Третий крестик

Крестили меня младенцем в славном городе Белозерске, там жила тётка Мавра, сестра отца. В купели я схватил попа за бороду, — так мне рассказывали. Уже тогда проявился мой интерес к религии. Через пятьдесят лет съездил в Белозерск, к двоюродному брату Николаю. Он присутствовал на крещении. Мне хотелось посмотреть церковь, где меня крестили. Названа она в честь Богоявления Господня, единственная не закрывалась в советский период. С возрастом всё чаще замечаю неслучайность происходящих событий. Третий десяток лет на Богоявление и Крещение Господне разливаю освящённую воду в православном храме.

Крестик стал носить после службы в армии, хотя о Боге не задумывался. Надел его, вспомнив историю из детства.
Мне было лет десять-двенадцать. Придя из школы, сказал что-то нехорошее про церковь. Мама, человек мягкий и бесконфликтный, неожиданно твёрдо отчеканила: «Никогда больше такого не говори». Её изменившееся лицо, и особенно тон, запомнил на всю жизнь.
Недолго я проносил крестик, он лежит теперь на дне реки, мы тогда ездили к друзьям в Псков. Утешил себя мыслью, что утопил не абы где, а в реке Великой. Нечаянно упомянул об этом нашим питерским друзьям, Ольге и Сергею. Ольга впечатлилась рассказом, возможно потому, что сама родилась в Пскове. Буквально через минуту в руках у меня лежал оловянный крестик, Ольга примеряла к нему тоненькую бечёвку. На нём вместо распятия изображён голгофский крест с копиём и губкой.

Носил его двадцать пять лет, периодически меняя потёртые шнурки. И тоже утопил. На этот раз у Золотых ворот Кара-Дага в Коктебеле, купаясь в открытом море. Поначалу расстроился, я не был уже номинальным христианином. Наутро успокоился.
Человеку свойственно прощать себя, это к другим мы строги. Представил, как православный крест, даже на дне морском лежит заслоном от недругов земли русской. Прочитал, как после Крымской войны французы утащили 13 колоколов, в том числе херсонесский. А вернули его в знак союза и дружбы, как всегда.
В ливадийской Крестовоздвиженской церкви купил такой же крестик, но серебряный. В этой церкви будущий святой Иоанн Кронштадский отпевал императора Александра III. В ней Николай II давал присягу на верность России, а будущая царица Александра Фёдоровна принимала православие. С этим крестиком я участвовал в строительстве и восстановлении полутора десятков храмов и часовен. Но и для него наступил тяжёлый день.

Январь 2021 года выдался опять тёплым, но в отличие от декабря снег не тает. Иду по гатчинскому парку, у Карпова моста меня встречает белая утка, местная достопримечательность. У Иордани, так называется колодец с источником, среди уток и бакланов плавают два белых лебедя. Родник не замерзает даже в сильные морозы. Пасмурный субботний день.
Да-да-да-да-а-а-а-а, — бетховенским стуком судьбы звонит телефон. Коля, мой товарищ и коллега, не теряя время на приветствие, заявляет:
— Давай съездим на источник?
Николай, рослый и крепкий, с чёрной бородой, строитель, лет сорока пяти, лёгок на подъём. Для Коли привычно посадить жену с сыном в свой старенькую «Сузуки» и рвануть, например, в Дивеево. Когда он садится в машину, японка словно вздыхает от тяжести, и покряхтев, сливается с хозяином в одно целое. Ещё бы, они вместе накатали более шестисот тысяч километров. Коля смеётся:
— Догоню до миллиона, — японцы поменяют на новую машину.

Через полчаса мы едем по Киевскому шоссе в село Рождествено. Здесь, в тридцати километрах от Гатчины, находится усадьба Набоковых и краснокирпичный храм с синими куполами в честь Рождества Богородицы. Дом-музей в девяностые годы пытались сжечь, кто-то чистил территорию под коттедж. Хранитель усадьбы Александр Сёмочкин на следующий день собрал местных жителей для восстановления музея. Усадьбу с трудом удалось отстоять.

По легенде в этих местах в 16 веке ушла под землю Никольская церковь, похоронив шведских захватчиков вместе с лошадьми. Это похоже на правду. Земля дышит здесь, свисающие с горы корни изогнутых деревьев нависают над головой, регулярно случаются песчаные провалы. Версии о подземной реке и провалившейся в неё церкви придерживается и Сёмочкин. На этом месте установлен поклонный крест с иконой святителя Николая.

В девяностые годы мы строили дом Александру, одному из авторов книжки «Легенда о ЛСП». Ленинградские спелестологи писали о подземных ходах, в частности, о рождественских пещерах. Александр немало порассказал историй: о провалившемся тракторе близ Рождествено, об ушедшем ещё до войны под землю деревянном мосте, мифическом Шубине, хозяине подземелий. Машина резво бежит по шоссе, Коля, улыбаясь в усы, недоверчиво слушает мои байки.

На церковном заборе висит табличка с указателем: «Источник в 800 метрах». Машину оставили у церкви, идти пришлось «вкругаля», по всей деревне. Местный житель объяснил, как добраться до источника:
— Деревню пройдёте до конца, и сразу направо, там уже рядом.
Мы прошли больше километра, перед нами две дороги, обе направо. Конечно, единого мнения, куда идти, мы не достигли. Победил я:
— Сказали же сразу направо, значит, левую игнорируем.
Коля нехотя согласился. Через пять минут упираемся в ворота с длинным забором, за ним коттедж.
— Я же говорил, — начал было Коля, но замолк от моего обличения:
— Плохо убеждал. Ответственность на двоих, — со смехом закончил я спор.
Подсмеиваясь друг над другом, мы вернулись на развилку. Вскоре в заснеженном лесу показались синяя крыша часовни и красная песчаная гора.

Проект купальни придумал тот же Сёмочкин. В центре мелкой речки Грезны возвышается метровая купель из дубового шпунта, над ней часовня, на фоне красного песчаника она смотрится особенно красиво. С горы по широкому жёлобу в купель течёт вода, лишняя вытекает в три маленьких трубы. На дне в углах слежались кучки песка. Журчание воды и свежий морозный воздух приводят меня в тихий восторг. На стенах изморозь, вверху висит икона Божьей Матери «Живоносный Источник».
Подхожу к раздевалке, оттуда голышом выбегает Коля. В домике лихорадочно скидываю одежду на лавку, словно боюсь передумать. Слышно, как Коля с уханьем и фырканьем окунается в купели. В расстёгнутой фланелевой рубашке подбегаю по мостику к купели, еле разминувшись с товарищем. Бросив рубашку на поручни, прыгаю вниз. Окунуться в источник моё любимое занятие, но ощущения всегда, будто в первый раз. Вода обжигает, заставляю себя креститься медленнее. После третьего погружения хватаюсь за поручни, руки сами выталкивают меня наверх. Свело икры ног. Растираю ладонями, только что накинутая рубашка мягко обволакивает тело. Стало жарко. В лесу затишье, речушка кажется неподвижной, сзади еле слышно одобрительное журчание воды. Со стороны усадьбы раздаются женские голоса.
Вовремя мы окунулись.

Когда мы вышли из раздевалки, две женщины у пещеры наливали воду в баклажки. Пещеру называют Святой, длина её ходов составляет до 130 метров. Повсюду бьют родники, самый большой направлен в купальню.
По дороге в Гатчину читаю своему водителю о жизни преподобного Антония Великого, сегодня его день. На улице темнеет. Распрощавшись с Колей, легко взбегаю по лестнице на четвёртый этаж, меня «рвэ», так говорят друзья-украинцы. Дома расстёгиваю пуговицы рубашки, и... Крестик, тот самый, который я купил в Ливадии, исчез. Как же так? Десять лет я окунался более, чем в сорока источниках, и вот. Эдакое искушение, как тут не расстроиться. Мы, православные, любим это словечко.
Редко услышишь полностью фразу: «Пришло искушение, и я оказался к нему не готов». Надев деревянный крестик, ложусь спать с мыслью завтра съездить на поиски.

На следующий день, побывав на воскресной службе, в полном молчании еду на рейсовом автобусе в Рождествено.
Крестик должен лежать на дне купальни, хуже, если он проскользнул в трубу. По знакомой дороге подхожу к часовне, прихватив в лесу крепкую ветку. Подсвечиваю фонариком, на дне купели песок. Веткой шевелю его в разные стороны, может, шнурок покажется. Вода успокоилась. На полу лежат обломки мелких веточек. «Пошурудил» ещё раз, — тот же результат, значит, в трубу смыло, а в речушке не найти. Здесь церкви под землю уходят, а нательный крестик и подавно накрыло песком.
Что тут сделаешь, — повздыхал и хватит. Отбросив с огорчением ветку, захожу в раздевалку. Через пару минут окунаюсь в воду, унёсшую мой крестик в подземные недра. Она бодрит, но эффект, конечно, уже не тот. Вдалеке показались трое мужчин в строительных касках, в музее идут реставрационные работы. Читал, что на реконструкцию усадьбы выделили 240 миллионов рублей, обещали даже привезти из Швейцарии личные вещи Набокова.
Медленно одеваюсь. Размышляю, где буду выбирать новый крестик. Первый был оловянный, потом серебряный, теперь, видимо, надо купить золотой. Снимаю куртку с крючка, рядом с ним кто-то «прикнопил» листок со словами Омара Хайяма: «За одну ночь нельзя изменить жизнь, но можно изменить мысли, которые изменят жизнь».
Появилось странное ощущение, что на меня кто-то смотрит. Поворачиваю голову.
В полутёмном углу, на гвоздике, чуть покачиваясь на шнурке, вопрошая с немым укором: «Ну что же ты?» — висит мой потерянный, натерпевшийся, голгофский крестик.