Ёксель-моксель

"Долой, долой туристов, бродяг, авантюристов.

Избавьте нас от этого жулья…" (*)

Пели, бывало, сидя у костерка эти самые туристы. И трудно мне с ними не согласиться, в особенности вспоминая те безмозглые поступки, которые бесконечной чередой сопровождали наши походы.

Едем мы в поезде, возвращаемся в Мурманск. Неделю гуляли на лыжах по Белому морю, скованному льдом. Покинули цивилизацию в посёлке Умба, что на Кандалакшском берегу, сели в этот поезд на небольшом полустанке уже на Карельском берегу.

Почтово-багажный состав тащится медленно да на всех остановках хоть по минутке, но стоит. Хочется есть. Речи о вагоне-ресторане не возникает сразу по нескольким причинам. Одна из них, но не самая главная — это отсутствие оного. Чай не предлагают, так как проводник отсутствует. Тепло в нашем вагоне тоже отсутствует. А нам, привыкшим ночевать в палатке, оно и не нужно. Другие пассажиры в вагоне, кроме нас, отсутствуют. Присутствует желание подкрепиться — это определённо.

Ватники, порой прожженные костром, не снимаем. Небритые, с красными весёлыми мордами. Да, случалось и употребляли, но не во зло. В рюкзаках — макароны, есть крупа, чай. Но всё это надо варить.

Вот станция побольше: может Лоухи, может Чупа. Стоим минут пять. Я мчусь купить какой-нибудь провиант для перекуса. Купил только буханку чёрного. Выбор на мой кошелёк не богат.

Бегу по перрону, а поезд отходит. Вагон мой далеко впереди. Прошу проводницу последнего вагона, чтоб пустила. Та ни в какую… Буханку за пазуху и вскакиваю на приступок в самом конце поезда.

Глядя на меня, какой-то бич делает разбег по перрону, пытается догнать поезд. Я его подбадриваю, тяну руку навстречу, но мужичок останавливается, не желает ехать на подножке.

Сзади слышу стук в стекло двери. Оборачиваюсь. Та самая проводница, которая не пустила меня, машет руками, бранится, требует, чтоб я немедленно покинул поезд. Мы совсем рядом, друг напротив друга. Она в тамбуре, я вне. Между нами закрытая на замок железная дверь. Объясняю: есть у меня билет, в другой только вагон. А поезд уже разогнался, не спрыгнуть. Тщетны мои доводы. Она уходит, грозится попутно, что вернётся с нарядом милиции. Дверь закрыта и внутрь мне не зайти.

Я остаюсь стоять на подножке последнего вагона, так и еду. Отщипываю горбушку моей буханки из-за пазухи. Через полтора часа наконец-то полустанок. Стоянка одна минута. Этого вполне хватает, чтоб добежать до своего вагона.

— Вот и хлеб пришёл! — извещаю я радостно о своём появлении.

— Вот и каша сварилась, — буднично отвечают друзья. Они натянули тросик, на который мы вешали котелок над костром, между двумя поручнями в вагоне. Снизу задорно жужжит примус. Только одному надо поддерживать котелок поварёшкой, чтоб не сильно раскачивался во время хода состава.

Парни не сильно удивлены тому, что я полтора часа где-то отсутствовал. Я делаю вид, что тоже не удивлён находчивости кашеваров. Гречку с тушёнкой умяли за милую душу. Тем же макаром кипятим воду для чая. Заварку — прямо в котелок. За водой сходили в другой вагон.

Примус “Шмель” жужжит и жужжит в полумраке пустого вагона, образуя круг уюта. Жжём остатки бензина. В вагоне, кажись, стало потеплее. Ватники с плеч. Пьём чай, делимся впечатлениями о походе.

Туризм тех лет был далёк от современного понятия туризма, которое более сродни консьюмеризму. Сегодняшние туристы — это те же квалифицированные потребители продуктов, услуг. Сколько звёзд отель? Какой класс перелёта? Предусмотрен трансфер? Ол инклюзив? Окна на море? Такие вопросы нам тогдашним были неведомы.

Наши впечатления о маршруте другие. Вспоминали и удивлялись неожиданной труднопреодолимой опасности, которую для нас приготовило Белое море. Лёд толстенный. Но кое-где значительные по площади поля поверх льда подвержены затоплению солоноватой беломорской водой. Скольжения лыж никакого. Это сильно тормозило наше движение. Палатку для ночлега в такую лужу не поставишь. Пришлось нам до утра в темноте топтать солёную слякоть. “Шарапов” монотонно мигал белым проблесковым. Сильно тогда нам помог этот маяк держать в ночи направление движения. Приливы в Кандалакшском заливе до двух с половиной метров в сизигию. Возможно, они были причиной обширных затоплений льда.

Ещё вспоминали, как возбуждённые, ликующие достигли Карельского берега, а там за узкой прибрежной полоской стройных сосен нас встретил грустный пейзаж то ли сплошных вырубок, то ли сгоревшего леса. Насколько хватало взгляда тут и там торчали мёртвые деревья. Поверхность была пересечена упавшими стволами. Двигаться на лыжах по такому ландшафту было проблематично. И мы вернулись на лёд, продолжив наш маршрут в обход, вдоль берега моря.

А станции и полустанки чередуют друг друга. Позади остаются: “Полярный круг”, “Кандалакша”, “Полярные зори”. (Штурманские годы добавили другие ассоциации этим названиям: “рефер-рысак, морковка, рысак”.) Кто-то из моих друзей не удержавшись задаёт вопрос:

— Так куда ж ты запропастился? — взгляды остальных скрестились на мне.

“С тех пор прошло лет двадцать-тридцать (ёксель-моксель).

В музее космоса служу.

Вам заспиртованных сестричек-венеричек

Если придёте, покажу…”

Слова другой туристической песенки бесконечно крутятся в башке, песенки смешной и придурковатой. Я начинаю свой рассказ:

— Слушайте, купил я, значит, эту буханку, а поезд уже тронулся, набирал ход. Бегу по перрону, догоняю. Тут надо мной зависла летающая тарелка. На наш котелок похожа. Тоже чёрная. При входе в плотные слои атмосферы, видать, закоптилась. И подсвечена, как “Шмелём” — красно-синим бледным пламенем. Захватили меня венерички, хотели на свою планету забрать. Я взмолился: “Мне ж в мореходку надо!” — Те не верят. “В какую-такую мореходку? Докажи!” Штаны суконные, что на мне, показываю, форменные — не верят. Тельник показываю — опять не аргумент. Пришлось трусы предъявить семейные, что с вещевого склада училища! Только тогда и поверили, отпустили.

Там на пустом перроне не совсем трезвый мужик оставался, никуда не спешил. Знать, его и забрали на Венеру! Поди, для опытов…

Апатиты уже недалеко. До Мурманска рукой подать. Тушим “Шмель”. Пора в спальники залазить. Ещё успеем выспаться.

19 августа 2022 года.

_________________________________________

(*) Долой, долой туристов, бродяг, авантюристов

Избавьте нас от этого жулья.

Отколь, скажи на милость, их столько расплодилось?

Не стало от них мочи и житья!

Ни дачникам-пижонам, ни их почтенным жёнам

В субботу в электричку не попасть.

Туристы там гогочут, билеты брать не хочут

И песни непристойные поют, чтоб им пропасть!

Когда же чуть не плача, вы прибыли на дачу

Бандиты с рюкзаками тут как тут.

Всю ночь по лесу бродят, костры кругом разводят.

Того гляди всю дачную природу подожгут!

У дедушки Тимошки добрались до картошки,

Повыкопали всю из-под земли.

У нашего соседа Демьяна-Непоседы

Красавицу-невесту из-под носа увели!

Откель такие страсти, на что же смотрят власти

Не стало в магазинах ни шиша.

Ни водки, ни сгущёнки, ни гречки, ни тушёнки —

Всё съела ненасытная туристская душа!

Отколь такие страсти, на что же смотрят власти

С туристами давно пора кончать.

Ах, чтоб их всех на мыло! Ах, чтоб их разразило!

И в бабушку и в дедушку, и в бога душу мать!