Великий Пан

Я лежу на траве и смотрю в бездонное синее небо. Прямо надо мной плывет большое облако, похожее на пушистую вату. Своей формой оно напоминает мне паровоз. Издалека доносятся резкий звук и чей-то крик. Звуки повторяются намного ближе. Я вскакиваю и… бьюсь лбом о деревянные нары.
– Шо, опять баб во сне разглядывал, Влодек? – лыбится щербатый Веслав, натягивая робу. – Давай слезай, большой начальник: смена скоро.
Резкий звук повторился: это цеховой звонок, служащий сигналом ко всему в нашем распорядке дня. По этому звонку мы просыпаемся, ходим в столовую, выстраиваемся на площади, грузимся на платформы, начинаем и заканчиваем работу. Этот хриплый механический звук въелся в мозг каждого из нас настолько, что мы все время только и делаем, что ждем его. Страшимся, если это ночь и звонок может с легкостью окончить недолгий сон, и предвкушаем, если это вечер и все считают секунды до окончания смены. Этот простой протяжный звук имеет над нашими жизнями больше власти, чем мы сами.
Серое небо над площадью едва озарилось скупым октябрьским солнцем. Порывистый ветер бросает нам в лицо угольную пыль и норовит вытянуть из каждого те остатки тепла, которые еще остались после короткого сна. Мы идем молча. Тяжело громыхают по асфальту кованые ботинки. Стучат друг о друга крюки и страховочные карабины. Поскрипывают подшлемники касок. Наверняка, со стороны мы выглядим очень зловеще. Вечно уставшие и еле волочащие ноги, грязные и темнолицые от въевшейся пыли настолько, что из всей этой черной массы выделяются лишь наши все еще живые глаза и огоньки самокруток. Мимо нас, не проронив ни слова, лишь поприветствовав едва заметными кивками, прошла ночная смена. Они отличаются от нас лишь тем, что среди них никто не курит. После десяти часов работы с углем легкие не вытерпят табачного дыма.
– По клеткам, кроты! – скомандовал своим мерзким голосом сидящий на вышке жирдяй Бейнар, стоило нам только приблизиться к лифтам – подъемным платформам, обнесенным стальной решеткой. Справедливости ради, они и правда похожи на клетки для животных, но слышать такое все равно неприятно.
Ублюдок офисный. Он считает производительность каждого из нас и распределяет пайки на неделю. Это из-за него у меня не было нормального ужина уже несколько дней. Он всегда над нами – не спускается вниз, не трогает руками уголь, не глотает каменную пыль. Только бесконечно считает, кого из работяг насколько наказать, и полагает, будто он заперт здесь не так же, как мы все. Но я-то знаю, что он точно так же не покидает комплекс уже несколько лет. Что раз за разом ходатайствует о досроке, но все время получает отказы. Так что мы все здесь в одном вагоне. Отдаем здоровье во имя Великого Пана.
Втиснувшийся со мной в один лифт широкоплечий Лехослав затянул заунывную песню, которую я терпеть не мог:
– Сюда загремев, не узнавши цены,
Мы умираем, попавшись в капкан.
А вдоль границ огромной страны
Мчится по рельсам Великий наш Пан…

***
Внизу как всегда царили шум и суета.
– Великий Пан хранит нас и наши семьи, не смыкая…
Да-да. Знаем. «Не смыкая глаз ни днем, ни ночью». Хриплый динамик, висящий в самом начале штольни, около лифтов на поверхность, повторяет один и тот же текст день за днем. К нему, в отличие от звонка, мы привыкли настолько, что сейчас почти не замечаем его. Просто спокойно получаем инструменты, натягиваем защитные комбинезоны и грузимся на платформы поезда, ожидая отправки. Дальше динамиков с пропагандой уже не будет: в штреках угольных шахт достаточно одной единственной искры, чтобы весь комплекс взлетел на воздух. Так что никакой лишней аппаратуры там нет.
– Так шо, Невеликий Пан, трогаем? – озвучил дежурную шутку Веслав, когда все расселись.
Поначалу это было забавно. Сейчас же вошло в привычку. Невеликим Паном он называет небольшой электровоз, который тащит платформы с шахтерами по штольням. А заодно и его бессменного машиниста, отчего тот поначалу знатно злился, но молчал – мало, кто в Верландии дерзнул бы грубо ответить шахтеру. Почему же Невеликий Пан? Так все очевидно: единственная причина, по которой мы работаем здесь, отдаем свое здоровье и силы, как и тысячи других шахтеров в точно таких же комплексах по всей стране, это крупнейший на Виридии бронепоезд «Великий Пан». Семьдесят бронеплатформ с корабельными и зенитными орудиями приводятся в движение семью паровозами с увеличенными размерами котлов. Ровно 77 вагонов, столько же, сколько было Великому Пану Шпаковски на момент передачи в руки Верландии этого бронепоезда Септентрионской Империей. Круглые сутки этот бронированный бесконечный червяк ползет по специально построенным для него железнодорожным путям вдоль всей границы страны. С правого борта у него всегда океан, откуда и ожидается враг, а с левого – страна, которую он охраняет. Не уверен, что он сильно поднимает нашу обороноспособность, но, стоит отдать должное, исправно колесит вдоль границ без остановок уже много лет. А чтобы это продолжалось, Великому Пану, в обоих смыслах этих слов, требуется уголь. Очень много угля. Так вот и появились все эти сотни шахт, заменивших тюрьмы. И все они существуют лишь с одной целью – не дать Великому Пану замереть на месте.

***
Электровоз замедлился, скрипнув пневматическими тормозами, и замер на месте. Небольшой прожектор на его носу освещал уходящие вглубь штольни пути, теряющиеся во мраке. Центральное освещение не работало.
– Все, баста! – крикнул машинист, вылезая из маленькой кабины. – Ночью был обрыв кабеля, так что электричества дальше нет. Фонари, надеюсь, прихватили?
– Найдем, – буркнул я. Не нравилось мне это. На поверхности должны были сказать об обрыве и выдать дополнительное снаряжение. Но ублюдок Бейнар даже бровью не повел. Вернусь, точно дам ему по его лощеной морде. И пайки, которые он парням зажал, заберу. Ибо нехер.
– Влодек! Я захватил один большой фонарь, плюс есть налобники. Не густо, прямо скажем.
Он был прав. Но работа есть работа. Если мы ее не сделаем, то никто не сделает. Такова судьба шахтера.
– Справимся. Веслав, ты впереди с фонарем, остальные за ним в колонну по два. Дистанция два шага. Налобники включить, клювом не щелкать. Всем понятно?
Вопрос был риторическим. Что делать, ребята знают и так. Многие мотают здесь уже шестой или седьмой год. А за такое время привыкаешь, что в любой момент что-то идет не так. Старшим я был чисто номинально. Скорее первым среди равных.
– Веслав, фонарь в порядке?
– Изоляция чуть отошла на проводах, а так живой.
– Ничего, там концентрация пыли будет не такой высокой, не коротнет. Как дойдем, заведем Червя и врубим его прожекторы. На сегодня света хватит, а завтра я нам выбью генератор и подвесные лампы.
– Как скажешь, большой начальник! – широко улыбнулся Веслав, обнажив ряд кривых желтых зубов. – Двигаем?
– Двигаем, – скомандовал я, и колонна шахтеров направилась вглубь штольни.
Невеликий Пан, поморгав на прощание прожектором, тяжело скрипнул колесами и покатил по направлению к поверхности. Через несколько минут, наша смена осталась наедине с тысячами тонн породы над головами. Смена обещала быть длинной.

***
Лязгая массивным буром, усеянным зазубренными лопастями величиной с человеческую голову, Червь упрямо вгрызался в неподатливую породу. Куцо освещая пространство вокруг себя запыленными прожекторами, он трясся и гремел шатунами, но делал свое дело. Настоящий шахтер, только не из плоти и крови. Червем мы этот рудокопный комбайн прозвали как раз из-за бура: длинного, прямого и непропорционального. Смех, короче, да и только. Если бы он не служил нам исправно уже третий год, то я бы даже подумал, что его спроектировал Гарин. Но, как я слышал, детища этого горе-конструктора редко проживали дольше одного испытания. А Червь тянул трудовую лямку без лишних хлопот. Шахтер, одним словом.
Я зацепил киркой очередной отколовшийся от стены валун и оттащил его из-под гусениц комбайна. Повинуясь хрустящим рычагам в кабине управления, за которые с умным видом дергал Милош, Червь продвинулся еще на четверть метра вглубь скалы. Сегодня он шел медленнее, чем обычно.
– Милош! – крикнул я, стараясь перекричать визг бура. – Лентяй ты драный. Чего так медленно?
– Чего это сразу лентяй?! – возмутился шахтер, останавливая бур. – Я честный и трудолюбивый человек!
Ага, как же. Честность и трудолюбие привели его к спекуляции товарами из Септентрии в обход налогов на Большой Земле. За это он и очутился здесь, в паном забытой шахте, посреди южного Пустополья. Так что мог бы мне небылицы не рассказывать.
– Мы к обеду должны пройти хотя был полсотни метров. Чего возишься?
– Да пес его знает. Не идет… Чтоб его! – шахтер сплюнул и саданул ногой по корпусу комбайна
– Но! По голове себе… Хотя толку-то. Пусти-ка в кабину.
Милош послушно спрыгнул на землю и привалился плечом к подпорке, скрестив руки на груди. Хоть бы кирку в руки взял для приличия, лодырь.
Вновь запустив бур, я подвел Червя к породе. Сегодня он и вправду чувствовался иначе. Лопасти шкрябали по камню, высекая лишь мелкие осколки. Вчера он шел сквозь камень почти без остановок.
– Сейчас, сейчас… – пробормотал я, увеличивая скорость вращения штока. Температура коробов охлаждения резко подскочила. Еще бы, такое трение! Но ничего, не в первый раз. Я налег на рычаги. Червь дернулся и грузно пошел вперед. Лязг, визг и свист смешались в дикую какофонию. Вертевшийся на максимальных оборотах бур раскалился докрасна. Ничего, их отливают из закаленной стали, они выдерживают сумасшедшие температуры. Датчики температуры охлаждающей жидкости истерично забились в критических отметках. Хорошо, что вместо воды в короба я залил отработанное масло – у него многократно выше теплоёмкость. Кажется, мы наткнулись на залежи металла. Но времени на обходные штреки не было. Жратву нам давали за количество добытого угля, а не сожженных киловатт.
– Влодек, там жила, походу! – крикнул взобравшийся на подножку Веслав.
– Вижу… Не слепой! – прохрипел я, наваливаясь всем телом на рычаги.
Мотор Червя ревел, пытаясь протолкнуть машину дальше в породу. Гусеницы хрустнули и начали прокручиваться на месте. Не хватало тяги.
– Почти… почти!
– Парни, навались! – заорал Веслав, поняв меня без слов. Шахтеры, бросив инструмент, подбежали к надрывающемуся Червю и, что есть мочи, начали толкать.
Визжал раскаленный бур. Надрывно гудел двигатель. Хрипели шахтеры, вкладывая в толчок все свои силы. Кабина тряслась, будто от подземных толчков. В голове пронеслась неуместная мысль, что это действительно толчки, и мы действительно под землей.
– Давай! – закричал я, не слыша собственного голоса. – Давай же! Дава-а-а…
Все произошло слишком быстро. Я не мог предугадать, что вместо положенного закаленного бура, у нас оказался бур из второсортной мягкой стали. Просто потому что, скорее всего, начальнику горнодобывающего комплекса нужны были деньги на квартиру, и он сэкономил на госзакупках. Казалось бы, какая разница, один материал выдерживает 1300 градусов, а другой ¬– всего 1000… Но этого оказалось достаточно. Перегретый бур лопнул от давления. Отколовшийся фрагмент, выпущенный словно из пушки, отлетел в сторону и снес половину головы стоящего у стены Милоша. Червь, пытавшийся продавить массив, получил место для маневра. Он резко рванул вперед, повинуясь рычагам, и с размаху врезался в скалу. Все еще продолжающее раскручиваться с бешеной скоростью основание бура развернуло машину так резко, что я не успел среагировать. Массивный моторный отсек при развороте грузно ударился о колонну перекрытия, разнося ее в щепки. И лишь тогда машина замерла на месте.
***
– ..вал! – доносится откуда-то издалека приглушенный, будто проходящий сквозь толщу воды, крик.
Я удивленно смотрю на собственные руки, которые дрожат перед глазами. Но дрожат не только руки, дрожит и кабина Червя. Стоп, он же заглох? Я медленно выглядываю наружу и вижу, как дрожит сама земля. Я чувствую, что нужно что-то сделать, но не знаю ни что именно, ни зачем. Вязкое оцепенение обволакивает меня с головой. Я теряю ощущение реальности. Звуки начинают уплывать еще дальше, чем были до этого…
– Обвал, мать твою! – резкий крик прямиком в ухо резко выдернул меня из транса. А вслед за ним чья-то рука рванула меня на себя. Я рухнул на землю, приложившись плечом. Острая боль резанула по сознанию, приводя в чувство. Теперь я знал, что делать. Рефлексы, выработавшиеся за годы работы в шахте, начали действовать быстрее оглушенного мозга. С колен я поднялся уже в рывке, закрывая голову рукой. Сверху сыпались камни и мелкое крошево, норовя забиться в глаза. Я успел сделать несколько больших шагов, когда услышал нарастающий гул за спиной. Собрав последние силы, я прыгнул вперед.
А потом все исчезло.
***
На этот раз я очнулся самостоятельно. Едва я открыл рот, как тут же закашлялся. В воздухе повисла плотная завеса из угольной пыли, которая забивалась в легкие так глубоко, что кашляй, ни кашляй, а избавиться от нее не получится. Но рефлекс есть рефлекс. По стонам и хрипу с разных сторон, я понял, что остальные тоже начали приходить в себя. «Надо бы собрать всех и пересчитать», – подумал я. Вот только сделать это было непросто, вокруг была непроглядная темень. Обвал, очевидно, накрыл Червя. А вместе с ним и единственные мощные источники освещения. Как теперь ориентироваться, было непонятно.
– Все живы? – спросил я и тут же осекся. На долю секунды в памяти вспыхнул совсем недавний момент. Сломанный бур, вылетевший осколок и Милош, оказавшийся прямо по траектории его полета.
– Да хрен разберешь, – прохрипел кто-то справа. – Темно, как у Пана в заднице.
– А ты там бывал? – послышался резонный вопрос.
– Да иди ты…кха-кха…куда подальше.
Я осторожно ощупал себя. Руки и ноги были целы. Ребра саднили от падения. На затылке набухала массивная шишка – задело при обвале. Но в остальном можно было сказать, что мне повезло. Надо было проверить уровень удачи остальных.
– Налобник остался у кого? – прохрипел я в темноту без особой надежды. Если бы у кого-нибудь остался фонарь, он бы уже непременно горел.
– Не-а.
– Куда уж там, сами хоть целы.
– А я и каску-то найти не могу. Ладно, голова на месте…кха-кха…
– Влодек!.. – слабый голос послышался откуда-то издалека. Примерно оттуда, где лежал, погребенный под тоннами камня и угля, наш комбайн.
– Веслав! – крикнул я и тут же надсадно закашлялся. Пыли было так много, что она забивалась в глотку, превращая язык в сухую наждачку. – Ты где?
Судя по звукам, лежавшие вокруг меня шахтеры начали вставать на ноги.
– Тут я… – голос стал еще тише. – Не успел… Придавило, зараза…
– Не двигайся! – крикнул я. – Я попробую тебя найти!
Нащупав стену, я поднялся и примерно определил свое положение. Ну и быстро же я чухнул от Червя. До места обвала было солидное расстояние.
– Влодек… У меня фонарь… Я… Я включу сейчас, не волнуйся, – голос Веслава слабел с каждым словом.
«Отлично, ¬– подумал я, делая шаг вперед. – Сейчас будет свет, и заживем». Но едва только эта мысль пронеслась у меня в голове… Едва я успел крепко встать на ноги… Как следующая мысль оборвала все у меня внутри. «Изоляция проводов», – успел подумать я.
– Веслав, не вклю…
Яркая вспышка резанула по глазам. Вот ведь как, всего одна искра, и при нужной концентрации пыли… Ударная волна хлестнула по груди, отбрасывая на землю. Из легких выбило кислород. Уши заложило. Руку, инстинктивно прикрывшую лицо, мгновенно окатило нестерпимым жаром. Большего мое измученное сознание было вынести не в состоянии. И вслед за ярким всполохом взрыва, на мой мир вновь рухнула тьма.
***
Оперевшись на плечо Лехослава, который сам подволакивал обгоревшую ногу, я слез с платформы Невеликого Пана и отмахнулся от санитаров, начавших совать мне в нос нашатырь. Худшим местом, чтобы прийти в себя, была именно шахта. Я просто хотел на поверхность. Вокруг суетились другие шахтеры. Экстренно снаряжался отряд спасателей. Все натягивали огнеупорные комбинезоны, запасались тросами и фонарями. Невеликий Пан готовился отправиться туда, откуда только что вывез нас, чтобы искать остальных выживших. Но я знал, что они никого не найдут.
Подъемная платформа вывезла нас в полной тишине. Если утром мы ехали на смену на двух, забитых до отказа, грузовых лифтах, то сейчас мы все расположились в одном. Все, кого не завалило камнями. Все, кого не сожгло пламенем взрыва. Все, кто даже добравшись до электровоза, не умер от полученных ожогов по дороге. Все пятеро. Из спустившихся сегодня пятидесяти шахтеров.
Наверху нас встретил здоровый детина в сантирной робе. Очередной медбрат.
– Живо все в санблок на осмотр… Так, я не понял, – он порыскал глазами по лифту и посмотрел на меня. – А остальные где?
– Это все, – хрипло ответил я, и детина в халате опустил голову.
Вдруг мне на плечо опустилась чья-то рука.
– Ну что, наработались, теперь можно и побездельничать? – за спиной раздался веселый голос Бернара. – Не вешать нос! До конца месяца пайки всей смены будут распределять между выжившими!
Я медленно повернулся и посмотрел ему в глаза.
– Так что, можно сказать, вы даже в плюсе! – Бернар ощерился, ожидая неясно чего.
– Вы****ок ты, Бернар, – медленно проговорил я.
И, не дожидаясь реакции, ударил. Вмиг вскипевшая ярость нашла выход в одном единственном ударе. Выброшенный вперед тяжелый кулак смачно впечатался в переносицу Бернара. Он отшатнулся, споткнулся и грузно рухнул на землю, закрывая лицо руками. Сквозь его пальцы брызнул поток крови и мата.
– Ты здесь вечно гнить будешь! Без пайка! На воде и сухарях, мразь!..
Он лежал на асфальте и не переставал визжать. Никто не бросился его поднимать. Даже медбрат неодобрительно покосился, с презрением сплюнул, и пошел в санблок.
– Накозлит теперь, – протянул Лехослав.
«Накозлит», ¬– мысленно и с полным безразличием согласился я. Тяжело переваливаясь с ноги на ноги, я направился вслед за остальными, разлепляя спекшиеся губы и закуривая на ходу. Сделав первую затяжку, я вновь тяжело закашлялся и с отвращением бросил самокрутку. В легких было столько пыли, что табачному дыму там попросту не было места.
Идущий чуть впереди Лехослав вдруг прочистил горло и хрипло, с едва различимым мотивом, затянул:
– Сюда загремев, не узнавши цены,
Мы умираем, попавшись в капкан…

Впервые эта песня не вызвала у меня отвращения. Вместо того, чтобы цыкнуть, я, таким же хриплым голосом продолжил знакомые строчки:
– А вдоль границ огромной страны…
Я оглянулся на шахту. Там, за ней, где-то очень далеко, в своих домах спали обычные люди. Жили, не зная, что все вокруг них – счастье. И его можно очень легко потерять, попав сюда. Где у тебя будет только уголь, скудный паек и… смерть. Какой контраст. Будто чья-то глупая шутка! В стране, где нет даже войны, мы умираем только для того, чтобы… Что? Потешить старого маразматика?
Словно отвечая на мой невысказанный вопрос, за спиной послышался тоскливый голос Лехослава, который, кажется, прочел мои мысли, как открытую книгу:
– Мчится по рельсам…
Великий
Наш
Пан…
Над шахтерским комплексом раздался длинный звонок.
Смена была окончена.