Иван Быкович. Жил-был царь. Архангельск. Реконстр

---
     Сказка реконструирована почти на треть. Много пропусков. Словно рассказчик постоянно отлучался по своим повседневным делам, то у него коза в огород забрела, то сосед просил полушку на винушку, то старуха дом мела и старика рассказчика в мусор смела.
++++++++++++++++++++++
 
     Жил-был царь, и была у него царица. Жили они долго, а наследника у их не было.
     И вот как-то шёл мимо их городу старец слепой с собакой поводырём. Позвала его на кухню кухарка царская, сожалела его. Накормился он, напоился, у печки на лавочки и притомился.
     Утром только умывшись золой с под печки, сказал старец, что сон видел чудной, что если царица откушает щучьей ухи, из той щуки, что с утра торгуют на самом дальнем конце рынка, то с т ой ухи царица пополнеет и родит царю наследника.
     Кухарка эту историю сказывала царицыной служанке, а та пересказала царице. Тотчас приказано было купить тую щуку. Служанка сбегала в самый дальний конец рынка, нашла самого завалящего рыбака, а у того сторговала за сто рублёв щуку.
     Эту щуку сварили, уху съели царь с царицей и служанка, а помои вынесли быку.
     Царица и служанка, и бык с ухи обрюхатели, и через скорое время царица родила Ивана-царевича, служанка вынесла на свет Ивана Девича, а бык столет разинул рот выше ворот и выкинул Ивана Быковича.
     Растут эти ребята не по годам, по месяцам, и выросли ребята двенадцеть месяцев как двенадцать годков, и стали ходить-гулять по улицами, молодцев на силушку пробовать. Так что вскорости все молодцы стали братьев другими улицами проходить.
     Вошли в силу три Ивана, стали просить у царя себе выезд. Разрешил царь-батюшка выбрать им себе коней. Вот и стали братья по царским конюшням ходить, выбирать по коню.
     Иван-царевич, Иван Девич выбрали, а Иван Быкович не может выбрать: к какому коню придёт, рукой тяпнет, конь с ног долой.
     А был там старый конюх, который ещё деду нынешнего царя коней выучива. Дык тот сказал, что Быковичу тут такого коня не найтить, а есть мол старый амбар, он уж в землю врос словно погреб, вот там есть два коня старой выучки, вот сних и можно только такого коня выбрать. Ан Быкович пришёл в погреб, а там смотрит, стоят два коня.
     Одного тяпнул, конь устоял:
     — Это по мне, говорит Быкович довольный.
     Вывели братья коней и поехали все в чисто поле искать себе не покоя, а поединщиков. В чистом поле гуляли день, а за ним ещё год, и приехали к мосту Калинову. Там муха летела в Киев молиться, она им насказала, что отседова лучше уйти, бо по ночам через мост этот Калинов Издолища змеевы проезжают с той стороны речки Самородиновой, коя с ниоткудова течёт, и всё округ эти Издолища пожигают, мост только не могут, потому как он Калёновый на самородиновой водице.
     Иван Быкович тогда и говорит братьям:
     — Братья, построим здесь шатёр, будем ночевать. Да будем воевать этих Издолищей.
     Построили шатёр. Иван Быкович говорит:
     — Давайте, братья, метать жеребей, кому не спать, караулить у моста Калинова.
     Бросили жеребей, досталось Ивану Девичу. Иван Девич сел караулить, а Иван Быкович и Иван-царевич пошли в шатёр, спать легли.
     В шатре Ивану Быковичу не спится, думает он:
     — Пойду, его досмотрю, Девича, каково он караулит.
     Пришёл, а брат спит, да храпит, сильней только порог скрипучий шумит. Сел тогда сам караулить Иван Быкович под мост.
     А как раз в подполночь едет по мосту проклятое Издолищо о трёх головах. Да только он выбрался на мост, как у проклятого Издолища конь подпинаится, на нос подтыкаится. Рычит змеиное Издолище:
     — Что же ты, конь, подпинаишься, на нос подтыкаишься? Кого я боюсь? Есть на свете один, Иван Быкович, я того на одну долонь посажу, другой придавлю, у его одна пена выйдет.
     Иван Быкович слушал, слушал похвальбу Змеища, выскочил из-под моста и говорит:
     — Чем ты, проклятое Издолищо, похваляешься?
     — Я похваляюсь своей силой, заходи Иван сюды, на мост, будем силою мериться, духом правдиться.
     Иван Быкович зашёл, Издолищо спрашивает:
     — Далёко-ле у тебя, Иван Быкович, дух несётся по мосту?
     — У меня до полумосту только.
     — А у меня в три вёрсты. — Ну-ко дунь, — говорит Издолищо.
     — Нет, я не дуну, у меня одна голова, да и та больна, ты дунь, у тебя три головы.
     Проклятое Змеище хочет дунуть, духи направляет, вдыхает, шею вытегает, Иван Быкович изловчился, выхватил саблю из кармана и отмахнул все три головы у Издолища; эти головы и тулово с мосту свалил, прибрал, сам пошёл в шатёр спать.
     На утро Иван Девич приходит с караулу в шатёр, Иван Быкович спрашивает:
     — Каково, брат, ходил, кого воевал?
     — Тихо, тихо, брат, на голове волосом не вянуло во всю ночь, ничего я не слыхал.
     Утро стало, поехали они в поле гулять, весь день проездили, ночевать опять приехали к шатру, к мосту.
     Опять бросили жеребей Иван-царевич и Иван Быкович, досталось караулить ту ночь Ивану-царевичу. Иван-царевич пошёл караулить, а два брата спать легли в шатре.
     Ивану Быковичу опять не спится, решил посмотреть, как Царевичу служится. Пришёл, а Иван-царевич спит, да так храпит, как только сильней порог скрипучий шумит. Иван Быкович тогда сам сел караулить под мост.
     А как раз в подполночь едет по мосту проклятое Издолищо о шести головах. Только в мост въехало Змеище шестиглавное, как тут у шестиглавного конь начал подпинаиться, на нос подтыкаиться. Кричит-рычит Шестиглавное:
     — Что же ты, конь, подпинаешся на нос подтыкаишся? Кого я боюсь? Есть на свете Иван Быкович, да он ещё малый, я того на одну долонь посажу, другой придавлю, у его одна пена выйдет.
     Иван Быкович, слушавши эти речи, выскочил из-под моста и кричит Змеищу:
     — Чем ты, проклятое Издолищо, похваляется?
     — Я похваляюсь своей силой, заходи сюды на мост, будем силою-духом с тобой мериться.
     Иван Быкович зашёл, Издолище и спрашивает:
     — Далёко-ле у тебя, Иван Быкович, дух несёт по мосту?
     — У меня до полумоста только.
     — А у меня на шесть вёрст дух несёт, с кажной головы по версте. Ну-ко ты дунь.
     — Нет, ты дунь, у тебя шесть голов, а у меня одна и та больна.
     Проклятое Издолищо хочет дунуть, духи направляет, шею вытегает, Иван Быкович выхватил в ту пору саблю и шесть голов срубил у Издолища, свалил тулово в ту же кучу, что трёхголового под мост Калинов и спать пошёл в шатёр.
     Утром приходит полусонный Царевич, Быкович его и спрашивает:
     — Каково же, брат, ты караулил?
     Отвечает Иван-царевич:
     — Тихо, тихо, брат, на голове ни един волос с волосом не вянул ни разу, ничего я не слышал.
     Наутро опять в поле поехали день гулять, приезжают к мосту третью ночь ночевать.
     Иван Быкович говорит:
     — Я пойду караулить, а вы в шатре не спите, картами играйте, а если заслышите, что если мой конь ногами землю бить будет, вы его спустите с цепей.
     Пошёл Иван Быкович караулить третью ночь, сел под мост, сидит караулит; глядь, а к полуночи как раз идёт проклятое Издолище об девети головах.
     Взъехал он на мост и только он по мосту Калинову шагнул, а у проклятого Издолища конь стал подпинаться, раз да другой. Срычал, срычал Издолище Поганое:
     — Что же ты, конь, подпинаешся на нос подтыкаишся? Кого я боюсь? Есть на свете Иван Быкович, я того на одну долонь посажу, другой придавлю, у его одна пена выйдет.
     Иван Быкович, сушамши похвальбу Издолища, выскочил из-под моста и говорит.
     — А ты, проклятое Издолище, чем ты похваляешься.
     — Я похваляюсь своей силой, заходи сюды на мост, будем силою-духом с тобой мериться.
     Иван Быкович зашёл, Издолище и спрашивает:
     — Далеко-ле дух несёт твоя сила?
     — До полумоста.
     — А у меня за девять вёрст, каждая голова по версте.
     — А у меня на девять вёрст дух несёт, с кажной головы по версте. Ну-ко ты дунь.
     — Нет, ты дунь, у тебя шесть голов, а у меня одна и та больна.
     Проклятое Издолищо хочет дунуть, духи направляет, шею вытегает, Иван Быкович выхватил в ту пору саблю и шесть голов срубил у Издолища, а три головы не мог свалить, остались они у Издолища.
     Схватились они дратця. Дрались, дрались, Издолище Ивана Быковича и здавил под себя, смял. Конь Ивана Быковича ногами в землю бьёт, просится на подмогу, да семицепье не даёт, а братья спят, не слышат.
     Иван Быкович конается проклятому Издолищу:
     — Проклятое ты Издолищо, дай мне разуть со правой ноги сапог, со белым-светом проститься.
     Издолищо дал, Иван Быкович снял сапог, бросил коню в семицепье и разорвал его. Конь прибежал и срыл Издолища с Ивана Быковича.
     Тут выхватил Иван Быкович саблю, и срубил головы остальные, свалил эти головы и тулово в стару кучу.
     Пошёл в шатёр Быкович к братьям, а они спят. Он их будит и бранит своих братьев:
     — Что же это вы, братья, вам велено было спустить коня, подьте-ко посмотрите, что у меня там поделано.
     Свёл и показал братьям восемнадцать голов и три тулова. Братья себя руками только хлопают.
     — Тепере, братья, надо ехать нам прочь от моста, — говорит Иван Быкович.
     Ехали, ехали, доехали до большого дому; стоит большой дом, со всеми кокорами, превеличающий, большой дом.
     Братья хотят заходить в дом обедать. Иван Быкович говорит;
     — Наперво я один захожу, послушаю, что в этом доме деится.
     Иван Быкович обвернулса мушкой, залетел в дом, на потолок сел. Сидит на потолке, выслушиват.
     А тут как раз сидят мать Егабиха и три жены змеюки Издолищей. И говорит, жалится малого Издолища жона.
     — Матушка, матушка, вор-от Иван убил твоего сына родимого, моёго мужа любимого.
     Старуха Егабиха говорит:
     — Поди на дорогу, обвернись им кроваткой тисовой и периной пуховой, лягут они на кроватку, их растреснет, разорвёт на маленьки зернеца.
     Идёт друга середняя невестка, тоже жалится старухе Егабихе:
     — Матушка, матушка, вор-от Иван убил твоего сына родимого, моёго мужа любимого.
     Старуха Егабиха говорит:
     — Поди обвернись колодчём, ключевой водой и чарочкой золотой. Станут они эту воду пить, их разорвёт, растреснет на мелки маковы зёрна.
     Идёт третья невестка.
     — Матушка, матушка, ворот Иван убил твоего сына родимого, моёго мужа любимого.
     Старуха Егабиха и ей приказыват:
     — Поди обвернись на дорогу-ту кустиком раскитным, с ягодыми изюмными, будут они исть, их разорвёт, растреснет на мелки маковы зёрнышка.
     Иван Быкович выслушал говорья все эти, вылетел, обвернулса назад в человека, говорит братьям:
     — Поедемте, братья, от этого дому прочь, как можно нам надо отсюда убраться.
     Поехали три брата, стоит на дороге кроватка тисова и перинка пухова. Эти братья желают легчи и говорят брату:
     — Иван Быкович, надо нам бы отдохнуть на кроватку с устатку.
     — Нет, братья, вы не слезавайте с коней, я один соскочу, попробую ей.
     Братья сидят, он соскочил, тюкнул кроватку сабелькой, поперёк пересёк, а там баба лягается поперёк, кровь с ей лиётся. Братья испужались, к коням своим прижались.
     Едут они вперёд, смотрят, а стоит на дороге колодеч, ключева-вода и чарочка золота.
     — Нам бы надо напиться, — говорят братья.
     — Вы, братья, не слезайте, я один попробую — говорит Быкович.
     Опять соскочил он с коня, колодеч тюкнул, там баба поперёк, он её перерубил, так она дымкой вьётся, с её кровь лиётся.
     Поехали прочь. Ехали, ехали, стоит кустик ракитовой, ягодки изюмовы. Иван Быкович соскочил с коня хватил кустик саблею, его пересёк, а там баба поперёк лягается, с ей кровь лиётся.
     Говорит Быкович братьям:
     — Ну, братья, вы теперь за мной держитесь, будет за нами велика погоня.
     Гонили, гонили, гонили, потом соскочил Иван Быкович к земле припал ухом, слышит, а там погоня звучит. Наганиват их баба Ягабиха, сама в ступе, подпирается пестом.
     А на дороге, глядь, стоит жалезна кузница. Иван Быкович поднял у жалезной кузницы угол, и заехали все с конями.
     Пригонила тут и баба Егабиха. Пригонила и говорит кузнецу:
     — Вор-кузнец, отдай Ивана Быковича, посади его на язык мне, заглотну, ничего тебе не сделаю.
     Кузнец и говорит:
     — Я посажу на язык, только ты, Егабиха, обскочи кругом эту кузницу, пролизни двери жалезные языком, тогда и посажу его на язык.
     Егабиха обскочила кузницу, пролизнула двери, кузнец схватил ей за язык клещами, а Иван Быкович выскочил и зачал ей железными прутьями дуть. Дул-дул-дул, продул кожу и высовал прутья за кожу.
     Егабиха ему замолилась:
     — Иван Быкович, впредь таковой не буду, ради Бога меня до смерти не застегай.
     Иван Быкович овернул Егабиху кобылой, сел и погонил. Гонял-гонял-гонял, кобыла спотела, упарил её совсем, коли еле она плетётся.
     Едет как раз тут навстречу старик волшебный на кобыле, Егабихи Змей-отец. И говорит он:
     — Ну, давай, Иван Быкович, со мной правдаться, соревноватться. Только положим залог: кто кого обгонит. Если ты оправдаешь меня, дак я к тебе в услуженье пойду, а как я тебя оправдаю, дак ты мне брата отдашь с конём.
     — Давай, — отвечает Иван.
     Погонили правдаться. Старик Ивана Быковича оправдал, Егабиха еле плелася под Быковичем. Вот Иван Быкович брата одного с конём старику-ить и отдал.
     Ивану Быковичу, однако, брата с конём стало жалко. Он вздумал у старика брата воровать. Он его догнал, за кустом спрятался, а коня свово на дороге поставил, старик засмотрелся, тут Быкович брата у старика украл, а коня не может никак.
     Конь-то был прикован на цепях; стал Быкович раскаивать коня, цепи забренчали, старик волшебной услышал и говорит.
     — А ты вор, Иван Быкович, ты брата украл и коня хошь укрась, я тебя c виной этой не прощу. Но я тогда тебя с твоей виной прощу, когда ты сходишь за тридевять морей, за тридевять земель по невесту мне, а братья у меня по ту пору будут служить.
     Вот Иван Быкович и пошёл по невесту пешком, одинцом. Шол-шол-шёл, и выскочил тут Ерышко белой-балахон, лоб залощил, глаза вытаращил.
     — Здравствуешь, Иван Быкович. Ну, примай меня в товарищи?
     — Ты на что горазд?
     — А я горазд в ложки через море людей перевозить.
     Идут-идут-идут, выскочил Ерышко белой-балахон, лоб залощил, глаза вытаращил.
     — Здравствуешь, Иван Быкович.
     — Здрастуй, Ерышко.
     — Примай меня в товарищи.
     — А ты на что горазд?
     — А я горазд свататьсе.
     — Мне таки люди надо.
     Пошли трое, шли-шли-шли, выскочил второй Ерышко белой-балахон, лоб залощил, глаза вытаращил.
     — Здравствуешь, Иван Быкович.
     — Здраствуй, Ерышко.
     — Примай меня в товарыщи.
     — А на что ты горазд?
     — А я горазд вино пить.
     — Мне таких людей надо.
     Пошли трое, шли-шли-шли, выскочил третей Ерышко белой-балахон, лоб залощил, глаза вытаращил.
     — Здравствуешь, Иван Быкович.
     — Здраствуй, Ерышко.
     — Примай меня в товарыщи.
     — А на что ты горазд?
     — А я горазд хлеб исть.
     — Мне таких людей надо.
     Пошли. Шли-шли-шли, выскочила старушка, две ноги в одном лаптю, шавкает:
     — Ждраштвуешь, Иван Быкович, примай меня товарищи?
     — А ты на что горазда?
     — А я горазда сходить по невестино платье, что луччее никто не найдёт.
     Иван Выкович взял ей в товарищи. Шли-шли-шли, тут четветей Ерышко выскочил.
     — Здравствуешь, Иван Быкович.
     — Здраствуй, Еурышко, сколь же вас тут.
     — Примай меня в товарыщи.
     — А на что ты горазд?
     — Я гораз из ступы пестом стрелёть.
     Взял и его. Пришли к мору, Иван Быкович закричал:
     — Ну-ко, ты, Ерышко, можешь людей через море в ложке перевозить?
     Прибежал Ерышко, из кармана ложку выхватил, на воду ляпнул, сделался корабль.
     Сели в корабель все и побежали за море. Через море перебежали, Иван Быкович посылает Ерышка того, который гораз свататься.
     Ерышка хорошо сватается, царь соглашается и говорит:
     — Я невесту отдам, если, сколь у меня есть вина, всё выпьете.
     Иван Быкович призвал Ерышка, которой может вино пить. Посадили Ерышка за стол и стали подавать рюмочками, да кумочками.
     Ерышко говорит:
     — Что вы носите мне кумками? Носите ведёрками.
     Стали ведёрками носить; он за ту щёку ведро, за другу ведро, третьим попихнёт, мало уйдёт. У царя вина мало стало. Сватовщики всё в одну сторону сватаются, невесту забирают.
     Царь говорит:
     — Если сколь у меня хлеба есть — съедите, тогда отдам.
     Садится другой Ерышко хлеб исть. Ему подносят ломотками, он говорит:
     — Что мне ломотками носите, мне ковригами.
     Стали носить ковригами; он ковригу за одну шшоку, другу за другу, третьей попихнёт, мало уйдёт. У царя хлеба мало стало, приел Ерышко весь.
     Сватовщики всё в одну сторону сватаются, невету на корабель зовут, царь снова говорит:
     — Если в три часа сходите за тридевять земель, за тридевять морей, по подвенечное платье, тогда отдам невесту.
     — Где ты, старушка? — говорит Иван Быкович.
     Послали старуху, старуха и побежала. Три часа подходит, старухи нет, а она заснула по старости. Тут Ерышко из ступы стрелил, старухе в саму задницу и застрелил. Она спроснулася, потянулася и говорит:
     — Фу-фу-фу, проспала я, проспала. – Старуха вскочила и обратно побегла с платьем подвенечным.
     Принесла она платье на место. Царю делать нечего, слово царское что закон, положи обещанное на кон. Весёлым пирком, да и свадебкой отдал дочерь.
     Обручили, повенчали, Иван Быкович стал отправляться за море, в своё место. Пошли на корабль. Сели и побежали окиян-морем, перебежали море, стали на берег, Ерышко взял корабль ложкой и в карман себе положил.
     Пошли дальше, а Ерышки все остались на берегу том. Пришли к старику волшебному. А тот нажог в яму уголья горячие, и положил через яму жердь, приказывает Ивану Быковичу через жердь перейти. И говорит ему:
     — Ты шёл с невестой моей путём-дорогой длинною, ночевали там не знам где, может блуд сотворили. А ты пройди через яму по жёрдочке, если тяжесть греха есть на тебе, то жёрдочки не вытянет тебя, туда и свалишься, а коли пройдёшь, то тогда я тебя виной твоей прощу.
     Пошёл Быкович по жёрдочке, а сам смотрит на невесту, а она его смотрения прияла и его к небу устремляла, и от того смотрения он стал сам как пёрышко, так и прошёл.
     Потом старик через яму побежал, на невесту сглядел, а она глаза в землю потупила, старик в серёдке застал, жёордочка пролупилась, старик с жерди свернулся да в яму, в самое уголье и пал. Сожгли уголья старика, только с ямы в небе облако со старика его волшебное вывернулося. Вывернулося и полетело куда ему надобно.
     Тут Иван Быкович с братьями собрали всё имусчество богатое Идолищев, кое они на Руси насбирали, отъехали в своё место и стали жить по-доброму.
     Я туда за аршином ходил, свой потерял. Купил за три полушки, получил по макушки, пошёл в пивнушку, принял четверть винушки, пошёл по улице, считать столбцы при воротах. Был у меня кафтан, а ворона каркнула, я прослышал, мол, скинь кафтан, я, не будь дурак, положил его под кокору, да с утра не упомнил, под котору.
     +++++++++++++++++++++++++++++++++