ООН в Крыму, гл. 25. Странный сон

ОТПУСК  ОДНОГО  НУДИСТА  В  КРЫМУ
Курортно-познавательный эротический  роман


Глава 25.  СТРАННЫЙ  СОН  О  СПОРЕ  С  ЗЕВСОМ

*   *   *
Если смотреть на море со стороны Чёртова Камина, то чуть левее внизу из-за Львиной дайки в море резко выступает одиозная скала Лев. Своей довольно нехилой грудью она будто бы бдительно стережёт Золотые Ворота и заодно наречённую в честь этого короля зверей Львиную бухту, а также возвышающиеся над ней две высоченные скалы, Чёрт и Маяк, и три самые большие на Кара-Даге пещеры – Мышиную, Голубиную и Ничью.

Немного далее к востоку есть здесь Запечатанный, Ревущий и Сквозной гроты (последние два уже упоминались ранее, поскольку ближе расположены к Бухте-Барахте), ну, и также наличествуют все прочие каменные прелести и пустоты Кара-Дага. Ведь именно в этом месте находится главный его хребет, испещренный изнутри и снаружи разными полостями и выступами – это же Хоба-Тепе, и этим всё сказано!

Неспешно размышляя об этом, Роман задержал рассеянный взгляд на скале Лев. Переведя его на Золотые Ворота и обратно, а также памятуя о грозном Аиде, он решил для себя, что никакой это не Лев, а самый настоящий, адски страшный пёс Цербер, охраняющий здесь чёртов вход сразу в два царства – подводное и подземное.

Да, но согласно древней легенде у Цербера три головы, а тут всего одна, да и та не особо впечатляющая. И она вечно молчит, как заговорённая, ни разу даже не тявкнет. Выходит, что это и не Цербер вовсе, а всего-навсего какой-то занюханный Хербер одноголовый. Тьфу ты, погань какая придумалась!..

Роман в сердцах отвернулся от этой скальной группы и посмотрел вправо и вдаль.
Отсюда открывался шикарный вид на море, весьма протяжённую Лисью бухту или Лиску. Немного далее, примыкая к ней с юга, простёрлась Лискина мать, бухта Чалка. Ещё далее, вдоль далеко уходящей к юго-западу береговой линии, на фоне сутулого полуострова-великана Меганома хорошо был виден Толстый мыс, который скрывал от взора не очень большую, но довольно уютную бухту Бугас.

Домики на её побережье, едва различимые отсюда у края воды, находятся в небольшой прибрежной долине, примостившейся на восточном краю громадного мыса-полуострова. И почти до линии морского горизонта далеко высунулся в воду и сам Меганом. Роман знал, что за ним прячется прекрасный курортный поселок Судак – в этом году он был как бы срединной по времени частью Романова маршрута по Крымскому побережью, но лишь западным его крылом. И только вдоль берега пролегают очередные этапы пути по ту сторону Меганома – в обширную Капсельскую долину и далее к Судаку.

А ближний горизонт, если смотреть прямо на запад от Кара-Дага, красиво обрамляли доминирующие в этой окрестности вершины хребта Чалка и трехглавого Эчки-Дага или Козьей горы, что возвышается сразу за поселком Курортное. Вообще-то название хребта, весьма обширной балки и довольно протяжённой бухты с одним и тем же морским названием «Чалка» исказили, скорей всего, местные славяне – русские, украинцы и болгары.

Зато крымские татары называют эту местность Чал-Кая, и это более верное название, поскольку происходит оно от словосочетания Чалман-Кая – из-за множества острых и не очень высоких скалистых пиков, рассеянных по этому хребту и по форме своей как бы напоминающих головной убор чалму.

Немного севернее Чалки в виде застывших волнами невысоких гор или в виде одного громадного ковчега с тремя трубами-вершинами поднимается хребет Эчки-Даг – Козья гора. Название это отнюдь не случайное: именно этих небольших и неприхотливых животных когда-то во множестве выпасали на здешних склонах. Три каменистые вершины хребта, их называют ещё Тремя Братьями, как могучие витязи на известной картине Васнецова, доминирует над ближней местностью. Они словно присматривается и прислушивается ко всему и во все стороны света. Не зря, видимо, на Эчки-Даге есть хоть и укромная, но довольно известная среди спелеологов и часто посещаемая ими пещера с красноречивым названием – Ухо Земли.

С дрожью в голосе иные экскурсоводы проникновенно рассказывают туристам, что этот бездонный провал тянется до самого центра Земли. Но дотошные подземные скалолазы чуть ли не до последней пяди исследовали этот вертикальный, очень узкий и извилистый ход глубиной в сто двадцать шесть метров – и даже глубже, согласно другим промерам. Как знать, может быть, это и было всего лишь одно из боковых жерл огромного подводного древнего вулкана, по которому раскаленная вода и газы вырывались в виде мощного подводного гейзера. А может быть, здесь зарождался один из младших братьев Кара-Дага? А может быть это всего лишь обычная карстовая промоина? Но куда так глубоко могла бы тут просачиваться вода и откуда бы ей тут взяться в таком количестве?..
Нет-нет, тут что-то явно не то...

Неспешно перебрав все потроха Кара-Дага, а заодно и все прелести вперемешку с историей его окрестностей, Роман сообразил, что пока принятая им пища будет перевариваться, лучше всего позагорать под утренним солнцем и подремать в виду этих самых то ли Чёртовых, то ли Золотых Ворот. А раз так, то в таком случае костюм здесь может быть только одним – Адамовым.

Смастерив из спальника, одежды и большого пляжного полотенца весьма удобное ложе, Роман лёг на живот и подставил солнцу свои оголённые, всё еще достаточно незагорелые, лишь интенсивно порозовевшие чресла. Мол, вот тебе мой реверс, полюбуйся мною и охорашивай его, пока не разъярилось своим нестерпимым жаром.
И, будучи уже достаточно разморенным на солнце, Роман тут же уснул: недосып, он и на Кара-Даге недосып...

*   *   *
По давнишней своей привычке, минут через двадцать молодой человек проснулся в той же позе, как и уснул – на животе. И подивился своему очень странному сну, который стал как бы продолжением, второй серией вчерашнего сновидения о деятельном участии молодого Селезнёва в обустройстве современного мира после грандиозного раскола древнего праматерика Пангеи... или Гондваны?.. Ааа, да всё равно чего, раз оно такое чересчур архаическое.

Но на этот раз сон был более близким по временным историческим меркам: об участии Романа в совете Олимпийских богов и о жарком споре, возникшем у него с Аидом, по поводу того, где тому лучше всего устроить вход с поверхности Земли в его подземный мир.

Аид хотел сделать его более доступным для человеческой цивилизации и открыть где-нибудь в приморских неаполитанских скалах вблизи Везувия: ну, Италия всё же там, романтика, понимаешь... А Роман горячо доказывал ему неоспоримые преимущества одного укромного уголка, расположенного хоть и далековато от Неаполя, в Крыму, зато тоже вблизи вулкана, но другого – Карадага. Это ведь намного лучше, когда тайный вход в подземелье образуется от большого скопления людей всё же подальше. А то ведь эти наглецы немедленно испоганят всё, устроят из аидова царства проходной двор и загадят его, ведь устроят там не только погляделки, но и посиделки – знаем мы их, как облупленных.

Кроме того и без того, в ад всё равно попадает подавляющее большинство поганых душ не менее поганых и завистливых людей. Так что нечего этим злыдням заранее шляться по подземному царству и выискивать уголки поудобнее для будущего своего вечного там пребывания. Да и вообще, нужно подготовить какой-нибудь очень важный, основополагающий документ, чтобы получить одобрительную резолюцию Зевса по данному вопросу.

И тут узревший Романа верховный бог-олимпиец со злости из-за столь наглого вмешательства презренного земного червя в дела божественные даже молнию метнул в него за невиданную дерзость: где это слыхано, чтобы какой-то ничтожный смертный добивался от верховного бога какой-то поганой, да ещё и письменной, видите ли, резолюции! А ведь богам эта самая глупая письменность вовсе ни к чему. Вот и не знают они её, вот и не пользуются никакими бумажными или иными прочими грамотами. Они и без этой глупости умеют превосходно верховодить!

Из-за такой великой откровенности Роману даже стыдно стало из-за столь безмерного божественного невежества: из-за того, что Зевс никакой грамоте не обучен, он ею и не пользуется! И Роман, уворачиваясь от смертоносной молнии разгневанного громовержца, ... проснулся!

А той самой Зевсовой молнией оказались солнечные лучи, которые во множестве рассыпались по смеженным ресницам молодого человека, расслабленно спавшего на спине, на которую он во сне повернулся. Но как только он снял с лица руку, прикрывавшую глаза от яркого солнца, то из-за снотворного страха, возникшего вследствие настигавшей его неотвратимой кары верховного божества, он вмиг повернулся на живот и... проснулся.

Да уж! И чего только не приснится иной раз человеку, причём, заметьте это особо – человеку совершенно трезвому! Ну, и привидится же вот такое этакое – ещё худшее, чем самые обычные галюники у чрезмерно пьяного или обкуренного человека...

Роман посмотрел на часы: оказывается, да, поспал он совсем немного. Вот и хорошо: всё же за такое короткое время он достаточно хорошо отдохнул после почти бессонной, хотя и супер-сексуальной ночи. К тому же, ведь нужно ещё располагать некоторым временем, чтобы по утренней прохладе, вернее, не по жаре добраться до Курортного. Так что пора отправляться в путь, пока солнце не начало сильно припекать.

Вниз, к берегу моря, он не стал спускаться: вдоль уреза воды от Пограничной бухты до посёлка не пройти, особенно возле скалы Иван-Разбойник с его потайной бухтой. Да и по всему берегу, от Золотых Ворот и до биостанции, там если не скалы отвесные в воду опущены, то невообразимые каменные осыпи обильно разбросаны. К тому же, при продвижении под отвесным берегом сверху всё время чего-нибудь да сыпется. Ладно бы это глина была, а то ведь одни камни срываются!

Так что – нет-нет, мы пойдём другим путем: мы по верху кряжа Карагач доберёмся до пляжа возле биостанции. А от него до посёлка уже одной рукой подать.

*   *   *
Преодолев не такие уж и сложные западные склоны Хоба-Тепе, Роман довольно легко прошёл и четвёртый хребет Кара-Дага – Карагач, следуя почти поверху вдоль длинной его вершины, идущей параллельно морю.

Виды с Карагача открывались очень красивые, и передвигаться ничего не мешало. Жаль, что не только пней от некогда росших здесь вековых вязов не осталось, но нет даже намёка на их ушедшие в историю тени. И никак не вязалось у Романа представление о былом дремучем и чёрном лесе, кара агаче, с видом совершенно облысевшего современного Карагача.
Да-а, что-то неправильное произошло тут когда-то – не то и не так...

Ещё раз о том, что в нашей природе многое происходит не так, он подумал при виде бледно-лиловых кистей так называемой Огня-Травы или купины неопалимой – этого, наверное, самого опасного растения на Кара-Даге.

Купина неопалимая – это довольно крупный травянистый многолетник с перистыми, глянцевитыми сверху листьями, очень похожими формой на ясеневые, и, бесспорно, обладающий очень красивыми цветками. Но если в жаркую безветренную погоду нарвать их или даже просто понюхать, то через некоторое время возникает зуд, затем лицо и руки начинают покрываться волдырями. И после краткого наслаждения божественным ароматом можно получить очень длительные и такие сильные ожоги, что пигментные пятна и рубцы после них могут на всю жизнь остаться у иных любителей позариться на эту опасную красоту.

Коварство Огонь-Травы объясняется тем, что она обильно выделяет летучее и очень ядовитое эфирное масло. Бывает, его испаряется так много, что если к цветам поднести горящую спичку, то эфирные пары ярко вспыхивают и вмиг выгорают бледным голубоватым пламенем. Огонь этот нисколько не вредит растению, поэтому его и называют в народе неопалимой купиной.

Роман знал о подлом коварстве лиловато-лилейной с виду красавицы, поэтому держался от неё подальше.

(продолжение следует)