Великан

В глухой лесной чаще укрытый от глаз косматыми синими елями стоял дом. Со стороны он был похож на груду огромных неровных валунов, которые нанесло сюда исполинским ветром. Его единственное окно не украшала занавеска с кружевной оборкой, у входа не лежал сплетенный из соломы мягкий коврик, а из закопченной трубы не бежал крендельками черный дым. Впрочем, дымохода здесь тоже не было. Все выглядело мрачно и неприветливо, и, если бы поблизости пролегали хоженые тропы, путники бы наверняка держались подальше от этого места.
Жил в доме Великан. Ели и дубы для него были как для нас кустарник. Шагая по лесу, он с легкостью раздвигал корявые закостенелые от времени стволы голыми руками. Сильная река бежала у его ног ручейком: чтобы умыться, ему приходилось опускаться на колени. Круглая желтая луна служила ночной лампой, которую он каждый вечер тщательно протирал от пыли. Великан не был злодеем и не ел людей. И все-таки однажды все в городе отвернулись от него.
Достаточно было ему лишь ступить на мостовую, как земля испуганно вздрагивала и по всей улице начинали хлопать калитки и ставни, скрипели задвижки в домах и лавках. В своих укрытиях горожане дожидались, когда Великан отойдет от жилищ на безопасное для них расстояние, и снова возвращались к своему привычному укладу. А Великан прилеплялся жадным взглядом к окнам и дверям, выискивая хотя бы щелочку, хотя бы одно лицо, чтобы задержаться и поговорить. 
Вот на его пути таверна. Изнутри слышна музыка и хмельные мужские голоса.
- Эй, хозяин! - кричит Великан владельцу, который только что вылез из подвала и катит к дверям своего заведения бочку с медовухой.
От громового голоса крепко слаженный мужик, которого, не будь в городе великана, почитали бы богатырем, сжимается и про себя клянет навязчивого верзилу на чем свет стоит. 
- Ты сегодня открыт? - с надеждой спрашивает Великан.
Хозяин, скрестив за спиной пальцы, исподволь бросает взгляд на дверь таверны — она нараспашку.   
- Что ж, входи, - приглашает он притворно радушным голосом.
Великан ползком протискивается в дверной проем, за ним, толкая перед собой бочку, спешит хозяин. Ни одна лавка, ни даже стол в таверне не способны выдержать Великана, и он, чтобы не навредить, садится на полу в уголке, подтянув колени к плечам. Одна бочка медовухи, две, три… - словно пивные кружки, опрокидывает он их в глотку. И чем больше он выпивает, тем громче становятся его песни. От громового голоса стаканы трескаются, а глиняная посуда разлетается вдребезги. Перепуганные гости бегут прочь, не оставив платы за выпивку. 
- Избавься от него, - шипит жена хозяина, выталкивая его из-за стойки. – Мы же разоримся.   
После короткого разговора Великан, повесив голову, уходит – в следующий раз на входе его встречает корявая надпись: «Выше двух метров не обслуживаем».
То же самое повторяется на ярмарке, в церкви, на пристани. Вслед Великану летят крики озлобленных людей: «Он раздавил две телеги с цветами», «Этот безбожник сожрал три сотни свечей», «Неуклюжий увалень угодил ногой в баркас!», «Убирайся!», «Гоните его взашей», «Прочь!»
Дети не боятся человека, похожего на скалу, им весело прятаться в его огромных руках и быть выше всех, когда он осторожно поднимает их над головой. Лишь раз малыш поспешил спрыгнуть с ладони и ушибся до синяков и ссадин, и родители строго-настрого запретили всем до одного к нему приближаться.
Боясь причинить неудобства или боль кому-то еще, Великан сначала построил себе дом на окраине, затем переселился за реку и наконец скрылся в непроходимых дебрях, чтобы днями напролет сидеть на камне, зажав руками уши, и не слышать, как за лесом живет изгнавший его город.   
Шли недели, глубокий снег поглотил все звуки, и до слуха отшельника не доносились
ни молитвы, ни песни, ни корабельные гудки, ни базарная разноголосица. От одиночества он бродил по лесу, собирал хворост и мычал себе под нос незамысловатые стишки собственного сочинения. Например, такие:
«Глупый зайчонок ищет друзей,
Только с волками водиться не смей».
или
«О небе мечтает лягушка в пруду,
Но не путешествуй у цапли во рту». 
Зима выдалась очень холодной, от мороза у Великана мерзли уши, а щеки были ярко-красными, как будто на каждой из них сидела стайка снегирей. Чтобы согреться, после прогулок он выпивал подряд пять больших котелков липового отвара с медом. В детстве он носил вязаную желтую шапку с длинными ушами – мама застегивала ее на круглую деревянную пуговицу у него под самым подбородком. Мамы давно не стало. Никто другой не любил и не заботился о нем, как она, и новой шапке тоже неоткуда было взяться.
Однажды зимой Великан возвращался домой с рыбалки и услышал женский плач. Под деревом сидела закутанная в толстую шерстяную шаль незнакомая девушка и рыдала. Несколько минут он прятался за деревьями, стараясь не шуметь, и озадаченно наблюдал.
- Эй… – негромко позвал Великан.
Девушка всхлипнула и начала искать глазами обладателя голоса. Но Великан был настолько высок, что смотрел поверх деревьев, и разглядеть его лицо среди стволов она никак не могла. Когда же «голос» решил показаться, девушка испуганно прижала руки к груди.
- Вот, держи, - он протянул ей носовой платок. Она могла бы трижды в него обернуться, таким необъятным было полотно.
- Кто ты такой? – спросила девушка, вытирая лицо краешком платка.
- Меня зовут Рисинка, - потупившись, ответил Великан.
- Рисинка? Но ты же такой большой. Ты выше моего дома, выше этих деревьев. 
Великан смутился еще сильнее и покраснел.
– Я родился длинный и худой, и мама придумала мне такое имя. Но меня все равно все зовут Великаном.
- Хорошее имя, - кивнула девушка. – А у меня оно самое обычное - Анна.   
- Что ты делаешь здесь одна? И почему плачешь? Тебя кто-то обидел?
Девушка сделал шаг в сторону, и Великан увидел воткнутый в дерево топор.
- Примерз и застрял. Отец болен, а дрова кончились, - ее губки начали подрагивать, и Великан испугался, что она снова заплачет.
Двумя пальцами он вытащил топор из ствола, затем отломил несколько толстых дубовых веток:
- Куда нести?
Девушка была дочерью лесника, они жили в тесной бревенчатой избушке на левом берегу. Лес давал им еду, а река – воду. Из города отец приносил книги, чтобы Анна училась, сам покупал ей кукол, одежду и все, о чем она только просила. В своем маленьком мире ей было весело, и она даже не задумывалась, хочет ли познакомиться с другими людьми. Ей часто доводилось видеть на берегу рыбаков, на лесных тропинках встречались охотники с собаками. Но у каждого было свое важное дело, и на тонконогую девочку с большими тревожными глазами они даже не смотрели. За всю недолгую жизнь Анны Великан стал вторым чужаком, с которым она разговаривала.
- У тебя есть шапка? А шарф? – спросила девушка, пока они шли к дому. – Сегодня очень холодно.
- Ничего, я привык, - сказал Великан, потирая красные уши.
К поясу по бокам у него были привязаны две бочки, доверху забитые рыбой. Он не сидел часами над узенькой лункой, чтобы вытащить три-четыре десятка рыбешек. Сильный кулак с легкостью пробивал лед – за раз заброшенная сеть приносила улов, которым можно было неделю кормить целую таверну.
– Ты живешь в городе? – Анна решила, что он один из тех рыбаков, которых она иногда видела на правом берегу. - Расскажи мне про него. 
- Там много разных лавок и много людей. Есть лекари, учителя, портные, пекари, торговцы, фонарщики. Они не любят болтаться без дела и болтать по пустякам. По праздникам они выходят на улицу, чтобы вместе петь и танцевать.
- Как же это весело! – она запрыгала и захлопала в ладоши. - Отведешь меня в город, когда отец выздоровеет? Я никогда-никогда не была там и не танцевала с другими людьми.
Великан уже собирался признаться девушке, что в городе с ним никто не знается и что на самом деле он живет один-одинешенек в еловой чаще, но побоялся, что после этого она прогонит его и не обмолвится с ним и словечком. Заметив ее взволнованный мыслями о городских потехах взгляд, он тихо выдохнул:   
- … если хочешь.
Лесник проболел почти два месяца. В запотевшее от печного жара окошко Рисинка видел распластанного на кровати старика – он то спал, не шелохнувшись, то бредил, то тихо давал наставления дочери. Девушка ни на минуту не отходила от отца, чутко отзываясь на каждую просьбу и малейшее движение слабой руки. А когда больной стихал, разговаривала с новым другом. Изо дня в день Великан приходил к дому лесника с рассветом и, готовый исполнить любые поручения Анны, оставался до сумерек. Иногда она просила его принести немного рыбы, иногда заказывала ингредиенты, чтобы приготовить лекарство, но чаще просто расспрашивала о городской жизни.
- Я читала, что в школе дети учатся все вместе, учитель собирает их в одной комнате и рассказывает о том, как устроена жизнь, - как-то сказала Анна. - Это правда?
- Да, - ответил Великан, который ни дня не провел в школе. - А после им разрешают всем вместе поиграть во дворе.
- Как же тебе повезло! А мой отец сам учил меня читать и считать, и все мне рассказывал о деревьях, птицах и зверюшках.
- Зато никто из тех детей не знает лес, как ты. Если они заблудятся, ни за что не смогут выйти, - пытался утешить девушку Великан.
- Если бы я жила в городе, у меня было бы много друзей, и я бы ни за что не ходила в лес, - сказала она.
В другой раз Анна захотела узнать о воскресных ярмарках. В детстве Великан бывал на них дважды, и оба раза натворил бед – зашиб трех лошадей и уронил часы, установленные на башне по случаю праздника.
Боясь показаться неуклюжим, Рисинка не стал упоминать об этих неприятных происшествиях. Он вытащил из памяти самые светлые и радостные моменты.
- С самого утра на главной площади собираются торговцы всех мастей. Леденцы, деревянные игрушки, свежая рыба, лошади – все продают, - перечислял Великан, загибая пальцы на руке. - На ярмарку принято наряжаться. Родители приводят туда дочерей на выданье, чтобы найти жениха. Но разговаривать с другими мужчинами им нельзя, нужно все время быть рядом с матерью. Вечером на помосте, где раньше вешали преступников, устраивают танцы под музыку. Кавалер берет барышню за ручку и ведет ее танцевать. Когда музыка закончится, барышню надо обязательно вернуть на место. Чтобы показать себя, мужчины меряются в силе – разгибают подковы и бьют молотком по железным подносам, пока не превратят их в блины.
Великан замолчал – не загнутым остался большой палец. Нетерпение в глазах девушки заставляло Рисинку нервничать и мешало вспомнить что-то важное. Он наморщил плоский лоб, безмолвно шевеля губами, и наконец удовлетворенно выдохнул: 
- И всех угощают пирогами и медовухой за счет городской казны.    
Когда Великан закончил рассказ, Анна вытянула перед собой руки и стала их рассматривать – кожа на ладонях была оцарапанной ветками, местами потрескавшейся и в мозолях.
- Мои руки не годятся для танцев, - с горечью отметила она, а потом подняла взгляд на своего собеседника: - Кто меня с такими мозолями пригласит?
Великан хотел сказать, что счел бы за счастье до конца своих дней держать ее прекрасные крохотные пальчики в своих руках. Но Анна задала уже следующий вопрос.   
Прошло уже достаточно времени с тех пор, как лесник встал на ноги, когда Анна вдруг повторила свою просьбу.
- Отведи меня в город, - сказала она Великану. - Я хочу посмотреть на ярмарку и танцы.
- А как же твой отец? – спросил Рисинка.
- Он меня с тобой везде отпустит, не переживай, - улыбнулась девушка.
Скрепя сердце, отец согласился, но с условием, что Великан не сделает от нее и шагу.
В городе было шумно и многолюдно, на праздник приехали бродячие музыканты – бой барабанов и звон литавр слышался издалека. Оказавшись с Великаном на ярмарочной площади, Анна заметила, что он слишком велик и неуклюж для здешних развлечений. Рядом с ним все рушилось, трещало и рассыпАлось. Опрокинув шатер гадалки, Рисинка не выдержал и попросил разрешения у Анны подождать ее возле ворот. 
Праздник продолжался до поздней ночи, и домой они возвращались по мрачным, окутанным туманом лесным тропинкам. Чтобы девушка не поранилась в темноте, Великан всю дорогу от города нес ее в своей руке.
- Какое чудесное место! Какие милые кавалеры! Как весело танцевать! - щебетала она.
За опоздание к ужину отец встретил дочь резкой отповедью, а услышав восторги по поводу праздника, разозлился еще сильнее и запретил ей снова выходить в город. Досталось и Рисинке.
- А ты мне лучше на пути не попадайся! И чтобы я твоих шагов за километр от дома не слышал! – прокричал лесник в спину удаляющемуся Великану.   
Пришла весна. Новая жизнь наполняла лес звоном капели и птичьими трелями. Великан уже и не помнил, когда в последний раз выходил из дома – настолько безразлична стала ему окружающая жизнь. После похода на ярмарку с Анной он больше не встречался. Лишь раз видел ее бегущей в сторону города через маковое поле – в красном развевающемся плаще с капюшоном.
- Видно, отец смилостивился, - подумал Великан, - и скоро мне снова можно будет навещать их дом.
Нет, он и не мечтал о том, что лесник отдаст за него свою дочь. Для его по-детски наивного счастья было достаточно видеть нежное, украшенное румянцем личико и слушать высокий голосок, нараспев поющий заученные из книжек стихи.
Сошел снег, а Анна все не приходила, и тогда Рисинка решил хотя бы издали поглядеть, как у лесника с дочерью идут дела. 
Перед домом стояли двое – отец Анны и лекарь из города. Первый был недвижим, второй нервно переминался с ноги на ногу и поминутно вскидывал голову к небу.
- Удивительный случай! Непостижимый случай! – повторял он.
Неожиданно лесник ожил и вцепился в плечи лекарю:
- Вы спасете ее? Вы вернете мне мою малютку?!
Слова, которые произнес лесник, заставили Великана покинуть убежище и броситься к дому. Он сгреб старика огромной рукой и поднес к своему лицу:
- Что случилось с Анной?
- Она… она… усохла, - затрясся лесник. – От своей тоски. 
Вновь очутившись на земле, отец скрылся в доме и через минуту вынес подушку, на которой лежала небольшая веточка белой сирени.
- Вчера утром я нашел ее такой в постели. Девочка моя, - заплакал старик, уткнувшись носом в цветы.
Горе отца было подлинным, как и лежащая на подушке ветка. С виду она была самой обычной, с молодыми нежными цветками и зелеными глянцевыми листьями. Но лесник верил, что в ней заключена душа его дочери.
- Погубил ее своими руками. Посадил под замок, чтобы уберечь от бед, чтобы не сгинула в городе. А она и перечить мне не смела. Усохла от своей тоски.
Больше из отца было не вытащить. Он только рыдал и прижимал к себе промокшую от слез подушку. Лекарь, сбежавший и пойманный Великаном на полдороги в город, испуганно вращая глазами, вновь повторил, что «случай удивительный» и «надо бы его изучить». Напоследок сделал предположение, что это может быть проклятье, и посоветовал «снести ветку шаману». 
Дом шамана стоял на горе. Его ни разу не тронул огонь или большая вода, а когда в город пришла страшная болезнь и люди гасли, как свечки, он выложил вокруг дома защитное кольцо из розовых камней и не показывался на свет три месяца. Для Великана гора была лишь небольшим холмиком, но, даже встав у его подножия, Рисинка все еще наполовину возвышался над дымоходом. Стучаться в окно, вновь рискуя разбить стекло, Великан не стал. И тогда он осторожно похлопал рукой по земле. Дом вдруг загремел посудой и зашатался всеми стенами, окнами и крышей, словно решил сменить позу и размяться.
Хозяин выглянул наружу и, придерживая стену, оценивающе оглядел Великана. Но и Рисинка прежде не встречался с шаманом и даже не знал, как следует себя с ним вести. От золотого одеяния, в которое был облачен этот странный человек, пахло талым воском и смолой, а на его толстой короткой шее висело ожерелье из чеснока, шишек и сушеных грибов. 
Чтобы не показаться невеждой, гость низко поклонился и пожелал хозяину доброго здоровья.
- Вряд ли ты хочешь стать сильным или тебе нужно наслать порчу на врагов… - заключил шаман.
- Я пришел… я… помоги мне… - Великан еле шевелил губами.
-Тебе? - шаман посмотрел снизу верх и повторил: - Тебе? Наверняка у тебя какая-то о-очень большая проблема.   
- Одна девушка... Она превратилась...
- Ох уж эти барышни!.. - тяжело вздохнул шаман. - Всегда они во что-нибудь превращаются. И кем стала твоя?
Великан поднес огромный кулак к сморщенному желтому лицу и разжал пальцы:
- Вот.
На широкой ладони лежала хрупкая веточка белой сирени.
Тонкие круглые ноздри шамана зашевелились — он втянул аромат нежных крохотных цветков. Вдруг старик вскинул голову, его грязные спутавшиеся волосы встали дыбом, а глаза закатились. Хилое тело затряслось, как будто десяток молний пронзили его с разных сторон. 
От испуга Великан отшатнулся и ударился затылком о дуб. Ствол дерева переломился.
Чудной танец продолжался несколько минут. Наконец в глазницах шамана вновь появились зрачки, он встрепенулся как от долгого сна и стал растерянно крутить головой по сторонам. Лишь когда его мутный серо-зеленый взгляд натолкнулся на беспокойно переминающегося в сторонке Великана, он, кажется, вспомнил. По узким губам скользнула лукавая улыбка. 
- Тебе лучше уйти, - неприязненно сказал шаман.
- А что делать с... - Великан взглядом указал на белоснежную веточку.   
- Барышня? - отозвался шаман. - Тут я бессилен.
- Но что мне делать?
- Ждать. Иногда они возвращаются, - усмехнулся шаман.
Подул ветер – Великан укрыл ветку второй рукой и пошел прочь. Дверь избушки, в которой жила Анна, была заперта, а ее отец исчез. Впервые в жизни самый большой и сильный обитатель леса испытал страх, как потерявшийся ребенок. Подбегая то к одному, то к другому дереву, поднимая с земли сломанные ветки, он обращал к ним обезумевший от горя взгляд:
- А вдруг все вы – тоже чьи-то дочери и сыновья?
Великану никто не отзывался, только лес шелестел листвой да птицы выводили свои лучшие любовные трели. Оставаться там и дальше он не мог.
- Шаману одолеть такую хворь не под силу, - решил Великан, - но в город иногда приходят иноземные лекари. Они всякого повидали. Может, и эту беду разрешить смогут.
Чтобы не пропустить нужного человека, он сел на дороге, ведущей в город, опустил руки на колени и горько заплакал.
Наступило лето. За летом последовала осень. Осень сменила зима. И снова пришла весна. Времена года кружили вокруг как на веселой карусели. Но большие сложенные ладони Великана оберегали лежащую в них ветку от зноя, дождя, ветра, снега - всего, что могло ей навредить.
Люди сперва испуганно косились в его сторону, затем стали докучать вопросами. Не получив ответа, они начали потешаться и швырять в него гнилые яблоки, комья грязи и палки. Но Великан не замечал ничего, лишь молча любовался своим сокровищем. Наконец они привыкли и перестали обращать внимание.
С тех пор прошло много-много дней и ночей. Лепестки с ветки давно осыпались, сама она высохла и в положенный срок истлела. А Великан все так же неподвижно сидел и ждал, ждал, ждал, пока не превратился в каменную глыбу.
Теперь уже никто и не помнил, как она появилась на дороге. Местные жители несколько раз пытались сдвинуть ее с места, даже запрягали дюжину лошадей, и все без толку. Но однажды глыба помешала вышедшей из берегов реке затопить город. И тогда люди решили оставить все как есть.
Как-то мимо проходили мать и ее маленький сын. Они возвращались из леса и несли две корзинки с только что собранными грибами – побольше и поменьше. И мальчик спросил:
- Мамочка, а почему гора стоит посреди дороги?
Женщина посмотрела снизу верх на поросшую кустами сирени каменную глыбу, улыбнулась и сказала:
- Это не обычная гора, это спит добрый великан. Он возвращался домой из дальнего путешествия, устал и прилег.
- А когда он проснется? Я хочу с ним познакомиться.
- Обязательно познакомишься, - ласково ответила мать. - Но знаешь, великану нужно много времени, чтобы отдохнуть. Может быть, тебе придется ждать несколько лет.
- А он станет со мной разговаривать? – не отставало любопытное дитя.
- Конечно, ты ведь у меня очень умный. Но чтобы он тебя заметил, ты должен вырасти большим и сильным. Жалко, - покачала головой женщина, - что ты совсем не любишь кашу.
Мальчишка расправил плечи, забрал из рук матери вторую корзинку с грибами и зашагал впереди нее. Пройдя так немного, оглянулся на глыбу и прокричал:
- Я буду есть кашу. И постараюсь вырасти. Ты меня только дождись, Великан.
И тут ему показалось, что гора открыла глаза и подмигнула. Он не был уверен в том, что видел, и потом, это ведь мог быть секрет, и, если его разболтать, великан точно не захочет с ним дружить. Поэтому мальчик только подмигнул в ответ и поспешил домой, чтобы поскорее начать есть кашу.