Рыцарь 21 столетия Глава 35

Глава тридцать пятая

Саша со своей дружной командой мужчин-репортёров блестяще выполнила задание редакции.
— Мы даже сходили в воскресенье вместе со всеми на манифестацию, — поделилась она с Максом, — дошли до площади Трокадеро, напротив Эйфелевой башни, знаешь? — Макс машинально кивнул, — а там на митинге выступала Марин Ле Пен. Вот удача! Наши ребята всё сняли — Сергеевич будет доволен.
— Какой Сергеевич? — всё ещё рассеянно спросил Макс, открывая Саше дверцу своей машины.
— Да редактор наш в Москве. Кстати, дядя Миша очень многозначительно на меня смотрел, когда я сказала, что задерживаюсь в Париже. Сейчас он уже, наверное, прилетел в Петербург и звонит моему отцу, докладывая про нас с тобой.
— Ну и пусть. Главное, что ты осталась, — довольно сказал Макс, целуя её в щёчку.
Сашу было не узнать. Когда он встретил её в аэропорту, она была бледненькой, с синяками вокруг глаз. Сейчас глаза её блестели, а щёки так раскраснелись, что он даже испугался — не заболела ли она?
— А куда мы поедем?
— Я хочу тебя свозить к замкам Луары. Но сначала в Орлеан. Ты же хочешь пройти по местам Жанны д'Арк. Правильно я тебя понял?
— Да, — мечтательно вздыхая и прикрывая глаза, подтвердила Саша, — очень хочу.
— Тогда в путь. Посмотрим город и поедем дальше.
— А сколько ехать до Орлеана?
— Меньше двухсот километров. По вашим меркам — совсем рядом, — усмехнулся Макс.
— Точно. А по вашим — это далеко?
— Не знаю, — пожал плечами Максим, — я после России уже перестроился. Мне тоже кажется, что недалеко.
— Я рада, что ты помнишь наше путешествие.
Нет, Саша не заболела. Просто она радуется, искренне и не скрываясь. И это грело его сердце. Впереди им светило несколько дней счастья.
Погода была типичной для зимы в этой части Франции. Серые поля, с голыми кустами виноградников по обеим сторонам дороги, уныло смотрелись из окна машины. Макс жалел, что не было даже снега, который бы скрасил неприглядный пейзаж. Но он был полон решимости увлечь Сашу красивейшими местами Франции — замками Луары, накормить её лучшими блюдами французской кухни, очаровать традициями, заинтересовать историей и даже познакомить с настоящими владельцами одного из замков — дальними родственниками бабушки Франсуазы. Древняя столица — Орлеан в долине Луары и средневековые крепости по соседству подходили для этого как нельзя лучше. Может, Саша всё-таки решится переехать к нему...
Макс заранее забронировал места в гостинице Сен-Эньян и уверенно подъехал к старому трёхэтажному дому. Внутри было как в хорошем современном отеле, а его местоположение было самым удачным для прогулок по центру города.
— Ты заказал два номера? — уточнила негромко Саша, и он кивнул, с горечью отметив, что для неё это принципиально.
Они быстро оставили вещи и отправились на прогулку, дорожа каждой минуткой в этом маленьком путешествии.
Макс был здесь не один раз, и сегодня не спускал глаз с Саши — понравится ли ей город? Но она вела себя странно — то равнодушно рассматривала разукрашенные лепниной модерновые дома, то вдруг останавливалась у старого домика и начинала искать приметы времени.
— Как чудно сочетаются средневековые и современные дома! — воскликнула она, заметив старую кладку двухэтажного особнячка, на его взгляд, довольно невзрачного вида.
— Ты меня поражаешь — равнодушно проходишь мимо дворца, зато с пристрастием рассматриваешь какой-то облезлый дом.
— Макс, как ты не понимаешь... чем же меня может удивить роскошь дворцов? Знаешь, сколько я насмотрелась этого в Петербурге? Я даже родилась в доме девятнадцатого века. А вот средневековья у нас нет, поэтому мне интересно.
— Логично, — задумчиво ответил Макс, снова отвлекаясь на созерцание любимой.
Вся она была какой-то незнакомой, словно он заново её открывал для себя. Когда-то она предстала перед ним почти девочкой, которую опекал "дядя Миша". Потом он увидел её в роли заботливой матери. А сейчас с ним гуляла вдумчивая, умная девушка. Таких он встречал иногда в Сорбонне. Такой пыталась выглядеть Валери, однако он понимал, что ей не хватает образования. Но так как Макс был влюблён в неё, то с удовольствием делился с Валери своими знаниями. Сначала он думал, что и с Сашей будет так же, но теперь понял, что ошибся.
Может быть, впервые он осознал, что женщина равна ему по уму. С ней можно было дружить и разговаривать на равных. Именно такого отношения добивались многочисленные феминистки, но, хотя внешне с ними уже давно никто не спорил, жизнь показывала, что мужчины и женщины всё равно живут разными интересами и ведут себя тоже по-разному.
 Макс всегда втайне посмеивался над разговорами о равенстве. Мужчины и женщины равны, но не одинаковы — вот было его кредо. Он дружил с Жераром, с Жан-Пьером, но к Валери относился совсем по-другому. Однако когда он встретил Сашу, его представление о женщине постепенно изменилось. Саша была совсем не парижанка, не француженка с её подчёркнутой естественностью. В ней доминировал не негласный кодекс поведения парижанки, а искренность. То качество, которое с удовольствием позволяли себе мужчины.
 Саша не боялась выделиться, не боялась показать своё восхищение или грусть, или радость. В ней не было нарочитой сдержанности. Такая же искренняя, как и её мальчишки...
— Какая разница с Парижем, правда? Мне даже кажется, что Орлеан более французский город, чем Париж. Хотя... это, наверное, так везде. Если приедешь в Великий Новгород, то тебе тоже покажется, что именно этот город и есть настоящая Русь, а не Москва и, тем более, не Питер. И чем меньше суеты, тем больше ощущаешь дух города. Встанешь у старого дома и слушаешь — что он тебе расскажет? А какие люди в нём жили?
— Фантазёрка, — он ласково взял её за плечи, выныривая из своих мыслей и заставляя себя сосредоточиться на разговоре с любимой. — Побывала бы ты здесь летом, это сейчас не сезон. Конечно, здорово, что малолюдно, но и некого попросить сфотографировать нас вдвоём.
— Мне нравится безлюдье, а я тебя и без фотографий не забуду, — Саша взяла его под руку. — Пошли на набережную.
Луара выглядела спокойной и такой же тёмной, как Сена. Вокруг не было ни души, только утки, заметив людей, суетливо подплыли поближе. Но у Макса и Саши не было ни крошки.
От набережной они свернули в лабиринт узких улиц и, наконец, вышли к дому Жанны д'Арк, — постройке пятнадцатого века, напоминающей пряничный домик — деревянные наличники делили его на ромбы и квадратики. Саша как-то внутренне подсобралась и взяла за руку Макса.
— Даже не верится, что мы пришли к дому, где останавливалась Жанна.
— Почему ты так волнуешься? — Макс осторожно пожал её пальчики, — это же обыкновенный музей.
— Я знаю, но у меня ощущение, что здесь осталось что-то от её присутствия. У нас ценят каждый дом, каждую вещь, которая остаётся после святых.
— А ты считаешь её святой? — удивился Макс.
— А ты нет? Если бы она не была святой, то после стольких благих дел, сколько она сделала для Франции, её бы не сожгли, да ещё и по такому ничтожному поводу — ношение мужской одежды. На месте всех поклонников Жанны я бы нарочно дала обет — носить в её честь только брюки.
— Женщины так и делают, — усмехнулся Максим, — всю одежду у мужчин забрали.
— Сейчас это не считается подвигом.
— А почему же всё-таки её должны были сжечь, если она была святой?
Саша ответила не сразу. Она разглядывала восковые фигуры Жанны и священника в красной накидке, который её допрашивал.
— В мире главенствует странный закон — правда должна подкрепляться кровью. Мученической кровью. Поэтому и Христос был распят...
Максу была непонятна её серьёзность. Ему не хотелось трагедий, не для того он привёз сюда Сашу. Он осмотрел все экспонаты музея — тяжёлые латы, старую посуду, оружие, — а Саша всё стояла и стояла возле фигурки бедной Жанны.
— Если бы она не была святой, то её слова не имели бы никакой силы. Это ж какую надо было иметь уверенность в своей правоте, в правде. Значит, ей действительно являлись архангел Михаил и святая Екатерина. Поэтому люди поверили в неё и великие силы в себе почувствовали. Это как наш Пересвет, который победил Челубея и вдохновил войско Дмитрия Донского, — с лихорадочным блеском в глазах прошептала она Максиму, когда он взял её за руку с намерением увести её отсюда. — Помнишь, как у Рождественского? — продолжала она, вяло сопротивляясь, — "и кто слабым был, сильным стал тогда, а кто сильным был — стал ещё сильней".
— Я не знаю такого поэта, — заметил Макс, вновь настойчиво потянув Сашу за собой. Она уже готова была расплакаться.
— А-а, да, это же советский поэт, — вздохнула Саша, — иногда я забываю, что ты француз и вырос на другой культуре.
— Ну-у, не совсем на другой, — улыбнулся он, стараясь говорить как можно веселее. — Хотя... это точно касается кулинарии. Пойдём поедим, уже двенадцать тридцать, мы почти опоздали.
— Почему у вас так строго соблюдается режим? Мне казалось, что это нужно только больным или детям, — с интересом спросила Саша, когда они вышли на улицу из душного музея.
— Так уж заведено, — вздохнул Макс, — хотя, знаешь, мой отец никогда не придерживался этого расписания. Из-за этого у них с мамой всегда были стычки.
— А ты выдерживал?
Макс поморщился.
— Честно говоря, мне тоже больше по душе свобода от дурацких правил: в семь утра — завтрак, в двенадцать — обед, в девятнадцать тридцать — ужин, а перекус — это почти преступление. В детстве, у бабушки, если ты плохо поел в обед, то будешь голодать до ужина. Потом я понял, что днём можно поехать к отцу и поесть нормально, а мама до семи вечера на кухню даже не заходит. Но в этих правилах есть своя польза — наши дети не отказываются ни от какой еды, знают, что до вечера ничего не получат.
Саша удивлённо на него уставилась.
— Какая прелесть! Если бы я имела побольше силы воли, то применила бы это со своими сорванцами. Вечно мне приходится их уговаривать. Вот и ты недисциплинированный...
С шутливым испугом поглядев на неё, Макс заметил:
— Как у тебя быстро включается материнский инстинкт! Я уже чувствую себя нашкодившим ребёнком.
— Это правда, — вздохнула она, — мне иногда даже снится, что я по какому-нибудь поводу отчитываю Саню и Егора. Но ты можешь не опасаться — я сама бесхарактерная и недисциплинированная.
— Не наговаривай на себя. — Макс ласково погладил её по руке. — Ты отличная мать. А еда... просто у французов культ еды. Они живут, чтобы есть, а не едят, чтобы жить. Хочешь устрицы?
— Хочу, только... купи мне запечённых, я не люблю живых.
Теперь пришла очередь удивиться ему — он первый раз слышал, что кто-то не любит свежих устриц.
— Тебе не нравится их вкус?
— Нет, — Саша замялась, — мне их жалко. Они так сжимаются, когда их поливают лимонным соком.
Он засмеялся.
— Понятно, тогда я закажу тебе французский омлет по рецепту Александра Дюма с устрицами, тушёными в собственном соку, и сливками. А вообще, перед Рождеством сейчас в местных бистро кипит работа — готовят главные блюда праздника — фуа-гра и улиток с пряным хлебом. А ещё каплуна или индейку.
— Мы можем рассчитывать на что-нибудь из праздничной трапезы? Или ещё рано?
— Во Франции никогда не рано и не поздно вкусно поесть. Ты не разочаруешься, — самодовольно успокоил Макс.
Они вошли в маленькое бистро, украшенное праздничными гирляндами. Помещение было уютным — с наряженной золотыми шарами ёлкой, с непременными рогами оленя, которые тоже подмигивали огоньками, с камином, на котором висели красно-белые сапожки. А по залу плыл запах корицы, шоколада и апельсина.
Саша принюхалась.
— У нас Новый год раньше ассоциировался с запахом ёлки и мандаринов, а у вас — апельсинов и корицы.
Макс заказал сырную тарелку, куда входили конте, морбье и тягучий жидкий сыр с нежнейшим вкусом — канкуайот. На круглом блюде, с картофелем и овощами, подали птицу, нафаршированную каштанами, травами, луком и чесноком. Потом был и рождественский десерт — кекс в шоколадной глазури, на котором уместились зайцы, гномы и Пэр-Ноэль — французский Дед Мороз. К десерту улыбчивый официант подал игристое вино "Гевюрцтраминер" из Эльзаса.
— Я так много никогда не ела, — со стоном сказала Саша, отодвигая через некоторое время тарелку, — пожалуйста, не заказывай больше ничего. Это ненормальное гурманство сведёт меня с ума.
— Сашенька, а ведь ты и малой части французской кухни не попробовала. Нигде так не умеют наслаждаться жизнью, как здесь. Вкусная еда — это отличное настроение. Согласна?
— Не знаю. У меня всегда хорошее настроение, когда удаётся покормить мальчишек, — рассеянно пожала плечами Саша, разглядывая кекс. — Обидно, наверное, что вас лягушатниками зовут? — хитро спросила она.
Макс засмеялся, вспомнив, что это было первое слово русского Ивана в Багдаде.
— Я тебя ещё на рынок свожу. Увидишь, там много чего есть кроме лягушек. Но на сегодня нам, наверное, хватит экскурсий.
Как хочешь, — улыбаясь, сказала Саша, — если бы ты знал, как много мы гуляем по Питеру пешком... Это, кстати, ещё один признак моего происхождения от цыганского племени. Но мальчишки любят гулять...
Саша рассказывала о Сане и Егоре, о дружной жизни маленькой семьи, и с удовольствием маленькой девочки, которая так долго ждала сладкого, лопала кекс, иногда украдкой облизывая пальчики.
А Макс, как бы ни расхваливал французскую кухню, сам едва ощущал вкус еды. Всё его внимание было поглощено любимой — как она крутит пальчиком каштановый локон, выбившийся из причёски, как вкусно ест, как улыбается, как говорит. Он слушал её голос, как музыку. И больше всего хотелось сесть с ней рядом и начать целовать эти губы, измазанные шоколадной глазурью, — сильно, страстно, как тогда, в машине... Она будто угадала его мысли, потому что вдруг прервалась на полуслове и потупила глаза. Макс очнулся.
— Мне показалось, или ты, действительно, готова была расплакаться в музее?
— Да, у меня так бывает, когда... — она подыскивала слово, — эмоции зашкаливают. Тогда любой рассказ, а тем более — трагический, может вызвать у меня слёзы. Однажды, когда я подрабатывала летом в детском лагере, мы поехали на экскурсию по местам боевой славы. Экскурсовод будничным голосом рассказывала и показывала, где сражались и погибали наши солдаты. А я так умаялась со своим отрядом... нервы были натянуты как струны. С первыми же словами экскурсовода я начала тихо рыдать. Дети не столько его слушали, сколько смотрели на ненормальную вожатую, которая никак не могла успокоиться.
— Значит, сейчас тебя тоже что-то расстраивает? — после паузы спросил Макс.
— Ты знаешь, что.
Настроение резко упало и у него, и у неё. Она вытерла губы и аккуратно сложила салфетку рядом с тарелкой, пряча взгляд. А Макс отпил вина и решил — так дальше продолжаться не может.
— Мне кажется, мы искусственно друг друга мучаем. Можно ведь пожениться и жить на два дома, тебе не кажется?
— Макс, — Саша подняла на него глаза, вмиг став серьёзной и чуть-чуть грустной, — я максималистка. Знаешь, все русские максималисты — нам подавай или всё, или не надо ничего. Я слишком люблю тебя, чтобы мириться с разлуками. А теперь оставим эту тему, пока я не расплакалась по-настоящему, а не по поводу несчастной Жанны. Боюсь, в этом случае мне будет ещё сложнее успокоиться.
Он не нашёлся, что ответить, только сделал последний глоток вина, и тот почему-то показался горьким.
Когда они вышли из кафе, день померк. Безлюдные улицы и дома словно покрасили тёмной краской.
— Пойдём по этой улице, — повернул налево Макс, когда Саша взяла его под руку, — так мы выйдем к собору Святого Креста.
— Там молилась Жанна?
— Угадала, — он чуть прижал её руку к себе, — там есть ещё достопримечательности.
— Какие же?
— Зайдём, покажу, — улыбнулся он в темноте, услышав детское нетерпение в голосе милой спутницы.
Они уже почти зашли в полумрак старинного храма, но дорогу им перегородил служащий.
— Простите, месье и мадам, мы закрываемся. Приходите завтра, — степенно добавил он с лёгким поклоном.
— Как жалко, — протянула Саша. Она ринулась всё-таки пройти, но Макс остановил её.
— Не расстраивайся, завтра утром и придём. А потом поедем дальше.
На улице Саша оглянулась на освещённые стены католического собора, теряющиеся в тёмном небе, с острым шпилем вместо русского купола.
— Как странно — всё в этом мире постепенно теряет смысл, — вглядываясь в чудесный ночной пейзаж, заговорила она, — в этих храмах почти никто не молится. Сейчас мы любуемся красотой, архитектурой, витражами, но смысл их существования свёлся к ничтожной цели — музею. Иногда смотришь на них и думаешь, а сегодня мы можем построить что-нибудь подобное?
— Ну и как ты думаешь? Сможем? — обнял её Макс.
— Русские точно смогут, потому что храмы нам нужны как воздух, — убеждённо прошептала Саша, —да ты же и сам участвовал...
Она повернула к нему лицо. Её карие глаза в темноте казались чёрными. В эту минуту Макс понял, что должен действовать так, как подсказывало ему занывшее от любви сердце.
— Цыганочка моя, — прошептал он и, обхватив её лицо ладонями, начал целовать глаза в пушистых ресницах, холодные щёки и ещё сладкие от кекса, пухлые, как у ребёнка, губы.
Всё казалось волшебным, таинственным на этой пустынной улице, во мраке декабрьского вечера. Вдали светился древний сказочный храм, рядом с ними текла холодная Луара, а они, словно Ромео и Джульетта, убежали ото всех и не могли насладиться друг другом...
— Не надо было заказывать второй номер, — прошептала Саша, когда они лежали в его комнате, так ни разу и не включив свет. — Деньги только зря потратил.
— Я бы их все отдал ради тебя, — Макс ласково погладил её голенькое плечико.
— Спасибо, любимый.