Вторжение масонов. Глава 4. Сны Марины у камина

предыдущая глава http://proza.ru/2022/09/19/978

самое начала http://proza.ru/2022/09/11/1260


Глава 4. Сны Марины у камина

                Ещё судьба подарит, может быть, надежду,
                Я так хочу во сне увидеться с тобой.
                Ты птицу счастья отпусти ко мне, как прежде,
                А ты во сне назначен мне судьбой.
               
                Н. Павлова.

                Сны были всегда разными, но как будто всегда одинаковыми;
                Сны были всегда случайными, где мы общались лишь знаками.
                Сны были всегда расколоты. Осознанные, но разбитые.
                Я пыталась собрать эпизоды и сделать из них что-то единое.

                Е.Епихина


Марина спала, пригревшись в массивном старом кресле, которое, наверное, хранило память о десятках людей, сидевших в нём за множество десятилетий, прошедших с того дня, когда оно каким-то чудом попало в этот странный заброшенный дом, затерявшийся в глухом лесу. Марина спала, но сон её был неспокоен, она иногда вдруг внезапно вздрагивала, и тогда можно было подумать, что она проснулась. Или вдруг её губы едва различимо шептали: «Рома», «О, Боже, нет!», «Ваше сиятельство», «Меня зовут Марина», «Отпусти сейчас же!», «Нет, что вы, ни в коем случае».

Иногда даже могло показаться, что её глаза чуть-чуть приоткрывались, но проснулась ли она и видит ли то, что вокруг, или продолжает спать и видеть сны, осталось неясным даже для самой Марины. Сны и явь причудливо перемешались, и девушка, свернувшаяся клубочком в старом кресле у старого камина, видела по очереди и то, и другое, просыпаясь и засыпая снова.

Сначала Марине причудилось, что она – белая чайка, парящая над бурным морем. Она, упиваясь свободой, летела в солёных брызгах, высматривая добычу, а потом пикировала вниз и хватала неосторожную рыбку, опрометчиво всплывшую так близко к грани, разделяющей две стихии. Что она потом с этой рыбкой делала, Марина не запомнила. Проглотила ли, уронила ли обратно в море. Всё это не имело значения. Главное, что у неё были крылья и она могла нестись над волнами навстречу солёному ветру. О, это пьянящее чувство полёта! Этот прилив сил, позволяющий оторваться от поверхности земли или воды!

Она спикировала к воде в очередной раз и вдруг кто-то ухватил её зубами за лапки. Она не видела, кто это был, но догадалась, что это была какая-то огромная рыбина. Вот ведь как устроена природа: чайки охотятся на мелкую рыбу, а на них самих охотятся более крупные рыбы, на которых, в свою очередь, охотятся более крупные птицы.
 
Рыбина тянула Марину-чайку в воду, в свою родную стихию, а чайка изо всех сил махала крыльями, чтобы подняться над волнами. Но рыбина не выпускала её из своей хищной пасти, всё тянула и тянула, сильнее и сильнее, глубже и глубже. Точно так же пару часов назад тянула её в свои бездонные глубины вязкая трясина.

Но вот сверху раздался шелест могучих крыльев, и огромная птица в пятнистом оперении, похожем на камуфляж десантника, схватила рыбину в свои мощные лапы и подняла из воды. Рыбина, отчаянно извиваясь, пыталась вырваться из цепких когтистых лап и выпустила Марину-чайку из своей пасти. Птица в камуфляжном оперении утащила рыбину, взмыв высоко в небо, а чудом спасшаяся чайка стремительно полетела навстречу закатному солнцу и скрылась за горизонтом. Марина обнаружила, что видит чайку как бы со стороны и догадалась, что она больше не птица, а просто раздетая догола девушка, спящая в кресле, которой приснился кошмар.

А потом ей почудилось, что она – молодая и сказочно красивая принцесса какого-то совсем небольшого, но процветающего европейского королевства, какого именно она никак не могла вспомнить, но это её не слишком интересовало. Она сидела перед зеркалом в своём будуаре, а фрейлина хлопотала, чтобы надеть завитой светлый парик поверх её прекрасных собственных чёрных волос.
 
Из дворцовой библиотеки раздавался мерный храп её супруга, знатного, но дряхлого герцога, на которого чтение книг наводило тоску и сон. За него прекрасной принцессе пришлось выйти совсем юной по воле её отца-короля, надеявшегося, что единственная дочь сможет продолжить королевский род и подарит ему внука, ведь собственных сыновей, по крайней мере, законных, у него не было. Но, к сожалению его королевского величества, муж её оказался слишком стар и немощен, а исполнению супружеского долга предпочитал другие важные занятия, вроде соколиной охоты и игры в кости, в которой слыл непревзойдённым мастером.

Его королевское величество корил себя за неудачный выбор мужа для своей любимицы, но исправить свою ошибку не мог. Сводом законов его государства расторжение брака не предусматривалось. Разумеется, можно было бы постричь герцога в монахи и засадить в удалённый монастырь либо, что проще, отрубить ему голову на главной площади столицы за какую-нибудь вымышленную государственную измену, но король боялся общественного мнения знатных особ внутри его государства и за его пределами. Злые языки утверждали, что король намерен тайно подговорить кого-нибудь из молодых придворных вызвать герцога на дуэль, чтобы оборвать его пустую жизнь ударом клинка. Но принцесса прекрасно понимала, что всё это досужие домыслы, зная, что король будучи сам в солидном возрасте, слишком уважал старость. К счастью, оставалась ещё надежда, что в виду преклонного возраста герцога и его пристрастию к мадере, он уже скоро оставит их, чтобы занять достойное место в фамильном склепе.

Саму принцессу немощность супруга и игнорирование им супружеских обязанностей ничуть не огорчали, а скорее даже радовали. Иначе ей приходилось бы терпеть физическую близость с этим старикашкой в его безуспешных и утомительных потугах продолжить королевский род. Хотя в герцог и был очень интересным собеседником, и с ним приятно было поговорить об изобразительном или театральном искусстве, но даже мимолётный физический контакт с ним был Марине неприятен. К её счастью, и сам герцог, сославшись на занятость важными государственными делами, не докучал ей своим обществом.
 
Разумеется, принцесса Марина Зильберштадская ещё с юности мечтала о настоящей любви, и страстно желала оказаться в объятиях достойного мужчины, способного полюбить её всем сердцем и готового ради неё на самый отчаянный подвиг. Она верила, что раньше или позже, но обязательно встретит своего героя, и отдаст ему всю свою любовь и самою себя без остатка, как об этом пишут в её любимых французских любовных романах.
 
К счастью, после полугода её безрадостного замужества, такой мужчина явился к королевскому двору. Это был некий граф Ромуальд Мастербургский, только что с триумфом вернувшийся после виктории над соседним герцогством. Едва только увенчанный славой граф, одетый в красный камзол, расшитый золотом, и обутый в огромные сапоги новомодного заграничного фасона, сделанными из единого куска какой-то невиданно гладкой и блестящей кожи, явился ко двору его величества, увидел прекрасное лицо принцессы Марины, сидящей подле своего батюшки, он, этот храбрец, оробел и так долго не мог отвести от неё своего восхищенного взгляда, что придворному церемониймейстеру пришлось два раза кашлянуть, чтобы граф очнулся и выслушал обращенную к нему приветственную речь его королевского величества.

Что же касается самой принцессы, она страстно полюбила его с первого взгляда и с этого момента твёрдо решила, что он и есть тот, с кем она познает наконец радость любви и обретёт неземное счастье. Престарелый же супруг её просто-напросто проспал весь приём и не заметил искры, пролетевший между принцессой и графом. Искра эта, конечно, не осталась незамеченной придворными, присутствовавшими на приёме, но, согласно придворному этикету, вельможи ничем, кроме лукавых улыбок, не выдали своё удивление, а дамы прикрыли свои лица веерами, чтобы никто не заметил, как они злорадно перешёптываются между собой.

В тот же вечер на балу, устроенном в ознаменование великой победы доблестной гвардии его величества под предводительством графа Мастербургского над соседним герцогством, она была приглашена им на менуэт. Во время танца граф приблизился к Марине настолько близко, сколь позволяли приличия и прошептал ей своё признание в страстной любви, вспыхнувшей в его сердце после одного лишь взгляда на её прекрасное лицо. Он сказал, что за считанный час сочинил в её честь торжественную оду, и был бы рад прочесть её в более подходящей обстановке. Щёки Марины вспыхнули ярким румянцем, который стал заметен даже сквозь толстый слой пудры, она сжала руку графа и прошептала ему так тихо, что он догадался о смысле сказанного скорее по движению её влажных алых губ и лучезарного взгляду её огромных карих глаз:
 
– Я буду ждать Вас, граф, в своём будуаре после того, как часы на здании ратуши пробьют три часа по полуночи. Тогда у нас будет возможность отдать себя во власть поэзии. Только прошу Вас сменить Ваши боевые сапоги на мягкие сафьяновые туфли, чтобы пройти незамеченным мимо гвардейцев, охраняющих покои моего батюшки.
 
– Ваше высочество, это великая честь для простого воина, но как же Ваш супруг? – спросил граф, окрылённый её согласием на тайное рандеву.

– Ах, о герцоге не беспокойтесь, он наверняка отойдёт ко сну в своей спальне сразу после окончания бала и, если принять в расчёт количество выпитых им бутылок мадеры, не проснётся до самого завтрака. Нам никто не помешает…
Граф страстно взглянул на неё, не скрывая своего восхищения и вожделения. Но, что он ответил на её слова, она так и не узнала, потому что в этот момент прекрасный сон Марины прервался от чьего-то сдавленного покашливания, раздававшегося откуда-то сверху…
 
Марина подняла голову на звук и увидела на балконе, соединившем левый и правый марши лестницы, мужчину в инвалидном кресле. Похоже было, что это именно он кашлял. На мужчине, как она смогла разглядеть, был старомодный чёрный костюм, не то смокинг, не то сюртук. Ноги его были укрыты клетчатым пледом, спускавшимся до полу. В правой руке он держал лорнет, направленный на Марину. Сидел он в деревянном кресле-каталке с высокой спинкой.

Подробно разглядеть лицо мужчины Марина не могла, света от камина было недостаточно, чтобы увидеть детали. Ей удалось разглядеть только, что у мужчины была борода, делавшая его похожим на портрет поэта Некрасова, который висел в аудитории её училища. Марина решила, что этому мужчина, пожалуй, лет пятьдесят пять.

– Сударыня, прошу извинить, что нечаянно нарушил ваш сон, - вежливо произнёс мужчина,- но я никак не мог предположить, что в это время суток в этом удивительном месте я вдруг встречу столь прекрасное создание. Признаюсь, сударыня, что до сего момента я даже не подозревал о вашем существовании, о чем, признаюсь весьма сожалею.

Марина поняла, что мужчина в коляске, несмотря на выспреннюю речь, просто-напросто плотоядно пялится на её голые ноги, и вдруг вспомнила, что из одежды на ней только льняная скатерть. Она решила завернуться в неё поплотнее, а ноги поджать под себя, чтобы видны были только ступни и ноготки, покрытые голубым лаком.
               
– Простите меня, прекрасная незнакомка, но очарованный вашей красотой и удивленный нашей неожиданной встречей в столь экзотическом месте в столь экзотическое время я даже забыл представиться: Ланевский Порфирий Прокопьевич, профессор Санкт- Петербургского университета.

¬– Марина Сергеевна Селивёрстова, студентка Щепкинского театрального училища.
 
– Да, Михаил Семёнович был актёр выдающийся! Мне довелось знать его лично. Очень, очень талантливый человек. И артистов знаменитых много воспитал. Стало быть и вы, сударыня, из их числа. Смею предположить, что вы артистка?
 
– Да, хотя чтобы стать настоящей артисткой мне ещё многому нужно научиться.

– Не сомневаюсь, что вы очень скоро сможете снискать себе славу в Императорских театрах обеих столиц, с вашей-то… с вашим-то талантом. Но позвольте мне спросить, как вы, уважаемая Марина Сергеевна, сюда попали? Вас взял с собой кто-то из моих коллег? Причём сделал он это без разрешения магистра. Наверное, это был Иннокентий Сергеевич?

– Нет - Марина никогда о таком человеке и не слыхивала. Как, впрочем, и о магистре.

– Значит, это был Владислав Святославович или Пётр Аркадьевич? - предположил профессор.

Марина отрицательно покачала головой.

– Возможно, сэр Альжернон? Что ж, это вполне в его манере, хоть он и выставляет себя джентльменом. Он любит нарушать общеустановленные правила, особенно, если речь идёт об его собственных удовольствиях.

– Нет, не Альжернон, кем бы он там ни был.

– Неужели, сам Роман Серафимович?

– Не знаю такого. Я знаю только Романа Степановича.

– Скажите пожалуйста! К сожалению, не имею чести такого знать. Наверное, он был здесь с одной из первых миссий. Или, наоборот, собирается присоединиться к следующей.

Потом профессор на какое-то время задумался и вдруг спросил:
– А, может быть, вы, сударыня... извините за моё дерзкое предположение, но, может быть, вы из… аборигенов?
 
На этих словах он снова закашлялся.

Марина не поняла его и хотела было обидеться, что её назвали каким-то аборигеном, но профессор был инвалидом и был с ней так вежлив, что нагрубить ему она не решилась.

– Порфирий Прокопьевич, профессор, где же вы? Идите, то есть, езжайте скорее к нам, мы вас уже заждались, – послышался мужской голос откуда-то из глубины второго этажа.

– Надеюсь, прелестная Марина Сергеевна, мы с вами ещё встретимся, а сейчас разрешите мне откланяться, без меня у них вист не складывается, – сказал профессор и, вращая руками колеса в разные стороны, развернулся.

Когда профессор укатил на своей коляске вглубь второго этажа, Марина, оставшись одна, подумала, что ей следовало бы поскорее одеться, пока ещё кто-нибудь, крепко стоящий на своих двоих, и менее безобидный, чем профессор, не застиг её здесь раздетой догола (скатерть не в счёт). Она, как и большинство людей, чувствовала себя менее уязвимой, если на ней было хоть что-нибудь надето.
На стульях около камина она нашла какие-то аккуратно развешанные платья и сухое бельё и решила тут же надеть его. Она предположила, что это она сама, ещё в свою будущность принцессой Зильберштадской, торопливо бросила туда свои одежды, перед тем как прямо на ковре у камина отдаться, наконец, графу Ромуальду Мастербургскому.

 Несмотря на необычный, какой-то старомодный покрой, тонкая батистовая сорочка оказалась ей в пору. Она оказалась очень мягкой, и ничуть не стесняла движений. А вот панталоны заставили Марину помучиться, и с непривычки ей только с пятого раза удалось справиться с их шёлковыми лентами, которые нужно было завязывать на спине. Ей, привыкшей носить эластичные трусики танга, это было совсем непросто. 
«Неужели принцессы в средние века действительно носили такое странное бельё?» – спросонья подумала Марина – «Без прислуги надевать сложно, не слишком-то удобно, да и выглядит, наверное, не очень. Впрочем, под верхней одеждой всё равно не видно».

Она решила надеть одно из двух чёрных платьев, но оно оказалось немного великовато. Марина надела другое платье, которое село на её ладную фигуру, как влитое. «Что-то какое-то чересчур скромное платьице, оно совсем непохоже на тот роскошный кринолин, расшитый жемчугами, в котором я недавно блистала на балу» – подумала она.
 
Никаких колготок и даже чулок с подвязками, никаких башмаков не было и в помине. Зато на стульях подле камина были развешаны для просушки какие-то дурацкие зелёные пятнистые и промокшие насквозь брюки и куртки с многочисленными карманами. Марина вдруг сообразила, что брюки поменьше – её собственные, а брюки побольше принадлежат Степанычу. «Кстати, а где Степаныч?» – подумала она – «Неужели он оставил меня здесь одну и бродит где-то по дому совсем без брюк? Странно...»

«Ну и ладно, обойдусь без чулок, накрою ноги скатертью» – подумала Марина и снова забралась в кресло и свернулась в клубочек. Ей по-прежнему очень хотелось спать, а поскольку теперь, в одежде, она чувствовала себя более защищённой от внешнего мира, она позволила себе вновь забыться сном, питая при этом наивную надежду попасть именно в тот самый сказочный сон, в котором она была принцессой…

Вдруг Марина почувствовала, что чья-то рука достаточно больно впилась в её левое плечо. Она подняла голову и увидела около себя молодую девушку в облегающем стройную фигуру мотоциклетном костюме из чёрной кожи, с интегрированными в него защитными элементами и множеством блестящих стальных шипов и заклёпок. Девушка отпустила плечо Марины, сняла со своей головы мотоциклетный шлем, с прикреплённым к нему сзади лисьим хвостом, и встряхнула роскошными светлыми локонами. Лицо девушки можно было бы назвать красивым, если бы не чересчур яркий макияж и перекаченные губы, а ещё двухцветная татуировка на правом виске. В носу у неё было серебряное кольцо, а в её левом ухе у Марина разглядела пять или шесть колец размером чуть поменьше.
 
«Металлистка какая-то» – подумала Марина.
Девушка в чёрной коже в упор поглядела в глаза Марины и взгляд её был таким жёстким и пронизывающим, что Марина вдруг испытала какой-то первобытный ужас, словно она – беззащитная лань, увидевшая готовящегося к прыжку тигра.  К счастью, секунды через три металлистка перевела свой взгляд на тело Марины, ощупывая его сверху донизу.
 
– Ты кто? – спросила она у Марины, закончив осмотр.

Марина не знала, что ей ответить на этот, в общем-то, простой вопрос. Действительно, а кто она? Совсем ещё недавно она была чайкой, спасшейся с помощью большой пёстрой птицы из хищной пасти чудовищной рыбины, потом – принцессой и, по совместительству, герцогиней Мариной Зильберштадской, с трепетом ожидающей любовного свидания с доблестным графом Ромуальдом Мастербургским, а затем студенткой театрального училища Мариной Селивёрстовой. А кто она в этом странном сне?

– А-ну, отвечай живо! – приказала мотоциклистка.
– Я Марина, – прошептала перепуганная Марина ей в ответ.
– Я тебя, дура, не про это спрашиваю! Кто ты? Горничная или просто девка из дворовых? Как сюда попала?

Марина не нашлась, что ответить и промолчала.
   
– С кем ты здесь, в двадцать первом? – строго спросила кожаная девушка, всем своим видом показывая своё недовольство самим фактом присутствия Марины в этом месте, – с Петром Аркадиевичем? Или с сэром Альжерноном? А может, ты с Иннокентием Сергеевичем? Наверняка, это он, Кеша! Решился, козёл, несмотря на запрет, контрабандой протащить сюда свою крепостную. Развратник! Видно ни дня без секса не может обойтись. А-ну, говори, ты с Иннокентием?

– Не знаю я никакого Иннокентия! – ответила Марина.
 
– Ну, не знаешь, так скоро узнаешь, он-то уж ни за что не упустит возможности с тобой познакомиться и поразвлечься, раз уж такой случай подвернулся, – ухмыльнулась мотоциклистка, – эти мужики только на вид приличные, а как приспичит, они готовы кого угодно, даже такую замарашку, как ты. Тем более, что ответственности никакой. Сделал дело, слезай с тела. А концы в воду. В буквальном, так сказать, смысле.

У Марины голова кругом пошла от наглой пошлости, которая лилась из-за рта мотоциклистки.

И вдруг какая-то страшная догадка отразилась на лице металлистки, ставшем вмиг остервенело жёстким.
 
– Уж не из местных ли ты, тварь? – она больно схватила Марину за подбородок своей рукой в мотоциклистской перчатке, и Марина вновь ощутила, как её пронзает взгляд хищника, внушающий ей первобытный страх.

Марина была девушка довольно сильная и спортивная, ходила на фитнесс, а в прошлом году она даже взяла пару уроков самообороны, но сейчас она чувствовала себя не в состоянии хоть как-то сопротивляться и высвободиться из железной хватки.
 
– Ну, отвечай! – повторила мотоциклистка, – ты местная?
– Не местная я. Я из города, я в центре Москвы живу, – ответила Марина.
– Я тебя не о месте спрашиваю, дура, а о времени! Из какого ты века?

– В каком смысле из какого века? Сама видишь, сейчас у нас двадцать первый, а родилась я, как и ты, ещё в конце двадцатого, – возмущенно ответила Марина.

– Я так и думала, что ты из наших! Больно у тебя вид наглый для крепостной, – она выпустила Маринин подбородок. Было видно, что ответ Марины и обрадовал её и одновременно расстроил.

– Кажется, я поняла, кто тебя сюда притащил, – сказала она, – признавайся, это был Роман Серафимович? Вот ведь, козёл! Обещал ведь мне, ни с кем, кроме меня… Ну, я ему устрою Аустерлиц!

– Не знаю я никакого Романа Серафимовича! Я знаю только Романа Степановича! Это мой жених. Вот он придёт сюда и накостыляет тебе! – сказала Марина, вскочив из кресла и встав во весь рост напротив мотоциклистки. Откуда-то у неё вдруг взялась решительность, может быть, от мысли про Степаныча. Она даже хотела страшно выругаться, но на это её запала уже не хватило.

– Отвянь, тварь! – сказала кожаная девушка, впрочем, вполне добродушно, и тут же пихнула Марину так, что та опять оказалась в кресле, – сиди здесь, и никуда не уходи! Ни шагу, слышишь! А я пойду, найду этого козла, Романа Серафимовича, и покажу ему, как баб в мой дом водить, тем более, местных! Не посмотрю, что он магистр!

Она решительно швырнула на пол свой мотоциклетный шлем, повернулась к Марине спиной, в несколько прыжков взлетела по правой лестнице и исчезла в дебрях второго этажа.

«Приснится же такое! Это даже хуже рыбы» – подумала Марина и вновь завернулась в свою скатерть, чтобы успокоиться и забыться.

Из объятий Морфея Марину вырвали крепкие мужские руки. Двое странно одетых мужчин, один в военной форме неизвестного Марине рода войск и блестящих сапогах со шпорами, а другой в каком-то, не то сюртуке, не то фраке, чёрного цвета с белой манишкой и чёрным галстуком, схватили её под руки, выдернули из кресла и потащили наверх по правой лестнице. Она отчаянно брыкалась и даже смогла лягнуть военного в пах, отчего он ойкнул и сложился пополам, выпустив левую руку девушки, но потом достаточно быстро воспрянул и схватил её ещё крепче.
Тот, что во фраке, засунул ей в рот огромный батистовый носовой платок, то ли, чтобы не дать ей кусаться, то ли, чтобы она не могла звать на помощь. Вися в полуметре над полом, Марине могла лишь извиваться и беспорядочно брыкаться, сбивая попавшиеся по пути стулья, которые с грохотом падали на каменный пол, поднимая клубы пыли.

Конец Главы 4

продолжение http://proza.ru/2022/10/04/910