Озеро на горизонте

Песчаная грунтовка за деревенским кладбищем резко вильнула влево, машину немного занесло по мокрой дороге, но плавно вписавшись в поворот, мы с женой благополучно съехали вниз, где за сосновым лесом лежало озеро. Мы приехали сюда к вечеру из Москвы. Последние четыре километра ехали осторожно, чтобы не пробуксовать, смотрели на красивые виды реки, петляющей среди высоких ив в низинах и сосен на откосах. Заходящее солнце заливало красной охрой верхушки деревьев, пели птицы, когда мы проезжали мимо островков леса по сторонам, и всё казалось таким вечным, каким это было сорок с лишним лет назад. Я радовался всему, узнавал старый мост, где ловили пескарей с Андрюхой, моим приятелем. Он был старше меня на восемь лет, и я всюду таскался с ним с удочкой, выпытывая рыбацкие секреты.  Мост был всё тот же, мощёный широкими деревянными досками. По сторонам его росли широкие ивы, полощущие ветви в тростнике с кувшинками, летали огромные стрекозы, садившиеся на парапет.

Мы проехали бараки бывшей базы отдыха, развернулись на небольшой площадке перед озером и вышли из машины. Жена немного зажмурилась, взглянув на заходящее солнце.

- Да, ну и воздух здесь! – сказала она и хлопнула комара на щеке, - Только комаров полно.

- Раньше здесь не было столько комаров, - сказал я, - Это нашествие какое-то. Может быть, в августе их не будет.

- Сомневаюсь. Мы будем жить в бараках?

- Нет, Потя, сейчас поедем в деревню. Здесь, недалеко. Только я хочу показать тебе то место, помнишь?

- Ааа… То, которое у тебя на картине?

- Да, то. Здесь совсем недалеко.

- А нас хозяин дождётся?

- Конечно. Я ему три бутылки везу помимо денег.

- Тогда дождётся, - улыбнулась жена.

Её звали Катей, но я звал её Потей. Ей это нравилось и так повелось с нашей женитьбы. Ну, так или иначе, в общем, она была для меня Потей. Мы с ней свернули вправо от озера, и пошли по красивому сосновому лесу в ту сторону, где было раньше поле ржи, а за ним, на пригорке, стояла заброшенная с войны церковь, некогда богато украшенная, но потом превращённая селянами в картофелехранилище. Крыша часовни была пробита снарядом, но основной купол был цел. Внутри местами сохранились фрески, и пахло всегда сыростью, но внешний вид этой церквушки, стоявшей на пригорке, умилял всех своей красотой. Особенно она хорошо смотрелась на закате, когда кто-то шёл со стороны леса на пригорок, где она стояла. Своими живописными выступами пилястр, полуколонн и карнизов она выглядела как красивая невеста, неизвестно как оказавшаяся в этой глуши. Я предвкушал нашу встречу с ней, и сердце билось в предвкушении свидания.

Впереди лесной тропинки, по которой мы шли, что-то зарябило. Эта рябь была как раз там, где заканчивался лес, и начиналось поле перед церковью. Подойдя поближе, мы увидели огромную свалку старого мусора, и я оторопело оглянулся.  Я не мог поверить, что та самая тропинка, по которой мы всегда ходили из деревни в столовую нашей базы, приведёт нас в это место. Жена посмотрела на меня с вопросом.

- Да, это то место, - сказал я, отвечая на её немой вопрос, - Наверное, это свалка как раз на том месте, где я рисовал картину.

- Твоя картина хороша, но она не отображает действительности, - с иронией сказала Потя, - Изюминки в ней не хватало.

- Да, сейчас я бы не вдохновился этим.

- Ладно, что будем делать?

Я взял её за руку и, обойдя хлам, мы пошли по уже заросшей и зауженной тропинке к деревне на подъём, туда, где виднелась церковь. Мы стояли на пригорке, недалеко от неё и я говорил:

- В девяностых нашу базу отдыха, после развала предприятия, передали в руки местным властям. Они тут устроили пионерский лагерь для областного приюта. Я ничего не имею против интернатов и детей, но откуда в людях такая любовь к свинству? Неужели трудно подогнать КАМАЗ и вывезти всё? Устроили бы субботник, в конце концов…

- Ром, о чём ты? Какие субботники, ты с луны свалился?

Мы грустно постояли. Настроения зайти в церковь не было, да и время поджимало. Мы второпях сбежали со склона, прошли мимо мусорки, прошли в лес и сели в машину. Проезжая поворот к деревне, я начал замечать вдоль дороги валявшиеся банки, мусор и настроение упало. Подъехали к дому, где нас ждал наш мужик. Он уже сидел в грязной куртке возле дома на крыльце и курил. Морщинистое лицо его расплылось в улыбке и серо-жёлтые глаза улыбнулись. Вместо приветствия он шёпотом спросил:

- Привезли? – и тут же продолжил тихо на мой кивок, - Только потом, потом, когда в избу войдём. А то жена увидит.

Жена его, хмурая пожилая женщина, смотрела уже насторожено из окна, отдёрнув занавеску. Мы прошли в соседний дом, прошли тёмные сени с жужжащим на потолке огромным осиновым мешком и вошли в дом. Прошли небольшую кухню, вошли в светёлку с большой русской печью. Мужик, его звали Федор, вынул дрожащими руками стакан из большого кармана куртки и поставил на стол. Потом он вытащил из другого кармана спичечный коробок и положил на стол.

- Это зачем? – спросил я, - Спички у нас есть.

- Наливай, - изрёк он вместо ответа, - Это не спички.

Я налил, он выпил, глаза его просияли, и он попросил налить ещё. Выпив вторую, он с удовольствием икнул и взялся за коробок. В нём оказалась соль. Отсыпав из коробка половину, он отправил горсть в отверстие, окружённое щетиной, и сказал:

- После первой не закусываю, а налить надо третью.

Выпив третью, он приободрился и спросил у меня:

- На рыбалку?

-Ну да, - ответил я, - Рыбалка, грибы.

- Грибов нема сейчас, а вот рыба есть. Если надо, лодку моторную или сети…

- Да, у меня удочки.

- Удочки?! – ухмыльнулся он, - Какие нахрен удочки, ты рыбу ловить приехал или загорать? Так тебе лодка и сети нужны?

- Нет, спасибо, Федор. Мы как-нибудь так, без сетей.

- Ну, как знаешь…

- Так у вас раньше рыбнадзор вроде был?

- Хе! Рыбнадзор щас вместе с нами рыбалит. Какой тут рыбнадзор. Вон, во всей деревне пять дворов осталось и одна корова. А в Исполиновке всё приезжие скупили. Ладно, пора, а то баба моя заждалась.

Я вручил ему деньги за жилье, и мы расстались.

Через пять дней мы с женой уезжали. Вышли проститься с церковью, с полем, на котором когда-то росла рожь. Продираясь по тропинке сквозь бурьян со стороны деревни, вышли на пригорок.

И тут я заметил огромный валун. Заросший, он всё ещё возвышался над пригорком. Я вспомнил, как рядом с ним стоял профессор из маминого института, от которого и была эта база в советские времена. Он любил здесь стоять на закате и долго смотреть со склона на красивый вид, на заходящее солнце, на сосны и озеро вдали…

Я ещё вспомнил, как я заканчивал свою картину. Мне было четырнадцать. Я с удовольствием сделал заключительный мазок по низу картины, где было моё ржаное поле, и вдруг почувствовал, что за мной кто-то стоит. Оглянувшись, я увидел моего профессора, сосредоточенно наблюдавшего за процессом. Он стоял и смотрел с тем же блаженным и немного суровым видом, как возле своего валуна.  Наклонив голову, он улыбнулся и, покряхтев немного, отправился к валуну, благо уже начинался закат. Я подождал немного, пока его фигурка не скроется среди высоких ржаных колосьев, сложил в этюдник картину. Я не спешил, почему то. Мне тоже было хорошо, как профессору, этюд удался, погода была хорошая.

Позже, намного позже после этого, когда я писал картину на основе своего этюда, я вспомнил его, этого профессора. Его звали то ли Илья Анатольевич, то ли Андреевич… неважно как его звали. Мама рассказывала, что он устраивал у них на работе лекции по древнерусской истории и все любили его слушать, потому что он обладал ораторским даром и просто душевный был человек. Я изобразил валун тот на картине, хотя на этюде его не было, а ещё нанёс рядом с валуном крошечный, почти незаметный мазок светлой охрой. Это была голова профессора…

А сейчас мы стояли, обнявшись, с женой и смотрели на закат напоследок. Погода была хорошая, как тогда. И мне всё казалось, что за бурьяном, за валуном, сидел чудаковатый профессор и смотрел вместе с нами на заросшее сорняком, никому не нужное поле, на странные и красивые сосны среди свалки и на серебристую нить озера на горизонте.