорты до колена.
- Вы просто обязаны стребовать с него компенсацию, - продолжил между тем друг Экхарда.
- Как бы странно это ни звучало, но в этом вопросе я солидарен со своим другом, хотя чаще всего Бернардо несет всякую чушь, - мужчина так пристально смотрит на меня, что мне становится не-удобно под его взглядом, и по спине пробежали мурашки. – Вы пострадали из-за меня, и я готов возместить ущерб. Вы можете назвать любую сумму.
- Мне… ничего не нужно, - я отвожу глаза, не выдержав взгляд блондина.
- Ничего!? – одновременно произнесли Бернардо и Экхард.
- Фройляйн, Вы только намекните, и я сверну Экхарда в бараний рог ради Вас, - брюнет явно не собирался отступать так легко. – Это меньшее, что он заслуживает.
Экхард выжидательно смотрит на меня, словно предложение Бернардо его полностью устраи-вает.
- Я не имею к Вам претензий, герр Экхард, и мне ничего от Вас не нужно, я не собираюсь требо-вать от Вас компенсацию и… в полицию я тоже не собираюсь подавать, - судя по реакции блон-динистого мужчины, зря я это ляпнула, потому что его лицо стало мрачнее тучи. Похоже, он не задумывался о таком исходе дела, поэтому я решила исправиться и добавила: - Если Вы вдруг опасаетесь, что я могу подать в полицию.
- Тогда позвольте хоть компенсировать Вам испорченный кофе и макаруны, - обречённо взды-хает блондин.
- Макарон, - машинально поправляю я.
- Что? – опешил от неожиданности Экхард.
- Макарун – это американское печенье, макарон – французское бизе, - поясняю я, стыдливо опуская глаза. – Извините, герр, но мне уже пора идти. Я опаздываю на встречу.
С этими словами я встаю с пуфика, ощущая лёгкую боль в копчике. Синяка однозначно не избе-жать, а потом ещё неделю он будет сходить, причиняя дискомфорт, но главный дискомфорт мне сейчас причиняет сам Экхард.
- Но всё же, фройляйн, - Экхард тоже встал, и он оказался настолько высок, что моя макушка ока-залась на уровне его груди, поэтому чтобы видеть его лицо и не задирать голову, мне пришлось сделать несколько шагов назад.
- Я действительно опаздываю, герр Экхард, и мне ничего не нужно от Вас, - думается мне, что я надолго потеряла аппетит после встречи с таким красавчиком. – Всего вам доброго, господа.
Я решительно направилась мимо блондина, лишь бы побыстрее покинуть общество обворожи-тельных мужчин и прийти в себя. Наверняка у меня повысились давление и температура, а от бешеного сердечного ритма у меня болели ребра (я уже не говорю про копчик). Но в последний момент, когда я уже почти прошла мимо блондина, он слегка коснулся моего обнажённого пле-ча, отчего я едва не испытала оргазм. Боже, какие безумные мысли лезут в голову!
- Фройляйн, если что-то не позволяет Вам просить о возмещении, то… - договорить блондину я не дала, вытащив из сумки визитку с надписью «Климперкастер» на ней.
- Вот, если Вы так хотите возместить ущерб, то переведите деньги за испорченный кофе на этот счёт, и забудем об этом, - я быстро вручаю визитку ошарашенному блондину и выскакиваю на улицу, пока ещё владею ситуацией.
«Климперкастер» - это небольшой бар на Альтер-Маркт 50-52, в котором я выступаю время от времени. Хозяин бара обычно зовёт меня выступать по средам, это день арабской песни. Он ме-ня неплохо знает, даже открыл счёт для меня, куда любители моего таланта могли перечислить свои кровные в качестве презента или оценки моего исполнения. Этот счёт и был написан на ви-зитке от руки, на более новых визитках уже и напечатан. Если хотят возместить, пусть возмеща-ют, а пока я должна скрыться, как можно быстрее, чтобы мужчины не передумали и не решили догнать меня. Разлитый кофе и макароны уже убрали с улицы, но я практически не заметила это-го, пулей пролетев к зданию управы и укрывшись в нём, словно в бункере.
Только там я смогла отдышаться и прийти в себя. Находясь в обществе Экхарда и его друга Бер-нардо, мне казалось, что ещё секунда, и я задохнусь от присутствия рядом мускулистого, краси-вого и сексуального блондина. Один вид его обнаженного торса возбуждал меня настолько, что кругом голова. Сердце до сих пор бешено стучало и не хотело успокаиваться, ещё немного и у меня будет инфаркт. Всё тело охватил такой пламенный жар, словно у меня была лихорадка. Даже внизу живота странно и сладостно защемило. Вот же чёрт! Что со мной происходит? До сих пор не могу отдышаться и прийти в себя. Сердце бьётся, как сумасшедшее, а коленки дрожат так, словно я пробежала километр. Перед глазами всё ещё стоит образ блондина, удивительно, что я снова не влетела во что-нибудь или в кого-нибудь. Я больше не могла находиться с ним в одном помещении, поэтому и сбежала, а не потому, что я опаздывала, как сказала мужчинам. Я никогда не верила в любовь с первого взгляда, но почему у меня такое ощущение, что это имен-но любовь с первого взгляда? А ещё я никогда не считала себя влюбчивой натурой, скорее наоборот. Да, мне нравились некоторые мальчики, и, как все девочки, я обсуждала их с подру-гами, но я никогда не влюблялась. Ни в кого. Хотя был один англичанин, от которого моя голова была настолько кругом, что я не могла уснуть пару недель, но не думаю, что эта была любовь, скорее просто увлечение. Конечно, не факт, что я влюбилась в Экхарда, но даже если влюби-лась, то я реалистка и понимаю, что вероятно никогда больше не увижу блондина.
- Хайфа Аль-Набери? – сиплый мужской голос заставил меня очнуться.
- Что? – я растеряно огляделась.
Я находилась в небольшом офисе нежно-бежевых оттенков и сидела на белоснежном диване, прямо предо мной стоял маленький лысый и усатый мужчина, в котором я не сразу, но узнала чиновника, что занимался моим гражданством. Его звали Клайв фон Борр. За его спиной за офис-ным столом из «Икеа» сидела его секретарь Ханна Шульц, которая перебирала какие-то бумаги на столе. Как я здесь оказалась? Почему я ничего не помню?
- Хайфа Аль-Набери? – повторил свой вопрос чиновник, глядя на меня с нотками доброжела-тельности, сочувствия и узнавания на лице.
- Да. Да, я Хайфа Аль-Набери. Простите, герр фон Борр, я просто перенервничала, - я нервно убираю локон за ухо: надеюсь, я ничего не ляпнула дурного? Как же я всё-таки оказалась здесь?
- Понимаю, - мужчина понимающе кивнул. – Но для этого нет причин. Ваша заявка одобрена, фройляйн Хайфа.
- Правда? – моё лицо озарилось счастливой улыбкой, а сердце радостно забилось – Меня одоб-рили?
- Да, Ваша заявка одобрена, - мужчина тоже улыбнулся. – Сейчас остаётся только отправить за-прос во все внутренние ведомства Германии, что убедиться, что всё в силе и не случилось ничего исключающего получения Вами гражданства. Если полиция, налоговая, ювенальные службы и другие ведомства не имеют нареканий, то в течение недели дадут свой ответ. После этого я пришлю Вам письмо с датой и временем, когда нужно будет прибыть в Управление по получе-нию гражданства. Не забудьте взять все документы. Также с письмом придёт счёт на оплату про-цедуры получения гражданства, - герр фон Борр немного перевёл дух и продолжил. – Как я уже говорил ранее, процедура стоит 255 евро и счёт нужно отплатить в течение двух недель.
- Я помню, - быстро закивала я: копить деньги на получение гражданства я стала ещё в 11-ом классе с карманных денег, а потом стала зарабатывать сама. Сейчас деньги для меня не большая проблема. Я с самого начала знала, что процедура смены гражданства не бесплатна. – Меня ин-тересует другой вопрос: могут ли мои родители прервать процедуру получения гражданства? Имеют ли они на это право, так как не желают, чтобы я   меняла гражданство?
- Вы уже совершеннолетняя девушка, так что единственная возможность прервать Вашу проце-дуру получения гражданства, если Вас признают недееспособной или психически невменяемой, - мужчина уверенно похлопал меня по ладони. – Но этот пункт Вы прошли очень уверенно, ина-че Вас бы сюда не пригласили. Даже если кто-то решиться на такой шаг, то психиатрическая экс-пертиза займёт ни одну неделю, к тому времени Вы уже будете гражданкой Германии и вне компетенции другого государства. Тем более что по законам своего прежнего государства Вы уже четыре года, как взрослый человек и вправе сами решать свою судьбу.
- Спасибо, я… не учла этого, - я благодарно кивнула, я действительно забыла о том факте, что по турецким законам уже давно совершеннолетняя. – Значит, это всё, и я могу идти?
- Да, конечно, - кивает чиновник. – Я сейчас же отправлю запрос и через неделю пришлю Вам письмо. Ваши контакты не изменились?
- Нет. Никаких изменений, - подтверждаю я, и после этого мы мирно распрощались.
Полдела сделано, и пока всё идёт замечательно, если не считать столкновения с блондином Эк-хардом. О нет! Не надо о нём вспоминать! Я замотала головой, чтобы отогнать мысли о нём. Сейчас мне пора на учёбу, не время думать о красавце-блондине. Я ловлю такси до Высшей школы МКиБ. День ещё не кончен. Не время расслабляться.

Когда кончились пары, день уже клонился к вечеру, солнце упрямо ушло к закату и стало до-вольно прохладно, но пока терпимо. Я настолько вымоталась за сегодняшний день (да ещё и ушибленный копчик зверски разболелся от бесконечного сиденья на парах), что сил не остава-лось ни на что другое. Сил не было настолько, что я не заметила появления Эрола.
- Вот, значит, как ты одеваешься, когда отец не видит, - младший брат высокомерно фыркнул, прислонившись к стене здания интерната, стоящего по соседству с Высшей школой МКиБ. Неда-леко от братца стояла его личная команда поддержки, состоящая из трёх трусоватых, но подлых и мерзких друзей Эрола. – Стала похожа на одну из этих европейских шлюх.
- О, смотрите, как мы заговорили! Что, всё растреплешь отцу? – я так же высокомерно поднимаю бровь. – Давай! Вперёд! Но не забывай, что я знаю несколько твоих секретов, которые отцу бу-дет крайне любопытно узнать.
- Послушай, ты… - грозно прошипел было брат, но тут же сник и с опаской оглянулся на своих друзей. Ну да, красуется перед дружками, не хочет ударить в грязь лицом, но мне плевать на его самооценку. – Отец велел вернуться тебе домой.
Эрол самый младший ребенок в нашей семье, не считая детей Ширен и Челика. В отличие от меня, Эрол уже родился в Германии, но, несмотря на это, ведёт он себя как типичный беженец или иммигрант с Ближнего Востока, которых так не любят и ненавидят европейцы. Эролу и его компании ничего не стоит ограбить старика или неконфликтного немца, избить или унизить бо-таника, или зажать в углу какую-нибудь школьницу. Мой брат хулиган и малолетний беспре-дельщик, он не раз попадал в полицию за нарушение общественного порядка и состоял на учёте по делам несовершеннолетних. А ещё брат вечно отирался в компании Мехмета Инанбея – мерзкого и самовлюбленного 17-ти летнего выскочки из влиятельной и богатой турецкой семьи.
 Мехмет Инанбей собрал вокруг себя около тридцати подростков в возрасте от 11-ти до 18-ти лет, сколотив из них некое подобие банды, куда вошёл и сам Эрол. При этом младший брат не обладал внушительной комплекцией, интеллект тоже не был сильной стороной братца. Как и его дружки, что пришли с ним, Эрол был трус и слабак, его смелость росла в зависимости от ко-личества членов банды Мехмета за спиной. То же можно сказать про его наглость. Ни ума, ни фантазии, ни силы. Тощий, как спичка, без грамма мускул, чуть выше меня, с чёрными волни-стыми до плеч и легким пушком на щеках, который Эрол выдавал за мужскую брутальную щети-ну. Безвольный червяк на службе у Мехмета. Из-за него Эрол едва не погиб, когда его огрели по голове трубой так, что едва не пробили череп. В тот раз ему повезло. И это не единственная си-туация, когда Эрол мог распрощаться с жизнью, но жизнь ничему не научила братца, и он про-должал влипать в ситуации. Не удивлюсь, если однажды его просто убьют в каком-нибудь кон-фликте интересов банды. Объяснять что-то брату было уже бесполезно, особенно когда он по-чувствовал безнаказанность со стороны отца. Да и отношения у меня с братом были куда ниже среднего.
- Скажи отцу, что у меня много дел, - сумрачно отвечаю я, проходя мимо него в сторону такси.
- Отец сказал, что твоё присутствие обязательно, - у Эрола появилась твердость в голосе, хотя коленки всё равно дрожат. Пожалуй, я единственная женщина, которую открыто боится мой брат, хотя ещё есть Кэйтарайн, но её бояться все дружки Эрола, включая Мехмета, который вряд ли забыл мощный удар ногой в челюсть от готки. – Сегодня у нас важный гость на ужине. Ты должна быть, так велел отец.
Я мрачно смотрю на брата: важный гость? У меня нехорошее предчувствие на счёт этого важного гостя. Неужели отец решил выдать меня замуж? Если это так, то за кого? Сказал он об этом Эролу или личность гостя раскроется только за ужином? Если это так, то меня попытаются обручить прямо на ужине. Тогда я ни в коем случае не должна показываться там. С этого момента я вооб-ще должна как можно реже сталкиваться с отцом и семьёй. Но для начала нужно выяснить, что знает брат.
- Что за гость? – сощурилась я.
- Какая разница, отец велел прийти, и ты должна подчиниться, - брат сплюнул себе под ноги.
- Что за гость? – я добавила металла в голосе.
- Я не знаю, - глаза Эрола беспокойно забегали.
- Врёшь, - брат сильно нервничает, он никогда не мог выдержать мой пристальный взгляд.
- Я не знаю, - Эрол решил стоять на своём.
- Как знаешь, потому что это неважно, - я откинула волосы с плеча. – Я не приду, так и передай отцу, у меня много дел, которые я не могу откладывать из-за прихотей отца. Передай гостю мои извинения.
- Отец велел привести тебя силой, если ты откажешься, - брат неуверенно перегораживает мне дорогу рукой, намереваясь схватить меня за плечо, но так и не рискнул.
- О! Это ты-то меня приведёшь силой? Ты? – с прищуром спросила я.
- Отец убьёт меня, если я не приведу тебя, - от жалобного голоса Эрола я едва не расхохоталась, но смогла сдержаться.
- Имя гостя, - я сверлю брата взглядом.
- Беркер Инанбей, - выдавил Эрол, боясь смотреть мне в лицо. – Отец сказал, что он твой буду-щий муж, и сегодня вы будете представлены друг другу, как жених и невеста. Отец и господин Гюрхан уже договорились о вашей свадьбе через три месяца.
Беркер Инанбей? От этого имени холодок ужаса пробежал у меня по спине. Беркер Инанбей? Один из старших братьев Мехмета? Во имя Аллаха, только не он! Липкий страх сковал моё тело. Беркер Инанбей – второй сын известного и очень влиятельного в мусульманском мире бизнес-мена Гюрхана Инанбея. Влиятельного и жестокого, ведущего свой бизнес на территории не только Турции, но и Германии, а также ряда стран Ближнего Востока. Но, несмотря на то, что Беркер второй сын именитого бизнесмена, именно Беркер является главным наследником биз-неса своего отца. Я встречала Беркера много раз, когда заходила к отцу на работу, на которого и работал мой отец, вместе со старшим братом Челиком, мужем Ширен – Докуштугом и дедушкой Гюлем. Беркер старше меня на четыре года, он невероятно красив, чем-то похож на Рабина Джалка – модель из Ливана и наследного принца Дубая Хамдана бин Мохаммеда аль-Мактумма. Высокий, атлетичный, с чёрными и прямыми волосами до плеч и белозубой улыб-кой, он походил на прекрасного восточного принца из сказок. Но только походил. О жестокости Беркера и его отца ходили жуткие и неприятные слухи, в которые я поначалу особо не верила, потому что сначала я была очарована восточной красотой Беркера.
Красавец Беркер сразу проявил ко мне интерес, когда первый раз увидел меня, как я принесла отцу обед. Тогда я ещё училась в гимназии, мне были весьма приятны его ухаживания, хотя я не рассчитывала на что-то серьёзное. Беркер был мил, обходителен, с хорошим чувством юмора и чертовски хорош собой. А потом я встретилась с курдской девушкой по имени Шехла, которая оказалась женой Беркера и о существовании которой я даже не подразумевала. Шехла оказа-лась тихая и зашуганная девушка 19-ти лет со следами побоев по всему телу. Едва Шехла узнала, что Беркер заинтересовался мной, как она тайком выбралась из дома и нашла меня, чтобы пре-дупредить и постеречься её мужа. Она рассказала мне обо всех ужасах, что творил с ней Беркер и с такими же наивными и доверчивыми девушками, как я. От её рассказов волосы на голове вставали дыбом, особенно после того, как Шехла продемонстрировала шрамы, ожоги и почти чёрные синяки на своем теле, а местами даже кожа была собрана до мяса. Она испытывала сильнейшие боли, и её судьба катастрофически походила на судьбу Эмель. Но, честно говоря, я сначала совсем не поверила словам Шехлы. Не вязался образ обаятельного и прекрасного кра-савца с внешностью восточного принца с образом садиста-извращенца, до полусмерти избиваю-щего свою жену и творящего с ней такие ужасные вещи, да ещё и сексуального характера.
Тем не менее, после разговора с Шехлой, я стала замечать странности в поведении Беркера, странности, от которых меня начинал сковывать страх. От этого становилось ещё более жутко. Я начала избегать Беркера и ему это явно не понравилось, он стал искать со мной встреч сам, при-ходил к нам домой, встречал после уроков в гимназии. Нет, он по-прежнему был мил и обходи-телен, и ничем не показывал своё недовольство, но теперь в его глазах появилась какая-то хо-лодная жестокость. По его глазам я поняла, что меня ждёт участь Шехлы, и я испугалась до чёр-тиков, я уснуть не могла спокойно, вспоминая жуткие рассказы жены Беркера, и не могла сосре-доточиться на учёбе. Его преследования вынудили меня прибегнуть к переезду, я боялась при-знаться себе в этом, но именно Беркер был главной причиной того, что я поселилась у Беллы. После того, как я переехала, встречи с Беркером сократились в разы, и я практически не видела его, отчего вздохнула с облегчением, хотя турецкий красавец продолжал искать со мной встреч.
Вскоре мы совсем перестали встречать друг друга, и даже случайных столкновений не происхо-дило, но через полгода я узнала о смерти Шехлы. При чём, узнала совершенно случайно, не-вольно подслушав разговор Церен – младшей сестры Беркера, с которой я неплохо сдружилась, и Кана – среднего брата, который был управляющим при брате Беркере. Кан Инанбей пришёл к моему отцу, чтобы обсудить какие-то рабочие моменты, так как отца недавно назначили начальником бригады, а Кан был неподалёку. Я сама должна была быть в гимназии, но в тот день нас отпустили из-за срочного преподавательского совета, и я шла к дому с остановки, когда уви-дела Церен и Кана, стоящих возле «Морио».
- Не смей ничего говорить, Церен, даже не заикайся об этом, - худой и высокий Кан не видел ме-ня, так как стоял спиной и меня скрывал толстый ствол бука. – Им ни к чему знать, так что держи язык за зубами.
- Но они всё равно узнают, - голос 14-летней Церен напоминал писк мышонка, я и звала её Мы-шонком -  Слухи уже дошли до нашей школы.
- Между слухами и правдой есть большая разница, - Кан присел перед сестрой. – Его вина не до-казана, пока не доказана, и вряд ли будет.
- Но ведь Беркер действительно убил её! Я слышала, как она кричала, - Церен внимательным и мудрым взглядом смотрит на брата. – Она просила помочь её и спасти, но Зеки не пустил меня. Беркер убил её. Зачем он это сделал? Почему мы покрываем убийцу? Я могу всё рассказать, как всё было, и его накажут.
- Беркер главный наследник нашей семьи, - напомнил Кан.
- Но, если Беркера посадят, наследником станешь ты или Зеки. Разве не так? – Церен склонила голову на бок.
- Да, это так, но мы уже говорили с тобой об этом, Церен, - Кан нежно убирает локон сестры под хиджаб. – Только отец никогда тебе этого не простит, малышка. Никогда. Понимаешь? Ни я, ни Зеки, не сможем защитить тебя от гнева отца, всю свою злость он выместит на тебе, и мы не в силах будем ему помешать. А ещё он выдаст тебя замуж за одного из своих деловых партнеров, а большинство из них старики-извращенцы, лишив тебя права самой выбирать себе жениха. То-гда твоя жизнь окажется не лучше жизни Шехлы. Я не хочу этого, Церен, не хочу, чтобы ты по-страдала. Ради своей же безопасности ты должна молчать. Понимаешь?
- Мне нравилась Шехла, - Церен хлюпнула носом. – Она была хорошей девушкой.
- Мне тоже она нравилась, - Кан обнял младшую сестру.
Я стояла ни живая, ни мёртвая, и белая, как полотно. Беркер убил свою жену! Меня обуял такой страх и ужас перед этим человеком, что после этого даже не смогла показаться в доме родите-лей. Я понимала, что окажусь следующей жертвой красавца-садиста, поэтому сменила номер телефона и не говорила его даже родным, чтобы они не передали его Беркеру. Ни разу я не упоминала адрес, где живу с Изабеллой и даже адрес Высшей школы МКиБ. Эрол единственный, кто знает, где я учусь, но пока молчал, так как я могла раскрыть пару его тёмных секретов. С се-мьей Инанбей я перестала общаться совсем, к горькому разочарованию Церен (я бы и рада с ней общаться, но рядом постоянно крутился кто-то из её братьев). Как я уже говорила, в тот день я так и не появилась дома, а отправилась на могилу Шехлы, чтобы попросить у неё прощения за то, что не поверила ей. В итоге просидела на могиле девушки до самого утра, а когда уходила, то едва не столкнулась с Беркером. Я успела укрыться за одним из памятников, откуда наблюдала, как Беркер что-то с усмешкой говорил своей умершей жене.
Ещё через две недели я узнала, что Беркера полностью оправдали, полиция не смогла или не хотела доказать вину мужа в гибели жены. Во всеуслышание объявили, что произошёл несчаст-ный случай, и Шехла упала с лестницы, сломав шею. Но я знала правду. И от этого было так га-достно и противно на душе и огромная тяжесть. Я ничего не могла рассказать полиции, ведь то-гда бы мне пришлось выдать Церен и подвергнуть её жизнь опасности, чего я не могла допу-стить. Но я и не могла помочь Шехле и, надеюсь, она сможет понять и простить меня за это. Я молчала. Молчала ради Церен, ощущая себя последней предательницей.
- Беркер? – мой голос охрип. – Беркер.
- Сегодня ваша помолвка, - Эрол ощутил перемену моего настроения и опасливо отступил назад.
- Передай отцу, что я заболела, - меня охватила мелкая дрожь. – Я не приду!
И я пошла прочь, почти бегом.
- Хайфа! – брат побежал было за мной, но его отвлёк телефонный звонок, и он быстро отстал.
Помолвка? Свадьба? Как бы не так! Они не заставят меня выйти за Беркера! Никогда! Конечно, отца не волнует моё согласие, он уже обо всем договорился с отцом Беркера. Но с таким же успехом меня не волнует решение отца, стоит мне получить немецкое гражданство, и отец ни-чего не сможет поделать. Он, конечно, попробует вернуть меня обратно в турецкое граждан-ство, но у него ничего не выйдет. От его решения здесь ничего не зависит.
Машина такси в двух метрах и рванула к ней, но сесть не успеваю. Кто-то грубо хватает меня за запястье и тянет на себя. Я выдергиваю руку из слабой хватки и смотрю на брата убийственным взглядом, который бледный стоит напротив и протягивает мне телефон.
- Это отец, - тихо говорит он.
Атылла Аль-Набери. Отец. Говорить с ним не хотелось совсем. Отец жёсткий, суровый и жесто-кий человек, он не терпел никаких пререканий и недовольств, пресекая их на корню. Да, я бо-юсь отца, до жути боюсь, почти так же, как стать женой Беркера. Отец внушал страх всем своим детям, а не только дочерям, даже тридцатилетний Челик боялся отца. Что уж говорить про меня. У меня поджилки трясутся каждый раз, когда я слышу гнев и ярость в голосе отца, но страшнее всего, когда отец говорит тихим и безжизненным голосом. Это означает лишь одно – ты пере-ступил черту, после которой тебе будет очень плохо. Я боюсь отца, но если я хочу вырваться из-под его влияния, из оков мусульманских религиозных традиций, то должна пересилить свой страх.
- Да, - мой голос не дрожит и это хорошо, нельзя показывать свой страх.
- Немедленно возвращайся домой, - сухой и безжизненный голос отца пробирает до костей, он означал лишь то, что отец находиться в невероятной ярости. – Живо.
- Значит, решил выдать меня за Беркера? – мне удалось сохранить в голосе спокойствие, и я вы-дыхаю, чтобы успокоиться.
- Эрол так и не научился держать язык за зубами, - жёсткий голос отца не сулил брату ничего хо-рошего, но мне было плевать, сейчас меня волновала лишь своя судьба.
- Так это правда, - изрекла я обречённо.
- Тебе нравился Беркер, - бесчувственный голос отца коробил даже через трубку мобильного телефона.
- Он убил свою жену! – в гневе выпалила я.
- Он был оправдан, - отцовский голос не изменился ни на йоту.
- Значит, ты решил, что я должна повторить судьбу его жены и Эмель? Так вот знай, отец, я нико-гда не выйду за Беркера, - прошипела я, как змея.
- Похоже, европейские ценности совсем размягчили твои мозги. Твоего разрешения никто не спрашивает, ты выйдешь за Беркера так или иначе, помолвка пройдёт даже без твоего присут-ствия. Ты станешь женой Беркера и точка, я слишком долго потакал твоим прихотям, - отец начал терять терпение. – Не заставляй меня применять силу, Хайфа, иначе ты познаешь всю силу моего гнева и горько об этом пожалеешь.
- Поступай, как привык, отец, только ничего у тебя не выйдет, - меня начинает трясти от переиз-бытка чувств. – Я не выйду за Беркера, и за любого другого, на кого падёт твой выбор. Можешь забыть о моём существовании, я не собираюсь повторять участь Шехлы и Эмель из-за твоей при-хоти.
- Не надо злить меня, женщина, - голос отца приобрёл угрожающий тон.  – Моя воля закон, не-медленно подчинись, пока на собственной шкуре не ощутила, что бывает за неподчинение. Я заставлю тебя уважать мужчину, ты враз забудешь у меня, что такое перечить отцу и мужу. Ты навсегда забудешь свою дерзость, я сделаю из тебя послушную мусульманку! Ты поняла меня?! Подчинись воле отца!
- Я не признаю твоей воли, - выдохнула я на одном дыхании. – Я не признаю твоих законов! Я сама по себе! И буду жить, как считаю нужным. А свою волю засунь себе куда подальше!!!
- ХАЙФА!!! – рёв отца я уже услышала тогда, когда швырнула телефон в руки Эрола.
- Попытаешься остановить меня? – я мрачно смотрю на брата: сейчас мой голос, да и внешний вид были не хуже, чем у отца.
- Беркер правда убил свою жену? – брат был очень бледен и крайне испуган.
- Да, он её убил, - коротко бросаю я и сажусь в такси, водитель которого стал свидетелем нашей семейной ссоры. – Угол Шюцштрассе и Ротербергштрассе.
Таксист кивает и молча срывается с места с пробуксовкой. А я смотрю в стекло заднего вида на младшего брата, который так и не успел опомниться и остановить меня. Но он бы и не смог, да-же со своими друзьями. Тем не менее, брат побежал за машиной, но быстро отстал. Меня про-должает трясти после разговора с отцом. Он не потерпит неподчинения и своеволия, он обяза-тельно постарается вернуть меня домой, запереть в четырех стенах и жестоко наказать. Если случиться так, что я окажусь в лапах отца, то могу забыть об обучении в Высшей школе МКиБ и о своей подработке. Отец не позволит мне учиться до тех пор, пока я не стану женой Беркера, а дальше уже мужу решать мою участь. Конечно, сильно бить он меня не будет, случись мне по-пасться ему, я всё-таки ценный товар, иначе отец не пообещал бы меня такому человеку, как Беркер, но и без рукоприкладства не обойдётся. Это однозначно.
Думается мне, что Гюрхан Инанбей пообещал действительно огромный выкуп за меня, раз отец согласился выдать меня за человека, убившего свою первую жену. Я прекрасно понимаю по-следствия моего отказа выйти замуж за Беркера. Они будут весьма серьёзными для меня и всей нашей семьи, поэтому отец до последнего будет скрывать мой строптивый нрав, причины моего отказа от помолвки и сам отказ. В конце концов, я не первая мусульманская женщина, отказы-вающаяся выходить замуж по воле старшего, в моём случае, отца. Но стоит мне оказаться в руках отца или братьев, как меня приволокут в отцовский дом, выдадут замуж за Беркера, а уж муж быстро выбьет из меня всю дурь, и я закончу свою жизнь, как Шехла или Эмель. И это в лучшем случае. В худшем я проживу в подобных мучениях до старости.
Поэтому я обязана продержаться до конца получения гражданства, тогда на моей стороне будет немецкое законодательство, полиция и другие государственные органы. Меня уже не смогут насильно выдать замуж за Беркера, как гражданку Германии. Эрол знает, где я учусь, и он рас-скажет об этом отцу, его он боится больше, чем меня. Это означает лишь одно – мне нужно уси-лить бдительность, обходить любое скопление турков или любых мусульман, потому что среди них могут оказаться друзья отца. Также мне нужно попросить кого-нибудь сопровождать меня после учёбы, потому что именно в этот момент я наиболее уязвима. Если я попадусь отцу рань-ше, чем получу гражданство, то моя жизнь будет кончена. Мой лучший вариант Кэйтарайн, её опасается даже Челик, а он довольно крупный и высокий мужчина. Кэйтарайн же очень наглая и драчливая девушка, она наводит ужас на многих парней, ранее состояла в рядах НСП - подполь-ной организации неонацистов и выросла среди турецкой диаспоры, к которой питает весьма не-лестные чувства. Недаром Кэйт часто выступала в соревнованиях по боксу, кикбоксингу и даже тхэквондо от гимназии, хотя у неё простой уличный стиль боя. А ещё судя по слухам, она обуча-ется огнестрельной подготовкой и приемам самообороны, хотя и без них девушка дралась весьма неплохо, чему лично я была свидетелем не раз.
Но Кэйт не сможет всё время быть со мной рядом, у неё слишком загруженный график дел. К то-му же, Кэйт много времени проводит с красоткой Вионой Севельсон, выполняя роль её тело-хранителя, когда поблизости нет Анналейсы и Ингельда – настоящих телохранителей прелест-ной блондинки с многомиллионным состоянием. Конечно, я легко могу попросить саму Виону, и она одолжит мне одного из своих телохранителей, но, несмотря на то, что у нас весьма хорошие отношения, я не настолько наглая. Из всех моих знакомых остаётся только Дирк Брауншвайг. Не сказать, что мы лучшие друзья, к тому же он носит говорящее прозвище Фриц, но помочь мне не отказывался никогда. Дирк тоже спортсмен, более того он чемпион гимназии по айкидо и джиу-джитсу. Он внушительный и мускулистый парень, ничем не уступает по комплекции Экхарду и Бернардо, встреченными мной сегодня. А ещё Дирк, как и Кэйтарайн с Вионой, мой бывший од-ноклассник.
Уверена, сейчас мой отец и Гюрхан Инанбей обсуждают помолвку между мной и Беркером, размер махра, дату свадьбы и условия брачного контракта. Мой отказ отца не волнует, даже моё отсутствие не сильно скажется на его решении, хотя по мусульманским законам брак невозмо-жен при отказе одной из сторон. Большой же должен быть размер махра, раз отец даже через моё сопротивление хочет выдать меня замуж. Да, семья Беркера невероятна богата, особенно в глазах моего отца, но неужели отец решил устроить эту женитьбу ради денег? Даже при разры-ве помолвки со стороны жениха половина махра остаётся семье невесты, а порой и весь махр, если так пожелает жених. Только я сомневаюсь, что Беркер решил жениться на мне и устроить помолвку ради того, чтобы после отказа оставить половину выкупа моей семье. Получается, отец чем-то обязан семье Инанбей? Да, семья Инанбей взяла к себе на работу отца, Челика, му-жа Ширен и даже дедушку, но это мелочь. Отец залез в долги или что-то похуже? Мой отказ негативно скажется на всей семье, но я переживаю лишь за Эмель и маму. В особенности за Эмель, её жизнь и судьба итак сложились весьма печально.
Если отец решил выдать меня замуж за Беркера из-за своих долгов, то страшно представить ка-кого размера эти долги. А если дело не в деньгах, то это что-то весьма серьёзное. Настолько, что отец готов пожертвовать самой красивой дочерью Аль-Набери и самым ценным сокровищем семьи. Я никогда не считала себя сокровищем и тем более не оценивала себя, как товар, но и без того знаю, что очень красива. А мою ценность решали отец и дедушка. Нет, я готова пожерт-вовать собой ради семьи, в особенности ради мамы и Эмель, если бы была уверена, что любима и дорога своей семье. К сожалению, это не так. Так уж вышло, что наша семья не самая дружная, сплочённая и крепкая, в ней всё держалось на страхе. Страхе к отцу, всё было подчинено его воле, лишь в редком случае воле дедушки и прадедушки. Именно волей прадедушки Турчая, Эмель осталась в кругу семьи и не была выставлена за дверь на произвол судьбы. Та же Ширен, будучи моей старшей сестрой, не особо ладила со мной и слегка недолюбливала, она легко мог-ла сдать меня отцу, чтобы насолить. Муж Ширен – Докуштуг считал, что я плохо влияю на его жену и детей, что я избалована и отбилась от рук, хотя пару раз пытался залезть мне под юбку (даже в присутствие жены). Избалованной меня считал и старший брат Челик, он давно избил бы меня в воспитательных целях, но страх перед отцом и прадедом останавливали брата от руко-прикладства. С Эролом у нас тоже нет точек соприкосновения, и любовью он ко мне не пылает. Племянники меня обожают, но их почти не подпускают ко мне и не оставляют наедине. Караса – жена Челика считает меня мубтади, или проще говоря - неверующей, и обходит стороной, дед Гюль замечал меня лишь прилично накатив на грудь. Всё остальное время дед страдал рассеян-ным склерозом. Прадедушка Турчай считал, что я надежда семьи на лучшее будущее, но при этом относился ко мне так, словно я очень дорогая рабыня или очень редкая птица в золотой клетке, несущая алмазы и изумруды. Он трясся надо мной так, что становилось тошно, и ограни-чивал буквально во всем: не приведи Аллах, что случиться со мной! Оставались лишь мама и Эмель, которые хоть и боялись отца и полностью были на его стороне (по крайней мере, с виду), время от времени прикрывали меня и помогали избежать проблем. Мама часто открыто выска-зывала недовольство моим поведением, но не давала меня в обиду и прикрывала в случае чего. Эмель вообще пару раз принимала удар на себя, хотя я ни разу не просила её об этом, но была безмерно благодарна.
Своим отказом от помолвки и свадьбы с Беркером, я ставлю Эмель и маму под удар, но я не мог-ла иначе. Тем не менее, как только я встану на ноги, то заберу Эмель к себе. Надеюсь, будет уже не слишком поздно. Мама понятное дело не уйдёт от отца, по большей части из-за страха перед ним, в меньшей - из-за чувства долга и силы привычки. Я знаю, что мама не любит отца, никогда не любила, любовью между ними и не пахло. Маму выдали замуж без её согласия точно так же, как Ширен, Эмель и Карасу, как сейчас пытаются выдать меня. Да, мама не любит отца, но нико-гда не говорила об этом. Мама вообще весьма скупа на эмоции, как и на слова. В эмоциях отец и мама весьма похожи. Из отца тоже не вытянешь ни одной эмоции.
Отец. Я поежилась при одном воспоминании о нём. Он сейчас в бешенстве и это повод для бес-покойства. Одно дело говорить с ним по телефону, а совсем другое столкнуться с его гневом во-очию. Вряд ли я тогда смогу выдержать его ярость. От одного взгляда отца у меня подгибались колени, не говоря уж о том, чтобы столкнуться с ним в гневе. Когда отец впадал в бешенство, вся семья пряталась по углам и комнатам, даже дедушка Гуль и прадед Турчай избегали беспокоить его. Но ещё никогда гнев отца не был направлен на меня и только на меня. Только один этот факт вселял в меня дикий ужас перед вероятной встречей с отцом, когда мне придётся сообщить ему о смене гражданства.
Такси останавливается возле дома Хелльборнов, и я, расплатившись, выхожу из него. Надеюсь, Кэйтарайн дома, мне крайне необходима её помощь или хотя бы совет. Бросаю взгляд в сторону дома Беллы, который находился чуть ниже по улице, и вижу мощный внедорожник «Митсубиси Паджеро» на подъездной дорожке. Значит, Белла дома. Это хорошо, её совет или помощь мне тоже будут весьма кстати. Я уверенно поднимаюсь на крыльцо дома Хелльбергов и стучу. Дверь открылась практически сразу, и передо мной оказался Джерт. Джерт -  младший брат Кэйтарайн 11-12 лет, с торчащими во все стороны волосами чёрного цвета, он мило улыбнулся мне.
- Кэйтарайн дома? – я улыбнулась ему в ответ.
- Для начала, привет, - нагло усмехается мальчишка.
- Видимся почти каждый день, - отвечаю я на это.
- И чё? – вот же маленький хулиган! – Ладно, проходи. Кэйт наверху, готовиться к приезду Ку-колки.
Я смело вхожу в дом за Джертом.