Пора тополиного пуха-3

                "Размышления"

Утро следующего дня было таким же душным и липким, без единого дуновения ветерка.  Может это и хорошо, что без ветра, а то вся эта пуховая масса, наполненная пылью и мелким мусором, носилась бы сейчас по улицам, превращая пространство в сплошной серый мешок, в котором бы мешались дома, люди, машины. Тем более, что люди в этом нескончаемом движении с трудом бы представляли себе, что лето; да, очередное лето их жизни, уже сдвинулось и пошло, его уже не остановить и не подогнать под себя. Такого уже не получится. Вот какое оно есть, - такое и получай?! Теперь не успеешь моргнуть, как первые жёлтые листочки обозначат собой приближение осени. А многое ли ты успел сделать за это время? Это вопрос? Да и нужно ли было?..

Именно этот вопрос часто волновал Бахарева: вот то, что я сейчас делаю, нужно ли кому-нибудь? Людям, например, или мне самому хотя бы? Начиная взвешивать свои достижения, на одной ладони, а на другую укладывая всё то, что принесли они его душе, хорошо понимал, что эти грузы далеко не равны: достижений много, а в душе пусто. Как говорят: нечем душу согреть…

Если только молодость вспомнить и те порывы счастья, которые охватывали его на первых выставках! Когда ещё выставком представлялся ему «судом инквизиции», а если тебя «помилуют» и возьмут твою работу на выставку, то можно было прыгать до потолка от радости!

 Всё было романтизировано в его подсознании до чёртиков. А вот и приговор: ну, что Бахарев, вот эти две работки, что слева, пожалуй, пройдут на второй тур, а остальное творчество пока «жидковато» совсем. Больше работать надо, дорогой мой, а то бороду отпустил и думает, что сразу художником стал. Нет, брат мой, для истинного искусства этого недостаточно…

Радости нет конца! Второй тур означает, что твоё имя уже в каталоге, а будут ли работы висеть на стенах в Доме Художника на Кузнецком – это вторично. Ведь ты участник и этого вполне достаточно! Ура! Тем более, что это было просто необходимо для подпитки творческого горения. А как без этого? Внутренний запал заставляет постоянно работать и двигаться вперёд, чтобы потом гордиться этим.

Но жизнь движется по синусоиде. Сегодня ты наверху волны, а завтра смотришь – вниз скользишь. Ну, не преуспел в этот раз, тебя прокатили... смотришь и руки опускаться стали, ничего делать не хочется, но нет время для отчаянья. Ты не сдаёшься, продолжаешь работать, совершенно не думая: а кому это всё надо?  Надо, да ещё, как надо и, прежде всего, тебе, потому что ты молод и целеустремлён, да и времени впереди предостаточно, чтобы что-то сделать успеть. Ты обязательно станешь известным художником и хорошо это знаешь!

Бахарев очнулся от своих раздумий на эскалаторе «Арбатской». Он и не заметил, как на автомате добрался до нужной ему станции. Выйдя из вестибюля метро, повернул налево и зашагал в сторону Арбата. Как всё знакомо и привычно: каждый поворот известен, каждая ступенька просчитана. Он знал здесь каждую выбоинку на асфальте, каждый бугорок. Шёл уверенно, не глядя по сторонам, не обращая внимания, на постоянно спешащих куда-то, людей.

Тут же кинотеатр «Художественный»… скорее, бывший, что находится в нём на данный момент, сейчас трудно сказать. Работа Шехтеля прибывала в полном запустении, как и многое другое в этом безвременье, когда всё покупается и продаётся. Вчера это могло иметь одно название и предназначение, смотришь, - сегодня уже и хозяин сменился, а в кинотеатре автомобили продают…

А ведь было детство и Бахарев хорошо помнил, как выстаивал здесь очереди на зарубежные киноленты – в особенности на «Фантомаса», «Трёх мушкетёров» и многие другие фильмы, разве всё упомнишь сейчас?

А сейчас, кино у каждого в кармане: нажал на кнопочку гаджета, нацепил на нос очки, и ты в бесплатном кинотеатре – смотри, – не хочу. Удобно, ничего не скажешь, но что-то ушло и ушло безвозвратно…

Пожалуй, волнующая суета у касс, выспрашивание лишнего билетика и, конечно, предвкушение самого незабываемого действия!  Наконец, получив билет, спешишь как можно быстрей открыть заветные двери. Злишься на бабулек-билетёров, которые долго рассматривают его, ради одного движения – оторвать полоску с надписью «контроль», а потом торжественно вручить его тебе, как что-то драгоценное, что нельзя потерять. Отсюда: предлагается хранить его у сердца.

Проходишь через приятный тёплый запах калориферов, и ты в фойе, а там мороженое с лимонадом, коржики, пирожное с глазурью и картины на стенах… люди все особенные: на лицах ожидание торжества, ни разу ещё невиданного. Зал наполнен под завязку – яблоку негде упасть. Садишься только на своё место. Всё спокойно и чинно…

Блаженна минута, когда свет в зале начинает постепенно гаснуть, занавес открывается и на экран под торжественную музыку, ведущую только вперёд, к новым свершениям, выплёскивается заставка киножурнала «Новости дня». А там: новый полёт в космос, что-то выполнено и перевыполнено – в общем всё хорошо! Значит и у тебя всё в норме! Остаётся только гордится страной, в которой ты родился и живёшь!  Родину так же, как и мать не выбирают – она свыше даётся! Так о чём тебе беспокоиться? Живи, учись и становись человеком, будь достойным носить это гордое имя!

Отношение к самому Арбату, к улице непосредственно, у Бахарева сложилось своё и довольно давно: ещё когда только асфальт снимать начали и первые камни для укладки стали завозить, он уже насторожился... Это было тогда, а сейчас Арбат Илья Сергеевич мог сравнить со старой любовью, ну, как с девушкой, которую ты любил когда-то: чистой, доброй, умной, вкрадчивой…, а тут вдруг, проезжая по Тверской, заметил её всю расфуфыренную у «Националя», в стайке ей подобных, готовых предлагать свою «красоту» каждому встречному – лишь бы взял и заплатил подороже, а она отработает, за ней не заржавеет. Доброхоты постарались: накрасили, как матрёшку, подшпаклевали, лаком побрызгали – блестит, аж глаза режет, а духа прежнего не осталось – бутафория одна для приезжих. Интересно, чтобы Окуджава сказал, взирая на весь этот балаган.

Ничего не изменилось за эти годы «новой жизни»: те же художники с теми же картинами, что и двадцать лет назад. Как им не надоест гнать одни и те же дворики, улочки, прудики, мостики и всякую другую чепуху, на которые у Бахарева за это время стойкая аллергия выработалась. Сначала его тошнило от всего, но потом смирился, привык, решив, что каждый имеет право зарабатывать себе на хлеб, а если это не воровство, не взятки и не разбой, то чего на людей зуб точить. Каждый вправе свою семью кормить, как может. Единственное на что продолжал сетовать Илья Сергеевич, так это на не меняющиеся вкусы обывателя. Они, как были, так и остались за все прошедшие годы… на уровне гусей в яблоках.

Куда больше бесило его, что из каждой открытой двери, неслась разномастная музыка, зазывая прохожих на чашечку кофе или чего покрепче. Он никак не мог понять, каким образом музыкой, а правильнее сказать, сомнительной какофонией звуков, исходящей из всех щелей, можно прельстить клиентов. Ведь у каждого человека свои вкусы, свои пристрастия… один отдаёт предпочтение блюзу, другой року, а кому-то приятно отдохнуть под ненавязчивые звуки джаза, а третий и вовсе в тишине хотел бы посидеть - поговорить с приятной девушкой, а тут тебе по мозгам этот шквал звуков… и вместо тихих ненавязчивых слов, располагающих к доброму знакомству, приходится ей кричать на ухо: что всё очень хорошо, но только шумно очень и вечер можно было бы продолжить на квартире, где и кофе не хуже, да и музыку по своему вкусу можно поставить…

Но хуже всего ни это: ни художники, ни музыка, ни вычурно оформленные витрины, а люди. Здесь все чужие друг другу. Чужие тебе и всем остальным. Они даже себе чужие. Они сами не знают: зачем они здесь? Но так вроде положено: в Москве проездом всего пару дней и надо успеть прошмыгнуться по всему списку, особо посещаемых мест, а надо ли это?.. нужно ли?.. а если нужно, то кому? Ну, что тут поделать? Арбат, чуть ли не третьей строфой светится в этом списке.  Да и как без селфи домой ехать -  надо в сетях отчитаться, а то люди не поймут: в Москве был, а на Арбате не отметился.  Вот они и пробегают сломя голову, отведённый им путь, от Арбатской до Смоленки, удивляясь при этом: а чего здесь такого особенного. Теперь в каждом городе свой «Арбат» имеется с фонариками и аккуратно выложенной мостовой, где с туристов можно было бы денежки потянуть…   

Наконец, Бахарев повернул налево, в переулок, ставшим ему, за последнее время, таким знакомым. А вот и серый семиэтажный дом, построенный в прошлом, как доходный: с эркерами и старыми гулкими подъездами, где сохранилось ощущение старины и причастности к чему-то таинственному, кажется, витающему ещё здесь и по сей день.

Вот, наконец, антресольный этаж и он у себя в мастерской. Почему он каждое утро приходит сюда? Бахарев не смог бы на это сразу ответить, но то, что здесь в тишине, наедине со своими мыслями, когда тебе никто не мешает, можно сосредоточиться и принять правильное решение, это он знал точно. Для него мастерская являлась, как стартовая площадка для ракеты.

В ней он отходил от городской суеты, углубляясь с головой в творческий процесс. Главное – не отвлекаться и тут же преступать к работе. Трудиться в таком ритме хотя бы до обеда, а для этого не так уж много требовалось: подобрать соответствующий музыкальный фон, взять в руки кисть и сделать первый замес на палитре – вот и всё?! Потом следует первый мазок… и пускай, что не совсем туда и не того тона. Всё это поправимо. Главное, чтобы рука начала своё, отдельное от сознания, действо, а потом стараться не мешать, а только наблюдать за её работой. Она знает, что делать и подсказки могут только навредить этому процессу.

И пускай его работы продавались со скрипом и этих людей, понимающих настоящее искусство, становилось всё меньше и меньше.  Бахареву на это было наплевать. Он писал, это его вдохновляло, давало стимул к продолжению, пускай однообразной, но за счёт его увлечения живописью, такой интересной, жизни.

Илья Сергеевич хорошо понимал, остановись он хоть на неделю, впади в хандру и бессмысленную философию: тут же потянет пить, ругать всех и вся, проклиная треклятую никчёмную жизнь, в которой он так по существу особо ничего и не успел сделать. Вот именно поэтому, он каждое утро вставал и как на службу в офисе, спешил в мастерскую.

Работал до обеда, а потом уезжал или в «союз», или к заказчикам… но чаще, задерживался здесь на целый световой день.  Достаточно большие окна выходили на север, от этого пространство мастерской постоянно было наполнено рассеянным светом, что давало возможность работать постоянно и не бегать по углам, прячась от прямых лучей солнца…

…Людмила спала, когда Бахарев выходил из дома. «Сова» по натуре, она могла бдеть до трёх утра, но зато просыпалась, когда многие начинали обедать, что она будет делать сегодня, его мало волновало, тем более, что он и так хорошо знал, достаточно изучив повадки своей жены, за годы совместной жизни.

Проснувшись, полуобнажённая побродит по квартире, потом душ, долгое рассматривание себя в зеркале. Убедившись, что ещё ничего, с махровым полотенцем на голове, побредёт на кухню, а там кофе, сигарета и долгий «умный» взгляд в окно. Интересно, о чём может думать женщина с таким взглядом? Да не о чём. Это поза и не более того. Через час, в просторном льняном сарафане, куда там – северная красавица, подбрасывая на руке ключи от машины, спустится в подъезд и тю-тю на дачу… а там?!.

Вдруг резкий звонок разорвал тишину мастерской. Бахарев чертыхнулся, чуть помедлив, вытирая руки о тряпку, пошёл открывать дверь… На пороге стояла женщина, лет тридцати пяти, не больше. Брюнетка, каре и большие карие глаза. В полумраке лестничной площадки они казались пылающими огоньками. Элегантная дамская сумочка… топик, закрывающий собой не более трети женского верха и юбка… о которой и вовсе говорить не приходится…            (продолжение следует)

                Сентябрь 2022г.к