Дрова для обогрева

Резко дёрнув ручку стартёра, Генрих услышал привычное тарахтение бензопилы, купленной им сразу, как только стало ясно, что к зиме газ подорожает до невообразимых величин.Чтобы сварить  поутру кофе или пожарить яичницу, Эльза  с тех пор и без того экономила, ставя ручку горелки на минимум. Супруги Вайсы уже поняли, что на завораживающе красивом голубоватом пламени из конфорки могут сгореть все их средства, многие годы выручаемые благодаря выращиванию овощей  и картофеля. Ферма с крытым черепицей домиком, полем неподалеку от Эйзенаха, которое Генрих каждую весну вспахивал на тракторе-колёснике, тепличное хозяйство, картофелехранилище - всё это ему досталось от отца.А отцу -от деда, восстановившего разбомбленный дом  заново распахавшего землю, заросшую бурьяном и мелколесьем за годы пока он, солдат  попавшей в окружение армии Паулюса,мыкался в советском плену.Тогда же дед Генриха   заново сложил камин с высоко подымающейся над крышей трубой. Сырыми зимами в камине плясал огонь - на дрова шли доски разбомбленного английской авиацией сарая, хворост  и обломки стволов развороченной русской артиллерией опушки леса, где пытались держать оборону последние остатки подразделений СС. Дым от тех дров подымался над трубой рождественскими вечерами, когда на срубленной дедом в лесу ёлке лежащий в колыбельке малыш-отец мог видеть искрящиеся отсветами каминных языков пламени стеклянные шары и раскрашенного картонного Санта Клауса в санях , запряженных ветвисторогими оленями. Но давно из  трубы ничего не дымилось, в камине соткал паутину паучок, да и Санта с  его набитым подарками мешком пролетал по звёздному небу мимо - сын и дочь Генриха и Эльзы выросли и разъехались - кто куда.


 Брызжа опилками, цепь бензопилы вгрызлась в кору липы и, и пересекая годичные кольца, стала проваливаться вглубь ствола. От звучного  грохота бензопилы трепетали листья на деревьях. С карканьем слетела с сука ворона.Так же рычал  мотоцикл, в седле которого сидел дед Генриха Гюнтер, въезжавший июньским утром в приграничную русскую деревеньку.  Так же грохотали, выезжая на учения, советские танки на полигоне за пролеском, куда ребёнком Гюнтер бегал, чтобы спрятавшись за деревьями, следить за передвижениями грозной армады.
 С тех пор , как  рухнула Берлинская стена и советские войска покинули полигон, танкодром  порос густым лесом, капаниры затянуло бурьяном, казармы зияли выбитыми окнами, бетонный командный пункт покрылся мохом. Рядом с этим грандиозным сооружением и складывал Генрих круглые, как гаубичные снаряды,  чурки, чтобы потом порубить их и сложить запасённое на зиму в аккуратную поленницу. Эти штабеля бревёшек напоминали Вайсу рассказы деда о том, как штабелировали они под Сталинградом трупы убитых и замёрзших солдат вермахта.

 И деда , и этих несчастных Генрих всегда поминал, когда слушал орган в соборе Эйзенаха, куда ездили они с Эльзой каждое Рождество. Перед входом в кирху был сооружён вертеп, - фигурки Осла, Вола, Марии, склонившиеся над яслями с младенцем.Вифлеемская звезда из фольги. Умильно смотрящие на новорожденного волхвы в восточных одеждах, чалмах, с посохами.
 
 Когда Генрих глушил бензопилу и, переводя дух, смотрел на стволы дерев, чьи кроны подпирали небесную синеву, ему казалось -то трубы органа. Он слышал их рокот. Рокот и пение жизни, поправшей смерть.Птичий щебет. Шорох древоточца под корой.

Но вчера он увидел по телевизору репортаж о взорванных газопроводах, и ощутил себя мёрзлым поленом в дровянике, трупом без шинели в штабеле таких же, заносимых снегом в приволжской степи...