30 сентября 1659 года

30 сентября 1659 года, согласно Даниэлю Дефо, Робинзон Крузо был выброшен на берег одного из необитаемых островов Карибского архипелага. О личностном восприятии одной из главных книг – и в отрочестве, и сейчас – я уже написал ранее:
http://proza.ru/2021/04/25/1634

К сегодняшней дате – мысли о библейской стороне истории Робинзона.


– Дефо ясно указывает, что линия судьбы Робинзона определяется не нарушением воли родителей о его будущем, а неспособностью прислушаться к себе. Первый же лёгкий по морским меркам ветерок он воспринимает как шторм, душа противится всякой водной романтике, но жажда непослушания, а затем и наживы берёт верх. Последним предупреждением против авантюризма становится унизительное для англичанина рабство у мавров, но и здесь Крузо отчасти помилован: он попадает не вглубь страны вдали от моря с шансом осуществить побег, а на побережье в услужение к сносно обращавшемуся с ним султану. Но и бегство с приключениями, коих любой неглупый человек пожелал бы избежать, бессильны явить Крузо негромкий голос об ином предназначении.

– В Бразилии он становится плантатором с крепкой хозяйственной смекалкой, способностями к труду и земным ремёслам. Его стихия – твердь, а не вода. Но из вынужденного путешествия вдоль берегов Африки во время бегства от мавров Крузо выносит одну практическую истину: здесь легко набрать множество рабов, которые будут способствовать процветанию его плантаций; гуманная сторона вопроса его не интересует. Более того, когда потрёпанное штормами судно насущно развернуть к берегам Бразилии, Робинзон не внимает и этому явному гласу судьбы, настаивая на том, что необходимо добраться до британской колонии на Карибах, чтобы произвести ремонт, не сильно удаляясь от Африки. Этим решением он определяет свою участь и губит всю команду. Даже остатки сентябрьского шторма становятся для судна роковыми, а паника после налёта на мель в нескольких милях от острова довершает приговор: останься команда в незатопленной части кормы, уже к утреннему штилю, сменившему буйство стихии, все могли бы добраться вплавь или на плоту к берегу.

– «Земля, пишет Дефо, казалась издали ещё более страшной, чем морская стихия». Столь убедительной аллюзии на изгнание из рая я не припоминаю во всей мировой литературе, и это более жестокая участь, чем у Адама – Крузо лишён его долголетия и шанса утешиться в Еве. В состоянии единственного помилованного после шторма он не воспринимает первые знаки возможного прощения – мгновенно найденный пресный источник, отсутствие хищников на острове, а затем и корабль, вынесенный штормом совсем близко к его острову и с уцелевшим трюмом с множеством насущных вещей – провизия, одежда, инструменты и порох. Вместо благодарности мы видим сожаления – останься все 11 человек команды в трюме, они были бы живы, избавив Робинзона от одиночества.

– Дефо пишет книгу с элементами приключенческой саги, но намного глубже, чем повествования того же Стивенсона. 400 страниц вполне оправданы, поскольку подлинное покаяние – путь, а не обряд с таинствами, и этот путь возможно прочувствовать только в длительной динамике повествования. Помимо внешних религиозных факторов – чтение Библии, гроза, землетрясение, едва не ставшая смертельной лихорадка, Дефо вскрывает подлинный механизм прозрения в обстоятельствах Робинзона. Одиночество всегда порождает либо чуткость, либо необратимое сумасшествие, неустанной литургией становится труд, а исповедью – способность ко всё более трезвой (со временем) рефлексии о прошлом и настоящем. Плоды возрастания в этом духовном контексте – способность превратить остров в обитель, проявляя чудеса самодостаточности. Дефо безжалостно указывает своим современникам из образованных сословий, что деньги здесь – бесполезные монетки с иллюзорной надеждой потратить их в будущем, а подлинная «валюта» – всё то, что Крузо вывозит за две недели с остатков корабля, и самый незаслуженный дар – не ружья, порох, провизия и сундуки с хозяйственным скарбом, а время, которое у него есть.

– Так одиночество становится благом, а сам Робинзон всё реже смотрит в сторону моря, и не напрасно: подлинное избавление способен принести только он сам. Пятница появляется на острове именно тогда, когда Крузо становится новым Адамом – по крайней мере, для спасённого им дикаря. Впрочем, чуть позже сакральность власти Робинзона охотно признают испанцы и англичане, в том числе откровенные головорезы, поскольку его власть связана не с наличием ружей, географией или старшинством (время открытия острова), а с соответствием предназначению подлинного губернатора острова, как он именует себя с очевидной иронией. Здесь является то чудо, о котором я так люблю перечитывать в романе: Крузо избавляется от апломба культурного колонизатора, оправдывающего разумное насилие – Пятница для него прежде всего друг, а не ученик, он легко доверяет ему ружьё, не опасаясь быть пристреленным и готов отпустить на архипелаг к родичам-дикарям, если тот пожелает.* Всем, кто одержим личной властью и пристрастно анализирует её природу, следует вспомнить именно Дефо наперёд князей мира сего, торгующих лишь мифами, сребролюбием и людскими страхами.

– В конечном итоге, Дефо являет некнижную истину: не услышавший или нарушивший своё предназначение человек обречён пострадать за это с неумолимостью законов физики, но это не означает участи бесплодной смоковницы. Что, в равной степени, вопросы милосердия и пройденного пути. Который – и не только в случае с Робинзоном – являет как труд, аскезу и веру, так и чувственность с вполне естественной романтизацией того куска суши, что превращается в подлинную обитель.


*Мало кто подметил, что Дефо метко бьёт по неофитскому миссионерству католических экспедиций в Новый Свет. В одном из разговоров с Пятницей он произносит, что совершенно не верит в смягчение нравов дикарей (если говорить о революционном принципе, а не эволюционном). И потому отвергает его идею катехизации масс, являя личным примером обратную сторону этого закона: всегда есть шанс спасти отдельного человека.