Шевырёв. Лекции о Русской литературе 1862. Л. 5

Степан Петрович ШЕВЫРЁВ (1805 - 1864)

ЛЕКЦИИ О РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ,
ЧИТАННЫЕ В ПАРИЖЕ
в 1862 году С.П. ШЕВЫРЕВЫМ


ЛЕКЦИЯ 5.

Петр Великий - первый представитель периода развития личности. - Петр в деле религии, народности, языка и словесности. - Язык Петра, устный и письменный. - Черты личности Петра в развитии русского ума и слова.


Рождение Петра Великого, как одно из главных мгновений русской истории, отмечено особенною историческою песнью. Так народ воспел его:

Светел, радостен во Москве
Благоверный царь Алексей, царь Михайлович,
Народил Бог ему сына царевича Петра Алексеевича,
Первого императора по земле.
Все-то русские как плотники мастеры
Во всю ноченьку не спали, колыбель, люльку делали
Они младому царевичу…………

Замечателен этот образ, которым песня изображает рождение Петра. В лице всех Русских вся Россия приходит в движение, чтобы сделать колыбель для новорожденного, как бы предчувствуя ту деятельность, к которой он призовет всякого в отечестве.
С Петра начинается период развития личности, которого он сам первый представитель. Этот период, по закону общего развития в человечестве, должен был последовать у нас вслед за периодом божественным, чтобы противодействовать злоупотреблениям обряда и феократии, мешавшим развитию личности человеческой.
Редко можно встретить в истории такую личность, которая вскоре после смерти, самими современниками возведена была бы на степень лица мифического. В этом отношении Петр представляет большое сходство с героями и полубогами древней Греции. Это;-;русский Геркулес, или Язон. Но в нынешнее время, когда анализ науки не терпит ничего мифического, и наш герой подвергся неумолимым его исследованиям, и много потускнел ореол, его окружавший. Реформа, им совершенная, дожила до последней крайности и вызвала противодействие. Противники Петровы вдались так же в крайность, как бывает всегда в эпохи реакционные. Замечательно в этом отношении одно литературное явление нашего времени, касающееся истории Петра. Первые три тома его истории, изданные г. Устряловым, в которых историк является только панегиристом личности Петровой, едва лишь были замечены. Но совершенно противное действие произвел на русских читателей шестой том, где Устрялов, оставив перо историка, предпочел быть уголовным следователем и представил России почти все документы уголовного процесса царевича Алексея Петровича. В следственном процессе, обнародованном Устряловым, уже не царевич Алексей, а сам Петр явился обвиняемым перед совестью присяжных русского народа. Этот том поразил внимание всех и был прочтен нарасхват. Такое явление всего яснее могло свидетельствовать, что эпоха Петрова уже дожила до своего конца в том, что она заключала в себе лишнего.
Мы не увлечемся крайностью: не последуем ни приверженцам Петра, сочинившим его апофеозу вскоре по его смерти, ни его противникам, которые вызваны необходимостью времени, чтобы противодействовать его реформе. Наука должна стоять вне страстей деятельной жизни; ее беспристрастию помогает добросовестное искание истины, которая вне потока времени и одна только может озарить науку разумною тишиною светлого созерцания.
Петрова личность, в новом периоде жизни и словесности русской, напечатлена везде, во всех наших достоинствах и во всех недостатках. Члены одного и того же Петра виднеются повсюду; сюда весьма кстати пригодится известное выражение Горация: Disjecta membra poёtae. Вот почему в наше время, когда мы все столько жаждем народного самопознания, нам необходимо узнать Петра в его истинном образе без всяких предубеждений; частичка его есть непременно в каждом из нас, и познание Петра тесно связано с нашим личным самопознанием.
У нас обыкновенно обвиняют Петра в приверженности ко всему иностранному и говорят, что с его времени началось это вредное для нашей народности пристрастие. Но исследования, сделанные в наше время, доказывают, что еще до Петра мы уже были одержимы этим пристрастием. Ученый серб Крижанич написал книгу при Царе Алексее Михайловиче под заглавием: «Русское государство в половине XVII века». Эту рукопись открыл и издал молодой ученый Безсонов. Крижанич доказывает, что мы еще тогда были одержимы ксеноманиею, которую переводит он с греческого русским словом чужебесие, и что этим пороком одержимы не одни Русские, но и все славянские племена.
Петр явился в пору. Мертвая вера, окаменевшая в одном лишь обряде, породила раскол, с которым он должен был бороться в самые первые годы своей жизни. Злоупотребления феократического начала отзывались в словах последнего патриарха Адриана, который отвлекал царя от любознательного странствия в чужие краи под предлогом, что Русскому народу, как новому Израилю, не следует якшаться с чужими народами. Были невежды, как видно из наших рукописей, которые отвлекали юношей от книг, говоря, что оне ведут к ересям. Кантемир жестоко преследовал фанатизм этих поборников невежества. Как противник всех преград, препятствовавших Русскому человеку идти вперед и развить свою личность в орудие истины, правды, добра и красоты, Петр велик и необходим.
Стоя на границе двух периодов, Петр во всем представляет образ двойственного Януса. Рассмотрим его с этих двух сторон в деле религии, в деле народности, в деле языка и словесности.
В деле религии Петр уничтожает патриаршество, духовным регламентом стесняет власть церкви и вносит в ее управление до излишества стихию светской власти, уничтожает силу и власть монастырей, запрещая постригаться в монахи ранее пятидесяти лет и держать монахам в кельях бумагу, перья и чернила; намерен отнять у монастырей имения, запрещает строить лишние церкви, переливает колокола в пушки, приказывает перевести по-русски Аугсбургское исповедание, и проч. Но тот же самый Петр, по преданиям народным, хотя и опровергаемым современными учеными, десяти лет защищает православную церковь против раскола; плотничает на Амстердамской верфи, чтобы снарядить флот на врагов Христа, для освобождения Христова гроба; с этою же целью воюет против Турции; переносит мощи Александра Невского из Владимира на Неву, чтобы ими освятить новую столицу; набожно исполняет все обряды православной церкви: любит участвовать в ее торжественных ходах; любит, как Русский человек, читать Апостол и петь на клиросе, и исполняет этот обряд в день выезда своего из Парижа; знает наизусть все Евангелие и Павловы послания, не сочувствует римскому католицизму; издевается над папскими обрядами и ненавидит иезуитов; смеется над преданиями о Лютере в Виттенберге; преследует суеверие, но в истинной вере признает первую наставницу народа.
В деле народности: Петр уничтожает формы древней русской жизни, преследует русское платье и бороду, пародирует наши древние обычаи в свадьбах, в боярской роскоши, переносит свою резиденцию из древнего средоточия русской жизни в землю, нам тогда почти чуждую; любит иностранцев и им покровительствует. Но тот же Петр благоговеет перед русской историей: радуется открытию списка Несторовой летописи в Кёнигсберге и тотчас велит переписать его; первая мысль об издании древних актов, в наше время уже приведенная в исполнение, принадлежит ему; резиденция его в Петербурге, но Москва при нем продолжает быть столицею истинно народною: в Москве, а не в Петербурге, празднует он торжественно свои победы, замышляет провести самую прямую дорогу между Москвою и Петербургом (колья этой дороги были открыты инженерами, когда они проводили железную). Хотя Петр любил иностранцев, но все важнейшие государственные места предоставлял Русским; первыми кавалерами Андреевского ордена пожалованы были: Русский;-;Головин и Малоросс;-;Мазепа; из первого русского сукна велит сшить себе кафтан к празднику; учреждая академию наук, приглашает ученых из чужих краев, но при каждом иностранном профессоре приказывает быть двоим Русским, с тем, чтобы водворить науку между соотчичами.
К делу же народности нужно отнести и сношения Петра с племенами Славянскими. Он понимал силу единства веры и племени. В течение всего царствования он оказывал Славянам глубокое сочувствие. Когда переносил новый год с 1-го сентября на 1-е января, то в этом обычае он сослался на Сербов, Далматов и Болгар. В манифесте о войне 1711 года против Турок, Петр упоминал о народах нам единоверных и единоплеменных, которые стенают под турецким игом. В 1715 году он оказал вполне царское гостеприимство Черногорскому митрополиту Даниилу Негошу и отправил с ним дружелюбную грамату к Черногорцам. В 1720 году поручал Рагузинскому в Праге нанять комедиантов, говорящих по-словенски, или по-чешски; чтобы Русские по сродству языка могли понимать их. В 1723 году Петр приглашал Сербов селиться на пограничных землях русских: эта мысль осуществлена была уже при Елисавете Петровне. За год до своей кончины Петр послал Сербам церковную утварь, богослужебные книги, учителей языков славянского и латинского. Сочувствие родственному племени он передал своей дочери и всем родственникам.
В деле русского языка и словесности: Петр, первый из Русских, понес справедливое обвинение в том, что отрекался от своего родного языка в пользу иностранных, хотя заметить должно, что Русские люди спокон веков славились умением говорить мастерски на чужих языках. Но Петр в этом отношении ушел слишком далеко: даже имя свое переменил на голландское и подписывался «Piter». Городу, им основанному, дал иностранное название. Хотел насильственно наложить на народ страсть свою к голландскому языку, и зная, что любимая книга Русского народа;-;Евангелие, повелел издать Новый Завет на двух языках, славянском и голландском. Однако дело это, как известно, не удалось, и русские светские люди, вместо голландского языка, для общежития усвоили себе язык Французский ради удобства, какое последний представляет: говоря много, не сказать ничего. Но и здесь выступает та же яркая противоположность, какую мы видели в деле религии и народности. Несмотря на все сказанное, Петр является у нас первым писателем, в языке которого сильно выступает русская стихия. Хотя язык этот изобилует иностранными словами, но синтаксис его вполне русский без примеси славянского, и представляет такие русские коренные обороты и выражения, каких вы не встретите ни в одном русском писателе до него, кроме разве Иоанна Грозного. Живая устная речь Петра так и слышна под его пером. Это первый русский писатель с своим оригинальным слогом, в котором сказываются его характер и личность. Каждое письмо его, каждый указ отмечены особенными чертами слога, только ему принадлежащего; как по страстному почерку, так и по слогу вы везде узнаете Петра. Его неопределенные наклонения, заменяющие повелительное, показывают сильную, повелевающую натуру: «Набрать», «Выслать», «Быть», «Ружья дать», «A писем не подметывать». Сюда же относятся его лаконические ответы, или приказания, показывающие, что у него слово мигом переходило в дело «Не леть» , «Делают», «Пошлем», «С негодных деньги». В отношении к слогу изучение писем Петра весьма поучительно. Приведем два его письма к князю Василию Долгорукову о Мазепе и отрывок из сочувственной граматы.

«Объявляем вам, что Мазепа не хотел в добром имени умереть; уже при гробе учинился изменником и ушел к Шведам. Однако ж, слава Богу, что при нем в мысли ни пяти человек нет, и сей край, как был, так и есть; однако ж вы как наискорее совершайте, с помощию Божиею, свое дело и око имей на Воронеж.
Piter».

«Господин Маиор!
Объявляю вам, что после перебежчика вора Мазепы вчерашнего дня учинили здешний народ елекцию нового Гетмана, где все, как одними устами, выбрали Скоропадского, Полковника Стародубского, и тако проклятый Мазепа, кроме себе, худа никому не принес; ибо народом и имени ево слышать не хотят, и сим изрядным делом нас поздравляю.
Piter».

«Притом, понеже известная Нашему Царскому Величеству храбрость древних ваших владетелей, глубина добрых ваших християнских сердец и искусство, которое прежде сего по должности своей чрез храбрыя оружия за веру в воинских случаях оказывали есте; якоже Мы удостоверихомся из книг, каковые напечатаны и во всем свете выхваляются искусства ваших народов, что Александр Македонский с малыми войски тамошних народов, многих царей побил и многия Империи завоевал, и безсмертную славу в военном обхождении по себе оставил; что Георгий Кастриот, сиречь Скандербег, во всю свою жизнь с немногими войски вашего же народа, нетокмо лютому поганскому зубу не допустил себя терзать; но еще на шестидесяти трех славных баталиях неприятеля на голову побил; и ежели бы прочие деспоты и владетели ваши с такими ж сердцами трудилися, то не допустили бы себя в неволю и наследники своя в подданство. Тем же в нынешнее от Бога посланное время пристойно есть вам древнюю славу свою обновити, союзившися с Нашими силами и единодушно на неприятеля вооружившеся, воевати за веру и отечество, за честь и славу вашу и за свободу и вольность наследников ваших».

Замечательно влияние, какое Петр Великий имел на слог известного Феофана Прокоповича. Сличите проповеди, говоренные Феофаном в Киеве, с теми, которые говорил он впоследствии, когда вызван был в Петербург,;-;увидите, что первые изобилуют схоластическою стихиею и славяно-церковными выражениями. В последних же всюду трепещет современная жизнь, а в слоге слышен человек, которому часто диктовал Петр свои указы и письма.
В преобразовании Петровом заключались общественные условия, необходимые для развития нашей светской литературы. Эти условия состояли в более свободном развития личности Русского человека, в новых формах общественной жизни, которая соединила оба пола, в сближении с образованием западных европейских народов и в принятии от них науки, искусства, промышленности.
Личность, как мы уже сказали, участвует во всем новом развитии России; ее черты видны везде, а между прочим и в литературе. Вот почему, перед вступлением в новый период, необходимо рассмотреть эти черты пристальнее, тем более, что их же мы встретим во всем дальнейшем развитии русского ума и слова.
Первая черта в личности Петровой, столь известная и столь прославленная, есть многосторонность, откуда и великая сила русского ума, и великий его недостаток. Петр был первый русский мастер своего времени, способный на все: создать ли новое войско, вылить ли иглу на заводе, одержать ли Полтавскую победу, уразуметь ли высокую мысль Лейбница, выбить ли полосу железа, выточить ли паникадило, покрыть ли флотом море,;-;его на все стало, он во всем нашелся.
Петр был первый русский ученый и деятельный член Парижской академии наук. Согласно с потребностями современной ему русской жизни, он занимался более науками практическими. Отсюда следовало бы заключить, что он допускал науку только в применении к жизни; но это было бы несправедливо. Он сочувствовал высоким отвлеченным мыслям Лейбница, с которым виделся два раза в Германии, в 1711 и 1712 году, и вел переписку. Царь приглашал знаменитого ученого участвовать в распространении научных знаний в России, и Лейбниц был готов тому содействовать, предвидя великое призвание России соединить Европу с Азиею. Лейбниц предлагал Петру основать университеты: сначала в Москве, потом в Астрахани, в Киеве и Петербурге; производить магнитные наблюдения в России, а также и другие исследования в России европейской, Сибири и даже в Китае. Лейбниц сильно интересовался узнать языки племен, обитающих в России; с особенным усердием занимался он и летописью Нестора, список которой открыт был Петром в Кёнигсберге. Царь почтил немецкого ученого титулом русского тайного юстицрата и назначил ему тысячу гульденов жалованья.
Под влиянием мыслей великого философа Германии, Петр, призывая товарищей своих к водворению наук в отечестве, выразил следующую глубокую мысль о их всемiрном движении: «Науки коловращаются в свете наподобие крови в человеческом теле, и я надеюсь, что оне скоро переселятся и к нам, и, утвердя у нас владычество свое, возвратятся наконец и на прежнее свое жилище, в Грецию. Я предчувствую, что Россияне когда-нибудь, а может быть и при жизни еще нашей, пристыдят самые просвещенные народы успехами своими в науках, неутомимостью в трудах, и величеством твердой и громкой славы». Эта мысль о коловратном движении наук в Европе, о необходимости их возвращения через Россию в Грецию и Азию, есть мысль богатая, плодотворная в жизни и готовая в философию истории; она связывает прошедшее человечества с будущим через нашу Россию. Одна эта мысль Петра свидетельствует, что его ум, как и всякий значительный русский ум, был способен восходить к высшим выводам науки, но не оставаться в них, как остается ум германский, а обращать их в дело жизни.
Лейбниц соединял науку с государственною практическою жизнию и давал советы Петру относительно государственного управления России. Но вот здесь-то философ совершил великую ошибку, навязанную им и Петру. Лейбниц смотрел на управление не как на живой организм, тесно связанный с жизнию народа, но как на государственную машину, в которой коллегиумы представляют колеса. Таких колес или коллегиумов, главных, признавал он девять, и после военного, финансового, полицейского и юстиц-коллегиума, между коммерц-коллегиумом и ревизионс-коллегиумом, вставил религионс-коллегиум. Но при том прибавлял, что точного числа коллегиумов, или колес в государственной машине определить нельзя («und l;sset sich kein gewisser Numerus Collegiorum definiren»). Ошибка великого философа, введенная Петром в администрацию России, в наше время уже достигла крайности, и, давно уже оказавшись несостоятельною в народе, возбудила противодействие и в самом правительстве.
Развитие изящных искусств и художественной поэзии имеет свое начало также в преобразовании Петра. Единственное народное искусство, завещанное нам от древней Руси, точильное, которым славились Архангелогородцы, Петр изучил в совершенстве и лучшее произведение свое, паникадило, посвятил церкви. Первый русский живописец, Никитин, образовался при нем. Петр не был в Италии. Его постоянные сношения с Голландиею были причиною того, что первая живописная галлерея, собранная у нас, получила Фламандский характер. Петру мы обязаны приобретением прекрасного памятника древней скульптуры, Венеры Таврической, спорящей в достоинствах с Венерою Медицейскою. Наклонность Петра к художественной жизни мы видим еще в тех великолепных торжествах, которые устроивал он в Москве в дни празднования побед. Тут он сознавал государственное и народное назначение искусства, в произведениях которого слава царя и народа живет лучшею, прекраснейшею своей стороною. Безобразны были те силлабические вирши, которые Заиконоспасская академия сочиняла для торжеств Петровых: он не дожил до оды Ломоносова, но предсказал ее торжественный и государственный характер.
Рядом с любовью к всенародной торжественности, в Петре является и другая черта: его насмешка, его ирония. Зародыш этой черты народного характера глубоко таится в русской песне, в русской пословице, в русском быте. Все народы с великим призванием в жизни любят шутку. Русские сходятся в этом с древними Римлянами. Греки, в самую грустную и трагическую минуту жизни своей, создали комедию. Петр, первый из Русских, начал вводить комизм в своих пародиях и предсказал особенную сатирическую и комическую стихию нашей поэзии, которая сопровождала все ее развитие, начиная от Кантемира до Гоголя, и отозвалась так резко в полуторжественной, полушутливой оде Державина. Он же предсказал и Крылова, и все развитие нашей басни, которая так пришлась к русскому уму, что не было почти ни одного русского писателя, который не написал бы басни, вплоть до того, кто чудным мастерством своим отбил у других охоту к этому роду поэзии. Петр отгадал особенное сочувствие русского ума к басне: устроивая народное гульбище в Петербурге, он велел у каждого фонтана представить по Эзоповой басне в лицах и на жестяной доске написать по-русски содержание каждой из них.
Если мы рассмотрим развитие жизни и историю царствования Петра Великого, то найдем в них две половины: увлеченный в начале западным влиянием и иностранцами, он обнаруживал излишнее пристрастие ко всему чужеземному; но впоследствии более и более увидел необходимость связать жизнь новой России с древнею. Прочтите речи Феофана Прокоповича, предлагающие народу разумное объяснение деяний Петра, и вы окончательно в этом убедитесь. Чт; видно в его развития, то повторяется после, и повторяться будет во всем дальнейшем развитии русском. Чем более и глубже усвоиваем мы западное образование с одной стороны, тем глубже с другой входим в собственную народность и сильнее сознаем ее. В жизни Петра сказалось впервые то, чт; после повторяется во всех представителях образования русского, в важнейших писателях наших: Ломоносове, Карамзине, Пушкине.
Обратимся теперь к слабой стороне Петрова дела. Она оказывается везде, где исключительно действует пристрастие его личности и произвол деспотизма. Он искажает внешний образ русского человека, видя в нем символ невежества: насильственно бреет ему бороду и напяливает на него немецкий камзол, как будто во внешнем образе только и заключается образование европейского человека. Он обнаруживает пристрастие ко всем внешним формам западного, европейского общества и вводит их насильственно в нашу жизнь. Отсюда произошел тот важный недостаток, которого мы и до сих пор искоренить в себе не можем. Мы думаем, что, принявши формы общежития и одевшись по-европейски, приняли уже и самое образование. И в сфере образования мы обнаруживаем то же легкомыслие, одеваясь в чужое знание, как ворона в павлиные перья. В науке, довольствуясь чужими результатами, стоившими труда, пота и опыта жизни, мы не заботимся о приобретении результатов собственного труда. Есть в нас и еще недостаток, унаследованный от великого преобразователя: это;-;страсть к бесконечным преобразованиям всякого рода.
С начала XVIII века и до настоящего времени мы то и дело что преобразуем, хотя класс преобразователей на всех путях жизни нашей слишком измельчал. В этом безграничном стремлении, руководясь не идеею, а только страстью к новизне и к формам чужой жизни, легко дойти до смешного по французской пословице: Du sublime au ridicule il n’у а qu’un seul pas. Сам великий преобразователь, реформа которого была вызвана силою времени, не избегнул смешного, когда вводил формы чужого общежития и издавал книгу: Приклады како nuшутся комплементы. В этой книжке, между прочими комплементами, мы читаем следующее просительное писание некоторого человека к женскому полу:
«Моя госпожа,
Я пред долгим временем честь искал с вами в компанию притти, и потом соизволения просити, дабы я себя мог за вашего преданного слугу почесть, но понеже вы тако набожны, что нас нигде инде кроме церкви видеть не получаю; однако ж я и на сем святом месте чрез частое рассуждение и усмотрение вас яко такого изрядного ангела, толико желания к вашей знаемости получил, что я того далее не могу скрыти, но принужден оное вам с достойным почитанием представить. Вы моя госпожа не имеете чрез высокосклонное позволение мне приступа: ничего опасатися, дабы о вашей славе вредительно быти могло, понеже я позволения вашея приязни тако буду во осмотрении иметь, что я вашим добродетелям никогда ущербу не приключу, и ничего не восприиму, что моей госпоже противно быть может, якоже я вашим повелениям себя всегда в должное послушание предаю и трудитися буду случая искать, дабы я не однем именем, во в деле самом себя явити мог.
Ваш моей госпожи прилежный слуга N. N.»

Как здесь ни кажется мал наш Великий, но он все-таки остается истинно велик, когда, начиная новый период жизни русского народа, освобождает свою и всякую русскую личность от оков той исключительной национальности, в которых она так долго коснела, устраняя от себя всякое человеческое развитие. Он велик, когда свободу личности соединяет с древним ее самоотвержением и вырабатывает из нее сосуд на пользу и благо отечеству. Те дела Петра, в которых он совершал этот подвиг, останутся навсегда бессмертны и почтены народною признательностью. До сих пор народная песня воспевает, как у гробницы Петра молодой сержант Богу молится, плачет, как река льется, и говорит:

«Расступись ты, мать сыра земля,
Что на все ли на четыре стороны!
Ты раскройся, гробова доска,
Развернися, золота парча!
И ты встань, пробудись, государь,
Пробудись, батюшка, православный царь!
Погляди ты на свое войско милое,
Что на милое и на храброе!…».

В начале беседы мы слышали, как другая песня славит рождение Петра и заставляет всех плотников России работать над колыбелью тому, кто привел в движение и вызвал на работу силы отечества. И до сих пор мы можем слышать из уст народа искреннюю похвалу его деятельности. «Все-то делал он сам, - говорит русский мужичек, - ни от чего не отказывался, ни от какой работы, даже и лапоть плел, но нашел, что это самая трудная».
Заключим, вслед за народом, тем признанием его заслуг, какое совершено устами наших славных поэтов. Ломоносов сказал о Петре, что он царствуя служил, и еще:

Рожденный к скипетру, простер в работу руки,
Монаршу власть скрывал, чтоб нам открыть науки.

Державин:

В труде и в поте,
Блистал величеством в работе.

Пушкин:

То академик, то герой,
То мореплаватель, то плотник,
Он всеобъемлющей душой
На троне вечный был работник.


ОТДЕЛЕНИЯ РУССКОГО ЯЗЫКА И СЛОВЕСНОСТИ ИМПЕРАТОРСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК.
Том XXXIII, № 5.
ЛЕКЦИИ О РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ,ЧИТАННЫЕ В ПАРИЖЕ в 1862 году
С.П. ШЕВЫРЕВЫМ. (СПб.: Типография Императорской Академии Наук. 1884).


Подготовка текста и публикация М.А. Бирюковой