Живёт уходящий август. Повесть. Глава 8

Чтобы хоть немного успокоиться, Новиков начал представлять, как сейчас найдёт свою Марию. "Ох, как она обрадуется! Бросится ко мне на шею... А потом мы вдвоём пойдём на наше место в Дубовой роще, а там... Хватит фантазировать! – оборвал себя. – Как её найти ещё?"
Сергей направился к тому дому, где она раньше жила. Около соседнего домика судачили о чём-то своём женщины. Новиков подошёл к ним, поинтересовался насчёт Баргузовой. Они знали её, но Мария, кажется, переехала в общежитие. Женщины рассказали, как его найти, и он побежал в нужном направлении.
Нашёл его быстро, но зайти сразу не решился. Остановил шедших в общежитие двух девушек и попросил разыскать Баргузову. Те согласились и быстро вошли в здание. Сергей разволновался. "Сейчас вот она радостная и смеющаяся выбежит из дверей и..." Но, увы, девушки
сказали, что её в комнате нет, и вроде бы она уехала на "Пионер".
"Неужели в Дубовую рощу? Значит, ещё не забыла меня! Значит, ещё ждёт по-прежнему! Милая моя Мария. Но что же делать? Ехать туда? Разъедемся ещё, чего доброго. Ждать? Да, лучше ждать. И притом на автобусной остановке. А заодно надо где-нибудь и поужинать, а то кишка за кишку заходит".
Около часа он ходил вокруг остановки. И всё напрасно. Подходили автобусы, выходили пассажиры, а её всё не было и не было. Сергей вернулся к общежитию. Но её и там не оказалось. "Вот не везёт! Где же её искать? В парке? Конечно, там. Больше она нигде быть не может. Как раз время танцам начинаться".
Со скучающим видом Новиков прохаживался по танцплощадке, разглядывал не особо навязчиво девушек. Марии и здесь не было. И снова встал вопрос – что же делать дальше? "Уйти отсюда? А вдруг она придёт? Нет, надо ждать. Она обязательно придёт. Она чувствует, что я здесь,
и придёт. Надо только чуть-чуть подождать".
"Вот и она!" Сергей словно остолбенел. Стоял, смотрел на неё и не мог сдвинуться с места. Она тоже смотрела на него, морщила лоб, словно стараясь что-то вспомнить. Потом отвернулась. "Неужели не узнала?" Оцепенение наконец прошло. Он направился к стоящей с подругой Баргузовой.
– Здравствуй, – тихо поздоровался. – Ты что, меня не узнала?
– Как же. Узнала. Здравствуй, Серёжа, – в ее голосе не звучала особая радость. – Это моя сестра, – показала она на стоявшую рядом девушку.
Сергей даже не посмотрел на неё.
– Извини. Разрешите? – бесцеремонно бросила сестра, взяла Марию за руку, увела на середину танцплощадки, и они начали кружиться в вальсе.
Новиков ничего не мог понять. "Что случилось? Я так ждал этой встречи и вот. Почему так? Ведь я так тебя искал, Мария!"
Оркестр перестал играть. Пары стали расходиться по краям площадки. Мария с сестрой подошли к нему, остановились.
– Извини, Сергей, – тихо проговорила Баргузова, – но мне нужно идти. У нас в одиннадцать закрывают двери в общежитии. Ты завтра свободен утром?
– Да, – не вдумываясь в смысл вопроса, ответил.
– А у нас занятия. Ты приходи к часу. Ищи меня в тридцать седьмой комнате. А сейчас мне нужно идти. Нас ждёт брат.
Они повернулись и медленно пошли с площадки. Сергей по-прежнему ничего не мог понять. "Сестра, брат. Откуда они взялись? Особенно брат. А как же я? Мне что делать?" Он пошёл следом за ними. Вскоре между девушками оказался какой-то парень. "Брат? Странно? А брат ли
это? Как же быть? Не ожидал я такой встречи. Неужели она всё забыла? И Дубовую рощу, и Большую медведицу. Нет! Не может быть! Не хочу я в это верить!"
Он упорно следовал за ними. Почувствовав его пристальный взгляд, Мария обернулась и посмотрела как-то виновато на него. А парень что-то рассказывал очень весёлое. Они обе разом начали смеяться, больше не обращая внимания на своего преследователя. "Да какой же это брат! Лжёт она всё! Сейчас вот догоню и набью ему морду. А что изменится? Ничего. Только синяки появятся. Завтра надо всё выяснить. Да-а, не ожидал я такой встречи. Эх, Маша, Маша".
Сергей потихоньку спустился в носовое отделение судна, зашёл к себе в каюту, включил свет и сел на койку. "Что дальше? Идти на вахту? Как раз она скоро начнётся. Нет, не пойду. А если позовут? Всё равно не пойду! Не обязан я это делать. И точка!"
На столе лежало письмо. Он его сразу и не заметил. Взял, повертел в руках, стараясь разобрать подпись. Не разобрал. Вроде незнакомая. Вскрыл и начал читать. Это писала подруга Галины Субботиной. Оказывается, Галка – его Рыжие глаза – уже уехала из Сибири и сейчас дома. Кончилась романтика. Он оказался прав.
Перед распределением они долго спорили насчёт романтики. Девушки все решили ехать по окончании училища в Сибирь. И вот завязался спор – долго ли они продержатся там. Сергей прямо заявил, что Субботина первой сбежит из Сибири. Она очень обиделась тогда на него, но  продолжала доказывать, что останется там навсегда. Сергей только рассмеялся на это – маменькина дочка! Что она знала о жизни, настоящей жизни, без всяких прикрас? Да ничего! И её романтики хватило, естественно, только на год с небольшим. Ну что ж, не каждому дано выдержать все испытания. "А может, это и к лучшему? Теперь она дома. Можно её найти. А зачем? Чтобы начать всё сначала? Это глупо. Конец уже наступил. И начала быть не может. Никогда! Это ясно".

"Наука" была в Балакове, когда Сергей проснулся. Привели сюда баржу с цементом, возвращались балластом. Позавтракав, Новиков обошёл своё нехитрое хозяйство, проверил всё, что необходимо, протёр двигатели, осмотрел у них щётки. Всё работало нормально. Поднялся
наверх. В голове неотступно кружился один вопрос: идти к Марии или нет?  "Надо, конечно, всё выяснить. Но удастся ли вырваться на берег? Наверняка по приходу в Вольск механик подыщет какую-нибудь работёнку. А идти надо обязательно. Неясность хуже всего".
В Вольске баржу только поставили под разгрузку. Время было обеденное, и Сергей направился в красный уголок. Там сидела почти вся команда. Белый тоже обедал. Увидев его, Новиков остановился около двери и хотел повернуть назад, но всё же решился зайти. Взяв на раздаче тарелку с борщом, прошёл на противоположный от капитана конец стола, сел и стал есть. Как всегда за обедом шли разговоры о том о сём. Сергей не особо их слушал и, насупившись, ел первое, уставившись в тарелку.
– Вот мальчишки удивляются, куда это ходит один Серёжа... электрик, – проговорил с усмешкой капитан. – Всё время один и один. Наверное, к какой-нибудь любви своей. А?
– Да я так... Я же... – залепетал смущённо Новиков, густо покраснел и перестал есть.
– Ох, и баба у тебя, наверное, знойная, если ты каждый день к ней бегаешь, – продолжал Белый под хохот всех.
Сергей ничего не отвечал, только смущённо улыбался. Капитан явно хотел сгладить грубость того разговора и шёл с ним на мировую. "Это уже неплохо". Но у Новикова никак не проходила злость на капитана – так он тогда обидел его.
Заканчивалась разгрузка баржи. Нужно было идти на берег. "Но как уйти? Вдруг на загрузку куда-нибудь отошлют. Что тогда? Догонять пароход не особо хочется. А идти к капитану тем более. А, будь что будет!" Он поднялся из каюты на палубу. Напротив машинного отделения стоял механик. Сергей повернул назад. Переждав немного в каюте, снова вышел на палубу. Механика не было. По трапу быстро сбежал на берег и стал подниматься на гору. Поднявшись, обернулся на Волгу – "Наука" отошла от берега с баржой и направилась вниз по реке. "Куда же? Может, просто к другому заводу? Хорошо бы. А если нет? Догонять? Придётся. Теперь уж всё равно. Пароход не вернётся. А Марию надо обязательно найти. Обязательно!"
Новиков сразу же пошёл в общежитие. Но в комнате её не оказалось, так сказали дежурные. Оттуда направился в учебный корпус. Там сказали, что их группа на педагогике в первой школе. Расспросив у девушек, где находится эта школа, Сергей отправился туда. Но, видимо, плохо слушал разъяснения и запутался. Сзади него шла симпатичная девушка. Он замедлил шаг.
– Извините, вы не скажете, где находится первая школа?
– А вот пойдёте прямо... – начала объяснять она.
– А вы ведь тоже туда идёте? – усмехнувшись, спросил.
– Да. А как вы догадались?
– Просто так решил. Пойдёмте вместе? – предложил.
– А вы не торопитесь? Я ведь медленно иду, – приветливо улыбнулась девушка.
– Ничего. Мне спешить особо некуда.
Он вкратце объяснил, зачем идёт в школу, и немного помолчав, спросил спутницу:
– А вы тоже идёте на эту самую педагогику?
– Нет, – улыбнулась та. – Я уже отходила. Теперь работаю методистом в гороно.
– А что это за штука?
– Хожу по всем школам и проверяю занятия.
– Вот это да! – удивился он. – А я думал, вы ещё студентка.
Девушка от души рассмеялась. Сергей тоже. Завязался разговор. Оказывается, она хорошо знает Баргузову. И поэтому стала интересоваться им: кто такой, откуда приехал, давно ли дружит с Марией? Сергей без утайки отвечал на все вопросы, удивляясь только одному – почему эта девушка так интересуется им? Хотел уже задать этот вопрос, но они подошли к школе. У него не возникло даже сомнения, что с таким хорошим проводником его постигнет неудача. Но увы – Мария из школа ушла полчаса назад, видимо, в общежитие.
На проходной дежурили всё те же девушки.
– Что же это вы меня обманываете? – напустился шутливо он на них. – Нехорошо. А ещё комсомолки, поди.
Те вспыхнули, не поняв юмора.
– Как обманываем?
– А так. Баргузовой в школе нет. Но по достоверным источникам мне стало известно, что она здесь.
– Не может быть! – воскликнули разом.
– Почему не может? Всё может. Ну, кто из вас самая смелая?
Девушки переглянулись, пожали плечами.
– Сбегайте, пожалуйста, кто-нибудь в тридцать седьмую комнату, – попросил виновато.
Одна из них послушно встала с табуретки и пошла. Вскоре вернулась.
– Её в комнате нет, – проговорила серьёзно.
– Да? Странно. Куда же она могла деться?
Те опять пожали плечами и посмотрели друг на друга.
– Уже который день ищу её и всё напрасно.
– А вы не были в воскресенье в парке? – спросила одна из них и почему-то смутилась.
– Был, – машинально ответил он и слегка насторожился.
– И никого там не видели?
У Сергея возникло подозрение, что девушка что-то знает. "Но что? Надо выяснить".
– Нет, никого не видел, – серьёзно ответил и стал внимательно смотреть на собеседницу. – А что там такое случилось?
– Маша в тот день ходила в парк, – начала быстро рассказывать она, обращаясь в основном к напарнице, – с одной подружкой и с парнем. И на танцах встретила другого. А после проклинала этот вечер. Лучше бы мне, говорит, не ходить туда.
– Ну, и что было дальше? – поинтересовался Новиков.
– А потом она сбежала от того, которого встретила на танцах. Вот даёт подруга!
– Да, даёт подруга, – помрачнел Сергей. – Вы меня извините, девушки. Но на танцах это она меня встретила.
Рассказавшая эту историю девушка вскрикнула и закрыла рот ладошкой.
– Ой, что же я наделала? Вот мне теперь влетит от Баргузовой, – она готова была расплакаться.
Сергей горько усмехнулся.
– Ой, пожалуйста, вы ничего не говорите Маше. Она у нас такая вспыльчивая и... – она не договорила. – Пожалуйста, а?
– Хорошо. Постараюсь.
"Вот тебе и брат! Она лгала. Больше всего я ненавижу ложь. Это хуже предательства! И этого нельзя прощать. А сам? Разве сам ты не лгал Надежде? А ложь во имя спасения? Разве она для тебя неприемлема? Что, получил? Вот так, дорогой. И нечего гордо вскидывать голову. Все мы люди, все со своими слабостями. Так что молчи и жди её. Ведь тебе до конца ещё ничего не ясно".
Пошёл второй час, как он пришёл сюда, а её всё не было и не было. Разговор с девушками о том о сём стал понемногу иссякать. Да они, видимо, готовились к занятиям, а он просто мешал. "Что же делать?  Может, уйти и не возвращаться больше сюда?"
– Послушайте, – обратилась одна из девушек к нему, – вы всё равно тут сидите. Не могли бы подежурить за нас?
– Как это за вас?
– Ну, не пускайте никого посторонних.
– Вот здорово! А откуда я узнаю, кто посторонний, а кто нет?
– Здесь живут одни девушки.
– И все такие симпатичные, как вы, – продолжил он и засмеялся. – Тогда можно. А вы надолго исчезаете?
– Мы не исчезаем. Мы пойдём уберём на кухне. Нам скоро сдавать дежурство.
– Хорошо. Я подежурю.
Сергей остался один, стал просматривать журнал "Юность", лежавший на столике, попытался даже читать опубликованные в нём стихи, но их смысл совсем не доходил до него. Мысли кружились в одном направлении.
"Брат. Вот даёт Мария. Как же быстро она всё забыла. А что, собственно, между нами и было? Да ничего. Поцелуи и слова. Но разве этого мало? Нет, немало. Но, может быть, она просто играла со мной в любовь, очередную любовь? Ведь, наверняка, я у неё не первый и, конечно, не последний парень. Но её слезы, её глаза, когда мы расставались, говорили, что это всё серьёзно. Неужели это была игра? Всего скорее, да. Зачем же тогда её ждать? Надо написать записку и уйти. Допустим, такую: "Здравствуй, Маша. Желаю тебе всего хорошего. Я тебе поверил тогда, в Дубовой роще, но напрасно. Это была всего  лишь игра. Твоя игра". Да, так надо и сделать. Сейчас возвратятся девушки, я напишу записку и уйду, уйду навсегда".
– Сергей, – услышал он тихий голос.
Он поднял голову. В дверях стояла Баргузова. Она виновато улыбалась.
– Здравствуй, Сергей.
– Здравствуй, – выдавил он из себя.
Они смотрели друг на друга и не знали, о чём говорить.
– Пойдём на улицу, – предложила Мария.
– Сейчас, вот только сдам свой пост, – едва улыбнулся он. – Придут сменщицы и пойдём.
– А мы уже здесь, – откликнулись девушки, стоявшие неподалёку.
Он их и не заметил. Всё-таки разволновался из-за встречи с Машей.
Вышли на улицу. Некоторое время шли молча.
– Как ты здесь очутился? – наконец спросила она.
– Я тебя уже второй день ищу. – Он помолчал. – Маша, а ведь ты в парке была не с братом.
– Как не с братом? – искренне удивилась она.
– А так. Это был твой парень.
– Нет! Это брат. Неужели ты мне не веришь?
– Не знаю. Сомневаюсь. Ну ладно, брат так брат, – согласился Сергей. – Его ведь уже нет? Он уехал?
– Угу, – подтвердила Мария и рассмеялась. – Ну, ты молодец! Разыскал всё-таки меня. Я ведь тебя ждала. Мне очень хотелось встретиться с тобой. Не веришь?
Сергей внимательно посмотрел на неё: обманывает или нет?
– Верю, – просто ответил.
– Ну, куда мы пойдём? – спросила она.
– Знаешь, я голоден, как волк.
– А голодный мужчина очень опасен. Пойдём куда-нибудь перекусим. Я тоже хочу есть.
Поужинав в столовой, они стали бродить по городу. Сходили на набережную, на речной вокзал, вспомнили о первой встрече, посидели на том самом окне, где когда-то вместе сидели, пошли назад к центру города. На пути встретили Клименко с Трубниковым. Вячеслав не пошёл
на вахту. "Вот даёт парень! Хочет, чтобы его выгнали и он уехал к своей неофициальной семье. Что ж, пусть едет". От них Новиков узнал, где стоит "Наука". Ребята сразу отошли, а Сергей с Марией зашли в скверик, сели на скамейку. Он её поцеловал. В голове приятно закружилось. Они были снова вместе, были снова вдвоём в этом скверике, в этом мире, вдвоём, только вдвоём, и никого больше не существовало на этом свете.
– Ой, уже скоро одиннадцать! – встрепенулась Мария. – Мне нужно в общежитие.
– Как же мы с тобой завтра найдёмся? – ему явно не хотелось расставаться.
– Как? Приходи сюда.
– Ого! – воскликнул он.
– Что с тобой? – испугалась Баргузова.
– Завтра ведь тринадцатое, чёрт возьми! Страшно не люблю это число. Всегда какая-нибудь неприятность случается со мной в этот день.
– А я наоборот считаю самым счастливым этот день. Ведь я родилась тринадцатого мая.
– Вот здорово! У меня мать тоже тринадцатого родилась, только июня.
– Так чего же ты боишься, глупый? Я снимаю с тебя этот страх перед роковым числом, – начала торжественно. – С этого дня тринадцатые числа будут у тебя самыми счастливыми днями в жизни. Аминь, – она задорно рассмеялась, Сергей тоже. – Завтра твой первый счастливый день. Готовься.
– А завтра мы пойдём в Дубовую рощу?
– Обязательно пойдём. А сейчас я побежала. Пока. До завтра, – помахала на прощанье и быстро пошла в сторону общежития.
– До завтра, – тихо проговорил Сергей, ещё раз посмотрел ей вслед и направился к автобусной остановке.
Он потихоньку поднялся по трапу на судно, стал спускаться к себе в каюту и услышал ругань капитана на корме. Заинтересовавшись, чего это бушует Белый, пошёл к кормовому отсеку, откуда неслись крики. Стал прислушиваться.
– Откройте сейчас же! – кричал капитан и стучал кулаком по двери. – А то я её выломаю и потом за ваш счёт вставлю!
Как понял Новиков, капитан рвался в кубрик, где жили Клименко с Трубниковым.
– Трубников! Иди сейчас же на вахту!
Из кубрика никто не отвечал. Капитан ещё немного побарабанил в дверь, зло ругнулся и пошёл к себе. Сергей потихонечку, чтобы никто не заметил, спустился в свою каюту. "Ну, дают ребята. Ох, и влетит же им завтра".

Утром Новикова разбудил механик.
– Вставай! Иди в машину! – сердито бросил тот и вышел из каюты.
Сергей не спеша встал, оделся, пошёл на камбуз выдавать Уховой продукты на день. Остапенко сидел в красном уголке.
– Вы почему это не признаёте начальство? – зло спросил Новикова, тот промолчал. – Ни черта не делаете! Уходите, когда вздумаете, никого не спрашивая. – Сергей молчал. – Вчера, вишь, утром даже с судна сбежали.
– Не утром, а после обеда, – поправил механика.
– Пусть после обеда! И до ночи не явился. Чёрт знает что! Ни одного машиниста, ни электрика. Мы вдвоём с первым помощником должны что ли работать за вас всех? А? – Новиков пожал плечами. – Нет. Хватит вам разводить анархию. Машинисты говорят, что электрик не спрашивается, когда уходит, и мы не будем. Хватит! С этого дня вы будете работать от гудка до гудка.
– Как это?
– А так. С восьми и до четырёх. А с двенадцати до часу – обед.
– Это, значит, так, – Новиков подошёл к висевшим на стене часам и начал водить по ним пальцем, – с восьми и до четырёх. Ого! Ничего себе, – и почесал затылок.
– Это время вы должны быть в машине, – не унимался Остапенко.
– И ремонтировать электрооборудование, – вставил Новиков.
– Нет! Что заставят!
– Я не машинист.
– Вы будете работать то, что заставят, – Остапенко тяжело задышал, – или убирайтесь к ё... матери! Пишите заявление, мы подпишем! – совсем вышел из себя механик.
– Зачем мне писать заявление? Вы давайте меня сами спишите. Скажите, что не нужен вам такой электрик, и всё, – сдерживая себя, спокойно ответил Новиков.
– А вы нас не учите!
– Что мне вас учить? Я давно вам говорю – не нравится такой электрик, выгоняйте меня! Немало я работал в машине. Хватит, думаю! – всё же не сдержался он.
Остапенко весь закипел, заскрипел даже зубами.
– Я вам последний раз говорю: или будете работать то, что заставляют, или убирайтесь вон! Всё это пойдёт в вашу характеристику.  Вам ясно?
– А я у вас и не прошу хорошей характеристики. Какую заслужу, такую и получу.
Новиков повернулся и вышел из красного уголка, спустился к себе в каюту. "Что же делать? Механик кое в чём, конечно же, прав. Нельзя так вести себя, убегать, не спрашивая никого. Порядок должен быть на судне строгий. Он прав. И с этими самоволками надо кончать. А как же быть с работой в машине? Лазать там с восьми до четырёх? И что? Электрооборудование, в общем-то, работает нормально. А остальное не моё хозяйство. Но болтаться без дела, когда другие вкалывают, тоже нехорошо. Надо, видимо, помогать машинистам, хотя ведь и они особого
рвения не проявляют, только ябедничают. Интересно, механ это сам придумал насчёт анархии или кто-то из ребят так сказал? Как же всё же быть? Ладно, посмотрим что будет дальше".
Переодевшись в робу, спустился в машинное отделение, стал протирать генераторы, двигатели, остальное оборудование. Провозился до обеда. После обеда созвали всю команду на общее собрание. Капитан подвёл итоги работы за прошедшие месяцы, рассказал, что ещё предстоит сделать до конца навигации. А потом обрушился на Клименко и Трубникова. Механик пока помалкивал. Другие изредка бросали реплики. Затем Белый переключился на Новикова. Начал с того, что и механик во время утреннего разговора с ним. Новикова охватила непонятная
злость. Едва только Белый чуть остановился, он вскочил со скамейки и сердито бросил:
– Я давно говорю: если вам не надо такого электрика, то спишите меня!
– Нам нужен работник знающий, – ответил ему Белый. – А ты ни черта не знаешь да ещё заедаешься! Не нравится тебе так работать – пиши заявление!
– Мне нравится работать электриком, а не машинистом, – сквозь зубы проговорил Новиков.
– Всё время спать, что ли? – ехидно спросил капитан.
– Да! Поел и спать!
– Ты же за всю навигацию ни разу не почистил щёток и коллектора, – вставил тихо механик.
Новиков только зло глянул в его сторону и промолчал. Это была явная ложь. Он, конечно, чистил коллекторы у всех двигателей и не раз, только не докладывал об этом механику. Да тот, наверное, и сам видел, только сейчас подливал масла в огонь.
– Вон крышка коробки болтается всю навигацию, – показал на распределительную коробку Дементьев, – а ты даже не прикрутишь её.
Сергей и на это ничего не ответил. "Ты-то хоть бы помалкивал. Сам-то хорош. Проболтался где-то две недели и ещё выступает. Помолчи уж".
– Сколько дней стояли в Задольном, а ты даже не сказал, чтобы сменили катушку на рулевом двигателе, – продолжал штурман. – И розетки в рубке надо поменять.
Новиков насуплено молчал. "Двигатель и с этой нормально работает. А розетки... Что же ты мне в Задольном об этом не сказал? Ах да, тебя же не было на судне. Ты где-то с бабами прохлаждался, когда мы вкалывали в машине".
– Что же ты молчишь? – спросил Новикова капитан.
– А я не сидел в Задольном сложа руки! – с напряжением в голосе начал Сергей. – И не меньше других вкалывал в машине. Мог и забыть о розетке. Хотя об этом я и говорил механику.
– Сказал, когда стали уходить, – буркнул Остапенко.
– А раньше у меня времени не было.
Красный уголок погрузился в тягостное молчание.
– И что вы за люди такие, не понимаю, – прервал напряжённую паузу Белый. – Вот у тебя, Клименко, семья как семья. А ты... Да ещё и комсорг. Я ведь все семьи знаю. Пишу родителям письма. Все семьи неплохие. И твою знаю, – обратился к Новикову.
– Да что вы знаете!
Новикова всего трясло. Он чувствовал, что может совсем сорваться и тогда его уже ничто не остановит, понесёт, дай Бог.
– Всё знаю! И твою душу знаю.
– Да ни черта вы не знаете! – выкрикнул с надрывом Новиков. – Сколько ни работаю на судне, а кроме одной ругани ничего здесь не услышишь. Доброго слова никогда не скажут. Все друг на друга косятся. Того и гляди, начнут кусаться. Вот и бежишь без оглядки на берег, хоть на
короткий миг забыться от всего этого...
– А что же, вас по головке надо гладить за все ваши проделки? – спросил сердито Белый.
– По головке не надо. Не дети. Но поговорить даже не с кем.
– Так вот, все сейчас в сборе. Обратись и говори, – усмехнулся капитан.
– Кому говорить? Тут каждый только о себе думает и за себя дрожит, – с обидой ответил Новиков.
– Тебе не нравится наша команда? – спросил жёстко Белый.
– Да, не нравится.
– Ну, тогда иди в отдел кадров и там говори обо всём, раз здесь не с кем.
– Придёт время – всё скажу!
– А что именно?
– Какое ваше дело?
– Вот ты даёшь! Какое наше дело. Наврёшь с короб, сам уедешь, а нам всё расхлёбывать?
– Не бойтесь! Я врать не приучен с детства. И говорю всегда только то, что есть, и то, что думаю.
– Ладно. Остановимся пока на этом, – начал подытоживать Белый.
– Так и ничего не решим? – спросил механик.
– Решим, решим, – задумался капитан. – Трубников, к тебе последний вопрос: будем работать или нет? Предоставляю тебе право самому выбрать. Как ты скажешь, так и будет. Говори.
– Буду работать, – пробурчал тот, склонив голову.
– Так и запишем в протокол. А ты, Клименко?
– Буду работать, – насупившись, ответил тот.
Новиков посмотрел на друзей, горько усмехнулся. "Если спросят меня, то отвечу: "Ничего я вам не скажу. Последнее слово оставляю за собой". Но его Белый ни о чём не спросил, только внимательно посмотрел в сторону электрика.
– Значит, все будем работать. Это хорошо, – проговорил довольно капитан. – Но всё равно, проступок совершён. Виновные должны быть наказаны. Я предлагаю за отказ стоять вахту лишить Трубникова премии за сентябрь и предупредить, если ещё повторится подобное, выгнать как нарушителя судовой дисциплины! Кто за такое предложение, прошу поднять руку.
Почти все подняли руки. Только виновные сидели, опустив головы, вцепившись руками в края скамейки.
– Большинство "за". Занесите это в протокол собрания. Так, – Белый снова задумался. – Ну, а с остальными мы потом решим, что сделать. Вот такие дела. – Капитан сделал паузу. – И чего вам только не хватает? – обращаясь к ребятам, вопросил. – Я к вам со всей душой. – Новиков кисло усмехнулся. Белый этого не заметил. – Всё делаю, чтобы лучше было. Премию плачу сто процентов, хотя мне и велят только тридцать три. Из кожи вон лезу, а вы... Не понимаю. Чего вам
ещё нужно, скажите?
Ребята молчали.
– Палки, – бросил механик и закеркал, засмеялись и другие.
– Видимо, – согласился Белый. – Ну ладно. Будем закругляться. Больше вопросов нет? – Он оглядел собравшихся. – Нет. Тогда пошли по своим местам.
Выйдя из кают-компании, Новиков задумался. "Как же быть теперь? Продолжать свою линию? Упорствовать во всём? И что это даст? Если обо всём этом «накапают» в училище да приукрасят как следует, меня просто выгонят из речного. Что ни говори, а строгий выговор с последним предупреждением всё ещё висит на мне. Ну, если и выгонят из училища, что тогда? Может быть, это и к лучшему? Всю жизнь работать с такими людьми, как Остапенко? Нет уж, извините. Но откуда ты взял, что везде такие люди? Откуда ты знаешь о речниках? Есть замечательные механики и капитаны. Это точно. Тебе только достались такие. Вернее, ты попал к таким людям. Но отчаиваться не стоит. На следующую практику, быку понятно, сюда я не поеду. Но это на следующую. А что же делать сейчас? Что? Идти в машину и копаться там или сбежать к
Марии?  Стоп! Ты же не маленький мальчик. Понимать должен. Работа есть работа. А значит? А значит, надо идти к механику и вкалывать".
Спустившись в машинное отделение, Сергей сразу же подошёл к Остапенко.
– Что мне делать?
Тот хмуро посмотрел на него, подумал.
– А вон слани надо помыть. Бери тряпку, солярку и мой.
Новикова немного покоробило такое распоряжение. Но он даже не возразил. Взял, что нужно, и начал мыть слани. Мыл, конечно, без особого усердия, молча, недовольный собой, что поддался всё-таки этому проклятому механу, расхаживающему тут же рядом с ним и довольно
попыхивающему папиросой. Немного спустя Остапенко подошёл к нему, покеркал и заговорил.
– И чего вы не понимаете? Ведь неужели трудно спокойно отработать положенное время, отпроситься, сходить погулять и вовремя прийти на вахту?
– Да, да, – поддакнул Новиков, не испытывая особого желания вступать в полемику с механиком.
– Вчера убежали все без спросу. Мы остались вдвоём с первым помощником и работали всю ночь. Куда это годится? Спина у нас не просыхает.
Сергей усмехнулся, подумав, "не только спина".
– Не успеешь лечь, как надо уже идти снова в машину.
– Да, да.
– Вон рулевые. Все отпрашиваются и вовремя приходят.
Остапенко уже стал раздражать Новикова своими нравоучениями. "Хоть бы замолчал ты, старый хрыч! И без тебя тошно". Тот, словно почувствовав неприязнь электрика, тут же замолчал и пошёл в котельную. А Сергей продолжал мыть слани, потом переключился на машину. Около трёх часов подошёл к нему механик.
– Хватит на сегодня, – проговорил устало. – Можешь отдыхать.
– А погулять можно сходить? – с ехидцей спросил Новиков.
– Иди. – Он чуть помолчал. – Разве плохо вот так по-человечески работать? Поработал, как следует, и пошёл, куда надо. Ни ругани, ни чего другого.
– Да, да, – снова подтвердил Сергей.
Ему уже так надоел этот разговор, и он, воспользовавшись первой затянувшейся паузой, быстро поднялся по трапу на палубу.

Около общежития Новиков натолкнулся на двух девушек, внимательно разглядывающих его.
– Это он наверняка, – проговорила одна из них.
Сергей подошёл к девушкам.
– Здравствуйте. Вызовите мне, пожалуйста, Машу Баргузову из тридцать седьмой комнаты, – попросил.
– Вот и нам нужно из тридцать седьмой, – ответила одна девушка и обратилась к подруге. – Я же говорила тебе! – И к нему. – Маша ушла на переговоры. Просила подождать.
– И долго?
– Не знаю.
"Определённо мне не везёт сегодня. Не зря же такое число – тринадцатое. Вот и сходишь в Дубовую рощу. Да притом и дождь пошёл". Сергей спрятался от него под козырёк входа и стал ждать. Стоять быстро наскучило и он начал ходить вокруг общежития. Прошёл уже час, а Марии всё нет и нет. "Сколько же можно ждать?" Он начал злиться на неё. "Надо бы пойти
поужинать. А потом сходить ещё в кино. А как же Маша?  Сегодня, наверное, последний день мы в Вольске, завтра уйдём. Неужели я зря её так долго искал, чтобы так нелепо расстаться? Нет, так нельзя.  Но что же делать? Ждать её больше бессмысленно". Он зашёл в общежитие, спросил дежурных:
– Девушки, вызовите мне...
– Баргузову, что ли? – прервала одна и рассмеялась.
– Ага, – не понял Сергей.
Неужели он тут так примелькался?
Девушка пошла влево по коридору и вскоре вернулась.
– А она ушла к вам.
– Ко мне? Куда? – опешил Новиков.
– Не знаю, – равнодушно ответила девушка и ехидно усмехнулась.
"Вот так-так! Я ищу её, а она, оказывается, меня. Ну и кордебалет! Где же её теперь искать?"
Новиков направился к автобусной остановке. Там её, конечно, не было. "Но где же она? Я должен её сегодня найти обязательно. Завтра будет поздно". Расстроенный вконец шёл по мокрым улицам города и внимательно разглядывал встречных девушек. Вдруг впереди себя он
увидел трёх шумно разговаривающих подружек и среди них её, Марию. Сергей догнал их, когда они зашли в хлебный магазин. Баргузова немного растерялась, увидев его, но и обрадовалась.
– Ну, пока, – бросила подругам, и они вдвоём направились на набережную.
Дождь перестал идти. Лёгкий ветерок немного подсушил тротуары. Было свежо и приятно.
– Пойдём сядем на скамейку, – предложила она.
– Пошли, – согласился Сергей.
Они сели на ближайшую скамейку, смахнув ладонями капельки дождя с неё.
– Наверное, мы завтра уйдём, – виновато проговорил он.
– Да? Так быстро? – вяло удивилась Баргузова.
– Быстро. Тебе не хочется, чтобы я уходил?
Она посмотрела на него, опустила голову.
– Не хочется. Ты мне хоть адрес оставь, чтобы я написала тебе письмо.
Сергей записал свой адрес, отдал ей бумажку, потом записал и её координаты. Было грустно. Надо было как-то нарушить эту тягостную обстановку. Он вскочил со скамейки.
– Хочешь, я сейчас закину тебя вон на то дерево!
– Ой, что ты! – испугалась она.
Он подхватил её на руки и сделал взмах. Мария рассмеялась, а потом, увидев подходящего мужчину, освободилась от объятий, села на скамейку и снова загрустила.
– Я сейчас звонила домой... – Она сделала паузу, взглянула в глаза друга. – У меня есть Николка. Ему два с небольшим годика.
Сергей вздрогнул от неожиданности и не мог даже вымолвить слова, сидел, опустив голову.
– Что ты молчишь? – спросила она.
– Ничего, – наконец выдавил он.
– Испугался? – Она как-то неестественно рассмеялась. – Я пошутила. Мне ведь только всего девятнадцать.
– А что тут такого? Есть, значит есть, – пересохшими губами прошептал он. – С кем не случается.
– Давай не будем об этом.
Они старались перейти на другую тему, но разговор не получался. Каждый думал о Нём, о ребёнке. Сергей всё никак не мог прийти в себя, не веря в то, что есть на самом деле. "Неужели это правда? А может, у неё и муж есть? Ведь ребёнок не берётся так, ниоткуда. Вот так девушка!" Баргузова остро почувствовала натянутость между ними, возникшую из-за неопределённости, и поэтому снова завела разговор о Нём.
– Как бы ты хотел, чтобы это был мой ребёнок или не мой?
– Твой, Маша, – пересилив себя и нарастающую неприязнь к ней, ответил тихо и посмотрел ей в глаза.
– А тебя это не оттолкнёт от меня?
– Почему оттолкнёт? Может быть, наоборот, сблизит, – в его голосе смешались неуверенность и неискренность.
– Ты ведь, наверное, думал, что я девушка, а тут... соломенная вдова, – она горько усмехнулась.
– А где... отец твоего ребёнка? – выдавил из себя мучивший его вопрос и покраснел.
– Я не знаю, – бросила она и немного помолчала. – Сначала я ему была нужна, а потом... – на её глазах навернулись слёзы, – а потом, как у меня сын родился... он скрылся. А ведь мне было тогда всего шестнадцать лет. Ты представляешь, ведь совсем девчонка. И такую боль он принёс моему сердцу, – Мария начала всхлипывать.
Сергей старался её утешить. Но как? Он гладил её по голове и молчал, гладил почти машинально и не знал, что нужно говорить в таких случаях. Замешательство всё никак не проходило в нём. Мысли путались.
– Ты, наверное, обиделся на меня? – спросила Мария, немного успокоившись. – Я ведь тебя обманывала. – Она вновь расплакалась и проговорила сквозь слёзы. – И зачем я тебе только всё рассказала! Ты теперь будешь презирать меня.
– Брось ты это! Конечно, всё так получилось неожиданно для меня, но я тебя не виню ни в чём.
– Спасибо, Сергей, – прошептала она и стала ладонями вытирать покрасневшие щёки.
– Больше всех я ценю тех людей, которые говорят всю правду в лицо, любую правду, какую ни есть, – продолжил он уверенно.
– Я тоже, – она помолчала. – Николка у меня почти искусственник. Сейчас он живёт у бабушки, – она снова сделала паузу и спохватилась. – Тебе, наверное, неприятно слушать об этом?
– Нет, почему же... Говори.
– Ты мне это не простишь? Ты ведь очень обидчивый.
– А что прощать? Ты ведь не виновата передо мной.
– Да, ты, вообще-то, прав, но... мне стыдно, что вот так всё случилось, – она закрыла лицо ладонями и стала всхлипывать.
Сергей прижал её к себе. Его охватила волна жалости. "Бедная, глупая девчонка. Досталось же тебе. Как она сейчас мучается. Одна с ребёнком. Тяжело ей. Надо бы помочь. Но как? Вот сейчас взять и расписаться с ней, ребёнка усыновить. А что дальше? Ведь не будешь жить с ней в училище. Мне надо дальше учиться, да и ей. Как же тут быть?"
На улице заметно похолодало к ночи. Мария сбегала в общежитие, надела тёплое пальто. Они зашли за корпус, сели на бревно около одного домика и молчали.
– О чём ты думаешь? – не выдержала Баргузова.
– О твоём сыне.
– Какое ты имеешь право думать о нём? – обиженно произнесла она. – Он только мой.
– Может, сейчас и твой, а потом будет наш, – серьёзно проговорил Новиков и внимательно посмотрел на её удивлённое лицо. – Всякое ведь в жизни случается.
Она опустила голову, ничего не ответив.
– Что ты молчишь? – не выдержал теперь он.
– А о чём говорить? Шутки сейчас неуместны. А словам моим ты всё равно не веришь.
– Откуда ты взяла? – спросил он и задумался.
Верит ли он ей? Ничего определённого не мог ответить даже себе. Всё как-то сразу рухнуло, и сейчас весь мир колебался между правдой и ложью. Он и верил ей и не верил. Несомненно, она говорила правду, но не всю. Что-то она скрывала, а в чём-то и играла. Он всегда остро чувствовал неискренность. И сейчас тоже.
– Конечно, можно что угодно сказать. Но будет ли это истинная правда? – Он посмотрел ей в глаза. – Не узнаешь. Вот если что-то реальное сделаешь, тогда будет всё понятно. А слова... Что слова? Если я тебе сейчас скажу: "Давай поженимся", ты всё равно не поверишь. Так ведь, Мария?
– Я сейчас не буду выходить замуж. Вдруг будет плохо Николке. Вот он подрастёт, тогда уж... Да мне ещё надо год учиться.
– В том-то и дело. Мне ведь тоже ещё два года учиться.
Сергей вздохнул и опустил голову.
– Мне всё равно осталось жить недолго, – с выдавленной усмешкой быстро проговорила Баргузова и посмотрела на опешившего друга. – Цыганка нагадала, что я доживу до девятнадцати лет, а потом умру.
– Брось ты это! – сердито оборвал её. – Если ты будешь всерьёз принимать всякий бред сумасшедших людей, то, конечно, можешь себя убить, хотя бы и морально. – Он помолчал. – А у тебя ведь сын. О нём подумай.
– Мне бы только дожить, чтобы он стал в школу ходить, а потом...
– Ну, знаешь! – в нём закипела злость, но он сдержался и спокойно проговорил. – Ты просто паникёр и всё.
Она опустила голову и ничего не ответила.
– Маша, скажи: тебе хорошо со мной?
– Очень, – выдавила она из себя.
– И мне тоже, – искренне проговорил Сергей и задумался.
"А хорошо ли мне с ней? Да, было легко, весело и просто. Но это было. Было до тех пор, пока я не знал, что у неё ребенок. А сейчас? Как всё усложнилось. А может, она всё-таки выдумывает насчёт сына? Может, хочет просто испытать меня на прочность?"
– Вот приеду домой, – начал, улыбнувшись, – скажу матери, что у меня есть сын...
– Сергей! – испугалась она. – Обещай мне, что ты никому не скажешь об этом!  Я прошу тебя!
– Обещать не обещаю, но не скажу.
– Спасибо. – Она задумалась. – Когда закончу училище, устроюсь работать где-нибудь в деревне. Возьму с собой Николку. Будет он у меня бегать по улице, рвать и черкать тетради. И мне будет хорошо-хорошо с ним...
– А может, нам? Чем чёрт не шутит.
Баргузова внимательно посмотрела ему в глаза. В них таились и маленькая жалость, и лёгкая усмешка. Она встала и проговорила:
– Мне пора идти.
Сергей тоже поднялся с бревна, и они направились к фасаду общежития. Дойдя до угла, он её обнял и поцеловал вялые безвкусные губы. Она тихо прошептала:
– Поцелуй меня ещё раз, на прощание.
Он выполнил её просьбу без особой охоты.
– А теперь проводи до дверей, – попросила она.
Когда они подошли к дверям, Мария протянула ему руку.
– Ну, вот и всё, – грустно проговорила. – Завтра я занята.
– А послезавтра нас уже не будет здесь.
– Но вы ведь ещё придёте сюда?
– Гарантировать не могу, но должны.
– Я чувствую, обязательно придёте. Меня ты найдёшь, если захочешь, здесь.
– Найду, Маша. Обязательно найду.
– Ну, пока. Ты мне первый напишешь, хорошо?
– Хорошо. Маша, мы должны иметь постоянную связь друг с другом. Слышишь?
Она кивнула головой в знак согласия. Сергей ещё раз её обнял, и они разошлись. Он шёл к автобусной остановке и думал, мучительно думал обо всём, что узнал от неё за эту встречу. "Как же мне быть теперь? Бросить её у меня не хватит совести. Пожениться? Но где жить? Дома? Она, конечно, сможет там устроиться работать в школе. А я? Ведь у меня никакой нет пока специальности. А если сейчас уйти с парохода, бросить училище и устроиться здесь на заводе? Но тогда с флотом будет покончено. А этого я не хочу. Да и где здесь жить?  Можно, конечно, снять квартиру. Но хватить ли средств содержать себя и семью? Нет, это не выход. К тому же мама хочет, чтобы я закончил училище. Да, надо заканчивать училище, устраиваться работать, а уж потом... потом... Потом посмотрим, как сложится жизнь".

Утром Новикова подняла Ухова – надо выдавать продукты на день. Сергей выдал всё, что она просила, особо не вдумываясь в граммы и рубли. Голова и так шла кругом. До сих пор он до конца не мог поверить, что у неё, Марии, совсем ещё девчонки, есть ребёнок, которому два с небольшим годика. В ушах всё ещё звучал её голос: "Ты будешь всегда попрекать меня им. Так ведь?" "Так или не так? Не знаю. Не могу обещать. Всё это не так просто. Это всё надо прочувствовать, пропустить через себя. А так сказать "буду или не буду" – не могу, не знаю. И всё-таки, наверное, я женюсь на ней. Она хорошая девушка, добрая и весёлая".
Сергей походил по судну, несколько раз спускался в машинное отделение, осмотрел ГРЩ, покрутил ручку регулятора напряжения. Там, кроме вахтенного, никого не было. Никто ему ничего не говорил, что делать. Только за обедом первый помощник механика спросил:
– Сергей, а ты почему сегодня на работу не вышел?
– Я приходил в машину, но там делать нечего.
– Ну, я бы нашёл тебе работу.
Новиков пожал плечами. Механик не стал вмешиваться в разговор. Пообедали тихо и мирно, без особых пересудов. Потом машинисты пошли на берег за стружкой. Сергей присоединился к ним. Механик по ходу объяснил ему, для чего та нужна, потом показал, куда надо её класть. Новикову было интересно слушать и смотреть. И он с удовольствием помогал Остапенко. А потом он спустился к себе в каюту, и вновь закружились мысли вокруг Марии.
"А может, она меня всё-таки обманула и у неё нет никакого сына? Вряд ли. Он есть. И никуда от этого не денешься. Но я и не жалею, что получилось всё именно так. По крайней мере, у меня уже будет сын, так сказать, продолжатель рода, если, конечно, мы всё-таки сойдёмся с ней. А если мы больше не придём в Вольск? Что тогда? В отпуск можно приехать сюда. Но ведь это так далеко? Ничего, приеду. А сейчас будем переписываться друг с другом. Но будет ли она ждать меня? Ведь у неё сейчас, кажется, есть парень. Что тогда? Ну, пусть тогда пеняет на себя".
Баржу загрузили цементом. «Наука» дала прощальный гудок и отошла от причала. "До свидания, Вольск! До свидания, Маша! Когда же мы теперь увидимся с тобой? Хорошо, если снова придём сюда. А если нет? Тогда, может, в следующую навигацию встретимся. В общем, загадывать не будем, жизнь покажет и подскажет. Но встретиться мы с тобой должны обязательно. Слышишь, Маша? Обязательно!"
Последние ночи Сергей спал беспокойно – столько всего обрушилось на него. Даже сны стали сниться какие-то кошмарные. Раньше за ним такого не водилось. Баргузова почти не выходила из головы. Он всё ещё никак не мог представить её с ребёнком. "Ведь она такая маленькая – всего мне по плечо. А когда рожала? В шестнадцать лет какой она была? Совсем ведь хрупким стебельком. Бедная девчонка! Досталась же ей такая доля. Но, может, она всё-таки обманывает меня? Нет. Не обманывает. А что же мне делать? Скрыться и больше не показываться ей на глаза? Нет, так нельзя. Это не по-человечески. Стать её мужем? Но сейчас это просто невозможно. Надо сначала самому стать на ноги, а уж потом думать об этом. Что же делать? Кто бы мог мне подсказать? Мама? Да, только ей не хватало таких забот. А, может, написать Чугунову? Он бы, конечно, подсказал, как быть. Но беспокоить такой мелочью его не стоит. Ладно, посмотрим".
На судне стояла напряжённая тишина. Капитан с ним больше не говорил ни о чём, а механик только изредка бросал какое-нибудь словцо и всё. Новиков, конечно, не ходил в машинное отделение, как ему говорили, к восьми. Появлялся там изредка, осматривал электрооборудование и поднимался наверх. В остальное время возился или с колпитом, или со
стенгазетой. В общем, не сидел сложа руки. Так и шли дни судовой жизни.
Приказ получили следовать в Горький. Недалеко Дзержинск. Сергея это известие слегка задело, но не на столько сильно, как в начале навигации. Всё дальше и дальше уходила от него Надежда, стирался в памяти тот август. Он старался как можно меньше думать о ней и о нём. Но нет-нет да и вспыхивали в памяти всполохи тех десяти дней и ночей августа, по-прежнему обжигая остротой невосполнимой утраты.
Поужинав, Сергей зашёл в радиорубку, включил приёмник, начал искать хорошую музыку. И вдруг в эфире тихо зазвучали аккорды и слова песни о Карелии. "Долго будет Карелия сниться..." Он даже застонал от охватившего его волнения, мурашки побежали по спине. Мысли сразу унеслись в Ёлнать.
Они сидят вдвоём с Надеждой в лодке. Ласково светит нежаркое солнце. Она тихо начинает петь эту песню. А он слушает, слушает её, затаив дыхание... "О, как это было чудесно! Невыносимо хорошо и неповторимо! Но этого ничего уже нет. Все ушло, ушло в небытиё. Остались только звуки песни и мираж, пустой мираж. Его можно рассеять. И тогда будет всё спокойно". Он крутанул регулятор настройки, и в эфире зазвучали новости. Прослушав их, выключил радиоприёмник и вышел из рубки. Приятная свежесть охватила его. По берегам проплывали огоньки сёл и деревень. Было тихо и спокойно.

Аккумуляторы снова сели. С утра начал их заряжать. Потом капитан позвал его в ходовую рубку.
– Ну как, отдыхаешь? – спросил тот с усмешкой.
– Да нет. Вот аккумуляторы заряжаю.
– Заряжай, заряжай. – Он помолчал. – Ты вот посмотри пост дистанционного управления. Что-то он барахлит.
– Посмотрю, – угрюмо ответил электрик.
– Посмотришь... Тебе всё надо указывать. Ждёшь, когда тебя как котёнка... – начал злиться Белый.
Новиков насупился и молчал.
– Видел, катушка у сигнального огня на клотике сгорела.
– Не видел, – буркнул тот.
– Вот то-то и оно, что ты ничего не видишь. А в машину чего не ходишь?
– Почему? Я хожу.
– Ходишь? – Белый хмыкнул. – Заглянул и назад?
Сергей ничего не ответил.
– А механик тебе что говорил, чтобы с восьми и до четырёх там был!
– Но я же... – хотел сказать давно избитую фразу, что он не машинист, но оборвал себя: к чему эти пустые разговоры!
Но капитан и так всё понял.
– Опять за старый разговор! Не машинист, не электрик. – Он заходил желваками, даже пятна красные пошли по лицу. – Сколько можно об этом говорить! Работать надо! Как все работают на судне!
– А я работаю! – Белый дал гудок идущей навстречу "Технике", та ответила. – Вон на ней не нарадуются своим электриком. Твой товарищ там?
– Да, ВэФэ там, то есть Владимир Соловьёв.
– Учился бы у него, а то "работаю, работаю". В общем так. Трубников давно уже просится в отгулы. Мы решили его отпустить. Будешь за него стоять в машине.
Сергей ничего не ответил.
– Что молчишь?
– А что я должен говорить?
– Ты согласен?
– А разве что-нибудь зависит от моего согласия или несогласия?
– Вон как ты вопросы ставишь! – снова начал злиться Белый.
Электрик, насупившись, молчал. "Согласен, не согласен. Какая разница! Всё равно придётся стоять за этого чёрта лысого! Пьянствует, два раза уже в вытрезвителе побывал, на вахты не ходит, и, видите ли, он устал больше всех. Второй раз домой собирается. А ты стой за него теперь в машине! Ну и дела. А что делать? Ругаться? Но что от этого изменится? Абсолютно ничего. Да и надоело порядком ругаться. Надо соглашаться и не рыпаться. До конца навигации не так уж много и осталось. А то ещё такую характеристику напишут, что и из училища вышибут".
– Ну так что – будешь стоять в машине или нет? – сердито спросил Белый.
– Буду, – буркнул тот.
– Ну вот, так-то лучше, – сразу повеселел капитан. – Зачем зря ругаться и нервы друг другу портить. Надо всем работать, друг другу помогать. Так лучше будет.
Новиков только кивал головой.
– А сейчас иди и выпусти стенгазету. Надо, чтобы к Горькому была новая. Там комиссия обещается.
– А заметки писать кто будет?
– Кто, кто? Сам и напишешь. Колька только в Горьком уйдёт в отгулы. Успеешь.
Сергей кисло усмехнулся, повернулся и вышел из рубки.

«Наука» вторые сутки стояла под разгрузкой. Она шла медленно – не хватало вагонов под цемент. Новиков потихонечку возился с электрооборудованием. Трубникова ещё не отпустили в отгулы, вернее, он сам ещё не пошёл – ждал зарплаты. Механик к Сергею особо не приставал. Машинисты сами мыли тепловой ящик, делали уборку в машинном отделении, проводили мелкий ремонт. У Сергея хватало свободного времени. Но как ни странно, его совсем не тянуло на берег. Не с кем было идти, да и погода стояла пасмурная, по-настоящему осенняя. Всё-таки конец сентября. Бабье лето ещё не прошло.  Видимо, перед ним всё хмурилось. Утром следующего дня небо немного прояснилось. И Сергей отпросился на берег.
Немного побродил по улицам Горького. И его вдруг сильно потянуло в Дзержинск. Поехал на вокзал и сел в электричку. Город встретил его привычной мерной тишиной наступающей осени. Новиков прошёлся по улице Ленина. Здесь когда-то он гулял с Надеждой. Потом зашёл в парк, побродил по тихим и грустным аллеям. Вспомнилась их первая встреча в начале мая.
Они бегали, как дети, друг за другом среди этих деревьев, только что раскинувших свои изумрудные наряды, от души смеялись над пустяками, радовались пришедшему теплу, этой неожиданной встрече. "О, как это было здорово! Было... Было..." И вот пожухла трава, теряют листву берёзы, ивы и клёны, всё пустынней и пустынней становится на аллеях, всё холоднее и холоднее на улице и на душе.
"Может, потому что просто осень? Она пройдёт, пройдёт и зима, настанет весна, настанет май. Май... Он, конечно, настанет в этом парке, в этом городе. Но в душе май прошёл и уже никогда не настанет. И здесь я совсем чужой человек. Вот так, Надежда. Какое всё-таки у тебя красивое имя. Надежда, да, Надежда. Я всё понял. И я ухожу из этого парка, из этого города, ухожу от тебя. А что же мне остаётся? Вольск? Удастся ли ещё там побывать и что он скажет?"
Разгрузка подходила к концу. С берега пришла бригада электриков, вызвал капитан. Сергей рассказал о слабых местах в оборудовании. Они быстро сделали профилактику и ушли. "Теперь можно до конца навигации спокойно спать, если, конечно, ничего экстренного не случится". Трубников уехал домой. Новиков стал за него работать. Жизнь теперь измерялась у него временем от вахты и до вахты.
Разгрузившись, пошли балластом вниз. На душе стало ещё холоднее. "Тут хоть дом был рядом. Немного спокойнее. А теперь он всё дальше и дальше. Но ничего. Через какой-нибудь месяц с небольшим кончится навигация и... Сколько будет приятных встреч с ребятами из училища, будет отпуск. Да, скоро это будет, а пока надо вкалывать за этого лысого Кольку".
Походив около равномерно дышащих паровых машин, Сергей пошёл в котельную. Его сразу обдало жаром. Подкрутив немного форсунку котла, поднялся по трапу наверх. Время было предвечернее, всё земное успокаивалось, готовилось ко сну. Шли по Куйбышевскому водохранилищу. Огромные его просторы поражали воображение и даже слегка пугали. "Вдруг что случится, и до берега не доплывёшь. А что может случиться? Ничего. Всё тихо и спокойно". Пароход идёт ходко по глади воды, направляясь в Вольск.
Он начал думать о Марии. "Как она там? Как сын?" На душе стало как-то неуютно. Он даже встряхнулся и направился на корму. Подойдя к самому краю борта, остановился, посмотрел на буруны остающейся воды. "Что это такое?" Сбоку судна плыло жирное пятно мазута. Попадая в  Где-то прорвало нефтепровод? Это же катастрофа! Погибнет всё живое в воде. Надо срочно сообщить капитану".
Сергей быстро побежал к носу судна и краем глаза заметил, что из борта парохода, чуть выше ватерлинии, бьёт мощная струя чёрной жижи. "Вот откуда это пятно! Что же случилось?" Он кинулся в машинное отделение. Там спокойно прохаживался механик.
– Григорич! Там мазут выливается! – крикнул, подбежав к Остапенко.
Тот хмуро глянул на него и промолчал.
– Из нашего судна льётся, – уточнил Новиков.
– Ну и что? – буркнул механик.
– Как... что? Водохранилище же загрязняется, – неуверенно закончил.
– А тебе какая забота о нём?
– Нельзя же так. Рыба погибнет, растительность, – совсем растерялся Новиков.
– Ничего. Воды много в море. А у нас под сланями полно.
– Но это же запрещено.
– Ты ещё учить меня будешь! – сорвался Остапенко. – Иди обдуй котёл лучшё, чем тут лаять!
Новиков зло глянул на механика и сжал кулаки. Тот не выдержал взгляда и отвернулся. "Вот гад! Что же делать? Надо к Белому идти". Сергей быстро поднялся на палубу и пошёл к капитану. Тот отдыхал, вышел из каюты недовольный.
– Чего тебе надо? – спросил сердито.
– Там механик воду из-под стланей выкачивает за борт.
– Ну и что? Много, наверно, накопилось.
– Но там же мазуту полно! И всё в водохранилище идёт. Вон посмотрите.
Белый подошёл к фальшборту, перегнулся через него. Сверху ничего не было видно. Стемнелось порядком.
– Ничего нет, только вода льётся.
– Как же вода... мазут один, – возразил электрик. – Вот пойдёмте вниз.
– Придумываешь ты, Сергей, чёрт знает что. Только людей зря будоражишь, – ворчал недовольно капитан, спускаясь на палубу.
Подойдя к борту, где била струя насоса, капитан наклонился и внимательно посмотрел на воду.
– Да, есть малость. А ну-ка, позови механика.
Сергей быстро спустился вниз и поднялся из машинного отделения вместе с Остапенко.
– Григорич, вот Новиков говорит, что ты мазут за борт выкачиваешь? – усмехнувшись, спросил Белый.
Механик глянул сначала на капитана, потом на Новикова.
– Уже наябедничал, – зло проговорил. – Иди в машину! Мы сами тут разберёмся.
Новиков послушно зашёл в машинное отделение, но спускаться не стал, затаился около двери.
– Воды под стланями много, Николай Фёдорович, – начал оправдываться Остапенко.
– Её же можно на "машинке" сдать.
– Сдать-то можно. Да время нужно. А с планом-то горим.
– Горим. – Белый задумался. – Но так тоже нельзя. А вдруг инспекция поймает? Штрафом тут не отделаешься.
– Не поймает, – усмехнулся Остапенко. – Не впервой. Сейчас ночь начинается. До утра никто не увидит. А завтра мы уже далеко будем. Вода здесь большая, судов много. Пойди найди нас.
– Да, найти, конечно, трудно, но... у нас же план по сдаче подсланевых вод есть. Его тоже надо выполнять. Как его выполнять?
– Как? – Остапенко скрипуче засмеялся. – А раньше-то выполняли. Дело тут нехитрое. Подойдём около Куйбышева к "машинке". Там у меня товарищ есть. Он выдаст справку, что мы сдали положенное.
– А как же он?
Механик снова скрипуче рассмеялся.
– Он? Воды за бортом много. Открыл вентиль, и полная "машинка". Вот и план есть.
– Ну ладно. Дело это ваше. А как же с ним быть? – Белый кивнул в сторону машинного отделения.
– А что с ним? Не его это дело и всё!
– А если он куда-нибудь нажалуется?
– Он? Куда? Сопляк он ещё! Будет помалкивать.
– Ну, смотри, Григорич. Если что, я ничего не знаю.
Остапенко хмуро посмотрел на Белого, отвернулся, спустился в машинное отделение и выключил насос. Новиков стоял около ГРЩ и молча наблюдал за ним. "Ну и дельцы! Что же мне делать? Этого нельзя оставлять. Если каждый пароход станет воду выкачивать, что тогда с Волгой будет? Она же превратится в грязное болото. Особенно водохранилище со стоячей водой. Кому бы об этом рассказать? Сходить в заводоуправление? И что же дальше? Там у них свои люди. Пожурят для приличия и всё. Надо написать в газету, в «Волжский транспорт». Вот! Правильно. Тогда уж они за всё ответят: и за машиниста, и за слив мазута".
Придя к такому решению, Сергей сразу же после вахты принялся за письмо. Просидел
 долго, но написал. Много черкал, поэтому утром решил переписать и отправить из Вольска, с берега, чтобы никто не узнал об этом.

В Вольск пришли днём. Новиков сразу же отпросился на берег и направился к общежитию педучилища. Как всегда, сильно разволновался, когда подошёл к его дверям. Попросил дежурных вызвать Баргузову. "Наверняка её нет. Ну что ж, пойду в кино, а потом вернусь". Минут пять ходил, размышляя, по вестибюлю. И вдруг она, радостная и улыбающаяся Мария предстала перед ним.
– Наше вам с кисточкой, – наигранно поклонился.
– Здравствуй, Серёжа!
Они вышли из общежития и медленно пошли по улице, не зная с чего начать разговор.
– Как ты живёшь-то? – спросил Сергей.
– Да так, болею последнее время. Домой вот ездила.
– Ну и как?
– Всё хорошо.
– А как сын?
Она рассмеялась сначала, но быстро оборвала себя и проговорила виновато:
– Ой, Сергей, я тебя обманула. У меня нет никакого сына.
– Да? – опешил тот. – А для чего же ты мне о нём, ну, об этом говорила?
– Понимаешь... Такое случилось с моей подругой. И вот я хотела посмотреть, как ты среагируешь на такое.
– Разыгрываешь, значит.
Он посуровел, но и обрадовался в какой-то мере. "Нет сына. Ну что ж, может, это и к лучшему. Значит, она такая же, как и все.  Значит, её можно и бросить, не чувствуя угрызений совести. А почему её надо бросать?"
Взявшись за руки, они шли и болтали о разных пустяках. Мария рассказывала, как ездила домой, как там собирала грибы. Сергей немного рассказал о делах на судне. Так и шли по направлению к набережной. Там сели на свободную скамейку.
– А мы с тобой так и не...
Он не успел договорить, как их губы слились в поцелуе. Они искренне радовались этой встрече, не замечая никого вокруг себя.
– Сергей, – тихо начала Мария немного спустя, – а у меня есть всё-таки сын.
– Как?.. Есть?.. – он ошалело посмотрел на неё. – Теперь я совсем ничего не понимаю.
– Да, сейчас тебе трудно понять. Ты уж извини меня. Но у меня он всё-таки есть.
Мария опустила голову, задумалась, а потом улыбнулась и начала рассказывать о своём сыне, о его проделках, о том, как однажды она ударила его и тот долго плакал, а она ходила сама не своя целую неделю, мучаясь из-за своей несдержанности. А Сергей смотрел на неё и ничего не мог понять. "Есть или нет сына?" – чуть не крикнул в один момент, но сдержался.
– Тебе неприятен этот разговор? – спросила она.
– В какой-то мере.
– Давай тогда не будем об этом.
– Давай.
Хотели переключиться на другую тему, но не смогли. Опять и опять разговор срывался на её сына. Уже было поздно. Надо было идти в общежитие. Они встали и пошли.
– В семнадцать лет я столкнулась с такой подлостью, – тихо заговорила Мария после небольшой паузы. – Это было очень жестоко! Просто невыносимо для меня. Я даже хотела покинуть жизнь. Но мой Николка... Как он будет жить без меня? Нет, без меня он не сможет жить. Ради него я и осталась. – Баргузова помолчала. – Мне было очень трудно. Особенно в первые дни. Но помогли хорошие люди. Я споткнулась и упала, но меня подняли и поставили на ноги хорошие люди. Я им очень благодарна.
– Да, на свете всё же больше хороших людей, – поддержал её друг. – Я тоже встречался с подлостью, и не раз.
– Понимаешь, мне никто не верит, что у меня такой большой сын. "Ты, говорят, ещё сама ребёнок", – она засмеялась, немного помолчала. – Да, мне было тогда всего шестнадцать лет, и я так близко почувствовала жизнь. Мама говорит, что я уже прошла школу жизни. Может быть. И всё-таки я ни о чём не жалею.
– Человеку свойственно ошибаться, – проговорил Сергей, чтобы как-то поддержать разговор.
– Ты прав.
– Но есть ещё дополнение к этому. Человек должен отвечать за свои ошибки, – так мне сказали однажды в Новый год. А ещё есть такое выражение: "Плох тот человек, который дважды споткнётся об один и тот же камень".
– Я этого не знала, – она задумалась. – И всё-таки тут не всё верно.
– Да, это только выражение. А в жизни люди много раз спотыкаются об один и тот же камень.
Немного помолчали, каждый думал о своём.
– Ты знаешь, мне иногда кажется, что он придёт ко мне и будет просить прощения, – начала вновь Мария. – Я его никогда не прощу! Нет и нет!  Никогда мой сын ему не скажет "папа". Никогда!
– Это, Маша, слова. На самом деле жизнь другая. Ты его простишь, – Сергей горько усмехнулся.
В его сердце закралась тревога. "Неужели кто-то может забрать её у меня? Ведь Он на это имеет больше прав, чем я".
– Ну, знаешь! – обиделась Баргузова. – Ты, значит, обо мне  плохого мнения.
– Почему же?
– Я ему никогда не прощу! Да притом, он уже женат и у него, наверное, тоже есть ребёнок. – Она помедлила. – Я одного боюсь, что через несколько лет мой Николка спросит меня: "Почему, мама, у всех есть папы, а у меня нет?" Что я ему отвечу? Стану обманывать его, что папа скоро приедет? Он может поверить в это, пока маленький, а после? Когда ему будет лет пятнадцать? Я боюсь, что тогда он будет мне говорить, что это я виновата во всём, что у него нет отца. Вот так. Но это мой Николка, мой! Николай Михайлович и вовсе не Сергеевич! Николай Михайлович Баргузов, а не Бобров! Он никогда не будет Бобровым! – прокричала она и расплакалась.
Сергей стал её успокаивать. Они подошли к общежитию и встали около ограды. Она вскоре успокоилась и молчала.
– Скажи мне что-нибудь, – попросила.
– А что сказать? Не надо слов "моя" и "мой", и слов любви не надо. Скажи мне просто: "Дорогой, тебя дождаться рада".
– Мне нужно идти домой.
– Домой? Да он от тебя никуда не убежит, этот твой дом. Погоди ещё немного.
Сергей обнял её и поцеловал, потом уткнулся ей в шею, стал вдыхать запах молодого чистого тела и её волос. "Как всё-таки хорошо с ней".
– Мне пора, – начала освобождаться от его объятий Мария. – Я пойду. Значит, завтра в пять я жду тебя здесь.
– Да, но... ты же знаешь, я не обещаю. Не уверен, что мы завтра ещё будем загружаться. Ты не обижайся на меня. Такова уж жизнь речника.
– Я не обижаюсь, Серёжа. Ну, я пойду.
– Счастливо оставаться.
– До свидания.
Проводив её взглядом до дверей общежития, Сергей повернулся и заспешил к автобусной остановке. А мысли всё кружились вокруг неё, точнее её сына.
"Странно она ведёт себя. То есть у неё сын, то нет. Он у неё, конечно, есть. В этом нет сомнений. Но к чему так крутить? Испытывает меня? Конечно! Значит, она всё-таки рассчитывает на меня. Хорошо это или плохо? Сумею ли я стать хорошим ей мужем и отцом её Николке? Вот в чём главная загвоздка. И как жить? Столько всяких проблем. А стоит ли вообще связывать свою жизнь с ней? Не жалость ли во мне говорит прежде всего? Есть ли у нас с ней хоть какое-то чувство? И почему именно она мне на глаза попалась? Может, это всё-таки судьба? О, сколько всяких вопросов. Но как на них ответить? Как? Ладно, не будем гадать. Жизнь, она сама ответит на все вопросы. Будем на неё надеяться".

Отстояв вахту, Сергей сразу же завалился спать. Подняли его в шесть утра. Баржу почти загрузили. После обеда должны уходить. Поэтому надо было устранить мелкие поломки в машине, промыть фильтры, сделать кое-что по мелочам. Сергей работал наравне со всеми. То и дело мелькала мысль сорваться к Марии. Но, увы – желанию не суждено было осуществиться. К обеду баржу загрузили полностью, и «Наука» пошла вверх по Волге.
"До свидания, Маша. Извини, что не смог прийти сегодня. Увидимся мы теперь не скоро. Может, в эту навигацию больше и не придём в Вольск. Можно, конечно, во время отпуска к тебе приехать. Но слишком уж он короткий".
Пообедав, Новиков спустился к себе в каюту, лёг на койку, взял книгу, но не смог читать. Мария не выходила из головы. Он вспомнил её рассказ о первых днях, когда появился сын.
"Трудно мне было поначалу, ох как трудно. Сын есть, и на занятия надо ходить. Его ведь с собой не возьмёшь в училище. Кончатся, бывало, занятия, и бежишь скорее покормить его грудью. Иной раз молоко перегорит, и как только он попьёт перегоревшего, так и начинает болеть. Вот поэтому я его так рано и перевела на искусственное питание. Он почти искусственник".
"О, если бы ты знала, Маша, как ты становилась дорога мне в эти минуты! Такие сокровенные разговоры всегда сближают людей. Однажды Надежда сказала мне: "Я всё равно согрешу до свадьбы". Вот глупая девчонка! Но как она мне стала близка после этих слов. И ты Мария. Интересно, догадываются ли они об этом? Не знаю. Но таким способом можно любого человека приблизить к себе, если, конечно, он на самом деле Человек, а не подлец. А я кто? Кто? Во всяком случае, не дерьмо, как тот Бобров. Это точно".
В Казали получили письма. Новикову пришли из дома, от Горкина и Сёмкина. Сергей сразу стал их читать. Сначала от матери. В Ёлнати всё было по-прежнему. Мать интересовалась его жизнью, спрашивала, не экономит ли опять на желудке, писала, чтобы быстрее приезжал домой. "Мама, мама, я для тебя всё такой же маленький мальчик. А я ведь почти мужчина. Скоро мне уже стукнет девятнадцать".
Геннадий сообщил, что его чуть не выгнали с теплохода. Ездил к своей (уже не своей) Маринке, и её не нашёл, и от теплохода сильно отстал. Вот и получил хороший нагоняй. А Виктора перевели на другой танкер, не поладил с механиком. "У всех одна и та же песня. Эх, горе мы электрики. С нас спрашивают как с настоящих специалистов, а какие мы ещё специалисты? Так, одно название. Но ведь это первая практика, первое серьёзное испытание, жизненное испытание. И ничего страшного нет, что у нас не всё ещё получается. Научимся, всему научимся, дайте только время. Жизнь хорошая школа. Главное, чтобы из нас люди хорошие получились".
И ещё одну новость сообщил Горкин, новость страшную, в которую невозможно было сразу поверить. В Волжском пропал Владимир Ганшин, их сосед по кубрику в училище, тихий и спокойный мальчик. Подпили они малость с ребятами на судне и пошли гулять. Все вернулись на
теплоход, а он нет. Долго искали, и всё напрасно. Думали, уехал домой, написали родителям. Там его не оказалось, в училище тоже. Так и пропал Владимир, пропал без вести. Скорее всего погиб, погиб глупо до ужаса, погиб из-за какой-то рюмки водки. "Будь она трижды проклята эта зараза! Эх, Вовка, Вовка, не знал ты чёрную сторону жизни, не мог ей сопротивляться. И вот... Светлая тебе память..."
Сергею невыносимо стало больно, он плакал, положив голову на стол, а потом выскочил из душной каюты на палубу. Сразу охватил озноб. Низкие тёмные тучи сыпали снег, первый снег, предвестник наступающей зимы. Идти назад в каюту не хотелось, и он направился в кормовое отделение к ребятам.

Заглянул к машинистам. В кубрике читал книгу, лежа на койке, Мещерягин, присланный на судно вместо Жадова. Клименко стоял на вахте.
– Садись, – предложил ему Владимир.
Новиков сел на койку и молчал. Мещерягин тоже не знал о чём говорить. В дверь заглянул механик. Сергей даже вздрогнул от неожиданности.
– Отдыхаете? – спросил тот, войдя в кубрик.
– Отдыхаем, – не очень приветливо ответил Мещерягин и поднялся с койки.
– Не очень весело вы живёте, – проговорил Остапенко.
– Нормально, – возразил машинист.
– Мы в молодости веселее жили.
Механик что-то вспомнил и скрипуче засмеялся. – Я ведь рано начал плавать, ещё пацаном. Был матросом, потом кочегаром, а уж после немного подучился, механиком стал.
Он немного помолчал.
– Помню, на одном пароходе у нас работала баба кочегаром. Я был молод, здоров, механик уже в то время. Ох, и стерва была эта баба! Никому не отказывала. Вот я однажды взял ручник и засунул его себе в штаны. А ручка длинная, до колена. Сел на стул и поглаживаю, поглаживаю. Она увидела и спрашивает: "Чего это ты гладишь?" "Да вот что-то он забеспокоился, я и успокаиваю его", – отвечаю ей на полном серьёзе. "Дай-ка я поглажу", – говорит она. – "На, погладь". Она, значит, и провела рукой от живота и почти до колен. "Вот это да! – удивилась. – Не мешало бы такого попробовать".  Я как захохочу!
Механик засмеялся, Мещерягин тоже, даже за живот схватился. Новиков слегка улыбнулся и выдавил из себя смех.
– Ну, неужели она и вправду подумала, что до колена? Потом я вынул молоток и показал ей. Ох, смеху было, – Остапенко снова зашёлся, потом закеркал, достал пачку папирос и закурил.
– Да, были такие люди. Помню, дружок у меня был. Вот у него штука была так штука. Как сядет по нужде, так он у него травку ест.
В кубрике стоял хохот. Мещерягин так и покатывался по койке, Сергей смеялся только так, чтобы не обидеть рассказчика. А Остапенко, немного переждав и отдышавшись после сильного кашля, стал рассказывать анекдоты. Он знал их много и рассказывал один за другим. И все они были похабными и вовсе не смешными. Но ребята смеялись. Сергей тоже. Смеялся, в душе проклиная себя за то, что слушает эту мерзость. Возникало желание убежать из кубрика, но он продолжал сидеть на койке. У него уже не было сил смотреть на Остапенко, его колотила злость, злость к себе и к рассказчику. Ещё, казалось, немного, и он не выдержит, вдарит по этому чёрному и грязному рту, изрыгающему похабщину. Но, видимо, Остапенко уже выдохся, поднялся со стула.
– Ну, отдыхайте. Смотри, Сергей, на вахту не опоздай, – проговорил он и вышел из кубрика.
– Вот мужик даёт! – восхищённо произнёс Мещерягин.
– Да, даёт, – выдавил из себя Новиков и выскочил наружу.

В Горький пришли под вечер. Сразу стали под разгрузку. А с утра на камбузе началась ревизия. Сергей сильно волновался. Ведь он один распоряжался и деньгами, и продуктами. То и другое, конечно же, не экономил. Уже раз попробовал, что значит экономить на желудке. Поэтому
на все деньги, что давались на коллективное питание, закупал продукты. Некоторые, особенно супруги Остапенко, косились на него, но он старался не обращать на это внимание. И вот ревизия. Первая ревизия. Как Новиков похозяйствовал?
Капитан, подсчитав всё окончательно, удивился:
– Ого! Получилось три рубля в твою пользу, Сергей. Обжулил продавцов, – рассмеялся.
– Никого я не жулил! – вспыхнул Новиков.
– Ладно, ладно. Но всё равно три рубля лишние, а значит, твои. Делай с ними, что хочешь.
Новиков только пожал плечами и ничего не ответил. "Обжулил. Как же. Только и думаете, что все жулики. Ничего я не жулил. Может, это кока что-то схимичила? Ведь она постоянно твердила, как надо "экономить". "Возьми по одной цене, а запиши в журнал чуть выше, вот лишний рубль у тебя и в кармане". Он только усмехался на её слова и записывал настоящую цену. Но откуда же всё-таки взялись эти три рубля? Никак не мог понять и решил купить на них пирожных к чаю всей команде, что и сделал.
После обеда вернулся на судно Трубников. "Молодец!" На сколько дней отпрашивался, через столько дней и приехал. Новиков даже запрыгал от радости и едва не расцеловал Николая. Итак, он снова электрик, теперь уж, видимо, до конца навигации. Все машинисты отгуляли сполна.
Остался, правда, Мещерягин. Но он же совсем недавно появился на судне, ещё не заработал отгулов.
– Слышь, Серый, постой ещё за меня сегодня, – попросил Новикова Николай, как только они переговорили о его поездке домой.
– Вот это да! Не нагулялся, что ли? – удивился Сергей.
– Да понимаешь, мне тут надо в одно место съездить, – начал объяснять тот и смутился.
– К девчонке, что ли?
– Ага. Только ещё одну вахту постой, а к следующей я обязательно вернусь.
– Ладно, постою. Догуливай, пока я добрый. Мне всё равно никуда не надо. – Он помолчал. – Но чтоб как штык к следующей вахте был. Понял?
– Понял! Буду! – обрадовался тот.
– Ну давай, дуй, – благодушно напутствовал его Новиков.
Трубников зашёл в кубрик, малость приоделся, и они вместе с Клименко и Муравьёвым сошли на берег. Сергей с завистью посмотрел им вслед.
Отстояв вахту, Новиков ушёл к себе в каюту и просидел там до ужина. А после него завалился спать, но его вскоре разбудил Мещерягин.
– Вставай, иди на вахту!
– Пошёл ты... Знаешь куда? – огрызнулся тот.
– Я-то пойду, но и ты пойдёшь.
– Никуда я не пойду! Я электрик! Понял?
– Понял. Но я уже за Цыгана отстоял, а за Лысого ты будешь.
– А что, он не вернулся?
– Нет. Как ушли втроём, так и нет их до сих пор.
– Вот паразиты! – обозлился Новиков. – Ну, погоди, Лысый, вернёшься, я тебе кое-что оторву.
– Оторвёшь, – усмехнулся Мещерягин, – а сейчас собирайся.
Новикову ничего не оставалось делать, как вставать и идти в машинное отделение. В третьем часу ночи появился Клименко. Он спустился в машинное отделение и толкнул задремавшего Новикова.
– Ты чего на вахте спишь?
Сергей вскочил со стула и испуганно посмотрел на Клименко, тот расхохотался.
– Хватит тебе ржать! – обиделся Новиков. – Сменяй вот лучше меня.
– Я с четырёх на вахте, – с ехидцей ответил Вячеслав.
– А где этот чёрт Лысый?
– Отдыхает, – усмехнулся Клименко.
  – В кубрике?
– Ага, – ухмыльнулся Вячеслав и показал пальцами решётку.
– Что? – не понял Сергей.
– А то! В вытрезвителе он вместе с Муравьём.
– Вот это да! – изумился Новиков. – Как же так?
– А так.
И Клименко начал рассказывать. Он купил гитару. Покупку решили обмыть. Зашли в кафе, выпили слегка, но закусили плохо. Их быстро развезло. Начали дурачиться, приставать к девчонкам, с парнями канавинскими сцепились. Клименко пустил в ход гитару. И тут наряд милиции подъехал. Местные разбежались, а они остались. Их, естественно, взяли и повезли в отделение. У Вячеслава был нож, так, небольшой, но нескладной, выточил сам на судне. При обыске его нашли. Сразу наручники и в другое отделение отправили. Там начали допрашивать. Клименко стал оправдываться. Сказал, что работает первым помощником механика на "Сахалине". А нож отнял в драке у местных ребят, перед тем как их задержали. Ему поверили, поругали как следует, предупредили, чтобы такого больше не повторялось, и отпустили. А с Трубниковым и Муравьёвым всё оказалось сложнее.
Их вдвоём привели в отделение. Муравьёв был послабее своего друга, его развезло сильнее, да и «хватил» больше остальных. После того, как они выпили в кафе, Владимир ещё купил бутылку вина. Дал сначала Трубникову, тот немного отпил и передал Клименко. Он тоже слегка отпил и возвратил Муравьёву.
– Ну, за ваше здоровье, – бодро проговорил Владимир и стал, захлёбываясь, пить из горлышка. – Кажется, всё, – сказал, когда допил, посмотрел на бутылку и разбил её об асфальт. – Теперь дайте закусить.
Ребята покатывались со смеху. Закусить, конечно, ничего не нашлось. И, естественно, Муравьёв быстро захмелел. За всю навигацию его никто не видел не только пьяным, но даже и выпившим. Да и на берег он редко когда ходил. На судне был тихим и незаметным. А тут что-то на него нашло, видимо, захотелось всем показать, что и он не хуже других, что и он кое-что значит. Вот и показал.
Их долго не трогали, сотрудники милиции занимались Клименко, не до них было. Муравьёв сидел, сидел, потом вдруг вскочил и с криками "Фашисты! Гады!" бросился к дежурному и ударил того по лицу. На помощь к товарищу подбежал ещё один милиционер. Муравьёв и на него набросился. Его отхлестали ремнями, скрутили ими руки и положили на скамейку. Он ещё немного потрепыхался и затих. Потом его стали сажать на стул, чтобы остричь наголо.
– Не сяду на электрический стул! – завопил тот. – Садитесь сами, фашисты!
Ему силой выстригли клок волос спереди и стали раздевать. Он отчаянно сопротивлялся. Но силы были неравные. Старшина, озлившись вконец, вдарил ему не очень сильно в скулу. Тот только охнул и свалился на пол. Его спокойно раздели, кое-как достригли, увели в душевую. Потом принялись за сидевшего в сторонке Трубникова с ужасом и удивлением наблюдавшего за всем происходящим.
Его начали раздевать. Николай не сопротивлялся, сам стал снимать рубашку, брюки.
– Садись! – показали ему на стул.
– Лучше что-нибудь другое, только не стричь, – попросил милиционеров. – У меня и так волосы не отросли. Да я же и не пьяный.
– Ты его друг? – спросил, усмехнувшись, старшина.
– Друг, – вяло ответил Николай.
– Ну, вот и садись за компанию.
Трубникову ничего не оставалось делать, как подчиниться. Утром Белый вместе с Клименко поехали выручать друзей. Баржу уже разгрузили, надо было уходить. Но не оставлять же часть команды в Горьком. Хотя капитан так сначала и заявил:
– Всё! Моё терпение лопнуло. Пусть тут остаются. И пусть им влепят на всю катушку! Таким не место на судне!
Клименко долго уговаривал капитана, заверяя, что подобного больше не случится, что они случайно попали в милицию. Белый долго ругался, но всё же поддался уговорам, и они поехали в отделение. По просьбе капитана Муравьёва и Трубникова отпустили, но оштрафовали по десять рублей каждого и сказали, чтобы на судне как следует их пропесочили, особенно первого. На Муравьёва жалко было смотреть, когда тот появился на пароходе. Выстриженная клоками голова, под одним глазом синяк, весь помятый и едва не плачущий – таким он предстал перед всей командой.
На общем собрании над ними поиздевались крепко, поругали порядком, но всё же решили не выгонять с судна – до конца навигации оставалось совсем немного. Выгонишь, а где сейчас замену найдёшь на месяц-полтора. Лишили всех троих премии за сентябрь, Муравьёву и
Трубникову объявили по выговору.