Из романа Сибирская Атлантида

 Глава :Время странных звуков

                «Осеннее уединение пробуждает в человеке или зверя, или бога…»

В хрустальной синеве осеннего неба – высоко-высоко над остывающей землёй, у самого белого слепого солнца – плавно плыли белые птицы, словно повинуясь неведомому закону: выстроившись ровным клином и издавая протяжные звуки.
– Курлы, курлы, курлы… – и, казалось, ничего не может нарушить строгости и плавности их полёта в этом огромном застывшем мире. За одной волной летящего клина набегала другая, за второй – третья… И так, казалось, будет продолжаться до бесконечности.
Но вот, вожак первой стаи издал протяжный крик – и вся армада, вторя ему, сделала крутой разворот и стала плавно снижаться над тёмной речной гладью (у той далёкой тускнеющей линии, куда через час должно опуститься холодное сибирское солнце).
Машка – одетая в пуховик с капюшоном, подаренный ей смешным американским профессором, да в тёплых нелепых вязаных штанах, заправленных в резиновые поношенные сапоги – стояла на крутом берегу и прикрывая глаза ладонью смотрела на этот величественный полёт, задрав голову в небо.
– Летите, милые, летите к солнышку… – шептали её губы как заклинание.
Она по-детски приветствовала этих удивительных птиц – что, преодолевая тысячи километров, стремились к своей невидимой для людей цели. И вызывали в душе тёплые воспоминания, идущие из глубин её маленького сердца.  Такая картина повторялась из года в год – с тех ещё лет, когда она помнила себя маленькой девочкой, одетой в шубку и тёплые унты, сшитые заботливыми мамиными руками из зайчих шкурок.
Несмотря на ранние заморозки или проливные холодные дожди, она всегда приходила на берег реки в это время – чтобы вновь и вновь ощутить ту сладостную радость с примесью грусти, что вызывали в ней эти удивительные птицы. Всего сутки длилось это чудо в их небе, но она потом часто вспоминала его длинными зимними вечерами: сидя у печки, где потрескивали дрова. И где она смешивала разные травы и коренья, чтобы приготовить лечебные смеси для своих односельчан и всех тех, кто приезжал к ней за помощью.
– Летите белые, летите! – причитала она.
Она не знала рецептов или законов химии: свои зелья делала чисто интуитивно – тонко ощущая пропорции. Для того, чтобы сочетание трав стало наиболее эффективным, следовало находиться в особом состоянии, где начиналось чувство скрытой лечебной силы каждой сухой веточки или листочка. Машка по запахам начинала смешивать сухие растения, добавляя в них растёртые частички грибов или корений, что выискивала высоко в горных ущельях (добираясь аж туда, где поздней осенью маралы разбивали копытами наст и жевали тот корень, что увеличивал их бычью силу перед осенней схваткой с другим самцами – сотрясая при этом холодный воздух победным рёвом и готовясь к жестокой схватке за лидерство).
Машка пробиралась вглубь леса только ей известными звериными тропами – иногда оставаясь на ночлег в лесу, выстилая себе лежанку еловыми веткам на небольшой полянке, окружённой столетними кедрами, где пахло сухим мхом и прелыми листьями. Ей приходилось коротать время, сидя у огня до самого рассвета – подбрасывая постоянно в горящий костёр сухие ветки и кутаясь в свои одежды, стараясь согреться (к утру обычно на голых камнях уже выпадала колючая изморось).
Она ощущала стылый холод, но не боялась тёмной ночи. Далёкие звёзды, несмотря на свою удалённость и холодность, – казалось, согревали её худенькое тело, спрятанное в пуховик и больше похожее на мумию.
Но холод её не смущал: в маленьком котелке кипятила чай, заваренный на сухих травах с добавлением свежих корней, что позволяло – находясь как бы в полусне – вызывать перед глазами странные видения, с которыми она разговаривало на своём, только ей понятном языке.
– Мама-ночь! – обращалась Машка к неведомым силам. – Согрей твою дочь! Мои ноги привели сюда, к вершинам уснувших гор, чтобы найти заветный корень, что ты позволяешь найти только тем, кого любишь. Но ты же любишь меня, Мама-ночь?
Бывало, что в ответ на такие взывания к ней прилетал большой лохматый филин. И внимательно смотрел на Машку своими огромными жёлтыми немигающими глазами, скосив набок большую лохматую голову. Она как положено здоровалась с ним: «Здравствуй, мудрая птица! Тебя послала Мама-ночь?»»
И дальше вежливо расспрашивала его о всех новостях, произошедших в их лесу с того времени, как они не виделись. Филин неизменно молчал и всё также не моргая глядел на Машку: видимо, давая понять, что хоть он и является главным хранителем лесных тайн, но делиться ими с человеческим существом – ниже его достоинства… А потом на поляну к огню выходили лисы, за ними белки, ежи и прочие лесные жители.
– Здравствуйте, мои любимые! – приветствовала она каждого.
Все в ответ с ней здоровались и рассаживались вокруг костра – иногда даже споря за место поближе к Машке: всем хотелось услышать её рассказ о том, как там (внизу, у подножья горы, на берегу большой реки) живут эти странные люди, в массе своей не понимающие их звериный лесной язык.
Но все знали, что Машка ждёт главную гостю к своему костру– белую олениху-маралиху, что обычно приходила последней, а перед тем, как выйти на поляну, долго нюхала тёплыми ноздрями холодный воздух (всегда оставаясь в тени, скрытая тенью больших еловых веток).
Между ушастой белой оленихой-маралихой и Машкой существовала невидимая связь, о которой знали все жители леса, относясь к подобной дружбе с глубоким уважением. Даже бурый медведь не пугал Машку: она же понимала и его язык! И к тому же знала, как его можно ублажить: всегда оставляя после своей ночёвки несколько горок лесных осенних ягод, что Хозяин здешних лесных мест очень любил.

Продолжение следует..