Я все еще люблю тебя! Глава Двадцать Пятая

Глава Двадцать Пятая.  Встреча с прошлым.


— Чтоб с этим Резвановым я тебя больше не видел, – категорично заявил Прохор.
— Почему? – растерянно спросила Марина.
— Да, потому что гнилой он человек! Вон, посмотри, что он в Лёшкином доме устроил…   
Подробности рассказа отца Марину вообще не интересовали. Все, что сейчас Прохор бы не сказал, автоматически списывалось на предвзятое отношение к Павлу Олеговичу да на повышенную мнительность.
— Пап,  тебе самому-то не надоело!?! – чуть не закричала Марина. – По поводу и без повода на человека всех собак вешаешь.
В ответ на это Прохор махнул рукой и быстро вышел из комнаты. Увиденное им давало большую пищу для размышлений, а придаваться таким размышлениям он любил, сидя на скамейке, у себя во дворе.   
Потягивая дым сигареты, Мосолов даже не заметил, как калитка во двор его дома распахнулась, и в неё вошел Отец Николай. Вид у священника был усталый и порядком изможденный. Сказывались и многие труды, переносимые Отцом Николаем, и уже изрядно подорванное здоровье. Казалось, Прохор даже не заметил подошедшего к нему священника.
— Как дела, Прохор Кирьянович. – в полголоса спросил Отец Николай.
К каким-либо разговорам Мосолов явно не был расположен. Лишь беспредельное уважение к священнослужителю не позволяло ему ответить грубо.
— Она меня ни во что не ставит, – не глядя на собеседника, ответил Прохор. – Для неё все мои слова – пустой звук.
— Вы сейчас о ком говорите?
— Да, о доченьке своей единственной! – Прохор тяжело вздохнул. – Отец Николай, вот что я делал не так? С детства мы с женой с Марины каждую пылинку сдували. Ну и что в результате? Вон, сороковник скоро стукнет, а ума, как не было, так и нет. Спуталась с этим приезжим, а он – бандюган самый настоящий.
— Прохор Кирьянович, но для таких обвинений нужны очень серьезные основания.  Вы что-то знаете?       
Рассказанное Прохором привело Отца Николая в состояние оцепенения. Павел Резванов никакого доверия у него не вызывал, но даже он не предполагал, что речь может иди о чем-то по-настоящему из ряда вон выходящим.
— Вы уверены? – спросил Отец Николай Мосолова. – Прохор Кирьянович, вы сами понимаете, насколько все это может быть серьезно?               
— Батюшка, я два года во внутренних войсках отслужил, и мне ли не знать о содержании подобных ящиков?
— Все, что вы сейчас говорите, настолько страшно, что, честно говоря, в голове не укладывается, – сказал Отец Николай. – Это что? Получается, у нас здесь, под боком, целый бандитский притон появился?
— Хуже, Отец Николай! Намного хуже! – махнул рукой Прохор. – Мне Лёшка незадолго до своей гибели такое рассказал... 
Рассказанное Прохором заставило Отца Николая понуро опустить голову. Несомненно, он знал, о чем может идти речь, и это знание только усугубляло то незавидное положение, в котором оказалось все село. 
— Надо бы в полицию сообщить, – тихо промолвил  священник.
— Да, какая полиция, Отец Николай!?! – воскликнул Прохор. – У таких людей, как этот Резванов, в любой конторе все схвачено. Он что, от ментов не сможет отмазаться?   
Все, что рассказал Прохор, для Отца Николая было еще одной информацией к размышлению. В силу своего знакомства с Алексеем Лариным, священник представлял, о чем шла речь, и это осознание погружало в достаточно неприятные для него воспоминания.
Домой Отец Николай вернулся около полуночи, и застал у себя гостя, увидеть которого ожидал меньше всего.
— Бог в помощь, Отец Николай, – услышал священник знакомый голос, как только отворил калитку во двор своего дома.
Сидевший на завалинке перед домом Отец Лавр излучал всегда присущую ему улыбку и с нескрываемой радостью смотрел на своего собрата. Увидевший его Отец Николай был немало поражен. С Нового Афона никаких известий о приезде кого бы то ни было не поступало, а поэтому появление Отца Лавра было настоящей неожиданностью.
— Какими судьбами, Отче? – спросил Отец Николай. – Что, что-то стряслось в монастыре? 
— Что вы! Господь с вами! – замахал руками Отец Лавр. – С Божией помощью справляемся. – Тут вот дело какое: к Отцу настоятелю обратились за помощью игуменья одного монастыря в Вологодской области. Там у них недавно новый храм освятили. Владыка прислал нового батюшку. Ну, а он – человек молодой. С такой паствой никогда не работал. Вот и просит матушка-игуменья, чтобы к ним кого-нибудь поопытнее прислали. 
— Хорошо, но я-то здесь причем? – спросил Отец Николай.             
— Ну, как же, Отец Николай! Вы – человек опытный! Вам и карты в руки! Ну, кто еще, кроме вас, сможет ввести в курс дела молодого священника?  Тем более, если речь идет о женском монастыре.               
Отец Лавр, конечно, знал, о чем говорил. Не было среди братии монастыря никого более дисциплинированного и более исполнительного, чем Отец Николай.  А уж его, произносимые с амвона, проповеди никого не могли оставить равнодушным. В общем, вопрос о том, на кого из числа братии монастыря можно возложить миссию наставничества молодого священника, отпадал сам собой.
— Когда надо ехать? – спросил Отец Николай.
— Чем скорее, тем лучше. Там местный епископ хочет поскорее провести освящение нового храма. Ну, а для этого нужно присутствие более-менее опытного священника. Вы же у нас не просто священник. Вы – иеромонах. Вам, как говорится, и карты в руки.
На сборы  в дорогу много времени не понадобилось, и уже на следующий день Отец Николай готов был отправиться в неизведанные края.
Перед отъездом священник зашел к Прохору, которого застал далеко не в самом лучшем расположении духа.
— Что случилось на этот раз, Прохор Кирьянович? – спросил Отец Николай.               
— Маринка из дома ушла, – вздохнув, ответил  Мосолов. – Еще и Даришку с собой забрала.
— Куда ушла?
— Да, известно куда! К своему… этому Резванову помчалась! Будто медом ей у него намазано, – сокрушался Прохор. – Отец Николай, вот что мне теперь делать? С утра собрала вещи, да и была такова… 
Рассказ Прохора оставлял в душе Отца Николая тревожное чувство. Чтобы не доверять новому агроному, у него были все основания. Отношения с сельским священником у Павла Олеговича не заладились с того дня, как Резванов появился в селе. Слишком выпячивало двойное дно нового агронома, чтоб этого можно было не заметить.               
Антипатия Отца Николая к Резванову оказалась взаимной. «Скелет» также глубоко презирал сельского священника. Слишком непонятным казался ему этот, как он его называл, деревенский мямля.
— Если Мосолова я еще могу как-то контролировать, то поп мне абсолютно неподвластен, – жаловался Сергеенков своим гостям.
— Слушай, «Скелет», как будто ты не знаешь, как такие вопросы решаются, – ответил один из подельников. – Помнится, в прежние времена такие вопросы у тебя не возникали.   
— Понимаешь, «Гроссмейстер», если хоть один волос с головы этого попа упадет, тут такой вой поднимется. Он же, как только сюда приехал, у всего села стал популярностью пользоваться просто бешеной.
— «Скелет», тогда за дочку этого Мосолова тебе очень крепко держаться надо, – произнес Разумовский. – Мы ведь должны быть в курсе абсолютно всего, что в этой дыре происходит.   
Гости, периодически наведывавшееся к Сергеенкову, были весьма специфические, а один из них имел над Евгением Павловичем абсолютную власть. Надо сказать, в присутствии «Гроссмейстера» Сергеенков чувствовал себя достаточно неуверенно. Одно неверное слово, даже один неосторожный взгляд, брошенный на Альберта Михайловича, мог привести к последствиям, о которых Сергеенкову пришлось бы жалеть всю оставшуюся жизнь.
Другое дело – второй гость Евгения Павловича.
Архип Георгиевич Цикунов уже долгие годы был самой настоящей шестеркой «Скелета». Лишнего шага не мог сделать этот человек без ведома своего патрона, имевшего над ним неограниченную власть. Когда судьба свела этого человека с Евгением Павловичем Сергеенковым, никто не помнил, но его влияние на Архипа Георгиевича было настолько велико, что уже не было возможным представить этих двух людей порознь.   
— В Москве-то хоть в курсе, что здесь творится? – спрашивал «Скелет» Архипа Георгиевича. 
—  Ну, а как же? – отвечал Цикунов. – «Черный принц» поставил на уши всех, кого можно, лишь бы все прошло без сучка, без задоринки.
Ко всему, что происходило в «Калиновом ручье», Архип Георгиевич имел самое непосредственное отношение. Именно в нем Герман Сапранов видел своего соглядатая на Кубани, а также исполнителя своих, даже самых одиозных, поручений. 
— Никто, никогда и ни в чем не должен тебя обнаружить, – говорил Герман Федорович Цикунову. – Ты, главное, помни, кому и чем до гробовой доски обязан.
Кому и чем он обязан, Архип Георгиевич помнил хорошо. Именно поэтому любая просьба, любое требование «Черного принца» выполнялись по первому требованию.   
Не только, как кость в горле, у «Скелета» и «Гроссмейстера» сидел Отец Николай. В столице рассказы о сельском священнике также вызвали немалое раздражение со стороны Германа Федоровича Сапранова. 
— Об этом попе мне нужен максимум информации! – стуча кулаком по столу, орал Герман. – Даже трудно представить, насколько этот человек может быть опасен.
Трудно было сказать, почему обычный сельский священник был так ненавистен Герману Сапранову. Своей неприязни к Отцу Николаю Герман даже не считал нужным скрывать, все время показывая свое самое презрительное отношение к этому человеку.   
 — Герман, иногда складывается впечатление, что с этим священником вы однажды пуд золота не поделили, – говорил Владимир Борисович. – Ты о нем, я смотрю, без содрогания в голосе говорить не можешь. 
 — Да, потому что, Володя, не должны такие люди по земле ходить, – отвечал Сапранов. – Он – позор для всей церкви. Понимаешь? По таким, как он, тюрьма даже не плачет, а в три ручья заливается!
Отношение Германа Федоровича к Отцу Николаю носило явно предвзятый характер. Правда, с чем оно было связано, никто не знал, но при всяком упоминании о сельском священнике у Германа Сапранова начинали трястись поджилки.      
— И все-таки не понятно: какая кошка между вами пробежала? – не успокаивался Ромодановский.       
— Да, никакой кошки, Вова, между нами, собственно говоря, и не было, – признался Герман Федорович. – Просто в ненужное время и в ненужном мы с ним месте оказались на одной дороге.   
Об истинных причинах, скажем так, слишком предвзятого отношения Германа к Отцу Николаю знал только сам господин Сапранов. Впрочем, и о том, кто такой Герман, священнослужитель хорошо знал. Судьба столкнула этих двух людей много лет назад, и каждый из них оставил о себе достаточно неприятные воспоминания.
Мог ли Отец Николай думать о чем-то другом, кроме как о возложенной на него миссии? Наверное, нет, но память вновь уносила его в те дни, когда он еще не принимал на себя монашеские обеты, а был обычным водителем грузовика одной из автобаз Краснодара.
Именно тогда появился в его жизни человек, значивший для него гораздо больше, чем чтобы то ни было.
Полина Римашевская была девушкой явно не из простой семьи, а принадлежащей кругам так называемой элиты. Её отец был директором одного из крупнейших в крае торговых объединений, что открывало перед ним двери в самые высокие кабинеты, а также делало Полину одной из самых завидных в крае невест.
Судьба девушки её родителями была решена еще загодя. Женихом Полины мог быть только выходец из какой-нибудь привилегированной семьи, и никто больше. Полина встреча с молодым водителем грузовика Николаем Стрижовым спутала все родительские планы.
— Мама, давай так: своей судьбой я буду как-нибудь сама распоряжаться, – попросила Полина Регину Робертовну. – В конце концов, это – моя жизнь, и только мне решать, как я ей буду распоряжаться.            
Подобные слова Полины не расценивались иначе, как неслыханная дерзость, с которой ни её мать, ни отец смириться не могли.   
— Что она о себе вообще возомнила!?! – возмущался Аркадий Михайлович. – Что, забыла, кому обязана всем, что у неё есть!?!
— Аркаш, да, не кипятись ты раньше времени, – махнула рукой Регина Робертовна. – Ты же знаешь: у молодых всегда ветер в голове. Позволь уж мне со всеми этими любовными бреднями разобраться. Я-то точно найду, что сказать этому новоявленному жениху нашей дочери.
Что она хотела сказать Николаю, Регина Робертовна представляла себе досконально. Правда, о последствиях такого разговора женщина даже не задумывалась, а они, эти последствия, не заставили себя долго ждать.   
Не только Николай Стрижов был претендентом на руку и сердце Полины. Главная опасность таилась там, где молодые люди вообще меньше всего могли её ожидать.
Давний приятель Аркадия Римашевского – краевой партийный функционер Федор Сапранов давно смекнул, какую выгоду может принести брак его сына Германа с дочкой Аркадия Михайловича Полиной.   
— Давай, сразу бери быка за рога, – инструктировал сына Федор Кузьмич. – Помни, от того, насколько ты будешь активен, благополучие нашей семьи зависит.
Наставлениям отца Герман принялся следовать рьяно, настойчиво, не взирая ни на какие препятствия на своем пути. Его совершенно не интересовало, что сердце девушки уже занято, а поэтому шансов на успех у него нет абсолютно никаких.               
Незадачливый соперник в борьбе за Полину даже не представлял, с чем ему придется столкнуться. Все началось с визита к Николаю Регины Робертовны, которая в достаточно резкой форме потребовала оставить её дочь в покое.
— Не для вас она, молодой человек, – сказала Регина Робертовна. – В нашей семье водители, в принципе, не катируються, а уж про вас вообще говорить нечего.
О последствиях этого разговора женщина даже не задумывалась, а они, эти последствия, не заставили себя долго ждать.
Почему в тот вечер Регине Робертовне пришлось выйти на улицу, она сама уже не помнила. Солнце уже склонилось за горизонт, а на небе тут и там стали появляться тусклые, лениво освещающие земную поверхность, звезды.  Придомовый двор тогда оказался абсолютно пустым.
Когда Регина Робертовна вышла из подъезда, ничто не предвещало какой-либо экстраординарной ситуации. Двор к этому времени совсем опустел. Старики, традиционно стучавшие в домино, разбрелись по своим квартирам, а детвора, всегда в изобилии во дворе присутствовавшая, видела уже далеко не первый сон.
Все, что произошло в тот момент, когда за ней захлопнулась дверь подъезда, Регина Робертовна помнила плохо. Ослепительный свет фар, визг тормозов – все смешалось в единую какофонию, а все, что происходило потом, было уже за пределами сознания несчастной женщины.
— Дорогая, я тебе обещаю: от этого выродка мокрого места не останется, – услышала Регина Робертовна слова мужа, как только открыла глаза.   
Все, с ней произошедшее, оказалось настолько банальным и настолько предсказуемым, что милиции не пришлось тратить много времени на его раскрытие. 
Доблестные сотрудники правоохранительных органов нагрянули домой к Николаю ранним утром, когда он собирался идти на работу. Обвинения, предъявленные ему, были настолько нелепы, что у его матери на несколько секунд даже пропал дар речи.   
— Да, что ж это такое творится!?! – возмущалась Анастасия Титовна. – Раньше с этим вашим Афганистаном мне парню житья не давали, а теперь пытаетесь его еще и в тюрягу упрятать!
— Анастасия, ты вообще думай, когда что-то говоришь! – одернул не в меру распаленную женщину местный участковый Баландин. – В Афганистане твой сын выполнял долг перед родиной, и родина ему за это всегда будет благодарна. Сейчас же речь идет о совершенно другом. Твой Колька, как вернулся, почему-то бандюгом заделался. Вон, зачем-то очень уважаемую  женщину на своем грузовике сбил. Её муж, между прочим, мне сейчас чуть всю контору не разнес. Все требовал найти и покарать виновника.
— Хорошо. Ну, а мой Коля-то тут причем? – спросила Анастасия Титовна.
— Как причем? Все ведь на него указывает. Вон, и  Регина Робертовна на него показания дала, и свидетель нашелся.
Все дальнейшие споры и пререкания были абсолютно бесполезны, и Николаю пришлось проследовать в местное отделение милиции вслед за Баландиным.               
Обструкция, устроенная молодому человеку в милицейском отделении, была сродни допросам в каком-нибудь НКВД. Присутствовавший здесь же Аркадий Михайлович рвал и метал, посылая в адрес Николая самые отборные проклятия.
— На зоне торчать будешь до конца дней своих, пока не сдохнешь! – кричал Римашевский. – Никакие характеристики с работы, никакое заступничество мамаши тебе точно не помогут. 
Состряпать дело против, в принципе, никому не нужного шофера большой проблемы не было, и уже пару месяцев спустя Николай Стрижов отправился отбывать наказание в места, не столь отдаленные.
На целых девять лет колония, расположенная где-то в северных краях, должна была стать для Николая постоянным пристанищем. Изначально местный контингент принял нового сидельца в штыки. Особенно неистовствовал некто Одноколов – начальник колонии, в чьем сознании никак не могли уложиться не слишком покладистый характер Николая, ни его патологическое смирение. 
— Глаз с него не спускай! – инструктировал Одноколов местного авторитета «Белоручку». – Таких, как он, я насквозь вижу. Даром, что тихоня, а сам – себе на уме. От таких, как этот Николашка, ожидать можно всего, что угодно.
Неизвестно, как сложилась бы дальнейшая судьба Николая Стрижова, если бы не его встреча с Отцом Герасимом Царегородцевым.
Каким образом этот служитель культа оказался в местах, не столь отдаленных, он сам хранил гробовое молчание, но на зоне этот батюшка авторитетом пользовался непререкаемым. Бывалые урки лишний боялись рот открыть в присутствии этого человека.               
Под опеку Отца Герасима Николай попал сразу же, как только оказался в колонии. Такое внимание со стороны священника к юному сидельцу стало причиной недовольства тюремного начальства.
— Диссидентов нам только тут еще не хватало, – говорил Одноколов. – Этот батюшка себе на уме. От таких, как он, все, что угодно, ожидать можно. 
Интуиция не подводила начальника колонии. Человека более авторитетного, чем Отец Герасим, на зоне было не сыскать, и этот факт создавал в работе Одноколова определенные неудобства.
— Из-за этого попа меня на зоне скоро ни один урка в грош ставить не будет, – жаловался Одноколов своему начальству.               
Причин для беспокойства из-за Отца Герасима у лагерного начальства было, конечно, много. Слишком большим авторитетом пользовался он среди заключенных. Порой, его слово было гораздо весомее и значительнее слова Одноколова.
— Не хочет тут тебя никто слушать, – выговаривал начальнику колонии один из его руководителей.
— Да, я сам не знаю, что мне делать, – сокрушался Одноколов. – Я скоро здесь совсем пустым местом стану. У этого попа защитников где только нет. Эти борцы за права в колонии скоро пропишутся.
Вскоре помощь Одноколов получил от туда, откуда меньше всего ждал. Правозащитникам удалось-таки  доказать всю неправомочность тюремного заключения Отца Герасима, и его освобождение было уже не за горами.   
— Как гора с плеч свалилась! – восклицал Одноколов. – Теперь хоть от этих ходоков отдохнуть можно будет.
Радость начальника колонии от предстоящего досрочного освобождения Отца Герасима имела свою цена. Категорически отказывался батюшка от пересмотра своего дела, если хотя бы не будет поставлен под сомнение судебный вердикт, вынесенный в отношении Николая Стрижова.      
—  Вот зачем вашему батюшке этот доходяга понадобился? – спрашивал Одноколов адвоката Отца Герасима. – Ему что, больше всех надо? За этого Стрижова тоже, между прочим, на воле очень серьезные люди впряглись. Если он здесь срок от звонка до звонка не отмотает, им это очень не понравится.      
— Об этом, Захар Захарович, тебе надо спросить самого Отца Герасима,  – ответил адвокат Ананьин. – Я тоже не понимаю, чем этот парень так нашему батюшке приглянулся.
Прежде, чем тюремные ворота закрылись за спинами отца Герасима и Николая, батюшке пришлось пережить серию достаточно пристрастных допросов начальника колонии. Никак не мог поверить Одноколов в совершенно бескорыстное участие батюшки в судьбе, как три копейки, простого, совершенно никому не известного парня.               
— Отец Герасим, ну, вот зачем вам этот доходяга понадобился? – спрашивал священника начальник колонии.
— Да, понимаете, Захар Захарович, я органически не переношу несправедливости. То, как поступили с Николаем, - это просто где-то за пределами добра и зла находится.  В общем, хотелось бы исправить подобную несправедливость.
Даже не представлял Ананьин всех неприятностей, которые последуют вслед за условно-досрочным освобождением Николая Стрижова. Заинтересантами в заключении Николая оказались люди влиятельные, и спускать на тормозах такое развитие событий они не собирались. Особенно неистовствовал Хлопонин, в чьем сознании никак не могло уложиться проявление какой-либо инициативы.
— Ты хоть понимаешь, каким людям ты дорогу перешёл!?! – орал Борис Станиславович. – Этот твой Стрижов принадлежит числу так называемых неприкасаемых. То есть, никогда, ни под каким предлогом он не должен был выйти за тюремные ворота.
Перед оказавшимся на свободе Николаем реальность открылась с более жестокой стороны, чем можно было подумать.  О каком-либо трудоустройстве не могло идти речи. Потенциальные работодатели сочувственно вздыхали, делали грустные глаза, но все, как один, говорили, что ничем не могут помочь.
— Здесь, в родном городе, ничего подходящего для себя я найти не смогу, – жаловался Николай Отцу Герасиму. – Все смотрят на меня, как на прокаженного. Я уже все места, какие только можно, обегал. Все, как только мою справку видят, со мной даже разговаривать не хотят.
— Ну, значит, Коля, Господу вы нужны не здесь, а где-то, в другом месте. Меня тоже отправляют служить на приход, в Ростовскую область. Не хотите мне компанию составить? Недавно там освятили еще один храм. Церковь, конечно, старинная, но находится в совершенно заброшенном состоянии. В общем, одному мне там тяжко придется, а ваша помощь пришлась бы очень кстати.
Такое предложение Отца Герасима Николаю не могло не понравиться, и вскоре он был готов отправиться в дорогу.
Глубоко провинциальный городок своих новых обитателей принял двояко. Прихожане храма с большой радостью отнеслись к приезду батюшки и его помощника, но были и те, кто воспринял приезд Отца Герасима и Николая явно в штыки. В первую очередь, это относилось к негласному хозяину городка Федору Кузьмичу Сапранову, неизвестно каким ветром занесенного в эту глухомань, но чувствовавшего себя здесь полноправным вершителем судеб всех каждого.   
Появление в городке Николая Стрижова для Федора Кузьмича стало настоящим шоком, что выразилось в грандиозной выволочке, устроенной Хлопонину.
— Я не для того тебя брал к себе, чтобы ты разводил еще и правозащитную деятельность! – кричал Федор Кузьмич. – Сказано ведь было: никогда этот доходяга не должен выйти из тюрьмы! Почему он вдруг оказался на воле!?!   
— Федор Кузьмич, но вы же знаете: Ананьев мне неподотчетен, – промямлил в оправдание Хлопонин. – Все мое общение с ним ограничивается только редкими встречами в коллегии.
—  Ой, Боря! – погрозил пальцем Федор Сапранов. – Сколько раз я тебе говорил: не умеешь лукавить – не берись. Каждая собака в коллегии знает, что этот Ананьев – твой личный протеже. Он же без тебя шага не может сделать.
Правила пребывания Николая на новом месте жительства были обозначены сразу же, после его появления в городе.
Совершенно неожиданный визит к нему Федора Кузьмича сразу же расставил все на свои места.
— Я надеюсь, ты понимаешь: твое здесь нахождение должно сопровождаться соблюдением определенных правил, любое нарушение которых может иметь для тебя самые неприятные последствия, – сказал Федор Сапранов.
— Что за правила? – спросил Николай.
— Во-первых, ты должен начисто забыть о Полине, – продолжил Федор Кузьмич. – Во-вторых, попридержи своего «духовного отца». Ну, совершенно ни к чему начал он тут людей баламутить. Сам же понимаешь: попы сейчас не в чести, а любые его выпады ничем хорошем закончиться не могут.   
Предостережения Федора Кузьмича в скором времени нашли свое подтверждение. Авторитетом в городе Отец Герасим пользовался колоссальным, что, в свою очередь, некоторым вставало поперек горла.
Единственная церковь в городе была всегда заполнена людьми. Казалось, ни время, ни разгул безбожных властей не жалели этот храм. На строении церкви время оставило безжалостные следы. Тут и там со стен осыпалась штукатурка. Купола храма умоляли об обновлении, а лики с икон смотрели на присутствующих прихожан каким-то строгим, почти осуждающим взглядом.
Все изменилось с приездом в город Отца Герасима. Батюшка обладал какими-то неслыханными способностями. В воскресные дни церковь, до приезда батюшки заполнявшая лишь наполовину, была переполнена людьми. Чтобы послушать проповеди нового священника, собирались не только жители города, но приезжало еще много людей издалека.      
Недоброжелателей у Отца Герасима тоже хватало с избытком. Прежде всего, священник встал поперек горла местному хозяину жизни Федору Сапранову и его отпрыску Герману.
— Сам понимаешь: чем быстрее этот святоша уберется из города, тем спокойнее будет для нас обоих, – говорил Федор Кузьмич сыну. – Вопрос только в том, как это можно осуществить.
— Вот как раз это – вообще не вопрос, папа, – уверенно сказал Герман. – Ты же сам, я помню, подобные проблемы решал с поразительной легкостью. Что же сейчас мешает прибегнуть к подобным средствам?
Решать вопросы неординарными способами Федору Кузьмичу с Германом приходилось неоднократно. Каждый раз из очень нетривиальных ситуаций оба выходили сухими из воды, не оставляя вокруг не единого подозрения в свой адрес.    
— Ты сейчас о чем? – спросил Германа Федор Кузьмич. 
— Ну, как о чем? – усмехнулся Герман. – Помнится, когда надо было устранить  «Сивого» из Ялты, перед тобой никаких проблем не стояло.   
— Сын, ну, ты одно с другим не путай! «Сивый» был отпетым уголовником. На нем клейма негде ставить было. А этот поп – общественно-значимая фигура. Если с ним что-нибудь случится, знаешь, какой тут вой начнется?
— Слушай, а ты подключи к решению этой проблемы Витька, – предложил Герман. – Он – мастер такие вопросы решать. Все сделает так, что ни одна собака не подкопается.
Витьком, о котором шла речь, был еще один внебрачный сын Федора Кузьмича – Виктор Васильевич Шабанов. Уже не один год работавший начальником охраны отца, Шабанов с лихвой оправдывал все надежды, возложенные на него Федором Кузьмичом.
— Что бы ни случилось, ты Виктора держись, – не раз говорил Сапранов-старший сыну. – На него ведь, как на себя, при любых обстоятельствах положиться можно. Любую работу, любое поручение выполнит  идеально!
Сам Герман к единокровному брату поначалу относился с некоторым пренебрежением, и лишь со временем смог оценить всю незаменимость этого человека.         
Как раз первым экзаменом на свою нужность для Виктора Васильевича и стала проблема с Отцом Герасимом.
— Не будет нам покоя, пока этот поп здесь ошивается, – сказал  Шабанову Федор Кузьмич. – Витек, ты ведь всегда деликатные вопросы просто виртуозно решал. Вот и сейчас помоги отцу: заткни глотку этому святоше.
— А ты представляешь, что здесь начнется, если хоть один волос упадет с головы этого батюшки? – спросил Шабанов. – Отец, здесь тебе не Краснодар. Там, я понимаю, ты себя царем горы чувствовал. Весь город у тебя в руках был. А тут – городок маленький. Все друг друга наперечет знают. Поэтому твои привычные здесь не сработают.            
— Да, думал, Вить, я об этом, – махнул рукой Федор Кузьмич. – Понимаешь, нужен кто-то, на кого можно было бы списать все, с этим попом произошедшее.
— У тебя есть кто-то на примете?               
— В этой церкви один сторож работает. Пропойца – пропойцей! Забулдыга – забулдыгой! В общем, я так думаю: если на него все списать, никто даже не удивится.   
Слова отца для Виктора Васильевича прозвучали, как своеобразная индульгенция, дававшая ему право действовать, ничего не боясь.   
Проблема с Отцом Герасимом была устранена в скором времени, чему Федор Кузьмич с Германом были бесконечно рады.   
— Как камень с плеч свалился, – сказал отец Герману. – Теперь хоть в городе никто не будет над душой стоять.
Как использовать сложившееся положение с выгодой для себя, Герман понял сразу. Появилась возможность избавиться о постоянной опеки отца, и Герман этой возможностью не преминул воспользоваться.            
— Ты подумал о том, что можно вынести из церкви? – спросил он брата.
— Да, барахла там всякого много. Одни иконы чего стоят. Да, и золотишко с серебром имеются.
Об убранстве храма Герман осведомлен был неплохо. Правда, эта осведомленность не была связана с какими-то религиозными чувствами или вопросами веры, а лежала в сугубо практической плоскости.
— На великие тысячи там добра всякого! – часто говорил Федор Кузьмич Герману. – Бывали времена, когда всякие эксперты, музейные крысы из этой церкви не вылезали.  Все пытались этой богадельни статус охраняемого объекта придать.
— Слушай, а государство не пыталось эти ценности себе изъять?
— Сто раз пыталось. Только толку-то? Сразу грандиозный вой начинался. Тут одних реставраторов с искусствоведами полно понаехало. Все в один голос стали кричать о художественных ценностях, о мировом наследии. В общем, сделали из этой церквушки какой-то неприступный объект. Теперь в неё неофициально и шага сделать нельзя.
— Короче, что ты хочешь, чтоб я сделал? У нас с этим сторожем что, все отменяется?               
— Ни в коем случае! Сделаешь все так, как говорит отец. Только когда ты эту церковь будешь обносить, пару каких-нибудь из неё вещей себе заныкай.      
Виктор Васильевич даже не подозревал, в насколько опасную игру его завлекает единокровный брат. Амбиции Германа простирались намного дальше тех функций, которые были ему отведены отцом, и теперь Федор Кузьмич был для него досадной помехой, нуждавшейся в скором устранении.               
  — Так, а что потом со всем этим добром делать буду? – спросил Германа Шабанов.      
  — Потом ты отнесешь все это к отцу и припрячешь у него где-нибудь в укромном месте.
   — Слушай, ты что задумал? - испуганно спросил Виктор Васильевич. 
   — Восстановить справедливость, Витя. Знаешь, надоело быть постоянной тенью отца. Хочется как-то вырваться из-под его опеки. Ну, а для этого нужны решительные действия. 
Сам Федор Кузьмич был далек от заговора против него со стороны родного сына. Все его мысли были поглощены избавлением от надоедливого Отца  Герасима.               
— Слушай, а обратно в каталажку этого попа вернуть нельзя? – спрашивал отца Герман.
—  Ты что!?! – махнул рукой Федор Кузьмич. – У этого попа покровители в таких кругах есть, куда нам с тобой доступ закрыт, и закрыт будет еще очень долго. Поэтому придется принимать из ряда вон выходящие меры. 
Из ряда вон выходящие меры вскоре были приняты, и в городе они произвели эффект разорвавшейся бомбы. Это событие всколыхнуло горожан настолько, что в округе не было ни одного дома, в котором бы о нем не говорили.
— Не иначе, каких-нибудь залетных занесло, – судачили торговки на базаре. – Икона-то больших денег стоит. Вот и решили через неё поживиться. 
Ограбление церкви было настолько дерзким, что у милиции не было никаких сомнений, в каком направлении надо искать виновника. С церковным сторожем Никитой Худокормовым отношения Отца Герасима не сложились с момента первого появления священника в городе. Слишком завышенного мнения был Худокормов о себе, что Отцу Герасиму нравиться никак не могло.
Поэтому когда тело Отца Герасима нашли с простреленным сердцем на пороге его же дома, официально вопрос о виновнике произошедшего даже не стоял. Милицейские подозрения подтвердил обыск, проведенный в доме церковного сторожа, в ходе которого и был найден пистолет, послуживший орудием убийства.
— Как все легко оказалось! – сказал вполне довольный собой местный следователь Базаев. – Я-то думал: мне за этим загадочным убийцей пол года,  не меньше, бегать придется. А он здесь, в соседнем доме с этим священником жил.   
В силу невероятной популярности Отца Герасима в городе, от самосуда его мнимого убийцу пришлось спасать двум дюжем милиционерам, охранявшим его при аресте.
В защиту несчастного сторожа никто не поднялся, а поэтому обвинительный приговор по его делу был лишь вопросом техники.
— Уезжать тебе отсюда надо, и поскорее, – сказал Николаю Стрижову  Базаев. – Ты запросто можешь следующим стать. Я думаю: с твоей биографией  обтяпать это больших трудов не составит.
Конечно же, бывалый корифей местного сыска знал, что говорил. Зуб на помощника Отца Герасима у Федора Кузьмича Сапранова и его сына был давно, и с тем, чтобы вновь отправить Николая на какой-нибудь лесоповал, они бы медлить не стали.
—  Тебе надо перебраться на Новый Афон, – посоветовал Николаю давнишний знакомый Отца Герасима монах Феофан. – Туда точно, даже  если захотят на тебя все это повесить, никто не сунется. С Отцом настоятелем я договорился. Примет он тебя в любое время. Так что можешь ехать прямо сейчас.               
Не тратя много времени на сборы, Николай тем же вечером отправился в дорогу. Его отъезд стал еще одной причиной для недовольства Федора Кузьмича, что выразилось в выволочке, устроенной им Базаеву. 
— Уж от кого-кого, а от тебя такого я точно не ожидал! – негодовал Федор Сапранов. – Ты хоть понимаешь, сколько компрометирующей нас информации он мог с собой увезти!?!
— Герман, он поехал в монастырь. Кому там может быть интересен компромат на тебя?
Узнав, что Николай был хорошо знаком с Отцом Герасимом, настоятель монастыря принял его с необыкновенным радушием и всей возможной лаской.
— После того, что вы мне рассказали, думаю, стены нашего монастыря – самое безопасное для вас место, – заключил настоятель, выслушав рассказ Николая. – По крайней мере, здесь вас искать точно не будут. 
С этого момента у Николая началась новая жизнь, резко отличавшаяся от той, что была прежде. Среди братии молодой сотоварищ Отца Герасима почему-то сразу снискал всеобщую любовь и расположение. Тяжелыми послушаниями его никто не искушал, а было найдено для него занятие по силам и, главное, по нраву.
— Вы мне рассказывали, что когда-то водителем работали, – сказал настоятель. – У нас тут есть один грузовичок еще непонятно какого года выпуска. Техническое состояние этой машинки, понятное дело, оставляет желать много лучшего, но монастырь в этом чуде технике немало нуждается. Вот я и подумал: может, в нашем гараже ваши умения пригодятся. Вы бы не могли посмотреть, к чему этот грузовик еще пригоден. Уж больно не хочется его в утиль сдавать.
Грузовик, о котором было рассказано Николаю, как оказалось, еще не отжил свой век и вполне был пригоден к использованию. Потратив целый день на перебирание двигателя и устранение различных неполадок, молодой послушник довел-таки до ума раритет отечественного автопрома и был готов к дальнейшей объездке железного коня. 
Благодаря Отцу настоятелю, хозяйственная деятельность монастыря была достаточно обширной и требовала со стороны братии больших физических затрат. Ежедневные рейсы на местный рынок для продажи там плодов монастырского сада к таким затратам относились, и возложены они были на нового послушника Николая.
Надо сказать, шофером Стрижов всегда был заправским. Руль старой колымаги в его руках буквально ожил, а сама машина стала нарезать такие круги, о которых раньше можно было только мечтать. С появлением нового водителя заметно изменилась жизнь и самой обители. Отзывчивость и доброжелательность Николая нельзя было не заметить, и никто из братии не мог этого не отметить. 
— Уже давно в стенах нашего монастыря такого исполнительного послушника не было. – сказал как-то Николаю Отец Лавр. – Сразу видно: общение с Отцом Герасимом принесло свои благие плоды.   
Чем дольше Николай находился в монастыре, тем быстрее из его памяти стирались картины прошлой жизни. Куда-то за горизонт ушли все прежние невзгоды и неустроенности, а вместо них в жизни Стрижова появились дни, каждый из которых был наполнен определенным смыслом.
— С посланными вам испытаниями вы, я смотрю, справляетесь на отлично! – сказал Николаю Отец настоятель. – Сразу видно: встреча с Отцом Герасимом явно пошла вам на пользу.
— По-другому и быть не могло, – отвечал Стрижов. – Отец Герасим был редким человеком. Встретить таких людей, как он, вообще большая редкость. Поэтому мне, я считаю, несказанно повезло.   
— Вам бы не хотелось, так сказать, развить успех?
— Что вы имеете в виду, Отец настоятель?
— Вы о постриге не думали? – прозвучал следующий, совершенно неожиданный вопрос.
Этим вопросом Николай был застигнут в настоящий врасплох. К религиозным людям он никогда себя не относил, но пребывание в монастыре, постоянное общение с монахами во многом заставило его  поменять свое мировоззрение.
Из полного атеиста, для которого все религиозные темы были вопросами какой-то заоблачной экзотики, он превратился в человека пламенной веры, с придыханием сердца слушавшего каждое слово, произносимое священником с церковного амвона.
— Отрадно, конечно, Коля, что в стенах нашей обители вы нашли себе успокоение, – говорил Стрижову Отец настоятель. – Сразу видно, в монастыре вы – человек не случайный. Однако, неплохо бы было, если б наш монастырь стал для вас не просто убежищем, а чем-то большим. В вас, Николай, я вижу очень большой духовный потенциал. Если вы выберите духовную стезю, то, несомненно, сможете достичь больших успехов на этом поприще.
Слова настоятеля не могли не запасть в душу Стрижова. Дни, проведенные в монастыре, изменили Николая настолько, что говорить о возвращении к его прежней жизни уже не приходилось. Где-то вдали остались былые чувства и обиды, привязанности и антипатии, воспоминания о прежних днях жизни.
Память Николая не покидал только Отец Герасим. Слишком большое влияние оказал на него этот человек, слишком глубокий след оставил в его жизни.
— Все, что с вами случилось, Коля, зачем-то было нужно, – не раз говорил священник Стрижову. – Я  так думаю: у Господа на вас какие-то особые планы, раз он такие испытания послал. Видать, Ему угодно, чтобы вы находились к Нему, как можно, ближе. 
Что заставило Николая поменять свои религиозные взгляды, для него самого осталось загадкой. Может быть, сказывалась атмосфера монастыря, в котором он оказался. Возможно, сказалось общение с многочисленной братией обители. Но представить себя вне монастырских стен Николай уже не мог.
— Святой Отец, а что нужно для того, чтобы принять постриг? – спросил Стрижов настоятеля. 
— Прежде всего, необходимо ваше искреннее желание. Вам надо понять: монашеская жизнь отнюдь не легка.         
  В непрерывной молитве провел Николай дни перед постригом. После того, как он облачен в мантию, а на его голову возложен клобук, это был уже совершенно другой человек. От прежней жизни осталось только имя, так как постриг пришелся на день памяти Святителя Николая – особо почитаемого  в обители святого.
— Неописуемо повезло вам, Отец Николай, принять постриг в день святого, имя которого дано вам при рождении, – сказал настоятель. 
— Отче, честно говоря, до последнего момента не знал, смогу ли вернуть вам ножницы в последний момент. Разные мысли не давали мне покоя. 
— От лукавого все эти мысли, Отец Николай, – ответил настоятель. – Теперь вы на них, пожалуйста, внимание вообще не обращайте. Помните, отныне на собственную жизнь у нас с вами права нет.
Для Отца Николая его прежняя жизнь действительно ушла куда-то даже не на второй, а на двадцатый план. Самому себе он вообще перестал принадлежать. Вся его жизнь, все его существо отныне принадлежали Господу, и только Господь мог распоряжаться всем дальнейшим ходом развития событий.
Сейчас, под стук колес скорого поезда, воспоминания вновь уносили Отца Николая в дни его юности, когда он был беспримерно счастлив, и, как казалось, ничто не могло помешать этому счастью.
Стены Зачатьевского монастыря приняли приехавшего священника с присущим для тех мест гостеприимством и радушием. Матушка Феодора вся светилась от счастья, радуясь приезду священника.   
— Не представляете, как нам повезло с вами, – сказала она Отцу Николаю. – Отец Никита – человек очень молодой. Всех особенностей нашей обители не знает. Другое дело – вы! У вас и опыт определенный имеется, и с монашеской жизнью вы хорошо знакомы…   
— Матушка Феодора, давайте ничего не будем откладывать в долгий ящик, – в ответ предложил Отец Николай. – Вы можете показать мне церковь, в которой у вас обычно проходят службы?
Храм Святителя Василия Великого пребывал в состоянии,  далеком от идеального. Реставрационные работы явно не спешили здесь начинаться, а поэтому внутреннее убранство церкви можно было смело назвать запустением. Ни время, ни времена не были милостивы к когда-то величественному храму, оставив свои следы на былом великолепии убранства.
— Сами видите, Отец Николай, состояние церкви оставляет желать много лучшего,  – сказала матушка Феодора. – Мы рук, конечно, не опускаем, но, честно говоря, тяжеловато приходится. Реставрация – дело затратное, а лишних денег у монастыря нет.             
У ворот храма Отец Николай увидел женщину, которая внешне ничем не выделялась из общей массы. Неброское платье, плотно повязанный на голове платок, какой-то необыкновенно грустный, усталый взгляд – вот что отличало эту женщину. Однако в этих грустных глазах Отец Николай узнавал что-то до боли знакомое. 
— Матушка Феодора, а кто эта женщина, что выходила из церкви? – спросил Отец Николай настоятельницу.
— О, Отец Николай, это – очень грустная и, главное, запутанная история, – начала свой рассказ настоятельница. – Полина Аркадьевна трудится в нашей обители библиотекарем, но до этого ей пришлось скрыться из психиатрической лечебницы, куда её отправил бывший муж.
— Бывший муж? – переспросил Отец Николай. – Кто же этот изверг?
— Да, личность довольно известная. Что-нибудь про концерн «Континент» слышали? В общем, этот человек долгое время был главой этого концерна... 
Дальше матушка Феодора могла вообще ничего не говорить. Разрозненные фрагменты прошлого в сознании Отца Николая складывались в единую картину, которая оказывалась очень неприглядной.       
Когда взгляд Полины встретился с взглядом Отца Николая, по всему её телу словно пробежался электрический разряд. Меньше всего она рассчитывала встретить бывшего возлюбленного в монастырских стенах, да еще в монашеском облачении. 
— Святой Отец, – робко произнесла Полина, в голосе которой явно чувствовались нотки удивления.
— Отец Николай какое-то время будет проводить службы в храме нашего монастыря, – пояснила настоятельница. 
Дальше можно было вообще ничего не говорить. Полине казалось, что прошлое вновь ожило. Перед ней стоял бывший возлюбленный. Только теперь это был совершенно другой человек. От прежнего Николая остались разве что характерный прищур да все та же крохотная ямочка на подбородке. 
Немая сцена продолжалась минуты три, не больше, во время которой вся прежняя жизнь словно пронеслась перед глазами Полины и Николая. Снова память воскресила все то лучшее, что когда-то между ними было. В сознании вновь воскресли минуты счастья, когда-то пережитые молодыми людьми.
— Вы приняли постриг? – робко спросила Полина.
— Уже давно, – ответил Отец Николай. – Полина Аркадьевна, вы-то расскажите, как у вас жизнь сложилась. Как ваш муж поживает? Наверно, деток у вас с ним много?
В ответ на этот вопрос Полина понуро склонила голову. Похвастаться чем-то хорошим перед Отцом Николаем она не могла, а жаловаться на судьбу, стенать о своих горестях ей не хотелось.
Матушка Феодора, поняв, что при этом  разговоре она явно станет лишней, предпочла удалиться восвояси.
Поговорить Отцу Николаю с Полиной, конечно, было о чем. На долю обоих выпали испытания, смысл которых в обычном человеческом сознании уложиться вряд ли сможет. Обоим было о чем рассказать друг другу. У каждого накопилось друг к другу множество вопросов.
До позднего вечера возле входа в монастырь можно было увидеть сидевших на скамейке монаха и средних лет женщину с невероятно грустными глазами. Эти двое о чем-то оживленно беседовали, но содержание этого разговора было известно только им, двоим.
Каждый из них мог пожаловаться на свою загубленную жизнь, а заодно, рассказать, что пришлось пережить обоим за это невероятно жестокое, бесконечно долгое время.