Грустная песня

В конце 1964 года (мне уже исполнилось 4), я сочинила песню.

Случилось это так: в детском саду, услышав  случайно  по радио песню "По опушкам, по огнищам  над уснувшею рекой" в исполнении Ольги Воронец, я целый день ходила под впечатлением, а вечером торжественно наврала родителям: пап и мам! Я сочинила песню.

-Шах, - сказала мама (они с папой играли в шахматы под уютным оранжевым абажуром  над столом).

-Еще не вечер, - не согласился  папа, - и что же за песню ты сочинила,  дочка?
 
-Про любовь! - не растерялась я.

- Любовь - это хорошо, - заметил папа, не отрываясь от игры, - ну спой нам скорее свою песню  про любовь.

Папу я обожала, и уже открыла рот, чтобы заголосить  в темпе вальса, подражая Ольге Воронец: "По опушкам, по огнищам...". Но, пораскинув своими четырехлетними мозгами, я за секунду сообразила, что  так делать нельзя: если папа  узнает, что я выдала чужое за свое, он рассердится и перестанет меня любить. Надо было срочно выходить из положения.

-Ну же, - напомнил папа, колдуя над доской,- пой нам свою песню.

И вот в эту минуту родилась самая первая и  самая авантюрная в моей жизни поэтическо-музыкальная импровизация.

"Ум-ца-ца, ум-ца-ца, раз-два-три, раз-два-три," - отсчитала я ритм вальса  и вкрадчиво затянула, стараясь подражать голосу Ольге Воронец:

-Это было, это было, это было тут как тут...

Мама на секунду отвлеклась от доски, с удивлением на меня посмотрела и  сделала свой ход, ничего не  сказав.

- Тут как тут?- переспросил папа, - оригинально. Ну а дальше? А вот я тоже тут как тут. И пойду я тут вот так(это уже маме)! Так что же  было дальше? (Это снова мне)

Воодушевившись убедительной похвалой папы, я мгновенно  отыскала в своей голове одну-единственную рифму  "было - кобыла", а потом еще одну "тут-плут" и запела дальше: "Как кобыла, как кобыла прискакал тяжелый плут...". Я знала из сказок, что Лиса - это плутовка, обманщица, значит, плут -  тоже обманщик.

Мама, услышав текст песни, подняла брови, вздохнула и отвлеклась  от шахматного сражения:

- Доченька, потише. А лучше помолчи  пока. Иди вон поиграй. Или порисуй.

Но я не успела обидеться, потому что  папа принялся горячо меня защищать:

-А мне она  не мешает! Очень даже интересная песня: прискакал,  понимаешь ли, тяжелый  плут к барышне.

-А почему тяжелый? - задумчиво спросила мама.

-Ну потому что толстый, наверное. Тяжелый такой жирный плут. Кушает много.

"Ха-ха-ха!" - захохотала я громко, на всю квартиру. Папа меня очень рассмешил.

Но мне все равно оставалось досочинить еще четыре строчки. Целых четыре строчки  своей первой в жизни песни про любовь. И я, окончательно осмелев от  папиной поддержки, запела, подражая Ольге Воронец:

- И направо, и налево
Не поедешь больше  ты...

Тут я увидела, что папа с мамой, бросив свои шахматы, во все глаза смотрят на меня, и отчаянно допела:

- Королева, королева!
 Королева  красоты!!!

Понимающе переглянувшись, папа с мамой зааплодировали. Я  была вне себя от
счастья.
 
-Вам правда понравилась моя песня? - бросилась я папе на колени.
 
-Ну а как  же, - сказал папа, целуя меня, - хорошая песня  про любовь  у тебя получилась. Жизненная такая, драматичная. Плут сначала обидел  барышню, а потом  прискакал к ней на кобыле - пускай будет не "как кобыла", а  "на кобыле", хорошо? И стал просить прощения, толстый  негодник. Но барышня  поняла, что она должна быть гордой - она же королева красоты! - и не поверила этому обманщику! И никогда  не поверит! Браво, доченька! А теперь возьми конфетку и ложись спать.

-Погоди, пап, - разволновалась я, совершенно оглушенная тем   глубоким смыслом, который папа умудрился отыскать в моей "поэзии", -а как ты думаешь, моя песня понравится  завтра в саду подружкам?

-Ну конечно, понравится, - энергично закивал папа, - воспитателям ее слушать пока рановато, а вот подружкам твоим  в самый раз.

***

  На следующее утро в детском саду я, едва дождавшись окончания  завтрака, собрала вокруг себя в уголке трех моих лучших подружек -  Надю Малашкину, Иру Кулдошину и Машу Виноград - и торжественно  и тихо объявила: а я  сочинила песню. Про любовь и про драму. Папа сказал, что это хорошая песня. Я ее потом спою воспитателям, и может быть мне дадут сыграть Снегурочку.
 
  Наш серьезный разговор подслушала Маринка Звягинцева, мой главный враг. И решила испортить мне карьеру. "Дуга! Дугочка! - набросилась на меня Маринка (она не выговаривала букву "р"), - ничего ты не сочинила! Ни пго какую  ни пго любовь! И ни пго какую дгаму! И Снегугочку тебе никто не даст сыггать!Дуга! Вгунья!" И Маринка на всякий случай отбежала на пару шагов.

Я молча  бросила на Маринку взгляд, полный артистического презрения, и с чувством запела, выразительно глядя вдаль:

-Это было, это было, это было тут как тут...

Поскольку  "песня" кончилась через 5 секунд, а девочки ждали продолжения, я просто пропела  первый куплет два раза. Слушатели ничего не заметили.
А когда песня кончилась, я по их реакции поняла, что сочинила шедевр. Они  сидели  серьезные, потрясенные и тихие. У Нади Малашкиной  даже слезы выступили на глазах. И эта тишина и эти надькины слезы были  мне самой лучшей  наградой, дороже самых громких аплодисментов.

  -Ты еще мала, Жанка,  и жизни не видела, - строго сказала  после паузы Надя Малашкина, -  ты так красиво поешь. Так громко и жалостно. Но эта песня  не про любовь. И не про драму. А про  мущщинский  обманный обман.

 -Да,  да!- тотчас взволнованно заговорили девочки, - про мущщинский обманный обман!

 -И чтоб ее петь, - продолжала свою конструктивную критику умная Надька,-  надо грустно плакать.

-Я с тобой  согласна,- закивала я,  - я попробую в следующий раз грустно плакать. -Нет, - возразила Надька, - ты сейчас пробуй. Давай сначала пой.

  Может быть, Надьке просто хотелось еще раз услышать мое гениальное исполнение - не знаю. Но весь следующий час я училась грустно плакать, а девочки заучивали мою песню и подпевали мне, шмыгая носами. У нас выходило очень красиво, пронзительно и задушевно.

  А во время тихого часа Ира Кулдошина (наши раскладушки стояли рядом) шепнула мне: "Никому не  скажешь?" "Никому," - заверила я. "У меня  папка, когда пьяный, мамку бьет. Сочини мне про это песню. А я выучу и им спою. И  может быть папка перестанет мамку бить. Сочинишь?" "Я попробую," -  шепотом  пообещала я. Но обещания своего я не сдержала,  о просьбе иркиной забыла,  песню не сочинила,  да Ира и  не напоминала  больше мне о своей просьбе.

А Надька Малашкина на следующий  день принесла из дома и подарила мне  крошечную сумочку из цветного  мелкого бисера в палец длиной. Эта сумочка (не знаю, как называется эта  удивительная вещица) стала моим любимым талисманом и  бережно хранится мной почти  60 лет, наполняя мое сердце теплом от воспоминаний о  моих любимых подружках, моих первых зрителях: Наде Малашкиной, Ире Кулдошиной и Маше Виноград. Да и о Маринке Звягинцевой, чего уж там.

  Где вы, девочки? Я помню вас, я люблю вас и скучаю! Отзовитесь, пожалуйста!
 
                Ваша Жанка.