Мороженное

«Это не деревня, это посёлок городского типа»: слова Лёхи, всплывшие из глубин моей памяти, вызвали приступ истерического смеха. Я шёл по промозглой улице и катил за собой двухколёсную скрипучую тележку, готовую сложиться пополам при каждом моём шаге. Чёрт с ней, если она сложится — этой развалюхе давно пора отправиться на помойку (не знаю, как мать умудряется таскаться с ней в магазин): я не расстроюсь, если у неё отвалятся колёса или оторвётся металлическое дерьмо, именуемое днищем, а вот то, что она, сложившись, схлопнет коробку с моим тортом, вызовет у меня определённую тревогу. Мать тоже молодец, придумала: «Они в Москве любят эффектные появления!». Эффектное появление я приготовил для него и без двухколёсного урода. Спасибо, что не прицепила к ручке банты и не вывела дрожащей рукой фломастером на А4 «добро пожаловать в наш Задрищенск!», мам. Мы же не деревня какая-то, мы посёлок городского типа!

Участники конкурса лениво стягивались к ДК. Я кивнул Ефимычу, курившему за углом. Он демонстративно закатил глаза, всем своим видом показывая, на каком органе он вертел и конкурс, и кондитера из Москвы, и администрацию посёлка, заставившую его на время мероприятия превратиться из пьющего слесаря в профессионального фотографа. Ефимыч, не державший за пятьдесят лет в руках ничего, кроме стакана и троса для прочистки труб, одолжил фотоаппарат — между прочим, Кэнон, а не какую-то дешёвую коробку, — у семнадцатилетней соседки Ани, щёлкавшей аппаратом и днём, и ночью. Своё «фоторужьё» она дала неохотно, она в принципе давала неохотно, судя по рассказам парней из шараги, и по слухам на неё надавила администрация. А мог бы надавить я, всем телом, если бы она не крутила носом, как водится у баб, которых природа не обделила внешней привлекательностью.

Она нравилась мне. Настолько, что я пресекал любые разговоры друзей, касавшиеся её похождений по подъездам и лобзаний с местными гопниками. Никогда не понимал логику этих баб: нормальный работящий парень им не нужен, но придурков заверните в праздничную упаковку. Но я не сдавался: терпел её отказы, ухмылки. Однажды она даже влепила мне пощёчину, просто так, без повода. Видимо, хотела покрасоваться перед подружками, но я и это проглотил, что стоило мне немалых усилий, и на идиотский кондитерский конкурс я тоже пошёл ради неё.

О приезде кондитера из Москвы нам сообщили за месяц. Новость обсасывалась в газетах и очередях, как куриная кость: ни дня не прошло, чтобы кто-то не упомянул о предстоящем конкурсе. Приз, кстати, никчёмный: тысяча рублей и похвала «великого мастера». К слову, он не был каким-то известным человеком, как его представляли: для посёлка, возможно, он и считался счастливчиком и богачом, но для города — всего лишь жалкая песчинка, продающая свои торты на заказ. Ни славы, ни космических денег он не имел, что выяснил я случайно: поспрашивал парня из Москвы, с которым резался в онлайн-стрелялки. В ответ услышал сначала, правда, стандартное: «Тебя чё, в Гугле забанили», но после он пояснил, что «великий мастер» — обычный кондитер, каких в Москве, если не миллионы, то тысячи, с увлечением рассказывающий о своих шедеврах в видеороликах. Аудитория маленькая — тысячи три, просмотров набиралось и того меньше; у нас, когда Лёха об свою бестолковую голову бутыль разбил, Ю-туб взорвался от комментариев и лайков, кондитер к нашему «успеху» не приблизится даже с сотней видео о тортах. Однако Аню мой рассказ не впечатлил: «московский крендель» популярен и всё, хоть все бутылки об черепушку разбей. Скрипя зубами, я попёрся на конкурс за рукопожатием «великого».

Администрация походила на жирного кота, что внешне, что поведением. Если жирный кот доберётся до куска мяса, оставленного нерадивыми хозяева без присмотра, кот не сожрёт его сразу — он будет растягивать удовольствие, припасёт шматок под кроватью, так и наши «власть имеющие» поступили: конкурс, который спокойно можно было начать и закончить в один день, растянули на два этапа. И провалился я уже в первом.

На него загнали семь участников, именно загнали, ибо по доброй воле пришли я и работница почты Зинаида Павловна: моя воля измерялась пылающим от любви сердцем и пылающим по той же причине членом, а воля Павловны — в тортиках, во всех смыслах этого слова, употреблять их она любила не меньше, чем печь. Остальные притопали либо от скуки, как две сестры-пенсионерки, либо, потому что на работе начальство выело мозги, как в случае с Лёхой (мозги выели его матери, и она отправила на конкурс его) и ещё двумя несчастными.

Первый этап представлял собой дегустацию: гость, на котором поварской китель расползался так, что окружающие видели его волосатое пузо, по очереди пробовал торты. После он с задумчивым видом передал вилку своей дочери — шестилетней крикливой мартышке, покорившую Аню. В конце они посовещались и пришли к выводу, что из семи участников бестолковы в кондитерском искусстве четверо: я, Зинаида Павловна, одна из пенсионерок и какой-то мужик. Последний выдохнул: «Аллилуйя!», когда Зинаида набросилась на Лёхин шоколадный торт, признанный лучшим. «Неплохой бисквит для деревни», — хмыкнул кондитер. Лёха лаконично ответил: «Это не деревня, это посёлок городского типа». Но москвич разницы не увидел: слово «деревня» мелькало в его речи постоянно. Например, Павловне он сказал, что «слишком богатый торт для деревни», подразумевая, что она запихала в него всё, что прикупила в магазине — от цукатов до трубочек с варёной сгущёнкой, а мне, что «мало кто в деревне осведомлён об эстетике». Он сказал, что мой торт выглядит уродливо. Он сказал, что мой торт его не удивил. В тот момент я покосился на Аню, и она брезгливо поморщилась. Я не ждал от неё поддержки, я надеялся, что она оценит мои старания. Но всё впустую. И когда старушку сняли с конкурса из-за драки, потому что сестра позавидовала, что она прошла во второй этап, а на её место взяли меня, я придумал, как удивить их всех.

Я подкатил тележку к крыльцу, где Лёха крутил бёдрами, точно готовился вести курсы по аэробике.
— Что ты там намесил, Олежа? Стокилограммового Колобка? — он хмыкнул.
— Мать всучила, — брякнул я, — думает, что это произведёт впечатление на москвича.
— Большее впечатление, чем драка двух старух, вряд ли. И потом, — Лёха потянулся, — ты не осведомлён об эстетике, так что…
— Заткнись, — я втащил телегу по ступенькам.
— Твоя принцесса уже там.
Я толкнул дверь, проглотив ответ: «И его тоже».
Для финала конкурса зал ДК украсили шариками. Плакат с прыгающими разноцветными буквами, сложившимися в кривое «Поздравляем!», растянулся почти на всю стену. Люди с угрюмыми лицами шастали из угла в угол. Я словно попал на похороны клоуна.

Прислонившись к стене, Аня прижимала к маленькой груди фотоаппарат. Мы встретились взглядами, и она, цокнув языком, отвернулась.
— Сука! — Лёха озвучил мои мысли. — Твоя срань растекается! — он потянул руки к телеге, чтобы поднять коробку.
— Не трогай, — огрызнулся я. С днища телеги капало на пол.
Лёха наклонился.
— Что за ядрёный краситель ты взял? — он вытер каплю пальцем и поднёс его к носу. — Фу, ещё и воняет как псина, живущая в автосервисе.
— Не смей облизнуть палец, идиотина, — предупредил я, — краситель несъедобен, я использовал его для украшения.
— Москвича стошнит прям на твой торт.
— Тем лучше.
В зал влетел Ефимыч и вырвал из рук Ани фотоаппарат. Это означало, что с минуты на минуту здесь появится кондитер в окружении администрации.
Лёха похлопал меня по плечу.
— Улыбайся.

Я улыбался. И москвич, вплывший в ДК лебедью, страдающей от ожирения, тоже улыбался. Я слышал, как скрипели мои зубы, когда я смотрел на него: шоу должно продолжаться, потому что за него заплатили.
Тётка из администрации махнула рукой, и мы выгрузили торты на стол.
Я снял коробку со своего: торт, белый с красными бликами ещё утром, покраснел почти полностью.
Лёха хихикнул.
— Без шансов.
Москвич с натянутой улыбкой медленно пододвинулся к столу. Ефимыч, носившийся по залу, на мгновение ослепил его вспышкой.
Торт первого претендента на победу оказался невкусным. Он произнёс это в пустоту, протягивая ложку невидимому помощнику. Но тут же, взяв себя в руки, встал напротив меня и повторил то, что сказал мне на первом этапе:
— Уродливый торт.
Моя улыбка стала шире.
— С виду — да, но у него потрясающая начинка. И я очень хочу рассказать вам, как я готовил его.
Кондитер глянул на тётку. Она довольно закивала.

Он выдохнул.
— Расскажите.
— Признаюсь честно, предыдущий торт испекла моя мамка, — Лёха прыснул со смеху, — но этот я приготовил сам, собственными руками. Неделю изучал кулинарные каналы Ю-туба.
— Похвально, — москвич поднёс ложку к торту.
— Коржи, полагаю, не удались, — с трепетом продолжил я, — но начинка — великолепна. Муа! Беллиссимо! Как сказали бы в Италии! — я показал характерное для итальянцев движение пальцами.
— Молодой человек, ближе к делу, — устало произнёс он.
Я улыбнулся. Ты устал, ты волнуешься, значит, всё же осталось в тебе что-то человеческое, да, москвич?
— Начинку я готовил сам. Обвалял её в сахарной пудре и заморозил. Чтобы получился торт-мороженое, понимаете?
— Но это не мороженое.
— Утром было мороженное. Сейчас, конечно, уже нет.
Он недоверчиво посмотрел на меня и погрузил ложку в торт.

Я усмехнулся:
— Поймать её не составило никакого труда. Большие девочки, — я подмигнул Ане, — падки на деньги, а маленькие на конфеты. Она жива, — я ускорился, — но мне пришлось отрезать у неё кое-то для начинки, чтобы удивить вас.
По его глазам я понял, что ложка упёрлась во что-то твёрдое. В НАЧИНКУ. Москвич дёрнул ложкой, и торт рассыпался. Маленькие пальчики вывались из торта на стол.
— Твою мать! — Лёха сложился пополам.
Павловна, подъедавшая торт первого финалиста, выблевала его на стол.
Аня завизжала и закрыла лицо руками. Тётка из администрации рухнула на пол.
Ефимыч бросил фотоаппарат и подскочил ко мне, скрутил мне руки.
— Она в заброшенном гараже в конце посёлка, — сказал я. — Жива. Была во всяком случае. Я не знаю, как быстро дети умирают от потери крови.
Ефимыч бесновался, крича на Лёху:
— Звони ментам!
Я по-прежнему улыбался.
— Ты даже не заметил, что твоя дочь пропала. Или заметил, но сделал вид, что ничего страшного не случилось и нужно продолжать конкурс. Ведь, как говорят у нас в деревне: «За усё уплочено».

Он зарычал и потянул руки к моей шеи.
Ефимыч, державший меня, развернулся вместе со мной, и москвич плюхнулся на стол. За окнами ДК завыла полицейская сирена.