Прогрессор

На корабле со мной никто не разговаривает. Они знают, кто я, куда и зачем. Они везут меня туда. Меня это устраивает. Они знают, что я нужен, и, скрепя сердце, признают, что всё должно быть именно так – иначе отказались бы от этого задания, как отказались тысячи их коллег. И всё же – даже находиться со мной на одном корабле является для них гражданским подвигом. Самопожертвованием. Максимумом того, на что они вообще способны. Проклятые чистоплюи.

– Корабль приступает к снижению.

– Спасибо, Элис.

Корабельный компьютер – единственный в этом полёте, кто ко мне обращается. Капитан уравнял скорость корабля с вращением планеты, и, прикрываясь ночью, двинулся к поверхности. Каждый знает, что ему делать. Я ещё повалялся в постели, принял душ, сполна поигравшись сочетаниями струй, температур, добавок и оттенков, со вкусом позавтракал, выбрав для музыкального сопровождения кантату Рейеса «Три мойры», оделся, забрал свой рюкзак и прошёл в десантный отсек.

Траектория спуска выстроена так, чтобы наступающий рассвет нагонял корабль и приземление пришлось на ранее утро. На такой высоте солнце уже лупит вовсю, хотя на земле под нами до сих пор темнота. Надеваю рюкзак, привычно размещая и подгоняя каждую пряжку. Из-за доходящей до пояса перегородки на меня мрачно смотрит высокий пожилой человек. Капитан. Он встречал меня, когда я поднялся на борт, и вот теперь провожает. В тот раз он уложился в одно слово: «Проходите». На этот раз их не больше: «Прощайте». Доля секунды – и под моими ногами распахивается пол. Всё до последней чёрточки как мне и рассказывали, в соответствии с традициями. Чтоб им провалиться вместе со мной.

* * *

Десантирование с высоты в пятьдесят километров занимает двадцать-тридцать минут. Большую часть этого времени зверски холодно и совершенно нечем дышать. Если нормальному человеку на планете земного типа не повезёт так выпасть из десантного люка, в почву на скорости около пятидесяти метров в секунду вмажется вцепившаяся себе в горло или в грудь перекошенная льдина с выпученными глазами. Как хорошо, что я не нормальный. Да, в общем-то, и не человек. Человек – это развитое, продвинутое, гуманное существо. Он осознал свои природу и предназначение, он справился со своими страстями и преодолел разногласия, он достиг немыслимых высот и замахивается на вовсе неимоверные. Человеки остались там, наверху. Рукава, брючины, воротник отчаянно хлопают, пока я переворачиваюсь в воздухе всеми возможными способами. Падать вниз головой весело, но некомфортно и быстро надоедает; «солдатиком» – ужасно задувает в штаны. Можно прямо в воздухе сесть в позу лотоса, но это слишком пафосно, я сам себе покажусь идиотом. Лицом вниз – классика, первое, чему учат начинающего парашютиста. Рекомендованная и наиболее безопасная поза, правда, не на такой высоте, но внизу всё равно смотреть пока не на что, поэтому ложусь на спину и рассматриваю удаляющийся корабль, пока он не превращается в тусклую точку и не растворяется в чёрном небе. Они не приземляются. Никогда. Даже высаживая исследовательских роботов. Хотят быть уверены, что это путешествие в один конец. Не желают признавать, что я мечтаю избавиться от них не меньше, чем они – от меня.

Пора. Внизу уже можно всё рассмотреть; раскрываю парашют и планирую приземление, выбрав в итоге пригорок на обрывистом берегу неширокой реки. Погасив купол, падаю на землю навзничь и несколько минут молча разглядываю поднимающееся светило. Эта планета теперь – мой дом. Дом, которого у меня никогда не было.

Ещё с парашюта я рассмотрел под берегом припрятанную в камышах плоскодонку. Отвязываю её, отталкиваюсь припасённым там же шестом и ложусь на дно, позволяя течению нести меня туда, куда ему будет угодно. Я не хочу оставаться на месте, мешает дурацкое ощущение, что меня по-прежнему могут видеть с орбиты. Чушь, конечно, но пробирает между лопатками, и от этого всевидящего ока хочется поскорее уйти. Хозяину плоскодонки взамен остался рюкзак, то-то он удивится. Хотя в нём всё равно, кроме парашюта, ничего нет. Здешнее общество развито на уровне двенадцатого-тринадцатого века нашей эры; любопытно, какое они ему найдут применение. Я же – не хочу оставить себе ничего от породившего меня человечества; всё, что мне необходимо, я добуду на месте. Подумав, избавляюсь и от одежды, вышвыриваю её прямо за борт. Вода несёт меня в сторону леса; наконец, ветви смыкаются над головой, отсекая возможное наблюдение, и меня пронзает ощущение полной и окончательной свободы. Всеобъемлющей. Возможной для меня только здесь.

* * *

Этих клоунов слышно издалека. Стог сена съехал с телеги, разметавшись по всей дороге; задрипанный крестьянин с деревянными вилами в руке спокойно лежит, щедро полив землю кровью из проломленной головы, а штук пять таких же мужичков, деловито похрюкивая, насилуют пару крестьянок, скорее всего, родственниц покойного. Ну, с кого-то ведь надо начинать. Можно и с этих.

– Бог в помощь, люди добрые! – вежливо здороваюсь, появляясь из-за куста.

– Сам-то, кто будешь? – прищурился самый сообразительный. Он уже закончил свои дела, комфортно расположился на остатках стога и теперь как бы невзначай опустил руку в телегу.

– А я – злой!

В прошлой жизни за такой свинг по живому человеку я мигом попал бы на кардинальную психокоррекцию; здесь же мужички начинают суетиться, соображая, в каком порядке натягивать штаны, хватать дубинки и тикать отсюда подальше.

– Стоп, мужики! У вас только что освободилась вакансия атамана, и я, так и быть, согласен её занять.

Всё-таки выбрали дубинки. Ещё три удара. Кажется, они не понимают таких длинных фраз. Только последний, самый трусливый и замухрышистый, правильно оценил изменение ситуации, бросил палку и пригнулся, равно готовый и лебезить, и дать стрекача. За это он удостаивается чести назвать мне своё имя – «Дык эта… Антип я» – и приказа привести оставшихся подельников в чувство. Главаря трогать бессмысленно, диагноз «перелом основания черепа» я могу поставить и не вставая с телеги. Крестьянкам сказано, когда очухаются, уползать куда сочтут нужным, а вот лошадь с телегой забираю с собой. Перед самым отправлением Антип достаёт откуда-то из кустов чумазую девочку лет десяти, объясняя: «Дык эта… из-за неё всё. Бородач, – взгляд на покойного атамана, – глаз на неё положил, а дурак этот, – на крестьянина, – сунул под сено и думал вывезти». Явный прогресс, вполне доходчиво объяснил. «Ладно, – машу рукой, – забирай с собой. Пригодится».

* * *

Большой очаг и несколько чадящих факелов ярко по местным меркам освещают внутренности таверны. Прямо в зале на решётке жарится доброе мясо, орут, перекрикивая друг друга, грубые голоса, звенят, сталкиваясь, оловянные кружки. Лучшее пиво льётся рекой. Сегодня гуляют солдаты, пропивая свои подъёмные.

– А тут монашки на стене изловчились, да как облили демона святой водой прямо из бочки! Он сразу весь почернел, задёргался, дым повалил, а уж как кричал, как ругался – даже сами монашки и то таких слов в жизни не слыхивали! – взрыв хохота, заглушая рассказчика, потряс закопчённые стены. Демон – это я, и я не вижу в рассказе ничего особо смешного. Когда ты по-хорошему пришёл на переговоры, а на тебя вдруг выливают полтонны крутого кипятка, будешь ругаться ещё и не так. Авторов этой замечательной идеи я потом отыскал и утопил в той же бочке.

За последние месяцы в этой местности произошли некоторые изменения. В тот, первый вечер, когда мы наедались до отвала обгорелой кониной (по результатам марш-броска оказалось, что престарелая кляча больше ни на что не годна), я, слушая рассказ Антипа об окружающей геополитической обстановке, особо выделил два объекта: женский монастырь и замок буйного барона, в перерывах между пьянками развлекающегося неподчинением сюзерену, войнами с соседями, грабежами на дорогах и прочими милыми выходками. Будучи соответствующим образом убеждён и мотивирован, барон высоко оценил предложение сотрудничества, но при этом попытался разыграть свою партию у меня за спиной. В результате я потерял почти всех собранных по округе разбойников и был вынужден временно отступить от монастыря, зато обзавёлся славой демона, ломающего голыми руками добрую сталь, неуязвимого для обычного оружия и непревзойдённого в рубке. И ещё – теперь у меня есть замок, главная башня которого украшена живописно развешанными фрагментами того, что при жизни звалось бароном па Дри. С монастырём же в итоге сложились прочные взаимовыгодные отношения; правда, с матерью-настоятельницей нехорошо получилось, зато бывшая сестра-хозяйка, в высшей степени спокойная и компетентная особа, теперь не только управляет прежними территориями, но и ведёт всю бухгалтерию моих растущих владений. Вообще, при ближайшем рассмотрении некоторые монахини оказались образованными, разумными и деятельными дамами, приятно отличающимися от породившего их общества и сосланными в эту дикую глушь не иначе как за чрезмерное количество положительных качеств. Одна из них, сестра Агата, как раз и откопала на аптекарском складе травку, которая, будучи соответствующим образом высушена и переработана в экстракт, завершает сейчас свой путь из пивного котла в бравых вояк.

Городок, в котором я нахожусь – вотчина местного графа, некоего Карла Элеонора пу Я. Столь короткая фамилия говорит о выдающейся древности рода; местное население произошло от какой-то там по счёту волны эмиграции с Земли, и я подозреваю, что происхождение фамилии объясняется очень просто: на древней карте, составленной приземлившимися, наиболее интересные места и объекты обозначались как А, Б, В… ну вы поняли. Согласно агентурным данным, этот самый Карл Элеонор рад случившемуся с бароном и с опаской относится к перспективе воевать с непонятным демоном, но поделать ничего не может: монастырь находится под покровительством королевы, среди духовных сестёр немало родственниц знатных особ, и, если граф ничего не предпримет – сюда явится королевская рать, исправлять положение и выяснять, почему он допустил такой беспорядок. Так что граф объявил поход и собирает войска, солдаты пропивают подъёмные, а я вчера полночи таскался по улицам с кувшинами экстракта. Местное пойло варится без длительного брожения, трактирщики обычно держат у себя на заднем дворе по два-три больших котла – в одном готовится и потом остывает новая порция, из другого разливается по посудинам предыдущая. Очень удобно для всякого рода диверсий. Травка сестры Агаты обладает кумулятивным эффектом, а алкоголь усиливает её действие; по моим расчётам, через час-другой первые вояки перестанут узнавать друг друга и начнут отмахиваться железяками от обступивших галлюцинаций, а через шесть-восемь даже самых стойких настигнут слабость и апатия. Если вдруг дело обойдётся без массовых драк и больших пожаров – этому горю нетрудно помочь, а выживших можно будет брать голыми руками. Я представил окружающих меня людей через несколько часов – грязными, окровавленными, измученными обезвоживанием и рвотой, валяющимися там, где их настиг тяжкий беспробудный сон – и задумался, под каким названием эта однодневная война войдёт в местный учебник истории.

* * *

Возникает вопрос – почему бы человечеству, раз оно такое гуманное и продвинутое, не прийти на помощь своим одичавшим братьям, не поднять их к вершинам разума и торжеству справедливости. Это один из тех вопросов, которые у нас не принято задавать. Если же он всё же прозвучит, и спросивший не удовлетворится отговорками вроде «Мировой Совет не рекомендует» или «специалисты сомневаются», на него вывалятся тонны наукообразного бреда. Разбираться в нём у меня никогда не было абсолютно никакого желания, тем более что настоящий ответ очень прост: можно привести лошадь к воде, но нельзя заставить её пить. Допустим, прямо сейчас человечество спустится сюда с небес, поставит синтезаторы пищи, подарит одежду и обувь, построит больницы и школы. Что сделает местное население? Правильно, царёк тут же напялят самую красивую одежду, перенесёт дворец в самое большое из новых зданий и выставит у синтезаторов охрану, чтобы крестьяне, не дай бог, не ели без спросу. Врачами и учителями займутся жрецы, у них как раз дыбы простаивают. Конечно, специалистов можно защитить и дёргаться дальше, но нужно понимать: население постарается захапать блага и при этом сохранить власть, систему и вообще статус кво. Чтобы что-то сделать, потребуется прежде всего разрушить то, что у них уже есть.

Ладно, допустим, удастся обойти этот вопрос, переселить подопечных в современные дома и дать им всё что душа пожелает. Что будет делать нормальный средневековый чувак, очутившись в раю? Ответить нетрудно: он не будет учиться. Он не будет работать. Он будет жрать от пуза, спать до обеда и развлекаться так, как подсказывают фантазия и жизненный опыт. Воспитать из него достойного члена общества? Да легче воспитать председателя Мирового Совета из обыкновенной гориллы. Он принесёт в рай свои дурные привычки, среди которых алкоголизм будет лишь наиболее безобидной. В общем, лучшее, что с ним можно сделать – поселить в зоопарк, обеспечить безопасность и оставить в покое.

Ладно, в конце концов, человечество потянет и это. Настоящая проблема в том, что у них будут дети. Чёртова уйма детей, если соединить их плодовитость, наше изобилие и хорошую медицину. Сможет ли человечество их воспитать? Безусловно. Перерезать пуповину, отдать в детский дом – через сколько-то лет получится вполне нормальный подросток. Оставлять их в семьях нельзя. Просто категорически. У средневековых родителей, как ни крути, вырастают средневековые дети. Пусть не такие тупые, чуток поумнее и развитее – как раз настолько, чтобы осознать, какой кошмар их родители, и насколько безнадёжно они сами уступают обычному человеческому ребёнку. Как они тогда поступят? Как сложится их жизнь? А забирать из семей тоже нельзя – материнский инстинкт, отцовские чувства, стереотипы насчёт наследника и вообще, представьте себе средневекового человека, которому демоны-волшебники обещают райскую жизнь, но за это забирают детей и делают из них новых демонов. В общем, не вариант. Вот и получается в итоге, что хлопот и проблем выше крыши, а в выхлопе чистый минус. Для всех будет куда лучше, если человечество просто родит миллиард-другой собственных детишек, а этих оставит в покое. Вернее, почти в покое. Потому что на такие планеты человечество сбрасывает выродков. Вроде меня.

* * *

После бесславной гибели Карла Элеонора территория графства Я превратилась во что-то вроде полосы отчуждения. Король встал перед нелёгким выбором и в конце концов рассудил: если признать наличие проблемы, придётся её каким-либо образом решать, поэтому благоразумнее пока что сделать вид, что ничего особенного не происходит. Вдруг демон сам собой рассосётся. Так что королевская рать сидит по домам, виконт-наследник пу Я в столице пьёт горькую, разбежавшаяся солдатня мелкими шайками грабит крестьян, а уцелевшие рыцари забились в свои башни, трясутся в ожидании моего прихода и под шумок оттяпывают у вдовы соседа давний спорный хлев с двумя свиноматками. Король сюда не суётся, дабы чего не вышло, прочие графы да герцоги – потому что король обидится, а я – мне бы с тем, что есть, разобраться.

Стоить новую систему общественных отношений – увлекательное, на самом деле, занятие. Большинство людей в обычной для себя ситуации не задумываются, почему это они должны поступать так, а не иначе. Им сказали слушаться барона – они слушаются. Им сказали уважать Мировой Совет – они уважают. Между тем и другим, на самом деле, никакой разницы. Против барона иногда бунтуют – таких он вешает, укрепляя систему. Бунтовать против Мирового Совета никому и в голову не приходит. Власть опирается на традицию, на соответствующее воспитание, на инерцию тех, кто привык при ней жить, на накопленные ресурсы, а в запущенных случаях – на грубую силу и превосходство в вооружении. У меня почти ничего из этого нет, есть только слава демона, способного голыми руками порвать противника на куски. Этого хватает, чтобы держать в узде пару десятков мордоворотов до тех пор, пока они находятся у меня на глазах, но катастрофически мало даже для управления замком. Как только слуги поймут, что я не в состоянии присмотреть за каждой простынёй – они начнут воровать. Как только крестьяне поймут, что я не стану гоняться за каждой повозкой – они начнут разбегаться. И мне надо предотвратить это прежде, чем такие мысли придут им в головы. А для этого надо строить систему. Монашки умеют писать, считать и боятся быть отданными солдатам, поэтому из них выходят толковые ревизоры и управляющие. Баронские стражники легко справляются с крестьянами; те же отвечают лютой ненавистью, и это лучше всего удерживает вояк от одиночного дезертирства. Слуги презирают пришлых разбойничков и охотно на них наушничают, прибившиеся бойцы Карла Элеонора на ножах с теми, кто провёл памятную ночь на моей стороне, монастырские крестьяне свысока поглядывают на баронских, мельник жалуется на свинопасов… в общем, говоря официальным языком, классическая стратегия «разделяй и властвуй», а если попросту – обыкновенный гадюшник.

* * *

Звонко поют пилы, бодро перестукиваются топоры, мерно ухает молот. Старшина плотницкой артели Наум, плюгавый мужичонка средних лет, ёрзая по коньку крыши, ловко приколачивает последние ряды дранки. Я и сам с удовольствием помогаю распускать бревно на будущие половые доски, пахнущие смолой. Здесь я отдыхаю душой от рутины, засосавшей уже по самые уши. Здесь строится будущее. А началось всё с двух деревень, поссорившихся из-за кузнеца. Разобравшись в том, какие шекспировские страсти бушуют из-за подобных мелких вопросов, я решил от греха подальше переселить всех доступных ремесленников поближе к себе, в замок. Так и им безопаснее, и мои заказы будут выполняться проще и быстрее, и друг рядом с другом окажется сложнее задирать цены и легче обмениваться информацией, и крестьяне волей-неволей начнут регулярно наведываться, разносить новости, и можно будет устроить ярмарку, в общем – одни плюсы, во всяком случае для меня. Возводимая слобода с моей лёгкой руки получила название Город Мастеров, и только после этого я осознал её потенциал. Ведь мастеровые – это не крестьяне, занятые физически напряжённым, но в остальном примитивно простым трудом. Ремесленникам нужно больше знать и уметь, они получше живут, их дети более развиты и растут не такими задавленными. А собрав в одном месте кучу развитых по местным меркам детей что нужно строить? Правильно, школу. Настоятельница Прасковья Аугуста – та самая бывшая сестра-хозяйка – благословила первую пару учительниц, и лет через пять у меня пойдут первые кадры собственного производства, годные не только брёвна таскать. Но самое главное, это – социальный лифт. Крестьяне у меня – эксплуатируемый класс и останется таковым. Мой порядок кое-как сложился в настоящем, но не имеет будущего из-за того, что почти все важные для его функционирования люди – пришлые. Они не привязаны ни ко мне, ни к этой земле, и каждый раз, посылая конный разъезд, я гадаю: вернутся ли они или предпочтут удрать к привычной жизни в какое-нибудь из окружающих владений. Я хочу от этих людей хорошей работы, а добиться её можно только одним путём: подвесив большой пряник спереди и ещё больший кнут сзади. С кнутом проблем нет, но стоит перестараться – и я останусь без людей, тем более что с пряниками в виде золота-серебра у меня пока что не густо. В моём воображении замок уже окружён слободами: ремесленной, военной, торговой, лесной, и наиболее сообразительные крестьянские дети уже рвутся туда на любых условиях, лишь бы выучиться профессии и оторваться от земли, поднявшись по социальной лестнице. И вот эти – не сбегут, у них здесь семья и родные могилки, эти будут пахать лучше любых лошадей, лишь бы не возвращаться обратно в деревню. А женскую школу, пожалуй, лучше делать в монастыре. Даже если там заодно будут промывать мозги религией – не так страшно. Не доросли ещё эти люди до совместного обучения, но монашек ведь тоже в будущем ожидается дефицит.

* * *

Владислав, по прозвищу «Мрачный» – неразговорчивый высокий мужик, крепко хромающий на левую ногу, командир моей лесной стражи. Судя по замашкам, родился далеко не в крестьянской семье, но даже я не рискну лезть ему в душу и выяснять, как он здесь оказался. Умён, расчётлив, отменно владеет любым оружием от шила до алебарды, пьёт вёдрами не пьянея, очень прагматичен в вопросе удара в спину, настоящий душегуб и первостатейная сволочь – зато исходил каждый сантиметр леса, знает всю шваль на территории графства и умеет держать людей в кулаке. При мне его держит трезвое осознание того, что он добрался до пика карьеры: моего места ему не занять, зато пока я жив, его не ловят, кормят, поят и уважают. Неплохо так кормят и поят, надо сказать, а кроме того, он не брезгует за моей спиной иногда возвращаться к разбойным привычкам. Есть в нём что-то непокоримое. Он никогда не будет моим до конца, никогда не будет полностью понятен и предсказуем, всегда будет особо опасен. Он волк, который даже охраняя двор, каждую секунду примеривается – а не метнуться ли к горлу? Среди его заместителей ошивается и мой старый знакомец Антип.

Собрало нас всех пренеприятное событие: стража окончательно обнаглела в следовании принципу «кто что охраняет, тот то и имеет», и любимчик Мрачного, развесёлый красавец Себастьян, попался на попытке умыкнуть девку. Полагаю, вовсе не для себя или, во всяком случае, не для себя одного. Ему страшновато, но он держится нагло и врёт напропалую, схватившие же его крестьяне в окружении разбойничков всё больше тушуются.

– Хватит! – я услышал уже всё, что хотел. – Заткните ему рот.

Так он точно не брякнет лишнего. Связанного Себастьяна небрежно роняют рядом с дубовой колодой, красноречиво выражающей моё мнение по этому поводу, и ему только и остаётся, что дёргаться, с отчаянной надеждой смотря на своего командира.

Я встаю и обвожу взглядом поочерёдно каждого: стражников, солдат, крестьян, старосту, потом возвращаюсь к друзьям и товарищам обвиняемого, на глазах наливаясь яростью:

– Вы зарвались. Обнаглели. Отбились от рук. Вы забыли, что это мои люди. Каждый, кто берёт у них – берёт моё. Поймаю мерзавца – руки пообрубаю. Вокруг полно чужих деревень, но вам уже лень прогуляться! Это – мои деревни, и каждая девка в этих деревнях – моя. Будете спорить?!

Желания спорить почему-то не наблюдается.

– Мерзавца поймали. Владислав!

Ему почти не приходится вскидывать голову, чтобы поймать мой взгляд.

– Ты отрежешь ему его поганый отросток. Своими руками. Сейчас. Не просто отрежешь. Настрогаешь по кусочку, один за другим. Как колбасу. Если выживет – продолжит служить.

Проходит несколько лишних секунд, прежде чем Мрачный, не меняясь в лице, равнодушным голосом отвечает:

– Как скажешь.

Вот для этого я и сказал заткнуть Себастьяну рот. Его еле удерживают вчетвером, а сквозь кляп, судя по отчаянным звукам, не смогло пробиться немало интересного. Того, после чего я никак не смог бы ограничиться одним только красавчиком. Я внимательно наблюдаю за процедурой. Кто-то стаскивает штаны, кто-то тянет шнурок перевязать. Владислав, примеряясь к лёгкой сабле, для пробы делает пару бабочек, а потом с неожиданной яростью изображает шеф-повара. И пока он не остыл, я смотрю ему в глаза и говорю, выделяя каждое слово: «С каждым, кто будет в этом виноват, ты сделаешь то же самое. Своими руками». И повторяю для лучшего усвоения: «Своими руками. С каждым».

Вот теперь его проняло.

Всё время разбирательства я смотрю на Антипа не больше и не меньше, чем на других, а вот он откровенно трясётся и с ужасом смотрит то на меня, то на Мрачного. Будем надеяться, тот спишет это на привычную антипову трусость. Нечего ему знать, что именно Антип сдал мне Себастьяна.

* * *

Моя служба внешнеполитической разведки – это что-то. Она не только стабильно снабжает меня интереснейшей информацией, но и держит абсолютный рекорд среди аналогичных структур всего мира по параметру цена/качество. Состоит эта служба из сестры Марии Клаудии Генриетты, которая не реже раза в неделю пишет своей тётушке в столице подробное письмо с описанием тягот монастырской жизни, новых зверств демона и прочей старательно выдуманной дезинформации. Монастырский гонец отвозит её письмо в замок троюродного брата, откуда оно пересылается по назначению. Получив доставленное надёжным человеком письмо, тётушка охает, ахает и принимается за многостраничный ответ, в котором, среди прочего, подробно пересказывает дворцовые сплетни; в результате, ещё через какое-то время все движения политической жизни королевства лежат в разобранном виде у меня на столе. И вот, наконец-то началось долгожданное шевеление.

За прошедшие четыре года бывшее графство Я стало довольно крепкой державой. Баронский замок оброс слободами и превратился в город, на базар потянулись не только собственные крестьяне, но и заграничные гости. Площадь пахотных земель значительно выросла, солдат удалось натренировать, дисциплинировать и сбить из них вполне пристойную гвардию, лесная стража пополнилась членами гильдии охотников, научилась неплохо стрелять из лука и фактически разделилась на две структуры: патрульные под командованием бывшего охотника Карпа обеспечивают внутреннюю безопасность, а егеря Мрачного следят за соседями, устанавливают деловые контакты с тамошней шпаной, а при случае пополняют кошельки банальным разбоем. И вот однажды к моему замку в сопровождении вооружённого кое-как эскорта подъехал молодой человек, поразительно напоминающий вступающего в Париж д’Артаньяна. Дождавшись, когда я появлюсь на стене, он громко, но с достоинством, прокричал: «Сир демон! Я, шевалье по Льеба, предлагаю Вам свой меч и прошу принять мою вассальную клятву».

Как и его литературный прототип, шевалье оказался беден, смел, умён и честолюбив. Его амбиции шли намного дальше родной деревушки, и после первых успехов на службе он с радостью занял пост, который я с долей иронии назвал «Министр внешних территорий». Одна за другой пошли эшелонированные операции: головорезы Владислава запугивали население, гоняющиеся за ними стражники попадали в засады и ложились под ударами моих гвардейцев, а шевалье навещал своих старых знакомых, таких же мелких дворян, и уговаривал их последовать своему примеру, упирая, среди прочего, на полный порядок и безопасность при жизни в моих владениях. Через несколько месяцев процесс принял массовый характер, и стало ясно, что следующей весной королю волей-неволей придётся вмешаться.

* * *

С этой несносной девчонкой нет никакого слада! Тот замызганный ребёнок, которого когда-то вытащили из-под сена, превратился в полную оторву, доставляющую больше хлопот, чем всё остальное вместе взятое население. Из монастырской школы она то и дело сбегает и пропадает целыми днями то в лесу, то у ремесленников, то среди стражи. В замке регулярно что-то загорается, падает или разбивается, рядом с головами то и дело втыкаются ножи и стрелы, кухарки постоянно визжат, встретив с утра ощипанного живого петуха или курицу, выкрашенную в ярко-розовый цвет, а перед отхожим местом порой оказывается выкопана волчья яма. При этом её все любят, эту паскуду! Наказывать бесполезно; она то со смирением Мадонны принимает любую повинность, то просто исчезает в лесу на неделю-другую, но от своего не отступит. Однажды ночью я обнаружил её у себя в постели с милыми словами «Ты же сказал, что все девки твои, значит я тоже» – и с тех пор мне от неё никакого житья. Ей наплевать, что она роняет мой авторитет, мужики только усмехаются в усы – от такой вредной бабы, когда она что удумает, никакому демону не спастись, а сама она на вопрос – когда уже повзрослеет и начнёт вести себя как положено – неизменно мило улыбается и отвечает: «Когда стану твоей. В ту же минуту». На самом деле я отчаянно за неё боюсь, любой, кто захочет причинить мне вред, имеет отличную возможность для этого, но вариантов нет – приходится делать морду кирпичом и изображать, что мне до фонаря на все её закидоны. Или, может, действительно запереть её в тюрьме, как я уже давно обещал. Зовут её Ксения.

* * *

«Солдат должен бояться своего фельдфебеля больше, чем неприятеля» – эти слова я когда-то вычитал в биографии Фридриха Великого, теперь настало время пустить их в дело. Моей гвардии, как ни крути, не под силу справиться с армией целой страны. Без вариантов, тупо задавят количеством. Взять нужное количество наёмников негде и не на что, да и контролировать их не удастся. А значит, единственно доступный вариант – ополчение. В этом мире боеспособность кое-как вооружённых крестьян котируется примерно на уровне соломенных чучел, и вовсе не без оснований. Мне придётся изменить этот расклад, а для этого нужно подготовить фельдфебелей. Нет, я вовсе не льщу себя военным гением и не думаю, что поставленный в нужном месте засадный полк решит исход главной битвы; просто я интересовался историей, в том числе военной, и знаю, как решали те или иные задачи люди, попавшие в неё победителями. За несколько месяцев невозможно сделать из забитого крестьянина смелого, инициативного и умелого воина, зато вполне можно замордовать его до окончательной потери человеческого облика. Ежедневная четырнадцатичасовая муштра, жизнь впроголодь, тюремная дисциплина, жестокие телесные наказания – и на выходе получается тело, способное по приказу шагать, стоять, колоть копьём, совершенно не разбирая и не интересуясь, есть ли впереди противник. О том, сколько их погибнет в бою и при подготовке, я не особо волнуюсь. После победы у меня будет сколько угодно новых, а в случае поражения они мне всё равно уже не понадобятся.

Первая партия кандидатов в фельдфебели держит строй, а по подмёрзшей земле на них скачут всадники. Я тщательно отбирал сюда хитрых, злобных, нюхнувших жизни мужиков средних лет с недореализованными амбициями; они знают, что в случае успеха станут одними из главных действующих лиц новой армии и стараются изо всех сил, на своей шкуре осваивая то, чему им предстоит учить подопечных. Атака кавалерии – это страшно. Гвардейцы постарались, идут в бой во всём блеске, и когда ты стоишь, прикрытый лишь тонким прутиком и жалким куском дерева, а на тебя несётся огромная лошадь со сверкающим железом всадником, хочется сжаться в комочек и провалиться сквозь землю, лишь бы не оказаться у них на пути. Видно, как обучаемые волнуются и поглядывают по сторонам, отчаянно вспоминая мои наставления, такие неубедительные перед лицом опасности; в это время атакующие, взмахнув мечами, дружно орут боевой клич – и бравые пехотинцы, роняя копья и щиты, разбегаются во все стороны, так что гвардейцам приходится проявить немалую сноровку для того, чтобы никого не затоптать и ни с кем не столкнуться.

Повторная тренировка. На этот раз за спинами обороняющихся находятся двое. Один из них – я. Другой – Гай, бывший скотник шевалье по Льеба. Я присмотрел его ещё на первых занятиях и окончательно укрепился в выборе сейчас, когда он побежал среди последних, не потеряв головы и расчётливо высматривая, где именно находятся всадники. Снова накатывает конный десяток, мужички готовы дрогнуть и побежать легче и охотнее, чем в прошлый раз, и в этот момент спину самого вертлявого обжигает: «Стоять! Держать копьё!! Убью, падла!!» Пока ору во всю глотку и в охотку работаю плетью, краем глаза отмечаю, как с другой стороны так же старается Гай.  Кто-то пробует развернуться, прикрывшись щитом – с шага вырубаю его прямым в голову и тут же широким взмахом побуждаю соседей сомкнуть ряды. Клич! Мужички вжимаются в землю, но стоят, выставив копья, и случается чудо: кавалерия, разделившись на два потока, слева и справа обтекает клочок обороняющейся пехоты. Будущие фельдфебели неверяще распрямляются, глядя им вслед, и медленно начинают расцветать первыми улыбками, а я закрепляю успех, приказав поднести каждому по чашке рома. Они громко переговариваются, в них кипит возбуждение, остаточный адреналин. Меня всё устраивает; именно сейчас до них по-настоящему доходит и то, чему они должны будут научить своих подопечных, и собственная воспитательная роль в процессе.

* * *

При каждой возможности я оттачиваю свои навыки, фехтуя с Владиславом. Там, на Земле, я незаслуженно пренебрегал этим искусством, полагая, что тело, ставшее результатом генетического отбора, правильного питания, тщательной тренировки и работы самых современных медицинских систем, и без того обеспечит мне достаточное преимущество перед аборигенами. С местными вояками, дерущимися по принципу «хватай железяку побольше да размахивай посильнее» этот фокус проходит на ура, но Мрачный на их фоне выглядит пришельцем из будущего. Его манера боя точна и рациональна, он грамотно использует преимущества своего оружия, мгновенно подмечает и беспощадно эксплуатирует недостатки соперника и даже с покалеченной ногой выигрывает любую схватку за считанные секунды, не потратив на это ни единого лишнего движения. Когда в перерыве тренировки я спросил его – где в этом мире учат так драться – он только невесело ухмыльнулся, и, сделав приглашающий жест клинком, пробурчал: «Теперь – здесь». Мы тренируемся вдвоём, на одной из лесных полянок, разнообразным боевым оружием. Наверное, с моей стороны безумие так провоцировать человека, который никого не боится. Сам Владислав относится к этому с иронией, и каждым выпадом, кажется, прощупывает меня: а точно не страшно так подпускать? Точно? Точно? Благодаря физическим возможностям я для него сравнительно достойный соперник, а на крайний случай держу в запасе ещё несколько трюков. Наверняка и он не показывает мне всего, на что способен. Возможно, именно поэтому мы с ним всё-таки не сходимся в драке по-настоящему. Так и живём.

* * *

В роли разведчиков в этом мире чаще всего выступают купцы. Летом и осенью у нас наплыв торговых гостей, многие даже остались на зиму, и мы их изо всех сил не разочаровываем. На всех дорогах усиленные заставы, подготовлены засеки. Гвардейцы чистят доспехи и точат оружие, каменщики надстраивают и укрепляют стены баронского замка, плотники и кузнецы колдуют над разнообразными подъёмно-сбрасывающими приспособлениями, в город непрерывным потоком тянутся крестьянские телеги с продовольствием на несколько лет осады, в общем – графство Я разумно и деятельно готовится к обороне. В паре километров от города вырос складочно-перевалочный пункт с безумной логистикой. Именно туда стекается продовольствие, сортируются зерно и овощи, работают мельница, скотобойня, сыроварня, коптильня. Помимо прочего, туда постоянно везут воду из прорубей, дрова для очагов и костров, фураж для лошадей – настоятельница Прасковья Аугуста, произведённая по такому случаю в суперинтенданты, вместе со своими подружками сбиваются с ног, и я абсолютно уверен в том, что ни один шпион, даже открыто торча посреди этого безобразия с блокнотом, калькулятором, биноклем и десятком подручных, не сможет уследить за происходящим и понять, что в итоге в замок попадает далеко не всё собранное.

С некоторых пор, когда я тренируюсь с Владиславом, нас неслышной тенью сопровождает Ксения. Бог знает, как она ухитряется всегда угадывать нужный момент, но едва мы располагаемся на полянке, как из какого-нибудь куста на миг показывается её серьёзное лицо, и в дальнейшем я периодически ловлю глазами то её строгий, сосредоточенный взгляд, то неотрывно нацеленный Мрачному в спину наконечник стрелы.

Снабжение обучаемого ополчения – безусловно, самый скользкий момент в моих планах. Мои будущие терминаторы живут и тренируются в спартанских условиях в отдалённом лесном уголке, куда не ведёт ни одной наезженной дороги, а для надёжности отделены от остального мира двойным кордоном: внутренней лагерной стражей, занятой в основном поддержанием дисциплины, и патрульными Карпа, получившими приказ хоронить любого случайно забредшего гостя без выяснения личности. В роли стражи я использую бойцов недавно присоединившихся ко мне дворян: для того, чтобы пополнить ряды гвардии, они слишком плохо обучены, а вот держать в узде рекрутов и в бою усилить их ряды – в самый раз. Исчезновение такой массы людей, конечно, не спрячешь, и каждого крестьянина о том, чтобы не болтал с приезжими по поводу рекрутированных парней, не предупредишь. Впрочем, предупредишь – только хуже будет, каждая собака будет знать, что именно ты собирался сохранить в тайне. Поэтому около трети собранных я изначально направил в рабочие отряды. Именно они готовили засеки, именно они сейчас расчищают дороги, помогают лесорубам и каменщикам, таскают воду к котлам и дрова к коптильням и делают миллион других важных дел. Уважаемые гости могут посмотреть на них, даже поговорить и убедиться: все при деле, продохнуть некогда. Ну а суметь посчитать их по головам и сравнить с известными только мне цифрами общего набора по территории графства – на такой подвиг, надеюсь, местные джеймсбонды окажутся способны ещё не скоро.

По ночам территория склада пустеет. Умотавшиеся за день люди расползаются спать, а охрану берёт на себя отобранная Мрачным группа неразговорчивых надёжных ребят. Ночными возчиками командует Антип; под лунным светом они сосредоточенными муравьями перетаскивают отмеченные настоятельницей мешки на сани, собираются в колонну и исчезают по льду замёрзшей реки. Снег на спуске к реке и на льду возле него ежедневно вытаптывается сотнями ног водоносов; шпиону, захотевшему найти следы полозьев, придётся ночью незаметно выйти из города, сделать большой крюк по снежной целине в обход склада, найти подходящее место для спуска, тщательно пропахать лёд, наткнуться на непонятные заметённые следы, прогуляться по ним в нужном направлении и где-нибудь на середине пути получить стрелу в спину от другого любителя ночных прогулок, одетого в зеленый кафтан лесной стражи.

* * *

Всадник без груза, находящийся в хорошей физической форме, двигающийся по приличной дороге и регулярно меняющий лошадей на почтовых станциях, способен в течение нескольких дней подряд поддерживать скорость более двухсот километров в сутки. Так, например, царь Пётр Алексеевич, вообще не любивший медленно двигаться, доезжал из Москвы в Петербург за три дня. Дальнейшее ускорение в немеханический век возможно только за счёт дилижансов или аналогичных карет, в которых пассажир может спать, пока сменные кучера круглосуточно гонят экипаж к желаемой цели. Там, где лошадей менять нельзя, дела обстоят похуже: хороший конь способен два-три дня подряд уносить всадника более чем на сто километров в сутки, но затем ему требуется длительный отдых. На длинном марше без заводных лошадей реально двигаться со средней скоростью пятьдесят-шестьдесят километров в день, это максимум, на что способно животное. Опытный путник, передвигающийся без тяжёлого груза на своих двоих, не так уж сильно уступает кавалеристу – он проходит до сорока километров в сутки и способен довольно долго поддерживать эту скорость. Иначе двигается армия. Не буду утомлять долгими подсчётами, перейду сразу к сути: в этом мире считается нормой, если крупный вооружённый отряд проходит двадцать километров в сутки, а для армии показатель падает до пятнадцати. Почему так? Ну сами представьте: проснулись, умылись, пересчитались, что никто ночью не убежал и не умер, натаскали на целую армию дров, накипятили воды, приготовили еды, хорошенько на весь день позавтракали, собрались, передовые двинулись в путь, прочие ждут – а на дороге шириной в несколько шагов, между прочим, не разгуляешься, отряды выползают один за другим, каждый тащит за собой свой обоз – еду, барахло, оружие, даже шлюх. Дворяне ругаются, кто главней и кому за кем пыль глотать, успевшие рано стартовать в удобных местах устраиваются передохнуть и прожевать обед всухомятку, повторяя утреннюю неразбериху. Когда арьергард двинулся в путь – день уже миновал середину, дорога изрядно разбита теми ногами и копытами, которые прошли по ней утром, а передовые на новом месте уже занимаются устройством лагеря с тем, чтобы пришедшие последними не шарились в темноте, а могли расположиться ночевать на хоть как-то подготовленной территории. Такими темпами, если король весной начнёт собирать армию, до нас она доберётся в лучшем случае к середине лета, что меня решительно не устраивает. По моим сведениям, король настроен серьёзно и вполне разумно предполагает, что неизвестную опасность следует атаковать во всеоружии. Во дворце считают, что он сумеет собрать армию в двадцать – двадцать пять тысяч человек, среди которых будут минимум две с половиной тысячи кавалеристов и три-четыре тысячи лучников; я же, как ни крутись, не наберу и половины этого количества, причём три четверти составят наспех обученные крестьяне. Армия явится во всеоружии, снесёт заставы, пограбит и пожжёт деревни, разнесёт замки моих вассалов, и в итоге, даже если после всяких подготовительных стычек я дам решающее сражение и даже если каким-то чудом его выиграю – соседские феодалы усилят свои гарнизоны за счёт разбежавшихся, запрутся в крепостях и приготовятся к отчаянной обороне. Будет уже почти осень, я толком ничего не успею и останусь зимовать на разорённых землях графства, а у противника окажется целых полгода для того, чтобы оправиться от удара и подготовить следующую кампанию. Не годится. Я долго, один за другим, обдумывал различные, часто взаимоисключающие планы, и в конце концов остановился на самом логичном. Как говаривал Шерлок Холмс, отбросьте всё невозможное – и останется верное решение, каким бы невероятным оно ни казалось. В моём случае верное решение – атака на столицу противника.

* * *

Одна из приятных особенностей этого мира – здесь не знают саней. По какой-то удивительной для меня прихоти местные мастера обошли вниманием этот во всех смыслах замечательный экипаж. Думаю, это случай горя от ума: технологически развитые пришельцы начинали с самодвижущихся колёсных экипажей, бегавших в любое время года; по мере деградации знаний и умений опустились до телег, а про простые и изящные сани к тому времени просто забыли. В результате зимой жизнь практически замирает: крупные магистрали ещё кое-как расчищаются силами живущих рядом крестьян, а большинство и деревень, и замков запасаются всем необходимым и до весны переходят на полную автономию.

У меня нет полководца. Ни один из моих офицеров никогда ранее не командовал более чем полусотней солдат. Мало того, даже если я найду и уговорю выступить на моей стороне опытного военачальника – окажется, что моя армия совершенно не та, к которой он привык, мои новшества для него – странные и нелепые выверты, в общем, ничего хорошего не получится. Да и скрепляет её почти исключительно мой авторитет, так что мне её и вести – и для положительного результата вести так, как от меня менее всего ожидают. Эту кампанию я начал зимой. Однажды вечером всех оставшихся купцов без разбора поместили до конца войны в удобную и основательную тюрьму, а на следующее утро мы выступили.

Я ожидал проблем, но с самого начала всё пошло как по маслу. Как мне и рассказывали, зимняя жизнь действительно полностью замирала, сосредоточившись в протапливаемых помещениях поближе к огню. Под покровом темноты штурмовая группа на санях незаметно подбиралась к очередному замку, карабкалась на не охраняемые по зимнему времени стены, надевала доспехи, распределяла цели и захватывала защитников очередной твердыни прямо в постелях. Быстро разобравшись с хранящимися там запасами, гвардейцы совершали поочерёдные налёты на близлежащие деревни, уводя значительную часть продовольствия, скота, фуража и всех лошадей. Ограбленные крестьяне, не имея возможности ничего сделать, оставались впроголодь ждать весны, в замке укреплялся зимовать мой гарнизон, по проторенной дороге опять же на санях добирались подкрепления, а штурмовые отряды отогревались, дожидались возвращения разведчиков, меняли часть личного состава на новичков и уходили к следующему замку. Первые несколько раз я сам вёл их и первым лез на стены, потом они стали не хуже справляться и сами. Таким образом, к весне моя армия оказалась совершенно не там, где её ожидал бы увидеть король. Нам удалось выполнить стратегическую задачу зимы – оседлать одну из ключевых артерий страны, Полуденный тракт.

Нельзя сказать, чтобы гвардейцы совершенно не встречали сопротивления. Тем не менее, условия были изначально неравными, и одетые в ночные рубашки и тёплые колпаки господа рыцари выкашивались без большого труда. Солдаты, особенно неопытные, набирались впечатлений и боевого духа. Офицеры набирались опыта командования своими подразделениями. Я учился кое-как управлять всем этим кагалом. Рекрутированные новобранцы в захватах не участвовали, продолжая тренировки в своём лесном лагере, зато заслуженные гвардейцы, бандитствующие егеря, флегматичные патрульные и разномастные стражники учились взаимодействовать друг с другом и потихоньку сбивались в слаженные боевые команды. Вменяемых вдов и дочерей покойных дворян я отсылал в монастырь, трудиться на моё и своё благо под присмотром Прасковьи Аугусты. Невменяемым тоже применение находилось. Там, где я не успевал присмотреть лично, наверняка не обошлось без злоупотреблений, но разве кто-то обещал, что будет легко? Отдельно хвалю себя за то, как я решил вопрос с пленными; противостоящие вояки были в основном мужики тёртые, и, оценив соотношение сил, чаще всего бросали оружие. От моего имени им обещали жизнь, и слово не нарушалось, но после того, как обезоруженных рубак сгоняли в хорошо запирающееся помещение, им сообщали более печальную новость: кормить их просто так никто тоже не собирается, благо до местного аналога женевских конвенций ещё сотни лет. Держать пленных, следить за ними, кормить, лечить, водить гулять, охранять – слишком много чести и слишком много хлопот. Вместо этого, чтобы второй раз не встречаться, каждому из них отрубят по три пальца на правой руке и выставят за ворота, а искать тех, кто их приютит, накормит и обогреет, придётся самостоятельно. Пешком и по снегу. Но! Есть вариант. Каждый, кто захочет вступить в мою армию, сможет получить это право, сразившись за него один на один с другим желающим. Проигравших уносят и закапывают, победители едят и пьют за мой счёт, получив справедливую долю и в будущих опасностях, и в будущих прибылях. Как и в случае с Ганнибалом, у которого я подсмотрел такое решение, сработало на ура: попытать счастья решили почти все, и те новобранцы, которые ради зачисления пролили свою и чужую кровь, к весне стали чуть ли не самой лояльной, преданной и восторженной частью войска.

* * *

Я только что сказал, что всё шло как по маслу – и это было неправдой. Насколько легко и просто всё шло с врагами – настолько же я успел намучиться с собственной армией. В старых компьютерных играх вопросы решались легко и просто: смотришь на карту, выделяешь юнит и выбираешь, куда ему идти и что делать. После чего он идёт и делает. В жизни всё оказалось намного сложнее. Для того, чтобы отдать юниту приказ, его для начала нужно найти. А найти – это означает бросить все дела и несколько дней скакать в одну сторону, руководствуясь очень смутными представлениями о том, где этот отряд вообще должен быть. Смутными – хотя бы потому, что в этом мире нет карт. Точнее – они есть в некоторых книгах, ну очень приблизительные и крупномасштабные, уровня примерно «наше королевство и его соседи, какими они были двести лет назад». Таких карт, по которым можно найти деревню Почесучку, просто не существует – тем более, кстати, что большинство деревень не имеет названий. И это ещё при условии, что отряд таки действительно зимует именно там, где он должен быть! Вторая проблема заключалась в том, что посылать письменные приказы полностью бесполезно – и бравые солдаты, и их ещё более бравые командиры не умеют читать. Готовясь к походу, я вытащил из школы пару десятков наиболее сообразительных ребят, в срочном порядке научил их скакать на лошадях и зачислил к себе в ординарцы – благо, перемещающиеся туда-сюда сани настолько укатали зимний путь, что по нему вполне реально проехать. По моей задумке, они должны были передавать по всему войску приказы и контролировать их выполнение – но оказалось, что приказ демона, высказанный в лицо самим демоном, воспринимается совсем иначе, чем приказ демона, переданный на словах каким-то безоружным мальцом. В последнем случае типичной реакцией было «У нас другой приказ... И мы пока всё не выпьем, отсюда никуда не уйдём». Ну и двинуть в морду наглому юнцу, если тот вдруг вздумает настаивать. В общем, систему пришлось перестраивать на ходу – и прежде всего, укрупнять зимующие вместе подразделения. Особенно когда стало ясно, что терминаторов нельзя оставлять в своём лагере до весны, и нужно тоже притащить к тракту и как-то там разместить.

Чтобы было ясно, в мою армию входили около четырёхсот гвардейцев, примерно тысяча двести егерей и патрульных, восемь сотен солдат вассальных дворян, шестьсот свежерекрутированных «дуэлянтов» – и семь с лишним тысяч ополченцев. Самих вассальных дворян, за парой исключений, я с собой не брал – что они восприняли с плохо скрываемым облегчением. Теперь после неизбежной победы королевской армии они легко могли бы откреститься от связей со мной и сохранить свои владения. Но я отвлёкся… Большая армия и огромное количество ртов. Даже без ополчения такая вполне могла бы померяться силами с войском какого-нибудь герцога. Кроме того, как я ни сокращал количество кашеваров, дровосеков, возниц, конюхов и прочего вспомогательного персонала, возлагая всю такую работу на самих солдат – с собой таки требовалось тащить лекарей, кузнецов, шорников, плотников… Для того, чтобы всем этим людям было где жить, у меня оставался один вариант – ещё раз пройтись по уже ограбленным деревням и выкинуть всех крестьян на мороз. Почти на мороз. Снова пошли операции: деревня внезапно оккупировалась моими солдатами, крестьянам давалось пару часов на сборы – и едва успевших похватать тёплую одежду и немного еды людей, щедро раздавая обещания и зуботычины, не слушая криков и плача, увозили в неизвестном направлении. Женщин и детей – в одних санях, злобных и угрюмых мужиков – в других. Им обещали, что они воссоединятся только в освобождаемом рекрутами лесном лагере, где будут жить до весны, а к лету их распределят по моим деревням и помогут обзавестись хозяйством. Конечно, это вызывало неимоверное количество злобы, ругани, плачей, стонов, попыток сбежать и даже открытого сопротивления – и всё же, понимание, что семья по сути в заложниках, и снова её увидеть удастся только при безоговорочном подчинении, удерживало большинство крестьян от сомнительных действий.

Кстати, о занятости. Большинство солдат в этом мире привыкли проводить зиму, чередуя дешёвую выпивку, доступных шлюх и игру в кости – и едва какое-либо моё подразделение достигало замка или деревни, где ему было предназначено провести зиму, как считало свой воинский долг исполненным и настраивалось провести остаток зимы именно так. Дворяне, предвидя неизбежные ссоры и драки, заставляли их осенью сдавать оружие в запертые арсеналы – что меня в походе и на чужой территории, конечно, совершенно не устраивало. С этой точки зрения великое переселение пришлось очень кстати – даже пройдя намеченный путь, солдаты ещё долго бегали туда-сюда по морозу злыми и трезвыми, потроша запасы и конвоируя крестьян. А к тому моменту, когда оно закончилось, я успел ещё несколько раз проехать армию из конца в конец, и все командиры очень чётко уяснили, чего я от них хочу.

Командир моей гвардии нобль Бенедикт, а также его сотники Шива, Захар и шевалье по Марена. Командир патрульных Карп и его заместители Герхард, Жан Лу и Эммануэль. Помощники Мрачного Сиплый, Борода и Антип. Каждый из них был поставлен руководить «округом» – группой зимующих поблизости подразделений, с которыми можно достаточно быстро связаться, и при каждом из них теперь находился один из моих ординарцев, повышенный до комиссара. Главной задачей комиссара было знать все подразделения своего округа – кто командует, где стоит и чем занимается. Командиры округов лично провезли комиссаров по подчинённым подразделениям, представили низовому комсоставу и, поднеся под нос внушительный кулак, потребовали: «Слушаться как меня». Теперь, когда мне что-либо требовалось, я посылал ординарца с приказом непосредственно к комиссару – а чаще с несколькими приказами к двум-трём по дороге. Комиссары умели читать! Поэтому они читали мои приказы своему командующему, согласовывали с ним детали и при необходимости ехали в подразделения воплощать в жизнь – прихватив для сопровождения пару гвардейцев из числа тех, что сами могли кому угодно дать в морду. 

* * *

Весну моя армия встретила раздражённой, трезвой и боеспособной. В принципе, после того, как крестьян увезли и опасаться стало некого, можно было бы пойти привычным путём, запереть оружие и выставить выпивку – но я опасался за то, какой результат будет весной. Если обычно солдаты начинали пить в ноябре, и к концу марта в них уже просто не лезло, то, стартовав в конце февраля, они рисковали прийти в себя только к августу. Со шлюхами тоже было не густо – на армию в десять тысяч человек их нужен не один вагон, и мне совершенно не улыбалась картина того, как двадцать-тридцать здоровых мужиков, зимуя в пустой деревне, ежедневно бьют друг другу морды ради благосклонности какой-нибудь единственной на всех Толстой Лили. Поэтому я объявил недостаток преимуществом. Задачей на остаток зимы в каждом подразделении стала боевая подготовка. Каждый день солдаты, матерясь сквозь зубы в мой адрес, бегали кроссы, качали мышцы, рубились на деревянных мечах, стреляли из лука или бросали ножи. А раз в неделю мимо них проезжали сани, и тот из солдат, кто показывал лучший результат – прыгал в них и уезжал в увольнительную, которую с первой и до последней минуты проводил в единственном на каждый округ увеселительном заведении. Комиссары периодически объезжали деревни и проверяли, чтобы никто не филонил, а чемпионы определялись честно. Командирам я доходчиво объяснил, что в случае любого вреда жизни и здоровью комиссара – разбирательство будет быстрым и беспощадным, даже если они совсем не при чём. С Владиславом такой фокус, конечно, не прошёл бы – но он ещё осенью уехал выполнять специальное поручение, прихватив для этого сотню своих ребят и большую часть моей графской казны. Вернётся ли? Прямо скажем, для него это был идеальный вариант обеспечить себя роскошный остаток жизни где-нибудь подальше отсюда. И всё-таки я сделал столь же уверенное лицо, какое делал во время наших тренировочных поединков – и отпустил его. А если не вернётся… что ж, у меня и на этот случай был план.

Скажите, как вообще армия одного графства – пусть даже преуспевающего – может победить целое королевство? Конечно, на этот вопрос было бы легко ответить, если бы всё королевство состояло из трёх-четырёх графств. К сожалению, доставшаяся мне держава несколько больше. Чтобы объяснить, насколько – придётся сделать экскурс в местную систему аристократии. При этом прошу учесть, что я не пользуюсь местной терминологией, а перевожу её историческими земными терминами.

Самый мелкий из выделяющихся здесь людей называется нобль. Это не наследственное звание и даже не дворянин – скорее, буржуа. Для того, чтобы зваться ноблем, достаточно иметь каменный дом, пусть даже это маломерная однокомнатная конура с печкой. Впрочем, для девяноста процентов местного населения это уже прекрасная и недостижимая роскошь. Следующим в табели о рангах идёт шевалье. Это уже дворянин, рыцарь, причём владеющий замком. Замок в большинстве случаев – это просто двух- или трёхэтажная каменная башня с деревянными перекрытиями, деревянными лестницами и деревянной крышей, но держать в нём оборону в принципе можно. Как правило, у шевалье есть лошадь и несколько пеших солдат, ветер в кошельке и до хрена самомнения. Старший сын наследует отцу и тоже становится шевалье, младших до конца жизни называют ноблями, хотя из имущества у них в большинстве случаев только меч, а вот их дети, даже если вдруг знают отца – уже безродные простолюдины и простые наёмники. Титул шевалье индицируется частицей имени «по», например, шевалье по Льеба.

Самый мелкий феодал с более-менее нормальным замком и солдатами – это барон. Главная башня его замка может быть единственной – но она, по крайней мере, окружена стеной, а возможно даже и рвом. Как минимум своих сыновей он в состоянии обеспечить доспехами и лошадьми, для чего владеет не одной, как шевалье, а пятью-шестью деревеньками. Как правило, бароны – вассалы герцогов, своих же вассалов у них в большинстве случаев нет. Титул барона индицируется частицей «па», например, барон па Дри. Старшего сына барона называют баронетом, младшие сыновья носят титул шевалье, хотя замка не имеют и титула своим детям уже не передают.

Феодал покрупнее – граф. Чаще всего граф является вассалом короля, хотя бывает, что его сюзереном является герцог. Земли у него больше, чем у барона, солдаты многочисленнее, а замок в обязательном порядке снабжён угловыми башнями. Ров тоже обязан быть, пусть даже его последний раз чистили лет триста назад, и теперь даже курица без проблем перейдёт его вброд. Вокруг графского замка в большинстве случаев находится городок, который уже язык не повернётся назвать деревней. Частица в имени – «пу», например, граф пу Я. Наследника графа называют виконтом, прочие сыновья – шевалье. Когда есть возможность, граф выделяет сыновьям по башне и делает их своими вассалами, обеспечив передачу титула шевалье по наследству.

Некоторых особо крупных графов называют маркграфами, они же маркизы. Приснопамятный покойный пу Я к таковым ни в малейшей степени не относился. Как правило, маркграфы живут на границах королевства, и их графства выделяются размером либо для того, чтобы содержать в опасном месте армию покрупнее, либо потому, что славный предок был удачливым драчуном и сумел за счёт соседа изрядно увеличить полученный от сюзерена кусок земли. Вассалы маркграфов по силе и богатству находятся где-то посередине между бароном и шевалье, их также называют виконтами.

Самые крупные феодалы – герцоги. Они в обязательном порядке являются вассалами короля, хотя периодически восстают и пытаются отстоять свою независимость. Как правило, это потомки младших братьев и ближайших сподвижников короля-основателя династии, реже – бывшие королевские рода, присягнувшие соседу-завоевателю. В герцогстве в обязательном порядке есть крупный город, столица провинции, а их замки – местное чудо инженерного и фортификационного искусства. В выпавшем мне королевстве четыре герцогства, и две родовые крепости в них до сих пор носят гордое звание «девственниц» – что означает, что с момента постройки ни один враг так и не смог взять их ни осадой, ни штурмом. Большинство герцогских вассалов – бароны, частица в имени – «пэ».

Наконец, в королевстве есть король и есть его брат, носящий титул великого герцога. Просвещённость монархии выражена в том, что дедушка нынешнего короля снёс унылый замок, ставший когда-то колыбелью рода, и построил на его месте роскошный, но слабо защищённый дворец. Этому красивому жесту – монарху не от кого защищаться в своей столице – уготована немалая роль в моём плане. Зато королевская армия многочисленна, хорошо обучена и экипирована, сильна и способна задать трёпку не то что любой герцогской, а не исключено, что и всем четырём герцогским сразу.

В отличие от нынешнего нерешительного и трусоватого короля его младший брат – закалённый воин, рыцарь без страха и упрёка, истинная опора династии. Его имя произносят без всяких частиц и даже без самого имени, просто: великий герцог. Своих солдат у него не так много, всего лишь две сотни элитной кавалерии, своей земли тоже нет, зато он живёт в столице, командует королевской армией и пользуется заслуженной славой стремительного и талантливого полководца. Именно он для меня – главный противник.

* * *

Так как же победить королевскую армию, выступившую против меня? Добавив к собственной королевской армии четырёх герцогов, десяток маркграфов, полсотни графов и где-то двести баронов – я подытожил общую армию королевства цифрой в тридцать тысяч человек. Конечно, не все они двинутся в поход. Кто-то останется охранять границы, кто-то – следить за порядком дома. Но двадцать – двадцать пять тысяч человек до меня доберутся. В королевском дворце придерживаются тех же оценок. И если я позволю им собраться вместе – мне будет их уже не остановить. Просто никак.

Как я уже говорил, я не льщу себя военным гением. Я читал Сунь Цзы (несколько очевидных мыслей разбавлены девяносто девятью процентами пафосной воды), «Науку побеждать» (напоминает смесь полевого устава пехоты, басен Крылова и мемуаров Паттона), Клаузевица (старательный педантичный философ) и многих других, но наиболее близка мне мудрость маршала де ла Ферт, однажды сказавшего Анне Австрийской: «Сколь я видел, Господь всегда выступает на стороне больших батальонов». А значит, если я хочу победить – большие батальоны должны оказаться с моей стороны. И хорошо бы, чтобы противник был уверен в обратном – иначе он просто уклонится от боя.

Хоть я и не присутствовал на заседании королевского генерального штаба, обладая простым здравым смыслом, план великого герцога в общих чертах нетрудно предугадать. Ещё в конце лета – начале осени он разослал весть о датах и местах общих сборов следующей весной. Дворяне западных провинций, как находящиеся к графству Я ближе всех, не спеша соберутся и примкнут к армии герцога пэ Тов где-нибудь вблизи Закатного тракта. Чуть позже, убедившись, что всё в порядке, к ним из столицы подойдёт королевская рать. Дворяне южных и северных провинций, во главе с герцогами пэ Ма и пэ Ни соответственно, двинутся по обходным дорогам и зажмут мятежное графство в клещи. Дождавшись отстающих, установив связь и убедившись, что противник сидит в укреплениях и ждёт атаки – армии протрубят в трубы, развернут знамёна, перейдут в наступление и снесут проклятого демона к чёртовой бабушке. Отрядам с востока под руководством герцога Шма топать до графства Я дальше всех. Возможно, с этой стороны великий герцог ограничится кавалерией, возможно – дождётся подхода пехоты, а скорее всего – двинет в атаку, рассматривая восточные армии как резерв, который подойдёт уже по ходу кампании, если нужно – довершит разгром, а если потребуется – прикроет при отступлении. И именно такой план я постарался сломать в самом начале.

Полуденный тракт нужен мне из-за того, что на юге весенняя распутица заканчивается раньше, чем в других областях страны. Зимним броском мы зачистили полосу дворянских имений протяжённостью километров в шестьсот и несколько уменьшили количество противников, но это не главное. Если мы при зачистке кого-либо упустили, и он добрался до человеческого жилья – на юге скоро узнают, что армия демона предприняла невиданные доселе манёвр. Если не упустили – в любом случае обнаружат совершенно пустые замки и сёла. Второй вариант предпочтительнее, но даже если первый – что в этом случае предпримут южные дворяне и сам герцог пэ Ма? Конечно, они попытаются сообщить в столицу – но для этого гонцу потребуется незаметно проехать через всю мою армию. Не думаю, что у него это получится. Когда моя армия уже будет топать в столицу – они свою только начнут собирать. Дальше они могут остаться защищать свои земли, могут броситься за мной вдогонку, могут сообразить, что графство Я осталось без защиты и броситься туда – в любом случае опоздают. Часть противников уже исключена из игры, а остальные двигаются туда, где меня давно нет.

* * *

Я уже говорил, что армии в этом мире ходят со скоростью 15-20 километров в сутки. Раньше ходили. От своих солдат я сразу требую тридцати, а через несколько дней, приноровившись и решив возникающие проблемы, добиваюсь и сорока. Для этого моя армия двигается новым порядком. Каждый день половина конных гвардейцев – то есть две сотни – разбивается на разъезды, разъезжается на довольно значительное расстояние и со всех сторон прикрывает движение армии. Если, например, навстречу армии по тракту едет телега купца – первый патруль здоровается, пропускает её и едет дальше, отсекая возможное бегство и возможных свидетелей, а второй через пару минут без разговоров рубит встречных в капусту и скидывает телегу с дороги. Если цель крупновата для патруля – к примеру, в прямой видимости от тракта башня какого-нибудь рыцаря – патруль подаёт сигнал, пара десятков гвардейцев берёт укрепление в осаду, заставляя защитников засесть за стенами, и удерживает их там, пока армия двигается мимо. Сотни гвардейцев точно достаточно, чтобы даже граф со своим гарнизоном не высовывался из замка. Ну а когда солдаты остались сзади – они уже не опасны, догонять нас они точно не будут. Хотя тыловое охранение на всякий случай тоже имеется. По две пятёрки гвардейцев выделяются в обе стороны со специальной целью: двигаться по параллельным дорогам, где таковые имеются, и перехватывать гонцов на случай, если кто-нибудь пошлёт их в столицу с донесением.

Следом за передовыми разъездами идут кашевары. На самом деле они выходят в путь ещё ночью, но вскоре всадники их обгоняют. Их задача – заранее дойти до следующего места ночлега, развести костры, натаскать и накипятить воды и встретить дошедших солдат готовой горячей пищей. Пока те выскребают миски и моют котлы – кашевары уже спят, чтобы посреди ночи снова двинуться в путь.

Дровосеки идут с кашеварами. Пока кашевары таскают воду и готовят еду на дровах, нарубленных вчера – дровосеки рубят и складывают в телеги те дрова, на которых кашевары будут готовить завтра. И те, и другие тяжело работают по вечерам – поэтому днём часть пути, меняясь, едут на телегах.

Основные силы армии двигают налегке и пешим порядком. Для каждого отряда выделена обозная телега, в которую сложены оружие, доспехи и прочие необходимые, но тяжёлые вещи. Охранение из гвардейцев гарантирует отсутствие внезапных атак, а если враг покажется на горизонте и решит сходу атаковать – достать оружие из телеги солдаты всяко успеют.

Изюминка походного ордера – солдаты не встают на ночлег компактным укреплённым лагерем. Вместо этого они растягиваются вдоль дороги, поэтому с утра, перекусив всухомятку, способны выйти и продолжить путь почти одновременно – для того, чтобы к вечеру снова догнать кашеваров, как следует заправиться горячей пищей, и отяжелев, благополучно заснуть. Благодаря сестрице Агате, в горячую пищу добавляются кое-какие травы для лучшего сна – так я спокойнее на предмет того, что терминаторы попробуют ночью сбежать. Конечно, будь у меня в противниках, например, арабская лёгкая кавалерия – такая беспечность была бы смерти подобна. Но, во-первых, кавалерия против нас тяжёлая, рыцарская, к внезапным набегам не склонная. Во-вторых, вряд ли даже какой-нибудь одинокий граф решится атаковать своими двадцатью-тридцатью всадниками целую армию, о пехоте и вовсе речь не идёт. В-третьих, гвардейцы вокруг вовсе не для красоты. Они, между прочим, держат и ночные дозоры. Ну а в-четвёртых, мы двигаемся, отсекая и опережая возможные о себе вести, так что основные силы противника о нас просто не знают.

Замыкает походный порядок вторая половина гвардейцев. Проезжая километров по восемьдесят в день, они изрядно выматываются, поэтому патрулировавшие сегодня всадники назавтра едут в телегах, давая отдых себе и лошадям, ну а две отдохнувшие сотни заступают на их место.

* * *

День проходит за днём, а мы так и продвигаемся вперёд без какого-либо организованного сопротивления. Если обычные армии в этом мире двигаются так, что даже пешеходы без проблем от них убегают и разносят весть о появлении врагов – мы противнику такой любезности не оказываем. Я вижу полно вариантов, какими оставленный за спиной противник мог бы предупредить о нашем появлении – почтовые голуби, дымовые сигналы, отправленные в объезд гонцы с кучей денег на сменных лошадей – но местные вояки о таком совершенно не думают. Создаётся впечатление, что мы могли бы дойти до самой столицы и взять её штурмом в тот момент, когда королевская армия только собирается начать искать меня по старому адресу. Соблазнительный вариант – если не думать о том, что дальше. А дальше будет следующее: беззащитное графство Я захвачено противником, люди разогнаны и убиты, всё, чего я достиг – уничтожено. Я сижу на куче золота в захваченной столице, имея в заложниках короля и его детей, а с четырёх сторон меня окружают армии под общим командованием великого герцога. Печальный вариант, если вдуматься. Поэтому о появлении нашей армии мне приходится предупредить противника самостоятельно.

Гонец от Мрачного нашёл мою армию на марше и принёс долгожданные новости: королевская армия ушла из столицы. Немного арифметики – и становится ясно, сколько нужно времени для того, чтобы она успела отойти достаточно далеко. В назначенный день мы меняем технологию продвижения. Пехота по-прежнему идёт дальше, а вот гвардейцы вместо того, чтобы кружить вокруг – сосредотачиваются на задаче грабить и поджигать каждое селение на пути. Нам уже не нужно ловить и убивать случайных зрителей, напротив – пусть разбегаются и, преувеличивая в десятки раз, рассказывают о том, что видели. Всё новые и новые столбы дыма взмывают в небо, вкладывая в голову даже самого тупого обывателя мысль о том, что дело – труба.

Я не был на месте великого герцога, но можно предположить, как он отреагирует на новую информацию – когда, конечно, её получит. В тот момент, когда почти все силы королевства стягиваются на запад, окружая армию проклятого демона – с юга к столице внезапно и с большой скоростью начинает двигаться неизвестная угроза. Судя по скорости продвижения, в ней нет пехоты – одна кавалерия, да и той не слишком-то много. С другой же стороны – ни в столице, ни вокруг неё серьёзных войск просто нет. Зато там брат-король и принцы-племянники. Откуда эта угроза взялась и как прошла сквозь территорию южного герцогства Ма – совершенно непонятно, если только это не мятеж самого Ма. Но в любом случае, как поступить, очевидно: на демона временно плюнуть, идущие к нему войска – развернуть, а самому бросить пехоту на заместителей и во главе кавалерии вернуться к столице. Армия отошла от столицы на восемь дней пути, значит кавалерия вернётся дня за три. Ещё есть шанс опередить угрозу, ещё можно успеть!

Одно из тонких мест моего плана – как поступит король. Я предполагал, что раз угроза идёт с юга – он, как предусмотрительный и осторожный политик, возьмёт казну, охрану, детей и немедленно уедет на север. Но Мрачный совершенно категорически уверил меня, что подобного быть не может. Такой поступок несовместим с рыцарской честью, и, если король выберет этот путь – возвращаться ему будет просто-напросто некуда. Собственные вассалы откажутся от него и низложат. Выходить навстречу угрозе он, конечно, не будет – но запрётся в столице и постарается дождаться помощи. Именно поэтому его брат будет так торопиться – и именно поэтому попадёт в расставленную мной ловушку. Гонцам, чтобы попасть в столицу, а потом догнать принца и сообщить ему новости, потребуется примерно неделя. Плюс три дня на обратный путь – итого десять. Этого времени моей армии как раз хватает, чтобы, обогнув столицу, встать на Закатном тракте, и целые сутки отдыхать и готовиться к бою.

* * *

Неприятно, когда от тебя ничего не зависит. Я привёл к воде всех лошадей, каких только смог, и зарядил все висящие по стенам ружья – но наступил тот тоскливый момент, когда ход должны делать другие. Увидев армию, перегородившую тракт, передовые разъезды великого герцога резко остановились и умчались докладывать обстановку. Я измучил разведчиков, выгадывая, в каком же месте встать так, чтобы упираться флангами в лес, не давая себя обойти, как при Азенкуре, и чтобы кавалерия герцога подошла к месту на вымотанных скачкой лошадях, и всё это было достаточно рано для того, чтобы герцог отказался от мысли перенести сражение на завтра и предварительно отдохнуть.

Нет, всё-таки настолько хорошо не бывает. Мои четыреста конных гвардейцев перегораживали узкую долину строем в три шеренги, и я был бы совершенно не против, если бы противник решил, что это и есть все выставленные против него силы, и их проще всего пробить бравой атакой сходу. Но нет, сначала выстроилась сотня прикрытия, потом полководец не спеша осмотрел наши позиции, потом десяток за десятком принялись выезжать и выстраиваться войска. Ладно, в любом случае его люди и лошади утомлены изнурительной двухдневной скачкой, а мои целый день отдыхали.

Сигнал! Пропела труба, и передние шеренги противника, разгоняясь, ринулись в атаку. Не вся армия – только авангард, три сотни отчаянных и умелых рубак. Над центральной сотней развевается штандарт самого великого герцога, это одна из его двух элитных сотен. Пора разгоняться навстречу, но я меньше всего собираюсь в самом начале битвы класть в этом ненужном столкновении свою гвардию. Находясь в первой линии гвардейского построения, я подаю сигнал, вместе с прочими резко разворачиваю коня и спешу, объехав в оставленные по флангам промежутки, укрыться за следующими линиями боевого порядка.

Осторожничают. Сотни остановились, герцог снова внимательно разглядывает открывшуюся картину. Мои терминаторы перегородили узкое пространство глубоким строем в двадцать шеренг, а перед ними в землю закопаны десятки острых рогатин и кольев, обращённых остриями к противнику. Щели с флангов, использованные гвардейцами для отступления, сразу же заняли пехотные подразделения «дуэлянтов», их главная задача – подпереть ополченцев с обеих сторон и не дать тем ломануться вбок, в лес.

Брат короля думает, затем принимает решение и подзывает к себе командиров. Его сотня остаётся на месте, в то время как две другие спешиваются и идут убирать заграждение.

Теперь моя очередь. По сигналу терминаторы садятся на землю, а стоящие за ними лучники начинают стрелять. Плотный рой стрел прореживает противника, и по новому сигналу трубы оставшиеся, вытаскивая раненых, сколь возможно быстро отступают.

Перестроение. Вперёд выходят новые сотни. У кавалеристов нет пехотных ростовых щитов, но воины надевают по щиту на каждую руку, и таким образом оказываются довольно прилично прикрыты. Новая тактика: два щитоносца обходят кол и заслоняют от стрел, а находящийся за их спинами третий откладывает щиты, достаёт меч и начинает рубить. Мои лучники стараются выцеливать щели, но получается у них так себе. Наконец, противник отступает; вместе с жертвами предыдущей попытки на земле остаётся несколько десятков лежащих, но препятствие практически разрушено.

Герцог ещё раз осматривает поле боя. Если бы у меня была подзорная труба, я увидел бы, как его лицо наконец-то искривляется в довольной усмешке. О боевых качествах крестьянского ополчения он, вне всякого сомнения, в курсе. Ну а благодаря модифицированным глазам, я обхожусь и без подзорной трубы.

Наконец-то! Полководец опускает забрало, достаёт меч и что-то говорит трубачу. Играет сигнал общей атаки, его повторяют и разносят дальше новые и новые трубы. Штандарты взмывают ввысь, кони бьют копытами, разноцветные плащи развеваются не хуже знамён и вся огромная масса всадников, две тысячи кирасир королевской армии, разгоняясь, несётся на моих терминаторов.

Честно говоря, это действительно страшно. Думаю, сколько бы я ни тренировал ополченцев – от бегства их удержало только то, что бежать было попросту некуда. По бокам отряды стражников, в задних рядах из-за передних ничего не видно, а передние – зажаты между противником и задними. Благодаря фельдфебелям строй кое-как, но удерживает копья. Я позаботился о достаточном запасе стрел, и лучники навесом над головами пехоты пытаются бить кавалеристов, но до англичан им в этом вопросе по-прежнему далеко, а стремительно надвигающийся противник много времени не даёт. Удар! Как спички, ломаются древки, пронзительно кричат погибающие лошади, летят отброшенные или сброшенные на землю люди, а сзади напирает, напирает, напирает новая масса.

Сюрприз! Колья были вкопаны не только перед строем, но и прямо внутри него. Заранее этого было никак не увидеть. Те всадники, которые смогли удержаться в седле и теперь прорубаются дальше, один за другим напарываются на них и продолжают терять лошадей. Терминаторы порой тоже оказываются нанизанными на заграждение, но всё же противник страдает гораздо больше. Ещё один сюрприз. Задние ряды ополчения вооружены пращами, и как только первые ряды кавалерии вязнут, они принимаются за работу. Конечно, снайпера из них аховые, и скажи такому попасть, например, в телегу, а то и в дом – промажет. Но задача у них – подбросить свой булыжник метров на тридцать-сорок-пятьдесят вверх так, чтобы тот на излёте упал в пределах атакующего строя противника. И с этой задачей, пусть и попадая иногда по своим, они худо-бедно справляются.

За всем этим следует кровавая работа. Мужчины, на лошадях и пешие, рубят, режут, колят, бьют, толкают, хватают, ломают, выкручивают, выдавливают, порой даже душат, а чаще всего – падают. Если первые шеренги терминаторов я вооружал щитами и рогатинами, то дальше идут вперемешку багры, топоры, цепы, дубинки, чеканы. Булыжники закончились; задние шеренги забросили свои пращи и, подталкиваемые фельдфебелями, бросились в общую свалку. Удержаться на лошади нереально, да и на ногах – очень сомнительно. Расчёт тупо на количество: даже если противник примет на щит десять ударов и уложит ответными десятерых терминаторов, то на одиннадцатом рука у него просто отвалится. Ополченцы стараются навалиться на спешенного противника вчетвером-впятером, и, пока трое-четверо висят на руках, ещё один наносит удары оставшимся оружием. А дальше я вижу то, что можно назвать чудом, можно – подвигом, а можно – в чём-то ожидаемым результатом. Несколько ещё держащихся на ногах терминаторов разлетаются в разные стороны, и из образовавшегося разрыва выходит великий герцог. Хромающий, залитый кровью, с полуоторванным забралом, потерявший щит, с неподвижно висящей рукой – но живой и готовый сражаться. Оставшиеся воины его отряда пробиваются следом за предводителем. Подняв глаза, он снова видит перед собой шеренги моих гвардейцев. Видит лучников, выстроившихся по бокам. Видит, как я слезаю с лошади, обнажаю свой меч и иду к нему.

До второго ряда заграждений и до стоящей за ними второй половины терминаторов они так и не добрались.

* * *

Однажды древний полководец пожаловался: «Ещё одна такая победа – и я останусь без армии». Моя ситуация проще, ещё одной такой драки мы просто не выдержим. Из пяти тысяч ополченцев, встретивших главный удар, уцелела жалкая горстка. Конечно, погибли не все, но при местном уровне медицины раненых я сразу считаю за мёртвых. Выбыли около двухсот человек из числа солдат вассальных дворян и «дуэлянтов», почти половина фельдфебелей. Ещё две с половиной тысячи ополченцев, составлявших второй заслон, уцелели, но вряд ли боеспособны: один раз побывать в мясорубке и посмотреть своими глазами на её результаты им наверняка хватило. Я оставил их заниматься ранеными и копать могилы; думаю, это максимум той пользы, которую они теперь способны принести. Эту цену мне пришлось заплатить за то, чтобы уложить примерно полторы тысячи кавалеристов из противостоящей мне тридцатитысячной армии. Полторы тысячи человек и одного великого герцога. Чертовски хорошая сделка.

В биллиарде есть такой удар – карамболь. Его суть в том, что бьющий шар совершает два соударения со стоящими, чтобы попасть куда следует. Мне больше всего нравится применять его на обычном столе, в обычной партии, следующим образом: биток идёт, например, левее лузы. Попав в прицельный шар, он меняет направление и идёт правее лузы. Попав во второй прицельный шар – ещё раз меняет направление, и на этот раз заходит в лузу. Вот что-то подобное я и хочу сотворить с королевскими армиями, и первый шар уже поражён. На очереди второй.

Столица деятельно готовилась к обороне. О том, какой враг приближается – ходили самые дикие слухи, но зато было понятно, что продержаться нужно недолго. Королевская армия далеко не ушла, другие тоже в пути – возможно, будет достаточным отбить лишь первый поспешный штурм для того, чтобы дождаться помощи. В столице остались королевские жандармы (четыре десятка битюгов в сверхтяжёлых доспехах, похожие на рыцарей работы Церители), осталась гвардейская сотня лучников, охраняющая дворец, осталась обычная стража – а кроме того, в связи с приближением неприятеля велели открыть арсеналы и выдавать оружие горожанам, разбивая их по десяткам и назначая места в оборонительных порядках. Учитывая, что им предстояло стоять сверху на стенах – вполне серьёзная сила. С трудом удержался от рычания, вспомнив бочку в монастыре. Не люблю стены!

Когда мы оказались в пределах видимости из города, там лениво сыграли тревогу. Лениво – потому что нам следовало, приблизившись, остановиться, выбрать место для лагеря, разбить его, начать укреплять от возможных вылазок обороняющихся, разослать во все стороны фуражиров, найти хорошее дерево, начать готовить осадные орудия, ну хотя бы самый примитивный таран. Вместо этого гвардейцы развернули мой штандарт и лёгкой рысью продолжили движение.

К моменту моего прибытия здесь уже была развита и достигла определённого уровня наука геральдики.  Правда, вряд ли там нашёлся бы для меня подходящий вариант, но как знать? Хороших специалистов по ней в моём распоряжении всё равно не было, поэтому я просто взял два своих любимых цвета и выбрал своим знаком весёлый оранжевый череп на чёрном фоне. Калико Джек, доведись ему увидеть этот флаг, имел бы все основания обвинить меня в чудовищном плагиате, но на этой планете всё равно ничего похожего не было. Хотел бы я сказать, что одним своим видом он вселял ужас в сердца врагов, но это было бы перебором – хотя шёпот «демон, демон!» по рядам наверняка пронёсся.

Конечно, штурмовать город с хода, да ещё и прогулочным шагом, было несколько самонадеянным. Будь в столице нормальная оборона, нас бы насмерть закидали стрелами ещё на подходе. Однако, как я уже сказал, королевские лучники охраняли дворец – и с учётом наличия там казны никак не могли, прошу прощения за каламбур, отлучиться. Ну а для ополченцев лук – не алебарда, из него за два дня стрелять не научишься. Так что обороняющиеся просто стояли на стенах, сжимали свои железяки и ждали, когда мы к ним залезем – чего мы не смогли бы сделать из-за банального отсутствия лестниц. Думаю, почти все из них удивились, когда при нашем приближении ворота центральной башни величественно упали с петель, приглашая нас воспользоваться роскошным, в две нагруженных телеги шириной, путём въезда. И так, удивлёнными, многие из них и умерли, когда часть защищающихся принялась рубить своих товарищей. Филипп Македонский был прав – осёл, гружённый золотом, возьмёт любую крепость. По крайней мере, если этого осла ведёт под уздцы Владислав.  В течение полугода он щедро раздавал моё золото тем, кто хотел слушать, и резал глотки тем, кто не хотел – и в результате добился того, чтобы к лету в столице оказалось рекордное количество авантюристов, лихих людей и прочих любителей лёгкой наживы. Когда на горизонте показались столбы дыма, он собрал атаманов главных городских банд и рассказал им план: взяв любезно предложенное королём оружие и имея гарантии неприкосновенности со стороны демона, вырезать всех, кто помешает грабить город в своё удовольствие. Условия заключённого с местными мафиози соглашения были очень просты: дворец – мне, остальное – им.

Сражения в городе как такового, по сути, не было. Большая часть стражников погибла на стенах – проникшие в ряды защитников бандиты, разумеется, первыми били в спину наиболее опасных противников. Рассеянные и дезорганизованные горожане, пусть и имея численное преимущество, сопротивляться толком не умели. Кто поумнее – бросал оружие, хватал самое ценное и прятался в самые глубокие щели, а с остальными преступники легко расправлялись. Моя же цель ждала нас на центральной площади, и почти вся армия по идущей прямо от ворот очень удобной, прямой, широкой и мощёной улице, двинулась именно туда. Местным фортификаторам ещё только предстоит понять, что предназначенные для обороны и удобные для движения подкреплений улицы, если ничего не предпринимать, столь же удобны и для атаки в противоположном направлении.

Дворец, ничего не скажу, хорош. Богато украшенное, прекрасное снаружи и изнутри, одним своим видом вызывающее радость здание, которое почти не портят разбитые окна, выломанные двери и разбросанные трупы защитников. Королевские лучники своё дело знали, и победа далась нам отнюдь не бесплатно, но, к счастью, когда атакуешь двумя тысячами солдат против сотни, строение, наполовину состоящее из панорамных окон от пола до потолка, становится воистину королевским подарком.

Последний оплот, последний зал, и только здесь приходится пустить в ход таран. Наконец, заложенные с той стороны баррикадой двери поддаются, а груда подпирающих их предметов разваливается. Остановив взмахом руки рванувшихся, первым захожу сам. Здесь всё самое главное. Величественный трон, на нём усталый человек не первой молодости, изо всех сил пытающийся держать прямо спину и достойно выглядеть. У подножия королева и дети. За их спинами – уходящие вглубь и ввысь ряды сундуков. Казна. И сверкающее лезвие двуручного меча, старающееся одним махом снести мне голову. Ух! Это вам уже не просто так, это уровень. Ухожу в глухую оборону, пока не становится легче, пока рядом не оказывается Владислав. Противников четверо, и чтобы справиться со своими двумя, мне приходится напрягать все силы. Бархатные сюрко поверх доспехов, вышитый золотыми нитками зверь… «Леопарды», королевские телохранители. Во всей моей армии вряд ли найдётся ещё кто-нибудь, кто смог бы пережить их атаку. А без занятий с Мрачным и я бы не пережил. Тот, что повыше, по-прежнему рубит со всех сторон своим переростком, а второй, широкий и приземистый, не даёт мне к нему подойти. Пытаюсь перехватить его шестопёр за древко – и едва успеваю убрать руку от удара краем щита. Пытаюсь пнуть щит – и тут же приходится напрягать все силы, чтобы отвести двуручник. Пытаюсь попасть метательным ножом в приоткрытое горло – в плечо уже летит шестопёр. Смотреть, как дела у Мрачного, попросту некогда, и это нервирует – в любой момент его противник может закончить мой бой ударом в спину. Видимо, самое время для тех трюков, которые я держу в резерве на крайний случай. Получив команду, внедрённые ещё в раннем детстве и позже модифицированные медицинские боты впрыскивают в мышцы взрывной коктейль. Воспользовавшись тем, что высокий после очередного удара ещё не вернул клинок наверх, резко перемещаюсь, ложный удар ногой заставляет приопустить щит, сейчас! И разогнанный форсированными до предела мускулами, клинок успевает опередить защиту, прорубая одновременно шлем и обод спешно поднимаемого щита. Крепыш оседает вместе с моим засевшим клинком, теперь я беззащитен перед двуручником, поэтому время для новой легенды – бросаю бесполезную рукоять, и как в кино, ловлю опускающееся лезвие между ладонями. Нет, не останавливаю, всего лишь притормаживаю, отклоняю в сторону и опускаю в прочный наплечник, после чего резким поворотом ладоней, совмещённым с ударом локтя, заставляю выпустить оружие. Дылда тут же выхватывает два длинных кинжала, но теперь добить его – уже дело техники. Наконец-то оборачиваюсь. За моей спиной спокойно стоит Владислав. Дождавшись, пока мой соперник упадёт, он делает десяток шагов и оказывается перед сидящим на троне человеком. Его голос звучит непривычно глухо:

– Ты спрашивал, демон, где в этом мире учат так драться. Когда-то я учил этому здесь.

* * *

После двух прицельных шаров на роль лузы волей судьбы и моей назначен герцог пэ Тов. Наиболее замечательным следствием моего пребывания в столице стала наконец-то личная встреча с моим несравненным источником, вдовствующей благородной Аугустой Вероникой Майей пу Дор – активной и любознательной тётушкой скромной монахини Марии Клаудии Генриетты. На время штурма Мрачный обеспечил её надёжной охраной, а уезжая, мы взяли её с собой – нечего милой старушке делать среди бандитов, когда королевского двора больше нет. В том, что избранным стал именно герцог пэ Тов, нет никакой его личной заслуги – чистая география. Кем бы он ни был, я обязан достичь необходимого результата, поэтому, хотя основные сведения о нём я запросил и получил ещё осенью, всё время пути на запад я подробнейшим образом выспрашиваю Аугусту Веронику о герцоге. О его биографии, взглядах, репутации, вкусах, привычках. Она же и о нём очень даже не против поговорить.

В целом, герцог пэ Тов – неплохой мужик. Рачительный хозяин, умелый царедворец, толковый командир. Крестьяне его любят, солдаты слушаются, король уважает. Пьёт, но в меру, развлекается, но не забывает о делах, вешает, но без злобы. Из четырёх герцогов королевства он, безусловно, первый и наиболее ценимый королём – почему остальные не любят его и относятся с долей зависти. Сейчас он, помимо собственной армии, оказался фактическим командиром всей королевской пехоты, что делает его ключевым оставшимся на поле игроком. Конечно, не считая меня.

Армия на этот раз мне нужна исключительно для солидности. Со мной примерно пять тысяч человек, из которых половина – «терминаторы». Десять тысяч герцогско-королевских вояк пройдут сквозь них и не особо заметят. Поэтому, когда передовые разъезды герцога натыкаются на меня, я стою один, со своим штандартом, пеший, а конь привязан возле палатки. Армию я оставил в лагере на горизонте – пусть будет видно, что она есть, но трудно оценить численность и вооружение. Как и обещала тётушка, герцог оказался не чужд рыцарству; получив моё приглашение на переговоры, он просто сел на коня и приехал. Знает, что один на один при желании я завяжу его узлом, но смотрит без тени страха, скорее с откровенным любопытством. Это вызывает уважение. Приглашаю его пройти в палатку и сесть. Я долго думал, не лучше ли будет пробраться в его шатёр в лагере, например, перед сном, но в итоге отказался от этой мысли. Да, так было бы надёжнее добиться встречи – но не оценит, наоборот. То, что я по-рыцарски вышел в одиночку навстречу всей его армии, должно было произвести впечатление куда лучшее, нежели воровское проникновение. Как и ещё некоторые детали, например, его любимое вино на столе. Наконец, приступаю к делу:

– Вы знаете, кто я. Как Вы знаете, королевская армия собиралась этим летом разгромить меня, и мне пришлось защищаться.

Пока без возражений, хотя в глазах появились весёлые чёртики. На его месте я тоже придумал бы пару едких комментариев.

– Вы знаете и то, что, десять дней назад я встретился в бою с кавалерией великого герцога. Скорее всего, бежавшие с поля того боя присоединились к Вам.

Молчаливое согласие. Он опытный политик и знает: ему незачем реагировать, пока я выкладываю на стол свои карты.

– Узнав новости, Вы как и должно, поспешили на помощь своему сюзерену, и поэтому Вы здесь. Чего Вы, скорее всего, не знаете – восемь дней назад столица пала. Я взял её штурмом.

Лицо даже не дрогнуло, глаза по-прежнему разглядывают меня с безмятежным интересом. Силён мужик, либо просто подозревает, что я блефую.

– Думаю, Вы уже понимаете суть моей защитной стратегии. В лишённой руководства стране наступает безвластие. Одни захотят вернуться домой, чтобы защищать своё, другие – поживиться за счёт соседа. Досточтимые пэ Ма, пэ Ни и пэ Шма задумаются о том, что королевский трон привлекательнее герцогского. Уверен, как минимум этим летом им будет не до меня. Этим летом будет много крови, много сражений и много потерь.

Герцог пожал плечами:

– Какую же роль в этой картине Вы отводите мне?

Заинтересовался. И правильно.

– Вы предводитель лучшей армии королевства. И так вышло, что эта армия и Ваши земли находятся строго посередине между моим графством и занятой мной столицей. Куда бы кто ни пошёл – нам придётся драться. Мы вцепимся друг другу в глотки, следом подоспеет пэ Ни, а дальше пэ Шма, скорее всего, прикончит победителя и станет новым королём. Я хотел бы этого избежать.

Задумался.

– Я хотел бы этого избежать, и вот что я для этого придумал. На пути к столице мне пришлось пройти по землям герцога пэ Ма. Не знаю точно, что там сейчас творится, но, думаю, он занят собственными делами. Я хочу отдать Вам столицу. Конечно, после штурма она не в лучшем состоянии, но Вы быстро наведёте порядок. Кроме того, я отдам Вам половину королевской казны. И мы с Вами дадим клятву не сражаться и не злоумышлять друг против друга, например, в течение пяти лет. Опираясь на армию, которой Вы распоряжаетесь, и на эти ресурсы, Вы сможете приструнить герцогов пэ Ни и пэ Шма. Возможно, для этого даже не потребуется сражаться. Вы станете новым королём и убережёте страну от развала и кровопролития. Что же до меня – имея Ваше слово, я бы обратил внимание на земли герцогства Ма. Да, часть их королевство потеряет – это станет ценой за то, что королевство начало против меня эту войну. Но так королевство потеряет гораздо меньше, чем в случае, если герцоги начнут рвать его каждый себе.

Пэ Тов пристально взглянул мне в глаза:

– То, что Вы говорите, возможно и хорошо, но не имеет смысла. В этой стране уже есть король, и я давал ему вассальную клятву.

Молча откидываю крышку заранее принесённого сундука. Не самое приятное зрелище. Там лежат забальзамированные головы. Король. Наследный принц. Прочие сыновья. Королева. Она ведь могла быть беременной и носить ещё одного наследника. Дочери. Они могли вырасти и родить ребёнка королевской крови. Без вариантов. Всем будет лучше, если к новой династии невозможно будет предъявить претензии от имени старой. Всем. Кроме нескольких человек в сундуке.

Герцог без выражения на лице тщательно осмотрел экспозицию и покачал головой:

– Вы страшный противник. Здравый смысл подсказывает, что именно Вас нужно уничтожить в первую очередь. Возможно, это дорого обойдётся королевству, но, если этого не сделать – страна просто не уцелеет.

Настала моя очередь пристально смотреть ему в глаза.

– Я действительно страшный противник. А ещё – я неплохой друг. И в этом случае – страшный противник для врагов моих друзей. Вероятно, Вы знаете – на моих землях есть монастырь. Им управляет Ваша родственница, Прасковья Аугуста па Лес. Если хотите, я устрою вашу встречу. Она расскажет Вам, как живут те, о ком я забочусь.

Герцог выдержал мой взгляд:

– Это надо обдумать. Но я не вижу здесь, – он кивнул на сундук, – великого герцога.

– Великий герцог храбро и достойно сражался. Он пал как великий воин, которым и был. Я не хотел проявлять ни малейшего неуважения к его телу.

Да, именно так. А ещё у гибели великого герцога было достаточно свидетелей. В первую очередь те остатки его солдат, которых я приказал отпустить. Именно для того, чтобы они об этом рассказали.

– Великий герцог был моим другом. – произнёс вдруг пэ Тов. Черты его лица при этом окаменели и заострились. – Близким другом.

Чёрт. Этого я почему-то не знал. Как же так, тётушка пу Дор, как же так… Так, соберись! Много достоинства, долю печали, и главное искренность, искренность в голосе.

– Мне жаль. Жаль, что обстоятельства сделали нас врагами, и я никак не мог этого изменить. Я искренне уважал его. Он был самым опасным для меня противником во всём королевском войске – именно поэтому я атаковал его первым. И поэтому я тем более хочу избежать повторения этой ситуации с Вами, которого уважаю и считаю вторым по порядку, следом за ним.

Герцог сдержанным кивком поблагодарил. Он встал и, глядя в сторону, несколько минут задумчиво стоял, покачиваясь с пятки на носок. Наконец, придя к какому-то решению, он повернулся ко мне и протянул руку:

– Думаю, мы договоримся.

* * *

Рассказывать осталось немного. После этого разговора события стали разворачиваться совсем не так, как я предполагал. Сейчас, восемь лет спустя, я мог бы вам рассказать, какой отличный из пэ Това вышел премьер-министр. Почти столь же бесподобный, как из Мрачного – глава госбезопасности. Я мог бы рассказать, как бывший скотник Гай передал свой опыт следующему поколению фельдфебелей и в сорок лет вышел на пенсию ноблем. Как я, кляня себя за тупость, рассказывал сестре Агате всё, что мог вспомнить про асептику и антисептику, про гипсовые повязки и организацию военно-полевой медицины. Я мог бы рассказать про Симеона, одного из выживших в битве с великим герцогом, дослужившегося из терминаторов до полковника, и про Акио, одного из комиссаров, оказавшегося гениальным архитектором и пришедшего ко мне с планом перестройки столицы. Но больше всего пришлось бы рассказывать про бесконечные метания по стране, постоянные разъезды в попытках как-то собрать воедино и нормально организовать слишком большой кусок, который по настоянию пэ Това пришлось откусить прежде, чем соседние королевства решили вмешаться в наш милый междусобойчик. Я мог бы всё это рассказать, но на самом деле рассказать осталось об одном событии. Главном. Том, ради которого это всё затевалось.

И снова война. В этом мрачном средневековье некогда строить – все силы уходят то на войну, то на подготовку к следующей. К этой мы готовы уже намного, даже принципиально лучше, но и противник – альянс приморских королевств – осознал, к чему идёт дело и пытается совместными усилиями задавить нас прежде, чем мы станем ему окончательно не по силам. Тем лучше, не придётся за ними далеко бегать. В соседних королевствах уже наметился дефицит наёмников, и после этой битвы, думаю, следующих желающих выйти против нас даже за большие деньги придётся долго искать. На этот раз у меня есть офицеры, умеющие командовать большими подразделениями, и есть настоящий главнокомандующий, куда лучше меня понимающий, что и зачем делать со всем этим кагалом. Значительную часть пехоты по-прежнему составляют «терминаторы», но они уже не чета первым – пройдя суровую школу многоступенчатого обучения, они становятся неплохими бойцами и высоко – по крестьянским меркам – оплачиваемыми специалистами. Это тоже социальный лифт, наиболее возможный для крестьянских детей, и он постепенно приобретает популярность – последние два года набор был уже сугубо добровольным, хватало с избытком. Уровень дисциплины, достигаемый муштрой, позволяет строить их в полки, организованные по принципу испанских терций – с лучниками в роли аркебузиров и арбалетчиками – мушкетёров. Традиционный источник местных вояк – младшие сыновья и внуки шевалье. Из таких я набирал всадников – вырастая в рыцарской среде и с детства умея ездить на лошади, ухаживать за ней и бережно к ней относиться, они одновременно осознавали, что боевой конь, скорее всего, всю жизнь будет им не по карману. Зачисление в кавалерию они воспринимают как награду и отличие, даже важнее денег, и рубятся из седла со всей страстью. На этот раз и у нас, и у противников всё по науке: тщательно выбранное поле боя, укреплённые лагеря, переклички часовых и сложные системы сигналов. Только-только занимается рассвет, когда меня будит Ксения: «Пошли, покажу кое-что интересное». Мы выбираемся из лагеря и направляемся к небольшой роще на краю того, что через несколько часов станет полем боя.

Пока идём, я вслушиваюсь в начинающийся утренний гомон птиц, просто ради удовольствия ловлю в воздухе выпрыгнувшего из травы кузнечика. К этому моменту Ксения вымахала без малого до двух метров, стала из малолетней оторвы великовозрастной и, к ужасу местных блюстителей нравственности, дослужилась до командира отдельного подразделения егерей, которое я по настроению называю то ниндзями, то спецназом. Ко мне в постель она до сих пор не попала, поэтому из принципа спит со всеми подряд, каждый раз демонстративно изображая: вот, мол, с кем приходится иметь дело бедной девушке, пока один тупоголовый демон всё никак не решится.

А рощица-то интересная! Точнее, интересное в ней находится. Помимо некоторого количества срубленных деревьев, образовывающих совершенно не приметную снаружи поляну, и некоторого количества аккуратно застреленных, зарезанных и зарубленных на этой поляне людей, там стоит десяток конструкций, смысл которых мои спецназовцы не могут взять в толк. Покопавшись в памяти, опознаю в них то, что в нашей истории называлось не то баллистой, не то катапультой. Прикидываю дальность: как раз хватит, чтобы добросить приготовленные кучи булыжников до пригорка, просто созданного для того, чтобы в бою на нём разместился штаб одной из противоборствующих армий во главе с демоном. Если кто не понял, напоминаю: демон в этом мире один. Наверное, Ксения удивляется, когда я издаю победный клич, подхватываю её на руки и кружусь вместе с ней в диком варварском танце с бросаниями туда-сюда, разномастными взмахами ногами и подпрыгиваниями. Ну а как ещё реагировать, если местные наконец-то поняли, что от них требуется? Помните рассуждения про Мировой совет и средневековых чуваков? Опустив Ксению обратно на ноги, я делаю несколько шагов в сторону чужого лагеря, поднимаю лицо к светлеющему небу и непонятно кому громко обещаю:

– Даю слово, вы не то что баллисту – вы у меня атомную бомбу изобретёте, лишь бы меня прихлопнуть!

(с) Softwarer
2015 - октябрь 2022