Обокрали детей

     Тяжёлое военное время: 1943-1945 годы. Деревня без мужиков. Работают женщины и дети. Большинство лошадей сдали в армию. На быках в основном работают дети.
     Есть нечего. Особенно тяжёлая обстановка сложилась в 1946 и 1947 годах. Народ голодовал.  Помню, ранней весной после того, как сошёл лед на Оке, я и Гнездов дед Иван, сидим на берегу и ловим на лесках ершей. Наловили десятка по два.
     Дед подзывает меня к себе и говорит о том, что хорошо – немного поймали, а то есть дома совсем нечего. Он поднял свои штанины и показал ноги. Они были налиты опухолями, как он сказал, от голода. Всё это от лебеды, липовых почек и гнилой картошки.
     Я сразу вспомнил, как мы с бабушкой ходили весной на картофельное поле и копали прошлого года мороженые клубни, оставшиеся не выкопанными. Из них потом пекли дранцы и не очень с большой охотой поедали. Не обладая вкусовыми качествами, они ещё имели неприятный запах.
     «Дед Иван, давай посидим часок, может быть, ещё поймаем», – сказал я ему.
«Нет, милок, у меня нет больше сил, я пойду», – ответил он мне.
     «Тогда возьмите, вот, мой  улов, я поймаю ещё», – подавая ему кукан с ершами, сказал я.
     «Не надо, у тебя у самого есть нечего», – проговорил он.
Но я настоял принять мою рыбу, помог ему смотать его лески и подняться на крутой берег.
С тех пор я его не видел. Говорили, что он вскоре умер.
Весна сменилась летом, в саду начали подрастать овощи, и стали появляться ягоды.
Щи из зелёных листьев капусты и свёклы были гораздо вкуснее, нежели из мороженых листьев капусты, добываемых под снегом на полях, вырубленной капусты для нужд армии. Окрошка составляла большую радость, но почти совсем не было хлеба.
     Появилась красная смородина, мы набрали две колхозные корзины ягод, и мама нас с сестрой Валентиной послала на пароходе в город Коломну на рынок продать ягоды и привезти хлеба.
     Доплыли мы благополучно, нашли рынок, продали ягоды, купили две буханки хлеба на деньги, которые выручили от продажи ягод, и вечером сели на пароход для возвращения домой.
     Накануне мы ночь почти не спали, так как пароход уходил на Москву среди ночи, и, конечно, устали.
     Дорогой нас потянуло в сон. Палуба была занята грузом, и мы, выбрав место в проходе к кубрикам матросов, прилегли на пол рядом поставили сдвоенные одна в одну корзины. В верхней корзине лежали две буханки драгоценного хлеба, завёрнутые в тряпицу и закрытые плетёными хворостяными крышками.
     Свернувшись возле корзин, мы прилегли и вскоре заснули мертвым сном.   Проспали мы все время пути парохода до Новосёлок и проснулись от шума и движений вокруг нас в связи с прибытием его и причалом к пристани.
     Поднявшись, я начал искать свою новую кепку, которую мне сшил сосед портной Пётр Иванович. Но её не оказалось. Она исчезла.
Валентина начала смотреть её в корзине и сразу поняла, что крышка развязана, а подняв её, она не увидела там ни тряпицы, ни хлеба. Слёзы брызнули из её глаз с последующим громким плачем.
     Но времени совсем не было где-либо искать пропажу и кому-либо жаловаться по поводу кражи. Пароход уже подвалил к причалам, и пассажиры начали выходить на пристань.
     Валентина плакала, я её утешал, хотя и у самого навёртывались слёзы.
Сознание того, что дома нас ждут с хлебом, а мы придём ни с чем, подкашивало наши ноги. Мы брели, часто останавливаясь и думая, что говорить дома. Горечь и отчаяние в душе выкатывало слёзы из глаз и периодические рыдания Валентины.
     Дорога была не такой длинной, и, вот, мы у порога дома. Мы постучали в дверь. Открыла мама и бросилась нам навстречу. «Дорогие детки, наконец я вас дождалась, проходите быстрее», – воскликнула она.
     Мы прошли, и она, увидев заплаканное лицо Валентины, спросила: «Что случилось, родные?»
Мы рассказали ей всё, как было.
«Не горюйте, детки! В жизни бывает всякое. Тем, кто обокрал вас, не станет им легче. Господь их накажет. А мы как-нибудь проживём. Я, вот, за работу на дому получила пятьдесят рублей, с голоду не умрём», – сказала она нам, обняла и поцеловала.