Муза и Пегас

 
    Однажды бессмертный крылатый конь Пегас, один из сыновей Посейдона, вместе с прекрасной, как утренняя заря Музой по имени Талия, ранним летним утром залетели в офицерское флотское общежитие.
    Почему прилетела Муза комедии, а не Муза трагедии Мельпомена?
     Да очень просто – на Лейтенанта без улыбки смотреть было нельзя. Он постоянно путал божий дар с яичницей, а абордаж с амфибрахием.
     Общага, где жил флотский баклан расположилась на склоне лысой дальневосточной сопки. В военно-морской базе ее называли «Сороконожка». Да и как ее можно было  по-другому назвать? Здесь жили двадцать молодых холостых лейтенантов с кораблей Приморской флотилии.
     В небольших комнатах, напоминающих «свинцовые венецианские камеры» пахло пропащей ни за что молодостью. Роль столов играли перевернутые деревянные ящики из-под банок томатного сока. Стульев не было, так как это считалось пережитком капитализма. Гвозди в частично побеленных стенах заменяли платяные шкафы. Запахи, что бродили по общежитию наводили мысль о самоубийстве.
    Глядя на все это, непроизвольно возникала мысль; здесь жили приговоренные к смертной казни за преступления против Человечества. «И скучно, и грустно, и некому руку подать».
    Лейтенант, командир группы управления артиллерийским оружием БПК – большого противолодочного корабля, что стоял привязанным к пирсу в двадцати минутах ходьбы от общаги, продрал утром глазенки среднерусского разлива. Посмотрев в грязное окно в серой паутине, парень вспомнил, что накануне в общаге была встреча Бахуса с Вакхом. По спине, как слоны,  пробежали мурашки.
    Подумав о дурной привычке, вставать, когда не хочешь и ложится, когда не можешь, Лейтенант, завязав на узел своего «гвардейца», в трусах собрался в гальюн, в уборную значит сделать святое для человека дело. Выпитые накануне пиво и водка к мочевому пузырю были беспощадны.
     Парень нетерпеливо открыл дверь и столкнулся в проеме губа к губе с обаятельной лошадиной мордой с добрыми флегматичными фиолетовыми глазами. На спине коня сидела женщиной неописуемой красоты в длинном розовом платье до пят и с рассыпанными на плечах волосами цвета спелой пшеницы.
     Стресс и ужас от увиденной неожиданности был непередаваем. Парень икнул так, что чуть не выронил себя из себя, а «струя Ильича» - не полилась у него прямо из носа.
     - Ты кто? – спросил Лейтенант утреннего гостя, позабыв, что минуту назад стремился к писсуару, как совесть к убийце.
     Любимцу Муз со сложенными к хрупу белыми крыльями надо было бы ответить: «Конь с Музой!» и разойтись, но он, зацепившись губами за Лейтенанта, стал умничать:
     - Я Пегас, могу, как мой отец Посейдон создавать потоки воды, куда бы ни ударил копытом. Созданные мною источники питают Муз вдохновением и творчеством.
     - А мне ты зачем? – спросил Лейтенант, хотя от глотка воды с бодуна не отказался бы.
     - По Парнасу прошел слух, что ты тайком пишешь стихи и рассказики во флотскую газету «Гальюн таймс». Прилетел с Музой помочь тебе.
     - Подожди, иначе обоссусь, как кузнечик! - Лейтенант стал натягивать на голые коленки брюки. – Проходите, гостями будете. Поставите бутылку – хозяевами станете! - парень шнуром полетел по коридору в гальюн.
    Полутемный коридор имел вид пути на плаху. Освещался привязанной к потолку единственной вечно мигающей лампочкой, похожей на повешенного. Могло показаться, что здесь таинственно бродили призраки тех, кто жил раньше.
     Расспугав своей струей окурки в унитазе, Лейтенант вернулся к себе в «камеру», так все называли свои комнаты. На аскетической койке с пробковым матрасом сидел золотистого цвета Пегас с прижатыми крыльями и копытом без подков листал тетрадь парня с его рассказами.
     Напротив, на ящике сидела Муза, держа в руках золотую уздечку коня, и морщила свой сократовский лобик. Или лобок? Я путаю эти понятия.
     Было видно, что гости хотели понять сюжет нового рассказа Лейтенанта.
     - Слабо пишешь, Лейтенант! Слабо! – подняв голову от тетради, сказал Пегас. - Сюжеты в рассказе размыты. Кульминации нет. Развязка как при затяжном оргазме. Да и юмор у тебя ниже пояса. Слово «задница» в рассказе написано тринадцать раз. Разве так можно? Ведь такого слова в русском языке нет!
     - Как это нет? – неподдельно удивился Лейтенант. – Странно, задница есть, а слова нет?
     В воздухе, как английский смог, висела зеленая с серой оскоминой тоска. Пахло помойной ямой, вчерашним туалетом, протухшей рыбой, дальневосточной дикостью и убогостью. Глядя на все «это» на ум приходили слова: «Родина слышит, Родина знает, где ее сына жизнь пропадает!»
     - Слава моим родителям - Зевсу и титаниды Мнемосины, что открытого мата здесь нет, - поддакнула Муза, звякнув в руке уздечкой, и добавила. - Хотя парень умудрился в слове "хрен" сделать четыре орфографических ошибки.
     - Вы почитайте рецензии на мои рассказы. «Талантливейший, широкой души автор с тончайшим чувством юмора». «Имеет редкий в наше время оптимизм, позволяющий читать произведения взахлёб!». «Автор, с прекрасным чувством иронии и сарказма», - начал тарахтеть языком о пол Лейтенант.
     - Ты это девчонкам под шампанское в кабаке рассказывай, а не нам! Нечего мозги компостировать, - печально известный своей дикостью Пегас остановил хвалебную оду Лейтенанта. – Ты только послушай, что сам написал: «Небо на горизонте рдело!», «Артустановка упылилась встречь ярилу огня», «Круговертный векторный глас командира корабля в отишии гремел медным тазом», "Лейтенант в кафе "Дельфин" уехал в заколенки".
     - Ты сам-то понял, что написал? – спросила Муза. - Так ты скоро совместишь мигающий компас с росистым лагом на фоне штурвального курсографа в утренний закат!
     - Что вы понимаете в аллегориях и метафорах? Путаете аллюзию с анафорой! – огрызнулся Лейтенант. – Вам бы только некрологи писать, а нетленную русскую литературу!
     - Все! – не вытерпел Пегас. – Надо закрывать эту лавочку! Он нам всю маринистику испоганит. Что люди будут думать о нашем океанском, всепогодном, сверхзвуковом военно-морском флоте?  О мужестве и героизме наших моряков? Мальчишки станут бояться идти на флот!
     - А может дать ему еще один шанс? – с женской участливостью спросила Муза. – Вдруг парень одумается, поумнеет, выйдет из рамок мирских утех и станет писать не о кражах и пожарах, а о чувствах своих товарищей в боевом походе? О решении внутренних духовных конфликтов? По-новому опишет красоту моря в штиль и шторм? Станет новым Айвазовским, но в литературе? Опишет  стойкость, героизм и мужество моряков в дальних походах?
     Пегас был непреклонен:
    - Независимо от прилета Музы, если можешь не писать – не пиши!

2022