10. История тихого девианта

10. Игры на свежем воздухе.

          По выходным Павел с Леной выезжали в природу на рыбалку. Иногда сами, с надувной лодкой и со своей палаткой, но чаще, чтобы не тащить лишние тяжести, останавливались у «Толстого Карлсона, который живёт в палатке». Так называли хронического тунеядца, алкоголика и антисоветчика. Настоящее имя его, ну, конечно же, Боря, что тоже соответствовало его внешности. Папа Бори занимал довольно высокую должность в партийном мире и часто отмазывал своего сына, выручая в сложных обстоятельствах. Внешне он походил на своего любимого книжного героя солдата Швейка. Грузная, рыхлая фигура, лукавый взгляд серо-голубых глаз, круглое лицо. Да и внутренне соответствовал. Такая же каналья с хитрецой. Карлсон полжизни проводил на реке, где в тёплое время года подрабатывал сторожем на лодочной станции при доме отдыха, а заодно был резервным спасателем, непотопляемым, благодаря толстому слою жира. А жир, как известно, легче воды, отсюда и непотопляемость. К тому же, жир – отличный теплоизолятор, благодаря чему Карлсон мог подолгу находиться в холодной воде. Три тёплых месяца в году он получал какую никакую зарплату, а по окончанию сезона переходил на самообеспечение. Ловил рыбу и продавая её дачникам. На водку хватало, а в остальном, в еде и одежде, он был удивительно непритязательным. Летом на реку съезжались всякие странные личности и временами вокруг палатки Карлсона возникал целый городок.
         Карлсон, должно быть, уловил своим обострённым чутьём запах алкоголя, или услышал  звон бутылок в рюкзаках. А может просто услышал шаги, но его квадратная фигура на нетвёрдых ногах заковыляла на встречу.
 
– А, гостюшки приехали, – широкое лицо Карлсона, расплылось в улыбке. – Привезли?
  – Кто о чём, а Карлсон о водке, – Павел протянул правую руку для рукопожатия.
  – Меркантильный ты всё же человек.
  – Ну почему же, только о водочке? И о винишке, и о пивасике даже. И самогончиком не побрезгуем.
  – Успокойся Шеф, усё будет хорошо, – Павел позвенел рюкзаком с бутылками, отчего добродушное лицо Карлсона, снова расплылось в улыбке, ещё более широкой.
 – Ладно, вы располагайтесь, а мне пора на работу. Время рыбку ловить. – И он направился своей неверной, шатающейся походкой, к надувной лодке, привязанной к пудовому шлакоблоку, служившему одновременно и якорем.
        Надо заметить, что рыбалка приносила свои плоды и не только килограмм – другой рыбы в день, но и закуску в виде картошки, огурцов, помидоров, свежих яиц, иногда сала. Нет всё это не росло в реке, а приносилось из соседних сёл благодаря натуральному обмену. Ловили все. Лена оказалась способным учеником и свои килограмм – другой рыбы, вносила в общую казну.
         А на следующее утро в кампании прибыло. Приехала Люся. Снова одна, без своего женатого красавца. Должно быть, снова поссорились.
Вечер опустился тихий, прохладный, со стороны реки тянуло ещё тёплым, сырым воздухом. Развели костёр, запекли пойманного Леной язя.  Люся достала из рюкзака бутылку белого сухого вина.
– Подожди, Люся, вечер прохладный для сухого вина, оставим на завтра, у меня есть «Агдам». – И с этими словами, Павел направился к палатке... Долго там возился а вернувшись, заявил:
– Нас обокрали, точно помню, оставалось три бутылки. Одна исчезла. Не понимаю, никого посторонних не было.
 – Может пастухи, пока мы ловили рыбу? – подал голос Карлсон.
          Укладывались на ночлег заполночь. В двухместной палатке четырём спать тесно, но если немного опустить крышу, дать свободу стенкам и распереть их надувными матрацами, можно. Карлсона и Лену положили по краям, а Люся и Павел легли посредине, так что Павел оказался среди двух женщин, а Люся между Леной и Павлом. Карлсон сразу раскатисто захрапел басом, Лена вторила ему сопрано. Получился неплохой дуэт. Павел и Люся долго не могли заснуть. Люся всё ворочалась, прижимаясь  то задом, то передом, и у Павла от этого случился торч.
         Рано утром, на зорьке, не выспавшийся Павел взял удочку, кормушку и отправился на промысел. Густое облако тумана накрыло реку, поглотив панораму долины и нагорный правый берег с его дубравами и кручами, заглушая и искажая даже  звуки. Приближалась осень. Поплавок весело бежал по течению. На стеклянной поверхности воды, с клочьями тумана над нею, то там, то тут, возникали круги от гуляющей рыбы, слышались всплески и удары глушивших мелочь своим мощным хвостом, жерехов, когда за своей спиной Павел уловил шелест шагов. Обернулся. Из тумана медленно выплывала человеческая фигура. Судя по очертаниям, женская.
 – Огоньку не найдётся? – спросила фигура.
Павел молча протянул коробок спичек и снова уставился на поплавок, когда почувствовал руку на своём плече, а спиной женскую грудь. Люся, а это была она, слегка дрожала. Наверное, от утренней сырости. Павел обернулся и увидел, что на ней была только лёгкая полупрозрачная сорочка, под которой ясно угадывались очертания груди с разбухшими сосками, а под сорочкой, Люся. Абсолютно голая.
 – Поеби меня солдатик… – произнесла Люся фразу из рассказов Севелы.
 – А как же твой Владик? – туповато спросил Павел.
Владислав был его другом.
 – А он пусть ублажает свою жену, – в голосе Люси прозвучали нотки обиды.
Люся была девушкой высокой, почти с Павла ростом, и её женские прелести располагались так, что можно было заняться сексом стоя.  Вагина смотрела не вниз, а вперёд, отчего выглядела вызывающе задранной, как нос гордячки.
 – А она красавица, – почему-то подумал Павел, глядя на высокий лобок трубочкой, похожий на сложенные для поцелуя, губы. У Лены всё было более классическим, хотя губы плотные и яркие, но она стеснялась их открытости, не понимая, насколько это интереснее, глубоко запрятанных.
Малой голове там очень понравилось. Будто голодные гормоны стаей набросились на неё, пощипывая крайнюю плоть, как стайки рыбьих мальков пощипывают ноги купальщика. Отчего она всё больше и больше возбуждалась и разрасталась, так, что все мозги из большой перетекли туда, в малую. А может быть, у Павла просто давно не было другой женщины?
А вот у Люси ничего не получилось. Вернее, почти ничего… Похоже её голова не дружила с вагиной. Или где-то цепочка причинно-следственных связей обрывалась.
           «Отловившись», Павел отправился собирать хворост для костра. Над затянутым ряской болотцем росла старая полусгнившая ива, и Павел направился к ней, в надежде собрать веток и, проходя мимо болотца, заметил, что ряска как бы рассечена надвое. «Что бы это могло означать»? Подошёл к берегу, пригляделся и обнаружил едва заметный, утопленный в ил колышек. Опустил руку, ощупал колышек и нащупал привязанную к нему лёсу. «Должно быть закидушка», - мелькнула догадка. Потянул и почувствовал что-то тяжёлое. Какого же было его удивление, когда он вытащил на берег пропавшую бутылку агдама. "Ай да Карлсон, ай да сукин сын".
 – Сегодня, один из нас, лишается жидкой пайки, – сказал Павел, глядя на Карлсона и показывая выловленную из болотца бутылку.
Глаза Карлсона, вмиг сделались злыми.
 – А нечего шарить по чужим загашникам. Это мой эн зе, он лежит там давно, на всякий случай.
 – И за это «давно» след не затянуло ряской? Нет, Карлсон, что ты там не говори, а сегодня твой вечер будет сухим.   За такое преступление, тебя следовало бы отправить на необитаемый остров.
У вечернего костра Карлсон жадным взглядом сопровождал каждый глоток, невольно причмокивая губами, когда жидкость исчезала в других глотках, а потом не выдержал и со словами: «Я умру, если не похмелюсь, –  схватился за сердце и откинулся навзничь. Девочки заохали, засуетились, а Павел жестоко рассмеялся.
 – Дрянной из тебя артист, Боря. Ну да ладно, будем тебя спасать. Скажи, спасибо сёстрам, вернее, дамам милосердия.
        Тогда Павел еще не знал, что с Карлсоном они рассорятся через несколько лет, потом, когда в их страну придёт первое предвестье большой беды – Памэранчева «революция», которую Павел окрестит «Оранжевой бузой». И в смешном, нелепом, флегматичном Карлсоне откуда-то выползет свидомый украинец и что состоится между ними такой разговор:
 – Зачем тебе эти нацисты, Боря? Они же зомбированные дебилы, с мозгами ПТУшников.
 – А тебе, что лучше коммунисты?
 – Окстись, какие коммунисты? Они давно вымерли, вместе со своей утопической идеей.
 – В России. И Путин – коммунист. И Россия – совдепия.
 – Да ты, как тот партизан из анекдота. Война закончилась, а он всё пускает поезда под откос. Впрочем, хорошо воевать с теми, кого уже нет. И безопаснее. И целее будешь.
 – А почему, вы москали, запрещаете говорить мне на моём родном языке?
От такой глупости Павел онемел, правда на секунду.
 – Та, хто ж, тоби забороняеть? Ну давай размовляты на украинський мове.
 – Тай я хочу у Эвропу, – и не найдя нужных слов, добавил, – а вы туда не пускаете.
 – Сидел бы ты давно в тюрьме, в своей уЭвропе. Возможно пожизненно.
 – Это за, что же?
 – А у тебя лицензия есть?
 – Какая ещё лицензия?
 – Лицензия на рыбную ловлю. Знаю, что нет. Значит ты браконьер. А там с этим делом, строго. А кто гонит самогон, да ещё им и торгует? Незаконное производство спиртных напитков. Незаконная торговля. Уклонение от налогов. Так, что сидеть тебе там безвылазно в тюрьме у той Эувропе.
 – Так не узнали бы.
 – А соседи зачем? Это тебе не Совдепия, там все стучат друг на друга. И этим очень гордятся. Как же, исполняют свой гражданский лолг.
      Но тогда, в тот день и час, о таком разговоре, никто не мог даже подумать. И разве мог знать Павел тогда, что идеи коммунизма не вымерли, а переродились в чудовищный, левацкий сатанизм, в швабовскую теорию ликвидации человечества, как биологического вида? Нет не мог, такое случилось гораздо позже.
   
Продолжение следует:
http://proza.ru/2022/10/02/475