ДАР. Глава 7

Переступив границу зрелых лет,
Я в темный лес забрел и заблудился.
И понял, что назад дороги нет…

Данте Алигьери,
«Божественная комедия»

Я реально растерялся. Лина вовсе не шутила, и на следующий день после заявления о возможном уходе, перебралась в комнату Глеба, оставив меня одного в супружеском ложе. Это был, конечно, еще тот номер!
Поначалу думалось – ну, перебесится человек, успокоится и все будет как прежде. Вдвоем с шестилетним сыном на полуторке спать неудобно. Не тут-то было! Сложности такого рода ее не пугали. Я стал выяснять, что подвигло ее к такому решению – ничего толком не сказала, ссылалась на мое поведение, которое, на мой взгляд, было если и не образцовым, то весьма толерантным, скорее, это к ней были вопросы на этот счет. Так ничего и не добившись, я смирился с данностью и, оставив все как есть, решил посмотреть, что будет дальше, удовлетворившись философской мудростью: «Все приходит к тому, кто умеет ждать».
Но шло время, а ситуация не улучшалась и, что еще более прискорбно, не прояснялась. Естественно, я не хотел развала семьи, и сделал бы все возможное, чтобы как-то исправить положение, но не понимал – как?
Недоумение, как известно, ведет к бездействию, а события требовали форсирования. Пытался советоваться с товарищами по работе, с друзьями. Они сходились на том, что все уладится само, но я-то видел, что не все так просто. Один раз, в порыве откровенности, разговорился даже с каким-то мужиком в кафе, но тот только «поржал» надо мной, за что и получил по морде. Я и без всякого магического дара мог квалифицированно набить физиономию.
Если не знать подробностей, то со стороны наша семья не претерпела никаких изменений: ходили на работу, воспитывали сына, гуляли, шлялись по магазинам и рынкам. Несколько раз я водил Лину в кафешки, ухитрились даже пару раз позаниматься сексом после этого, но это было, скорее, под воздействием алкогольных паров, чем по любви, мне тогда казалось, что ей было все равно, кто бы ее в тот момент не ласкал – я или другой. Еще пару раз я занимался этим за деньги, но не с теми, кто таким образом зарабатывает профессионально, а все с той же Линой – моей женой. И хотя выглядело это как игра, деньги были отнюдь не из «монополии», а самые что ни на есть настоящие и не маленькие. Такая «жрица любви» мне обходилась по самому высшему разряду. Все это не могло не привести к тому, что у меня появилась любовница, не постоянная, а так от случая к случаю – молодая разведенка. Правда, что удобно – всегда под рукой, работали вместе. Мне к этому даже усилий прикладывать не приходилось – она сама брала инициативу в свои руки, просто раньше я не замечал всех ее намеков, а теперь реагировал с пониманием, не сопротивлялся.
Даже деньги, на которые существовала наша, пока еще семья, мы теперь делили на мои, Линины и наши общие – на Глеба. В общем, все складывалось нехорошо, а самое плохое из этого всего, было то, что я не знал, как надо исправлять положение.
А очень хотелось, я даже дал себе слово ни в чем не противоречить Лине, какими бы глупостями она меня не доставала. Не следил за ней при помощи своих неординарных способностей, не ругал за опоздания. С ее возможными, но маловероятными (мне так казалось), изменами меня несколько примиряли мои, хоть и очень редкие, но реально существующие.Думаю, узнай я тогда с определенной точностью, что у нее кто-то есть, просто спустил бы все на тормозах, лишь бы не обострять отношения. Конечно, позже разобрался бы с любителем чужих жен, но Лину даже не упрекнул бы. Но, увы, пропасть между нами становилась все шире и шире, независимо от того, предпринимал я какие либо действия или нет. Такое состояние изводит даже больше полной неопределенности – все катится в тартарары, а ты ничего не можешь с этим поделать и лишь надеешься на лучшее. В шутку депрессию определили, как состояние когда хочется домой, а ты уже дома, если это хоть отчасти так, то у меня началась самая настоящая депрессия.
Несколько разрядило и разнообразило обстановку незначительное событие – Лина принесла в дом маленького, абсолютно лысого котенка породы «сфинкс». На мой вопрос «Откуда?» ограничилась коротким «Подарили». Я удивился такому дорогому подарку, но ничего не сказал.
Бонифаций, так звали кота, стал настоящим любимцем семьи, особенно умилял всех его голый хвост, чем-то похожий на крысиный. Не могу сказать, что это особенно сплотило нас, но маленький когтистый бархатистый комочек здорово снимал напряжение, когда я возвращался со службы домой. Домой, где меня ждали только потому, что я должен был прийти, а не потому, что хотели дождаться этого прихода.
Я по-прежнему любил свою жену. За те, без малого пятнадцать лет, что прошли со времени нашего знакомства, она стала еще прекрасней. Черты лица обрели законченность совершенства, угловатость девичьей фигуры сменилась мягкой налитостью форм Венеры Милосской, грудь от нулевого размера как-то незаметно увеличилась до второго, но сохранила притягательность формы, ничего лишнего и ничего не завершенного. Как я могу потерять этот идеал? Как жить без него!
 Пока она спала в соседней комнате, я все еще надеялся на то, что Лина никуда не уйдет. Я даже планировал какие-то мероприятия, которые помогут нам опять сблизиться, стать полноценной семьей. Все мы глубоко копаем в мечтах, в планах легко перешагиваем расстояния от начала до завершающей фазы, но никто не знает, доживет ли он до утра. У меня есть своя теория, из которой следует, что нет времени настоящего, а есть только прошедшее и будущее. Мгновение перехода из одного в другое и есть реальность, но не существует такой единицы измерения, в которой можно было бы ее выразить. Измеряемая величина подразумевает дискретность, а здесь ее просто нет. Вот ты, читающий эти строки, никогда не будешь моложе, чем в эту секунду. А она уже прошла.
Точно так же прошло и время, отведенное судьбой нашей совместной жизни. И только тогда я понял, что не Лина инициатор нашего расставания, а предопределенность будущего – рок, доля, участь, фатум, кисмет .
Проклятая старуха! Если тогда, на ночной дороге в Куравицах, в твоем лице я встретил саму неизбежность, почему не задушил тебя своими руками, а потом сам не бросился вниз головой в речной поток с железнодорожного моста, на гладкие валуны, разбитого в войну своего каменного предшественника. Почему не нарушил планов неведомой мне силы?! Почему… Да, по кочану! Откуда я мог знать.
С наступлением июня, в точности с окончанием срока хождения Глеба в садик, Лина, забрав сына, уехала к матери. Боня на время остался у меня, чему я посвятил целую песню и маленькое шуточное четверостишие:

Я позабыт и позаброшен,
Женой променян на кота.
Кот бархатный и хвост хороший,
А я плохой, и без хвоста.

Вот и началась для меня новая жизнь – я, кот и бутылка по вечерам. Это универсальное успокоительное творило воистину чудеса! Трезвым я, о чем бы ни думал, мои мысли всегда перескакивали на Лину – где она, с кем, что делает? Развитое воображение творческого человека рисовало картины отнюдь не радужные, а то, чего вероятней всего и не было, я с каким-то мазохистским самобичеванием дорисовывал сам. Я впадал в нервическую прострацию: начинал ходить из угла в угол, не мог ни на чем сосредоточиться, чувство животного ужаса и неизбежной беды охватывало с такой силой, что хотелось забиться в угол, закрыть глаза и отрешиться абсолютно от всего. Ни работать, ни здраво рассуждать в такие минуты я не мог.  Попробовать отследить местонахождение жены при помощи своих способностей я боялся из-за вероятности увидеть то, что я себе нафантазировал. Мне казалось, что произойди такое, я просто сдохну от ревности, обиды и душевной боли.
Огромных усилий стоило взять себя в руки, собраться и, поборов ужас, пронизывающий все естество, заставить себя перешагнуть порог собственной квартиры. Лишь одна цель могла заставить меня сделать это – волшебный эликсир, основной составляющей которого было соединение углерода, водорода и кислорода С2Н5ОН. На каком-то автопилоте я добредал до магазина, отворачивался от выстроившихся шеренг бутылок с вино-водочной продукцией – от одного вида тошнило – на ощупь, чуть подглядывая одним глазом, выбирал бутылку, клал в корзину. Сверху закидывал какой-нибудь едой, бутылками с лимонадом и минералкой, кормом для кота, пробивал на кассе.
Добравшись до дома, прямо таки насильно заставлял себя выпить первую рюмку. Остальные шли легче. И, о чудо! Комок ужаса и безысходности в груди начинал таять, таять и, наконец, боль отпускала, как будто алкоголь был абсорбентом, всасывающим в себя душевные терзания, а потом естественным образом выводящий их из организма. Теперь я совершенно адекватно воспринимать ситуацию, мысли выстраивались в стройные ряды и переставали кружиться вокруг одних и тех же проблем. То, что мне казалось убийственно невосполнимым несколько минут назад, вдруг переставало иметь значение, разрушенные стены цитадели семейного счастья открывали новые горизонты фантастических возможностей.
«Да пошла ты!» – мысленно ругался я и шел за письменный стол. Редкий вечер я не проводил за этим столом, где из-под моей ручки из красного дерева с навершием в виде орла из мельхиора, лились потоком лирико-трагические стихи, некоторые из которых я перекладывал на музыку и пел пьяным голосом под гитару самому себе. Иногда, утомившись от скорбного творчества, переходил в большую комнату, включал телевизор и тупо уставясь в экран, смотрел что-то, опрокидывая в себя рюмку за рюмкой, через некоторые промежутки времени.
Иногда доставал из оружейного сейфа дробовик и прикидывал, кому я сделаю больно, если прекращу все это сейчас. Выходило – лучше не надо, и ясное представление, что входное отверстие от пули будет немного меньше ее диаметра, а выходное размером с чайное блюдце, не добавляло решимости. Да и что было торопить события и брать грех на душу – я умирал и так.
В один из таких безрадостных вечеров я вдруг почувствовал непонятный дискомфорт, и вовсе не от того, что был пьян и даже не от того, что переживал утрату семьи – к этому я уже привык. Это было новое чувство присутствия кого-то или чего-то, не имеющего физической возможности здесь находится. Голова моя была пуста, как покинутая пчелами борть в дупле дерева, но я явственно ощущал присутствие там посторонних мыслей. Секунду назад их не было.
Ружье стояло рядом, и я, было, собрался схватить его, но тут меня осенило! Я поднял мутные глаза и, посмотрев в пустоту дверного проема, горько усмехнулся. Миг – и ощущение присутствия необъяснимого исчезло, голова прояснилось, точнее опять опустела. Но скорбная усмешка продолжала кривить губы. Я потрогал вороненую сталь похожей на автомат Калашникова «Сайги».
– Ну что, гость из прошлого,– промолвил я вслух заплетающимся языком,– теперь ты понял, зачем здесь ружье? Но я не сдамся, я сдохну если не последним, то уж точно не сейчас. Живая собака кусает больнее мертвого льва. А ты иди, развлекайся, тебя пока еще ждут.
И от того, что сейчас происходит на кухне, но только год назад (попробуйте понять фразу), у меня еще сильнее заныло в груди. Я был уверен, что это уже не повториться никогда. Но продолжал надеяться.
___________________________

Раздался телефонный звонок. Я снял трубку.
– Саша,– звонил Линин отчим,– здравствуй.
– Добрый день,– меньше всего я ожидал услышать его голос, мы и по жизни-то не часто общались.
– Послушай, там дочка приедет забрать кое-что. У меня просьба: не отдавай ей ничего.
Я был удивлен:
– Как же я могу? Тут половина ее.
– Саша, Саша, она и так ходит, как тормознутая. Переживает, может, вы еще помиритесь.
– Мы и не ссорились. Она приняла решение и все, поставила точку в отношениях.
– Все равно. Мне кажется, она может передумать. А вещи у нас и ставить некуда.
Я понял, что он больше беспокоился об излишней захламленности своей квартиры из-за неожиданного для всех поведения Лины, чем о сохранении нашей семьи, но вслух тактично ответил:
– Я попробую что-нибудь сделать. До свидания.
Пока еще моя жена приехала через пару дней, кто-то из сотрудников по работе любезно согласился ей помочь. Смелый парень – естественно, не подозревая, что я могу с легкостью с ним сделать, он уж точно не мог не знать, кто мой отец. Забрали стиральную машину, один из телевизоров, видак, еще какую-то ерунду. Я выгреб все деньги из сейфа, по-честному разделил их пополам. Из мебели Лина претендовала только на стенку. Конечно, надо было отдать ее и поржать над ее родителями, представив, как она припрет эту громаду к ним в квартиру. Но мне было не до шуток. Я предложил ей адекватную цену за стенку и выкупил еще кое-что из оставшийся мебели, той, которая могла что-то стоить, потратив почти всю свою половину разделенной наличности. Остальное все-таки предложил ей забрать, но девушка отказалась: то, что осталось, уже не было нужно ни ей, ни мне. Было видно, как довольна Лина таким поворотом дела – тоже понимала, что ее, скорей всего, со всем тем скарбом, который я только что купил, просто не пустят в родительскую квартиру.
Забрала женушка и кота с остатками корма. Теперь я без всякой натяжки оставался один.
– Ты мне его хоть давать иногда будешь?– Спросил, чтоб что-нибудь сказать.
– Посмотрим, звони.
Я проводил Лину до лифта. Сослуживец ждал ее за рулем машины, на улице.
– Скажи хоть сейчас – ПОЧЕМУ?
–Мне надоело ходить в одной дубленке. – Почти сразу ответила Лина, и двери лифта захлопнулись, словно гильотина, разрубив наши совместные радости и невзгоды.
Мне показалось, что она ждала этого вопроса и заранее подготовилась к ответу. Я был обескуражен и обижен, хотя думал, что обидеть меня еще больше было невозможно – это себе я почти ничего не покупал, а ее желания, пусть и с постоянным ворчанием с моей стороны, всегда удовлетворялись полностью.
Я отправился в магазин. На оставшиеся деньги купил видеомагнитофон, несколько новых кассет с фильмами нейтрального содержания, которые помогали мне отрешаться от собственный проблем, вживаясь в немудрящую жизнь героев кинолент. Зашел в продуктовый. Через час жизненное дерьмо отодвинулось на задний план. Я сел за письменный стол…
___________________________

В тот период моей жизни я стал переходить проезжую часть улицы не смотря по сторонам, в тайне надеясь, что меня собьет машина, был абсолютно замкнут, общался с людьми только по необходимости, а по ночам, в приступе острой печали, снедаемый ревностью к бросившей меня женщине, тоске по сыну и замороченный полной бесперспективностью и никчемностью дальнейшей жизни, я выходил на балкон и, в буквальном смысле, выл на Луну.
 
Что-то я устал на этом свете,
И надеюсь, где-то глубоко,
По башке кастетом мне засветят,
И станет так спокойно и легко…

Писал я корявыми буквами доведенного «до ручки» человека.
При всем при этом я каждый день вставал полседьмого утра, мылся, брился, иногда завтракал, брал какой-нибудь закуски (именно закуски – не еды) и шел на работу. По дороге выпивал бутылку пива и покупал маленькую водки, которую давил в течение рабочего дня. Я почти никогда не опаздывал и редко уходил с работы раньше положенного времени – дома все равно делать нечего. Сотрудники, у которых кабинеты были рядом с моим, удивлялись, как я могу просиживать за компьютером по девять часов, почти не вставая из-за стола. А секрет был прост – работа отвлекала от тягостных воспоминаний и дум, а «маленькая» и принесенная закуска позволяли нивелировать жуткое состояние вечного похмелья и полной отрешенности от жизни, и несколько поднимали настроение. По окончании рабочего дня, я по дороге домой покупал немного еды и поллитровку и вечер коротал лишь в ее компании, после чего засыпал. Нередко ночью просыпался и, не обнаружив оставшегося спиртного, шагал в магазин за пивом. Утром начиналось все сначала.
Особой мукой были выходные. Поскольку я перестал общаться со всеми прежними друзьями и товарищами, не отвечал на звонки телефона, то, соответственно, проводил выходные в одиночестве, в обществе лишь спиртного, телевизора и простенькой закуски. Когда очередная бутылка подходила к концу, я чистил обувь, мыл голову, аккуратно причесывался и выходил на улицу. Мне было абсолютно неважно день за окном или ночь, разрешена продажа или нет – вино я находил всегда, как хорошая ищейка всегда находит затаившуюся дичь. На худой конец, пиво продавалось круглосуточно и три бутылки «Балтики» убаюкивали меня не хуже двухсот пятидесяти грамм водки. Утренние пробуждения и выходы на работу по понедельникам были ужасны, но я стоически терпел, ибо не забываться в алкогольной прострации по выходным было для меня еще более худшим испытанием.
Дважды меня все-таки сбивало машиной, но судьба-злодейка хранила, видимо, для чего-то еще. Помню как, абсолютно трезвый, но в состоянии жуткого похмелья, купив по дороге три бутылки пива, перелетел через микроавтобус. Помню бледное лицо и трясущиеся руки водителя, выскочившего из авто. Как он хлопотал, как бегал вокруг меня. Я только рукой махнул.
– Езжай, не до тебя.
А как итог – порванный рукав кожаной куртки и всего одна разбитая бутылка. Ни царапинки, ни синячка! Ангел-хранитель оставил мне даже возможность опохмелки.
В конце концов, сотрудница возглавляемого мною отдела Наташа, искренне за меня переживавшая, в буквальном смысле взяла за руку и потащила в госпиталь. Мне было не только плохо, но и страшно. Я не представлял себе, как я смогу прожить со своим горем без терапевтических доз алкоголя.
Положили на спецотделение. Каким бы я не был на тот момент малосимпатичным персонажем, но ко мне по очереди приходили коллеги по работе и, как потом выяснилось, их побывало больше половины личного состава нашей части. Мне было очень неудобно, но мое состояние не всегда позволяло мне выходить ко всем навещающим. А Наташа появлялась у меня чуть ли не каждый день и просиживала иногда по несколько часов, хотя в это время у нее уже был мужчина, вскоре ставший ее мужем. В палате все думали, что она моя жена и сильно удивились, узнав, что это не так.
Кстати, во время лечения я увидел и осознал, наконец, что такое настоящая любящая жена. Дело в том, что к нам положили одного мичмана. Он с друзьями на зимней рыбалке по пьянке сильно застудился и впал в состояние, более подходящее трехлетнему ребенку. Врачи, качая головами, с сочувствием разводили руки: «Неизлечим». Бедный мужик в полной прострации, не осознавая ни кто он, нигде, не понимая день сейчас или ночь, бродил по отделению, натыкаясь на кровати и шкафы. Не разбился он только благодаря нашему постоянному контролю, мы его даже мыли под душем.
Он мог запросто встать посереди ночи и нассать в тапки соседу или обхезаться лежа на кровати. Говорить он не мог, только мычал, поэтому мы никогда не знали, что он хочет в данный момент.
И что же Вы думаете? Она его бросила? Хрен там!!! Живя где-то в области, она приезжала к нему каждый день, кормила, поила, гуляла с ним и тихонечко плакала, прижимая его голову к груди. Он что-то ей мычал, а она отвечала словами, по-видимому, понимая мужа.
И не смущало ее, что он пьяным провалился под лед. Она была несчастна тем, что муж был безнадежно болен и счастлива тем, что он был все-таки жив. Памятник ей надо поставил с золотой надписью «Настоящей Жене». Я, было, попытался помочь ей при помощи своих жутковатых способностей и долго выпытывал у врачей, как можно это сделать, но так ничего от них толком и не добился. Читать мысли я не умел, и не понимая, как технически исправить что-то в его голове, в конце концов, плюнул на это, руководствуясь уже упомянутым ранее принципом primum non nocere . Хватало и своих проблем.
Меня дней двадцать промывали через капельницы гемодезом и глюкозой, от чего на сгибах рук образовались огромные синяки, пичкали успокаивающими таблетками, от которых я ходил, как сомнамбула, кололи снотворное и еще какую-то гадость. Я плохо спал, иногда терял сознание, но пусть медленно, все-таки шел на поправку. В конце лечения мне с моего же согласия запендюрили укол химической защиты, якобы гарантировавшей мое безалкогольное существование в течение трех месяцев. На больший срок я не согласился, боясь, что не смогу совладать со своими нервами. В выписном эпикризе в числе прочего значилось: «Находился на излечении по поводу астено-невротического состояния, ситуационно обусловленного».   
В конце октября мы развелись документально. Сынишку, естественно, оставили матери, мне присудили выплату алиментов. Я, понятно, не возражал. Теперь уже бывшая жена потребовала раздела недвижимого имущества, чем очень обескуражила мою мать, пришедшую на суд, так как, честно говоря, на квартиру в которой мы жили, Лина не имела по совести никаких прав. Раздел недвижимого имущества был выделен в отдельное производство. Предстояли новые разбирательства. Где было напастись столько терпения? Как мне было гадко: не успел окончиться один суд, а впереди уже маячил другой. Суд, результат которого мог оставить меня еще и без жилплощади. По дороге домой мама расплакалась.
Медленно и теперь непривычно потянулись месяцы абсолютной трезвости. По пятницам или субботам я ездил за Глебом в СКА, где он занимался в секции спортивной гимнастики, забирал его с тренировки, в воскресенье отвозил его к бывшей теще. На выходных мы много вместе играли в компьютерные игры, смотрели видеофильмы, гуляли. Однажды, выйдя прогуляться что-то около часа ночи (ну, не спалось нам), мы с сынишкой спасли какого-то мужика, лежавшим без сознания на морозе прямо на снегу. Возились с ним около часа, в результате вызвав не только скорую, но и его ближайших родственников.
По будням я механически ходил на работу, что-то там делал, потом шел домой и проводил вечера перед телевизором или включив видеомагнитофон. Почти ни с кем не общался, много писал. Стихи и песни выходили все такой же лирико-трагической направленности, но смысловые, а будучи еще и хорошо срифмованные, читались легко, хотя и вгоняли читателей в грусть. Некоторые даже плакали.

…Сигарета в руках дрожит,
Я в растерянности стою.
На какую надеялась жизнь,
Что легко погубила мою…

Как-то раз я набрал номер телефона, рекламодатели которого обещали на сто процентов вернуть ушедшего супруга (супругу). Сам я при всех своих феноменальных способностях не мог влиять на свободу выбора, это было не подвластно даже Брюсу всемогущему из одноименного фильма, а ведь он исполнял обязанности Бога!
– Алло,– ответил мужской голос, спокойный и равнодушный.
– Здравствуйте, – приветствовал я «волшебника» на другом конце телефонной линии, – сколько стоят ваши услуги по возвращению блудной супруги?
– Нисколько, – мне показалось, что говоривший зевнул.
– Это как?
– Да так – ничего не стоят. Ну, если захотите, можете что-то дать. Но мы не настаиваем.
– И такой альтруизм гарантирует стопроцентный результат? – Усомнился я.
– Абсолютно.
– А что от меня требуется?
– В идеале, вам надо прийти вдвоем.
– Исключено, mon ami ,  – повеяло обычным лоховским разводом,– мы даже не общаемся.
– Хорошо,– неожиданно легко согласился обладатель равнодушного голоса, – тогда принесите ее фото, только, желательно побольше.
– И размер влияет?
– Поверьте, влияет.
Я, как сами понимаете, не мог не верить во всякую чертовщину, сам являясь ее проводником в повседневную жизнь уже в течение минимум пятнадцати лет, но этому молодчику почему-то не верилось.
– Слушай, – доверительно перешел я на «ты», – в чем подвох? Если б результат не гарантировали, я бы понял, но в чем смысл, если деньги вам не платят.
Парень хмыкнул в трубку:
– Это мы сначала не берем, а когда придешь просить все обратно вернуть, тогда и рассчитаешься.
– Спасибо, я подумаю.
Если все так, то я, похоже, мог вернуть потерянное счастье, только что это будет за счастье? Сублимация чистой воды, суррогат какой-то. Не-ет, не надо мне этого, я гордый, обойдусь. Но сама возможность вернуть жену, странным образом успокаивала.
Три месяца «завязки» пролетели быстро. Я впоследствии очень удивился, как много можно сделать, если не отвлекаться на употребления спиртного. Ведь когда страдаешь от похмельного синдрома, даже перегоревшая лампочка в люстре – уже неразрешимая проблема, что уж говорить о санации рта, запланированных ранее встреч с однокашниками, покупке мебели или ремонте квартиры.
Боже! Как мне хотелось отомстить Лине за все мои мучения! И как просто я мог это сделать. Но она была матерью моего ребенка, а значит неприкасаемой. К тому же, я все еще ее любил. Ненавидел, но любил – еще один оксюморон моей странноватой жизни. Ноющая душа и мрачные думы нет-нет, да и требовали некоторого отдохновения, но антидепрессанты не помогали. Приходилось периодически прибегать к универсальному успокоительному. Ума хватало не делать это с такой частотой и интенсивностью, как несколько месяцев назад.
Пришла повестка в суд на раздел квартиры. Я и так-то постоянно нервничал, а тут ЭТО! Судебные заседания я трезвым посещать не мог, так как меня начинало колотить, кружилась голова, и я постоянно боялся потерять сознание. Встреча с Линой просто убивала меня, я не мог видеть ее и оставаться спокойным, и в то же время жаждал посмотреть на родное когда-то лицо.
А потому перед заседанием всегда выпивал граммов сто пятьдесят, для спокойствия. Около здания суда находилось какое-то кладбище. Приехав немного пораньше назначенного в повестке времени, я проходил на ближайшую могилку, садился и под фруктики «давил малька», но обязательно немного оставлял на потом. Выпитое успокаивало на некоторое время, а сознание того, что еще кое-что осталось, только укрепляло спокойствие, и при этом я совершенно не выглядел выпившим. С засунутой в рот ментоловой жевательной резинкой, я являл собой образец спокойствия и здравомыслия. Один раз даже явился на суд с букетом цветов для Лины. Но по стечению обстоятельств, она на это заседание не пришла. Весь процесс сидел как дурак с букетом, а по окончании подарил секретарше, ведшей протокол. Смешно-о.   
Суд длился около года и оставил-таки квартиру за мной и Глебом. Но этот год стоил мне всех пяти лет моей жизни. Прямо чувствовал, как постарел. На этом казенная часть наших разборок и разногласий закончилась. Я выжил за эти полтора года, и это было уже само по себе победой. Я остался в своей двушке, сын регулярно проводил у меня выходные, алименты высчитывались автоматически, и я просто не обращал на это внимания – что платят, то и заслужил. Потихоньку возвращался в реальность. Но, как известно, нет страшнее боли, чем боль возвращения к жизни. В душе я по-прежнему очень страдал. Моя Лина больше не моя, и теперь даже закон на ее стороне. Как быстро она найдет другого? От этой мысли внутри все переворачивалось.