Белка

Уже полчаса Полина сидела на маленьком лакированном стульчике и смотрела в одну точку – в центр узора на ковре. Узор был похож не то на большой цветок, не то на человеческое лицо. Другие дети бегали по ковру, мальчики катали машинки, а девочки возились в кукольном уголке. В холле, как обычно, было шумно. Ребята громко разговаривали на своём ещё не совсем понятном языке. То и дело кто-нибудь затевал драку или начинал реветь. И тогда над общим гамом, как чайка над волнами, воспарял голос Марины Витальевны. Полину он успокаивал, хотя был довольно визгливым, резким и пронзительным. Чем-то этот голос напоминал пение женщин в народных костюмах, которых Полина недавно видела на празднике в парке. Совсем другой голос был у дородной Зои Петровны: низкий, глухой, гортанный. От этого голоса внутри у Полины всё сжималось. Всякий раз, когда Зоя Петровна обращалась к девочке, воспитательница была чем-нибудь недовольна: Полина то медленно одевалась и всех задерживала, то никак не могла доесть суп, то вообще оказывалось, что она надела шапку задом наперёд. И если в такие моменты Зоя Петровна сама бралась переодеть девочке шапку или шарф, или застегнуть курточку, то делала это такими грубыми, порывистыми движениями, что Полине казалось, будто бы её хотят придушить.
Марина Витальевна была не такая. Какая она, Полина пока не поняла. Однако в те часы, когда дежурила Марина Витальевна, Полине не приходилось постоянно сжиматься и через силу вдыхать разлитый в воздухе страх.
Вот и сейчас Полина была вполне спокойна и тихо сидела на стульчике. Она ждала вечера. Ждала, когда её заберёт мама. Изо дня в день. Ждать приходилось долго. Очень долго. А сейчас только приближалось время обеда, и из кухни доносился кисло-сладкий запах варёной капусты.
Полина помнила, как пару-тройку недель назад она сидела дома на клетчатом диване. Мама вернулась с кухни и села рядом. Она произнесла размеренно, ровным тоном: «Полиночка, папа с нами больше жить не будет».  Девочка никак не отреагировала на эту новость. В конце концов, ей было только три года и она ещё плохо разговаривала. Но она всё поняла. Когда мама вышла из комнаты, Полина повернулась к стене, на которую были наклеены обои с рисунком из чёрно-белых ромбиков, окружённых цветочными узорами. И, разглядывая причудливый орнамент, Полина вдруг отчётливо подумала (не столько словами, сколько мыслеобразами): «Никогда больше никого не буду любить». Она чувствовала у себя в груди будто бы снежный комок, который увеличивался, как обычный снежок, когда его катаешь по земле.
Маме нужно было выходить на работу. Она говорила дочке: «Моя работа недалеко от садика. Я возьму позорную трубу и буду на тебя смотреть. А ты, пожалуйста, веди себя хорошо, слушайся воспитательниц».
В первый день Полина плакала. Но это не помогло – мама всё равно ушла. Кажется, у неё на глазах тоже блестели слёзы. А потом Полина уже не плакала. Она просто ждала. Воспитательниц слушалась – старалась, как могла, делать всё, что они говорили. С детьми не играла. Они, к счастью, тоже не особо ей интересовались. Обычно она находила себе какой-нибудь укромный уголок в холле, а во время прогулки – на площадке. В тихий час она никогда не спала, а лежала, отвернувшись к стене.
Сегодня с утра было всё как обычно. Ненастное осеннее утро, сырой воздух, опавшие листья в лужах под ногами. В коридоре Полина крепко-крепко обнимала маму, пытаясь задержать хоть на одну лишнюю минутку. И вот теперь воспитанники играли в холле, а Марина Витальевна то и дело подходила к кому-нибудь из них, прекращала споры или поправляла одежду. Будто бы волной, её прибило к окну – большому, с широким подоконником, на котором стояли резиновые игрушки. И вдруг немолодое лицо её озарилось детским восторгом: «Ребята, смотрите, белка! Белка пришла к нам в гости!» Вся группа тут же кинулась к подоконнику. Дети прильнули к стеклу. Все, кроме Полины. Ей было неинтересно. Мало того, Полина по привычке не смотрела ни на детей, ни на игрушки, а смотрела в пустоту.
Внезапно девочка почувствовала, что кто-то легко коснулся её плеча. Он вздрогнула и обернулась. Рядом стояла Марина Витальевна. «Иди посмотри на белку», – ласково предложила она. Полина покорно подошла к подоконнику и равнодушно посмотрела сквозь стекло. Их садик был со всех сторон окружён хвойным лесом. И вот на крыше небольшой пристройки к противоположному крылу здания Полина заметила движение. Ярко-рыжий зверёк, который казался длиннее из-за опущенного и вытянутого хвоста, легко скользил по серой черепице. Через каждые несколько шажков белка останавливалась и приподнимала головку. Её пушистые ушки стояли торчком и чуть подрагивали. Полине вдруг показалось, что белка смотрит на неё. И в этот момент уголки губ девочки сами собой поползли наверх. А снежный ком в груди сделался каким-то рыхлым, ещё немного – и из него побегут весенние ручейки. Полина поняла, что произошло настоящее чудо: ведь белка пришла в гости именно к ней! Потому-то, умело цепляясь коготками за черепицу и изгибая хвост то в одну, то в другую сторону, зверёк так весело и лукаво поглядывал на девочку! Ещё несколько ловких, виртуозных движений – и белка достигла молодой ели, которая росла совсем близко.  Тут выяснилось, что зверёк к тому же умеет летать – совершив головокружительный прыжок, он зацепился за одну из веток. Небольшая ёлка чуть всколыхнулась. Полина проследила глазами, как белка, обтекая ствол, спускалась всё ниже и ниже, пока наконец не скрылась из виду в густом кустарнике.  Ещё немного постояв у окна, Полина медленно обернулась и не спеша оглядела холл. Бардовый пушистый ковёр на полу, разноцветные зверушки по периметру зала, мальчики и девочки в футболках с яркими рисунками. Полина словно впервые увидела всё это, и впервые ей стало интересно в детском саду.
Почему-то вспомнились слова мамы про подзорную трубу: сейчас Полина особенно остро ощутила, что мама где-то рядом, даже если девочка её не видит. Так же, как ушедшая в густой лес белка, которая, конечно, ещё не раз встретится Полине и посмотрит на неё своими весёлыми блестящими глазками.