От истоков своих часть 2 Глава 14 Соседка

          Андрей волновался о своих родителях: как-то они перенесли эту страшную зиму?
"Живы ли? – думал он, – Всю зиму почта не работала и добратьси до их нельзя было. Оченно далёко, пешком не дойтить, лошадей всех поели…"

Волновался он не зря. Порфирий и Матрёна, выживавшие на одной силе воли, к концу зимы окончательно растратили свою энергию. Они, вероятно, умерли бы от истощения, если бы не соседка.
      Бабушка Пелагея всегда делала большие запасы трав, сушила овощи, яблоки и ягоды. Вся подловка её дома была увешена связками сушёных грибов, яблок, рябины. На крючках висели мешочки разной величины со всякой сушёной ягодой. Она уже забыла, что и где лежит, так как каждый год добавляла, к уже имеющимся, новые запасы. Была здесь и вяленая рыбка, в основном, снетки* и кусочки вяленого мяса. Собирала она и жёлуди впрок и коренья, которых было у неё множество. И каждому корешку она знала название и ту пользу, что может он принести человеку. Прожить голодную зиму с такими запасами не составляло особых трудов, не объешься, но и не оголодаешь. Тем более Пелагея была в том возрасте, когда аппетит у человека сильно притупляется и ест он совсем мало. Одно было плохо – печь подвела. То ли дымоходы напрочь забились, то ли и вовсе обрушилось чего в трубе, а только не топилась печь и всё тут. Только разведёт Пелагея огонь, а уж из печи дым валит прямо в избу. Ни сварить чего, ни избу согреть. Кое-как дотащилась бабушка до избёнки печника, а там посреди избы гроб с новопреставленным. Умер печных дел мастер от голода. И что теперь делать Пелагее, как дотянуть до тёплых дней? Даже если найдёт умельца, всё равно дров не хватит, не смогла заготовить их в достатке. Погреется с недельку, а как потом жить? Зима-то долга.

"Оно конечно, дрова на еду можна сменять, да как увидять мое запасы, поди и самоё прихлопнуть. Люди от голоду совсем озверели, ежели дажа друг дружку  взаправду едять. А сидеть в холодной избе, тако навовсе замёрзнуть можна, – размышляла она, – третьего дня на подловку полезла, дык тако хлобыснуласи с лесенки, инда все косточки затрешшали. Чуток на смерть не зашибласи, сколь времени встать не могла. Тако и валяласи ровно полено. Ух, холод пробират до кажной ложбиночки! Умереть ба, дык пожить ишшо охота. К кому ба из соседев пойтить хоша погретьси?" – раздумывала она.

Перебрав всех ближних соседей, она остановилась на Костылевых, что жили от неё недалеко, всего через две избы. Одевшись потеплее, захватив пару мешочков с сушеньями, бабушка собралась в гости. Потихонечку, шаркая старыми ногами по снегу, добралась до избы Порфирия и Матрёны.
Долго стояла у крыльца, опершись на перильце. Отдышавшись, потянула на себя дверь. Теперь двери в избах не запирались даже на ночь, на тот случай, чтобы можно было свободно войти, воровать-то всё оно нечего. В избе было довольно тепло. Хозяева сидели на скамье возле печки плечом к плечу. Пелагея поздоровалась, попросила разрешения погреться.

          – Проходьте, бабушка. Тепла не жалко, тольки угостить Вас совсем нечем, сами ужо третий день не емши. Вода тольки в печке, но она тёпла, хотите? – чуть слышно проговорила обессилевшая Матрёна.

          – Дык, я к вам с гостинцами, а ну поглядим, чаво у мяне тута? – ответила Пелагея, выкладывая мешочки на стол.

В одном из них она обнаружила корень девясила в другом сушёную репу.
Через короткое время хозяева, выпив отвар девясила, хлебали жидкую похлёбку из сушёной репы. Не видевшие несколько дней какой-либо еды, сейчас они оживали на глазах. После трапезы завязался разговор.
 Соскучившись по общению, говорила по большей части бабушка, рассказывая о своей жизни.
      Бабушка Пелагея была одинокой. В свои молодые годы побывала дважды замужем. Первого мужа убили в пьяной драке на одной  из гулянок.

          – Драчун он был, прости Господи, не ведал никакого удержу. В любом споре первай забияка. С пустого мог скандал учинить, – шамкала бабушка беззубым ртом, – со вторым-то мужем вроде всё ладно было.  Избёнку поставили, мальца родили. Дык и он прожил недолго, стоптало его деревом, како лес для мельницы заготовляли. Два дни промучилси и помер на моех руках. Осталаси я одна, одинёшенька с робёнком на руках. А мельник то дажа рублишки не дал. Быдто муж мой сам виноватый оказалси, под энту лесину подлез. Поплакала я, поплакала, да и дальша жить стала. А в деревне-то ужо мяне «чёрной вдовой» окрестили. Тако замуж больше никто не позвал. Сыночек мой, Ванятка, утонул вясной в четыре годика, по недогляду. Вота всю жизню одна и маюси, – тихонько рассказывала бабушка Пелагея.

 Речь её журчала, словно ручеёк.
Хозяев, отведавших горячего варева, сморило, и они проспали более двух часов. А бабушка Пелагея, сидя за столом, вспоминала свою молодость, свою долгую одинокую жизнь. И так ей стало хорошо сейчас здесь, словно рядом были её дети, и она никогда не была одна. От мысли, что скоро снова надо возвращаться в свою холодную избу, становилось муторно на душе, и на глаза набегала влага.
 Первой проснулась Матрёна. На столе её ждала кружка с густым настоем девясила, похожим на кисель. За окном наплывали синие сумерки.
 
          – Идтить мяне надыть, – засобиралась Пелагея, – тута для Порфирия кружка с настоем. Тама в мяшочке ишшо корешки девясила осталиси. Тако вы заваривайтя. Энтот корень скоренько вам силов прибавить и для сердца оченно пользительный, – медленно говорила она, затягивая прощание.

          – Ктой-то тама кудый-то идтить собиратьси? – спросил, проснувшись, Порфирий, – Ночь почитай на дворе. Куды ты пойдёшь, Пелагеюшка? В холодну избу? Оставайси у нас до утра, а то и до вясны. Дров хватить, а с ядой, покумекаю чаво ли, – доброжелательно говорил Порфирий.

          – Родныя мое, – всплакнула бабушка, – век за вас Бога молить стану, не выгнали мяне замерзать …

При свете лучины долго ещё сидели, вспоминая прежние времена, родственников и знакомых, находящихся сейчас далеко отсюда.
Поутру бабушка рассказала о своих закромах на подловке её дома.

          – Забрать ба надыть. Не то выведаеть кто, разорят всё, – говорила она, заглядывая в глаза хозяевам.

      Порфирий побрёл к ней в дом и то, что он обнаружил на чердаке бабушкиной избушки, ввергло его в изумление и необычайную радость. Её запасов хватило бы не на один месяц. Порфирий набрал сушений полный большой мешок, который настойчиво предлагала взять с собой Пелагея. Он тащил его и на спине, и волоком, вызывая удивлённые взгляды редких встречных. Истощённому голоданием, ему даже этот вес казался большим, и Порфирий часто делал непродолжительные передышки, у него тряслись руки и подгибались колени.

          – На сёдни всё, – выдохнул он, притащившись с мешком домой, – нету никаких силов. Остально завтрева.

Только за три дня запасы Пелагеи полностью перекочевали в дом Порфирия. Новая семья из трёх взрослых людей благополучно дождалась весны. Пусть не сытно, но и не пухли от беспощадного голода, косивших людей целыми семьями.  Бабушка прижилась в семье Костылевых и стала своей. К тому же её травы помогли поддерживать силы Порфирию и Матрёне. Так что к визиту Андрея они не выглядели сильно истощёнными и больными.

 Как удалось выжить в этот страшный год остальным крестьянам?  Жители деревень давно привыкшие к голоду, каждый год заготавливали много трав и для скотины и для себя на случай голода. Кроме трав заготавливалось всё, что смогли вырастить: сушёные коренья и овощи, свёклу, морковь, картошку, лук, чеснок, а так же яблоки, ягоды, грибы, семечки, орехи, так же хранили (иногда годами!) вяленое мясо и мелкую, высушенную до состояния сухаря, рыбку. У всех на подловках были такие запасы, у кого меньше, у кого больше. Сушенья, рыбу и мясо уносили в схроны, оставляя на подловке одну траву, остальное прятали вместе с зерном, опасаясь грабежа продотрядов.  К тому же к концу 1933года Россия резко сократила экспорт зерна, и грабёж народа при помощи продналога значительно ослаб, у крестьян уже не отбирали всё до последней морковки. И схроны в лесах, на кладбищах, в горах и других трудно доступных местах, которые делали запасливые крестьяне на случай голода, выручали  жителей села! Их часто находили, добивались их выдачи пытками, и тогда семье крестьянина грозила верная смерть. Но  чаще всё же не находили и тогда владельцы этих схронов пробирались к ним тёмными, вьюжными ночами, приносили домой спасительную горстку или две зерна или другого продукта, чтобы продлить своё мучительное существование.

      Андрей приехал к родителям на денёк. Обрадовался, увидев их живыми. Уж слишком голодная была зима. Смерть собрала обильную жатву. В стране погибло около семи миллионов человек. Андрей обнимал мать и отца, расспрашивал их о деревенских новостях, рассказывал о жизни своей семьи, о детях, о тесте и тёще. Рассказал и об охоте на медведя этой зимой. Отец вдруг возгордился своим другом и сыном.

          – Ну, вы орлы, мужики! Молодца! Медведя завалить энто ж сколь отваги надыть? Ай да Иван! Кланяйси яму от мяне. Скажи, мол, скучаю, обнимаю яго. Ведь с детства мы с им друзья, срослиси душами. Пушшай выздоравливат, сват мой. И Наталье поклон от нас.

Отцу с сыном было о чём поговорить. Мать расспрашивала о детях, о Зине. Бабушка собрала мешочек с семенами для огорода, которые теперь ценились на вес золота. Андрею очень хотелось погостить в родных краях ещё, но времени на отдых не было. Подошла посевная. Земля, освободившись от плена снегов, напиталась талыми водами, согрелась под лучами тёплого весеннего солнца. Она жадно ждала зёрен и жаждала работы для их проращивания.
 Андрей добирался до дома как мог, где на лошадях, где пешком, любуясь весенними ландшафтами, вдыхая терпкий запах земли и нежной зелени, радуясь пробуждению природы. Мысли в голове блуждали разные: о колхозе, где далеко не всё нравилось Андрею, о крестьянской жизни вообще, и о семье. Надежды на любовь у него так и не сбылись, стерпеться стерпелось, а вот слюбиться с Зиной не получилось. Поговорка «Стерпится – слюбится» не сработала.
 
"Зина жена хороша, хозяйка така, ничаво сябе. Но не мила мяне и чаво тута изделашь? Не желанна кака-то. Не могу я Епистимьюшку свою забыть! С Зиной без радости живу, тако на одной жалости, – уже в который раз думал Андрей, – можа все тако живуть, али многия? Зато дети какия получилиси, особливо парнишки. До чаво жа смекалисты! Малые, а чаво-ничаво удумають. Старший в школу ходить, а опосля малят поучат. Ох, и забавно жа глядеть, како они играютси! Вота тольки времени недостаёть с имя заниматьси, – сожалел он, – и жизня постыла, одна работа день-деньской без продыху, без радости".

А дома как-то завела Наталья разговор с дочерью.

          – Прости ты мяне, доченька, – сказала однажды она, выждав, когда Иван отлучился из дому, а Андрей не вернулся ещё от родителей.

          – Да, чаво энто Вы, мама, за каки провинности прошения проситя? – удивилась Зина.

          – Виноватая я перед тобой. Силом тябе замуж за Андрея отдала. Тольки вижу я теперя твои страдания. Без любови живётя. Тяжело тябе, кровиночка моя. Всё я виноватая, – каялась она, утирая слезинки, – Прости ты мяне. Я ж думала, что у вас всё с годами сладится, как у нас с отцом.

          – Да, полно Вам, мама, чаво ужо после времяни гориться, живём како ни то. Не хужее других, – устало промолвила Зина, – назад ничаво не воротишь. Дети у нас…

          – Тако то оно, тольки без мужниной ласки бабий век долгим и безрадостным покажетси, – виновато взглянула на дочь Наталья.

          – Не винитесь, мама. Знать судьба моя такая. Да, я ужо притерпеласи, Андрей работяшший, детей любить, мяне не забижат, вота и ладныть, – закончила разговор Зина.

 В колхозах началась пахота. К посевной из района прислали семена, так как предыдущей осенью забрали все семенные запасы до зёрнышка. Семян было немного, и посеяли тоже немного. А план по хлебозаготовкам не уменьшили. Хлеб, выращенный на полях, снова собрали весь под метёлку в счёт хлебозаготовок. Опять на трудодни получать было нечего. Крестьяне собирали в поле колоски, оставшиеся после сбора урожая. И даже за эти крохи им пришлось платить своей свободой, своими жизнями.
7 августа 1932 года по инициативе Сталина вышло постановление ЦИК и СНК СССР о защите социалистической собственности от расхищения. «Отец всех народов» продолжал глумиться над крестьянами.
Всем колхозникам в «Красном пахаре» объявили о собрании, на котором довели до их сведения это постановление. Для крестьян оно обозначало только одно: сельским жителям не должно было достаться ни одного колоска колхозного хлеба.

          – Да, чаво жа энто делатси?  План на озимые опеть вдвоя больше дали. А кто яго выполнить смогёть? Чем сеять-то? Коды гребуть всё, на прокорм ничаво не оставляють, – роптали колхозники, – молодёжь в города подаласи. Где рук на всю работу набратьси? – негодовали они.

          – Паспортов нам не дають, в город в больницу никак не выехать, зарплаты не дають. Живи, как хошь. А чем семьи свои кормить? Опеть мы в крепостныя попали? – не успокаивался народ.

          – За что Аграфену Сафронову заарестовали? У её пятеро детей. За карман ржи? Неужто от энтого кармана государство обеднело? – выкрикнули из толпы.
 
          – Что? – грозно рыкнул уполномоченный ОГПУ, присланный из города для проведения собрания, – Кто там за спины чужие прячется? Вижу – не истребили до конца у вас кулаков и подкулачников?! Кто там против советской власти выступает? Вот я вам покажу кузькину мать! Саботировать?! Всех врагов народа и расхитителей государство беспощадно карать будет! А молодёжь вашу, беглецов этих, вернём в деревню!

Люди притихли. Не забылось ещё, как увозили в полную неизвестность раскулаченных, а кое-кого и расстреливали в овраге, недалеко от деревни. Подавленно сидели колхозники, слушая уполномоченного ОГПУ.
 Правительство поставило задачу сохранить каждое зёрнышко. Ни от птиц или грызунов, а от людей. Это постановление позже назовут «законом о колосках», по которому только за несколько колосков люди были осуждены на срок от пяти до десяти лет, без амнистии. В полях появились дозорные вышки. Верховые объезжали поля днём и ночью, вылавливая «расхитителей» социалистической собственности. В колхозах создавались «летучие отряды» из пионеров, комсомольцев для охраны полей от нарушителей закона о колосках.
Вскоре после общего собрания, колхоз «Красный пахарь» взяли в разработку якобы для предотвращения саботажа.
      В Покровку прибыл уполномоченный ОГПУ Геннадий Упырёв. Высокий, плечистый красавец, с яркими чертами лица, в ладной подогнанной по фигуре форме. Среди деревенских парней уполномоченный выглядел сказочным принцем. Упырёв сразу же покорил сердца почти всех деревенских девушек. Они краснели от его, словно обволакивающего, взгляда, смущались и заикались при разговоре. Геннадий стоял на деревенском пятачке для песен и танцев молодёжи, отставив в сторону ногу в начищенном до блеска хромовом сапоге, держа пальцы руки на ремне. Уверенный в себе, не сомневающийся в том, какое впечатление производит он на окружающих своим внешним видом.
Уполномоченный взялся за дело круто. С двумя помощниками он один за другим обходил крестьянские подворья, выискивая «тайных воров и врагов советской власти».

          – Откуда в печи свежий хлеб? Где муку взяли? – грозно вопрошал он, наливаясь злобой, – хозяин где?

          – Так вдовая я. Муж зимой с голоду помер. А мучки дочь из городу привязла, – лепетала, леденея от страха, хозяйка, – работат она тама, гостинец привязла. Ведь трое ишшо у мяне, как их прокормить?

          – А ну, покажь жернова, – приказывал он, играя мышцами под гимнастёркой, совершенно не слушая хозяйку, – а на жерновах, откуда следы помола? Вот, женщин я не бью, а то бы размазал тебя по стенке сейчас. Выходи! – командовал он, помертвевшей от ужаса, женщине.

          – Дык, куды ж мяне? – растерянно спросила она.

          – Судить тебя будут, как врага народа, – ответил ей Упырёв, – а пока в амбаре тебя запру. А хлеб изымаю, как вещественное доказательство.

     За несколько дней Упырёвым было составлено десяток докладных на крестьян, якобы расхищавших колхозную собственность. Никто, из арестованных им, так больше в деревню не вернулся. Досталось от Упыря и жителям Мачехонки. И здесь нашёл он злостных врагов народа. Увидев на гвозде зипунишко со следами соломенной трухи в одной из изб, уполномоченный спросил:

          – Чьё это?

          – Тако сыночка мово, Петьки, – ответила немолодая женщина, не подозревая, что будет дальше.

          – Хлеб воровали? – злобно спросил Упырёв.

          – Дык, чаво ты? – замахала руками мать, – Откулева хлеб-то? Не брал он ничаво. Христом Богом поклянуся, нету у нас ничаво.

Паренька всё же забрали. И сколько не доказывал он, что просто в овине колхозном с девушками баловался, ничего не помогло. Петьку осудили на десять лет и угнали в лагерь для врагов народа, без помилования и амнистии.
      Упырь, как прозвали уполномоченного за глаза колхозники, ещё много лет искал врагов народа среди них. Он получал удовольствие от безраздельной власти над людьми. Многие пострадали от его руки. Немало крестьян были расстреляны, особенно в 1937 году, когда припечатать словом «враг» могли за самую невинную промашку. В народе он получил ещё одно прозвище – «душегуб».

Не смотря на превратности судьбы и её трагические стороны, жизнь в деревне продолжалась. Прошёл 1940 год. Притупились воспоминания о страшном голодоморе 1933 года.

      В семье Андрея и Зины подрастали дети. Повзрослели мальчики. Серёже в этом году должно было сравняться семнадцать лет. Он уже окончил семилетку и очень хотел уехать в город, продолжить учёбу. Но в колхозе не хватало рабочих рук. Ни паспорта, ни справки колхозникам не выдавали. А куда без документов поедешь?
Сергей «хвостом» ходил за председателем, надоедая ему до оскомы.  Но тот отмахивался от него, как от назойливой мухи.

          – Всё одно уеду, – бубнил обиженно Сергей, выходя из правления.

На пороге он столкнулся с девушкой, почти сбив её с ног.

          – Ой! – вскрикнула она, хватаясь за косяк двери, – Куды ты, как медведь валишь? Глядеть жа надыть маненько!

Сергей поднял глаза и обомлел. На него насмешливо смотрели удивительно чистые, голубые глаза, украшавшие округлое лицо девушки. Нежный румянец разлился по её щекам, яркие губы тронула лёгкая улыбка. А из-под цветастой косынки змеями вились толстые, пшеничные косы. Сердце Сергея занемело в груди. Он застыл на мгновение, не отводя от девушки взгляда. Незнакомка вошла в правление, оставив Сергея столбом стоять на крыльце. Он не двигался, пока она не решив свои вопросы, снова не выпорхнула на крыльцо и не побежала к подводе, поджидавшей её.
Сергей с сожалением посмотрел ей вслед. В тот же день он узнал о ней всё, что смог. Девушку звали Настей. Жила она в Покровке вместе с матерью. И была старше его на целых три года.

 "Вота жа, в одной школе училися, а я и не примечал иё. Да ито, кто я тоды был, пацан совсем зелёный, а она уж учёбу заканчивала. До чего пригожа!" – замирал Серёга, понимая, что впервые в жизни влюбился.

Сергей уже не просил председателя отпустить его из колхоза. Теперь он напрашивался именно на те участки работы, куда посылали Настю. Это удавалось не всегда, но когда получалось, Серёга был счастлив и всячески старался привлечь к себе её внимание. На сенокосе, на прополке овощей и зерновых, на уборке урожая он крутился возле Насти, демонстрируя свою силу и сноровку.
      Новость о том, что Настя выходит замуж за тракториста Ковалёва Павла, сразила Серёгу, ударив прямо в сердце. Он злился на Настю и недоумевал: ну, за что она выбрала этого парня? Ведь он, Серёга, что только не делал, чтобы понравиться ей. Вот только колесом не ходил. И что хорошего нашла Настя в этом цыганистом парне с весёлым взглядом и умением играть на гармошке? Чем он, Серёга, хуже его?

"Подрасти мне бы не мешало ещё чуток, и мог бы тоже на ней жениться. Эх, Настя! Что же ты так поторопиласи?" – думал Сергей.

Свадьба Павла и Насти была в доме жениха. Ребята загодя собрались ватагой идти из Мачехонки в Покровку, смотреть свадьбу. Серёга был чернее тучи, но любопытство разбирало его и хотелось ещё раз взглянуть на любимую девушку. Мучило сомнение:
"А что, как одумается Настя и откажет жениху прямо на свадьбе? То-то потеха будет", – думал он, не желая, впрочем, Павлу зла.

Гости уже толпились у порога избы Павла, встречая молодых, которые только что расписались в сельсовете. Невеста была ещё краше, чем всегда: в светлом платьице с пышной юбкой, с фатой из ажурного тюля, с веночком из полевых ромашек. Она просто светилась от счастья и лучезарная улыбка не сходила с её лица. Родители Павла стали приглашать гостей к столу, после того как в избу вошли и сели на свои места молодые. Детвора и подростки облепили открытые окна избы, наблюдая за происходящим празднеством. В начале застолья свою речь сказал почётный гость – председатель колхоза, расхваливая жениха и невесту, обещая в нынешнем году поставить молодым дом в подарок от колхоза. Затем говорили гости, одаривая молодых, кто чем мог. Кто-то испёк пирог, кто-то притащил в подарок четверть самогона, кто подарил отрез невесте на платье. Другой подарил петуха, сопроводив свой подарок забавной присказкой:

          – Жениху петушок, а невесте – гребешок, сказал он.

          – А вота вам два яичушка, спите личишко к личишку, – пропела краснощёкая баба, подарившая молодым плетёное лукошко с двумя куриными яйцами.

 Пожеланий и различных поговорок, соответствующих торжеству было множество. Много пели и плясали, а жених всё время, не дожидаясь криков «Горько», целовал свою невесту.
Глядя на новобрачных, Серёга мрачнел всё больше. Наконец, не выдержав, он растолкал любопытных у окна и убежал на огород за баню. Упав в траву, он рыдал, как малое дитя, размазывая горькие слёзы обиды по скулам. Тут и нашёл его младший брат Лазорька.

          – Вота, где ты, братуха. А я тебя уж обыскался, полдеревни пробежал, – бормотал он, не зная, как посочувствовать брату, – ты, братуха, не переживай. Девок на тебя ишшо найдётси. А Настя твоя – дура, раз не разбирается в парнях. Пожалеет ишшо.

          – Ничё ты, Лазорька, не понимашь, малой ты ишшо. Не дура она, – ответил, успокаиваясь, Сергей, – пошли домой, брат.

          – А пироги? – спросил Лазорька.

          – Да что ты, пирогов сроду не ел? – вяло спросил Сергей.

          –Ты погоди чуток, я сейчас, я мигом! Посиди здеся, – протараторил Лазорька и умчался, сверкая голыми пятками.

Через пару минут он предстал перед старшим братом с двумя кусками пирога с зелёным луком и яйцом. Братья с удовольствием наворачивали пирог и топали по прохладной, земляной дороге к своему дому в Мачехонку. Никто из них не знал, что будет завтра. Не знали об этом и весёлые гости на свадьбе. Не ведали, что ожидает их через несколько дней и молодожёны…

*снетки – мелкая рыбёшка без костей.

Продолжение:... - http://proza.ru/2022/10/02/190